Узловая 2

     Станционный ресторан вполне оправдывал название "кабак", и был оккупирован военными, ввиду постоянного движения войск. Посетители были постоянно, как только одни уходили их места занимали другие, в зале не хватало свободных мест, и пришлось даже поставить  где только можно дополнительные столики, потолки оказались низкими для ресторанного зала и стоял плотный табачный дым.
     -- Господа! --довольно громко обратился к компании пьяненький гвардейский ротмистр:  -- Господа! Почему мы не танцуем? Пусть это будет наш прощальный бал перед ратными трудами. Что? У нас нет дам?, -- и с заговорщецким видом присел рядом с молодым прапорщиком, судя по всему из недавних юнкеров: -- Володя, а давайте Вы будете нашей дамой?
     Молодой человек опешил и не нашёлся что ответить на столь хамское предложение пьяного каваллериста, он был явно чужд этой разгулявшейся компании, слишком чист и наивен.
     -- Ну, что Вам стоит? -- не унимался ротмистр. Навалившись на него всей тяжестью своего гвардейского роста, фамильярно обняв за плечи, продолжал донимать, дыша в лицо водкой: -- Водку Вы не пьёте, в карты не играете, к барышням...к барышням, господа!...не ходите, так побудьте у нас дамой. Я Вас прошу. Мы Вас просим, мадам...
     Остальное заглуших взрывной хохот десятка глоток.
     -- Вот скотина! Пристрелить его что-ли?
     -- Успокойтесь штабс-капитан. До утра протрезвеют, а там красные манерам учить будут. Вы же сами понимаете, что это страх толкает их на грубость. Мы кардинально почистили штабы и прочие тыловые конторы, так что материал слегка заплесневелый. Ротмистр хоть и был на фронте с германцем, но на передовой не приходилось, всё больше по штабам да тылам. Папа у них...
    -- Хорошо осведомлены, Алексей Григорьевич.
    -- Так, контрразведка ведь. Нам, батенька, положено в чужих портках всякую вошь по имени знать.
     В каваллерии  однако назревал скандал. Ротмистру так понравилась его шутка, что он распаясался забыв о всякой отсорожности, не говоря о приличиях, продолжал донимать прапорщика, который сидел с багровым от злости лицом, готовый в любую минуту взорваться.
     -- Володя, ну не упрямтесь. А-а, Вы наверно не решаетесь сказать, что у нас нет женского платья? Да... Вот незадача... У нас действительно нет женского платья. Но, Господа!, -- вдруг выкрикнул ротмистр, и тут же понизил голос до шёпота: -- я знаю у кого есть милые панталончики.
     Оставив пунцового юношу, он довольно нетвёрдой походкой подошёл к краю стола, и наклонившись к невысокому, но коренастому офицеру, приглушено, якобы конфедициально, однако чётко и внятно, дабы услышал весь стол, произнёс: -- Карл Вольфович, одолжите, пожайлуйста, панталончики. На один вечер...
     От удара франтоватый гвардеец отлетел к соседнему столику, сбив там какую-то посуду. Кто-то рядом встал, чтобы глянуть что происходит, но потом, махнув рукой, снова сел на место. Основная часть не обратила никакого внимания на инциндент, ибо такое, или подобное происходило довольно часто, и очередной скандал приняли как должное.
     -- Ты... Ты кого бьёшь?!!, -- вдруг, заикаясь, с покрасневшими в миг глазами, закричал ротмистр: -- Ты, курляндское безродное быдло! Ты как посмел!!!, -- и уже сдавлено, но твёрдо отрубил: -- Стреляться! Сейчас! Немедленно!
     Он ровно и чётко, как на параде или великосветском приёме направился к выходу. За ним решительно направился курляндец и ещё четверо охочих до кровавых развлечений.
     -- Николай Игнатьевич, пора вмешаться. Нам красных не хватает, так ещё эти спесивые гуси себе дырок понаделают. Вы, Бога ради, не волнуйтесь, а то как бы сами чего не натворили. Они к тупику пойдут, там сейчас санитарный поезд стоит. Идиоты, думают, что я ничего не знаю. Да я после первой же дуэли знал, но пугать ни к чему. Зачем? Чтоб потом опять снова искать?
     Они прошли мимо последнего вагона санитарного поезда, возле которого стояли двое носилок с телами прикрытыми с головой.
     "Вот и этих", -- только и подумал Николай.
     За старыми вагонами был небольшой пустырь, на котором и устраивались офицерские игрища с честью в жизнь и смерть.
     Боль за Россию, злость от поражений, неизвестность, постоянное хождение по лезвию ножа, вырывались через агрессию друг к другу.