Наумовка. Сила небесная, ч. 6

     Слева показалось селение, состоящее из одной – единственной, убегающей вдаль, в лес, улицы, на которой аккуратно в ряд стояло не более десятка красивых цветных частных домиков, похожих на игрушечные. Леда знала, что это селение именуют Наумовкой,  она это  раньше слышала от взрослых.
     «Наверное, какой – то Наумов первым построил здесь свой дом. Или был очень любим соседями. Или…»   -  продолжала размышлять Леда об истоках    названия  этого     микроскопического    селения,   всё    так     же  механически переставляя ноги. Она вспомнила всех Наумовых из своей Верхней Максановки, но никто из них не хотел поселяться в этих домах, как ни представляла Леда.
     Наумовой была их заведующая в детском саду. Совершенно очаровательная, но до неимоверности крутая женщина. Крутая она была, разумеется, не с детьми. Дети её очень любили. Заведующая в мыслях Леды ассоциировалась с тёмно-сливового цвета красивой формы чашкой, с золочёным  меленьким  орнаментом по её краям и такими же золочеными цветочками посередине. Это была её, и не только её,  любимая чашка и, когда она доставалась Леде, ей казалось, что день этот особенно счастливый.
     Ещё заведующая была весьма талантливой актрисой. Как много теряют взрослые, когда думают, что маленькие дети ничего не понимают и при них можно себе позволить всё.
     Однажды заведующая вошла в группу, поздоровалась с детьми, спросила, все ли довольны, всё ли хорошо, а затем, обратив взор на взрослых, учинила проверку и форменный разнос.
     Она  проверила, не поломанную ли посуду раздали детям, потому что накануне была получена и роздана по группам партия новой посуды. На столах обнаружилась одна треснувшая тарелка и одна чашка, имевшая маленькую щербинку. Целая тирада обрушилась на головы няни и воспитателя. Из неё мы поняли, что имеем право чувствовать себя полноценными гражданами и должны есть из красивой посуды, что война давно закончилась,  а необдуманная, необоснованная  экономия ведёт к кражам и присвоению государственной собственности.
     Ещё заведующая ругала за то, что у кого - то в компоте не обнаружила ни персиков, ни абрикосов. Она пальцем указывала на жидкость в стакане и подносила к носам воспитателя и няни меню, говоря, что в меню значится компот, значит и в чашках должен быть компот, а не грязная жидкость. Няня оправдывалась, что разливала половником и кому что попало, то и попало. Заведующая, раскрасневшись, активно, но аккуратно жестикулируя, объясняла, что всем всё должно попадать, как прописано,  а  если это трудно делать, то нужно подыскать другую работу.
     В это время в группу вошёл незнакомый нам мужчина. Заведующую будто вдруг отключили. На лицо её молниеносно водрузилась широкая улыбка, она приторно ласково о чём-то с ним заговорила и пригласила пройти в её кабинет.   
     - Лиса, сущая лиса,- переговаривались между собой воспитатель и няня, однако претензий по требованиям заведующей ни одна, ни другая не высказывали, считая их обоснованными, и помня ещё о судьбе бывшей  нерадивой заведующей. Как бы ни кричала заведующая Наумова, никого она не увольняла, но добросовестно работать заставляла всех и порядок в детском саду держала строгий.
     Была Леде известна ещё одна Наумова. Она вдруг появилась в группе и сказала, что теперь будет их воспитателем. При ней няни напрягались и, молча, выполняли свои обязанности. Она голову держала высоко, а сама была высокого роста, худая, даже костлявая.  Никому из детей она не понравилась. Была на внешность обычна, может даже хороша, но почему – то всем казалась уродливой и липкой, потому что лицо её было черноватое, имело  тусклый, жирный блеск.  Многим детям казалось, что она, кроме того что воспитатель, ещё и Баба-Яга, только тщательно от всех это обстоятельство скрывает. 
     Взрослые в своих разговорах часто упоминали, что «она несчастна, но её придётся всем терпеть», и «где он только её выискал».
     Леде было интересно, почему все её должны терпеть и кто её где выискал.  Разве нельзя к человеку относиться просто, обязательно надо терпеть, думала Леда. Правда разбрызгиваемые слюни и искажённое злобой,  вечно лоснящееся лицо  воспитателя Леде тоже были очень неприятны.
     Леда как-то спросила Нику, какая причина заставляет при разговоре о воспитателе Наумовой всех неестественно съёживаться и пугаться и кто её где выискал, почему так говорят? Леда правда не стала спрашивать, почему воспитатель частенько, хоть не так смело, как с некоторыми, сводит с ней счёты, упоминая каждый раз Нику. Но однажды воспитатель сама высказала причину её напряга.
     Из отпуска вернулась Люся Торова, девочка из известной и влиятельной семьи. Привезла Люся в подарок детям конфеты и фрукты. Как бы много ни было конфет и фруктов, но поделить воспитатель не смогла. Решила убавить количество детей. Одного без видимых причин уложила средь бела дня спать, другого увела в медкабинет, третьему дала задание, навести порядок  в детском уголке. Леду поставила в угол. Причину естественно умышленно не объяснила, да её и не было. Люся пробовала вмешаться, чтоб поделили всем, но ей сказали, что она дала, а дальше без неё разберутся.
     Кое-что кое - кому из детей поделили. Понятно, что сами воспитатель и няня на подарок тоже имели право, никто этого факта и не оспаривал, да так и было принято.
     - Стой, и так мало гостинцев, обойдёшься. Тебе, наверное, и так больше других перепадает, мать, наверное, даёт. И ей, наверное, всё докладываешь. - Такую тираду воспитателя выслушала Леда  и поняла, откуда, как говорят, ветер  дует. Ника раньше работала в этом детском саду  медсестрой, но недавно перешла по просьбе своей соседки-заведующей к ней на работу,  в другой детсад старшей медсестрой.
     Повернувшись в сторону воспитателя, Леда сказала: - Знаете,  что мне больше всего по блату достаётся? Лопнете от зависти! Рыбий жир! Детей вы ложками заставляете  пить, а мне можно стаканами. У мамы в кабинете за дверью стоит  полная десятилитровая бутыль. Скоро я буду так же противно блестеть, как вы вечно блестите. Приятного аппетита  пробовать чужие подарки! Надо было ещё побольше  кого в углы запихать, углов  много, а то вам зефирчику в шоколаде мало покажется.
     Сказав это, Леда отвернулась, уткнула нос в угол, очень удивившись своей такой вдруг откуда - то  взявшейся смелости. Она знала, что за этим непременно что-то последует.
     Последовало. Воспитатель не преминула пожаловаться заведующей. Та сразу явилась. Выслушала детей. Удостоверилась, что наказанные действительно наличествуют, причём, в изобилии.
     В тот же день  заведующая сама лично явилась к Нике на работу, извинилась,  описав случившееся. Ника ответила ей, что Леда сама в состоянии разобраться, а если она стояла в углу, значит, ей в то время хотелось стоять в углу, а всё случившееся выеденного яйца не стоит  и она, Ника, не намерена об этом даже думать и не знает, откуда у неё такая непослушная дочь.
Заведующая поблагодарила Нику за понимание, извинилась за невесть откуда свалившуюся на её голову  непутёвую родственницу.
На следующий день воспитатель была переведена в другую группу с условием, что если будет наказан ещё хоть один ребёнок, то она не посмотрит на родственные связи, уволит воспитателя вон.         
     Ника  объяснила Леде, что воспитатель – теперь родственница заведующей, жена её брата, и заведующая – между двух огней. По всему было видно, что заведующая всё-таки любит свою родственницу, раз она так неожиданно свалилась на её голову, но предпочитает  общение с ней свести к минимуму.
     Воспитателя перевели в другую группу, но о ней ещё  долго вспоминали. Особенно часто вспоминали  следующее.  На тихих часах воспитатель вываливала свою испещрённую толстыми, синими венами грудь и, встав к посудному шкафу, долго-долго сцеживала в детскую чашку молоко. Дети украдкой  наблюдали за её занятием, за тем, как непослушные струи, вырвавшись, точно её слюни, устремлялись куда-то вдаль, указывали на неё друг другу пальцем, как бы нарочно сплёвывали.
     Посмотреть на скрытые части тела дети любили, особенно если это касалось противоположного пола. Но почему нам не нравился процесс сцеживания, так никто толком объяснить и не смог. 
     В полдник, увидев похожую чашку, в какую воспитатель сцеживала  молоко, никто не хотел, чтобы эта чашка досталась ему. А если это случалось, то брезгливо отстраняли её подальше от себя. Няня не понимала, чем вдруг вызвана такая разборчивость, сокрушалась, пока кто-то не рассказал ей, в чём причина. Няня искренне удивилась, сказала, что, в любом случае, все чашки проходят тщательную обработку, а мы придумали такую ерунду, что кроме нас никто до такой ерунды просто не додумается никогда.  К тому же, молоко есть молоко, чьё бы оно ни было, уговаривала нас няня. Мы себя, всё равно, уговорить не могли.
     Или молоко у воспитательницы закончилось, или кто-то  предостерёг её от материнского стриптиза, поскольку проблема с чашками назрела нешуточная, но скоро воспитательница прекратила сцеживание.
     При разговоре она противно морщила лицо, разбрызгивая во все стороны слюни.Такой она и запомнилась. Разговаривала со всеми так, будто хотела ущипнуть. Кое-кого она и впрямь щипала, особенно тех, кто не имел привычки по каким-то причинам рассказывать об этом кому бы то ни было, то есть отыгрывалась на самых беззащитных. Изредка, заметив, за таких детей вступались другие, более решительные и смелые  дети.