Отрывок из книги Сказки Ангелов

30


Глава вторая.
Ненависть, Арфа, Бог – Аллах, Адам – Ева.

     Ненависть – чувство тёмное, но я не умею лгать, и скажу, как всегда, искренне, иногда ненависть посещает моё сердце, хотя такого быть не должно, и тогда я ненавижу самого себя, причём зато, что я делаю, ведь понимаю, что всё ровно сколько бы добра я не сделал, сколько бы душ не спас, всё ровно меня осудят и если не сейчас, то через сто лет, но всё ровно найдётся тот, кто скажет: «Он шарлатан!»,  «Ты лично видел, как он это делал?», «Да он деньги гребёт лопатой!», или ещё что-то в этом роде, главное только что б ещё не хуже. И знаешь, я к этому помаленьку привыкаю, и то, как я отношусь к самому себе, это мне не мешает делать своё ремесло, вершить справедливость, делать добро и идти вперёд, и самым главным для меня из выше приведённого является идти вперёд, что заранее предусматривает в себе все предыдущие понятия.
     Я долго шарил по своей хижине, верней по всем её тайным углам, и вот, наконец-то, я её нашел, даже пыль ей не подвластна, последний раз я на ней играл в морозный вечер у фонтана, на набережной, напротив здания цирка, и тогда я был старее, но намного моложе, но всё ровно невзирая на свои качества, я любил, я просто обожал играть на арфе, и я играл,  я наслаждался её голосом и журчаньем фонтана у меня за спиной. И точно также я наслаждаюсь её голосом сейчас, за что мне так нравится арфа, то это только за то, что её струны натянуты до крайнего предела, и всегда готовы, несмотря ни на что, к безукоризненному звучанию, даже несмотря на то, что любое неосторожное движение аккомпаниатора может её просто убить. Да, увы, такая, к сожалению, судьба всего Божественного, но к счастью всего неубиваемого, непобедимого, неувядающего. Я прикасался к струнам, и рождались бури, и тогда я опять щипал струны кончиками пальцев, и бури усмирялись, а где-то в Европе шел дождь, я продолжал играть, и где-то рождались пророки и мессии, и где-то кончали жизнь самоубийством диктаторы и изуверы. Я с любовью протёр после окончания игры корпус арфы лимонным маслом, а затем досуха вытер новенькой байковой тряпочкой, и поставил аккуратно арфу на её теперь уже привычное место…
     Солнце над моей пустыней уже достаточно высоко, и отсутствие малейшего ветра говорит о том, что скоро моя стена известит меня о моём очередном госте. Я вышел за стену, ограждающую мой оазис от моей пустыни, и медленно опуская моё тело на  раскалённый песок, устремлял мои взоры и мои взгляды в невообразимую даль, которую от меня отделял слегка похожий на золотой, пустынный горизонт, и там на краю горизонта я заметил два силуэта, еле заметных, и медленно приближающихся к моей стене, и мне показалось в этот момент, будто моё обоняние уловило слегка лёгкий вкус перечной мяты. Я видел, как силуэты обессилено и спотыкаясь, изо всех сил приближались ко мне, но я также был уверен, что их сил надолго не хватит. И вот, я их уже зажав своими руками по обеим бокам моего туловища, несу к моей стене, несу к моему оазису, к своей хижине, ко мне, я их несу ко мне. Бросил я их в воду озера полностью обессиленных и потерявших веру на сохранение надежды своей, но видно, что вера не полностью была потеряна, потому что, когда фламинго мои налетели на них и начали дышать на них и дуть, и крыльями своими воду на головы их целебную лить, сердца их биться начали сильнее и ритмичнее, а правые руки их начали рефлекторно и интуитивно тела свои знамением полумесячным освящать, на подобие, как православные освящают тела свои знамением крестным. И  были они мокрые и живые, и вытирал я их тканями белыми и согревал кровь их словами тайными, и сканировал умело души их и надежды тайные, в которых ни одного желания не было. И когда пришли они в себя полностью и окончательно, и поняли, что цель их путешествия достигнута полностью, и кто перед ними в лице моём стоит, как бросятся они в ноги мне со слезами, плачем и
31
усердными прошениями о помощи в горе их, в горе их тяжком, да так искренне, что услышал я их и увидел причину страданий их повторно. Возложил я  руки свои им сначала на плечи, а затем на чела их и освятил их трижды знамением полумесячным сверху вниз, снизу вверх и сверху вниз, и сказал с любовью, поглаживая бороду свою, ведь без любви я и говорить то вовсе не умею:
    - Смотрите, дети Вселенские, смотрите, дети мои, насколько сильна любовь в слове, и насколько сильно слово в любви, и насколько сильна любовь, и насколько сильно слово. Смотрите, как бури, начинаясь, сразу отступают восвояси при виде любви и при слыхе слова, и первого во втором,и второго в первом. Смотрите, любуйтесь и изумляйтесь силой безмерной любви своей, ведь она и лишь только она исцелила хворь вашу, а я только указал вам на то, что и без меня вы уже знаете…
      Смотрел я вслед улетающим от меня ненадолго и уносящим в края родные две части сердца одного, фламинго двух моих, и сердца мои наполнялись солнцами и лунами, и счастью моему края я не видел и первый раз видеть не хотел, ведь опять таки по роду службы своей духовной давно мне ведомо, что там, в доме известнячном своём, где кактусы с бамбуком уживаются, через семь с небольшим месяцев придут к детям моим дети их собственные, чтоб на деле и примером собственным доказать родителям своим, что любовь – это страшная сила, сильней которой только Аллах, ведь одно из имён его до недавних пор тайным было «любовь», а не «ненависть», «месть» и «иноверие», ведь ненависть и месть присуща только сатанизму и ни одной другой Божьей вере, а термин «иноверцы» лично Сатаной придумано и в умы Исламские внедрено хитро, чтоб разрознить всех сыновей и дочерей Божьих в вере заранее одной, ведь Бог – Аллах, а Аллах воистину Бог, и не надо забывать, кого Мулла в молитве своей и в самадхи на небе у Аллаха своего однажды встретил.
     И возвращались фламинго мои, птицы вешние, и весть о них в разум мой и сердце коренья бесчисленные пустила. И любовался я закатом, и тем, как два аиста летят туда, откуда фламинго мои фиолетовые давно уж вернулись и за целью следующей, предыдущую цель уже давно забыли. И не хочу высокопарничать, если скажу, что удовлетворён я полностью работой своей, да и учителя мои, и владыки запредельные также удовлетворены работой и деяниями ученика своего, и видно, что не напрасно солнце всходит, а когда садится, то восход Луны наблюдает, не напрасно Тайга и Пустыня существуют, чтоб обитель давать таёжным лекарям и пустынным отшельникам, и не напрасно я тумаки и подзатыльники духовные там высоко от учителей  своих заслуженно получал, чтоб быть сегодня сотрудником пустыни святой и наблюдать с ней и над ней за таинством высшим, за мистерией Всевладычной – рождением двух галактик новых, двух прародителей цивилизаций новых и прототипов Божественных, абсолютных Адама и Евы.