Добрая фея Шамони

Из раздела «Работа»

Французский горный курорт Шамони полон достопримечательностей. Монблан, Пти-Дрю, Гран-Жорасс, Белая долина, Мер-де-Гляс, музей льда, альпийский музей, горная железная дорога «Монтанвер», Ассоциация горных проводников, первый профсоюз канатчиков, дом, где останавливалась Марина Цветаева. А еще дом Аньес и Дэни Дюкро, куда приезжают русские альпинисты, лыжники, журналисты, художники, писатели. Здесь они находят приют, внимание к своим идеям, планам, творчеству и помощь в решении больших и маленьких затруднений. Одна из любимых фраз Аньес: «Я договорюсь!».

Аньес отвечает за русское и украинское направления в Офисе по туризму Шамони. Все туристы из России, приезжающие на курорт, попадают под ее опеку. Маленькая французская женщина. Очень стильная. Живые глаза, в вечном художественном беспорядке волосы. Прекрасно говорит по-русски. Обладает колоссальной энергией, кажется, что за тот же отрезок времени способна сделать в десять раз больше, чем любой нормальный человек. Непримирима к глупости, несправедливости, непомерному тщеславию. С самых первых минут знакомства относится к тебе, будто ты ее давний друг. Шамони – ее мир, и она с покоряющей естественностью дарит тебе этот мир каждую минуту. Страстно желает, чтобы ты полюбил его так же, как она. Готова рассказать, показать, отвезти.

Хочешь в Белую долину? Я договорюсь.
Завтра мы летим на вертолете вокруг Монблана, я договорилась.
Наконец вышла книга Фризон-Роша, я два года договаривалась.
Давай напечатаем твою статью в «Вертикали», я договорюсь, им будет интересно.
Et cetera, et cetera

– Начнем сначала. Шамони – это твоя судьба. Ты там родилась…
– Нет! Я родилась не там!

– Нет? Тогда как же Шамони стал судьбой?
– У моей мамы были такие родители: папа – из семьи Рейнарт, они жили в швейцарском городе Винтертуре; и мама – из французской семьи Пате. Фирму «Пате», где снимали первые фильмы и производили патефоны, в начале 20-го века знали по всему миру. Фирма имела филиалы в разных странах, в Москве и в Санкт-Петербурге тоже. В 1916 году бабушка с дедушкой поженились. Так как дедушка был из Швейцарии, а Швейцария не воевала, они после свадьбы поехали в Шамони. У меня есть фотографии, где бабушка в длинной юбке на леднике Мер-де-Гляс. Когда мама была маленькой, семья часто ездила в Шамони отдыхать. Я родилась в Гавре – это большой порт на севере Франции. Семья Рейнарт имела дом в Гавре, они импортировали хлопок и кофе. С 1949 года стали ежегодно ездить в Шамони – на Рождество, Пасху и на три-четыре месяца летом. И для меня Шамони стал как родной. Сейчас 8 детей из наших семей постоянно живут в Шамони. У нас был дом в Валлорсине – это деревушка в 11 км от Шамони. После Шамони идет Аржантьер, Монрок, дальше Валлорсин – и граница со Швейцарией. В 1964 году дом сгорел. Когда мне исполнилось 16 лет, я три месяца, с 15 июня по 15 сентября, работала в приюте для альпинистов. Это был «Альберт I», 2700 м. Потом каждое лето я работала и занималась альпинизмом, а зимой училась в школе в Гавре. Потом я поступила в Сорбонну, а когда оканчивала ее, познакомилась с Дэни Дюкро. Он учился на кинооператора в Париже. Мы познакомились с ним в приюте, в Шамони. Сам Дэни из Шамони. Там жили его дедушка, прадедушка. Когда в 1821 была создана первая ассоциация проводников Шамони, предки Дэни вошли в эту ассоциацию. И сам Дэни, конечно, тоже стал гидом.

– Но Дэни ведь не только оператор и гид, он еще и физик?
– Физик и математик. Отец очень хотел, чтобы Дэни стал ученым. А Дэни…Если тебе 18 лет, и ты живешь в Шамони, и твой отец был гидом, и дед был гидом, тебе тоже хочется быть гидом! Когда ему исполнилось 18, он сдал экзамены на первую степень. После этого нужно три года отработать в горах, и только тогда можешь получить диплом. Но все же Дэни, по настоянию отца, окончил математику и физику, а потом познакомился с Пьером Терра. Это известный в Шамони потомственный фотограф и кинооператор. Четыре поколения его семьи занимались тем же – его отец, и дед, и прадед были фотографами. Дэни начал с ним работать, увлекся фотографией. Однажды Пьер Терра спросил: почему ты не учишься в Париже на кинооператора? И Дэни поступил в парижскую школу и стал кинооператором. А отец ругался, говорил, что это не профессия. Первая экспедиция Дэни была на Эверест в 1974 году. Уехал на четыре месяца, потом вернулся и снова уехал – на Кергелен. Это маленький архипелаг в Индийском океане, в 2000 км от Антарктиды, будто чернильная клякса на бумаге. Там есть гора Мон-Росс (1850 м). До 1975 года это была последняя гора, не покоренная французами на своей территории. Экспедиция приплыла туда на пароходе, и на Кергелене Дэни сделал свой первый фильм про восхождение на Мон-Росс. После этого он везде в мире, где есть горы, путешествовал и снимал фильмы. В мае этого года на фестивале «Вертикаль» его фильм про известную альпинистскую семью Диренфуртов получил специальный приз. Четыре года назад он получил главный приз за фильм «Приговоренные Монбланом» – о трагедии, которая случилась в Шамони в 1956 году. Два молодых альпиниста, один из Бельгии, другой из Парижа, приехали в Шамони зимой, чтобы подняться на Монблан. Они пошли вдвоем с итальянской стороны. Добрались до вершины, но началась буря. И 13 дней никто не приходил к ним на помощь, потому что во время поисков случилась авария вертолета, и пришлось спасать уже пилотов. А молодые альпинисты ждали-ждали, их так и не спасли. Дэни сделал художественно-документальный фильм на эту тему.

– Сколько всего фильмов снял Дэни?
– Около 60. И все эти фильмы показывали по французскому телевидению. На первом канале или втором. На канале культуры. Он участвовал в фестивалях, выиграл много призов. Но он такой, как все горцы. Не говорит, что делает, а просто делает. И когда он смонтирует фильм, видит в нем все ошибки. Поэтому не любит смотреть и показывать свои фильмы. Лучше их смотреть, когда его нет дома.

– Аньес, как ты выучила русский язык?
– Когда я была маленькая, то видела русские буквы, и мне хотелось выучить этот язык. Семья Рейнарт из Швейцарии занималась меценатством. Они поддерживали Стравинского, купили замок Мюзот, где свои последние годы жил Райнер Мария Рильке. А Рильке переписывался с Пастернаком и Цветаевой. Еще я вот что интересное недавно узнала – когда во Франции были тяжелые времена, многие люди отправлялись в Америку, но родственники из Гавра со стороны моего отца уплыли на пароходике в Питер и занимались там строительством. Жили в Ораниенбауме. Это было в середине 19-го века. Когда в России произошла революция, семья вернулись во Францию. Русский я учила в Сорбонне, а потом на филфаке МГУ.

– Как ты попала в Московский университет? В каком году?
– В 71-м. При Брежневе.

– Это были времена, когда оттепель закончилась, и у нас начинался застой. Железный занавес...
– Существовала такая ассоциация «Франция – СССР», я обратилась к ним. Но попасть было сложно. Мне повезло из-за того, что я родилась в Гавре, а там был мэр-коммунист, и я упорно добивалась, мне очень хотела поехать. Выбрали троих из Франции, я оказалась среди них. Когда приехали, жили в Главном здании МГУ, в зоне Е. Русские студенты сначала даже «здравствуйте» произносили тихо. Но постепенно мы познакомились, сидели ночами, разговаривали. Конечно, стукачи были – дежурили, смотрели, кто с кем общается. Нас удивляло, что мы у себя занимались философией, а вы проходили Маркса-Энгельса-Ленина. Нам давали возможность думать, обсуждать, почему философ говорит то или это. А вам приходилось принимать то, что говорят. Конечно, мои русские подруги читали Достоевского и других писателей и думали, как и мы. Но говорить об этом в школе или университете было не принято. Постепенно становилось понятно, что так не может продолжаться и эти времена изменятся. Мы ходили на Таганку, на Высоцкого. Брехт, Гамлет. Всю ночь стояли в очереди, чтобы купить билеты. Родители и друзья ужасались: Ты что?! Ты куда?! А для меня это самые лучшие годы жизни. Я была молодая, и жила в другой стране, среди других людей. На улице видела плакаты: «Ленин» и так далее. Зато у нас была реклама. А что вреднее? Вы обращали внимание на Ленина? Нет. Привыкли к нему. А у нас в метро реклама каждую неделю менялась. Я познакомилась тогда с художниками, которых в 1962 году ругал Хрущев. С Янкилевским, Булатовым, Шемякиным, Кабаковым...

– Ты, учась в МГУ на филфаке, как бы находилась в пространстве русской словесности, есть ли у тебя любимые русские поэты, писатели?
– Среди поэтов это Бродский, Цветаева, Мандельштам. Среди писателей – классические. Я не увлекаюсь Татьяной Толстой или Улицкой, предпочитаю классику. «Мастер и Маргарита» Булгакова – для меня просто шедевр. Ты можешь жить с этим всю жизнь. Читать, когда тебе 20-30-40 и так далее. И каждый раз читать по-другому. В моей семье всегда были важны музыка, литература. И когда я приехала в Россию, все совпало. Конечно, во Франции не все увлекаются литературой или музыкой. Ходить по музеям и театрам доступно не всем, дорого. А в СССР любой мог пойти.

– Ты полностью окончила филологический курс?
– Да. А потом вернулась во Францию. И познакомилась с Дэни Дюкро.

– Ездила с ним на съемки?
– Нет, мы решили, что Россия – это мое, а экспедиции, где он снимает, это его. И потом – женщин на Эверест не брали, а трекинг и ждать внизу – это не для меня. Каждый из нас всегда уважал мир другого. Когда родились дети, я жила в Шамони и занималась этнографией. Так как я работала в приютах, то хорошо знала всех проводников. Они мне рассказывали, как их предки жили в начале века, как держали коров. Раньше коров кормили три раза в день. Но если ты занят с туристами, то не можешь этого делать. И стали кормить коров только два раза. Проводники рассказывали, как туризм изменил их жизнь – появились деньги, которых раньше они никогда не видели. Туризм развивался все больше, коров становилось все меньше. Особенно после Второй мировой войны. Бывшие крестьяне летом работали гидами, зимой инструкторами.

– Какие этапы надо пройти, чтобы стать гидом?
– Если кто-то хотел стать гидом, он работал сначала носильщиком. С отцом или дядей, все были свои – из Шамони или Аржантьера. Затем получал первую степень – сопровождал людей в горах, но под чьим-то присмотром. А потом сдавал экзамен и получал диплом гида. Достоин ты диплома или нет, решали гиды из Ассоциации и представители Французского альпийского клуба. После Второй мировой войны в Шамони была создана национальная школа. Там работали очень известные альпинисты – Ребюффа, Террэ, Лaшеналь, это все члены первой французской экспедиции на Аннапурну. Школа существует и сегодня, она очень влиятельная. Из русских только Валерий Бабанов получил ее диплом. Гид сопровождает людей в горах. Он должен иметь 4 глаза, чтобы всегда видеть туриста, и 4 ноги, чтобы успевать быть со всех сторон от туриста. Он всегда первый в связке, ему запрещается выпускать туриста вперед. Кстати, в России наконец вышла книга «Первый в связке». Два года назад я искала издательство для нее. Автор – Роже Фризон-Рош. Он был первым гидом в Ассоциации, который родился не в Шамони, до него гидом мог быть только местный. После войны членами ассоциации стали Лионэль Террэ, который тоже родился не в Шамони, Гастон Ребюффа – родом из Марселя, Луи Лaшеналь из Анси, но все они были очень известные альпинисты, поэтому их приняли. В 70-е годы в Ассоциацию принимали, если ты был женат на девушке из Шамони. А сегодня Ассоциация открыта, и туда может поступить любой, надо лишь сдать экзамен. Женщины-гиды тоже есть.
Фризон-Рош – гид, писатель родился недалеко из Шамони, он организовал первые зимние Олимпийские игры в Шамони. Однажды газета, где он работал, попросила его написать книгу о том, как живут местные люди. Он придумал историю и в каждом номере печатал отрывок. А потом собрал отрывки в настоящую книгу – «Первый в связке». В семье Серветта погибает в горах отец, он работал проводником. Сын тоже хочет быть проводником, но близкие уговаривают его не рисковать и работать управляющим в семейной гостинице. Но отец погиб в горах. И горы тянут. И сын в конце концов тоже становится проводником. Такая история. Это библия всех гидов, из-за нее очень многие юноши выбрали эту профессию. Во Франции был продан миллион экземпляров. Книгу перевели на немецкий, английский и другие языки, даже на японский. Русского перевода не было. И вот эта книга существует. Были сложности, потому что во Франции правами владеет крупное издательство. Я звонила дочке Фризон-Роша, просила помочь. Когда Фризон-Рош умер, мы организовали в Шамони огромную выставку, посвященную его жизни. Он был такой же значительной фигурой в альпинизме, как Кусто в океанологии.

– Когда ты стала работать с русскими в Шамони?
– Когда началась перестройка и открылись двери. Первые русские туристы приехали в Шамони, и я решила, что надо заниматься туризмом. Это было интересно, ваши не были специалистами, они на ходу учились, как все делать. Я их сопровождала.

– Получается, ты стояла у истоков российского туризма в Шамони?
– Абсолютно! В 85-м году мы с Дэни приехали в Ялту, и он снял фильм про соревнования по скалолазанию. А потом мы принимали в Национальной школе ваших известных альпинистов, которые приехали, чтобы взойти на Монблан. Постепенно стали приезжать и лыжники. К нам стремились, потому что в Шамони особенная атмосфера.

– С тех пор, как русские поехали в Альпы, прошло больше 15 лет, публика изменилась?
– Я страдала… Я страдала! Первые русские в Шамони были альпинисты, свои люди, и к ним нормально относились. Но туризм развивался, и Франция поехала в Москву «продавать горы», при этом французские курорты считали, что только богатые русские могут себе позволить отдыхать в Альпах, и предлагали только четырехзвездочные люксы. Когда русские приезжали в Шамони, то в магазинах, в ресторанах – везде – про них думали, что это богатые. Обсчитывали, не оформляли такс-фри. Но и со стороны русских было что-то. Если приезжали действительно богатые, они так одевались, что ты видел их в городе и про себя говорил: вот богатые люди. А среди богатых европейцев не принято показывать в горах, что ты богат. Ты можешь жить в 4 звездах, но при этом ходить в джинсах. Но постепенно все меняется, становится лучше. Мы учим русскому языку инструкторов и тех, кто работает в ресторанах, гостиницах. Я давала уроки, и также одна русская женщина, которая вышла замуж в Шамони. Мы перевели на русский меню. В этом году организовали в офисе по туризму места для русских туроператоров, у нас работали 5 представителей. Мы всегда отвечаем на звонки, организовываем экскурсии, если авария, стараемся помочь.

– Кто с вами работает?
– Эрцог, ВКО, Капитал-Тур, Пак-груп, Вертикальный мир-Адреналин. Была девушка, которая представляла компании Асент-трэвел, Джет-трэвел, UTE, Одуванчик-тур. Это очень хорошо. Я хочу, чтобы другие офисы по туризму сделали так же. Во Франции русские представители есть везде: в Шамони, Мерибеле, Валь-Торансе, Валь-д’Изере, Куршавеле. Это важно, потому что у нас мало кто говорит по-русски.

– Количество туристов из других стран тоже увеличилось за последние годы?
– 15 лет назад крупные английские туроператоры отправляли очень много англичан. Сейчас меньше. Но сейчас многие люди выбирают и бронируют жилье через интернет и покупают low cost. Все больше англичан приезжают сами по себе, а чартеров становится все меньше. По статистике, англичане первые везде в горах. Некоторые из них приехали, увидели, что в Шамони неплохо жить, купили у нас апартаменты, шале, гостиницы и создали собственный рынок! И, например, в Аржантьере сидишь иногда в кафе и слышишь только английскую речь.

– Как к этому относятся коренные жители?
– Конечно, это тяжело. Из всех, кто живет сейчас в Шамони, тех, кто родился здесь, уже меньше половины. Англичане скупают дома – им дают кредит на 90 лет, а нам только на 20–25 лет. И они покупают легко все что захотят. Покупают много и при этом дорого. А тарифы повышаются, и многие местные люди не в состоянии оставлять в наследство детям свои дома, вынуждены продавать их. Из-за этого дети уезжают и живут много ниже – в Салланше и Ле-Файе. И, конечно, первые туристы – это англичане, а потом идут русские. Почему не американцы? Посмотри, туризм зависит от доллара, но доллар сегодня низкий, и американцам дорого ездить в Альпы. Уже три года, как они меньше приезжают.

– Есть ли в Шамони совместные проекты с другими курортами?
– 20 лет назад государство собиралось создать национальный парк в Шамони. Но в конце концов Шамони, Курмайор и Вербье – курорты вокруг Монблана – объединились и вышли к своим правительствам с предложением создать ассоциацию l'Espace Mont-Blanc – «Пространство Монблана». Они вместе работают, строят новые дома на пастбищах, наблюдают за природой, выявляют экологические проблемы. Сейчас готовят проекты совместного туризма. С моей подругой Анной Содэн, представителем региона Аоста, мы уже несколько лет продвигаем вместе Шамони и Аосту. Аоста – это южная сторона Монблана, а Шамони северная, между нами туннель, сверху канатка – соединяет Эгюй-дю-Миди на французской стороне и Хальбруннер на итальянской. В единый скипас включены все наши зоны катания и Курмайор. Я еще хочу подключить Вербье.

– Раз уж ты коснулась экологии, давай вспомним вашу знаменитую акцию, когда вы сидели возле туннеля Монблан и не пускали грузовики…
– При Миттеране решили построить второй туннель в Шамони. Первый открыли в 1965 году. Когда его строили, предполагали, что эту дорогу между Италией и Францией будут использовать для туризма, никто не думал, что через туннель в Италию поедут грузовики, скажем, из Швеции. И когда объявили о втором туннеле, люди, жившие возле автобана, собрались и сказали: мы не хотим. Дэни участвовал в этом и написал, как у нас говорят, «Белую книгу», где объясняется, чем этот туннель опасен для экологии. Мы каждую неделю сидели там и раздавали листовки с надписью: «Мы против второго туннеля». В марте 99-го года сгорел туннель под Монбланом, из-за того что внутри загорелся грузовик. Погибли 40 человек. Мы говорили: вот как это опасно. Три года шел ремонт. В июне 2002 года туннель опять открыли для грузовиков. Мы устроили демонстрацию, сидели поперек дороги, слушали музыку и ждали двенадцати часов, когда должен был пройти первый грузовик. Приехали шесть автобусов с жандармами. В 12 ровно появился грузовик. Мы думаем: ну вот, первый. Сидим и видим, как выходят жандармы в шлемах, и понимаем: сейчас что-то будет. И вот сначала пошла красная ракета, а потом пустили газ. Все убежали. Но у нас в 68-м году были демонстрации, и их тоже разгоняли газом, поэтому мы знали, что когда газ, надо бежать наверх, газ тяжелее воздуха и опускается. И грузовик не пошел в Италию. Грузовики сейчас ходят через туннель, но меньше, чем раньше. Сейчас в Европе понимают, что экология это жизненно важно.

– Ничего себе, в демократической стране газом…
– О, демократии нигде не существует.

– А есть во Франции политические силы, которые тебе симпатичны?
– Это левые, которые защищают интересы рабочих. Но сейчас больше нет рабочих, которые добывают уголь или выполняют другую такую же работу. У нас очень тяжелый труд – это туризм. Это рабский труд. На всех курортах каждый год ищут людей, которые бы работали в ресторанах, а платят за это плохо.

– Твои дети тоже связали свою жизнь с горами?
– Сыну Жюлю 26 лет, он отлично окончил школу и лицей. Мы обсуждали с Дэни и решили, что ему надо учиться, это очень важно. И студенчество – самые лучшие годы жизни. Жюль согласился и поехал в Шамбери учиться на юриста. Год был там, каждую неделю приезжал домой и говорил, что это жутко, и он не хочет жить в городе и работать адвокатом, защищать кого угодно. Вернулся в Шамони, и мы с Дэни сказали ему, что тогда он должен работать, нечего валяться на диване. Он пошел на канатку Эгюй-дю-Миди. Мы думали, ему будет скучно – представь, каждый день подниматься на одну и ту же канатку. Но у Жюля были книги, он читал Сенеку, других философов. В этом году он и его товарищи создали первый профсоюз канатчиков в Шамони. Среди 67 человек его выбрали секретарем профсоюза. Это неплохая школа. Научиться, как разговаривать с директорами, как объяснять рабочим, на что они могут претендовать и на что не могут. Это другое поколение. Они не хотят, как раньше, настраивать рабочих против директоров. Понимают, что могут потерять все. Они хотят находить общий язык. Хотят требовать, но по-другому.

– Жюль хочет стать гидом, как Дэни?
– Нет. Он все время говорит Дэни: я понимаю, что это хорошая профессия, но скучная. Все вокруг белое, что тебе нравится? Он был на вершине Монблана с Дэни. Из противоречия не захотел одеваться, как альпинист, пошел в джинсах, кожаных ботинках. И когда они поднялись, он сказал Дэни: ну вот, я на вершине, извини, но это в первый и последний раз, мне неинтересно. А Лори много занималась альпинизмом с отцом и продолжает заниматься. Она очень хорошо катается на лыжах. Когда они втроем – Лори, ее муж и Дэни, то я за ними не успеваю. Лори тренировалась в клубе лыжников. Когда ей было 6 лет, сломала руку, плечо, спину, голову и ногу. И потом каждый год было что-то. Она часто лежала в больнице. Когда повзрослела, не знала, кем быть. Мы спрашивали: какой стиль жизни тебе нравится? Жить в городе? Путешествовать? Остаться в Шамони? И она сказала, что хочет работать с людьми и путешествовать. В конце концов, выбрала профессию медсестры. Не захотела быть врачом, могла, но не захотела, из-за того что врач не так близко к людям, как медсестра. Еще когда училась, поехала в Куско, в Перу. Там работала в больнице для самых бедных. И как раз когда она там была, президент организовал кампанию по снижению рождаемости. Когда рождался ребенок, все подстраивалось так, чтобы он не жил. Или родители, чтобы забрать новорожденного, должны были платить. Лори плакала по телефону, ей было 19 лет. После этого она окончила свою школу. Потом сдала экзамен, чтобы сопровождать людей в горах. Работала 3 года медсестрой и 4 года туристическим гидом, таким разрешается водить группы летом и где нет ледника. Потом уехала с ассоциацией «Врачи без границ» туда, где война и голод, – в Уганду, Нигерию, Гватемалу. Там она познакомилась со своим мужем. Сейчас они купили дом в 40 км от Женевы. Дом старый, Дэни делает ремонт. Там нет электричества, только дизель, воду берут из источника, работать ездят в Женеву.

– Расскажи о своих русских друзьях.
– Во-первых, это друзья из МГУ. Я всегда с ними общалась. Они живут теперь в Астрахани, на Украине, в Екатеринбурге. Самые близкие друзья – это альпинисты из Екатеринбурга, из Красноярска.

– Как ты с ними подружилась?
– Они приезжали в Шамони. Но сначала Дэни познакомился с ними в Гималаях. Валере Бабанову, это известный альпинист из Омска, я помогала сдавать экзамен в школе гидов. Поскольку он очень сильный альпинист, ему разрешили пропустить первую степень, а для второй надо было сдавать письменный экзамен. Он говорит по-французски – я его научила, но писать не может. Я договорилась с директором школы, чтобы Валера писал по-русски, а я бы переводила, тогда комиссия сможет обсуждать, что он написал. Это было смешно. У Бабанова ужасный почерк. Я ему сказала: Валера, я не понимаю, что ты написал. Мы с ним вместе разбирали, я переводила. Так он получил диплом. Он приезжал в Шамони с друзьями, мы всегда общались. Когда я работала в приюте, русские тоже были, меня звали переводить. Советских альпинистов всегда у нас принимали. В 1985 году мы с Дэни ездили в Ялту, где Дэни снимал фильм про скалолазание. Это были первые соревнования в России по скалолазанию, где участвовали французы. Мы тогда удивились: у нас проводили соревнования на стиль – как ты лазаешь, а не на скорость. А тут скалолазы очень быстро, как муравьи, поднимались вверх. Выиграли тогда Балезин, Чертов. Тогда же мы познакомились с Шатаевым и с другими известными альпинистами.

– Когда ты приезжала, в июне, то говорила, что у твоих друзей открывается выставка в ЦДХ…
– Это художники, с которыми меня познакомил Геннадий Пылаев. Пылаев – это удивительно. Один богатый человек из Шамони в 91-м году поехал на Урал отдыхать и заниматься альпинизмом. И он искал кого-то, кто бы разрисовал стену в его доме, ему нужна была фреска. Его познакомили с Геннадием Пылаевым. А Пылаев до того ни разу не был за рубежом. Он даже боялся летать на самолете. Но он приехал в Шамони и за два месяца сделал фреску. Но кроме этого, он рисовал горы. Акварели. Когда я их увидела, то поняла, что это удивительно. Такого стиля у нас больше нет. Так рисовали художники конца 19 – начала 20 века. Люди увидели его работы, многое купили. Потом я приглашала его каждый год и устраивала выставки. В Шамони он известен больше, чем у вас. И я думаю, что развивать туризм без культуры – без художников, без литературы – нельзя. Для меня это не туризм. Люди должны не только кататься или ходить в горы. Должно быть еще что-то интересное. Вот, например, есть у вас такой писатель Михаил Шишкин, он живет в Цюрихе. Читала его книгу «Россия – Швейцария»? Там он описывает, какие русские художники приезжали в Швейцарию, какие писатели. Пишет и о Ленине, который жил в Женеве. Кстати, ты знаешь, что Ленин тоже бывал в Шамони? Примерно в 1906–1908 годах. В Шамони он встречался с семьей Пайо: один из них был философ, другой врач, третий банкир. Мишель Пайо все думал, покупать ему дом в Шамони или нет. И Ленин уговаривал покупать! Представляешь, такой человек как Ленин уговаривал в пользу частной собственности!

Аньес часто приезжает в Россию. Но она похожа на частицу из принципа неопределенностей Гайзенберга: невозможно точно сказать, где она находится в данный конкретный момент времени. В конце июля – начале августа была в Москве проездом на Эльбрус, где участвовала в торжествах, посвященных 140-летию покорения самой высокой вершины Европы. В сентябрьский свой приезд объясняла: «Сейчас я уезжаю в Тулу, Ярославль, потом в Киев, Харьков, Донецк, Днепропетровск, Одессу» – «Это у тебя рабочий тур?» – «Да, в каждом городе будет школа, как надо продавать горы. В одном провели, на следующий день садимся в микроавтобус и едем в следующий город». В октябре: «Сегодня ночью еду в Питер, день там – и обратно, а в следующие выходные – Нижний Новгород, Казань, там мы с Анной проводим кинофесты, будем показывать фильм Дэни о Шамони». Не каждому русскому удается так много путешествовать по России.

Сентябрь 2008