Беседа с Анатолием Кимом

Порой судьба нам преподносит удивительные сюрпризы. К одним из таковых можно отнести встречу с удивительным человеком, одним из классиков современной русской литературы Анатолием Андреевичем Кимом. Астана, октябрь месяц… Смеркается рано. На улице, за витринным стеклом уютного ресторанчика на проспекте Республики зажигаются огни, с глухим шумом проносятся автомобили. В глубине ресторанчика за столиком сидят два человека и о чем-то тихо беседуют между собой. Это два писателя – Анатолий Ким и Роллан Сейсенбаев. О чем они говорят между собой? О многом. О сегодняшнем дне современной русской литературы, о ее дне завтрашнем… О том, куда идет человечество, и том, куда ему надо идти. Нам кажется, что некоторые мысли Анатолия Кима будут интересны читателю.

«О том, куда мы идем»
С распадом Советского Союза на пост-советском пространстве произошла некая суета. А когда эта суета несколько улеглась, оказалось, что внимание общественности к себе привлекла так называемая литература «постмодернизма», которую лично я просто не смог читать. Почему? Потому что меня, прежде всего, не устраивал уровень литературного языка и в основном из-за того, что языковая личность этих писателей оказалась настолько ничтожной по сравнению с теми языковыми личностями, которых явил миру наш удивительный двадцатый век: Бунин, Набоков, Булгаков, Платонов, Олеша, поздний Катаев. Основным, высшим проявлением литературы в двадцатом веке явилось появление писателей с самостоятельным языковым кряжем, хребтом. За границей, например, это: Фолкнер, Джойс, Камю, Кафка… Это, прежде всего, писатели с самостоятельным языковым миром. И масштабность языковой личности была характерной особенностью двадцатого века в его авангарде. Я далеко не всех перечислил из тех, которые проявились в мировой литературе как создатели своей системы литературного языка. Тоже самое было и у нас в России в перечисленных мною фамилиях. После произошедшего в России государственного и общественного переустройства рухнула система цензуры. Вроде бы литература получила свободу для самовыражения, но началась некая суета, когда начали ниспровергать прежних кумиров и классиков советской литературы, и все ожидали появления новой литературы, которая, питаясь соками свободы, должна была выдать какие-то небывалые по качеству литературные произведения и явить новых авторов. Но получилось так, что на первый план вышла литература с ничтожным уровнем языковых личностей, появились произведения писателей, которые захватили внимание сначала издателей, а потом и читателей, в содержании которых было много того, что раньше отсутствовало. Я имею в виду пост-модернистов. Создалась возможность реализовать все самое злое, все самое дурное, что есть в человеческой душе. В язык начала вкрадываться откровенная матерщина, в содержании произведений появились вещи, которые раньше скрывались, как постыдная тайна.



«О «русскоязычной» литературе»
Для меня термин – «русскоязычная литература» - не совсем понятен. Литература может быть только русской или какой-нибудь иной. Мне кажется, все, что создается на русском языке, является неотъемлемой частью русской литературы. Я – русский писатель и не могу согласиться с тем, что меня называют «русскоязычным писателем». В чем дело? У меня другого не было другого языка, кроме русского. Принадлежность писателя к той или иной литературе определяется только языком. Если в содержании его произведений или философии проявляется ментальность народа, который писатель представляет по своему происхождению, но пишет он на русском языке, то он является русским писателем. Дело в том, что человек, пишущий на русском языке, но принадлежащий к другой духовной культуре, располагает многим, что принадлежит другой нации. И это реализованное на русском языке дает порой в произведениях совершенно новые краски, и в тоже время - новое духовное наполнение, что выгодно отличает их творения от других. Этот термин – «русскоязычный писатель», придумали те «русские» писатели, у кого в творчестве не всегда все получается.

«О том, куда нам нужно идти»
В советское время двумя вечными темами, на которых зиждилось всеобщее творчество были темы Великой Отечественной войны и построения светлого будущего. В своем творчестве я никогда не эксплуатировал общие, «нужные» темы. Все мои проза строилась на темах других. Но в настоящее время, мне кажется, объединяющей темой для мировой литературы может стать решение онтологических проблем человечества. Поиск связи человека с Богом. Поиск того, насколько в себе человек имеет божественного начала, насколько он сохранил в себе его. Мне кажется, это то беспредельное поле, в которое может устремиться вся мировая литература и ее философские поиски. Потому что сейчас мы уже оставили и тему Великой Отечественной войны, и тему построения светлого будущего. Трагедия второй мировой войны заслонена трагическими событиями других войн, военных катаклизмов, а в светлое будущее уже никто не верит. Но люди живут, они чувствуют значительность своего существования в этом мире, и мне кажется, сейчас люди все больше и больше хотят найти свое бессмертное начало, свое приобщение к Творцу. И именно поиск своего родства с Богом – это, мне кажется, способно стать спасительным устремлением для человеческой мысли и может быть - выходом из сейчас создавшегося мирового кризиса духовности. Весь мир сейчас охвачен кризисом духовности. Надежда на светлое будущее с помощью объединения в какие-то политические формации – уже рухнула, накопление материальных ценностей – тоже, как показывает практика, не решает проблемы. Теперь весь мир понял, что все богатства планеты не могут дать человеку обыкновенного человеческого счастья. Весь пафос материальной цивилизации, как потребительского рая, это уже всем ясно – не является настоящей целью человечества. В настоящее время в социальном и политическом плане у человечества потеряны цели, перспектива и вера в возможность построения справедливого мира. Также сейчас уже всем ясно, что невозможно стать богатыми, сильным и технически оснащенными за счет бесконечной эксплуатации природы. Это тоже не принесет людям светлого будущего. Мне кажется, единственно, что остается человечеству, – это искать корни своего первородства с Творцом.

«В чем значение русской литературы?»
Если взять западную литературу: европейскую и американскую, то с ее самого возникновения она основывалась на интересной, поучительной истории. На том, что называлось приключением. Возьмем «Илиаду» или «Одиссею». Это удивительно интересные истории. Их можно назвать мифическими детективами. Это приключения. Олимпические приключения. Что-то там боги не поладили, из-за этого началась война. Идут события, события… В дальнейшей эволюции западной литературы пошли другие истории: «Декамерон», новеллы, романистика. И все это основывалось на историях. Все жило на том, что происходит с человеком и вокруг человека. В восточной литературе там тоже все строилось на интересных историях, но чисто мифических. В основе восточной литературы лежала волшебная фантастика. Те же самые истории, но которые происходили между кудесниками, волшебниками, потусторонним миром, приключения между людьми и призраками. Возьмите «Тысячу и одну ночь» и другие произведения ближневосточной литературы. Там сплошь занимательные, волшебные истории и приключения. То есть, там присутствует все та же событийность, но уже переложенная на мир джиннов, путешественников и волшебных существ. Русская литература со своего самого зарождения резко отличалась от всех других. Чем? С самого зарождения русская литература сосредоточила все свое внимание на человеке. На том, что он такое и что с ним происходит. Возьмите «Бедную Лизу», «Станционного смотрителя», «Шинель» - ну что это за герои, ну что такого с ними происходит? Ужасающего, страшного или интересного? Да ничего! Рассказывается о том, как маленький человек что-то переживает в своей маленькой жизни… Но оказалось, что этот интерес к человеку гораздо сильней воздействует на других людей. И во всей мировой литературе русская литература стремительно, за один миг, завоевала если не главное место, то одно из главных мест. Несмотря на то, что русская литература не явила миру никаких величайших идей, эпохальных образов, не отразила в себе чего-то, что связано с высочайшим полетом мысли, интеллекта человека, но она и ее художественный принцип: «Человек - интересен» оказался очень сильным, и она произвела такое впечатление во всем мире, оказала такое воздействие, что русскую литературу признала и полюбила вся мировая читательская общественность. Вот в этом заключается сила и значение русской литературы. Но с ее переходом на рельсы детективного повествования русская литература теряет свои позиции. И в суете этих постмодернистских литературных произведений она уже потеряла свои позиции и значение. Этот декаданс –  есть вырождение духа человеческого, его принятие знака сатаны. В этих произведениях рассказывается о том, как мерзок человек, как он жесток, мелок и безнадежен, - это ведь измена главному принципу русской литературы, который гласит: «Человек – интересен, потому что он хорош». А ведь этот принцип лежал в основе всей великой русской классической литературы, начиная от Карамзина, включая Пушкина, Достоевского, Льва Толстого, Чехова. К сожалению, вся эта могучая сила совершенно не унаследована теперешними писателями.

«Хочешь изменить этот мир, – тогда начинай с себя »
Я считаю себя учеником Льва Толстого. Когда однажды ко мне подошел один патриотически настроенный журналист и спросил: «Как вы можете себя называть учеником Толстого? Что общего у вас с Толстым? Есть взять все ваши романы, вы ни в чем не напоминаете Толстого…» Я ответил: «Тот ученик, который похож на своего учителя – это плохой ученик. Хороший ученик – это тот, кто взял от учителя самое значительное и самое главное - очень от него отличается. Потому что повторять учителя – это тоже самое, что не сделать ничего». Я себя считаю учеником Толстого потому, что я научился у него только одному: надо рассказывать о человеке, изначально видя в нем существо хорошее. Вот в этом для меня заключается школа Толстого: я хотел бы писать мир, как его писал Толстой, - мир в каких бы ситуациях он не был трагическим, но этот мир – хороший. Это мир – человеческий. Мир человеческий – это мир хороший. Не закрывая глаза ни на что, ни на какие трагедии. Ни на какие кровавые проявления наших неистовств. Вот в этом отношении я смело себя могу называть учеником Толстого и что я принадлежу к русской литературе. Толстой говорил: «Хочешь изменить мир, – измени сначала себя». Эти слова Толстого оказались пророчески верными - теперь уже об этом можно говорить. Ведь когда начинали действовать Ленин и Толстой, – это было время предреволюционное. В России два человека предложили обществу два пути. Толстой предложил путь личного самосовершенствования. Он говорил, что если каждый сможет изменить себя, если каждый сможет одолеть свое собственное зло, то все общество изменится. Ленин предложил другое: «Надо создать такие внешние условия, и тогда зло будет подавлено. Мы установим справедливость, мы уничтожим эксплуатацию человека человеком, все богатства будут принадлежать народу». То есть нужно изменить «внешний» порядок жизни и этим можно добиться построения справедливого общества. Теперь мы видим, что это не так. Порядки были установлены. Никто ничего не сможет сказать против основных принципов коммунизма. Но только они это решили делать не таким путем, как предлагал Толстой. После кризиса идей Ленина, после их полного фиаско, теперь мы можем сказать, что переделать этот мир нам осталась всего одна возможность. Когда люди переменятся внутри себя, тогда переменится мир вокруг них, и общественное устройство и межчеловеческие отношения.

«Писать, что подсказывает внутренний голос»
Да, темп жизни убыстряется. Но писатель должен писать не то, что интересно читателю, вписываться в его временные возможности. Надо писать романы, надо создавать и короткие вещи. Если говорить о рыночной литературе, о том, чтобы создавать вещи, которые читатель за неимением времени мог бы прочитать в автобусе или метро, это - может быть. Уже делается так, что на кассету записываются пересказы, скажем, «Войны и мира» и по дороге в автомобиле человек знакомится этим произведением. Писатель не должен зависеть от потребностей читателя, от его образа жизни. Все гораздо проще и гораздо серьезней. Писатель пишет то, что подсказывает ему его внутренний голос: роман ли это или рассказ. Писатель не должен зависеть от рыночных законов.



«Двуязычие – это огромное преимущество»
Меня очень многое связывает с казахской культурой. Много-много лет назад в Москве Роллан Сейсенбаев привел ко мне своего друга – молодого писателя Оралхана Бокеева. Он был не намного моложе меня. Роллан дал прочитать его подстрочные переводы и когда я воочию смог познакомится с Оралханом Бокеевым, я увидел в нем замечательного художника, писателя. И тогда же я начал переводить его произведения, которые очень хорошо прозвучали среди русских читателей, они также были замечены за границей. Это действительно замечательный писатель – Оралхан Бокеев. Я его для себя определил так – казахский Кнут Гамсун. Мне очень печально, что он так рано ушел из жизни. Когда я приезжаю в Казахстан, мне его очень не хватает, очень. Потом я переводил повесть Толена Адбикова «Отцово прощание». Повесть совершенно пронзительную, характерную для казахской литературы. Она тоже очень хорошо прозвучала. Недавно я перевел дилогию Абдижамила Нурпеисова «Последний долг». Этот роман был эпическим, но одно меня очень заинтересовало. Я впервые увидел в казахской прозе примененный метод «потока сознания». Для меня это было неожиданно, потому что Абдижамил Нурпеисов – писатель, который принадлежит к старой формации. И вдруг он мне дает такую рукопись. Там все происходит в системе «потока сознания»: в своем произведении автор не живописует эпически, как это делалось традиционно. В его произведении действие происходит в течение дня и ночи на льдине, которую оторвало и угнало от берега. Все это сделано именно с помощью метода «потока сознания».  В этом произведении Абдижамила Нурпеисова с помощью метода «потока сознания» был применен еще один интересный прием: когда «поток сознания» реализуется в виде обращения к самому же себе. Я очень люблю форму. Я в литературу пришел из живописи. А в живопись я пришел, когда все узнали, все были потрясены импрессионистами, постимпрессионистами: живописью Пикассо, Сальвадора Дали. И для нас молодых художников было задачей именно обрести новую форму, писать по-новому, найти свой новый рисунок, метод изображения. Когда я пришел из живописи в литературу, для меня была та же задача: мне всегда интересно, когда я вижу новую форму. И мои интересы были сполна удовлетворены великим авангардом литературы двадцатого века: творчеством латиноамериканских писателей, французских и японских авторов. В казахской литературе есть что-то родственное русской литературе. Это такая значительная черта, как интерес к человеку. Вот это и роднит русскую литературу и казахскую. Возьмем Гумилева. Его философия пассионарности и евразийства родилась от этого духовного родства Степи и Руси. Здесь наше роднение, здесь мы можем понимать друг друга, здесь наши общие духовные интересы, здесь и находится то, что роднит казахскую литературу и русскую. Вот я держу в руках журнал «Аманат», издаваемый Ролланом Сейсенбаевым. Между Казахстаном и Россией уже давно прерваны культурные связи. Этот журнал выходит на русском языке, и я вижу, что находится в программе реализации этого журнала. Я вижу здесь всех писателей мировой литературы. Всех писателей, которые создали эту великую литературу двадцатого века, основанную на создании своих языковых материков, горных кряжей. Литература двадцатого века, в ее классическом выражении, является литературой языковых систем. Все эти писатели в этом журнале наличествуют: Эрнест Хемингуэй, Абиш Кекилбаев, Борхес, Герман Гессе, Кобэ Абэ, Абдайк, Гарсия Маркес и многие другие. Меня радует, что в Казахстане создалось такое издание, которое трудно переоценить. В России в советское время было такое издание, как «Иностранная литература». Теперь, к сожалению, нет такого издания, которое сосредоточило бы свое внимание на шедеврах мировой литературы в ее авангардном проявлении. То, что было в двадцатом веке авангардом, литературным ноу-хау, теперь уже стало классикой высочайшего уровня. В журнале я вижу тот же принцип отбора классических литературных произведений двадцатого века в их авангардном значении. Это большое достижение для казахской культуры, которая свободно владеет двуязычием – русским и казахским. Насчет двуязычия есть много разных мнений, но одно мне кажется несомненным. Двуязычие является не пороком, а является огромным преимуществом для культурного человека. И страна, народ которой владеет двуязычием, через такие издания как «Аманат» получает очень много ценного от мировой культуры. Ведь это же все остается в республике, и ареал казахской культуры увеличивается на эти колоссальные пространства здесь перечисленных писателей.