Мысли из Лихолетья

                ОТ  АВТОРА

Мне много пришлось попутешествовать по стране, но самым неизгладимым впечатлением сохранилось пребывание в Архангельской области и посещение Соловков, «великой государственной крепости». До сих пор бережно храню фотографии Соловецкого острова — крупнейшего архипелага Белого моря, находящегося всего в ста шестидесяти километрах от Полярного круга.
Длительное время Соловки были крупнейшим культурным центром края. Здесь вдохновенно творили зодчие, живописцы, резчики, серебряники. Была создана богатейшая «книгохранительная палата» — одна из древнейших русских библиотек, хранилось богатое иконописное собрание.
А сколько уникальных экспонатов сберёг до сегодняшних дней Архангельский областной краеведческий музей — один из старейших в нашей стране. Его многочисленные экспонаты знакомят с природными богатствами этой земли, помогают заглянуть в прошлое русского Севера, раскрывают его значение в истории Отечества.
Из глубины веков дошли до нас каменные и бронзовые орудия труда, обломки глиняной посуды, предметы культа, украшения. О движении на Север славянского населения, носившем мирный характер, о походах отважных новгородцев за мехами и «рыбьем зубом», о первых поселениях на берегу северных рек свидетельствуют такие уникальные памятники, как ставротека ХII века, серебряные гривны, напрестольное Архангельское евангелие ХI века. Довелось мне там повидать и старую-престарую Псалтирь, наверное, ещё конца восемнадцатого века. Тяжёлые доски переплёта, обтянутые тёмной кожей, тиснение, фигурные застёжки… Но больше всего поразило не внешнее облачение. Странный трепет почувствовал, и даже сердце защемило, когда раскрыл книгу и на плотной, толстой старой бумаге, на таинственных строках церковнославянской речи увидел капли воска. Словно частые маленькие печати времени, они покрывали страницы.
И сразу представилось: тёмный храм, аналой по его середине, а у аналоя — пономарь в тёмном подряснике, читающий нараспев при неровном мерцании свечи… Вот он переворачивает страницу, и со свечи на неё падает восковая слеза.
Десятилетия, века пролетели. Нет ни тех дьячков, которые когда-то читали эту молитву, ни того храма, где они служили; может быть, даже и стен от него не сохранилось. Но осталась вот эта книга; и капли воска — единственное свидетельство о давно прошедших людях, об их разговоре с Богом!
Так из воспоминаний родилась идей новой книги. Прочитанные издания, рукописи, беседы с людьми — всё это вызывало к жизни мысли и отклики, которые, словно восковые оттиски времени, хранятся в ежедневниках и папках, на страницах черновиков и в архивах памяти. И подумалось: а что если собрать эти размышления, эти случайные заметки? Ведь они тоже — документы эпохи, свидетельства той новой Смуты, которую мы переживаем. И возможно, столетие спустя эта книжка попадётся на глаза какому-нибудь любителю старины, и он вспомнит и обо мне, и о всех нас, нынешних. Не тешу себя иллюзиями о какой-то особенной ценности моей рукописи. Но она, по крайней мере, засвидетельствует, что мы жили на этой земле. И пусть мой скромный текст останется на страницах истории хотя бы как незаметная восковая печать наших дней…


Это Коломна — город известный и знаменитый.

Архидиакон Павел Алеппский, 1655 г.

 

Как-то попалась мне на глаза старая-престарая Псалтирь, наверное, ещё конца восемнадцатого века. Тяжёлые доски переплёта, обтянутые тёмной кожей, тиснение, фигурные застёжки... Но больше всего меня поразило не внешнее облачение. Странный трепет почувствовал я, и даже сердце защемило, когда раскрыл книгу и на плотной, толстой старой бумаге, на таинственных строках церковнославянской речи увидел капли воска. Словно частые маленькие печати времени, они покрывали страницы.

И сразу представилось: тёмный храм, аналой на его середине, а у аналоя — пономарь в тёмном подряснике, читающий нараспев при неровном сиянии свечи... Вот он переворачивает страницу, и со свечи падает на неё восковая слеза.

Десятилетия, века пролетели. Нет ни тех дьячков, которые когда-то читали эту книгу, ни того храма, где они служили; может быть, даже и стен от него не сохранилось. Но осталась вот эта книга; и капли воска — единственное свидетельство о давно прошедших людях, об их молитве!

Вот так — и книга моей жизни. Прочитанные издания, рукописи, беседы с людьми — всё это вызывало к жизни мысли и отклики, которые, словно восковые оттиски времени, хранятся в ежедневниках и папках, на страницах черновиков. И подумалось: а что если собрать эти размышления, эти случайные заметки? Ведь они тоже — документы эпохи, свидетельства той новой Смуты, которую мы переживаем. И возможно, эта книжка попадётся на глаза какому-нибудь любителю старины, и он вспомнит и обо мне, и о всех нас, нынешних. Не тешу себя иллюзиями о какой-то особенной ценности моих рассуждений. Но они, по крайней мере, — свидетельствуют о том, что мы были. И пусть они останутся на страницах истории хотя бы как незаметные восковые печати наших дней...

 

 

*

Судьба писателя в современной России — если не трагедия, то уж по меньшей мере — драма.

Иногда у меня возникает сомнение: а правильно ли я распорядился своей жизнью? Не знаю более неблагодарного ремесла на земле, чем литература. Она сжигает твоё время, здоровье, погружает в мир грёз, делая тебя совершенно беспомощным в реальном мире, и... чаще всего — ничего не даёт взамен.

Первое, о чём надо забыть, вступая на литературную стезю, — так это о материальном благополучии. Труд и вознаграждение здесь совершенно несоразмерны. Даже если повезёт и вы сподобитесь получения какого-никакого гонорара, то, разделив его сумму на время, потраченное ради создания вашего «опуса», вы с грустью обнаружите, что находитесь на положении древнеэлладского раба. Впрочем, в Элладе рабов хотя бы кормили...

Всё это, разумеется, нельзя отнести к отряду беллетристических подонков, который множится на наших просторах с устрашающей быстротой. Куда как просто заправить в компьютер пару-другую детективов и на их основе сляпать свой «роман»! Вот и делают они по «роману» в месяц. Хотя к литературе, конечно, эта продукция не имеет ни малейшего отношения. Настоящая книга пишется годами...

Даже если говорить о великих — и здесь положение достаточно сложное. На Западе давно уже опробована такая модель поведения, когда писатель имеет профессию, которая его кормит, а литературой занимается «в свободное от работы время». Ромен Роллан, к примеру, совмещал своё творчество с преподаванием в университете. Сомерсет Моэм сначала заработал деньги на ходовых пьесах и лишь потом отдался прозе. И эти примеры можно продолжать до бесконечности.

Если брать современную Россию, частенько можно видеть, как наши «перелётные» писатели отправляются на заработки в Европу или в Штаты и там читают лекции, а «между делом» занимаются прозой, стихами или переводами. Если же говорить о России старой, то сочинительство относилось к разряду «барских досугов», когда литератор-дворянин жил за счёт своей вотчины, а книги создавал из любви к искусству.

Первым на Руси профессиональным писателем, живущим преимущественно за счёт литературных трудов, был Пушкин. Но ведь мы знаем, что он окончил жизнь с огромными долгами, которые за него потом заплатил царь. И это — Пушкин!

Какими подсчётами можно объять ту духовную, да, пожалуй, и материальную пользу, которую Отчизне приносит одно лишь имя Достоевского? А что сам Фёдор Михайлович получал за свой талант? Гонения, плевки, травлю. И это — Достоевский! Что уж говорить о нас!..

 

 

*

Господи, помоги! Если мы недостойны покоя, то дай нам хотя бы понимание! Ради чего мы живём, ради чего трудимся? Чем мы не угодили Тебе? Ведь Ты же Сам даровал нам талант; а на деле этот дар оборачивается крестом. И мы тащим его на себе, разбивая в кровь душу, расплачиваясь за него стонущими нервами, надорванным сердцем. Должен же быть в этом какой-то смысл! Но как его понять?

 

 

*

Может быть, дело в том, что «устарела», перестала быть нужной сама литература? Насмешливый циник Оскар Уайльд как-то заметил, едко, но вполне справедливо: «В прежние времена книги писали писатели, а читали читатели. Теперь книги пишут читатели, а не читает никто».

Да, ведь сейчас не ХIХ век. Радио, телевидение, Интернет, кассеты, дискеты, а тут книжечка какая-то потрёпанная. Но... почему же в мире столько жестокости, насилия, несчастья, ненависти, самоубийств? Может ли от этого спасти, скажем, телевизор? Да нет, скорее подтолкнёт, усугубит. А книжечка, картина, икона — всё это дедовское, «устаревшее» — спасало, спасает и будет спасать... Тем более в России, где, по меткому замечанию литературного критика Любови Калюжной, духовная доминанта, то есть господствующее направление умов, всегда напрямую связана с ролью литературы. А роль литературы зависит от судьбы книги как таковой.

Мы отдали себя в руки подлецов и негодяев, доверив им честь называться героями нашего времени. Что им до души, до культуры нашей? Растопчут культуру — что от нас останется? Пыль, прах... Уедем все вместе в Америку? Или пригласим американцев сюда, а то и почище того: «придите и владейте нами», сами мы, мол, совсем ни на что не способны. Так и звать не надо... уже владеют. Только не так, как варяги: этих не обрусачишь, эти себе на уме. Но мы в нашем маленьком Граде никаких варягов-ворогов на царствие не звали. И сдаваться не собираемся...

 

 

*

К политике я был равнодушен всегда, порой себе удивляясь, а иногда даже на себя за то досадуя; и лишь в зрелом возрасте, после долгих попыток разобраться во всех этих партиях, течениях, «измах», я понял, что тут нет никакого моего недостатка. Всего лишь срабатывала защитная реакция: я не поддавался на обман.

По многолетней житейской, а впоследствии и журналистской привычке я тут же накладывал лозунги и обещания на окружающую действительность, и здесь уже нельзя было спрятать никакой лжи.

Даже когда со свежей болью, кровоточащей раной я написал очерк «Хорошо ли там, где нас уже нет?» — о положении русского «нацменьшинства» в Латвии, к которому совсем недавно принадлежал сам, я меньше всего имел в виду политику, потому что национализм, на мой взгляд, — это ниже всякой политики. Здесь политика уже кончается и остаётся только самое дикое и гадкое, что есть в человеке, — зло, помноженное на злобу, примитивная дубина в руках пещерного человека.

 

 

*

Я родился в третью послевоенную весну. А поскольку произошло это в селе, то, похоже, крик младенца слился со звуками раскрывающихся на деревьях почек, с запахом разрытой земли и назёма, с соловьиной трелью и со всей той весенней рапсодией. Наверно, это был ещё и звон бидонов молочниц по утрам, и протяжное мычание коров, почуявших свежую майскую траву, и многое-многое другое, что воображает моя неуёмная фантазия. Но то ощущение — что не только я родился, но вместе со мной и вся Вселенная — всю жизнь не покидает меня.

 

 

*

Моё детство и юность прошли в Сибири. И теперь, когда приходит зима, я воспринимаю это как присланную мне праздничную открытку из земли сибирской: вмиг встают в воспоминаниях её снега, словно молочные круги, и всё вокруг для меня превращается в детство.

 

 

*

Почему все великие писатели изображены в камне без головного убора? С непокрытой головой гуляет по Москве Пушкин, без кепки шагает Маяковской, где-то оставил свою шляпу Горький. Что им — бронзы не хватило? Или после написанного они остужают свои головы?

 

 

*

Удивительная особенность нашей страны — необыкновенное число красивых женщин. Мы просто привыкли к этому и как-то не замечаем. А посмотришь западную хронику и удивляешься: как мало здесь действительно красивых лиц... В чём тут причина? Может быть, в том, что Русь издревле находилась на пересечении путей, где встречались разные народы? Финно-угры, балтийские народности, многоразличные племена славян, семиты, половцы и татары... И все они вносили в наш генофонд лучшие свои черты, и этот сплав оттачивался веками, чеканился русской сдержанностью, русским целомудрием, русской верой. И как поразительно многообразна эта красота, как непохожи наши женщины одна на другую, как неповторимы их лица! Вот прямо-таки царское величие, вот необыкновенная утончённость и живость. Даже сквозь вульгарность, сквозь испорченность упрямо пробивается изначальная гармония!

Женщина — всегда загадка, тайна, непостижимая ни при каких условиях; всё твоё знание о ней — иллюзия.

Томас Манн, если мне не изменяет память, написал, что в тайне всегда есть привкус избранничества. Простая логическая связка: если каждая женщина — тайна, то каждая — избранная, единственная, стало быть. Вот вам и гимн Женщине.

 

 

*

Каждому человеку нужна точка опоры. Архимед говорил: «Дайте мне точку опоры — и я переверну землю». Это рассуждение физика, но в его формуле есть и нравственный смысл. Иные ищут опору в своей профессии, в должности, в звании, наконец. Мне же нужна опора в любви. Она вроде той жердиночки, к которой привязывают яблоню.

 

 

*

Со своей будущей женой я познакомился на дружеской вечеринке. Она стояла у окна с чьим-то ребёнком на руках, и лицо её озарял тот немного печальный незамутнённый свет, который чувствуешь иногда в старинных иконах. Прижавшись щекой к пушистой головке ребёнка, она вся будто цвела. Это было что-то божественное. Я полюбил её с первого взгляда...

И прожили мы вместе неполные двадцать лет. Как там у Моэма? «Как горько смотреть на женщину, которую когда-то любил всем сердцем, всей душой — любил так, что ни минуты не мог быть без неё — и сознавать, что ты ничуть не был бы огорчён, если бы больше никогда её не увидел. Трагедия любви — это равнодушие».

Почему мы расстались? А разве кто знает ответ на вопрос: «Куда уходит любовь?»

Отсияла любовь и канула в Лету.

 

 

*

Мне никогда не забыть острого чувства одиночества, когда после шумной и деятельной Риги я вдруг оказался в тихом старинном провинциальном городке под названием Коломна. Было такое ощущение, будто меня выслали за 101-й километр. Я устроился работать в локомотивное депо Голутвин, решив сразу все свои материальные проблемы, однако меня не покидало ощущение «колодца»...

Спасло знакомство с писателем Валерием Королёвым. Он помог мне устроиться корреспондентом в региональную газету «Грань». С помощью газеты я обрёл в городе новых друзей: писатели Николай Бредихин и Роман Славацкий, переводчик Борис Архипцев, профессор Константин Петросов, журналист-краевед Анатолий Кузовкин, фотограф Юрий Колесников, художник Михаил Абакумов...

Жизнь моя сразу пошла веселее — я обрёл в этом городе хорошего друга. И чем больше я узнавал этого поистине удивительного человека, тем яснее понимал: судьба свела меня с писателем высокой духовности и святой чистоты. За его суровостью угадывалось достоинство, за замкнутостью — ранимость. Мы с ним оказались удивительно близкими по духу людьми. Бескорыстнейший, добрейший человек...

 

 

*

Мы крепко дружим с Николаем Бредихиным. Имя этого прозаика стало известно читателю сравнительно недавно, хотя пишет он уже лет тридцать пять, опробовав себя буквально во всех стилях и жанрах. Эта разносторонность характерна не только для его творчества. При первом нашем знакомстве меня поразила сама личность, глубина эрудиции немолодого уже литератора. Я до сих пор недоумеваю: что мешает этому самобытному и яркому автору пробиться к известности, на страницы столичных престижных журналов?

Может, как раз в самобытности-то здесь всё и дело? Мастер эпатажа, возмутитель спокойствия? Нет, путь скандальный им совершенно отрицается. И вместе с тем — да, возмутитель! Как ни пытались переучить, «перековать» его на литературных семинарах в секциях молодых литераторов — ничего не получилось.

У Николая Васильевича свой взгляд на мир, и сдвинуть его можно, пожалуй, только вместе с миром. Я как-то спросил его: верит ли он в такую теорию, которая была распространена в своё время, — о каком-то литературном гении вроде Пушкина или Толстого, который придёт и перевернёт все привычные представления о людях, возродит, вернёт на путь истинный Россию?

— Сущая ерунда, — ответил он. — Это просто очередное и глубочайшее заблуждение вообще насчёт предназначения писателя. Писатель ведь не философ, не общественный деятель, он по сути своей просто летописец, Нестор. Он может описать лишь то, что есть. Ведь не только велики были Пушкин, Толстой, — прежде всего велика была та Россия и то время, в которое они творили. Велики были читатели, велик был народ... Что можно сказать о сегодняшнем времени? Как горько выразился Акутагава в своей милой вещице «Слова пигмея»: «Назвать тирана тираном всегда было опасно. Но сегодня не менее опасно назвать раба рабом». Можно представить себе, что ожидает сейчас очередного подобного «великого летописца».

Вот такой мой друг — Николай Васильевич.

 

 

*

Наверное, я покажусь кому-нибудь старомодным и консервативным, но мои взгляды за последние двадцать лет претерпели мало изменений. Для меня по-прежнему свято всё, что связано с борьбой нашего народа против фашизма, и я с чувством омерзения всматриваюсь в нарукавные повязки фашиствующих ублюдков. Это нельзя оправдать ни в Прибалтике, ни тем более — в России. До какого культурного одичания, безграмотности и нравственного падения нужно дойти, чтобы в нашей стране называть себя нацистом! Вот следствие безмозглой политики наших СМИ. Чего удивляться росту неонацистских банд и их бессмысленной патологической жестокости, когда вы сами провоцируете маргинальное поведение?

Никогда не смирюсь с культом разврата и насилия, на который работают сейчас практически все средства массовой информации страны. Но самое большое зло — непривычные для нас и смертельно опасные для любого общества несправедливость и неблагодарность Родины к своим дочерям и сыновьям. Конечно, я понимаю, что Отчизна по большому счёту тут ни при чём, но дело не только в чиновниках.

Нет таких стран, по крайней мере — цивилизованных, где образцом для подражания выставлялся бы не праведник, а бесноватый, не честный человек, а вор или бандит. К чему это может привести в итоге? Да фактически к тому, что мы уже имеем.

 

 

*

Многие люди моего возраста живут как бы в ожидании конца России... А на самом деле происходит её возрождение. Сильное возрождение России. При всей физической разрухе дело всё-таки идёт к духовному росту. Люди больше читают духовную литературу. В местном педагогическом институте из года в год увеличиваются конкурсы при поступлении — а ведь рассчитывать на высокие доходы от профессии учителя не приходится. Медленно, но начинает возрождаться институт семьи — как одна из непреходящих ценностей. Не надо ничего форсировать. То, к чему человек внутренне готов, ему даётся — и семья, и работа, и деньги. Почему бизнес сегодня имеет криминальный оттенок? Потому что люди насильственно захватывают возможности, к получению которых не готовы. А потом расплачиваются — семьёй, карьерой, жизнью. «Ой, за что мне это?» Не за что, а для чего. Это даётся как испытание — для роста. Природа предоставляет возможность исправить пороки своего поведения. Кто-то, возможно, считает это наказанием, а я рассматриваю как испытание — для развития.

Так я считал, пока недавно не высказал всё это Роману Славацкому.

Тот поглядел на меня своими серыми глазами, потеребил бороду и сказал, мрачновато усмехаясь:

— Господь с тобой, Виктор Семёнович, что ты такое говоришь? Да разве можно путать культурное и национальное возрождение? Вспомни Константинополь XIV века. Какой тогда был подъём культуры, философский подъём! Все читали творения Григория Паламы, вдохновлялись его утончённым «исихазмом»; невиданных высот достигли иконопись, литература, история, архитектура. Но не прошло и ста лет, как Царьград был захвачен турками. Спасло ли Константинополь культурное возрождение? Нет, не спасло.

И сейчас в России мы переживаем возрождение духовности: открываются церкви, семинарии, наступил расцвет иконописи, чувствуются ренессансные веяния в литературе, изобразительном искусстве. Но разве это отменяет тот факт, что русский народ вымирает по миллиону в год? Причём вымирает именно русское население, а другие народы, в особенности мусульманские , переживают демографический подъём.

Были русичи, а потом исчезли. Их сменили три братских народа: русские, украинцы и белорусы. А теперь мы переживаем период угасания великорусского этноса. Культура-то, конечно, никуда не денется, и Русская Церковь останется, только как бы не получилось, что лет через сто мы будем совершать богослужение на китайском. И ты думаешь, что чтение духовной литературы или высокий конкурс в пединститут могут нас спасти? Смешно это...

— Но тогда что может нас спасти?

Он поглядел на меня очень серьёзно:

— Чудо. Такие случаи уже бывали. Во времена Смуты Россия практически перестала существовать: поляки сидели в Московском Кремле. Однако страна нашла в себе силы победить. Победит ли она сейчас? Это зависит от того, появятся ли у нас новые Минины и Пожарские.

 

 

*

Из разговора двух официантов:

— Ну облом: вламываются ко мне эти два чайника, а с ними две морковки. Одна — такая длинноногая тёлка. В сумке капусты — пачками. Заказали пузырь «бурбона» и тут же, у стойки, из горла и ужрали... Умрёшь — не встанешь!

Моя рука не тянется к пистолету. Но мне хочется зажмуриться, закрыть уши и зажать нос; брезгливая судорога передёргивает лицо, как будто я вляпался в какую-то блевотину.

 

 

*

Мы с Королёвым много беседуем, рассуждаем о жизни. Это не просто обмен мыслями. Королёв обострённо воспринимает явления теперешней жизни и, оценивая появление «новых русских», не может оставаться равнодушным.

— А может, для того и допустил их Господь, — рассуждает он, — чтобы через годы в чистоте вернулась православная вера на землю, в которой уже истлеют косточки тех гордецов, для которых был приготовлен Богом величайший удел — вечная жизнь, но которые пренебрегли им ради преходящих радостей грешного мира...

 

 

*

В череде бесчисленных реформ, терзающих нашу бедную страну, — очередная кампания по реформе русской орфографии. Я не против реформ, если они улучшают наше бытие. Но мне не нужен новояз взамен моей родной речи. Как бы нам не дореформироваться до того, что мы просто перестанем понимать друг друга. А русскую классику наши дети будут читать со словарём.

Кто сможет защитить наш язык? Современная интеллигенция? Да её попросту нет. Те, кто претендует сейчас на это звание, — интеллигентоподобная, люмпенизированная, достаточно безграмотная, плохо ориентирующаяся в реалиях сегодняшнего времени прослойка общества, не имеющая ни сил, ни желания, ни возможностей противостоять всему безобразному, что творится в нашей стране.

 

 

*

Юрий Авербух как-то пошутил: «Когда тебя некому забрать из морга — это уже одиночество». Я считаю, что каждый человек по-своему одинок. В любом из нас, независимо от той жизни, которую он ведёт, есть это ощущение. Ведь каждый рано или поздно задаёт себе вопрос: что я делаю во вселенной? Никто не планирует свой приход в этот мир и свой уход из него... Есть «кандалы» рождения и смерти. В этом я вижу какую-то безысходность.

 

 

*

Стены... Они слишком часто возникали передо мной, но прошло много времени, прежде чем я смог отличать их от времянок-перегородок, поспешно возводимых всякого рода мошенниками-мистификаторами, научился видеть в них не тупик, а спасение. Я как-то спросил Николая Бредихина: «Что нужно сделать, чтобы развеять, пустить по миру целую нацию?» И он ответил: «Всего только развалить стены и сровнять с землёй храмы. И чтобы народ при этом молчал».

Стены... Казалось бы, они давно уже не защищают, ибо куда страшнее врага традиционного, карабкающегося на приступ, делающего подкопы, изощряющегося в военных хитростях, оказались всякого рода «отечественные оккупанты», которые как ржа железо источили всю великую в прошлом державу. Именно державу, ибо страна так великой и осталась, а вот с «держателями» нам определённо не повезло.

 

 

*

Умер Валерий Васильевич Королёв. Случилось это так неожиданно и так просто, будто это не жизнь оборвалась, а день заменился сумерками. Всё разом стало вокруг меня нелепым и лишним без него.

 

 

*

Так у нас заведено: чуть проявится у человека талант — и он уже рвётся в столицу показывать свои достоинства: хорохорится, расталкивает других локтями. С Королёвым всё оказалось наобо­рот. В зрелом возрасте он, благополучный московский чиновник, вдруг резко меняет свою жизнь, переезжает в Коломну по месту жительства жены на скромную должность директора сельского Дома культуры с одной-единственной целью — получить возможность писать, поведать людям о том, что наболело на душе. Трудно сказать, как сложилась бы судьба скромного и в то же время гордого молодого автора, если бы его рукописи случайно не попались на глаза са­мому Виктору Астафьеву. С этого времени публикации, о которых раньше и не мечталось, последовали одна за другой, а в 1984 году подоспел и первый сборник рассказов и повестей — «Жизнь как жизнь». Это название стало как бы творческим кредо Королёва: от­того, наверное, такой непривычной в изображении современной де­ревни стала его вторая книга — «На трёх буграх» (1990). Ничего в ней не было от классической патриархальности, высоконравственности, неувядаемого оптимизма героев Е.Носова, В.Распутина, В.Астафьева и других общепризнанных корифеев так называемого деревенского жанра: всё было показано как есть, без прикрас и идеализма.

А жизнь между тем как с цепи сорвалась, подбавляла и подбавляла жару; если раньше что-то измордовывалось, подтачивалось медленно, тихой сапой, то теперь пошла в обвал вся страна. Мало было говорить в полный голос, да и кричать бесполезно: вой такой стоял вокруг, что и не услышат. Куда проще что-либо закричать, чем что-либо замолчать. Жить приходится в непростое время — в период великих потерь. Очень многого лишаемся. Не стало и Королёва: за две недели до пятидесятилетия сердце не выдержало, разорвалось. Незадолго до этого, предваряя свой рассказ «Стремительный полёт утки», он написал: «Памяти моего отца — Героя Советского Союза Василия Ивановича Королёва — посвящаю». На войне как на войне?

 

 

*

Обнищавшие до предела, мы ещё на чём-то держимся. Вернее, что-то помогает нам держаться. И сейчас самое время думать о судьбе наших наследников. А для этого мы должны сохранить нашу культуру. Пока она у нас есть — мы как народ живы, а без неё — пропадём. В своё время бытовала грустная шуточка: «Мы до коммунизма не доживём, а вот детей жалко».

Коммунизм не получился — теперь демократию строим...

Самое большое зло сейчас в нашей стране — это повальное американизирование. Оно умертвляет наш стержень, наши традиции, наш русский дух. И с этим злом бороться труднее. Но ещё страшнее, если ты к этому привыкаешь. Тогда ты не человек: ты просто орудие.

 

 

*

Что-то всё больше и больше не чувствую удовлетворения от своей журналистской работе. Чем глубже я проникаюсь тем, что происходит вокруг, тем мне становится больнее и тяжелее. Невольно получается так: к чему бы я ни тянулся пером в последнее время, всюду натыкался на глухую стену. Друзья поздравляют меня с удачной жёсткой статьёй о бездушных врачах и их, не знаю уж как назвать — то ли пациентах, то ли жертвах, а я прекрасно сознаю, что ничего моя статья и даже десять тысяч таких статей не изменят. Коллеги завидуют, какой я «жареный» материал откопал, проведя откровенное, быть может, даже слишком откровенное интервью с местной «ночной бабочкой», шлюшкой из «Тройки», а мне было до слёз жаль эту неплохую в общем-то девчонку, вовлечённую в грязь и разврат, а ещё больше жаль тех детей, которых ей предстоит воспитывать после окончания педагогического института...

 

 

*

Город опустел без Королёва. Под высокой аркой семицветной радуги, среди рослого бурьяна притаилась на окраине кладбища могила русского писателя. Дремлет сухая трава у деревянного креста, а мне до сих пор кажется, что под ним — пустота могилы, что писатель не умер, а живёт среди нас. Вот-вот зазвонит телефон и он спросит:

— Ну как дела, Виктор? Пишется? Глубже копай, глубже... характер русский показывай...

Но трубка молчит, не подаёт своего голоса Королёв. После его смерти что-то надорвалось внутри и ноет, ноет сердце...

Улица Суворова... Там, недалеко от трамвайного кольца, жил Королёв. Постоянно ходил на воскресные службы в Тихвинский собор, по субботам бывал на Посаде у замечательного русского художника Михаила Абакумова в его мастерской на улице Островского.

Позднее об этом напишет Роман Славацкий. Напишет, как в бронзу впечатает:

 

Осталась только строк тугая меткость

и снимки — драгоценною слюдой, —

и мудрость этих глаз, и лёгкий блеск их,

и смех за светло-русой бородой.

 

...И снова — крепкий чай и свет нерезкий,

и снова — за страничною страдой

ты — словно рудокоп на старой фреске

в тиши над самородною рудой.

 

Что значит этот странный дар от Бога? —

Извечная российская дорога:

терпеть, страдать и думать за других,

 

и умереть — нежданно и неброско.

...Бывает, что на улице Островской

мне всё ещё слышны твои шаги.

 

 

*

Февральским метельным днём привёз в Коломну из Москвы тираж своей книги «А на дворе была весна». Хотя на дворе была настоящая февральская стужа: мокрый снег, хмарь и колючий ветер.

Друг, который согласился привезти книгу, попросил: «Прихвати бутылку водки. Будем заливать в @дворник#. Только дорогую не покупай».

Так я и сделал. Выбрал, что подешевле, и подхожу к кассе. Женщина, пробив сумму на аппарате, взглянула на меня: «В галстуке, в очках, а такое дерьмо пьёте. Совсем спился народ!»

 

 

*

Города открываются нам исподволь. И в этом постепенном раскрытии участвует всё: дома, названия улиц, трамваи, с шумом несущиеся по неизвестным пока маршрутам. А потом неуловимо складывается отношение к городу, к его людям, тишине удивительного уголка, куда попадаешь случайно, заблудившись в поисках, допустим, столовой. И всё-таки город начинает нравиться, когда ты увидишь в нём красивую женщину. Будто до этого он стоял чёрно-белый, а тут его кто-то взял да раскрасил в цветные тона. И это уже не просто город, а сказка, о которой ты мечтал с самого детства.

 

 

*

Сегодня я встретился с Валерием Королёвым во сне. Снилось мне, будто я умер. И вот сижу в каком-то странном месте, в амфитеатре, напоминающем Певческое поле в Риге (в этом городе я прожил двадцать лет). На скамейках сидят Пушкин, Лермонтов, Достоевский, Чехов, Тургенев, Бунин, Есенин... Другие, мне незнакомые. И вдруг вижу — Королёв идёт ко мне, радостный какой-то, весёлый.

— Чего ты грустишь? — спрашивает он. — Знал бы ты, как здесь здорово! Тут такие интересные люди! Поднимайся скорей, пошли, я тебя с ними познакомлю!

Я проснулся с ощущением страха и какого-то непонятного счастья.

 

 

*

Вчерашний сон натолкнул меня на мысль, что память об этом человеке, таланте, подвижнике, должна быть сохранена в нашем городе. Написал письмо в Комитет по культуре и начал собирать подписи с предложением назвать безымянную доселе Центральную городскую библиотеку именем Королёва.

 

 

*

Как добавление к этому проекту я организовал в газете «Грань» литературный конкурс короткого рассказа имени Валерия Королёва.

Признаться, я не ожидал такого результата. Конкурс, поначалу задуманный как региональный — своего рода продолжение существовавшей уже более года в нашей газете странички «Литературная среда», довольно быстро, причём без особых к тому усилий, приобрёл статус всероссийского: заявки на него посыпались буквально со всех концов страны. И мы были приятно удивлены, получив рассказ и тёплое послание от Василия Белова — «живого классика». Это ли не признание, это ли не успех?

 

 

*

Присланные на конкурс рассказы поражают меня своим однообразием и какой-то болезненной отстранённостью от времени. Меня изумляет: ну вот, свобода, которой все вы так долго, с таким неистовством добивались, — и что же? О чём вы пишете? Всё о той же выдуманной «деревне», выведенной, как в инкубаторе, в чьей-то угодливой башке? О кошечках и собачках, в которых находите больше природного, человеческого, чем в самом «венце природы»? И полагаете, что кому-то сейчас это интересно и необходимо?

К слову сказать, я никогда не был диссидентом, просто жил, работал, пытался в меру своих сил и способностей бороться за справедливость и в партиях ни в каких не состоял. Я до сих пор считаю, что ничего мы не выиграли, а наоборот, проиграли, «ускорив процесс». Всё само собой развилось бы из старого, прежнего. Картонные догмы сами бы рухнули, не выдержав натиска исконного, тысячелетней историей выверенного, опыта. И обошлись бы мы в этом случае без злодейских пастухов-наёмников.

 

 

*

Живёт в Коломне ещё один замечательный человек, которого я очень ценю, люблю и с большим уважением к нему отношусь. Это Анатолий Иванович Кузовкин. Есть что-то удивительно солнечное и тёплое в этом человеке!

За его плечами большой и сложный путь, настоящая журналистская зрелость. На суд читателей отдано немало: более полусотни книг, брошюр и буклетов, очерков в альманахах, сборниках, неисчислимое множество публикаций в газетах и журналах. Он заслуженный работник культуры Российской Федерации, но помимо высоких званий и титулов есть у Анатолия Ивановича одна особенно дорогая и святая для него награда: почётный ветеран 135-й Краковской Краснознамённой стрелковой дивизии. Так оценён его многолетний вклад в пропаганду подвигов воинов соединения, сформированного в первую военную зиму в Коломне и прошедшего с боями до Германии.

А биография у Анатолия Ивановича такая, что впору писать про него самого книгу. Родился он в Москве 18 августа 1939 года, в родильном доме на Варшавском шоссе. Но буквально через несколько месяцев его родители переехали к деду в Коломну, на улицу Арбатскую, 15 (дед работал слесарем на Коломзаводе). Через год молодой семье дали комнату в доме № 1 на той же Арбатской. Там семья увеличилась: 19 августа 1941 года родилась сестра Анатолия — Тамара. А вскоре отца взяли на фронт. Вернулся он по болезни в апреле сорок второго.

Жильцов того дома расселили: особнячок предоставили первому секретарю горкома партии... Кузовкины вынуждены были переехать в старый, со сгнившими венцами, промёрзлый дом. Но зато где он находился! В кремле! Между двух монастырей! От дома — рукой подать до крепостных стен и башен, до храмов и колоколен, до изящных монастырских башенок. Тут, в этом доме № 8 по улице Пролетарской (последние сорок лет она носит имя Казакова), прошли лучшие годы Анатолия: детство, юность, мужание. Жил здесь, недалеко от Москвы-реки, с 1942 по 1986 год. Жил в заповедном месте, где дыханием Истории наполнен каждый атом.

Отсюда, наверное, и его пристрастие к краеведению. До сих пор он вспоминает тот старый дом с самыми нежными и тёплыми чувствами, хотя удобствами он не изобиловал: за водой нужно было ходить к бассейке метров за двести, к скверу «Блюдечко», туалет — на дворе, печку зимой приходилось топить два раза в сутки: тепло в подгнивших брёвнах не задерживалось. Но жили, не тужили.

Кузовкин — летописец нашего города. Священная для каждого коломенца военно-патриотическая тема, тайны краеведения, исторические скрижали... Всё это определило его творчество, дало возможность ярко выразить великое и трагическое бытие Коломны. Панорама прошлого, досконально изученная и выверенная многочисленными историческими и архивными материалами и документами, представляется журналисту-краеведу отчётливо и широко. Он больше доверяет фактам, меньше — чувствам. Но гордости и радости своей не скрывает. Любой успех — это исполнение и его надежд и замыслов. Поле всех его книг — это его древняя Коломна, его коломенская земля, вся жизнь, клокочущая вокруг, летящая вперёд сквозь годы и человеческие судьбы...

 

 

*

Меня приняли в Союз писателей. Удостоверение подписано: 5 мая. Это дата смерти Валерия Королёва. Случайность или закономерность?

 

 

*

В «Литературной России» недавно прочитал великолепный рассказ, подписанный неким Михаилом Маношкиным из нашего города. Спрашиваю Романа Славацкого:

— Не знаешь, кто такой Маношкин?

— Как не знать? — улыбается тот. — Михаил Палыч — личность колоритная. Ушёл, можно сказать, в литературную схиму: трудится у себя в келье, пишет «в стол» огромные по объёму и очень талантливые вещи. Вполне похож... ну, скажем, на партизана 1812 года: пожилой такой, борода солидная. Как-то раз захожу к нему зимой, а в их квартале отопление отключили. Встречает меня на лестнице в ватнике, в валенках, взор суровый — я даже струхнул малость: вот сейчас схватит вилы и рыкнет: «Что, попались, шаромыжники?!» Вот тебе его телефон, сам увидишь.

Созвонились. Вопреки ожиданиям, пришёл невысокий спокойный человек с какими-то необыкновенно приятными, добрыми глазами, очень рассудительный, деликатный; долго и внимательно слушал мои предложения о сотрудничестве, а в итоге сказал:

— Нет, к сожалению, я вынужден вам отказать.

— Но почему же? — Я был несколько огорошен. — У вас ведь наверняка пруд пруди неопубликованного, в чём причина?

Он только пожал плечами и ответил:

— Не русская у вас газета.

Вот вам и деликатность! На том мы и расстались: он — с олимпийским спокойствием и полным сознанием своей правоты, я же — донельзя разобиженный, услышав вдруг о своей работе и успевшей стать родной «Грани» такое суждение. Однако человек этот никак не уходил из моей памяти, да и рассказ его, мной прочитанный, был просто великолепен. Я позвонил Михаилу Павловичу на День Победы, поздравил с праздником; это оказался к тому же и день его рождения. Так началась наша дружба.

Уйдя на войну в неполные семнадцать лет, Маношкин изведал на ней всё, что только можно: и ранения, и плен; и под Сталинградом, и на Курской дуге довелось побывать, и при взятии Берлина. Четыре боевых ордена, медаль «За отвагу». Как остался жив — одному Богу известно! Может, помогла запавшая в душу ещё со школьной скамьи мечта — стать писателем? После войны — филфак МГУ, целина, преподавание в школе, затем в Коломенском пединституте. Однако мечта всё отодвигалась, тускнела, измельчалась, пока, наконец, в сорок девять лет не пришло бесповоротное решение: всё бросить и отдаться любимому делу.

Решить было тяжело, но куда тяжелей оказалось осуществить своё намерение. Не работать нельзя было: тут же вступал в действие закон о тунеядстве, а сторожем или лесником устроиться так и не удалось, хотя обил все пороги. В конце концов дело закончилось онкологической больницей, сложнейшей операцией, после которой дали первую группу инвалидности, да и у самого было впечатление, что больше на этом свете не жилец. Но Бог рассудил иначе: усадил за письменный стол и сказал: «Вот здесь теперь твоё место!» И полилось из души накопившееся. Так, что стало вдруг не до смерти. Какие уж тут рассказики, повестушки, — романы и те не удовлетворяли. Нет, только эпический цикл: «Прошлое», «Настоящее», «Будущее», состоящий из девяти романов и исследующий одну определённую «спираль» человеческой истории. Поздний палеолит, затем III–V века — кризис и гибель величайшей империи — Рима; во второй части эпицентр мировых катаклизмов переносится в Россию двадцатого века, в ней война, затем хрущёвщина, после неё брежневщина, и в завершение — фантастика, роман-утопия, который должен не только всё завершить, но и многое объяснить. И это в условиях, когда приходилось продавать самое дорогое для души — книги из личной библиотеки, чтобы как-то прожить; после трёх инфарктов, неисчислимой тьмы маленьких и больших болячек — окопного наследства, после давно вынесенного врачами приговора. Нет, не до того ему было: он сидел и писал, не помня себя от счастья. Не подозревая в то же время, что самое тяжёлое — впереди.

Имея уже большой опыт переписки с редакциями, — более сотни отказов! — завершив работу над циклом «Настоящее», привычно, по-фронтовому, ринулся в бой. Но его рукопись объёмом ни мало ни много в две с половиной тысячи страниц никто не согласился не то чтобы опубликовать, а даже просто прочитать. Один журнал, другой, третий, затем издательства. Пока, наконец, не пришла мысль написать послание в ЦК партии. Письмо помогло: рукопись прочитали, а прочитав, и заинтересовались. Началась обычная в таких случаях работа с редактором сразу в двух издательствах: «Советский писатель» и «Детская литература», однако вскоре полетели в тартарары и издательства, и заодно с ними все издательские планы. Два романа удалось-таки опубликовать в Нижнем Новгороде, а всё остальное так и осталось лежать под спудом.

Правда в очередной раз оказалась никому не нужна. Теперь стало модным, если писать о войне, то непременно скабрезности (как у столь быстро «перестроившегося» В.Астафьева) либо распутывать очередные «тайны мадридского двора»; если хрущёвщину или брежневщину отражать, то там тоже вроде как только две темы и заслуживают внимания: диссидентство да всё те же «парткозни». Дальше — больше: началось осознанное, методичное извращение, вымарывание, обесценивание труда и боли многих поколений.

Попробуйте рассказать своему сыну или внуку что-нибудь о своей жизни, тут же услышите в ответ: «Враньё!» Тут же вам выдадут из школьной программы, что и в войне-то мы не побеждали — так, союзнички выручили; что русский солдат в сравнении с немцем и американцем совершенно никчемен: сравните, мол, сколько наших и сколько фашистов на фронте полегло. И державы великой не было, с которой весь мир считался, да и вообще — кто мы были: скоты, рабы? Любить-то и то не могли по-человечески — секса-то в СССР не было! Это в школе, а что говорить о телевидении, о той же многострадальной нашей литературе? Далеко не случаен ведь эпизод всё с тем же Маношкиным: как только издательство «Детская литература» перестало быть государственным, первым приказом новых его «владетелей» стало: исключить из плана выпуска всё связанное с русской историей. Так были пущены под нож два уже подписанных к выпуску и находившихся в стадии набора романа Михаила Павловича.

 

 

*

Наконец подведены результаты конкурса. Не обошлось без сюрпризов. Не исключено, что первое место, присуждённое Михаилу Маношкину, было, наверное, воспринято как своего рода дань местному патриотизму, этакие «поддавки», но победа на самом деле была бесспорной — и жюри достаточно объективное, да и сама система определения лауреатов «поддавков» не допускала. Секрет был в двух факторах: во-первых, в личности победителя, а во-вторых, в том, что некоторыми «маститыми» конкурс наш поначалу был просто недооценён. Второе место получил воронежский писатель Вячеслав Дёгтев. Третье — Василий Белов. Он на награждение не приехал.

 

 

*

Смотрел пьесу Злотникова «Без зеркал». Московский театр «Школа современной пьесы». И вот занавес закрыт, но не тянет уйти из зала. И эмоции перехлёстывают через край, и хочется чего-то героического, какой-то наивности, простоты отношений. Любви, как в книгах Пушкина, стихах Пастернака, да побольше. Хочется ни много ни мало — изменить свою жизнь. Не хватает в ней какой-то новизны. Светлого, чистого ручейка.

 

 

*

Хорошо, конечно, начать писать в восемнадцать лет и потом всю жизнь прожить «как у Христа за пазухой». Для этого надо иметь немного мастерства и бездну интуиции, чтобы постоянно чувствовать, чего ждут от вас читатели. Франсуазе Саган интуиции, кажется, и не потребовалось. Оседлав однажды тему женского одиночества и невозможность идеальным образом удовлетворить свою потребность в любви, юная писательница поняла, что наткнулась на богатейшую жилу. Блестяще владея языком, она разрабатывает эту жилу вот уже не один десяток лет, поставляя на литературный рынок изящно написанную прозу для дам, уставших от любви, не приносящей счастья, или, наоборот, добивающихся любви в надежде, что она им это счастье принесёт.

 

 

*

Скучно заниматься одним и тем же, пытаюсь найти в своей работе что— то новое. Хочется узнать, что я могу и где предел моих возможностей. Интересно жить, интересно попробовать всё. «Жизнь всё время отвлекает наше внимание; и мы даже не успеваем заметить, от чего именно». Это сказал Франц Кафка. Я стараюсь жить так, чтобы жизнь не проходила мимо меня. А оказывается, она отвлекает меня. От чего же?

 

 

*

Недавно за чашкой чая с Николаем Васильевичем Бредихиным у нас родилась «юбилейная» идея: а не выпустить ли нам к 820-летию города сборник коломенской прозы? Прямо так его и назвать: «Опыт коломенской прозы». Юбилей Коломны — это самое благоприятное условие для такого проекта: некий подарок судьбы. Уж под такой юбилей чиновники не поскупятся!

А ночью меня вдруг осенило. Почему сборник прозы? А не замахнуться ли на альманах? Наутро поделился этой идеей с профессором Константином Григорьевичем Петросовым (он написал рецензию на мою первую книжку, и с тех пор у нас завязались самые дружеские отношения). Я понимал, что самому написать повесть или цикл рассказов, а затем издать книгу — это одно, а выпустить альманах, в который войдут произведения не только прозаиков, но и поэтов, литературоведов, которых нужно не только найти, но и оценить написанное ими — это посложнее. Профессор меня поддержал: «У вас непременно получится. В этом деле нужно доброе сердце, а оно у вас есть».

 

 

*

Я стою на широкой крепостной стене нашего Коломенского кремля. Слева щурится пыльными бойницами на перекрёсток Астраханского тракта и Владимирской дороги Грановитая башня. Справа устремляется ввысь шатёр Маринкиной башни. Из старинных казематов вдруг дохнуло холодом и ужасом. При взгляде на эти темницы даже в жаркий день пробирает дрожь и невольно вспоминается легенда о гордой полячке — венчанной царице московской, ставшей коломенской узницей — Марине Мнишек. Может быть, где-то здесь дотлевают её грешные кости, а душа до сих пор мечется вороной в нашем небе и не может найти упокоения...

Через «Астраханку» высится храм Михаила Архангела (приспособленный в нынешнее время под краеведческий музей), торжественный и грозный, словно облачное небесное войско. А внутри кремля поблёскивает крестами Брусенский монастырь, сверкают белизной готические шпили и белокаменная резьба на алых башенках его ограды.

Коломенский кремль... Есть в его стенах некая таинственная сила, загадочная энергия древности, влекущая к себе, пробуждающая разум и память сердца. И когда у меня рождается замысел нового произведения, я непременно прихожу сюда, чтобы снова почувствовать мощь величавых святынь, чтобы зачерпнуть горсть вдохновения из неспешной тысячелетней реки русской культуры.

Вот и теперь, обдумывая будущий альманах, я снова оказался в коломенской цитадели, прошёлся по широкой боевой галерее крепостной стены...

Я гляжу на древнюю красоту, восставшую из руин после семидесятилетнего забвения, и думаю: а откликнутся ли сердца моих земляков на альманах? Нужен ли он будет им? Если даже святыни Кремля восстанавливаются с таким трудом, то на что можно надеяться современным писателям, живущим в эпоху новой Смуты, когда место культуры заняла осатанелая пошлость, льющаяся с телеэкранов, хлещущая со страниц газет и глянцевых обложек «бестселлеров», когда народ стонет от нищеты и само существование России поставлено под сомнение? Но есть ли у меня другой выход?

 

 

*

Тёплая квартира Петросова. В стаканах крепкий чай, в вазочке — сливовое варенье, сваренное самим профессором.

Константин Григорьевич не тот человек, с которым можно спокойно разговаривать. Его поведение непредсказуемо. Притихшим и безмятежным он никогда не бывает. Вскочит — да-да, не встанет, не поднимется, а буквально взлетит со стула. Энергично жестикулирует, глаза горят как уголья, взволнованно звучат стихи, извлекаемые из глубины памяти. И только когда голос замирает, он снова садится, уперев ладони в колени. Одним словом — восточный человек.

Без помощи Константина Григорьевича я вряд ли взялся бы за альманах. Жутко идти на такое одному. Я прекрасно понимаю, какое это громадное и ответственное дело. Вдвоём с Петросовым мы разработали стратегию будущего номера. Проза, поэзия, переводы, статьи о литературе. В общем, всё по классическим канонам.

 

 

*

Своё «детище» я назвал просто и без всяких вывертов: «Коломенский альманах». Мне кажется, ничего. Петросову тоже понравилось.

На обложку отобрал фотографию Юрия Колесникова — удачный ракурс Маринкиной башни — с окнами-бойницами, узорчатым верхом и парящей рядом птицей. Думаю, такое начало альманаха закономерно и символично. Ведь Коломна — один из древнейших городов России. Она по праву гордится своей историей, архитектурным обликом, прекрасными постройками разных времён и стилей. К сожалению, сейчас многое утрачено или обветшало. Но надо возрождать былую славу и величие старинного русского города. Эту миссию должен взять на себя альманах!

 

 

*

Когда погружаешься в историю культуры нашего города, то не покидает ощущение, что пред тобой огромный ковёр с выразительным рисунком: цветущие луга с шелковистой травой, белые берёзы, упирающиеся в облака, сверкающая в изгибе Коломенка... Все нити переплетаются, цепко держат друг друга, и вырвать хотя бы один узор невозможно: нарушится гармония. Дорогими нитями вплетены туда и имена. Они сверкают и не гаснут в памяти земляков. И.И. Лажечников, Н.И. Новиков, А.С. Рославлев, А.Е. Разорёнов, Б.А. Пильняк; наши современники: С.В. Гуськов, А.Ф. Кирсанов, В.Н. Леонов, М.П. Маношкин, О.В. Кочетков, В.В. Королёв — это все наши коломенские литераторы!

 

 

*

Недавно обнаружил для себя формулу радости. Это альманах. Когда я работаю с ним — я необыкновенно счастлив. Альманах влил в мою жизнь свежую струю. Я обнаружил в себе способность без зависти выявлять ярчайшие произведения других. В повести моих дней появилась новая глава, где происходит координация многих сил и склонностей во имя коломенской культуры, поиск и поддержка молодых талантов. С альманахом мои сутки стали коротки, их даже не хватает на другие мои дела. Время проходит незаметно, а планов и замыслов не убавляется. Я собрал вокруг себя единомышленников. Главное — вовремя и к месту заронить идею. Татьяна Башкирова, Николай Бредихин, Роман Славацкий, Анатолий Кузовкин — это моя рать. С такими людьми наш альманах не затеряется в поле былинкой.

 

 

*

История альманахов в России имеет давние корни. Но в нашем городе эта традиция как-то не утвердилась. По воспоминаниям старожилов, записанным сотрудниками краеведческого музея, в 1914–1916 гг. в женской (здание нынешнего медучилища) и мужской (штаб артучилища) гимназиях выходили рукописные альбомы, в которых наряду с другими материалами публиковались литературные опыты учащихся (стихи и проза).

После революции, в 1918 году, в Коломне стал выходить журнал «Бедняк» (орган Коломенского комиссариата культпросвета), который объявил себя «голосом и вождём бедняков города и деревни», а также непериодический журнал «Труд и свет», где печатались и литературно-художественные произведения (издатель — Коломенский союз кооперативов).

В первой половине 20-х годов журналов становится больше и их содержание разнообразнее. «Наковальня» и «Коломенский рабочий» выходили как бесплатное приложение к городской газете. В них публиковались произведения разных авторов, например, рассказы М.Праскунина, Н.Сидоренко, А.Мхова, А.Лешина, очерки Н.Керова о прошлом древнего города...

70–90-е годы можно назвать временем бурного расцвета нашего краеведения. Одна за другой появляются книги очерков, сборники, альбомы, посвящённые Коломне. Эта тема неисчерпаема...

Вот такая тропинка пролегла к нашему альманаху. Его ещё нет, но в моих мыслях он направлен на утверждение культурных традиций нашей древней земли и соединение их с тем новым литературной жизни Коломны, что рождается в эти дни. Я уверен, что пройдёт время, и в какую бы сторону, худшую или лучшую, мы ни направились, неизбежно настанет черёд нам выбираться. Ну а тут путь один, он не изменится: иначе как через культуру, самобытность, мысль, слово и сердце нам не выкарабкаться. Ибо основа всякого общества — нравственность, за ней — мораль и только потом, вслед уже — политика, экономика, какого бы ни было рода благосостояние.

 

 

*

Я ни в коем случае не хочу, чтобы у читателя осталось ощущение некоторой ухарской похвальбы: вот, мол, какой я молодец — «Коломенский альманах» придумал! Никогда замысел такого сборника не явился бы на свет, если бы не многовековая история самой Коломны, потрясающая мощью и глубиной. Город с почти тысячелетней родословной был впервые упомянут как рязанская крепость в 1177 году. С 1300 года Коломна — в составе Московского княжества. Именно тогда, в период высокого Средневековья, происходит колоссальный культурный всплеск, который навсегда выделит Коломну среди московских земель.

С 1353 года наш город — епископская кафедра, первая в Подмосковье, самая значительная, богатая и обширная. Княжеская резиденция, важный военный, духовный, экономический центр. На рубеже XIV–XV вв. здесь воздвигают шесть белокаменных храмов. В здешних монастырях и при епископской кафедре расцветает книгописание.

Для Коломны и в самой Коломне создаются великолепные памятники иконописи, древние фрески. Город упоминается в «Задонщине», летописях, житиях. В начале ХVI века здесь строится величественный памятник итальянского Ренессанса — Коломенский кремль, руины которого сохранились до нашего времени.

А пышный ХVII век, а великолепное барокко ХVIII столетия с его дворцами и причудливой казаковской готикой, а строгий коломенский классицизм! От прежних времён дошли до нас больше двух десятков церквей и соборов, четыре монастыря. И первый среди церковных памятников — кафедральный Успенский собор, главный храм Подмосковья. Ведь Коломна, что ни говори — церковная столица земли Московской.

Но для нас главней оставались, конечно, литературные традиции. Это прежде всего Николай Новиков — первый русский журналист, маститый издатель и — коломенский помещик. Это широкий круг местных просветителей, поэтов, переводчиков, страстных библиофилов, собирателей книжных древностей.

Это и святитель Филарет (Дроздов), один из величайших духовных писателей ХIХ века, это и «отец русского романа» Иван Лажечников. Портрет «своей» Коломны оставили и многие другие литераторы. Среди них Никита Гиляров-Платонов, Дмитрий Григорович, Александр Куприн, Александр Чаянов, Иван Соколов-Микитов и, конечно же, создатель настоящего «коломенского мифа» — Борис Пильняк.

А поэты, запечатлевшие Коломну в своих бессмертных строках! Только подумаешь об этом — и сразу на память приходят имена Сергея Есенина, Анны Ахматовой, Веры Меркурьевой, Александра Кочеткова, Павла Радимова, Николая Заболоцкого...

С 30-х годов прошлого столетия Коломна становится пристанищем многих знаменитых художников, да и сейчас это — крупнейший художественный центр, объединяющий живописцев, графиков, скульпторов всего юго-востока Подмосковья.

В их числе немало признанных талантов, заслуженных художников России, — Геннадий Сорогин, Сергей Циркин. Но центральная фигура среди наших живописцев — это, безусловно, народный художник Михаил Абакумов.

А ведь я ещё не сказал о музыкантах, о деятелях театра, о Коломенском педагогическом институте и его преподавателях, многие из которых оставили глубокий след в отечественном литературоведении и в исторической науке! Наверное, в каждом городе можно найти земляков, достойных гордости, но я, оказавшись в Коломне, обрёл как бы второе рождение. Может быть, оттого и рассуждаю давно уже как записной старожил.

Надо отдать должное и местному краеведению, бережно хранящему каждое имя, каждую археологическую и историческую находку.

 

 

*

Недавно разговорились со Славацким об истории, и я задал ему тот же вопрос, что и Бредихину, — насчёт роли писателя. Верно ли, что литератор —это летописец, а не «пророк»?

— Ну, а куда ты Солженицына денешь? Разве можно сохранить коммунистические иллюзии, прочитав «Архипелаг ГУЛАГ»? Когда к власти в КПСС пришли люди, прочитавшие «Архипелаг», коммунизм в нашей стране закончился.

В России рукописное слово всегда очень много значило. Не стоит, конечно, «заноситься» и переоценивать этот факт. Но и пренебрегать им тоже не следует.

 

 

*

Коломна — город с богатым прошлым и глубокими традициями музейного дела. Здешний краеведческий музей основан в далёком 1934 году в Маринкиной башне Коломенского кремля. Спустя два года в бывшей церкви Михаила Архангела обосновался музей революции, а с 1937 года в этот храм перевели исторический отдел из кремлёвской башни. Так было положено начало единому краеведческому музею, рассказывающему о природе, истории, современности города и земли коломенской.

Много лет трудится в его старинных стенах в скромной должности научного сотрудника мой друг Роман — человек интересный и своеобразный, внешне похожий то ли на хитрого коломенского купца, то ли на сельского дьячка. В его работе мне всегда видится что-то таинственное. Одна из причин этого ощущения весьма прозаична в прямом смысле слова: его увлекательные краеведческие публикации. От них он сделал шаг в литературу. Читателям своих художественных произведений он знаком как Роман Славацкий. Кстати, в альманахе Роман выступает как автор увлекательнейшей повести-фантасмагории. В насмешливо-сатирическом образе «Колымень-града», конечно же, угадывается образ настоящей Коломны. Но это ёрничество и насмешка скрывают трепетную любовь к родному краю. И он, кажется, даже как-то стесняется этой любви; потому и прячет её под личину иронии.

 

 

*

В Коломне есть очень тихие, настоящие провинциальные улочки. Есть такие и в Щурове — старинном пригороде на другом берегу Оки, против высоких стрельчатых башен Старо-Голутвина монастыря. Летом здесь всё утопает в зелени садов, зимой — вязнет в сугробах. Пятнадцать-двадцать минут езды через мост за реку — и попадаешь будто бы в какой-то другой городишко.

 

Зарос травой иль меньше стал тот двор,

Теперь здесь наши бегают ребята.

А вид с крыльца волнует до сих пор:

Голутвин-монастырь в лучах заката.

Здесь у забора движется Ока,

Полынь цветёт, невзрачна и горька,

На светлой зорьке точит вдовьи слёзы,

И добрым словом помнят старика,

Что посадил под окнами берёзы.

От суеты, от пыльных, шумных дней

Тут хорошо... И мы, душою дети,

Спешим к окошку матери своей,

Пока оно нам в этом мире светит.

 

В этой тиши и живёт поэтесса Татьяна Башкирова. Меня с ней познакомил профессор Петросов. В её рукопожатии я почувствовал неистраченную любовь. Так бывает у вдов. Глаза были как порох — чиркни, и вся она загорится!

 

За рассветными зорями давними

Улетели мои журавли.

 

Меня поразил в ней редкостный дар — откликаться ежесекундно на любую человеческую просьбу. Какая распахнутость, бескорыстность! Когда она отпечатала своими пальчиками все 450 страниц рукописи альманаха, я предложил ей оплату. И тут была задета её честь, её человеческое достоинство. Мне был дан такой бой, что Ватерлоо выглядел детской забавой.

Какое счастье, что такие люди живут рядом с нами!

 

Нет перстней на руках, а в ушах нет серёг.

На моих башмаках — пыль нездешних дорог.

Путь далёкий лежит на рассвете опять,

Горизонт убежит — мне его не догнать.

Затеряюсь в дыму, мне незримом пока,

И на ощупь пойму, как земля велика.

А вернусь — обрету небывалый покой,

Поклонюсь полевому цветку над Окой.

 

Эти стихи — не сочиненные в холодном раздумье: они вылились на свет Божий из собственного сердца.

 

 

*

Рукопись альманаха готова, дело подошло к тому, что называется «презренным металлом». Здесь наша машина забуксовала. Далеко не всем в городе наше начинание нравится. Пожалуй, самый серьёзный отпор я встретил со стороны бывшей главной редактриссы ведущей городской газеты, «брошенной» впоследствии в администрацию города «на культуру». Как это кто-то на что-то осмелился без её ведома! Она ведь и сама замахнулась на составление небольшого поэтического сборника. А проза... Какая у вас может быть проза? «Прозаиков в Коломне нет!»

Меня это не на шутку разозлило: как же это нет, восемь сложившихся профессионально, умудрённых жизненным и творческим опытом беллетристов — они что, призраки? И кто я сам, в конце концов? Однако, как ни пылал я гневом, всё же прекрасно понял: тепличных условий нам никто создавать не будет: мы должны сами доказать, что не просто существуем в действительности, но ещё и представляем собой явление.

 

 

*

Наш коломенский художник Михаил Абакумов порадовал своих земляков очередной выставкой. Любая его экспозиция всегда оказывается в центре внимания прессы и всех тех, кто интересуется искусством вообще и русской живописью в частности. О его работах говорят, спорят, ими восхищаются. Сегодняшняя выставка особенно впечатлила меня, создала настроение. В картинах Абакумова есть какая-то тайна, недосказанность, которая открывает простор для воображения зрителя...

Многие называют Абакумова поэтом русской провинции. Я бы назвал его просто правдивым художником, который показывает нам тот мир, где мы имеем счастье пребывать. Абакумов — художник от Бога. Не мною это замечено, но сказать об этом лишний раз доставляет огромное удовольствие.

 

 

*

Одержана ещё одна победа над чиновниками — городской библиотеке присвоено имя Королёва. Открытие мемориальной доски вылилось в настоящий литературный праздник, в праздник торжества Доброты. Ведь сколько терпения понадобилось, чтобы это святое дело осуществилось!

 

 

*

Прижалось к высокому берегу, как малое дитя к матери, старинное село Протопопово, упомянутое в Писцовых книгах ещё в ХVI веке. По весне оно утопает в густой зелени садов, плавно спускаясь к седой Оке.

Издавна живёт здесь коренное население коломенской земли. Молодёжь возвращается после армии домой и прочнее обустраивает своё житьё. Сейчас село стало больше и новей: появились кирпичные дома, многие перестроились, драночные крыши заменились железными, кругом новые палисадники, веранды...

Я люблю бывать в этом селе, которое теснят наступающие со стороны города блочные девятиэтажки. Знакомая тропинка ведёт меня к дому, украшенному резным наличниками. Он построен ещё в начале века Григорием Алексеевичем Пархониным, прадедом Ольги Юриковой — жены московского поэта Владимира Дагурова. В этих местах Владимир — частый гость: наезжает сюда и живёт подолгу в стареньком тёщином домике. Познакомился я с Дагуровым на его литературном вечере, и с тех пор мы крепко дружим. Очень люблю его стихи.

 

Ещё моя Россия не пропала,

Русь-матушка покудова жива.

Она не раз из пепла восставала,

И благовесту верила Москва...

 

Потрясающе!

Вместе с поэтом недавно бродили по Москве, подбирая издательство для «Коломенского альманаха». Остановились на «Советском спорте». Творческий коллектив издательства мне понравился. И всё это — благодаря хлопотам Володи. Один бы я не справился.

 

 

*

Все мы знаем, что существует удивительный пласт художественной литературы — русской и зарубежной. Недавно я об этом серьёзно задумался: что это такое? И пришёл к выводу — в ней заложен отрицательный опыт человечества. Что такое «Евгений Онегин»? Пушкин рассказал об ошибке Онегина: тот не разглядел в Татьяне человека высокой, удивительной души и потом осознал эту ошибку. Что такое «Король Лир»? Это опыт ошибки короля Лира. Что такое «Гамлет»? Отрицательный опыт принца датского. И если мы посмотрим на всю мировую литературу, на её высоты, пики, то увидим, что это целый ряд великих открытий в области отрицательного опыта.

 

 

*

Категорическое утверждение «Прозаиков в Коломне нет!», как ни обидно, имело под собой какие-то реальные основания. До недавнего времени коломенская проза находилась под спудом, не явленная читателям. Много лет в городе действовали и даже соперничали между собой два литературных объединения. Оба они возглавлялись поэтами: одно — представителем старшего поколения, автором четырёх поэтических сборников, многих публикаций в периодике Александром Кирсановым («Зарница»), другое — не менее хорошо известным в столичных литературных кругах Олегом Кочетковым («Зелёные цветы»). Надо отдать должное — ни их деятельность на этом поприще, ни даже соперничество не пропали даром: поэтов в Коломне, и притом очень неплохих поэтов, что называется, пруд пруди, а вот прозаики... Казалось, Валерий Королёв приехал из Москвы на пустое место.

Но нет! Как выяснилось, сидели просто до поры до времени прозаики в «келиях» своих, как анахореты, а вот тут и вышли на мир Божий по моему зову. Отчего-то (быть может, в «келейности» этой как раз всё дело, может, в духе старинном — не берусь точно утверждать) уже с первых минут знакомства проза земляков меня глубоко поразила. Чем? Многоцветием красок словесных и уважением многовековой традиции коломенского слова.

 

 

*

Волю к преодолению трудностей все мы обретаем в нашем писательском братстве — обширном и серьёзном. К сожалению, не все ясно понимают назначение нашего альманаха. Есть скептики. «А нужен ли, — спросил меня однажды один чиновник, — небольшому городу свой альманах?» Я задал ему встречный вопрос: «А что, город выиграет, если у него не будет своего литературного издания?» Он ничего мне не ответил.

 

 

*

Чем больше погружался я в коломенскую литературу и культуру, взявшись за издание альманаха, тем явственнее убеждался: в нашем городе существует не только реальный кремль, но и кремль духовный, цитадель, созданная многими поколениями прозаиков и поэтов города.

Духовную крепость нельзя взять штурмом или разрушить, ибо построена она не из кирпича или камня, а из слов — бесплотного и в то же время самого неразрушимого материала.

И, наверное, самый известный строитель нашего духовного кремля — русский писатель Иван Иванович Лажечников. Стоит произнести это имя — и память невольно устремляется в глубины веков. Первые письменные упоминания о Ложечниковых восходят к началу ХVII столетия, а семейные предания относят основание рода ещё дальше — к середине ХV века...

«Первый русский романист» (слова Белинского) родился под счастливой звездой. Его отец, происходящий из богатых коломенских купцов-старообрядцев, обнаруживал удивительную тягу к просвещению и книжности. Он был знаком с Николаем Ивановичем Новиковым. По его совету выписывал книги и журналы для семейного чтения. Пригласил для сына знающего гувернёра.

Интересно, что ни Новиков, ни Лажечников-старший иностранных наречий не знали, а пытливый Ваня, будущий писатель, наряду с отечественными увлекался французскими и немецкими авторами. Но определяющей в его воспитании всё же была стихия народной речи, русские люди, родная коломенская природа.

Здесь, в слободе Запрудье, Иван Лажечников начинал постижение мира, отсюда он вглядывался в стены и башни древнего кремля, впервые задумываясь о тайнах истории.

А потом была Москва, служба в Коллегии иностранных дел (1806 год), пробуждение вкуса к историческим документам; в грозный 1812 год — возвращение в Коломну, тайное бегство в московское ополчение. Это был настоящий, не книжный романтизм. Овеянный пороховым дымом, кострами биваков, величием и благородством российского воинского духа.

Лажечников пробовал себя как писатель в различных жанрах. Но широкое признание принесли ему исторические романы. Это прежде всего, конечно же, «Последний Новик», «Ледяной дом» и «Басурман». Прекрасный русский романтизм! Может быть, чуточку наивный, но такой искренний, такой сердечный...

Лажечников не забывал родную землю. Он не раз гостил у своего брата в имении Кривякино (тогда оно ещё входило в Коломенский уезд). Быт и нравы купеческой Коломны конца ХVIII — начала ХIХ века, семейные предания и собственные воспоминания писателя оживают на страницах повестей «Беленькие, чёрненькие и серенькие», «Немного лет назад» и очерка «Новобранец 1812 года».

Весной 1869 года в Москве по инициативе Артистического кружка чествовали Лажечникова в связи с пятидесятилетием его творческой деятельности. На юбилейном торжестве председательствовал А.Н. Островский. А вот сам Лажечников из-за болезни присутствовать не смог. Среди тех, кто приветствовал юбиляра, были и земляки. Они привезли Лажечникову из Коломны подарки: приветственный адрес, хлеб-соль и серебряный с золочением кубок. Знаки внимания и любви из города, где родился писатель, провёл свою молодость, как и юбилейное торжество в целом, глубоко тронули сердце Лажечникова. Последними словами, написанными им, были строки в адрес устроителей чествования: «Вы обновили ветхую жизнь мою, озарили светлым лучом последние её ступени».

После смерти И.И. Лажечникова в 1869 году прошло много десятилетий. Но, как и прежде, его романы пробуждают интерес к российской старине. Они выходят значительными тиражами: о них знают не только в России, но и за её пределами. Отрадно и то, что память о великом романисте увековечена в городе, где он родился. Одна из улиц Коломны носит имя Лажечникова. Хотя затянулась, к сожалению, реставрация дома, где писатель провёл свои отроческие и юношеские годы. Но я верю, что рано или поздно здесь будет открыт литературно-художественный музей. В 1999 году отметила своё столетие созданная в Коломне ещё на рубеже ХIX–ХХ веков старейшая в Подмосковье Общественная библиотека, которая носит имя писателя-земляка. В её литературно-художественном музее экспонируются редкие материалы о жизни и творчестве Лажечникова, переданные в дар потомками писателя и краеведами.

Память о Лажечникове и вкладе писателя в отечественную культуру живёт не только в сердцах его земляков. Современники продолжают изучать жизнь и творчество романиста. В одном из авторитетнейших научных изданий Большой российской энциклопедии — в биографическом словаре «Русские писатели. 1800–1917» опубликована статья о Лажечникове, опирающаяся на многочисленные литературные источники, и не видевшие прежде свет архивные материалы. Автор этой статьи — доктор филологических наук, профессор Коломенского государственного педагогического института Владимир Александрович Викторович.

И не зря первый номер нашего альманаха открывается портретом Лажечникова. Он как бы напутствует нас, благословляет на литературный путь своих земляков, выходящих в большой мир из стен коломенской духовной крепости.

 

 

*

Вчера встретился с космонавтом Германом Степановичем Титовым (он депутат Государственной Думы, избранный от Коломны). Но поговорить с глазу на глаз не удалось. Будто почуяв нашу встречу, пришла в его кабинет главный специалист администрации и наша давняя «доброжелательница». Вмешалась в разговор, мол, альманах — это самодеятельность двух-трёх пишущих авторов, не более. «Я же ему предлагала: давайте мы вас включим в план и спокойно его издадим в следующем году! Но ему же не терпится!» Прав был Унсур аль Маали: «Совет, данный на людях, звучит как упрёк». Было впору провалиться перед космонавтом сквозь землю.

 

 

*

Приходится пробиваться в одиночку и с боями. Тут уместно вспомнить Марину Цветаеву: «Благодатные условия? Их для художника нет... Всякое творчество... — перебарывание, перемалывание жизни — самой счастливой... И, как ни жестоко сказать, самые неблагоприятные условия — быть может — самые благоприятные».

Да... Благоприятных условий у меня уж точно нет. Перед всей редакционной коллегией стоят одни лишь стены. Некоторое ощущение войны. Только я никак не могу разобраться: кто мы? Оккупанты или партизаны? Но боевые действия чувствуются. Письма в администрацию остались безответными. Пробиваемся без поддержки тяжёлой артиллерии.

 

 

*

Журнал «Москва» начал выпускать книги русского мыслителя Ивана Лукьяновича Солоневича. Наконец-то! Ведь мы действительно знаем о нём до обидного мало. Любой хоть немного уважающий себя интеллектуал к месту и не к месту помянет Бердяева, может быть, Франка. Но Солоневича?.. Трагичная фигура. Он нигде не мог прижиться. Его всюду стремились приспособить для решения собственных задач — и Милюков, и монархисты-ортодоксы, и Гитлер, и буэнос-айресская русская община, мощная, богатая, со своей иерархией. Все они отказывали Солоневичу в праве быть тем, кем он был в действительности, — ярким самобытным мыслителем.

Его трудам десятки лет. Но до чего правильны его слова, будто написанные им о сегодняшней России: «...революция в России является логическим результатом оторванности интеллигенции от народа, неумение интеллигенции найти с ним общий язык и общие интересы, нежелание интеллигенции рассматривать самоё себя как слой, подчинённый основным линиям русской истории, а не как кооператив изобретателей, наперебой предлагающих русскому народу украденные у нерусской философии патенты полного переустройства и перевоспитания тысячелетней государственности».

 

 

*

В последние годы много говорится и пишется о Святой Руси, о дороге к Храму, о золотых куполах... Но видит ли, понимает ли большинство людей, что такое Святая Русь? Мне кажется, не надо её искать: надо просто жить в ней. Кто может в ней жить, тот в ней и живёт.

 

 

*

Познакомился с поэтом Олегом Кочетковым! Олег — человек мужественный, человек большого житейского подвига. Он давно вошёл в историю русской литературы. И надеюсь, надолго в ней останется. Такого мастера слова у коломенцев, наверное, ещё не было. И вряд ли скоро появится.

Кочетков родился в Коломне, но семейные корни его — в Рязанской земле, в деревне с таинственным названием Дулов Луг. И это не простое географическое совпадение. Но заре своей истории, на протяжении двух, а то и трёх веков Коломна входила в состав Рязанского княжества. И напевная мощь этого края — не чужда нам, она органична и естественна.

В детстве будущий поэт каждое лето уезжал туда, и этого есенинского воздуха, раздолья ему хватило на всю жизнь. Отсюда — от рязанского детства, от дедовского простора — размах и земное тепло кочетковских строк.

Самая заветная святыня для Кочеткова — Россия. Какой пронзительной простотой и любовью веет от таких стихов! Нет, это не просто пейзажная лирика:

 

Встану рано сегодня,

И вокруг оглянусь:

Боже, это ведь — Родина!

Ах, ты Мать моя — Русь!

 

Беспросветная грусть...

 

В одной этой щемящей строке — весь многострадальный путь России. «Беспросветная грусть...» Здесь — и отзвуки стародавних столетий, и наша нынешняя трагическая неустроенность, и события сравнительно недавние.

 

 

*

Как-то я спросил у Петросова: «Жить как все — это принцип или оправдание многих людей?» Старый профессор, умудрённый жизнью, ответил: «Это давняя и расхожая формула — @живу, как все# — очень удобна для многих людей, ибо за ней скрывается нежелание определить собственную позицию, а тем более выразить её. Так, конечно, спокойнее. А указывает это, как мне представляется, на то, что воспитание чувства личности — одна из первоочередных задач нашего общества».

 

 

*

Двухкомнатная квартира на пятом этаже. Высокий дом стоит на самом берегу седой Оки. В окно мечет лучи приплюснутое солнце. Здесь живёт фотограф, а вернее, фотохудожник Юрий Колесников. От фотографий, раскиданных на столе, рассыпаются веером солнечные зайчики. Я перебираю это глянцевое богатство, и моему восхищению нет предела. Глаз невозможно отвести от фотопортретов. Каждый человек здесь — подобие Вселенной. И такое ощущение, что ты прикасаешься к вечности. Ведь эти работы навсегда останутся ярчайшими свидетельствами своего времени! Останутся такими, какими их создал Юрий Дмитриевич.

Я в восторге от его снимков. Вот огромные ивы у подножия кремлёвского холма; их плоть, скрученная столетиями, помнит юного Лажечникова, бродившего здесь в романтическом раздумье. Вот челны, дошедшие до нас, кажется, из глубин языческой древности. А вот заповедные уголки Старой Коломны, напоённые ароматом времени и так остро контрастирующие с привычной промышленной «средой обитания». Здесь нашлось место и московской тесноте, и просторам Константинова, и бесконечным русским полям, и величавому разливу Москвы-реки. И каменная музыка храмов и монастырей осеняет суету жизни своей непреходящей красотой...

Остановленный магическим кристаллом объектива, бег времени застывает, превращается в символ. А символ — это уже образ. Здесь заканчивается поток обыденности и начинается искусство. Ибо именно художественный образ и составляет одновременно смысл и форму искусства.

А чего стоит одна только фотография на обложке нашего будущего альманаха! Грешно, но мы давно привыкли к своей старине: она стала для нас настолько обыденной, что притупилось восприятие. И вдруг Колесников остановил нас, заставил посмотреть вверх. Безмолвное величие древности. Кажется, слышно, как тишина трётся о старинные стены Коломенского кремля... От восторга щемит сердце... Легенда Маринкиной башни под колдовским взглядом художника превращается в символ...

 

 

*

Иногда мы говорим про стихи: «публицистика» — и неосознанно ставим под сомнение художественные достоинства того или иного произведения. Происходит инфляция понятия. Но ведь настоящая поэзия, впрочем, как и вся литература, должна быть публицистичной.

 

 

*

Недавно «совершил экскурсию» в Литинститут. Он почти единственный в мире. Говорят, нечто похожее есть во Вьетнаме. Необычный вуз. Здесь, как в школьном подготовительном классе, учат просто писать, писательству. Учат тому, чему обучить невозможно, — писать хорошо. Одним словом, Литературный, Москва, Тверской бульвар, 25, — напротив «доронинского» МХАТа.

Во флигеле, где раньше жил Андрей Андреевич Платонов, сейчас пункт обмена валюты. Здесь писатель жил в постоянной отцовской тревоге за сына, нелепо обвинённого в попытке покушения на Сталина. Здесь оставлял зарубку на сердце, вписывая в дневник: «Надо относиться к людям по-отцовски». Не причуды, а черняшки ради — он подметал дорожки герценовского домика. И непонятно, почему институт не носит имя человека, создавшего «Чевенгур», «Котлован», «Ювенильное море».

 

 

*

Особая страница в поэзии Олега Кочеткова — стихи о любви. Я много раз задавал себе вопрос: какая энергия питает нас всех, позволяет удерживаться на грани существования? И только в стихах моего друга нашёл я этот ответ. Любовь. Не каждого она посещает, не каждому удаётся её найти, и всё же человек стремится к ней, ибо такова сущность его природы, извечная надежда. Олег описывает женщину целомудренно, молитвенно, обожествляя, возвышая её...

 

 

*

Познакомился с большим русским поэтом Николаем Старшиновым. Он пригласил меня к себе домой. Я не стал откладывать встречу в долгий ящик и на следующий же день поехал с визитом в Москву. Волновался всю дорогу. Ещё бы! Такой поэт! Его стихи я полюбил ещё со школьных лет. А тут вот скоро встречусь с ним вживую, пожму его руку, будем сидеть, разговаривать... В общем, подошёл к двери его квартиры на полусогнутых: сердце билось, как у того зайца, который перебежал Пушкину дорогу в Михайловском. Нажимаю кнопку звонка. Дверь открывает мальчонка лет пяти-шести. «Вам кого?» — не удивившись, спрашивает он меня, держа на руках огромного рыжего кота, пытавшегося вырваться на волю. «Николай Константинович здесь живёт?» — растерявшись, спрашиваю его. Малыш оборачивается и кричит: «Колюшка! К тебе!» — и убегает, оставив меня у открытой двери.

Навстречу мне, путаясь в шлёпанцах, торопливо выходит легендарный поэт. Он пожимает мне руку и проводит в свой кабинет. Мы действительно много говорили с ним в тот день о русской провинции, пили чай с малиновым вареньем, ели толстые бутерброды с бужениной, а я всё удивлялся: «Как же так? Вся страна запоем читает старшиновские стихи, а какой-то малыш с ним запросто: Колюшка!»

 

 

*

Искать деньги на альманах всё сложнее и сложнее. Да ведь и сумма немалая — 25 миллионов рублей. Сейчас и время отвратительное, особенно для литературы. Но я верю, что оно преходяще.

Говоря о времени, хочется заметить, что на любом его промежутке всегда отмечается какой-нибудь антагонизм и различие взглядов. Видать, не самое удобное время выбрал я для рождения альманаха. Горбатый мост перекрывали шахтёры, они требовали выдачи заработной платы. А мы в уездном городишке ходили с шапкой по кругу и просили денег не на хлеб, а на книгу.

 

 

*

До финальной точки не хватает десяти миллионов рублей. Записался на приём к председателю Московской областной Думы А.А. Воронцову (он баллотировался от нашего города). При нашей встрече присутствовал заместитель главы города, к которому я тоже неоднократно обращался, но тот только морщился и отмахивался от меня. И здесь он меня не поддержал, заметил пренебрежительно: «Алексей Алексеевич! Да таких, как он, сейчас много ходит!».

У меня от его реплики, что называется, сердце упало. Но Воронцов оказался мудрым дядькой: не стал выяснять отношения с администрацией, а пригласил меня к себе в Москву. Там у нас и состоялся деловой разговор. Не успел я вернуться в Коломну, как мне из издательства сообщили: оставшаяся сумма перечислена. Победа! Ещё одна стена рухнула.

Меня порадовал факт единства писателей и художников, которые из собственного кармана добавили недостающие деньги. Вот их имена: Михаил Маношкин, Михаил Абакумов, Сергей Циркин. Евгений Гринин, Алексей Фёдоров. Меценатами альманаха стали 28 человек. Ну прямо герои-панфиловцы! Это было поистине патриотическое деяние, общий наш труд.

 

 

*

Свершилось! Сегодня, 10 сентября, рождение «Коломенского альманаха» вписано незабываемой датой в летопись нашего города. Несмотря на все препятствия, первый номер «Коломенского альманаха» вышел. Впрочем, волю к преодолению трудностей все мы обрели в нашем писательском братстве.

 

 

*

13 сентября в выставочном зале Дома Озерова состоялась презентация альманаха. Зал полный, люди стоят около стен. Я смотрю на светлые лица коломенцев, вижу теплоту и понимание в их глазах. Почему-то подумалось: «Боже, какое большое дело мы сделали! Нет, наши люди не превратились в зомби! Они собрались на литературный праздник потому, что им это нужно! И пока не погас этот духовный свет — Россия жива!»

 

 

*

Главный редактор журнала «Москва» Леонид Иванович Бородин предложил нам создавать альманах под крышей своего издательства. Я не раздумывая протянул ему руку. Признанные литераторы благодарят нас за хорошо сделанную работу, из областных писательских организаций обращаются с просьбами прислать альманах — тут уж есть чем гордиться! Но с другой стороны, такая серьёзная поддержка ко многому и обязывает.

Решено выпускать альманах ежегодно. У писателей в ходу такое суеверие: трудно выпустить первую книжку, но вторую — стократ труднее. И дело тут не в финансировании (на этот раз администрация берётся нам помогать), а в той высокой планке, которую мы сами себе определили. Сумеем ли сохранить качество, правильно отобрать произведения?

 

 

*

Из беседы с Константином Григорьевичем Петросовым

— В отличие от животного человек не может жить без идеала, без веры. Их утрата или отсутствие приводят к тому, что человек лишается всякой духовности и становится страшнее любого зверя, в чём сегодня мы убеждаемся, читая, в частности, криминальную хронику. Религия — древнейшая форма веры. И можно понять Вольтера, заметившего: «Если бы Бога не было, Его следовало бы выдумать». В нашей стране коммунистического идеала, где долгие годы господствовал атеизм, жизнь в сознании масс связывалась с верой в построение «рая на земле» — общества социальной свободы, равенства и братства. Одна из причин того, что сегодня церкви посещаются толпами новообращённых прихожан, связана, как мне кажется, со стремлением заполнить образовавшийся вакуум.

Не следует, как это порой делается, отождествлять такие понятия, как Церковь, различные религии и Бог. Лев Толстой отвергал Церковь, но верил в Бога. Напомню, что в пределах одной христианской религии католическая и православная Церкви, а также различные протестантские деноминации никак не могут договориться между собой. А ведь существуют и другие мировые религии: иудаизм, буддизм, магометанство...

Гегель утверждал, что философия имеет тот же предмет, что и религия, — Абсолют. Экзистенциалист К.Ясперс полагал, что единение людей возможно лишь в том случае, если они будут объединены вокруг трансцендентной тайны. Замечательный русский философ Вл. Соловьёв, сочинениями которого я увлёкся в последнее время, выдвинул как основополагающую идею всеединства. А её осуществление невозможно, помимо всего прочего, без сближения различных христианских конфессий.

Я не удержался и спросил:

— А сами-то верите в Бога?

Петросов хитровато прищурился:

— Вы нарочно ставите вопрос ребром, требуя жёсткого ответа — «да» или «нет». Между тем это как раз тот вопрос, на который многим людям, в том числе и мне, трудно ответить однозначно. Полагаю, что с помощью только разума человечество вряд ли разгадает все тайны Вселенной. Во всяком случае, одним из необходимых условий мирной и гармоничной жизни народов мне представляется долгий и трудный путь постепенного сближения всех мировых религий.

Я сразу вспомнил Николая Бердяева: «Бога отрицают или потому, что мир так плох, или потому, что мир так хорош».

 

 

*

Человек каждый день стоит перед выбором: между подлостью и честью, ложью и справедливостью. Переступив порог совести, можно иметь очень много, но при этом рискуешь обречь себя на ужасное падение. Как сказано в Новом Завете: «Что пользы человеку, если он приобретёт весь мир, а душе своей повредит?».

 

 

*

Сегодняшняя демократия — это власть политической элиты, которая контролирует и задабривает большинство и одновременно подавляет с его помощью не вписывающееся в структуры меньшинство. Такое вот общество мягкого насилия, если даже угодно, мягкого тоталитаризма.

 

 

*

Прямо бум какой-то на дамские романы и женские сериалы. Чтобы там обязательно «прынц» красовался на белом коне. А шестнадцатилетняя девочка плачет ночью из-за того, что Анжелика рожает, и трудно ей! Тридцатилетняя читательница старательно расчёсывает волосы на ночь и с улыбкой заглядывает в зеркало, примеряя загадочный взгляд «роковой женщины».

Люди зачитываются чужой любовью, может быть, потому, что им не хватает своей? Сердце человека зачастую не готово к любви. К любви надо готовиться. Амуры ведь тоже смотрят, в кого свои стрелы вонзить.

 

 

*

Бывая на презентациях наших художников, испытываю ощущение, что присутствующие там чувствуют себя как на похоронах, когда «о мёртвом или хорошо, или ничего». Наверное, надо, в конце концов, непредвзятым критикам относиться к художникам как к живым, заслуживающим самой резкой критики, раз уж у них хватает смелости бесцеремонно претендовать на особый статус и требовать собственной канонизации в виде «живого классика». И терапевтически сейчас было бы более полезным не раздувать их школярские успехи, а сделать усиленный акцент на трезвой, пусть и суровой критике. Может быть, это побудит их наконец-то взглянуть на собственные художества трезвыми глазами, а зрителей избавит от необходимости находиться в роли лицемерной свиты самозваной интеллектуальной элиты и учителей духовности.

 

 

*

Недавно я спросил Володю Дагурова: «Чем ты больше всего гордишься в жизни?» И он мне ответил: «Не книгами и не диссертацией (он кандидат медицинских наук), а родными людьми и друзьями. Я всегда считал, что мои друзья — более достойные люди, чем я сам».

 

 

*

Жили в нашем городе в одно время два замечательных писателя — Королёв и Маношкин. Но так уж сложилось, что пути их ни разу не пересеклись. Когда я спросил у Королёва о Маношкине, тот просто махнул рукой. Тот же вопрос я задал Маношкину, но уже после смерти Королёва. Михаил Павлович более уважительно отнёсся к своему коллеге. «Я считаю, что это — очень большой русский писатель, — сказал он. — Когда я прочитал его деревенскую повесть @Родимая сторона#, я уже тогда подумал, что это писатель не меньше чем Тургенев... Что для меня в нём особенно ценно? Подкупает его любовь к человеку, в данном случае к крестьянину; к человеку, ведущему трудный образ жизни и вместе с тем очень порядочному в душе. Королёв — большой русский писатель, и хорошо было бы, если бы он прожил ещё хоть десять–двадцать лет... Замечательный писатель! Я даже не знаю, кого сейчас поставить рядом с ним...».

 

 

*

Эту женщину я не увидел, а скорее почувствовал. Одета она была в длинный джинсовый сарафан. На нежной шее тонкой змейкой поблёскивала золотая цепочка. Светлые волосы были перехвачены чёрным обручем. При улыбке на щеках появлялись маленькие, как игольное ушко, нежные ямочки...

Невозможно было не влюбиться в её то зелёные, то карие глаза. И эта её вечная смущённая улыбка... И ни грамма женского кокетства, ничего искусственного. Дитя природы. Вначале она мне показалась настороженной и недоверчивой. Только потом я понял, что это вовсе не настороженность, а чувствительность, — особый дар сопереживать, глубоко любить, взваливать на свои хрупкие плечики нелёгкую женскую долю...

 

 

*

Состояние влюблённости — самое сильное чувство: ты ничего не можешь делать, ни о чём другом не можешь и не хочешь думать. Это чувство просто мешает жить. Любовь — всегда самопожертвование. Если человек не готов к жертвенной любви, то любовь и не придёт к нему. Будет ходить рядом и ждать. А возможно, никогда не придёт. Хотя однозначно: в каждом человеке живёт потребность любви. Тот человек, которого называют холодным, скорее всего, разуверился в любви от долгого ожидания, сказал себе: любви нет. Закрыл своё сердце, стал циничным.

Любовь — это открытость, чистота. Потому людей так притягивают влюблённые. Возле них приятно и взгляду, и душе. Потому что в любящих людях лучится чистая и светлая сила.

 

 

*

Гоген как-то сказал: «Я смотрю на женскую грудь и вижу в ней всю мудрость мира». Я очень много написал о любви. Иногда мой друг Роман Славацкий подвергает меня резкой иронии. С чисто церковной нетерпимостью он обрушивается на меня за каждое моё воспевание форм женского тела. «Виктор, — говорит он, — когда ты пишешь о любви сорокалетней женщины, это — порнография».

Ну и что такого, что тебе сорок или пятьдесят лет? Сердце-то стучит в тебе! И если оно сохранило нежность и чистоту, то обязательно откликнется на любовь. Самое главное — описать её тактично и бережно. Я не даю советы в любви и не учу никого, я просто делюсь своими мыслями из собственного сердца.

 

 

*

Через друзей, через их любовь и знания я постигаю Коломну и люблю её. Вот, например, Роман Славацкий. Он будто мой духовный отец. Я прислушиваюсь к нему и верю ему. Он хорошо знает историю Коломны. Десять лет работает в краеведческом музее. Недавно на мой вопрос, почему Коломну называют церковной столицей Подмосковья, он высказал мне интересную мысль:

— И правильно называют: мы действительно кафедральный город Московской области. Но главное не в нынешнем статусе, хотя и это важно. Главное — в той глубинной духовной основе, которую вновь обретает Россия. Не устоит здание без фундамента, и Россия не устоит без веры.

Веками Русь училась у Церкви, и вот сейчас учится снова. Мы опять начинаем постигать очевидную истину. Ничто не исчезает: ни хорошее, ни дурное. И люди духовно остаются с нами, и дела их. И, может быть, главная задача музея — напоминать людям, что мы не одни в этом мире, что мы — часть единого духовного потока, который начался ещё до нас и продолжится после нашего земного существования. На гербе рода Шереметевых есть прекрасный девиз: «Бог сохраняет всё». Проходят столетия, а эти слова остаются истиной.

 

 

*

Толстеет портфель второго номера альманаха. Особое внимание уделяется молодёжи. Хорошо знаю по себе: первая публикация — колоссальный стимул для творческого развития! Я это понимаю и как можно бережнее отношусь к творчеству молодых. Не обходится, конечно, и без обид...

 

 

*

В провинции есть свои преимущества: наша жизнь более тесная — всяк на виду. А потому и единение наше более естественное, не требующее создания специальных «движений». Начинать надо с себя, с общей работы на родной земле. И нам удаётся добиться единения: совместный труд нас сближает, заставляет осознать своё духовное родство.

 

 

*

Познакомился с деревенским поэтом Вадимом Квашниным. Роста высокого, силищи необыкновенной. Все его стихи наполнены тугими строчками, написанными с ярким и яростным жизнелюбием. Поэт умеет видеть мир и восхищаться им. В его поэзии отчётливо слышится рубцовская нота: та же боль за Россию, та же русская интонация, те же ритм и рифма. Но закваска своя, квашнинская. Прочитаешь — и хмелеешь.

 

 

*

Подведены результаты второго литературного конкурса имени Валерия Королёва. Лауреатами стали Леонид Бородин, Пётр Проскурин, Ирина Ракша, Борис Евсеев, Валерий Капралов. Солидная пятёрка!

Пётр Проскурин прочитал мой рассказ «Прощался старик со старухой» и комплиментарно отозвался о нём. Правда, немного пожурил за то, что в рассказе часто встречается слово «старик». «Ты же не Хемингуэй!» — посмеялся он.

Ирина Ракша приезжала на литературный праздник на своей машине. Ей был приготовлен особый подарок: диплом, денежная премия и картина Михаила Абакумова. Но эта радость была вскоре омрачена. Пока мы заседали, кто-то из недобрых «читателей» открыл дверцу её машины и вместо автографа взял себе на память телевизор, который она везла на дачу. Проскурин успокаивал её: «Ириша, да не унывай ты! Представь, что его у тебя украли на даче. У меня ежегодно там воруют. В придачу прихватывают ещё и холодильник». Ирина Евгеньевна немного успокаивалась, но обида подступала снова и снова. Так и осталась на памятной фотографии: с грустинкой в глазах.

 

 

*

Лавина любовного безумства настигает человека в юности и молодости. Когда мы взрослеем, то больше полагаемся на разум, чем на чувства. То есть анализируем, думаем, сопоставляем. Какое уж тут любовное безумие или восторг любви! В любви ни о чём не думаешь, просто совершаешь поступки по велению сердца.

 

 

*

Я люблю Достоевского. Он невероятно глубок, мудр и честен. Любое его произведение удивительно эмоционально. Этого писателя надо читать, а не ограничиваться фильмами. И у Чехова в каждой его вещи столько всего наворочено! Уму непостижимо, как на обычной бумаге умещается столько страсти...

 

 

*

Верлибр опасен своей «доступностью». Но если пишет профессионал, может получиться гениальное стихотворение. Строчки прочно цементируют внутренний ритм, звуковую выразительность, а неожиданный поворот мысли, парадокс придают стихам свежесть и неповторимость. В этом, я думаю, и состоит искусство: отыскать необычное в обычном, взглянуть по-новому на затёртые образы-стереотипы, явления и таким образом обогатить, расширить наше представление о мире. В конце концов, и Ветхий Завет, и Евангелие, и русские былины, и некоторые сказки Пушкина написаны свободным стихом. А принимать или не принимать мир поэта — дело вкуса.

 

 

*

Одному из первых критиков демократии — Сократу — сказали, что система выборов должностных лиц с помощью жребия ужасна: всё отдано на волю случая. Он ответил, что согласен с этой оценкой, однако если сто человек, которым нужно избрать предводителя, избирают его по жребию, то есть один шанс из ста, что изберут достойного. А при голосовании — ни одного, так как Глупость и Посредственность никогда не изберут Мудрость.

 

 

*

Во втором номере альманаха ввёл новый раздел — «Коломна православная». Появление этого раздела закономерно: ведь мы живём в старинном русском православном городе. И этим разделом утверждаем, что для русского человека вера христианская — основа всей его жизни.

Православие — основание и опора русской высокой культуры. Это признают даже наши недруги. Так нам ли стыдиться нашей веры?

Сегодня Россия переживает нелёгкие времена. Страну захлёстывает поток бездуховности, сектантства, псевдоискусства. И поэтому духовное единение — это одновременно и духовное сопротивление лживому «духу времени».

 

 

*

Итак, свершилось ещё одно знаменательное событие в нашем городе — вышел в свет второй номер «Коломенского альманаха». Этим самым он приобрёл статус постоянного ежегодного издания. Он доставил членам редколлегии немало трудов, беспокойства, бессонных ночей...

Разные поколения писателей представлены в этом номере. Под одной обложкой встретились и совсем молодые — дебютанты, и писатели-ветераны.

Прозаик Михаил Маношкин верен своей теме. Воспоминания о Великой Отечественной войне не оставляют его и через пятьдесят лет.

Интересны и другие прозаические произведения. На этот раз раздел представлен самыми разнообразными жанрами: классический рассказ, литературный очерк, мистическая новелла, детектив, фантастика, сказка.

Доктор филологических наук, профессор педагогического института В.А. Викторович открывает своей статьёй раздел «О литературе». Он много лет занимается изучением биографии и творчества И.И. Лажечникова и является здесь самым признанным авторитетом. Опубликованная в альманахе его работа о «лучшем романисте пушкинского времени» (как назвал Лажечникова один из ведущих критиков прошлого века В.Г. Белинский) — явное тому свидетельство. Автор рассуждает о малоизвестных страницах взаимоотношений Пушкина и Лажечникова, которые последний оставил потомкам в любопытных воспоминаниях «Знакомство моё с Пушкиным». А гениальный поэт после прочтения романа «Ледяной дом» написал Лажечникову: «Поэзия останется всегда поэзией, и многие страницы Вашего романа будут жить, доколе не забудется русский язык».

Что же до К.Г. Петросова, то на этот раз он рассказал о жизни и творчестве Маяковского. И закономерно: ведь изучению этой темы Константин Григорьевич посвятил несколько десятилетий.

Валерий Королёв... Повестью «Родимая сторона» открылся новый раздел альманаха — «Книга в альманахе».

Нам есть во что верить. Нам есть что защищать. И нам есть для кого творить. Благодарные отзывы читателей, их сердечное тепло — лучшее тому подтверждение. Ну что ж, значит, всё было не зря. Значит, стоит продолжать работу.

 

 

*

Ни первый, ни второй номера никогда бы не вышли, если бы альманах не поддержали состоятельные люди. Благодаря им теперь нам есть что передать юному поколению коломенцев. Рождению альманаха выпало нелёгкое и смутное время; но всё же нашлись люди, неравнодушные к родной земле, для которых слова духовность, культура, меценатство — не пустой звук.

 

 

*

Советская модель социализма во многом была обречена потому, что действовал принцип отбора дурака во власть; привлекали, конечно, из чувства самосохранения и умных людей, но не они задавали тон — люди типа Андропова скорее исключение. Сейчас же действует принцип отбора подлеца (потенциального или реального преступника).

 

 

*

Мы вступили в Пушкинский год не в самом лучшем состоянии. Но Пушкин — не только наша любовь, но и вера в будущее, и надежда на гармонизацию всего общества: и экономической жизни, и политической, и культурной. Это наша национальная идея на нынешний период. Феномен Пушкина в том, что он, отразив в поэтических мыслях и образах едва ли не все стороны народной жизни — сказочные, исторические, современные ему, — весь устремлялся в будущее. И через столько лет мы не можем обойтись без Пушкина, и постижение его есть постижение самих себя.

 

 

*

Настоящий ангел-хранитель нашего альманаха — ответственный секретарь журнала «Москва» Александра Григорьевна Васильева. Меня потрясла её полная раскованность, отсутствие позы, — всё совершенно естественно, не натянуто, — и честность, внутренняя честность. А какая высокая духовность, какая интеллигентность! Я бы сказал... роскошная интеллигентность. Мы с ней смотрим на одни и те же вещи, читаем один и тот же текст — и она видит всё по-иному. Александра Григорьевна полюбила наш альманах, его авторов, наш древний город... Всё это стало её судьбой, в нашем городе прибавился ещё один житель. «Наша берегиня» — так мы её называем.

 

 

*

Наверное, рано или поздно это должно было произойти: коломенская земля, связанная с именами, столь дорогими сердцу каждого человека: Н.И. Новикова, И.И. Лажечникова, Б.А. Пильняка, — проросла и украсилась молодой творческой порослью. В последнее время один за другим выходят сборники поэзии и прозы наших земляков, издаются выпуски материалов для энциклопедии «Коломенский край». И что самое главное — получил наконец постоянную прописку «Коломенский альманах». Константин Григорьевич Петросов высказался по данному поводу вполне определённо, назвав это явление «коломенским издательским бумом». Дебютанты, конечно, прекрасно понимают, что им сложно сравняться с выдающимися предшественниками, но пример их — один из стимулов, зовущих дерзать.

 

 

*

Из разговора с Михаилом Маношкиным: «Сейчас меня многое раздражает. Особенно раздражает клевета на русский народ, на Россию. Раздражает, что двадцать пять процентов населения еле сводит концы с концами, а три-пять процентов — богатеют... И как богатеют! Где мы живём? Слово @русский# исчезло. А ведь это народ, который создал величайшие духовные ценности. Мы превосходим американцев по всем статьям в смысле творчества, ума... Например, у американцев меньше всего своих творцов. Они привлекают к себе иностранцев... Телевизор включишь — одни американские фильмы. Вот это всё раздражает... Раздражает, что мы теряем Родину, теряем людей».

 

 

*

Оживает и возрождается коломенская древность!

Обновлённой выглядит сегодня Соборная площадь, мемориальными досками украсились многие дома Арбатской улицы... Этим переменам во внешнем облике соответствует и духовное возрождение. И одно из наиболее убедительных подтверждений — конечно же, наш альманах. Уже первые номера показали, как богата самобытными дарованиями коломенская земля. Десятки оригинальных прозаических и стихотворных произведений, переводы, литературоведческие работы, выступления служителей Церкви — неопровержимые свидетельства разнообразия духовной жизни сегодняшней Коломны. Наш альманах — это неотъемлемая часть возрождения города. А из таких городов, как Коломна, возможно, и восстановится новая Россия. Дай, как говорится, Бог!

 

 

*

Под впечатлением одного из фильмов Пазолини. «Кентерберийские рассказы», «Декамерон» — это Возрождение, желание вернуть себе телесные радости. Чувственное переживание мира. Радость от природы, погоды, другого человека. Многомерность жизни во всех её проявлениях. Пришли такие титаны, как Боккаччо, Данте, Петрарка. Интересно, что Петрарка гордился своими латинскими сочинениями, но кто их сейчас перечитывает? Бессмертными оказались любовные стихи.

И вот думаю, что мы стоим на пороге точно такого же переворота в сознании: ХХ век — век НТР, которая была сделана интеллектом. И люди не хотят прислушиваться к своим ощущениям. Сразу начинают умствовать, выстраивать концепции. Готовы говорить о внешнем, забывая самих себя. Будто мы — ничто, инструмент для разрешения внешних проблем. Как писал Вознесенский: «Есть только брутто и нетто — быть человеком некогда».

 

 

*

Из разговора с Николаем Бредихиным

— Всякая Смута начинается в душе. Мы потеряли веру, а вместе с ней уверенность. И до тех пор, пока в себе не разберёмся, порядка нам не видать, так и останутся срам и позор вокруг.

Вот ведь сколько ни говорили мы о вере, а не проняло, не дошло и уж тем более не убедило совсем. Любовь к Отечеству — да, понятно ребёнку малому, кто ж не помнит: «Люблю отчизну я, но странною любовью...» Ну а Православие — когда это было? Конечно-конечно, пятьсот лет назад невозможно было представить на Руси человека неверующего, ни один еретик даже не переступал границ религии, а теперь-то — сплошь атеизм. Верят в деньги, в то, что очевидно, что руками пощупать можно.

Деньги? А что, может, в них спасение? Помнишь, как нам обещали: вот порулят нами воры, поднакопят деньжонок да и вами займутся, сделают всех богатенькими? Да что-то не торопятся «людишки новые» в родном доме дерьмо расчищать, нос воротят на заграницы: там, мол, и в сортире чище, чем у вас под образами; что же вы, ну и свиньи же вы, честной российский народ!

Опять обманули убогого, посулили только копеечку; посулили, да не дали — себе оставили. Но что-то есть в том и поучительное, рациональное. На мой взгляд, самое страшное испытание, которое только может быть для России, — не «хладом и гладом», а сразу после них — сытостью. Вот тогда уже действительно ни до чего и ни до кого не докричишься, тогда и в самом деле России конец.

 

 

*

Пушкин — наша гордость. Это имя заставляет сильнее биться сердце каждого русского человека. И не только потому, что лучшие его произведения посвящены России и проникнуты любовью к ней. Пушкинской музе доступно всё: тончайшее лирическое переживание и широкий эпический размах, глубочайшее философское раздумье и широта общественно-исторической жизни. Пушкин способен одинаково выразительно воссоздать внутренний мир русского мужика и петербургского денди, цыгана и скупого рыцаря, бедного станционного смотрителя и гениального Моцарта. С одинаковой силой умел он запечатлеть красоту русской зимней природы и кавказских гор, молдавского кочевья и болдинских далей.

Пушкин уникален и неповторим. В чём же загадка его дара? Одни мыслят её в ниспосланном свыше пророческом видении мира, другие — в абсолютном поэтическом слухе и чувстве стиля и слова, третьи — в энциклопедической образованности; иные — в протеизме, особой способности перевоплощаться, проникать во все сферы жизни. Всё это, конечно, так, но я думаю, одна из главных его особенностей — удивительная щедрость души, стремление пробуждать в людях «чувства добрые», видеть Человека равно и в императоре, и в крепостном мужике. Словом, это то, что Белинский метко именовал «лелеющая душу гуманность». Вот потому-то и сегодня Пушкин так дорог и близок. Нам всем. От школьника до академика.

 

 

*

Из рецензии московского критика Капитолины Кокшенёвой на «Коломенский альманах», опубликованной в книге «Революция низких смыслов»:

«...Фрагмент кремлёвской стены и башни, украшающий обложку @Коломенского альманаха#, можно воспринимать и как символ тверди земной, и как устремлённую в будущее историю. Альманах же день сегодняшний @остановил#, отлил в литературную форму и подарил коломенскому обществу, а также и всем нам — любящим русскую провинцию за свежесть и теплоту её красок, за невысокие и добротные домики, за особую печать, налагаемую на лица неторопливой жизнью».

Эту книгу Капитолина Антоновна сопроводила дарственной надписью: «Дорогому Виктору Семёновичу! Человеку, воспевающему Коломну и её землю, научившему и меня её любить».

 

 

*

Из разговора с Николаем Бредихиным: «Порой слышу: да какие мы верующие? Так, то ли атеисты, то ли материалисты, то ли вообще не пойми кто. Никогда не спорю, просто спрашиваю: сына, дочь любите? В любовь, добро верите? Ну конечно, а для чего же иначе жить... Так какие же вы неверующие? Неверующие — те, что человека прирезать могут, мать родную бросить в беде, нужде, а не те, у кого нет на шее креста».

 

 

*

Имя Пушкина живёт во мне с детства. Моя юная душа сначала была покорена его замечательными сказками; позже, в школе, — его поэзией («Евгений Онегин»), прозаическими произведениями («Повести Белкина»). С годами я узнал, что Пушкин неисчерпаем. Каждый раз передо мной открываются с новой, неведомой мне раньше стороны интонационные переливы, изящество, музыка и свобода пушкинского стиха, умение переносить читателя из одной страны в другую, чудесно перевоплощаться в дух иных народов. Во «всеохватности, всечеловечности» Достоевский увидел, например, проявление истинно русской, широкой души. С полным правом Пушкин сказал о себе:

 

И неподкупный голос мой

Был эхо русского народа.

 

 

*

Пушкин никогда не бывал в Коломне и ничего не написал о ней. И тем не менее коломенцы по праву могут гордиться, что уроженцы нашего города сыграли определённую роль в судьбе поэта. В 1819 году, после столкновения в театре с майором Денисевичем, Пушкин вызвал его на дуэль. Но в дело вмешался И.И. Лажечников, будущий писатель (в то время известный пока только в качестве адъютанта генерала Остермана-Толстого), квартировавший вместе с Денисевичем. Лажечникову удалось уговорить майора извиниться перед Пушкиным, и дуэль не состоялась.

С другим знаменитым уроженцем Коломны — будущим митрополитом Московским, а тогда ректором Санкт-Петербургской Духовной академии, архимандритом Филаретом (Дроздовым), будущий великий поэт познакомился ещё в Лицее. В начале 1815 года Филарет по долгу службы присутствовал на переводных экзаменах с младшего курса (первые три года обучения) на старший, где юный Пушкин впервые прочитал свои «Воспоминания в Царском Селе», так восхитившие Г.Р. Державина. Нет сомнения, что с этой поры святитель Филарет, щедро наделённый чувством прекрасного, запомнил Пушкина и следил за его трудами и днями. Подтверждением тому — знаменательный эпизод.

В альманахе «Северные цветы» за 1830 год было опубликовано стихотворение Пушкина, написанное двумя годами ранее, в день рождения поэта (26 мая 1828 года). Стихотворение горькое и печальное, полное разочарования в жизни:

 

Дар напрасный, дар случайный,

Жизнь, зачем ты мне дана?

Иль зачем судьбою тайной

Ты на казнь осуждена?

 

Кто меня враждебной властью

Из ничтожества воззвал,

Душу мне наполнил страстью,

Ум сомненьем взволновал?..

 

Цели нет передо мною:

Сердце пусто, празден ум,

И томит меня тоскою

Однозвучный жизни шум.

 

Эти стихи настолько взволновали митрополита Московского и Коломенского Филарета, что он, отложив дела, откликнулся также стихами. Примечательно то, что митрополит не только не разгневался на поэта, но счёл нужным поддержать его духовно в трудную пору. Он прекрасно понимал, что есть Пушкин для России. Имела значение и тактичная, мудрая форма, в которую облёк свой ответ всероссийский архипастырь. Ведя речь от первого лица, он вкладывает свои мысли и чувства в уста самого поэта:

 

Не напрасно, не случайно

Жизнь от Бога мне дана.

Но без воли Бога тайной

И на казнь осуждена.

 

Сам я своенравной властью

Зло из тёмных бездн воззвал,

Сам наполнил душу страстью,

Ум сомненьем взволновал.

 

Вспомнись мне, забвенный мною!

Просияй сквозь сумрак дум,

И созиждится Тобою

Сердце чисто, светел ум.

 

Пушкин откликнулся на послание владыки стихами «В часы забав иль праздной скуки...» (впервые опубликовано в «Литературной газете» за 1830 год, № 12). Вот два последних четверостишия:

 

И ныне с высоты духовной

Мне руку простираешь ты,

И силой кроткой и любовной

Смиряешь буйные мечты.

 

Твоим огнём душа палима

Отвергла мрак земных сует,

И внемлет арфе серафима

В священном ужасе поэт.

 

Два уроженца Коломны сыграли известную роль в жизни Пушкина. Один, писатель Лажечников, предотвратил дуэль, угрожавшую жизни поэта; другой, митрополит Филарет, поддержал его духовно в годину сомнений. А Пушкин в свою очередь выразил сердечное уважение обоим: Лажечникову — в письмах («...поэзия останется всегда поэзией, и многие страницы Вашего романа будут жить, доколе не забудется русский язык»), владыке Филарету — в стихах.

 

 

*

«Бог Троицу любит», — повторяли встарь. Так что третьему номеру альманаха нельзя было не появиться. Тем более что мы стоим на пороге третьего тысячелетия. Но главным событием 1999 года, вне всяких сомнений, является двухсотлетие со дня рождения А.С. Пушкина — нашего «солнечного гения». Третий выпуск «Коломенского альманаха» — наша скромная дань памяти русского поэта.

 

 

*

Чудный город Луховицы. Известен он не только своими огурцами, но и авиацией. Там даже одному русскому авиатору, а может, и поэту, в центре города бюст поставили с надписью: «АС Пушкин». Без точек в инициалах. Но Луховицам оказалось мало бюста: вдобавок установили памятник. Какая связь Пушкина с этим городом — я так и не понял. Разве что Чёрная речка протекает? Чем уж так полюбился великий поэт местному начальству? И вроде не бывал в Луховицах, даже проездом...

 

 

*

Третий выпуск альманаха — наш «нерукотворный монумент» А.С. Пушкину — создавался не только литераторами Коломны, но и теми щедрыми людьми, которые пожертвовали свои средства на возведение духовного памятника поэту — на издание сборника. Это было поистине патриотическое деяние, общий труд литераторов, деловых людей и администрации города: их всех объединило имя Пушкина. «Самостоянье человека — залог величия его»; каждый из нас предполагает развитие пушкинской мысли: самостояние России — залог величия её.

 

 

*

В нашей Коломне, в историческом центре России, «обновлённые русские» задумали построить нефтеперерабатывающий завод. И именно на том месте, где, по преданию, ступала нога святого Сергия Радонежского, где собирались русские рати на битву с Ордой. Отношение к строительству завода-губителя развело по разные стороны многих жителей Коломны. Собственно, «развело» по одному принципу — по принципу отношения к земле. Впрочем, у коломенцев вопросов нет: для них родная земля живая, а потому в чистоте содержать её требуется. Для деляг-фирмачей она — чужая. Пришельцы обещают обнищавшему местному населению золотые горы и большие деньги. Но люди не идут на эти посулы, сохранив трезвость духа. Значит, земля всё ещё способна объединять нас в народ. Сажусь за повесть. Она будет о людях, которым есть что отстаивать: отстаивать «мирную пристань» своего дома, провинциальную неспешность своей жизни и земли.

 

 

*

Сегодня мне приснился странный сон. Я видел коломенские поля, колеблющиеся густой травой. Одно поле было целиком выкошено, и лишь посредине него остался нетронутый участок в виде огромного креста. И этот крест жил, дышал, двигался под порывами ветра. «Почему его оставили? Почему не скосили?» — удивился я и проснулся.

Рассказал об этом сне Роману Славацкому.

— Неужели не догадываешься?

— Нет...

— У тебя нет названия повести. Вот тебе оно: «Зелёный крест». Пусть он будет как символ живой земли.

 

 

*

Маршрут «Коломна–Москва» я так изъездил, что, наверное, уже на полпути к Луне. И всякий раз при возвращении замирает сердце, когда, словно лист старой гравюры, разворачивается передо мной Коломна. Янтарём светится на солнце пятиглавие церкви Богоявления. Вот электричка движется мимо частных домов с садами и огородами. За ними вырисовываются огромные зубья средневековых башен. Над кремлём высится кафедральный собор Подмосковья. Главный купол Успенской святыни горит в вышине, словно золотая царская шапка.

 

 

*

Володя Соловьёв — талантливейший прозаик. Практически всё его позднее творчество (он далеко не дебютант в литературе, шлифовавший своё мастерство в числе прочих в небезызвестном институте имени М.Горького) посвящено конфликту новых рыночных отношений с непреходящими вечными ценностями, главная из которых — любовь. Можно спорить о правомерности столь прочно приклеившегося к Владимиру прозвища «коломенский Мопассан», но нельзя не подивиться тонкости чувств, проникновенному трагическому психологизму, которым пронизано его лучшее произведение — роман «Дорога». Осилит ли он свой путь к читателю? Трудно сказать.

 

 

*

История с постройкой нефтеперерабатывающего завода принимает сложный оборот. Администрация района потенциально согласна на строительство и выделение запрашиваемого земельного участка. Что движет этими людьми — легко понять: промышленный потенциал района практически равен нулю, бюджет скуден. А деньги необходимы. Строить новое предприятие? А где гарантии, что оно будет рентабельным? Для этого надобно найти свободную нишу на потребительском рынке, определиться, что же именно производить, да мало ли чего... А тут подвернулся проект с переработкой нефти. Пусть производство экологически вредное, но оно стопроцентно гарантирует живые деньги и наполнение сундуков. Причём сразу же, как только будет вбит первый колышек. Развернётся строительство, будут задействованы рабочие кадры, оживятся транспортники. Через пять лет, когда завод начнёт функционировать, денежки потекут уже от продажи бензина.

 

 

*

Нет, такой завод можно свалить только всем миром. Да и народ у нас не шибко надёжный. Я тут как-то разговорился с мужиками из села, близ которого собираются строить завод. Ершатся: не пустим, говорят, этих проходимцев, в случае чего за ружья возьмёмся. А я одного возьми да спроси: а если они к тебе приедут и ящик водки перед тобой поставят — и тогда откажешься? Задумался родимый. Целую минуту думал... Потом, правда, сказал: всё равно, говорит, откажусь на хрен. Выпью и откажусь.

Это, конечно, хорошо, что он откажется. Но ведь задумался человек! Это только одна слабина. А ведь у другого — своя слабина есть, у третьего — ещё одна...

 

 

*

Московскому писателю Евгению Чернову рассказал о сюжете «Зелёного креста». И он вдруг спросил меня:

— А не боишься?

— Чего? Что за мной «придут», что вновь воцарится 37-й год?

— Нет, я не о том. Просто вот так, всё обнажая, не боишься, что пойдут по твоим следам: разрушат стены, замарают лики, сотрут в пыль людей, подобных тем, которых ты описываешь, на которых земля Русская держится?

Я тогда подумал: «А ведь Чернов в чём-то прав!» Мне действительно стало страшно, и я решил отложить в сторону будущую повесть. Но потом понял: нет ничего важнее истины. Только та нация, которая знает себя в должной мере, способна за себя постоять.

 

 

*

«Век мой — зверь мой...» — сказал Поэт. Двадцатый «зверь», отжив положенное, остался в книгах, фильмах и воспоминаниях. Уходящая в бесконечность стрела времени пересекла отметку ХХI. Сложно, тревожно на душе: плохо мы входим в новый век, в новое тысячелетие. С кровью входим, с болью, униженные и оскорблённые, озлобленные и неверящие.

 

 

*

Две тысячи лет христианской эры... Нет, это не просто формальный «юбилей». Любой человек, сколько-нибудь чуткий духовно, сразу проследит некий таинственный рубеж, мистическую границу, за которой для человечества открывается новая эпоха.

Две тысячи лет христианской культуры... Что это значит для нас? Что это значит для Коломны? Наш город — центр Православия, центр культурной жизни, место священной воинской славы. Откуда происходят истоки наших сегодняшних традиций? Чтобы дать ответ на такой вопрос, нужно обратиться к самим истокам города, к тому моменту, когда Коломна стала славянской крепостью.

Более восьми веков назад она была упомянута в летописи (1177 год). Что могло сохраниться от этого маленького пограничного городка? Рассыпался в прах деревянный частокол, истлели украшения и оружие... Недавно археологи нашли кладбище первых жителей цитадели. В некоторых погребениях не осталось даже костей. Но само расположение древних захоронений свидетельствует о том, что это могилы христиан. Покойников клали так, чтобы, когда придёт Христос, воскресшие, восстав из могил, прежде всего, увидели бы Свет с востока.

Такая бездна времени! Даже само основание Коломны, отделённое от наших дней многими годами, было связано с православной верой. Коломна стала не только военным форпостом, но и светочем христианства в полуязыческой округе. Уже в то далёкое время в стенах города жили люди, для которых слова Рождество Христово, Распятие, Воскресение не были простым звуком.

В ХIV веке создаётся Коломенская епархия, самая обширная и древняя в Московском княжестве. При епископском дворе и в монастырях работают мастерские, в которых переписывают книги. До сих пор в государственных хранилищах существуют древние рукописи, происходящие из Коломны.

Здешние храмы расписываются наилучшими мастерами-иконописцами. Свидетельством красот коломенских церквей стали десять икон ХIV–XVI веков, выставленные в музеях Москвы.

С Коломной связаны имена многих святых земли Русской: митрополита Алексия, Евфросинии Суздальской, Димитрия Донского, Сергия Радонежского, Григория Голутвинского, патриарха Иова, митрополита Филарета (Дроздова)...

Нынешнее положение Коломны — церковной столицы Подмосковья, кафедрального города митрополита Коломенского и Крутицкого Ювеналия — происходит из далёкого прошлого. Словно чудом возрождено великолепное убранство самой кафедры — Успенского собора. Почернелые, потрескавшиеся стены точно в одно мгновение ожили свежими красками стенописи, вновь засверкали образа в иконостасе. Великое освящение древнего храма совершил в прошлом году Святейший Патриарх Алексий II. В городе 15 православных общин, 4 монастыря, семинария. Стремительным духовным возрождением встречает Коломна 2000-летие Рождества Христова.

 

 

*

Из разговора с Романом Славацким: «Есть какая-то поразительная тайна в храмах России. Есть нечто, наполняющее сердце трепетом и какой-то сладкой болью при взгляде на любую русскую церковь. Может быть, здесь всё дело в красоте, в отработанном веками умении выбирать место для постройки? Вряд ли.

Если бы всё было так просто — откуда тогда это сердечное замирание, эта едва осознаваемая тревога, эта сладкая боль? Видимо, дело всё-таки в том, что каждый храм — это свидетельство, некая весть, некий призыв, обращённый к нам».

 

 

*

Журнал «Воин России» сделал перепечатку из нашего альманаха. Тридцать шесть страниц он выделил нашим авторам! А в предисловии к этим публикациям было написано: «Культура России во все времена своими корнями уходила в провинцию. В лаптях и кирзачах шли в столицу Михайло Ломоносов, Сергей Есенин, Василий Шукшин, Николай Рубцов, Валентин Распутин, Фёдор Абрамов, Василий Белов, Василий Фёдоров — да разве всех перечислишь! Шли в столицу не за славой, не за деньгами, а чтобы познать созданное до них, отточить свой талант. Они хотели послужить России и быть услышанными своим народом.

Ныне одарённому Богом идти в Москву бессмысленно. Здесь нужнее люди иного склада...

Земля коломенская всегда была богата на таланты. Да и сам город, как золотой орех. Много было до него охотников. Устоял от врагов, сохранил и Кремль, и храмы, и душу. Многое порушено, но многое и восстанавливается. Вопреки всему.

Потому и рождение здесь литературного альманаха — факт не только значительный, но и закономерный. Писатели, поэты, художники не перестали любить свою землю, а значит, и творить, воспевать её».

 

 

*

Меня до сих пор не перестаёт удивлять разносторонность таланта Романа Славацкого. По образованию он — историк. Долгое время проработал в краеведении, хотя ещё в самом раннем возрасте определил свой выбор в жизни, неразрывно связав её с литературой. Может, то повлиял пример отца — профессионального журналиста, может, это было чисто самостоятельное решение, но мечта осуществилась и в теории, и на практике: в прошлом году Роман стал членом Союза писателей России. При ближайшем знакомстве поражает разносторонность дарования одного из ведущих коломенских литераторов: несомненный наследственный журналистский дар уживается с богатейшей поэтической палитрой, да и в прозе он давно не новичок. Однако основное его произведение — многостраничная эпопея (или поэма, по выражению самого автора) «Мемориал» — так и остаётся до сих пор неизвестной широкому кругу читателей. Между тем она не просто оживляет историю, духовную жизнь небольшого старинного города, воскрешает его легенды и сказания — она как нельзя более подходит в качестве символа той «не всей России», которая и стала определяющим мотивом «коломенской литературной школы».

 

 

*

«Век мой — зверь мой...» Меня не покидает странное ощущение, что с приходом третьего тысячелетия мы пересекаем какую-то важную границу. Много было разговоров о «конце света» и всяких ужасах. А может, наоборот — начнётся эпоха возрождения России? Может, из зверя получится (наконец-то!) человек? Хочется надеяться. В нашей надежде — наше спасение.

 

 

*

Мне кажется, история — это понятие очень ответственное. Даже всеобъемлющее. От историка в нашей жизни зависит буквально всё: он, в конечном счёте, должен давать оценку событиям современности и прогнозировать следующий этап развития человечества. Ведь очень верно сказано: «История — воспоминание о будущем». Настоящий историк сегодня — это звено в неразрывной цепи «прошлое — будущее»... Погружаясь в прошлое, мы погружаемся в будущее.

 

 

*

Когда я проезжаю мимо трамвайного депо, сердце моё ёкает: на фасаде здания, под самой крышей, выступающим кирпичом строители выложили дату постройки: «1948 год». Это год моего рождения. Я всегда с удовольствием посматриваю на своего одногодка. Здание основательное, крепкое. Не сыплется штукатурка, не крошится ещё кирпич, не течёт кровля. «Ничего, — говорю я самому себе, — ещё не вечер, ещё поскрипим».

 

 

*

Терпеть не могу «красивостей». По-моему, точнее, пронзительней не скажешь:

 

Я уплыву на пароходе,

Потом поеду на подводе,

Потом ещё на чём-то вроде,

Потом верхом, потом пешком

Пройду по волоку с мешком —

И буду жить в своём народе.

 

Это «Экспромт» Николая Рубцова. Вот что сказал об этом ПОЭТЕ Лев Котюков: «Всё-таки хоть тресни, но первый ряд — это Бунин, Блок, Есенин, Маяковский. < ... > Но даже эти имена не заслонили Рубцова, ибо он — прорыв. И самое удивительное, что этот прорыв был осуществлён в одиночку»; «...после Есенина он стал вторым в столетии таким же народным поэтом... Неожиданное чудо Рубцова спасительно для всей русской литературы».

Есть в Рубцове что-то беспокоящее, что-то вызывающее патологический страх у властей предержащих. Вот свежий пример. В январе этого года не случилось неожиданного: 65-летие со дня рождения и 30-летие трагической гибели Николая Рубцова не отмечалось. Ни широко, ни узко. Так же, как в прошлом году — 105-летие со дня рождения другого русского поэта — Сергея Есенина. Я имею в виду не только нашу Коломну, но и всю нашу «есенинско-рубцовскую» страну! Мы — иваны, не помнящие родства? Да, мы, увы, эти самые иваны...

 

 

*

Мы живём в парадоксальную эпоху, когда внешний раздрай и экономическая нестабильность сочетаются с необыкновенным взлётом искусств. Это верно, по крайней мере, по отношению к Коломне. Думаю, не будет преувеличением сказать, что мы стоим на пороге Возрождения. И особенно отчётливо это чувствуется, когда сопоставляешь две, казалось бы, несопоставимые даты: 5-летие «Коломенского альманаха» и 700-летие присоединения Коломны к Московскому княжеству.

Просто страшно становится, как подумаешь о таком отдалённом времени: будто глянул в бездонный колодец. Семь веков назад здесь жили, страдали, боролись и мыслили наши предки. Отзвуком той эпохи остались лишь «преданья старины глубокой». И не зря мы публикуем в этом номере «Смарагд». В этом небольшом повествовании Романа Славацкого, как в драгоценном изумруде, сконцентрированы давние сказания, та изустная летопись Коломны, что веками хранилась в народной памяти.

Нам есть что возрождать, есть на что опираться!

 

 

*

2001 год ознаменовался для Коломны важной и радостной вехой: Михаилу Абакумову присвоено звание народного художника России.

Это действительно важно для всех нас, ибо вместе с художником прославлена и его родина. Вскормлённый древней Коломной, вдохновлённый её сказочной реальностью, Абакумов сумел живо и многообразно воспеть красоту Божьего мира. И даже бывая за пределами России, в иных странах, он всегда остаётся русским живописцем.

 

 

*

Готовится к выпуску уже пятый номер альманаха. Но без помощи меценатов вряд ли вышел бы хоть один. Чем руководствуются люди, вкладывающие сегодня деньги в такое совершенно безнадёжное в плане материальной отдачи дело, как культура вообще и литература в частности? Тщеславием? Но для этого есть более эффектные, более быстрые и более доходные способы (назовите, к примеру, пиво или карамель своей фамилией — вот вам и известность!). Блажью? Тоже нет: меценаты (или, по-современному, спонсоры) — люди более чем практичные, умеющие беречь каждую копейку. Снисходительностью к творческим личностям? Нет, опять не то, не то...

Ещё запутаннее становится этот вопрос, когда речь заходит о русской провинции (уж вот где, в отличие от Москвы и Петербурга, вроде бы совершенно невозможно набрать никаких рекламных дивидендов). Тогда что же? И вот здесь вспоминаются слова Никиты Михалкова: «Я считаю, что будущее России зависит от того, как будет себя чувствовать русская провинция. А она никак себя не будет чувствовать, если в ней не будет хоть как-то себя чувствовать русская культура». Может быть, в этих словах талантливого кинорежиссёра и кроется ответ на вопрос. И несомненно, что спонсоры альманаха — люди, не только неравнодушные к культуре (а альманах всей своей теперь уже пятилетней историей доказал свою культурную, свою литературную уникальность), но и люди дальновидные. А если такие люди в Коломне есть, то есть и реальная надежда на то, что «Коломенскому альманаху» отмерены долгие и долгие годы.

 

 

*

Я стараюсь смотреть такие спектакли, которые Питер Брук когда-то назвал «живой театр». Я не смотрю те спектакли, о которых говорят: «Ой, там такой артист!» или «Такая постановка!» Я иду на спектакль, где живое дело, нормальные люди, которых что-то интересует, которые пытаются что-то понять, выразить и создать.

 

 

*

Встречаем начало третьего тысячелетия христианской эры. И невольно взгляд обращается к тому таинственному рубежу, за которым остаётся век двадцатый.

Что он принёс России? Блестящий расцвет начала ХХ века был оборван войной 1914 года, а затем последовали ужасы Гражданской войны, раскулачивание, разрушение храмов...

Но было немало великого, немало прекрасного. Была наша Победа, была могучая страна и мощная индустрия, которая даже сейчас сохраняет свой потенциал.

И всё-таки новый век наступил. Наступила новая эпоха. На смену ниспровержению и разрухе приходят собирание и строительство. Не последняя роль здесь принадлежит и литературе. Как показала практика, она может сплотить народ, а может и способствовать его разобщению.

Стены Коломны... Есть в них некая таинственная сила. И едва ли не самая большая часть этой тайны заключается в одной удивительной особенности, о которой я уже говорил раньше: существует не только реальный кремль, но и кремль духовный, созданный творческой фантазией многих поколений прозаиков и поэтов Коломны. И мы, нынешняя коломенская пишущая братия, продолжаем строить духовный кремль на радость читателю и, как знать, может быть, на память грядущим поколениям наших потомков.

Что бы ни случилось, как ни тяжелы были бы условия жизни, мы будем продолжать свою работу.

 

 

*

Пятый номер альманаха — первый наш маленький юбилей. Без преувеличения его можно назвать народным изданием. И не только потому, что в подготовке участвовали десятки людей: прозаики и поэты, художники и фотомастера, рецензенты и редакционные работники, — но и потому, что наш литературный сборник вызвал неподдельный интерес, воплотившийся, в том числе, в моральной и финансовой поддержке многих коломенцев.

Сегодня литература переживает тяжёлые времена. Если смотреть со стороны бизнеса — вложения в неё невыгодны. Но они порождают прибыль совсем иного рода. Ибо пока только российская словесность удерживает наше общество от деградации.

Никогда на Руси не жили слишком богато, зато праздники умели устраивать как никто другой. Не для богатства жили наши предки, а для духовной радости.

Эту способность мы в значительной степени утратили в ХХ веке. Официозом и скукой веяло от государственных торжеств и юбилеев.

И вот пришла пора возвращаться к старине. Понемногу мы учимся сами наполнять свою жизнь духовным весельем, не надеясь, что придёт кто-то со стороны и предложит нам необыкновенные дары.

700 лет назад Коломна присоединилась к Московскому княжеству. Это достойный повод для торжества. Заключительным вкладом в великий юбилей стало издание «Коломенского альманаха». Никогда он не появился бы на свет, если бы не помощь благотворителей.

Минут десятилетия, отойдёт в прошлое ХХI век, как только что на наших глазах закончился век двадцатый, но коломенцы запомнят и с благодарностью будут повторять их имена, как сейчас вспоминают Кисловых и Шараповых, Шевлягиных и Струве и многих, многих других, чьими трудами созидались храмы и библиотеки, больницы и школы...

«Коломенский альманах» — это пример старой модели отношений русского купечества и высокой российской литературы. Благодаря щедрости коломенских благотворителей город получил хороший подарок. И радость этого праздника никогда не исчезнет, ведь она облечена в слово, которое, по словам старика Горация, «твёрже бронзы и прочнее пирамид».

 

 

*

«Я хочу умереть как поэт — от разрыва сердца», — сказал мне однажды Петросов. Господь выполнил его желание. 12 июля 2001 года 80-летний патриарх коломенской словесности переступил черту, отделяющую от нас невидимый мир. Теперь он, должно быть, беседует со своими любимыми поэтами. А мы... Нам, к сожалению, уже некому будет позвонить, спросить о чём-то из истории Старков, из литературной истории Коломны. И дело, в сущности, даже не в его знаниях. Просто образовалась пустота. Своим внутренним огнём он собирал вокруг себя людей. А теперь таких центров притяжения стало на один меньше...

 

 

*

Из разговора с Юрием Колесниковым: «Я родился в деревне за Москвой-рекой. Помню луга, начинавшиеся прямо от нашего дома. Трава шелковистая, мягкая и до боли в глазах зелёная. Стволы берёз в нашем лесу чистые, белые-белые; припадёшь к ним, и кажется, что слышно, как гудит по древесным жилам сок. Сколько лет прошло, а вот закрою глаза — и оживают эти картинки. Я благодарю Бога, что различаю и ощущаю это. Должно быть, особенная сила есть у земли, если она до самой старости не даёт покоя».

 

 

*

825 лет Коломне. Наш родной город строится, обновляется, но главное —

 

Здесь древность не сильно задета —

Увидишь, чуть взором скользни:

Спортклуб под названьем «Комета» —

Маринкина башня вблизи...

 

Так написал во второй своей книге, вышедшей более двадцати лет назад, наш земляк поэт Олег Кочетков. Этому бескорыстнейшему рыцарю русского слова исполнилось 55 лет. Рождённый в Коломне, вросший всеми своими корнями в нашу древнюю землю, воспевающий её, он является ныне одним из самых значительных русских поэтов. Это мнение было единодушно высказано известными московскими прозаиками, поэтами и критиками на недавнем большом обсуждении творчества Олега Кочеткова в Центральном Доме литераторов. Отмечались основные качества его поэзии: высокий классический слог, искренность, взволнованность, пронзительность интонации, полное соответствие своей судьбе, любовь к Родине и главное — глубина и прекрасный стиль, к сожалению, уже почти забытый. Говорилось о том, что лучшие его творения подлинно, по-русски красивы— как по содержанию, так и по форме, что практически отсутствует в современной поэзии. Ещё на вечере прозвучали размышления о том, что поэт обладает редчайшим свойством: даже в самой обнажённой интимной любовной лирике он всегда пишет о женщине целомудренно. Все эти качества по праву ставят Олега Кочеткова в первый ряд современных русских поэтов. Вот такого удивительного мастера слова имеет сегодня не только Коломна, но и вся Россия.

На этом празднике и я был, мёд-пиво пил, по усам текло, а в рот не попало...

 

 

*

Люда — мила! Невысокая женщина, с выразительными изумрудными глазами, с губками, полными зова и нежности; гибкая, как молодая испанка. Этакая миниатюрная рыжеволосая Кармен. Создал же Бог такое чудо! Такое совершенство, такую гармонию...

 

 

*

Я сижу за письменным столом, работаю. Моя рыжеволосая Кармен тут в комнате, рядом. Сидит на диване, читает газету. Газета то и дело шуршит, и она под ней словно ёжик. И читать не читает, и не знает, что с ней делать. В конце концов она её сворачивает и подходит ко мне. Кладёт мне на плечи руки — нежные, мягкие, словно крылья волшебной птицы. Склоняет голову к моему плечу, близко-близко, так, что я чувствую тонкий аромат её лёгких духов. Аромат такой знакомый, такой сладкий, волнующий... Я прижимаю эти тёплые руки и ощущаю нежность молодой кожи... Тот, кто не любит — не живёт.

 

 

*

Коломне — 825 лет. Восемь с четвертью столетий назад наша крепость впервые была упомянута безвестным летописцем и с тех пор уже не сходит со страниц отечественной истории... 825 лет... От этой цифры сквозит холодком — как из бездонного колодца. И есть в городе место, где особенно разительно постигается эта бездна времени.

Когда проходишь под грозными арками Пятницких ворот, невольно ощущаешь упругое дыхание ветра. Это не воздух, сжатый каменными подковами, струится, это само время движется непрерывной, невидимой рекой. И гулкое эхо столетий отдаётся под сводами старой башни.

Да, само время струится в багряных стенах, бойницах и высоких зубцах. Спасские-Пятницкие ворота — главный, царский въезд в кремль.

Коломенский каменно-кирпичный кремль начали строить от Спасских ворот. И поставили проездную Пятницкую башню точно на том месте, где вступал в 1380 году в коломенскую цитадель великий князь Московский Дмитрий Иванович, собирая рать на битву, которая прославит его в имени Донской.

Многим из княжеских воевод не суждено было вернуться после той битвы... Половина русского войска полегла в Куликовской сече!

Спустя два года после Куликовской битвы в Коломенском кремле закончили возведение Успенского собора. Он почитается памятником сбора русских ратей, славного похода и победоносного сражения.

Стройный трёхглавый храм постройки ХIV века не сохранился. Спустя три столетия, в 1682 году, его заменили новым, пятиглавым. Нынешнему храму всего-навсего 320 лет. И всё же его по-прежнему чтут, как памятник великой победы. И не только потому, что белокаменные блоки старой постройки пошли на фундамент новой. Сохранилась духовная воинская традиция. Видно, не зря этот храм похож на древнерусское войско в сверкающих броне и шлемах...

Наш город всегда традиционно занимал высокую духовную степень. И ныне Коломна является кафедральным городом, церковной столицей Подмосковья. В нынешнем году высокий духовный статус признали и светские власти. Губернатор Московской области Б.И. Громов принял программу, по которой будут восстановлены Архиерейские палаты в кремле, а в Старо-Голутвине монастыре создан областной духовно-просветительский центр.

 

 

*

Нашему собрату по перу — Роману Славацкому — исполнилось 45 лет. Это, конечно, не юбилей, а скорее прелюдия к нему, та невысокая вершина, с которой отчётливо виден путь — не только пройденный, но и предстоящий. Ведь чем выше поднимаешься, тем шире горизонт. Славацкий создал в литературе свой собственный, особый стиль, где сохранился тонкий лиризм, живописное слово и мудрая мысль.

Да не иссякнет источник вдохновения, питающий твою душу, дорогой Роман Вадимович!

 

 

*

Ветер веков... В его гуле слышится отзвук далёких, ещё долетописных времён. Примерно две тысячи лет назад Коломна была маленьким финно-угорским поселением. Коломна, Ока, Москва... Эхом Русского Севера, Балтики, Финляндии отзываются эти слова. До сих пор учёные спорят об их значении, но вряд ли они найдут окончательную разгадку. Тысячу лет назад в наши места пришли славяне, смешались с местными финно-уграми, и лишь древние названия ныне говорят о дославянском прошлом края.

Ветер столетий доносит до нас ржание монгольских коней, лязг страшной битвы 1 января 1238 года. То союзное русское войско пало здесь в бою с Золотой Ордой. В гуле времени слышны предсмертные крики, набатный звон, треск огромных пожарищ. В нём чудится и шум бесчисленного войска. Это царь Иоанн III собирает русские силы, полный решимости свергнуть золотоордынское иго.

 

 

*

Что такое Коломна XIV–XVI веков?

Это центр огромного уезда, что раскинулся на сто вёрст между берегами Оки и Москвы. Это кафедральный град огромной епархии, в которую входили 16 городов. Среди них такие, как Тула, Кашира, Серпухов!

Это любимый город Дмитрия Донского. Это жемчужина древней русской культуры, центр книгописания, белокаменного зодчества, живописи.

Это, наконец, княжеская резиденция, которой, пусть и на краткое время, в ХV веке суждено было стать столицей Московского государства. В апреле 1433 года Великий князь Василий II был свергнут своим дядей Юрием Звенигородским и сослан в Коломну. Однако москвичи не захотели служить узурпатору. Вся столица переехала в Коломну, Юрию некем стало править. В смятении звенигородский князь оставил захваченный город, а его бывший пленник, Василий II, с триумфом вернулся на отчий престол. Но в памяти Коломны навсегда остались те весенние дни, когда град принял на себя высокую миссию столицы...

 

 

*

Здесь находится мощный Кремль с грандиозной системой земляных, а позднее — каменных укреплений, коренной торговый град, по населению едва ли не превосходящий Москву.

Сквозь волны времени на стенах древних построек проступают силуэты великих князей и царей, чьи имена связаны с Коломной.

Святой Даниил, младший сын святого Александра Невского, — первый московский князь, железный воин, что начал собирать русские земли вокруг Москвы. Жестокий и цепкий Юрий Данилович, который ради возвышения Москвы не гнушался злодейством. Мудрый Иван Калита, при котором Коломна удивительно расширилась и разбогатела. Симеон Гордый, великий строитель. Дмитрий Донской, одно имя которого заставляет сильнее биться русское сердце. Василий Дмитриевич, что готовился в Коломне к отражению Тамерлана. Василий Тёмный, для которого Коломна стала тюрьмой, а потом — неожиданно — стольным городом, опорой для возвращения на родительский престол. Иван III, при котором в Коломне впервые зазвучала итальянская речь и город наполнился книжными сокровищами, память о коих до сих пор будоражит умы историков. Его наследник, Василий III, продолжил дело отца, выстроив изумительной красоты кремль — царственный памятник европейского Возрождения.

Их грозные лики словно выкованы из железа, их тени колеблются в дыму времён, их призрачные одежды отливают золотом, а великие дела отзываются в сказаниях и летописях. И множество реальных свидетельств из жизни, запечатлённых в камне, красках, в пергаменте книг, позволили Николаю Иванчину-Писареву, замечательному историку и романтику ХIX века, назвать Коломну «соцарственным градом» Москве.

 

 

*

Гроза Двенадцатого года всколыхнула Коломенский край. До нас дошло много следов той эпохи. Чуть выйдешь из Кремля, глянешь направо — и вот она, усадьба Лажечниковых, дом, флигель и знаменитый балкон, с которого будущий «отец русского романа» спускался по ветвям огромной ели. А напротив, через Астраханскую дорогу, — колокольня храма Иоанна Богослова и строгое каре торговых рядов: так сказать, «неофициальный» памятник Отечественной войне.

Часть торговых рядов была перестроена в 60-е годы ХХ века, но они сохранили объём и строгий дух классической постройки. И главное — осталась звонница, начатая в 20-х годах XVIII столетия и законченная спустя два десятилетия. На шестьдесят с лишним метров устремляются вверх её стройные ярусы. И сверкающий золотой шпиль вонзается в синее небо, словно штык кутузовского гренадера.

Если же перейти огромную Житную площадь, на которой сейчас расположены два сквера, то на другом конце Коломенского Посада мы увидим уже официальный памятник 1812 года, о котором точно известно, что он построен в благодарность за избавление народа от вражеского нашествия. Это Покровская церковь — величественное здание, возведённое в 1813 году на месте прежнего храма ХVII века.

Двенадцатый год!.. Гусары, кавалергарды, грозные кирасиры, сожжённая Москва, коломенские госпитали, похороны воинов, умерших от ран, русские снега — и жалкое отступление французов, и радость освобождения...

Пусть 190 лет не совсем круглая дата, но мы не могли остаться равнодушными к ней. Именно поэтому в альманахе представлено несколько материалов, посвящённых Лажечникову, юность которого так тесно связана с драматическими событиями тех лет.

 

 

*

Коломенский Посад — это особенное место в истории Коломны. Если кремль в старину был средоточием административной и военной жизни, то здесь, на Посаде, кипела жизнь торговая, ремесленная.

А сердце Посада, его архитектурный центр, — на скрещении улиц Посадской и Арбатской, у храма Николы-на-Посаде. Именно здесь, на Коломенском Арбате, зародилось удивительное движение, фактически не имеющее аналогов в Подмосковье.

Десятки художественных выставок, буклетов и книг, мемориальных досок, памятных знаков и указателей преобразили наш Арбат, заставили его дома говорить. Старинные улицы Посада ожили, воскресла память о великом множестве талантливых и благородных людей, которые когда-то здесь жили и которые составили славу Коломны.

По существу, мы стали свидетелями того, как на наших глазах явился необычный культурный феномен — художественное и краеведческое движение, возникшее не по приказу «сверху», а лишь благодаря инициативе и увлечённости самих жителей Посада. Имя руководителя проекта «Коломенский Арбат» Аркадия Сергеевича Арзуманова на слуху многих коломенцев. Его напор, огненная энергия и организаторский талант осуществили этот беспрецедентный в коломенской истории эксперимент.

Хотя, разумеется, Коломенский Арбат нельзя сводить только к личности Арзуманова. Ведь его просветительская работа опирается на глубокий культурный фундамент Посада. В ХХ веке в доме на углу жил Борис Пильняк. Посмотреть на этот дом приезжала Анна Ахматова. А в Николо-посадском храме венчался писатель Иван Соколов-Микитов.

Если взять во внимание времена более отдалённые, круг замечательных имён становится ещё шире. Знаменитые богословы, литераторы, философы ХVIII–XIX веков оставили здесь свой след.

 

 

*

Но не только литературой славен Коломенский Посад. Издревле его жители — купцы и богатые мещане — щедро благотворили делу просвещения, народного образования и культуры. Любой коломенец, интересующийся родной историей, легко вспомнит дорогие для нас имена. Мещаниновы, Сурановы, Хлебниковы, Кисловы, Шараповы, Шевлягины, Щукины... Это их трудами созидались гимназии, школы, училища, библиотеки. В купеческих домах-замках, в особняках ХVI–XIX веков копилось богатство, благодаря которому рос и благоукрашался наш город. Можно сказать, что цветок коломенской культуры вырос на густом чернозёме торговли и ремесла.

История сохранила названия слобод: Гончарная, Кузнецкая, Кирпичная, Ямская. Посад славился своими тканями. Ещё в ХVII веке тут плели канаты, которыми, кстати, был оснащён первый русский боевой корабль «Орёл», выстроенный недалеко от Коломны, в селе Дединове.

Ныне существующая канатная фабрика — одно из старейших предприятий Подмосковья — продолжает коломенскую ремесленную традицию.

Позднее мануфактуры ХVIII века сменились огромными заводами. Среди них первое место занял, конечно же, знаменитый «Коломенский завод». Вокруг старинного села Боброва, основанного, по преданию, в ХVI веке, вырос целый промышленный город. С 1863 года трудами талантливых остзейских немцев, инженеров Струве, Коломзавод непрерывно рос и развивался, так что к концу ХIХ столетия превратился в могущественную производственную империю.

Задымили высокие трубы, а из ворот цехов пошли паровозы, вагоны, пароходы, железные конструкции мостов (в том числе и для всем известного Дворцового в Питере), теплоходы, трамваи, дизели.

Словно по мановению волшебника, на две версты раскинулась Новая Стройка — посёлок для рабочих Коломзавода. И здесь же, рядом с предприятием, поднялись, как сейчас принято говорить, «объекты инфраструктуры», в их числе — больница, школы, магазины. Но венцом культурной работы заводовладельцев Струве стал Бобровский театр — прекрасный образец деревянного модерна, выстроенный в 1899 году.

Здесь кипела жизнь. В зимние сезоны по воскресеньям и праздничным дням шли драматические спектакли, а Великим постом, когда легкомысленные развлечения прекращались, устраивались бесплатные народные чтения с «туманными картинами» (диапозитивами или слайдами, как сказали бы сейчас). Эта сцена помнит великого Шаляпина, актёров Малого театра.

Летом оживал Бобровский сад. Здесь, при театре, проходили народные гуляния, работала открытая эстрада, выступали гимнасты, клоуны, фокусники, а по окончании концерта устраивались танцы.

Старый Город ничем таким похвастаться не мог. Сложилась парадоксальная ситуация: в своеобразном соперничестве, которое возникло при строительстве железной дороги и завода, древняя Коломна уступила Голутвину и Боброву. Отцы города ревновали к «чугунке», которая подрывала традиционные торговые связи, а владельцы завода, чувствуя эту неприязнь, не пренебрегали случаем выстроить, в пику традиционному коломенскому консерватизму, центр новой культуры эпохи модерна.

Но здесь же сформировался один из центров левого рабочего движения, которое привело к революции 1905 года, а затем к перевороту 1917-го. Ветер времени подул на Старый Город от Новой Стройки — и дымом заводских труб заволокло величественные видения средневековой истории.

Однако я бы покривил душой, если бы стал расписывать это время одной лишь чёрной краской. В начале ХХ века произошёл перелом эпох, и, как это часто бывает, именно на переломе необычайно ярко вспыхнуло культурное движение. Наследие прошлого осмысляется по-новому, спадает короста внешнего тусклого благолепия. И в «новейшее» время, несмотря на все ужасы Гражданской войны, разорение, голод, варварское уничтожение исторического наследия, мор, жестокость, проявились и лучшие черты русского народа.

Никогда ещё российское краеведение не переживало такого расцвета, как в 1918–1929 годах. Талантливые люди хлынули в эту область, где допускалась некоторая свобода мысли — изучение родной истории...

И в Коломне в это время работают краеведы, открываются первые музеи. В городе побывала Ольга Булич, учёный с ярким писательским даром. Она оставила классический труд, посвящённый древней Коломне. В этой книге, написанной по материалам, собранным в начале 20-х годов, соединяются и научность, и занимательная лёгкость изложения. Труд Булич по сию пору не утратил значения. Книга называется «Коломна: пути исторического развития города (общий очерк)».

Позднее, уже в начале 30-х годов, система музейных отделов и выставок сложилась в Коломенский краеведческий музей, которому суждено было сыграть огромную роль в деле сохранения исторического наследия. Если бы не музей — многие бесценные исторические памятники были бы навсегда утрачены для потомков.

И для краеведческого музея 2002 год тоже юбилейный: мы отмечаем его 70-летие. Драгоценные страницы истории музея раскрываются в шестом выпуске в очерке А.М. Дымовой. Благодаря своему многолетнему научному труду она стала живым воплощением коломенской музейной традиции.

В городе появилась своя газета — «Известия Коломенского Совета» (ныне «Коломенская правда»), что способствовало оживлению литературного движения. Об истории газеты на страницах нашего издания рассказывает писатель-краевед А.И. Кузовкин. Анатолий Иванович десятки лет проработал в «Коломенской правде» и знает жизнь этого почтенного городского издания, что называется, не понаслышке.

Характерно, что с этой газетой сотрудничал Борис Пильняк. Накопленные тогда впечатления послужили материалом для «Голого года». Этот роман о жизни новейшей России произвёл впечатление взрыва. Потрясённая общественность, воспитанная на гладкой литературной речи ХIХ века, вдруг увидела нечто совершенно новое. Бурлящий поток художественного материала, свободный монтаж фрагментов повествования, невиданное напряжение эмоциональной энергии — всё это ошеломляло. Пожалуй, Пильняк произвёл такой же переворот в литературе, как Эйзенштейн в кинематографии. Небывалый успех и международное признание, выпавшие на долю Пильняка, пробуждали здоровое честолюбие в среде коломенских литераторов-любителей. В это время в городе издаётся литературное приложение к городской газете «Наковальня».

Однако же именно в эпоху расцвета «советского официоза», в середине 30-х годов прошлого столетия, художественная эволюция Коломны совершает очередной причудливый виток, и совсем рядом с городом возникает центр классической русской культуры.

Справедливости ради нужно заметить, что явился он не на пустом месте. Ещё в конце ХIХ века в одном из флигелей старинной княжеской усадьбы в Черкизове устроил свою дачу знаменитый медик, славный представитель коломенского земства профессор Василий Шервинский. Его сын Сергей становится блестящим переводчиком и незадолго до революции приглашает сюда своего учителя. Валерий Брюсов, признанный духовный вождь своей эпохи и мастер литературного перевода, сверкнул на коломенском горизонте, словно яркая комета.

Можно предположить, сколько таких незабываемых визитов состоялось бы, но в 1918-м дачу Шервинских национализировали. Однако в 1934 году, в уважение врачебных заслуг главы семьи, дача была возвращена. В том же году в Песках, по соседству с Черкизовом, был основан посёлок «Советский художник».

К этому времени Сергей Шервинский уже стал классиком российской переводческой школы. В числе его ближайших друзей и знакомых были самые блестящие представители тогдашней литературы, цвет нашего Серебряного века.

Среди сонма поэтов, искусствоведов, переводчиков, которым полюбилось Черкизово, словно солнце сияет имя Ахматовой. Анна Андреевна трижды гостила у Шервинских. И свидетельством тому стал прекрасный коломенский цикл стихов.

А в начале войны поблизости от Шервинских, в Старках, две недели провела Марина Цветаева. Это было прощание с любимой землёй Подмосковья перед отправкой в эвакуацию...

 

 

*

В 1941 году история странным образом повторилась. Как и в 1812-м, вражеское нашествие миновало город. Но косвенно сражения Великой Отечественной ударили и по Коломне. Почти 12 тысяч наших земляков не вернулись с фронта.

После войны, несмотря на перенесённые невзгоды, Коломна не только восстановила, но и приумножила прежнюю мощь. Вернулись из эвакуации заводы. Выросли новые, в их числе знаменитый КБМ, где создавали ракетную технику для обороны страны.

Между прочим, за производственными заботами предприятия не забывали и о культурной работе. Тот же КБМ на старом русле Коломенки, у самого кремля, выстроил Дворец спорта с искусственной ледовой дорожкой. Здесь устраивались общесоюзные и всероссийские соревнования. Коломенцы побеждали на Олимпийских играх и в международных первенствах.

Но, несмотря на массовость внешней культуры, обилие библиотек, стадионов, наличие институтов, удивляла относительная бедность литературной жизни. Долгое время в Коломне жил единственный профессиональный поэт — Александр Кирсанов. Позднее здесь появились поэт Олег Кочетков и прозаик Владислав Леонов.

Для города в полтораста тысяч жителей, для центра с такой глубокой исторической традицией это, согласитесь, немного.

Только ведь суть как раз в том, что у тогдашнего строя был разлад именно с исторической традицией. Славу и гордость Коломны — её соборы и церкви — приспособили под склады, цехи, магазины, спортзалы. От крепости уцелели жалкие остатки. После реставрации 60–70-х годов ХХ столетия башни и стены оставили без хозяев, а значит, обрекли на дальнейшее разрушение.

Даже 800-летие города, пышно отпразднованное в 1977 году, принесло ущерб его историческому облику. Целые кварталы Старого Города сносили, чтобы на месте исторической застройки поставить административные здания, многоэтажки, разбить нелепую безразмерную площадь...

В таких условиях духовность и культура могли вести лишь катакомбную жизнь. Православные тайком пробирались в единственную действующую церковь. За посещение храма можно было потерять партбилет, а за крещение ребёнка — вылететь с работы.

Что же до писателей, то о них и вовсе ничего не было слышно. Но то было обманчивое впечатление... Незаметно, в тиши, вершилась тайная работа: сочинялись повести и романы, ковалась изысканная, утончённая поэзия. Литераторы подчас даже не догадывались о существовании собратьев, варились в собственном соку. Многие не выдерживали, спивались, умирали. Но большинство продолжало свой труд, сквозь бодрые марши и шелуху официальных речей прислушиваясь к грозному и неотступному гулу веков — ветру времени.

И мы дождались своего часа.

 

 

*

Про нынешний день можно много сказать плохого. Но среди окружающей дряни, среди воровства и разрухи есть и место надежде.

В 1997 году мы выпустили первый номер «Коломенского альманаха». Сколько талантливых людей стали профессиональными писателями благодаря этому изданию! Роман Славацкий, Михаил Маношкин, Анатолий Кузовкин, Вадим Квашнин, Татьяна Башкирова... Ныне отряд коломенских писателей насчитывает восемь человек.

А сколько ещё есть прекрасных людей, чьё мастерство достигло профессионального уровня! Это прозаики Николай Бредихин и Сергей Малицкий, переводчик Борис Архипцев, поэты Михаил Мещеряков, Нина Соловьёва...

Один Бог знает, чего нам стоил первый выпуск. Казалось, что это первый и последний опыт подобного коллективного издания: на продолжение просто не хватит ни сил, ни нервов.

Но вот, однако же, выходит уже шестой номер! До сих пор это кажется невероятным. Нет финансовых условий для успешной издательской деятельности. Но за несколько лет сложился круг меценатов. Они стали преемниками коломенской благотворительности, которой так славился город в ХVIII–ХIХ веках. Из года в год поступают пожертвования, много даёт городская администрация; и журнал выходит номер за номером как своеобразный литературный памятник года.

Нынешний выпуск посвящён 825-летию города. Эхо веков гудит в этой фантастической дате. Кажется, столетия окаменели в багряном панцире кремля. Но есть ещё одна концентрированная форма памяти — книга. Башенные зубцы на обложке альманаха — символ нерушимой духовной твердыни, которая растёт и созидается на наших глазах.

Реставрируются, оживают Пятницкие ворота. И, подобно им, всё выше и прочнее становится наша литературная крепость. Под её сводами пространство обретает насыщенность и плотность. Это воздушная река древней Коломны.

Это — ветер времени.

 

 

*

Кто мы? Для чего живём? Унесёт ли время память о нас, будто перекати-поле, или мы оставим потомкам зримый след своего бытия? Каждый человек по-своему отвечает на эти вопросы.

Но Коломна — особенный город. И есть в нём люди, которые из года в год помогают созидать нашу литературную летопись. И ветер не развеет их имена.

А читатели дня нынешнего и дня грядущего с благодарностью и теплом вспомнят всех земляков, на чьи средства и чьими трудами был возведён «нерукотворный памятник» 825-летию древней Коломны.

 

 

*

Михаил Абакумов: «Я хочу писать гармонию, творение Бога. Принципиально не пишу разрушенных храмов... Может быть, я пишу идеальную страну, но такой я хотел бы видеть Россию».

 

 

*

Нас постигла большая утрата — умер Михаил Павлович Маношкин. Обидно, что жизненный путь талантливого литератора оборвался на самом пике его публикаций. Писатель умер, не дожив нескольких дней до празднования Победы, до своего 77-летия.

Большая часть литературного наследия писателя не опубликована. Он будет снова и снова приходить к нам в своих книгах, но сам уже не увидит этих публикаций. Ибо он снова ушёл на фронт — грозовой фронт российского неба... Маношкин был совестью литературной Коломны, мерилом порядочности и самоотвержения. Нам будет не хватать его участия и поддержки. Но добрый свет его произведений останется навсегда.

 

 

*

Сторожем на дебаркадере был Валерий Королёв, сторожем работал один из самых одарённых поэтов современной Коломны — Евгений Кузнецов. Сторожем в коломенском соборе служит Роман Славацкий... Это похоже на скверный анекдот. Что — Коломне нельзя подыскать более достойного места своим писателям?

 

 

*

Из разговора с Капитолиной Кокшенёвой (московский критик): «Иногда мне кажется, что ваш альманах напоминает старый русский город — есть в нём центр, свой коломенский литературный кремль с его постоянными авторами. Есть отчётливо ощущаемая и точно передаваемая связь разных литературных поколений. Есть свои главные магистрали — это @золотая аллея# прошлого, связанного с ревнителями литературной памяти и историческим преданием. Наконец, раздел @Духовная нива# — словно венец всему делу, словно вознесённый православный крест, напоминающий всякому о сущностных устремлениях человеческой души. Вверх. К Богу. Ведь стоят ещё коломенские монастыри! А помещённая проповедь священника Игоря Бычкова — это как полезное омовение читателя от тлена и грязи, как некое напоминание пишущей братии, что писать следует чисто, а жить следует правильно».

 

 

*

В «Нашем современнике» опубликовали мою повесть «Зелёный крест». Она рядом с повестью Петра Проскурина. Значит, ещё одна встреча с ним состоялась!

 

 

*

Мне иногда говорят: «У вас в альманахе очень высокая планка. Не опускайтесь ниже неё». Конечно, мы до плинтуса снижаться не собираемся. Но дело не в этом. Важнейшая цель в работе над альманахом — борьба за чистоту русского языка, сохранение и по возможности — возрождение истинно литературного стиля, которые — и язык, и стиль — именно в сегодняшнее время испытывают жесточайшее давление со стороны так называемой эрзац-культуры, не только западной, но и доморощенной, отечественной, — и вообще, и литературного суррогата в частности.

 

 

*

Один знакомый следователь рассказал, как однажды к ним в отделение пришла проститутка с заявлением об изнасиловании. Офицер не выдержал и удивился:

— Ну, одним больше, одним меньше, с вас что, убудет? Это же ваша профессия!

— Ещё чего! С какой стати я ему должна давать бесплатно?

Ничего не поделаешь: рыночные отношения.

 

 

*

В нашем городе появилась на свет ещё одна творческая организация. На этот раз писательская. Уже одно то, что альманах выходит регулярно и администрация города во главе с мэром Валерием Ивановичем Шуваловым принимает в его финансировании самое деятельное участие, свидетельствует о росте авторитета коломенского писательского объединения. Ведь куда проще рассуждать о любви к русской культуре, чем делать для неё что-то реальное. Люди, которые содействуют нашему изданию, не просто благородные меценаты, они — хранители коломенской традиции. Ведь именно из таких книг, как альманах, и складывается Слово Коломны, а из городов, подобных ей, собирается удивительный феномен русской культуры — русская провинция. А русская провинция — это особая планета.

 

 

*

Этот год оказался для седьмого номера на редкость счастливым. Альманах взят под опеку Коломенским государственным педагогическим институтом. И это сделано не формально — последствия вполне ощутимы. В частности, институт выделил редколлегии кабинет с телефоном. Взял под своё финансирование двух сотрудников (меня и мою ближайшую помощницу Татьяну Фёдоровну Башкирову). Теперь у нас есть организационный центр, место для творческой работы, хранения архива, технического материала. С этого момента эпоха «виртуального» бытия для нашей редакции закончилось и наступило время настоящей деятельности.

Рабочее место значит невероятно много — это вам любой творческий человек подтвердит. Так что есть надежда, что содержание наших сборников станет иным, более глубоким и цельным.

Отдельное слово благодарности следует сказать в адрес недавно ушедшего от нас ректора КГПИ Бориса Дмитриевича Корешкова. Он и сам по себе был человек неординарный, и к культуре у него отношение было правильное, глубокое и умное.

Хотя, конечно же, сотрудничество с КГПИ не ограничивается только личностью ректора. С институтом у нас более глубокая, можно сказать, генетическая связь.

«Наша альма матер» — так называют КГПИ больше половины авторов ежегодника. А если сюда ещё прибавить мощную когорту его профессоров... Многие из этих людей — приезжие, но за те годы, что они прожили в городе, дух Старой Коломны настолько глубоко вошёл в их сердца, что по части краеведения и патриотизма эти «варяги» могут дать большую фору многим местным коломенцам. Вот и получается, что наш альманах давно сросся с педагогическим институтом.

Так что содействие гуманитарного вуза в решении технических проблем — вовсе не случайность, скорее закономерность. Такая помощь представляется не только своевременной, но и очень показательной. Это значит, что меняется отношение к культуре вообще и к писательскому труду в частности.

Может быть, это и субъективно, но у меня есть отчётливое ощущение, что в целом чиновничий интерес к нашему труду изменился, притом в лучшую сторону.

 

 

*

Бедная Латвия!

Неужели не стыдно было предавать своих соседей, писать доносы на людей, с которыми ты ещё вчера любезно раскланивался? Не говорю о латышских коммунистах, тут что-то можно списать на «идеологию». Но какой «идеологией» можно оправдать страшный еврейский геноцид в Прибалтике, в той же Латвии? Как можно понять мучительную смерть детей? Сердце обливается кровью, как представишь это.

И вот сегодня эсэсовских палачей, всю эту фашистскую сволочь объявляют «национальными героями»... Какая мерзость!

 

 

*

Я двадцать лет прожил в Латвии. И хорошо знаю национальные чувства латышского населения. Да, латышам досталось во времена советской власти. 150 тысяч было репрессировано, и это не вычеркнуть ни из истории, ни из памяти. И должно смениться ещё два-три поколения, чтобы забылся этот ужас.

Но я очень хорошо знаю, что те, кто попал под молот репрессий и оказался в Сибири, как раз очень терпимо относятся к русским. Понимают, что не все русские были чекистами и палачами. В Сибири они столкнулись с нормальными, отзывчивыми русскими людьми. Это я сам видел, когда жил в Сибири. Вдобавок моя мама была замужем за ссыльным литовцем. Его друзья собирались в нашем доме, и я помню их разговоры. Многие ссыльные смогли выжить в Сибири только потому, что русские люди помогли им, не бросили в беде, приняли в свою семью. Да, такова была политическая ситуация: у власти был тиран, но люди везде оставались людьми. А теперь ярые националисты спекулируют на человеческом горе и накачивают народ лозунгами: «Латвия для латышей!», «Латыш, не сдавайся!» и прочей бредятиной. Человеческое горе можно понять, но делать себе на этом политический капитал могут только моральные уроды.

 

 

*

Старки — Черкизово — Пески — уникальный культурный комплекс, с которым связаны имена выдающихся писателей. Каждый из них составил эпоху в истории литературы: Валерий Брюсов, Борис Пильняк, Анна Ахматова, Борис Пастернак, Марина Цветаева, Сергей Шервинский... Просто дух захватывает от сознания того, что эти люди бывали здесь!

Конечно, создатели «коломенской аномалии», как они шутя называли черкизовское литературное содружество, меньше всего думали о том, чтобы «творить литературную историю» нашего края. Для них творчество было образом жизни. Это мы произносим с придыханием: «Ахматова!» А для девочек Шервинских, дочерей великого переводчика, она была своим человеком. В сочетании гениальности с незатейливостью быта, возможно, и заключается тайна очарования Старков.

И как же поступили с этим оазисом Серебряного века? Шервинских выгнали, а на месте их дачи воцарился психоневрологический интернат.

Кто-то скажет: «Чего вспоминать? Те люди не понимали, что творили». Как бы не так! В том-то и весь трагизм положения, что всё они понимали. Я допускаю, например, что они не читали Ахматову, но Шервинских-то знали. Старый профессор Василий Дмитриевич Шервинский бесплатно лечил и консультировал всю округу, многим спас жизнь. Именно он в 1911 году, как сейчас говорят, «пробил» строительство здешней школы, да и построена она была по проекту его сына Евгения. Это были благодетели Черкизова, гордость и слава земли коломенской.

В прошлом году совершилось удивительное. Была начата реставрация школы Шервинских, и в одном из залов открылась выставка к 110-летию со дня рождения поэта и переводчика Сергея Шервинского. Конечно, до восстановления культурного комплекса ещё далеко. Но начало положено! И можно надеяться, что вместе с возвращением духа культуры и гуманизма в угасающее Черкизово вернётся жизнь.

Мне особенно приятно говорить об этом, поскольку наш альманах тоже внёс свою лепту в возрождение старинного центра Старки — Черкизово — Пески. Достаточно вспомнить публикации профессора К.Г. Петросова. Писатель Роман Славацкий стал одним из авторов экспозиции в школе Шервинских. Да и понятно: ведь он многие годы — наверное, уже лет пятнадцать — занимается историей Старков.

 

 

*

Хочу поделиться впечатлениями от есенинского праздника 2002 года в Константинове, куда я был приглашён. В тот день чествовали лауреатов Есенинской премии. Всё было весомо, торжественно, радостно, в рязанском празднике невольно чувствовалось величие всей Руси. День рождения поэта превратился в торжество литературы. Я искренне порадовался за рязанских коллег. «Не пришло ли время, — подумал я, — учредить и у нас в городе ежегодную коломенскую литературную премию?» Наш педагогический институт, мне кажется, — достаточно солидное и объективное учреждение, чтобы суметь «отделить зёрна от плевел» и выбрать, скажем, лучшую книгу года или лучшего писателя. Коломна — древнейший духовный и культурный центр Подмосковья, и он имеет право на то, чтобы воздать должное своим талантам ещё при жизни. Не надо и придумывать название для нового начинания. Само собой разумеется, это должна быть премия имени И.И. Лажечникова.

Почему родина Тютчева, Фета или Платонова имеет права гордиться своими дарованиями, а родина Лажечникова — нет? Право же, давно приспело время исправить это упущение!

 

 

*

Судьбы коломенских литераторов всегда складывались нелегко. Известно, что только в 60–70-е годы ХХ века пять поэтов покончили с собой. Среди них был такой талантливый человек, как Анатолий Иванов. Житель старинных Песков, педагог, человек с тонкой и чуткой душой, он, хотя и не был членом Союза писателей, но работал на вполне профессиональном уровне. Выпустил хорошую книжку детских стихов, готовил к изданию лирический сборник; и вот такой финал...

Я, конечно, не одобряю такого способа решения проблем. Но в то же время не поднимется у меня рука написать строчки осуждения в адрес таких людей... Ведь каждый из них в той или иной мере обладал талантом, чуткой и ранимой душевной конституцией. Но выходит, они не были нужны своему Отечеству. В этих нелепых и безумных смертях видится протест — против общего строя жизни, против безразличия и непонимания окружающих.

«Сейчас совсем другая эпоха», — возразит мне кто-нибудь. Другая, да не совсем... Грустно говорить о талантах, брошенных постсоветским обществом на произвол судьбы.

Ведь именно в годы «перестройки» прекрасный русский писатель Валерий Королёв, как я говорил уже, должен был работать сторожем на дебаркадере. Он, создатель целого мира, наполненного живыми героями, добрый, честный и мудрый человек, оказался ненужным властям. И в результате — непризнанность, работа на износ и смерть в неполные пятьдесят лет. Нельзя сказать, что Королёв забыт: его произведения изданы, его имя увековечено в названии городской библиотеки и в бронзе мемориальной доски. Опять же — не чиновники от власти это сделали. Если бы мы не пошли по инстанциям с письмом, которое подписали десятки уважаемых, известных интеллигентов Коломны, то ничего этого и не было бы. Опять же — не благодаря чему-то, а снова вопреки...

А если вспомнить участь ветерана-фронтовика, покойного Михаила Маношкина, который вообще сидел без работы. Удивительно: он в веке двадцатом повторил путь средневековых коломенских аскетов-книжников, которые, довольствуясь нищенским куском хлеба, создавали свои творения.

 

 

*

Поэзия — самый красивый и в то же время самый коварный жанр. Её можно сравнить со скрипкой — беспощадным инструментом, не терпящим неумелости и фальши. Правда, сами поэты утверждают, что поэзия — это состояние души. Нет, поэзия — это обострённое зрение и неповторимость. Только поэт может так сказать:

 

Уметь понять молчание воды

И то, о чём тоскует подорожник.

Последний луч бледнеющей звезды

Ласкать пытливым взглядом осторожно,

Услышать песню ивы над ручьём

И гимн скворца — весенний, вдохновенный,

И ощутить перед лицом Вселенной

Короткий миг, который мы живём.

 

Это стихи Татьяны Башкировой, человека прекрасной искренности, силой своего поэтического дарования умеющей перевести личное видение и личные переживания в общечеловеческие, находящие отклик в любом сердце. Разве можно такие чувства выразить прозой?

 

О моём закате, душу раня,

Мне сказали правду зеркала,

Чтобы я одумалась когда-то,

Позабыв свою любовь-беду...

Перед целым светом виновата,

В ноги горьким травам упаду.

 

Её стихи привлекают прежде всего внутренним максимализмом. Она и по жизни максималист, и в дружбе... А это не каждому по силам...

 

 

*

Недавно прочитал замечательные слова популярного в Германии и в нашей стране детского писателя Бенно Плудара: «У автора могут быть самые разнообразные поводы для написания того или иного произведения, у читателя же чаще всего есть только один стимул к чтению: если ему это интересно и если от этого он становится чуточку умнее».

 

 

*

Коломна — всё-таки особенный город: его литературная и художественная история насчитывает более шести веков. Такая глубина культурного наследия не может не оказывать влияния на потомков. Наверное, отсюда-то — пристальное внимание к прошлому, которое характерно для духовной жизни последних десятилетий. И может быть, именно здесь лежит разгадка тайны «коломенского текста» — удивительного единства, свойственного подчас совершенно разным писателям-землякам.

И не нам судить, и не нам расставлять самим себе оценки. История рассудит, кто обретёт бессмертие, а кто будет забыт. Но у всех нас — и у талантливых людей, и у не очень одарённых — есть некая общая черта. И вот парадокс: чем более мы отдаляемся от начала своей духовной истории, тем чётче становятся её логика и последовательность.

 

 

*

Есть такое модное словечко — «метемпсихоз», что означает «переселение душ». Если бы я верил в «прошлую жизнь», то, наверное, решил бы, что раньше уже был издателем и в меня вселился дух Ивана Фёдорова или, к примеру, Сытина. Я это говорю исходя из того, что работать с альманахом для меня — огромное наслаждение. «Коломенский альманах» — это уже «фирма», многие московские литераторы просятся к нам печататься; к сожалению, большей части приходится отказывать.

 

 

*

Иногда меня спрашивают: кем я себя считаю в большей степени — издателем или писателем? Трудно сказать. Как писателя я себя оценивать не могу — потомки скажут. Издателем называться тоже вроде неудобно (тоже мне Гуттенберг!). Скажу так: мне нравится быть собирателем талантов. Как тут не вспомнить профессора Константина Петросова, Михаила Маношкина. А книги Валерия Королёва?! Это же шедевры. А сколько у нас талантливой молодёжи — и стихотворцев, и прозаиков! Иногда откладываешь рукопись собственного сочинения ради того, чтобы прочитать интересную вещь нового автора. Может быть, это тоже своего рода талант; надеюсь, что его оценят в своё время. Желательно при жизни. А сейчас наша задача — трудиться на благо города в меру отпущенного каждому из нас дара.

 

 

*

Путь Вадима Квашнина, поэта-землепашца, от первых шагов неразлучен с русской равниной. Вот так открыто, предельно просто говорит поэт о своей кровной связи с родной землёй:

 

И рассвет с несерьёзною хмурью,

И недолгая праздность дорог,

Мягко щурится небо лазурью,

Тихо греются травы у ног.

 

И тебе за ушедшее лето

Будет время подумать всерьёз:

То ли волей отцовских заветов,

То ли сам в эту землю пророс?

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Здесь рождённое сердце впитает

От лесных и пшеничных корней.

 

Такие строчки нельзя выдумать: ими нужно жить. Поэзия Вадима — это его судьба. Потому — прочувствованные, западающие в душу слова печали и боли о родном, потерянном:

 

Признайся под небом свинцовым,

Глотая Отечества дым, —

То поле, что было отцовым,

Да разве не стало твоим?

Хлебнувшее страха и боли,

Виновное — вашей виной.

 

Сергей Есенин, предвидя послереволюционные изменения в жизни крестьян, с горечью писал: «Я последний поэт деревни...». То же чувство в стихах Квашнина, певца «постперестроечной» сельской жизни:

 

И вот я здесь, права была молва,

Что умер дом. Какое запустенье!

И сразу безнадёжные слова

Слагаются в моё стихотворенье.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Одна только дверь не закрытая,

Холодная печка не топлена,

Пустынна, как жизнь позабытая...

 

Как тут не поверить, что история развивается по спирали: один поэт написал горькие строки о русской деревне в начале века, другой — в конце его...

 

 

*

Один из величайших мудрецов древности, Гераклит Эфесский, сказал: «Нельзя дважды войти в одну реку, ибо уже через мгновение и ты иной, и река другая». Прав ли был философ? Конечно, прав... Мы живём в изменяющемся мире.

Но при всей изменчивости некоторые явления могут сохранять свою сущность даже не десятками лет, а веками. Можно ли утверждать, что Коломна — та же, что и полтысячелетия назад? Разумеется, нет. И, однако, город сумел остаться самим собой: так же своеобычны его люди, так же прекрасна культура.

Выходит, существует некая сила, которая обеспечивает преемственность поколений. Есть люди, которых можно назвать носителями культуры. Это не только литераторы и художники. Это ещё и те, кто поддерживает искусство и литературу.

Не умерла у нас традиция благотворительности! И пока будут в Коломне такие люди, не исчезнет в веках наша духовность. Мир вам, хранители Традиции!

 

 

*

Слышу то и дело: Россия поднимается с колен. Но кто поставил нас «на колени»? Кто равнодушно пустил в распыл великую страну и собственноручно отдал власть в ней полупьяному шуту с его «семьёй»? Наша вина! И много ещё слёз и крови придётся пролить, прежде чем мы искупим её.

 

 

*

Дождь был ливневым и протяжным. Вдруг из потока воды вышла женщина, и я словно попал в какую-то ловушку света. Это была любовь-колдунья.

Дождь не хлестал её, как всех остальных, а ласкал. Мокрое от дождя платьице прилипло к телу. Остренькие плечики, небольшие комочки грудей, и вся она была тонюсенькая, словно веточка вербы. Жалобно попискивали размоченные босоножки. Пушкинские ножки и чистые глаза с лёгкой улыбкой и бесхитростным взглядом оставляли за собой право на неразгаданность. Я догадался, что это была Она. Внутри меня закружилась вся Вселенная...

Так в мою жизнь ворвалась последняя моя женщина. Я полюбил её и стал верующим в свою маленькую Веру.

 

 

*

С точки зрения церковного человека я — грешник. Слишком много любовей было в моей жизни. И всё же я не могу отделаться от чувства, что в любви самой по себе есть что-то очищающее, благословенное и безгрешное. По крайней мере, я старался быть искренним. Может быть, Господь помилует меня за это — хотя бы отчасти?

 

 

*

В нашем краеведческом музее открылась выставка «100 лет коломенской археологии». Я бродил по старинному храму Михаила Архангела, который приспособлен властями под музей, всматриваясь в редкие фотографии, экспонаты. Около камнемётной машины громоздилась груда каменных ядер. В украшенной изразцами и заставленной посудой мастерской гончар формовал горшок. Разъеденные ржавчиной кольчуги и пластинчатые доспехи, чудом сохранившаяся кожаная обувь, ювелирные изделия: бусы и кресты из полудрагоценных камней, костяные вещи с тончайшей резьбой, россыпи потемневших монет... Давно прошедшая жизнь зримо воскресала передо мной. Нас разделяла бездна времени. Сколько поколений коломенцев сменилось, и каждый человек был таким же, как мы; каждый вглядывался в глубины своего сердца и в бесконечное звёздное небо над Коломной. Но вещи давно ушедших людей напоминают о них. И века сошлись в тесном пространстве...

Как всё это созвучно писательскому ремеслу! Давно написаны романы Лажечникова, а их лучи, словно свет далёкой звезды, до сих пор пробиваются к читателям. Под книжной обложкой причудливо перемешиваются времена. Племена первобытных охотников пересекают континенты, а космические корабли — галактики. Фантазия писателя воскрешает давно прошедшие и навсегда скрытые за пеленой прошлого события. Но мы раскручиваем ленту времени вспять, и снова, как тысячи лет назад, всматриваемся в тайны и бездонную глубину Вселенной.

 

 

*

Недавно видел театральную постановку по пьесе одного новомодного «дерматурга». Типичная халтура на тему «ниже пояса». Впечатление тем более омерзительное, что на сцене были талантливые актёры, и их игра только рельефнее выделяла пошлость мизансцен, сквернословие, жалкое шутовство. Некоторые зрители уходили, но большинству — нравилось. Не помню, кто из классиков сказал: «Театр должен поднимать зрителя до уровня высокого искусства, а не опускаться до пошлости». А здесь мы видим типичный пример театрального «чёса» по провинции, чтобы «срубить бабки», эксплуатируя простейшие эмоции и примитивные чувства.

Поругались малость с одним «новорусским» господином. Он: «А что? Забавная пьеса, интересно».

Я спросил его: «Ну скажи, чем эта пьеса тебя возвысила, обогатила, сделала глубже? Ведь это — задача настоящего искусства. А если ты остался на том же уровне или даже упал ниже — значит, то, что ты смотрел, — не драматургия. Неужели ты хотел бы, чтоб твой ребёнок воспитывался на такой @литературе#? А ведь к тому всё идёт».

Задумался...

 

 

*

Сноп первых лучей солнца ворвался в гардинную щель и упал на постель. Он похож на волосы Веры. Я перебираю её локоны, пропуская их сквозь пальцы, словно струйки песка.

—   Странно... — сказала она.

—   Что? — я наклонился над её лицом.

—   Странно устроена женщина. В молодости — почти никакого удовольствия от любви. И только к сорока, когда красота начинает уже отцветать, пробуждается страсть...

— Наверное, какой-то высший смысл в этом есть, — ответил я. — Главное — рождение детей. А потом, когда долг выполнен... даётся что-то вроде десерта — на сладкое.

Вера рассмеялась и уткнулась лицом мне в грудь. Солнце уже вовсю проливало свои дымящиеся лучики, и мы плыли вдвоём в этом утреннем золоте.

 

 

*

Наш альманах формируется не столько как развлекательное, сколько как познавательное издание. Его основное направление — краеведение. Во многих повестях и рассказах, очерках и научно-литературных исследованиях рассказывается об истории родного края, людях, его населяющих, фиксируются для потомков современные события. Любая статья — это готовое научное пособие для учащейся молодёжи. Тем более что публикуемые материалы уникальны. Их не найдёшь ни в одном учебнике.

Ежегодно городское управление народного образования пополняет школьные библиотеки новыми выпусками альманаха. По ним работают педагоги, получая ценнейший материал, собранный в одной книге, который не надо по крупицам выискивать во всевозможных источниках.

Во многих коломенских семьях хранятся комплекты «Коломенского альманаха» — подборки всех вышедших номеров. За недолгие годы существования альманах доказал свою необходимость и стал заметным явлением культурной жизни Коломны.

И вот удивительный парадокс! Чем дальше мы уходим от начала нашей многовековой литературной истории, тем очевиднее становится её непрерывность и слитность.

 

 

*

В этом году мы отмечаем 260-летие со дня рождения Николая Ивановича Новикова, основоположника русской литературной журналистики. Именно он положил начало галерее сатирических коломенских персонажей. В журнале «Трутень» за 1769 год Новиков поместил корреспонденцию «Из Коломны», в которой описывает деятеля, имевшего, возможно, реальный прототип.

«Забыл честь дворянин, находясь в некотором приказе судьёю, трудами своими и любовию к ближним нажил довольное имение. Он имел попечение о пропитании одних и в то же время разорял других. Его враги бывают иногда законы, истина, правосудие, честь и добродетель, ибо он отчасти вершит дела против законов и истины; от таких беспокойств он и его супруга занемогли. Доктор прописал в рецепте для г. судьи добрую душу и честь, а для супруги разум, сколько оного потребно для судейской жены, но судья говорит: на такие-де ненужные расходы не нажил я ещё денег».

Как это похоже на строки Лажечникова, написанные почти столетием позже, в середине ХIХ века! В «Беленьких, чёрненьких и сереньких» читаем: «Случались однако ж в городе важные происшествия, возмущавшие спокойствие целого населения. То появлялся оборотень, который по ночам бегал в виде огромной свиньи, ранил и обдирал клыками прохожих; то судья в нетрезвом виде въезжал верхом на лошади и без приключений съезжал по лесам строившегося двухэтажного дома, то зарезывался казначей, обворовавший казначейство».

И после этого уже чем-то родным и знакомым веет от пильняковского «Голого года», когда автор описывает провинциальную идиллию: «События в городе бывали редки, и если случались комеражи вроде следующего:

Мишка Цвелев — слесарь — с акцизниковым сынком Ипполиткой привязали мышь за хвост и играли с нею возле дома, а по улице проходил зарецкий сумасшедший Ермил кривой и — давай в окна камнями садить. Цвелев — слесарь — на него с топором. Он топор отнял. Один околоточный Бабочкин справился: Мишку потом три дня драли.

Если случались такие комеражи, то весь город полгода об этом говорил. Раз в два года убегали из тюрьмы арестанты, тогда их ловили всем городом».

Новиков — Лажечников — Пильняк. Их труды охватывают две с половиной сотни лет, а иногда кажется, что некоторые страницы написаны одним и тем же автором. Впрочем, разве это удивительно? В Коломне — особая аура; любой литератор невольно попадает под её обаяние. Проходит краткое время — и незаметно его творения становятся частью того самого коломенского текста, о котором так полюбили говорить наши литературоведы. Для кого-то коломенский текст — литературный термин, а для меня и моих коллег — реальность, особая форма «духовной материи», в которой все мы живем и влияния которой не можем не чувствовать.

И то, что я начал разговор с Новикова, конечно же, не случайно и связано не только с определённой датой. Николай Иванович Новиков не чужой для Коломны человек. Он родился в селе Авдотьине Коломенского уезда. И, уже став знаменитым, часто приезжал в Коломну, тут распространялись его книги. В числе его друзей и сотрудников был настоятель Успенского собора отец Василий Протопопов. Крепкие узы дружбы связывали Николая Ивановича с последним коломенским епископом Афанасием (Ивановым), и Новиков приезжал в Коломну поддержать Владыку в трудную пору гонений.

Коломенский Арбат, его храмы и старинные усадьбы помнят ту драматическую обстановку, которая царила в городе в 1799 году, когда закрывали Коломенскую кафедру, и стихи, и слёзы прощания, и добрые слова, сказанные уезжающему архипастырю здесь, недалеко от храма Николы-на-Посадьях, в доме купца-книгочея Суранова.

От века восемнадцатого до века двадцать первого проходит коломенская литературная тропа. На наших глазах ХХ столетие стало прошлым веком, и времена Бориса Пильняка представляются чем-то далёким. Начало 20-х годов — уже история. Но как прежде ярки и незабываемы причудливые образы, вызванные к жизни искусством писателя.

Вот уже 110 лет исполнилось со дня его рождения. Но всё так же его творчество вызывает обострённый интерес и споры, и снова в Коломне в этом год соберутся пильняковеды, и вновь придут они на Посад — к дому Пильняка.

Сейчас трудно представить, но было время, когда Коломна могла утратить этот замечательный памятник. В 70-е годы дом Пильняка предполагали снести и на его месте устроить молочную кухню. К счастью, наш краевед-летописец А.И. Кузовкин предотвратил это варварство. Помощь ему оказал А.П. Ауэр, который опубликовал в «Коломенской правде» статью о творчестве Пильняка. И в восьмом номере «Коломенского альманаха» напечатан материал профессора А.П. Ауэра, подготовленный к юбилею писателя. Здесь же помещены воспоминания дочери писателя — Натальи Борисовны Соколовой о коломенских годах Пильняка. Не торопитесь пролистать эти страницы, вчитайтесь в них. И грозная атмосфера начала двадцатого века вновь повеет, словно и не было прожитых лет. Таково уж волшебное свойство литературы.

 

 

*

Классику русской поэзии Михаилу Лермонтову в этом году исполняется 190 лет. И конечно, мы не могли сделать вид, будто лермонтовская дата для Коломны не существует. И не только потому, что его творчество оказало определяющее влияние на многих коломенцев. Как тут ни вспомнить стихотворение Константина Петросова «Корнет»:

 

Ты мне близок тёмными глазами,

От которых некуда уйти,

Ты мне близок дерзостью желанья

Выбирать неторные пути.

 

Нынешняя ситуация российского безвременья разительно совпадает с периодом 1840-х годов. И лермонтовское презрение, лермонтовская горечь, возмущённое гражданское чувство очень уместны сейчас, чтобы встряхнуть нас, пробудить совесть, помочь выйти из нравственной летаргии и сделать для Родины что-то полезное и духовно необходимое.

 

 

*

Восемь номеров — приличная дистанция. Можно подводить некоторые итоги. Пожалуй, настала пора погромче сказать о том, что всем и так известно. «Коломенский альманах», в особенности последние его номера, никогда не увидел бы свет, если бы не глава города — Валерий Иванович Шувалов. Книгоиздание — дело по нынешним временам и хлопотное, и дорогое. И то, что город находит возможность каждый год выделять средства на издание «главной книги года», говорит о многом.

В этом году нашему градоначальнику исполнилось пятьдесят лет. Больше половины жизни отдано Коломне. Перемены в городе очевидны даже скептикам. Ухоженные улицы, цветники, таинственное ночное освещение, которое превращает вечную Коломну в волнующую сказку, — только их внешние проявления. Внутренние — более глубокие: серьёзное отношение к вопросам культуры, реальная поддержка достойных проектов, стабильно работающие предприятия, забота о благосостоянии горожан, молодёжная и спортивная политика.

Волевое лидерское начало, мощный государственный ум, уважение к людям, непрерывная учёба, работа с полной отдачей, не считаясь с личным временем, без экономии сил, — основополагающие черты, тот фундамент, на котором построена личность выдающегося человека с богатым внутренним миром.

Когда шла подготовка к выборам главы города, мы не сомневались, что им снова будет Шувалов. Не только Валерия Ивановича, но и всех коломенцев можно поздравить с их выбором.

 

 

*

Наш раздел «Книга в альманахе» перестал существовать. С этого года он выделился в самостоятельное издание. Мы теперь начали выпускать свою библиотечку — «Коломенский книгочей». Вместе с альманахом будет выходить дополнительно одна книжка в год.

А «первой ласточкой» стал сборник коломенской поэтессы Татьяны Башкировой. Это имя хорошо известно коломенцам. Да и не только им. У Татьяны большая поэтическая биография. У неё сложился свой неповторимый стиль, не похожий ни на стиль Александра Кирсанова или Олега Кочеткова, у которых она училась, ни тем паче на обычную «дамскую поэзию», склонную к истерии и подражательности.

Башкирова не увлекается броскими эффектами, не злоупотребляет аллитерацией и необычной строфикой. Её стихи предельно просты, искренни, но за этой «приземлённостью» вдруг открываются не только черты лирической героини — взору предстаёт образ Эпохи, образ нашего времени.

 

 

*

С каждым выпуском альманах расширяет свои горизонты. Разве не парадокс, что такой крупный район современной Коломны, как Щурово, до сих пор почти не изучен? А ведь это древнее славянское село! Столетиями оно входило в Рязанскую губернию, и только в советское время посёлок включили в черту Коломны.

Сравнительно недавно наш автор Валерий Ярхо вплотную принялся изучать щуровские анналы. Его работу мы публикуем в этом номере, посвящённую, наверное, самому захватывающему периоду истории Щурова — рубежу ХVII и ХVIII столетий.

 

 

*

Конец апреля. С крыш сыплется настоящий серебряный обвал. У подтаявшего сугроба сверкает под солнцем радостный ручей. У Веры день рождения. Она сегодня выглядит особенной. В глазах будто васильки цветут. Вся светится счастьем. Я смотрю на неё и радуюсь.

Говорят, что у женщин всего три возраста: молодость, зрелость и «как вы хорошо выглядите!» У моей Веруши — пора особого женского очарования, пора расцвета красоты зрелой женщины.

 

 

*

Я принял самостоятельное решение (почти все члены редколлегии были против) опубликовать роман Михаила Маношкина «На исходе каменного века» полностью. Это шестьсот страниц в рукописи. Да, есть риск «утяжелить» восприятие тома в целом. Но дело даже не в том, что у нас есть определённые моральные обязательства перед умершим писателем. Если смотреть объективно, никто, кроме коломенцев, не взялся бы за публикацию его романа: Маношкин не принадлежал к числу «раскрученных» авторов. Хотя, чего уж говорить, таланта у него больше, чем у десятка авторов современного популярного чтива. Даже сравнивать неловко.

«На исходе каменного века» — лучше произведение Михаила Павловича. Помимо глубины и размаха, эта «первобытная Одиссея» обладает ещё и занимательностью. Иногда возникает иллюзия, что ты сам сидишь у древнего костра, видишь блики огня на стенах пещеры, таинственные знаки на скалах, переживаешь чувство опасности и захватывающей борьбы.

Сам писатель так говорил о своём романе: «Особое внимание я уделил взаимоотношениям людей и связи человека с природой. Не претендуя на абсолютность своих выводов, я видел главную цель в изображении светлых начал в человеке, в утверждении неизбежного торжества разума и созидания над силами разрушения и зла. Тревога в связи с вселенским неразумием в двадцатом веке побудила меня написать эту книгу. Спасение жизни на Земле — в спасении природы, отказе государств от всех средств, прямо или косвенно запрограммированных на разрушение. Люди лишь тогда заслуживают право на жизнь, когда согласно опускают вниз острия копий». Последнее его выражение я сделал бы эпиграфом к этой книге.

 

 

*

Так уж совпало, что наш литературный горизонт в восьмом номере альманаха распахнулся не только вглубь истории, но и будущее. Впервые уроженец Коломны Михаил Тюрин стартовал в космос. Очерк Анатолия Ивановича Кузовкина о коломенском космонавте открывает новую главу в истории нашего края.

От жилищ первобытных охотников (роман Михаила Маношкина) до космической станции развернулся коломенский путь.

 

 

*

Сколько лет пролетело над римским Форумом, над Пантеоном! Сколько тысяч раз вспыхивало и угасало закатное солнце за арками Колизея... Но до сих пор люди с восхищением поминают Вергилия и Горация и говорят о Золотом веке римской литературы. А ведь, в сущности, цивилизация обязана этой эпохой расцвета одному человеку — богатому и знатному римлянину Меценату, который не жалел средств на поддержку писателей — современников императора Августа. Как знать, может, филологи ещё назовут наше время золотым веком коломенской литературы. А ведь слово коломенских литераторов смогло прозвучать лишь благодаря пожертвованиям города и совершенно конкретных людей, живущих в этом городе. Слава и мир вам, ревнители русского искусства!

 

 

*

Первая моя книжка была посвящена памяти мамы. О ней же там был опубликован рассказ «Обида». Её голос до сих пор доносится до меня из той далёкой поры детства. Знакомый до боли. И эта боль вырастает в трагизм, в ощущение немой тишины на материнских устах. Я лишь теперь по-настоящему понял, сколько доброты было у матери... Только теперь...

 

 

*

Вспомнился небольшой кусочек из детства. Мне семь лет. Я в этот день получил первую свою оценку. И не какую-нибудь, а пятёрку! Жирную такую, словно её специально откармливали для меня. Не терпелось, конечно, показать маме. Она в то время лежала в роддоме. Вбегаю в больничный двор и зову её под окном той палаты, где она лежит. Вот и лицо мамы показывается. Я вытаскиваю из ранца свою драгоценную тетрадку, тычу пальцем в красную цифру и во весь голос «комментирую»: «Я пятёрку получил!» Мама понимающе кивает головой, а потом вдруг исчезает и снова появляется уже с каким-то свёртком в руках. «У тебя сестричка родилась!» — кричит она в форточку.

Я возвращаюсь домой, и у меня в голове смешиваются два события: первая пятёрка и рождение сестрёнки. И я не могу понять: чему больше радоваться?

 

 

*

Девятый выпуск альманаха получился глубинно-патриотическим. Он посвящён двум юбилейным датам: 625-летию Куликовской битвы и 60-летию Победы в Великой Отечественной войне. В бронзе и мраморе хранит Коломна память тех военных дней...

Ну а для самого альманаха этот номер имеет историческое значение. Начиная с этого выпуска, «Коломенский альманах» вводит обязательное употребление буквы «ё» в тех словах, в которых она есть по зафиксированному в словарях правописанию. Делая этот шаг, мы вслед за журналом «Народное образование», газетой «Литература», «Литературной газетой» и другими изданиями выступаем в защиту литературных норм русского языка.

Буква «ё» была предложена к употреблению Президентом Императорской Академии наук княгиней Е.Р. Дашковой в 1783 году для замены диграфа «iо». Впервые эта буква появилась в печати в 1795 году во втором издании книги И.И. Дмитриева «И мои безделки», затем, в 1796-м, — в «Аонидах» Н.М. Карамзина; использовал её в своей переписке Г.Р. Державин.

Интересно, что в Москве и на родине Н.М. Карамзина — в Ульяновске — установлены памятники букве «ё».

 

 

*

Есть некое таинственное волшебство в профессии библиотекаря. Книги, которые стоят на полках, — живые. Они шепчут свою загадочную повесть, они наполнены внутренним теплом и светом. Но не каждому дано услышать их мудрое слово.

У Елены Алексеевны Новиковой имеется такой талант — услышать голос книги, почувствовать её дыхание. Но у неё есть ещё и особый дар: она может донести безмолвный говор страниц до людей.

Двадцать пять лет отданы библиотечному делу! За этими годами — многочисленные встречи с читателями, творческие вечера «Гостиной @Коломенского альманаха#». Елена Алексеевна — член редколлегии нашего издания, верная и трудолюбивая помощница в малозаметном и черновом, но таком необходимом редакционном труде.

Сплетаются года в узорчатый золотой ковёр. Как перелив нежных колокольчиков, звучит слово «юбилей». Золото этих лет навсегда вплетено в тома «Коломенского альманаха», судьбы и свершения читателей.

Четверть века является Елена Алексеевна посредником между автором и читателем, выполняя высокую миссию — донести до читателей тепло и свет заветных страниц.

 

 

*

Перестало биться доброе сердце известного русского писателя, члена редколлегии нашего альманаха с 1997 по 2002 год Вячеслава Дёгтева. Он нередко гостил в старинной Коломне, каждый раз оставляя в память о встрече с древним городом свою новую книгу. Иногда их было даже несколько. И всегда в автографе стояли два судьбоносных слова: «Слава России!»

Всего сорок пять лет положил ему Господь Бог прожить на родной воронежской земле. Мощный писательский талант бывшего военного лётчика реализовался во многих его книгах. Писал он их ярко, размашисто, дерзко. Такой был у него и характер, который не всегда нравился литературным чиновникам.

Никогда больше мы не увидим и не услышим басистый голос «классика отечественной новеллистики», но уверены, что книгам Вячеслава Дёгтева суждена долгая жизнь в русской словесности.

В редакции нашего альманаха остались рукописи его рассказов с непременной чернильной пометкой под фамилией Дёгтев: «Печатать обязательно с буквой ё». С этого номера несправедливо забытая буква пришла в наш альманах не только в его фамилию, но и во все тексты.

 

 

*

Уже девять столетий живёт Коломна на страницах книг. Коломенский текст — ровесник Москвы, ровесник России: ведь начинался он с великих памятников древнерусской литературы — Лаврентьевской летописи, «Задонщины», «Сказания о Мамаевом побоище».

«Коломенский альманах» собрал вокруг себя тех, кому дорого слово о Коломне, слово о России, кто стремится сохранить традицию коломенского текста. Прозаики, поэты, историки, искусствоведы, краеведы создают этот коломенский текст, а щедрые душой друзья и помощники альманаха помогают воплотить на его страницах Слово, без которого — истинно — не может быть у нас ни Памяти, ни Надежды.

 

 

*

Я считаю, что моя жизнь удалась. Я хотел быть писателем — и у меня это получается. Семь книг на книжной полке — это мои. Их даже можно потрогать руками, ощутить через обложку тепло моих мыслей. Мне есть чем похвастаться.

Я издаю альманах, книги. Честно говоря, такой прыти я от себя не ожидал. Моя работа нравится людям. Значит, как издатель я тоже состоялся.

Говорю правду — я счастливый человек. А кто такой счастливый человек? Это тот, у кого получается. А получается только у того, кто начатое дело доводит до конца, не бросая на полпути. Неважно, что ты станешь делать — писать книги, петь, танцевать или заниматься политикой. Но если ты доведёшь дело до конца, то у тебя обязательно всё получится, и ты станешь счастливым. Может быть, не навсегда, а на миг, но это тоже замечательно!

 

 

*

«Коломенский альманах» стал летописью современной жизни Коломны. И если перелистать все его толстые книжки, то можно услышать дыхание нашего времени.

Наш альманах, конечно же, не агрессивен, но твёрд. Он сохраняет своё культурное достоинство. Он создаётся по законам любви — любви к русской литературе и человеку, своей Коломне и своей России.

 

 

*

Надо верить себе. Надо верить в себя. Надо слушать себя в себе. И не задавать вопрос: а получится ли? Надо не бояться жизни. Просто жить. Если не получается с кем-то прожить свою жизнь — надо уходить с того пути. Жизнь обязательно что-нибудь предложит взамен. Всё, что ни происходит в жизни, всё к лучшему. Это вначале кажется трагическим. Жизнь — это поток, и он обязательно вынесет вас к чистому и светлому берегу.

 

 

*

С ХIV столетия славится Раменье... Здешними вотчинами владели великие князья и цари московские, высшее столичное боярство. Но не только историей, церковными святынями и старинными мануфактурами гордится раменская земля. Проникновенная и величавая краса подмосковной природы — вот что издавна влекло сюда людей искусства.

Прекрасное Борисоглебское озеро, таинственные леса и парки, широкие равнинные просторы... На этой благословенной земле отдыхал от столичной суеты А.И. Куприн, здесь жила и похоронена замечательная певица Е.П. Лунина-Риччи. А в раменской Масловке была дача И.А. Бунина, где великий писатель устраивал свои «Литературные среды».

Имя Бунина особенно дорого нам. Наверное, никто с такой человечностью и в то же время так утончённо не говорил языком русской новеллы. Рассказы о любви («Митина любовь», «Солнечный удар», сборник «Тёмные аллеи»), философские новеллы и необычная по жанру «Жизнь Арсеньева» вместе с другими произведениями Бунина обогатили русское и мировое искусство ХХ века.

Сейчас, когда отечественная литература залита мутным потоком так называемой чернухи, всё важнее становится значение русской провинции, в которой ещё сохранился дух высокого искусства. Пришла пора возродить традиции нашей классической новеллы.

 

 

*

«Коломенскому альманаху» — десять лет. Это наш первый юбилей, первая веха, дающая право оглянуться на пройденный путь. Десятилетие, в сущности, небольшой срок, особенно перед лицом многовековой коломенской истории. Но эти годы пришлись на переломное время, когда страна стала другой, и народ её изменился. Как мы жили в эпоху надлома? Парадоксально, но именно в самое трудное с экономической, да и с психологической точки зрения время культурные силы Коломны консолидировались. И на свет появилось литературно-художественное издание, которому трудно подобрать аналог в истории не только нашего города, но и всего Подмосковья.

За время издания на наших страницах опубликовано девяносто прозаических произведений (среди них — два романа и десять повестей). Увидели свет сочинения более ста поэтов. Литературно-краеведческие публикации открыли целые пласты коломенской истории. Летопись земли коломенской воссоздаётся на наших страницах и изобразительными средствами — в каждом выпуске блестящие фотоработы, живопись и графика — и современная, и отделённая от нас веками.

В сочетании времён — наша главная особенность. Мы осознанно стремились и стремимся к изучению прошлого. Так лучше понимаешь логику истории, свои собственные истоки. К тому же соседство с классикой обязывает к более строгому отбору материала. Прекрасные, прошедшие через сито времени вещи устанавливают высокую планку для современных материалов.

Не нам определять, кто из нынешних литераторов войдёт в самую сердцевину «коломенского текста», а кому суждено остаться лишь незначительной заметкой на полях. Мы и не стремились к «выставлению оценок». Здесь лучший судия — время. Но мы хотели, выражаясь языком археологов, дать точную стратиграфию культурного процесса, своеобразный разрез, на котором чётко видно, как сменяются культурные традиции и стили, как растёт и развивается душа города.

Десять лет — достаточно весомая дата, чтобы поздравить всех авторов «Коломенского альманаха» и поблагодарить их за самоотверженную и бескорыстную работу в нашем, увы, безгонорарном издании. И это прекрасный повод ещё раз выразить признательность нашим меценатам, особенно администрации города, чьей помощью альманах поддерживался все эти десять лет.

У нас появилось множество постоянных и вдумчивых читателей — самое главное наше приобретение. Крепкое братство друзей «Коломенского альманаха» входит вместе с нами в следующую декаду!

 

 

*

Есть такое загадочное слово — ноосфера... Это некая духовная оболочка Земли, созданная силою человеческого разума. В масштабах планеты она ничтожно тонка, почти неразличима. Но именно она придаёт смысл всей Вселенной.

И у Коломны есть своя ноосфера. Она создана трудами давно ушедших писателей, художников, музыкантов. Её приумножают и ныне живущие мастера. Но в наше время культурная и созидательная жизнь города невозможна без поддержки меценатов.

В нынешнем году поддержка «Коломенского альманаха» важна вдвойне. Во-первых, этот выпуск — десятый, юбилейный. Во-вторых, 475 лет назад было завершено строительство Коломенского кремля — выдающегося памятника русского оборонного зодчества. И для коломенских писателей и учёных этот юбилей особенно символичен.

Наш альманах — тоже кремль, только эта крепость — духовная. И её строители — искусные мастера слова. И как необходима поддержка этого невидимого строительства!

Вот уже десять лет с нами наши неизменные меценаты: Л.П. Рыбалка, Э.Н. Тумеркин, М.Я. Арензон, С.А. Астапов, Н.Н. Дранеева.

А всех добрых людей, которые жертвовали на альманах, и перечислить трудно.

Редколлегия благодарит добрых и мудрых горожан, оказавших финансовую помощь в издании юбилейного номера.

Мир вам, славные земляки!

 

 

*

Событие! Вышел в свет десятый номер «Коломенского альманаха». Это наш большой литературный праздник. Я всегда верил в коломенский литературный прорыв. Ведь должно же было что-то прорасти из обстоятельств нового времени. И проросло! Десять пышных колосьев. Каждый колосок навсегда останется яркой памяткой о нас и о нашем дне.

 

 

*

Нас с Верой объединяет ещё и весна. Вера родилась в апреле, я — в мае. Она — когда цветут подснежники, я — когда распускается сирень. Её судьба находится в созвездье Тельца, моя — в созвездии Близнецов. Опять же — Телец, Близнец — рифма.

Куда ни кинь, везде на нас падает тень друг от друга. Несмотря на то, что я ворвался в её жизнь на закате своей...

 

 

*

Первый номер альманаха был посвящён 820-летию Коломны, потом было 825-летие... И вот «Коломенский альманах» отмечает 830-летие родного города.

Мы поздравляем тебя, Коломна, с этой великой и праздничной датой. Немного наберётся на Руси городов с такой давней и царственной историей. 830 лет назад летописцы впервые занесли твоё имя на исторические хартии. И с тех пор, столетие за столетием, струилась вязь твоей жизни, плелась кольчуга кремля, белыми жемчужинами восставали духовные оплоты.

Мы помним кровь русских воинов, защищавших у твоих стен остатки Рязанского княжества и границу великого Владимира в январе 1238 года. Мы помним, как вступал в город через Пятницкие ворота благоверный князь Даниил, присоединяя твои земли к Москве. Мы помним рати Димитрия Донского и чтим сынов твоих, чьими трудами украшался твой лик. Словно великая княгиня, убрана ты в узорные ризы старинных построек. Твои ремесленники и купцы, твои мастеровые разнесли славу о тебе по всей России и даже за пределы её.

От искусных средневековых мастеров слава твоя дошла до времён Петра Великого, когда наш люд строил питерскую Коломну, а потом и до века двадцатого, когда коломенцы ковали столичный Дворцовый мост. О Коломне грохочут по всей Европе твои станки и тепловозы. И если раньше в твоих кузницах делали брони и копья, то теперь Отчизну хранит ракетный щит, скованный твоими сынами.

Мы поздравляем тебя, Коломна, мы поздравляем твоих талантливых жителей с Днём славянской письменности и культуры, столицей которого ты стала в нынешнем году. И заслужена тобой эта почесть! Неисчислимы сокровища духовной культуры, литературы, искусства, скопленные тобой за столетия. И мы гордимся тем, что частица и нашего труда вложена в твои богатства.

Вот уже более десяти лет издаётся «Коломенский альманах». По сравнению с восемью столетиями это, казалось бы, немного. Но для того переломного времени, в которое мы живём, когда меняется социальная структура, да и вся жизнь общества, десять лет — это целая эпоха. И мы, не стыдясь, можем сказать, что за этот срок не уронили твоего имени.

Трудами твоих прозаиков и поэтов, заботами щедрых меценатов голос твой, прежде почти неслышный, зазвучал ясно и отчётливо. По всей стране, как дорогой подарок, передаются книжки альманаха, а за его нарядной обложкой хранится запечатлённая навеки твоя душа. Мы рады тому, что и некая наша заслуга есть в твоём сегодняшнем празднике.

Два памятника возвысились над коломенской землёй в этом году: князю Димитрию Донскому и братьям-просветителям Кириллу и Мефодию. Это, конечно, очень важно для Коломны в архитектурном плане, потому что до сих пор город не имел монументов, достойных его истории. Но сегодня хочется подумать о духовной связи этих памятников. Великий князь Московский, собирающий войска на битву, и два равноапостольных брата, воздвигшие священный крест над просторами Москвы-реки... Что общего между ними?

Есть, есть эта общность! Ибо Куликовская победа стала торжеством не оружия, но духа. Без тех драгоценных словесных семян, которые были брошены на славянскую почву, не поднялась бы великая русская культура, не возвысилась бы русская душа. И нынешний праздник — свидетельство глубинного единства нашей государственности и культуры.

Об этом звонят коломенские колокола, об этом поют великие хоры, об этом говорят поэты и учёные. День славянской письменности и культуры вызвал всплеск духовной жизни. Давно Коломна не видела стольких выставок, новых книг, художественных альбомов...

Совсем недавно археологи нашли в твоих глубинах остатки поселения каменного века. Это одно из древнейших человеческих обиталищ на территории России. Из палеолита, из дали десяти тысяч лет и до космонавта-коломенца, который дважды покорил околоземное пространство, пролёг твой путь.

И мы поздравляем тебя, Коломна, с прекрасным праздником! Пусть мир почиет над тобой и твоими гражданами, созидающими для потомков славу Отчизны!

 

 

*

Часто слышишь: «литературная провинция». По-моему, в этом термине есть какая-то искусственность, если не ложь. Так же, как «коломенский прозаик». Звучит, как «курский соловей». Я думаю, понятия провинции и захолустья в культуре не существует. Не мною уже сказано: искусство — оно или есть, или его нет. Без всякого на то территориального деления. Творец — он «перекати-поле», его единственные якоря — язык, культура. Ему безразлично, в какой точке пространства существовать.

 

 

*

Мне нравятся те писатели, в произведениях которых присутствуют правдивость и искренность. Где писатель не фальшивит, а мужественно отражает тот мир, в котором — и с которым — он живёт. И то, как он живёт. Не надо выдумывать сюжеты, «закручивать» их: надо просто мыслить людскими судьбами и о людских судьбах, сплетая с ними и свою собственную.

 

 

*

Человеческая культура — это единый процесс. Близких по духу следует искать не только вокруг себя: их можно найти и в более обширном пространстве и времени. Эрнест Хемингуэй, Иван Бунин, Рюноскэ Акутагава, Михаил Шолохов, Леонид Андреев, Александр Куприн, Уильям Сароян — дорогие для меня имена. Но нельзя отрицать и то, что единство культуры не есть однообразие. Единая культура может существовать лишь при множестве граней, у каждой из которых должен быть свой оттенок.

 

 

*

Были на Руси деревянные кремли. Вкопанные в плотный земляной вал, высились сплочённые срубы бревенчатых стен, сурово громоздились проездные ворота с коваными створами, а над входом взирал из глубокого киота озарённый лампадою образ Христа. Там, внутри, шла своя жизнь, строились дома и храмы, трудились ремесленники. Набеги врагов обжигали эти стены, время выглаживало их ветрами и снегами, но плоть кремля только становилась прочнее, каменела от протекших лет, приобретая цвет чернёного серебра…

На такую крепость похож Леонид Бородин. Он родился в суровое время, в тридцать восьмом, в Иркутске. За участие в нелегальной студенческой организации был исключён из университета. Но всё же высшее образование получить удалось; по окончании пединститута работал преподавателем истории и директором средней школы.

За участие в деятельности Всероссийского социал-христианского союза освобождения народа был арестован и осуждён в 1967 году на шесть лет.

Второй арест последовал в мае 1982 года, и на волю Бородин вышел только в 1987 году. Но ни преследования, ни мордовские политлагеря не сломили творческой воли. Только строже становилось лицо, только крепче делался кремль души. В этой крепости поселился целый народ — герои его повестей. Бородин не раз публиковался за границей, но вовсе не для того, чтобы с диссидентским посвистом поселиться в «тёплых краях». Он остался на Родине, продолжил литературную работу, с 1992 года возглавил журнал «Москва». Леонид Бородин — не чужой для Коломны человек. Он бывал здесь и в ту пору, когда собирал материал для повести о Марине Мнишек — «Царица Смуты», и потом, когда приезжал в наш пединститут рассказать о своей работе.

Был он и в Доме Озерова, на первой презентации «Коломенского альманаха». Тот номер вышел в издательстве @Советский спорт#, и, чего греха таить, напартачили там здорово. Помню, тогда Бородин сказал мне: «Слушайте, что вы прозябаете в @Советском спорте#? Идите к нам, в @Москву#».

И с тех пор уже десять лет мы связаны с «Москвой» не только в издательском, но и в творческом плане.

Вот так мудро и просто решилась судьба альманаха. На всю жизнь. Журнал «Москва» для нас не только ориентир — он светлый маяк, к которому держит путь наш альманах.

 

 

*

Иногда в литературных кулуарах продолжает всплывать вечный вопрос: имеется ли разница между стихами, написанными женщиной и мужчиной, — в биологическом и психологическом аспектах? На мой взгляд, такое различие всё же существует, и в первую очередь — в интимной поэзии. Мужчина — восхищённый певец, выражающий и воплощающий страсти свои. Вот, например, стихи Олега Кочеткова:

 

Как полынно тебя целовал,

Как медово меня целовала!

Был твой рот запрокинутый ал.

И душа моя к Богу взывала.

 

А вот Татьяна Башкирова. Она женщина, хранительница близости двух существ; ей — разгадывать нюансы души, а её любовные мечты есть мера ответственности за будущее:

 

Унесло покой апрельской ранью.

Стынет дом без моего тепла.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

В ночи твоё дыханье горячо.

Шальным ветрам ты даришь стены дома,

Чужой судьбине — мужнино плечо.

 

На интимной поэзии Татьяны Башкировой лежит печать стыдливости и гордости, её самостоятельности и великой отзывчивости. Она никого не обременяет своими переживаниями, а просто делится своими бедами.

 

 

*

Люблю наблюдать со стороны за Вадимом Квашниным. Это не хлюпик в очках, а пахарь земли Русскойх. Он всегда погружён в свои мысли, даже когда кругом все веселятся. Он весь налит земным притяжением.

Лукерьино — это его поле, его русская земля, которую он вспахивает и с любовью описывает. Много борозд проложил он на своей земле, и сейчас мне кажется, будто держит он в руках три дымящихся каравая. Это первая книжечка стихов «Русское поле», позднее — «Доставшийся путь», и вот недавно — «Я — бродяга». Во всех трёх нам представлен непростой мир поэта, полный красок и оттенков, радости и боли, жизненных будней и большой мечты.

Помню, как-то выходили мы из подъезда дома его сестры, и там, где стоит мусорный ящик, увидали груду сваленных в кучу книг. На мусор были выброшены Блок, Есенин, Маяковский, Твардовский.

— Интересно, а какие они себе книги оставили? — вздохнул он, оттирая их от пыли и складывая в свой пакет.

— А может, ничего не оставили, — высказал я догадку. — Просто очистили место под компьютер. Он для них теперь важнее книг.

Вадим зло сплюнул.

Мы долго шли молча. Вадим — чуть впереди, крепко прижимая к груди стопку спасённых книг.

 

 

*

Так получается, что для меня каждое новое произведение — это завершение каких-то необыкновенных приключений, переживаний и в то же время открытие... Это несмотря на то, что я, в общем-то, пишу про обыкновенных людей. Тех, с которыми вместе живу. Мне не приходится их выдумывать. Всех этих простых людей я очень люблю, но, конечно, не могу быть уверенным в том, что они понравятся и моим читателям.

Тем не менее писатель я зачастую жестокий. В хорошем смысле этого слова. Писательская доброта ведь не в счастливых финалах. Писать хеппи-энды приятно каждому, но совесть может позволить это, а может и запретить. Тогда и возникает эта пресловутая жестокость, и автор, любящий своего героя, делает больно и ему, и читателю, — потому что этого требует жизнь. Она бывает доброй лишь в редкие минуты хорошего настроения. И как неизбежное — с жестокостью в таких случаях обязательно связана писательская грусть. Поэтому в своих произведениях я часто бываю грустным.

 

 

*

Этот год стал для меня трижды успешным. Во-первых, всё-таки хватило сил издать десятый номер «Коломенского альманаха». Выпустил седьмую книгу прозы. И, наконец, осуществил давно задуманное: написал психологический детектив «Грешные деньги». Всё-таки только литература составляет мой мир, и в нём я за этот год стал богаче на целую Вселенную.

 

 

*

Не раз мне приходилось снимать севший на мель «Коломенский альманах» и отправлять его в дальнейшее плавание. Но всё это осуществлялось благодаря моим единомышленникам — бурлакам, которые вот уже столько лет находятся в единой упряжке. Несмотря на эту трудную и подчас каторжную работу, круг наш не распался и не только творчески не зачах, но стал ещё более полнокровным и многообещающим. Некоторые не выдержали, и с ними пришлось расстаться. Другие сажали наш корабль на мель или направляли его на гибельные рифы. От таких тем более пришлось отказаться. Остались лишь те, которые действительно искренне любят русскую литературу, свой древний город, Россию... Плечом к плечу работают со мной Роман Славацкий, Татьяна Башкирова, Вероника Ушакова, Александр Дудкин, Елена Новикова, Александр Сахаров. Я был бы очень огорчён и, может быть, даже стал бы творчески беспомощным, если бы лишился таких людей.

А наш издатель — журнал «Москва»! Здесь впору корректировать названия должностей сотрудников, участвующих в выпуске альманаха. Следовало бы указывать: самый ответственный секретарь Александра Григорьевна Васильева; художественная вёрстка Евгении Юрьевны Ерофеевой; творчески-исполнительный директор Владимир Васильевич Ковалев; сверхскоростной оператор компьютерного набора Мария Львовна Красильникова — столько любви и творчества вкладывают они в свою «техническую» работу.

 

 

*

Я вышел из поколения, которое росло после войны и на долю которого сполна досталось и голода, и холода. В школу я ходил в телогрейке, валенках и солдатской шапке-ушанке. Довольствовался самыми малыми радостями в жизни.

Моё поколение отмечено своими специфическими чертами — и, в частности, неудержимым стремлением к самореализации, к самоутверждению, к поиску себя на самых трудных дорогах, без снисхождения и жалости к себе. Стремление это объяснялось разными мотивами — так, мне рано пришлось задуматься над материальным положением — в четырнадцать лет я уже шкурил брёвна, вгоняя в свои мозоли «правду жизни». Но над всеми моими трудностями, ручаюсь, было именно это: найти себя.

 

 

*

Вся жизнь — сплошной сгусток событий. Хороших и плохих. Память, словно море, выплёскивает их на берег — волну за волной. Они цепляются за песок, и если успеваешь до следующей волны — то прочтёшь, а нет — так и смоет солёной водой твою частичку жизни. И как ни напрягайся потом, никогда уже не вспомнишь. Останется тебе только одна серо-жёлтая пена из морской пучины, с ракушками и щепками от утонувших кораблей.

Но бывает, иногда тебе всё же удаётся спровоцировать память воспоминанием, и перед тобой всплывает в парадоксальных переплетениях яркий кусочек небольшого события. Берёшь его бережно в руки и складываешь в коробочку. Там их уже много.

 

 

*

Несмотря на мои древние годы, судьба одарила мою жизнь трепетом любви и той неотвратимой силой, что связывает двоих. И в этой жизни на грани пронзительного счастья свалилась на нас отчаянная беда. Если слово «рак» читать в обратную сторону — получается «кара». Следовательно, эту болезнь надо воспринимать как расплату за какие-то грехи. Какие? Всю свою жизнь я старался жить по совести и по правде. Но, видимо, что-то было в моей жизни, где чаша весов перевесила не в мою сторону. Вера успокаивает меня... Но я-то понимаю, что мне осталось теперь только вспоминать то недолгое, но счастливое время, где так упоительно мне спалось с Ней и счастливо просыпалось. Даже при благополучном исходе остатки дней придётся жить в полдыхания, в полпочки. Но всё равно: спасибо Тебе, Господи, что Ты одарил меня последней любовью. С ней и умру.

 

 

*

Как ни прискорбно, но приходится сознавать, что впереди у меня осталось меньше годов пребывания на земле, чем позади. Боюсь ли я смерти? Несомненно, да. Одни (и таких большинство) больше всего боятся долгих и мучительных болей; другие не могут смириться с тем, что не успели достичь поставленных целей; третьих особо тревожит судьба скопленного за долгие годы добра. Меня же прежде всего пугает утрата своего тела; мир будет продолжать своё существование, а я — нет. Как всё-таки примириться со своей неизбежной участью и провести остаток дней в относительном спокойствии?

Нет другого средства, кроме веры.

 

 

*

Василий Розанов как-то заметил: «Каков же итог жизни? Ужасно мало смысла». Но зато всё-таки в человеческой жизни есть высшая справедливость. Помотало, покружило меня по бескрайним просторам бывшего СССР от Актюбинска до Риги, от холодной прибалтийской брусчатки до тёплого подмосковного разнотравья. Сколько людей перевидал, сколько профессий приобрёл — в том числе и самых экзотических! Со стороны посмотреть — получается какое-то хаотическое кружение. Но оказалось, что весь пёстрый путь прожит не зря: жизненный опыт стал материалом для творчества. Значит, свой смысл есть в биографии каждого человека. Надо только постараться понять его.