Цыплячий бунт

" Истинно, истинно говорю вам: слушающий слово Мое и верующий в Пославшего Меня имеет жизнь вечную, и на суд не приходит, но перешел от смерти в жизнь. Истинно, истинно говорю вам: наступает время, и настало уже, когда мертвые услышат глас Сына Божья и, услышав, оживут"


 !!!


  "И настало уже", "Услышав, оживут"... Стремление из смерти в жизнь, возможность воскрешения ...  для тех, кто знает шифр, имеет веры ключ.
Лишь только верующие?  Но чтоб поверить, нужно полюбить всем сердцем, всей душой... всем разумением.
Тогда, скорей живые,  рвущиеся в жизнь. 

---

Для поспевания борща, его необходимо кипятить...

 "Десять суток цена, кто назначил её?
Вот мелькнула спина, и поднялось цевьё...
Сухо щелкнул затвор, обернулся ЗК.
- Сука - выдохнул он и взглянул в облака...
А вверху пустота, лишь вдали за рекой
 покатилась звезда, полетела звезда,
словно в отпуск домой..."
 (Кучин -  "Человек в телогрейке").

Да что ЗК,  иной вот случай -  Тихоокеанский флот, матрос срочной трехгодичной службы, из части совершил побег, прихватив автомат с патронами. Догнали, обложили, штурмовали...   Ответ его был одиночным  - как, оказалось, застрелился.  Как позже выяснилось - получив телеграмму о болезни матери, домой просился, откозыряв и встав по стойке "смирно", глазами "пожирая" военного чинушу.  Не отпустил. Какой то смотр ожидался строевой, а может, праздник  приближался... 


И этот выстрел...  нажатием на спусковой крючок, отказывает  страшной сей задачке в её нетерпеливом разрешении. Листок тетрадки с двойкой  вырывает,  выкидывает книжку недочитанной, и человека, опыт, обращает в "пшик". Продолжим же задачу трудную, за выстрел ...   


 ... Сухо щёлкнул затвор, обернулся ЗК... Преследователь, гонимый рвением, один. Скорость вылета пули из ствола метров 300 в секунду, да пусть хоть тысячу.   Куда быстрее мысль...  тем более что сердце матерью болит...  тем более -  надежда греет.  Что  умирание, когда родившая манит?   
Рывки, уклоны в стороны, дрожания рук ефрейтора - всё мимо, мимо, усталость, спешка,  семь патронов... и  рукопашная. 
И лыжи на ногах, глубокий, рыхлый снег, удары кулаками в мягкое, в фуфайку, в землю, в воздух...  зубами в валенок... 
и наста толщина, отсутствие опоры, тяжесть тела, бессилие убить, и невозможность победить...
и уходящий рокот сердца...
и отрешённость…
тишина... 


Под равнодушной мудростью печальных звёзд, в мерцание сочувствующих их слезинок, поверх потрескиваний вееток и стоволоов, по-над пыхтением и криками парниишек, пугая сов, одолевая луунный свет, сметая снег с еловых лап красивым, самоцвеетистым узором,  их мысль дыхаанием изнемогала, но, тем не менее, рослааа до сказочных небес...  распространяялась...  удаляяялась. И торжествующщщим канооном таяла в выси - Я отхожууу, и будете искааать Меня... не смоожете...   во грееехе вааашем...


---


Вопрос на засыпку - Почему инквизиторы  еретиков,  верующих чуток не так, как инквизиторы, что, в общем то понятно - те тоже верили немножечко не так, как жертвы их - пытали очень долго, больно, и жгли торжественно, в кострах, при людях,  пред лицом родных?  Уверенны - впустили Бога в душу, то значит подчиниться толкователям его  готовы, обязаны, должны.  Где коготок, там птичке проглотиться, своим согласием... 
Но погодите, рассудите - ведь Бог невидим совершенно, он человеку дан  неуловимым, личным ощущением,  томлением по чистоте, по свету, по справедливости и по осмысленности мира.
В моей душе он -  мой, в него моя лишь вера, она совсем  не следование там кому-то, она совсем не по примеру, она не терпит принуждения, она вино любви моей, святое это чувство насильем, да  советом даже, но посторонним растворяется и обращается противным протрезвлением, и лишь свободою своей находит вера истину, почти неощутимую, в тяжеловесных каменных препонах оформлений...


- Разрушьте храм сей, и Я в три дня его воздвигну.
- Я есмь дверь: кто войдет Мною, тот спасется, и войдет, и выйдет, и пажить найдет.   
Обряд не верит человеку, не верит в человека, в саму возможность - жизнью превратиться в храм. Обряд,  прикладыванием власти к вере,  суть - отрицание Христа.
Не поделом ли жертве инквизиция, ибо нарушил верующий: "А ты, когда молишься, закройся в свою комнату, где тебя никто не видит",   молясь в строю, толпой, в публичном месте?  Не свят ли, даже атеист, в сравнении с ним, молясь своею жизнью?
Не Богу строем молятся - вуали общества на скрытом Боге...   Люби в самом себе. Не справедлив ли инквизитор? 


Обряд не только для примера,  он сковывает нашу жизнь. 
Литературный критик, ненаписавшего и не заметит, но не пропустит взявшего перо для сочинения книги жизни, посетует на непохожесть с общепринятым, поучит правилам... и классика не будет.   
Банкир влечёт в свой оборот любящих деньги, чтоб обобрать их ростом, кризисом  - и разоренные, толпой стрекочут пистолетами, по собственным  аортам.
Заводчик, в шум и копоть, впускает  страждущих труда, чтоб изнурить благое направление человека - и вот оно, их трудолюбие - с руками до полу, с мозолью во всю спину, с тоскливым возгласом - За что?
Законодатель, управитель в жизни -  Уж  коль вошёл ты в этот мир, родился – то подчинись его порядкам, и что важнее - мне, как якобы причастному к идее и созданию мира.
И с предложением к упрямым духом - Ты  ищешь солнышка в ночи? Оно твой идеал, твой Бог?  Конечно же, конечно верь его восходу. Нет, нет, маленечко не так ты веришь - ты, в самом деле,  раб его - иди к хозяину... но ты идёшь неверно, встань для начала на колени, свой ум лукавый брось, лишь послушанием, слепо, лишь осознав гордыню, следами наставляющего в трауре, придёшь к своей могиле. Мы, глядя на погост, поверим, что уже там-то, в глубине, где упокоен ты -  всё будет... 
И сытое урчание обряда.

Ах, этот хитрый и ленивый кесарь... Всё с правилами норовит, с пожизненным налогом за право пользования жизнью... с красивым саваном, с дощатой крышкой... 
Так пьяный удивлен  бывает, что вкруг него напились люди, идут, качаются, и даже улицы, дома... Немедленно их всех исправить поспешает... Под власть свою, прямую якобы, их подгоняет - он их поит... Казалось бы - так нужная необходимость дисциплина, но протестует естество - Вот почему, работа с принуждением  противна, пусть даже и не тяжела, а добровольная - пусть тяжела, но не противна?


И где же человек, что он?  Молчит бедняжечка...
Но чашу всё же будет пить.

 ... Нет ничего быстрее мысли...  рывки, дрожание рук ефрейтора, усталость,  промахи, патронов только семь... и  рукопашная.  Глубокий снег, удары... зубы...  и наста  толщина, бессилие убить...  не победить - спасение невозможно...
Отброшены морозы - жарко им, забыт и воздух - ибо в лёгких снег,
долг службы - нет возможности его исполнить
Отвергнута и жизнь -  нет сил противника убить... 


И  шли слова за ними, вместе с ними, вели поводырём - "Я отхожууу, и буудете искать Меня... Куда Я иду, туда вы не можете придти.  Вы от нижних, Я от вышних; вы от мира сего, Я не от сего мира."

---

Борщ закипел...

Поспорьте, но и оглянитесь...
Размытость государств, разгул демократизма, потеря монополии на информацию, соблазны рядом и вокруг, а личность так свободна, так разнуздана, семейства рассыпаются, и дети восстают, не слушаясь... казалось бы погибель. Казалось бы - ужасное грядёт.


Что сможет это поколение, не знающее ни обязанностей, ни подчинения, ни дисциплины? Что станет со страной, когда умрут все старики, хватившие порядка?  Боявшиеся командира  больше, чем врага. Которые по грудь в воде, в крови по горло, и впроголодь,  с букетиками облигаций с десятилетним сроком погашения взамен зарплат необходимых... с детьми недельными в яслях средь чуждых нянек, но лишь бы сами на работу, и с отпуском на две субботы, но с песнею, но с гордо поднятою головой...  По нарам лагерным - непонимающим в уплату...  потом вообще остались не при чём, в отвалах отработанной породой.


Правы ли были, жизни, отдавая, своей ли волей  кинули под  прохиндейский хвост подарок драгоценный, Божий?  И требуют того же, но от других, опять?  Кому, чему служили?  Нет, не себе, не детям и не Родине - потерянно не лгите, больным своим сердцам успокоений  сонных не несите, покой не сон... Не в силе Бог, а в правде - служили дисциплине,  коросте тех обычаев, законов - которые в ответ, закономерно, планомерно, всех вас, родные наши,  удушили.  Антихристу  под ноги головы сложили. И мир ваш был - затурканный детдом.


 "Народ сей ослепил глаза свои и окаменил сердце свое, да не видят глазами, и не уразумеют сердцем, и не обратятся, чтобы Я исцелил их"
Чтоб исцелил из ощущения - себя восторженным рабом н-е-о-б-х-о-д-и-м-о-с-т-и  чужой и чуждой. 


Не прав ли молодняк безумный, полоумный, необходимость эту трезво, лихо обходя?
И разве не срывают эти юные  "бездельники"  смертельного  покрова с мира?  Друг в друге, видя повод жить.  Совсем не в подчинении, не на пинках приказа, не в поводу чужих соображений, вдогон корыстным их призывам, напёрсткам, и рекламам,  и рвотным их позывам...   
Самоубийственный анигилятор чуждой власти, они, себя, уничтожая,  собою, факелом себя,  сжигают,  подленький расчет на горб чужой для райских путешествий, надежду на руки, которые не больно мучить и мозолить,  увечить - ведь не свои, на беспокойство чувства долга - не своего, и на чужую веру.  Они Матросовы, но здешние, родные, они ругаются не по словарному, а мы не принимаем их, не понимая жертвы невечерней, их отрешенности от злобы дня сегодня, в готовности -  для "завтра" своею смертью наше  небо воскресииить.


Страну и мир спасёт лишь пофигизм.  Да, да, да, да!  Мы дисциплину проходили - она нас крупно подвела... Самостоятельность не пробовали никогда, мы сами никогда не жили. Ведь мой то интерес разумней для меня, и для моей семьи, и для народа моего, чем интерес, эксплуататора и паука.
Но этот вот - чужой,  корыстный  интерес, разросся до размеров ипостаси.  Возобладал, навербовал наёмников, одел кольчуги государств,  и армий, и чиновников,  и став религией, уставом, экономическим домкратом,  взвихрил всё человечество в смертельно рой, гудящий - в борьбу стремлений жить и нежити. И пресыщением одних он на других обрушил голод, тех заморив он обеспечил  этим, мстящий молот. Противоборством интересов он смысл жизни извратил и вот - история людская суть истребление человека человеком.


Лень во спасение - вот ещё чудо - сгинь.
Их жертва для спасения - клин на клин. В набате  клиньев колокольном, в их звоне гулком, истовом  - сражение мечей…
В ужесточении свирепой схватки, разнонацеленных религий и мафиозной бесовщины всех номеров и уровней властей, за человечьи души...
В ночном, страны пожаре,  безумном, нереальном,  лицом к лицу, в багровых  отблесках огня, предстанет дьявол, увидев человека вне государственной скорлупки. Глаза в глаза, пронзительно и бодро  взглянет, чуть улыбнувшись, прямо, строго,  неподкупно  спросит  - Ты не колоннами, не строем,  и ты не "так, как все", но лично сам реши, кого любить отныне.  Пусть истина экзаменуется свободой, и пусть свобода вымучает истину. 
И вот тогда-то плоть поймёт, что смерть её влечёт и манит, как старого и горького вина, поток.  И жизнь убедится, что её точно, стопроцентно к жизни тянет, как словно воздуха, из волн, хватить глоток. И каждый выберет, и каждый устремится...   И каждый сам пройдёт апокалипсис именной.  И каждый сам построит мир, но свой.
Свобода станет взнузданной самим собой.
И небо  бескорыстных ожиданий разгорится. 
И  искренностью  станет новая земля. И станет мир - семья,
и будет Бог, и среди братьев - я.
Да будет так...

 "Я в мир иной не тороплюсь,
Концом пути не скован.
Я личной смерти не боюсь –
Страшит лишь смерть другого:
Того, кто рядом жизнь ведёт,
Родня, родные лица,
Кто смерть свою бесстрашно ждёт,
И лишь мою – боится!"
 (В. Монахов. Проза.Ру)

Самостоятельность, ответственный и личный выбор. Иных путей взросления не дано. Иных путей взросления не бывает !

---

Откуда это вот, нудящее земное зло?
Крест человека - тело. Питать, греть, баловать и нежить... и ради этого других  в хомут бремён  невыносимых...  ткнуть носом всех в необходимость, в труд выживания утопить, лишь бы не видели небес, где царствует  не бес, не понимали их возможность.  Служение телу умерщвляет  дух.
Служением телу человека и общество само - его расширенное тело. Оно питает, греет, и передаёт грядущим поколениям  губительную эту эстафету.  Всё  поклонение похоти телесной  рациональным действием, организацией, обрядом - суть поклонение властью, но совсем не Богу. 


Короста корысти,  в душе я не согласен - но как же, ёлки-палки, быть? 
Давай отменим Правила дорожного движения. И посчитаем, сколько  отлетит за день на километре, смертных душ. Теперь на всю страну. Нет, нет, давайте лучше спутаем водителей, заклеем ноги скотчем, чтоб  на педаль не жали резко. На голову подушку, каску, таз, бронежилет до шеи, сопровождает пусть машину каждую пожарник, врач и милиционер. А  впереди  автомобиля пусть бежит посланник с красным флагом и всем прохожим об опасном приближении  механического экипажа, доходчиво так, говорит...


Благословенно чувство меры, блажен уравновешенный, никто разбиться не спешит, запретами никто не взбешен. Всё вроде ясно, но вот библейский нам пример - Спасать ли погибающего по субботам? Христа за нарушение искали, чтобы каменьями побить. В рабочий день, выходит, можно и убить? Насколько применима мера к ориентирам принципиальным? Разврат, чуть-чуть, беременность - немножко, порядок - но не насовсем, не досмерти...  Мерси - мамоне и кивок Христу...


Договорились, здесь мы не уступим.
Но вот цитата - "Я имею дело не с людьми, а с животными, которых хочу переделать в людей". Выпуклоглазый и усами кверху,  Пётр, пьянь беспробудная, развратник и звероподобный инквизитор -  воспитанник немецкой слободы, убийца русского трудолюбивого народа...  Царь для России свят? Вся власть от Бога?   А казнокрадство, а мздоимство, а чужебесие, предательство откуда???  Гляди, терпи и верь, верь и терпи, лишь верь - спасёшься только этим???
Вот как нас вяжут, вот так себя своим согласьем, перед бесстыдством, дурим.


Дух  тела - блуд,  витает над уставами, законами, деньгами, недружелюбен он, насильем дышит...  Он врёт и запрягает.
Иль всё же человек больной?  Невзнузданной свободы зов он слышит. Ведь человек - субботы выше. Охранника покой, вампира аппетит - фигня,


И этот вот ЗК, что к матери летит за своё свинство попросить последнее прощение... чтоб снова беспробудно пить, а может быть, а может быть - об стену камеры в разбеге обрести успокоение... а вдруг - о чудо, бросить пить и, утопив себя в работе, родить, растить, кормить - любить, и этим удушением себя в пелёнках детских, и в одобрениях благодарных женских, какой ни будь рябой Матрёны, Марфы, в любви детишек и на кухне, в огороде,    у прокурора совести своей прощение заслужить... костёр её не водкой, но слезой залить...   А может творчеством взорваться.
Ужели не для этого вращался мир?
Ужель, другое может быть решение у догнавшего, кроме единственного - отпустить?


Спасения, прощения не будет нам, пока не переменимся.  Пока  ошибку не отмоет - не искупит смысл.

---

И кто-то всё же разглядит.  Пусть, в свой черёд, но каждый. Не  дисциплина - самодисциплина.  Не подчинение власти и безмерности, безверью и таким вот "верам", а только собственное видение в душе всего сияния небесных царств, их правды, чистоты и смысла.   Откинь тревожные сомнения, реален только ты и Бог в тебе, всё остальное - искушение.  Твоё - "Я есмь" – всё решит.


Да будет нам по вере нашей.
Стучится радость утренних открытий и с улицы,  кричит
- Из гроба, Лазарь, выйди вон. Встань и ходи.

Ах, как  слепы,  начавшие идти.  Дитя - пророк любви, наивный, светлый...  В своём отечестве пророков нет.  Но, тем не менее, но всё же...  Дитя ещё энергия небес, зачаточек того "цыплёнка" духа,  что вызревает медленно в яйце земном.   Не ждёт согласий, поучений - толкается, растёт...  Приидя в жизнь из смерти.


Земная юдоль  - скорлупа на духе. Эмбриональное спасение, пелёнки, колыбелька, но... Созревшему её пробить должно, проклюнуть, проломить... 
И вырваться для следующих, на ступеньку, вышних  мук!

---

...Погоня...  рукопашная...  Не до мороза - жарко им, забыт и воздух - ибо в лёгких снег, забыт долг службы - нет возможности его исполнить,  жизнь торжествует -  нет желания противника убить... 


Желания нет убить, что может выше быть...
Рука устала козырять при отдавании чести. Настало время качество своё переменить. Мир расслоился и перелистнулся на страничку к вышним...
Кора проклятой, рукотворной жизни, проклюнулась. 
Смертельных качеств человека завеса спала.
Взглянули пацаны в глаза, зрачок в зрачок, сквозь ужас в души...
И только там, в их светлой глубине,  решение нашли.
И вот - поляна... вот они... вот они оба, все извозились, запыхались, но хохочут...  обнявши  за плечо, друг друга, так обнимаются лишь дети, подбадривая своего дружка и вместе с ним себя... гордясь и изумляясь порванным рубахам, сплочённой грудью,  сдвоенной  мордахой,  в четыре уха... 
два взбунтовавшихся цыплёнка, против погасших маяков любви и штормовых реалий жизни...


И понял, понял  вдруг охранник  "зэка"...  осыпались снежинки радужным дождём...    и мать расцеловала  сына...  луна вздохнула, философским эхом...

---

Две тысячи уж лет ждут  миллионы сбывания "благих вестей", сменяя радость ожиданий  унынием  на пессимизм.  Надеясь, что - уж вот за гробом...  Пускай не в этой жизни... 
Кто нам мешает, люди, быть?
Сейчас и здесь.  Давно уже настало время.  "Последний день" - индивидуальное явление.  Он происходит много раз в течение жизни, ступеньками отметив созревание человека.  Из  качества, в котором все, так называемые "мёртвые" находятся,  переходя в иное качество  - "и оживут"...  невидимо шагает дух.

Для пессимиста - смерть, на этой стороне порога, самоубийство.
Для верующего - за порогом разовое воскрешение.
Для ищущего истину -  логическое разрастание древа жизни. Сам исправляюсь, сам ищу, шагаю сам - преображение.
Ни память, ни блаженство, ни покой не вечны. Они времён водоворот, они, казалось бы, дорога...  Зовя из ада и не утешая рай, струится в вечности, переливая через край, кружа водоворотами, шагая поворотами, неторопливо и уверенно,  река влечения человека к совершенству Бога.