Как мы с Болдуманом...

Как мы приехали в Нижневартовск. Шуточная зарисовка


Был август. Нам дали большую светлую комнату на двоих в пятиэтажном общежитии. В этой комнате мне придется жить полтора года. Но сейчас я этого еще не знаю.
Мы бросили наши вещи в углу и сидели на незастеленных кроватях сонные и усталые после долгого перелета. Солнечные лучи переливались в комнате, мухи ползали по пустому столу, Болдуман курил сигарету.
- Ну-с, а не осмотреть ли нам город, млстисдарь? - Болдуман нарушил молчание, разметав медленное струение дыма вокруг своей головы.
- Отчего же не осмотреть, осмотрим, - вяло ответил я, но мы не сдвинулись с места и продолжали смотреть друг на друга, развалясь на кроватях.
- И не купить ли нам по бутылочке пивка заодно, а, граф фон Кончиц?
- Отчего бы и не купить, - сказал я, зевая.
Мы пошли по широкой улице. Справа и слева стояли пятиэтажные блочные дома грязно-белого, серо-желтого и ярко-голубого цветов. “Проспект Победы”, - прочли мы. Ветер конца августа, теплый светло-серый асфальт, мельчайший почти белый песок. Вдоль проспекта росли совсем молоденькие рябинки с красными уже ягодами. Я сорвал три ягодки машинально и стал жевать. 
Навстречу нам шли местные жители: я не увидел ни одного хорошего лица. Мы дошли медленным шагом до самой реки - огромная как озеро, она колыхала свои мутно-коричневые воды.
- Вон туда - я показал пальцем, - если плыть, то попадешь в Северный Ледовитый океан. - Вообрази как это романтично. Там живут лопари, самоеды; представь: купаться в Северном Леловитом океане. Как на Луне, правда?
Берег реки кое-где был выложен грубыми бетонными плитами, из которых торчали железные проволоки, кое-где, девственный, он был завален какими-то ржавыми механизмами, трубами, лодками. Потоптавшись на берегу, мы пошли обратно. Мы накупили еды, пива на ужин, и уютно чувствовали себя в нашей отдельной комнате посреди враждебного хмурого пространства.

------------------------
Мы работали переводчиками уже полтора месяца.
“Ну, что ж, а возьмем если такое словцо: “Терморегуляция”? А?”
Вечером после работы мы, полулежа на кроватях, играем в слова.
Я сытый, хмельной от пива, проигрываю раз за разом.
- Ты, Болдуман, - говорю я, - обыгрываешь меня,  поскольку голова твоя несоразмерно, чудовищно велика.  А у меня же голова болит, клонится к земле, вернее, к кровати. Да, я не молод, соки мои зачерствели, процессы онеобратимели, трещина рассекла мой мозг: мне трудно угнаться за тобой. Я так расстроен, Болдуман.  Вдобавок, я думаю, что я плохой переводчик. Как ты считаешь, Болдуман? Я ничего не понимаю, не слышу ничего, не успеваю за журчащей, рокочущей, сливающейся их - американцев - речью.  Они урчат бойким и слитным  урчом,  а  я  все дальше и больше теряюсь, столбею.  Так, я опять проиграл.
- Туповат был Графчиц бедный…
- Все, Болдуман, ты мне надоел смертельно, я собираюсь пойти позвонить домой. Нужно вставать, одеваться, и идти на переговорный пункт.
- Маленькая коньчицька пойдет цицясь званить. Званить пайдет, - поскребывая себя рукой, говорит лежащий Болдуман.
И тогда я плавно поворачиваю к нему голову и говорю, паря в пространстве у потолка:
    “Болдуману-переводчик
    Лежит на кровати,
    Мусолит мягкими*        * - "мусолит мягкими" заменить на
    Пальцами лоб;               "трогает нормальными" (пр. Болдумана)
    На лбу образуются
    Складки как
    Замедленные
    Круги на воде от
    Его пальца;
    Он приподымает
    Бровь на второй
    Половине лба,
    Свободной от
    Прикосновения
    Пальца;
    Он шевелит
    Курчавыми волосами
    Своей бороды;
    Он трет одной
    Толстой ступней*               * - "толстой" убрать, можно
    О другую, в том самом         "мощной", "крупной", сильной",
    Месте, где носок               "весомой", "внушительной"
    Истончал;                (пр. Болдумана)
    Он почесывает в
    Голове, раздвигая
    Грязные жирные*              * - на себя посмотри (пр. Болдумана)
    Лохмы,                заменить "грязные жирные лохмы"
    Он читает газету.            на "красивые, художественно-
    Он лежит на кровати.           хаотические волосы"
    Он прихлебывает из
    Майонезной банки
    Чай, вслепую нашаривая
    Банку на тумбочке,
    Не отрывая взгляда от
    Газеты.
    Ожерелье из перхоти*            * - убрать вообще. Вымысел,
    Украшает его старую                ничего общего не имеющий
    Черную футболку.                с действительностью
    Переводчик Болдуману                (пр. Болдумана)
    Спит в обнимку с подушкой.
    Переводчик Болдуману.”

И сказав это, я вижу, что Болдуман спит в обнимку с подушкой, а я уже проснулся.
- Вечереет, Болдуман, слышишь: вечереет!
- Мы смеемся, Болдуман, смеемся, пьем чай, загребая нечистой рукой халву, пряник из килограммового пакета... Мы смеемся, Болдуман?
- Вот сразу видно, Кончиц, нет у тебя опыта холостяцкой жизни. Всякой ерундовины накупил. А я вот позаботился: пивка, помидорчиков…
- А на улице, на улице, Болдуман, посмотри, Болдуман: на улице темно и холодно,  а здесь тепло,  унитаз правда разломан, и в туалете - на полу - гнилая водица с островками, Болдуман, островками каких-то  черноватых размокших каких-то, пти морсо, я бы так сказал...
- Ну, понесло Остапа…
- Вечереет, а мы будем ужинать, да, Болдуман? Болдуман, - нет, вы присмотритесь внимательно: пожирает красные помидоры с майонезом, приправой и хлебом, серьезно, поникло сидя на кровати в больших черных трусах,  безмерно кроша хлебными  частицами  на стол, пол и волосатые женские ноги...
- На себя посмотри: что бы ты ел тут без меня, хозяйственного и заботливого?
- Волосы его длинны,  нечистого серо-коричневого цвета, с прогалами, с  жирным лоском,  они лохмами обвисают во все стороны огромной головы с лопаточным срезом затылка;  веки  нависают  над глазами, образуя первую ступень каскада обвисов; вторую представляют собой нездорово синеватые подглазные кули,  потом - зловещими, нарастающими  к низу лопастями щеки облепили колоссальный череп. Он жует степенно, старчески, долго глядя в пол.
И вот, я, описывая его таким образом, начинаю гоготать.
- Ваш смех, Ваше сиятельство, неуместен, - говорит он мне сквозь пищу. – Вы давеча в карты проигрались, так мне пришлось помидоры в лавке в долг брать…  А уж как барыня вами недовольна, так я молчу… Уж как мутузила вас, вот книжку об голову вашу даже поиспортила… Чего это за книга-то?... Фасмеръ… Немчура…
- Как разговариваешь с барином!! Ты смотри у меня, опять на конюшню захотел?

Мы  кипятим  кипятильником  воду  в железной кружке,  и яростные бульки уже в который раз обновляют лужу на столике;  щепотью насыпаем чай в кипяток. Режем на доли помидор.
А принять душ! Какое сладостное предвкушение горячей воды! Отмыть, отмыть, отмыть с себя запах солярки, курева, пота, размягчить наболевшее тело!
Душ, правда, один на все общежитие…
Внизу,  на первом этаже, там, где сидят массивные консьержки, среди теплого и влажного,  проплесневелого и цвеклого запаха из залитого канализационными водами подвала,  среди туалетов без  дверей  и лампочек,  где склизкий и парный женский душ, где краны давно отвинчены,  и каждый несет свои плоскогубцы, а на полу стоит вода в пядь толщиной...
Душ, где на полу прокисшая вода,  в которой плавает все,  где отваливается штукатурка,  в  этом  душе голый,  колышный Болдуман трепещет под струей теплой воды, бережно положив бескостную кисть на живот...
Когда на улице темнеет,  дома все блочны и наспех  построены, осень, страшный холод,  и грубые,  некрасивые, с печатью вырождения, каторжного труда, многолетней жизни на болоте на лице, с выражением злобной решимости,  низколобые, стриженные, словно поселенцы лагеря,  в кожаных куртках и спортивных  штанах,  постоянно отплевываясь, идут люди...
Холодно, осень,  невлажно,  когда мне еле идется - в голове полуобморок и восторг,  и - боже, говорю я себе, - боже; я вдыхаю великолепный предморозный - глубоко осенний воздух, вобравший в себя холодную  серую застылость предметов,  напряженную серую трупность асфальта,  осознающего в его сегодняшней сухости завтрашний толстый пласт грязной снежной каши,  но сегодня - он еще сух, холоден, сер,  предзакатно,  холодная вечерняя пыльца; крики играющих детей в колодцах многоэтажных домов,  их молчаливые игры в придорожных канавах по ремонту канализации и люди - люди в  пальто,  с сумками - они спешат в магазин - единственное более или менее веселое толпящееся место с огоньками, с пестротой лиц посреди всего этого мрачного асфальтово-блочного осеннего разгула.
Завтра вставать в шесть утра. Вечереет, Болдуман, слышишь, вечереет! Но переводчик Болдуман уже спит в обнимку с подушкой. А я сижу на стуле у окна, засунув ноги в батарею, курю, смотрю на огни дома напротив.

«………………»