Если любишь...
На поминках тамадой выбрали меня, как самого близкого друга и, главное, кавказца.Вначале, как принято, помянул добрым словом Жору, его родителей, близких родственников, друзей... Кое-кто, может, и считал его палачом (впрочем, не совсем безосновательно), но для большинства зэков он был настоящим Ангелом – хранителем. Всё это я не преминул напомнить собравшимся. Поминки уже подходили к концу, и только я встал, чтобы по нашему обычаю ещё один раз помянуть усопшего, как вижу, поднимается со своей треноги Хасан, наш с Жоркой кореш.
-Я тоже хочу выпить за светлую память нашего незабвенного друга, рассказать о нём то , что Вы не знаете.
-Только про конвоира – ни слова, убью! – успел я
предупредить сильно захмелевшего Хасана. (Конвоира, считавшегося пропавшим, убил Жорка – палач, и его мясом мы втроём питались в течение нескольких недель во время последнего нашего побега ,когда плутали по тайге.)
-Я хочу выпить за нашего незабвенного друга, который ничего не жалел для корешей и был готов поделиться последним. Можно?
- Можно, можно! –загалдели участники траурного стола в приятном ожидании, что Хасан,по свойственной ему привычке, спьяна сморозит какую-то несусветную чушь.
-Жора обожал свою семью, детей, систематически помогал им из заключения, уважал старших,заботился о малолетках, никогда не обделял вниманием больных, сирых,а больше всех любил своих друзей, любил, можно сказать, до умопомрачения, - тут Хасан смахнул скупую мужскую слезу, высморкался в шёлковый платок(чем немало удивил собравшихся) и продолжил: - Как – то мы с Жоркой сумели договориться с лагерным начальством и нам дали «увольнительную» на четыре часа. Бежать, сами знаете, некуда. И вот, прогуливаемся мы с ним по Ванино, на берегу Татарского пролива, и видим, навстречу, вихляя бёдрами, идут две тёлочки, одна светлая, пышнотелая, и вторая, чернявая такая, худющая, но,вместе с тем, как ни странно, грудастая. У меня всё перевернулось внутри. Тугрики у нас есть, времени – хоть отбавляй, а желания хватило бы на всё женское население побережий Татарского пролива и острова Сахалин.
- Георгий Михайлович, - обращаюсь я к Жорке , -давайте – ка снимем этих дам. У нас же несколько лет не было женщин, ни живых, ни надувных. Как брата прошу.
-Давай, -тут – же соглашается Жорка – палач. – Только блондинку оставь себе, мне толстых и даром не надо.
-Как скажешь, Генацвале, -соглашаюсь с ним и подхожу к девицам. Знакомлюсь, я Хасан, а этот, стеснительный, Жорка – палач.
-Иродиада и Олимпиада , - представляются тёлки под вымышленными именами. Тут же договариваемся о плате, и девушки ведут нас в свою хату.
- Если за поминальным столом начнёшь описывать, как вы занимались любовью, я вот этой вилкой вырву тебе язык, - строго предупреждаю Хасана.
-Только концовку. Можно?
- Концовку можно, - разрешаю я.
- Наконец,часа через полтора, уставший и довольный, приоткрываю глаза, и вижу : эта Олимпиада, та что чернявая,совершенно голая, стоит у газовой плиты и ставит чайник на огонь. Ээх, думаю, опять обставил меня Жорка – палач. Мигом натягиваю кальсоны и подбегаю к Жоре,который неподвижно лежит, уставившись в облупленный потолок и курит. Присаживаюсь на корточки у его изголовья и тихо шепчу на ухо: Георгий Михайлович, будь другом, давай поменяемся.
Жорка – палач молча продолжает курить, одним глазом поглядывая на дородную Иродиаду, затем стряхивает пепел на облезлый коврик и безразличным тоном говорит: я не люблю толстых.
- Тогда попроси Олимпиаду,пусть переспит со мной, за двойную плату. Только один раз. Скажи ей, Хасан как сестру просит.
-Иди, ложись. Попытаюсь уломать её. – Встаёт, одевается и подходит к Олимпиаде( в мыслях я уже называю её Липочкой),которая в это самое время разливает кофе, и вполголоса с улыбкой нашёптывает ей что-то.
- Нет, нет, с другим не могу. Ты же знаешь, я тебя люблю!
Вах, думаю, неужели Жорка – палач не сможет уломать какую – то проститутку.?!
А Жорка тем временем продолжает терпеливо увещевать свою возлюбленную.
- Нет,нет, я тебя люблю, - заладила эта дурёха как попугай.
И знаете, как поступил Жорка – палач? Он сделал то, что не сделал бы ни один мужчина на целом свете для самого близкого друга, да что там – друга, для брата родного.
После того, как Липа в пятый или шестой раз отказалась переспать со мной – потому, что любит только его, Жорку – палача, неожиданно для всех Жора со стуком грохнулся на колени, и протянув правую руку в мою сторону,а левой держась за сердце, с чувством воскликнул:
- Если любишь, ДАЙ ЕМУ!..
Свидетельство о публикации №210060500771