Пулеметчик. 5

               Впервые печатаются вместе обе части. 
               
                Из интервью бизнесмена г. Екатеринбург:
                "...Что вы все о памятниках культуры?! Кто сказал,
                что эти ветхие дома памятники культуры..?!
                Оставить штук пятьдесят, а вместо остального
                хламья построить небоскребы! Мы можем и должны
                показать нашу мощь! Небоскребы ее и продемонстри
                руют..."

          Город №-ск. Девять утра...С некоторых пор я стал педантом...

          Широко открываю двери своего дома, самого маленького в этом квартале. Это я знаю точно. Налюбовавшись, как следует, ласковым летним солнцем, поворачиваюсь и ухожу в темный проем двери. Возвратившись, аккуратно ставлю на крыльцо пулемет,потом, следом, выношу две оцинковки патронов.
          К сожалению, больше патронов я с собой взять не смогу. Мой пулемет весит 35 килограммов. Это самое эффективное оружие, что я нашел в своих скитаниях по туннелям Культуры. Весит, однако...

          Я, впрочем, не расстраиваюсь, мне долго не продержаться. Да я и не рассчитываю на это. Внимательно смотрю на оцинковки. Вот она мера длины моей жизни. Короткая мера, очень, но весит порядочно - целых 15 кг.
          Еще я беру с собой аптечку - несколько ампул и инъектор. Много мне и не понадобится. Эти действенные средства заглушат боль и поддержат меня некоторое время. Время - стремящееся в бесконечность пространство и вот его то у меня все меньше и меньше. Как - то я вычитал в книге древнего автора:
          -Нет ничего проще времени!
          Может быть...Для того, кто умеет им жонглировать...
          Я не умею.., и потому, мне прийдется умереть... С удовольствием смотрю на солнце...Недолго осталось...

          Вешаю рюкзак с оцинковками на спину и перекидываю ремень пулемета через плечо. Не оглядываясь, на широко открытую дверь( я не буду ее запирать), включаю плеер. Люблю музыку, и это одна из черт, в числе многих, которые отличают меня от соседей.
          Они музыку не слушают никогда. Церковные хоралы в счет не принимаются. Зато, они все, от мала до велика, большие ревнители морали.
          В дом никто не зайдет, да и не пригодится он больше мне - у моих соседей появится новый знакомый...

          Вот один из них стрижет перед домом. Крепкий малый, карьера движется неплохо, дети - я, даже, завидую ему слегка.
          Он всегда здоровается со мной, буквально следуя букве директивы.
          Вот и сейчас он, заметив краем глаза меня, подымает руку, но она застывает у него на полпути и падает - он увидел мой пулемет. Сосед знает, что это такое и понимает куда я иду и зачем...
          На этой планете все разбираются в оружии.

          Лицо его застывает медной маской. У них у всех, рано или поздно, пропадает мимика, у кого чаще, у кого реже. Маска может застыть навечно - обладатель становится безликим. Безликие правят в этом мире, под оранжевой звездой. Чем они заняты - порой не понять, однако, они прочно держат бразды власти во многих мирах.
         
          Так было не всегда. Между людьми, обретающими маски, и такими , как я, неоднократно вспыхивали войны. Порой от городов и селений мало что оставалось. Потом маски стали прирастать навечно - появились безликие, да и подлых людей, носящих маски, стало больше.

           Перед последней войной, когда таких как я осталась горстка, безликие попытались уничтожить всех оставшихся. Не вышло. Что - то у безликих, всегда славившихся методичностью и организацией, пошло не так. Такие, как я дрались с отчаянием обреченных и в плен не сдавались. Маски одержали победу, но после войны они стали ярыми приверженцами мира. Они очень ценят свою спокойную, по - своему, напряженную жизнь. Обожают свои дома, холят газоны перед ними, полируют свои красивые машины...Трудятся, словно пчелы от зари до зари.

           Выходной день - священное время. Всей семьей, с утра, в церковь, потом в кино или митинг в поддержку безликих. В целом их жизнь размеренная, спокойная и, даже, можно сказать, счастливая. Последнее слово я готов прокричать, да так, чтобы звук долетел до гор, белеющих вдали, и вернулся оттуда громким эхом.
           Их счастье так не похоже на счастье таких, как я. Я иной, чем они, и настолько, что порой сомневаюсь, а одного ли мы с ними вида.

           Сосед оставил косилку и идет наперерез мне. Лицо его теплеет, обретает мимику - он хорошо понимает, как надо разговаривапть с такими, как я. Он тоже, как и все, жаждет со временем стать безликим, вот и старается. Таких, как он, я ненавижу еще больше, чем безликих. Те хоть просто нелюди, и их понять проще.

           -Послушайте,- обращается он ко мне,- не лучше ли вам вернуться обратно домой?!
           Обратно?! Обратно я хочу так, как ты себе и представить не можешь, жестяная маска.Твою жажду наживы не сравнить с моим желанием вернуться домой!
           Домой?! У меня здесь нет того, что называют домом. Ты, медноликий, и не ведаешь, что такое Дом.
           Я очень люблю жизнь. И не верю ни в какого бога. Не верю во все эти возрождения и перерождения, загробную жизнь и все остальное. И все - таки, я не вернусь. " Пепел Клааса " стучит в мое сердце. Скажи тебе такое, ты ведь и не поймешь.
           Медноликие собираются по воскресеньям петь хоралы своему богу. Он сильно отличается от тех, что были раньше. Теперь на планете только одна религия, и надо просто один раз услышать те песнопения, что доносятся по воскресениям из храмов. У меня от их визга мороз по коже идет.

           - Мы будем рады сделать все возможное для Вас...И нет ничего дороже, чем Ваша жизнь,- он улыбается мягкой понимающей улыбкой.
           Если не знать, что это лишь маска, то просто на шею ему хочется броситься. Безликие, надо отдать им должное, постарались.

           Жизнь. Разве ты живешь, жестяная маска?! Вы все уже сейчас мало похожи на людей, а что дальше будет?!
           Я улыбаюсь ему. Спорить с чудовищем бесполезно. Он обиженно и недоуменно хмурится - лик его наливается бпронзой, впрочем, он тут же спохватывается - быть ему безликим. Говорят , они очень долго живут, если это можно назвать Жизнью.
          Жизнь?! Что ты можешь знать о ней?! В вас так мало осталось человеческого, что о жизни человека вы и права  судить не имеете. В моей душе бурлит симфония жизни, тему воспевает самый великий и самый большой симфонический оркестр. Этот мир, в котором подобные тебе видят лишь узкую, тщательно контролируемую полоску, гораздо многообразнее, и жизнь во мне усиливает это многообразие и раскрашивает его новыми красками - я совпадаю со вселенной, я плоть от плоти ее. Окуни тебя в такое и ты завопишь от ужаса, а потом и от лютой злобы.
           Я улыбаюсь ему, смотрю в безнадежно голобые глаза и продолжаю свой путь.

           Я закидываю пулемет на плечо и весело щурусь на солнце. Улица меж тем оживает. Маски просыпаются. Примерно, через час, они потянутся в церковь.Раскрываются двери, ведущие на улицу (входные двери не запираются - маски не воруют), и они молчаливой гурьбой  выплывают на улицу. Мои соседи, все, без исключения, большие чистюли. Вот и сейчас они торопятся приняться за газон, и все бы хорошо, если бы не маленькая темная туча в безбрежной голубизне их кристалльного сознания.

           Туча - это я. Они благополучны, по их представлениям о значимости, у них все есть. И все же они люди, бывшие, правда, но корни еще долго будут держать. Они сами себе не признаются, что им чего - то не хватает, что в чем - то они себя обделили, только вот природу обмануть трудно, и она бунтует - все маски крайне раздражительны. Они столько и с таким рвением отринули от себя человеческого, что иначе и быть не могло.

           Они косятся на меня. Самые подкованные из них подходят и пытаются отговорить меня от безумия. Все они приветливы, милы и тщательно контролируют мимику - у них цивилизованная стая, но мне тяжело и страшно среди них. Я вовсе не боюсь, что маски бросятся на меня - это никому не нужно. Они делают все, чтобы войн в городах больше не было, и такие, как я, приняли такую установку, потому что, нас все меньше и меньше...

           Я улыбаюсь оранжевому светилу, щедро разбрасывающему лучи - пулемет на плече, на ремне аптечка, в рюкзаке цинковые коробки...

           Я увидел ее  в столице края, тридцать лет тому назад. Во взгляде царила растерянность - спешащие по делам, бронзоволикие обтекали ее со всех сторон, никто ей не отвечал - чужаков они прекрасно чувствуют. Я бросился к ней, она ко мне - мы тоже заметим друг друга в любой толпе.

           Я пригласил ее в кафе, хоть это не было отторгнуто, стремящейся к совершенству бронзой. Официант поставил две чашки кофе и отплыл раздраженный - он соблюдал директиву, но даже наш запах был ему противен.

           Она спросила меня так, будто разговор оборвался пять минут назад:
           У вас хоть что - нибудь осталось?! Театр?! Музей..? Художники...Скульптор...
           По моему  помрачневшему лицу она и так все поняла.
           - Ты тоже один,- сказала она, - как и я.
           Я покивал головой, с грустью, смотря ей в глаза.
           - Меня зовут Радуница, - она протянула мне руку.

           Мы прожили с ней долгих, очень долгих двадцать лет. И очень коротких...
           Я похоронил ее сам. Сам рыл могилу, сам опустил гроб из зеленого нефрита, сам уложил ее туда...Глядя, в последние минуты, на милые черты, я сам был готов лечь рядом с ней...Только здесь, в гробу, ее уже нет. Здесь только мертвое тело...
           Просто ушла Жизнь, и Все заканчивается...
           Это очень просто, обыденно и очень страшно...
           Смерть - это навсегда, а навсегда - очень веское слово.

           Надо бесконечно любить Жизнь. Наслаждаться каждым ее мгновением, деля их с любимым человеком, и стараться дарить наслаждение другим. Украшать их жизнь...Своим теплом, радостью общения с ними...
 
           Я никогда не верил в бога. С тех пор, как себя помню. Я повзрослел и заматерел, но в моих взглядах на бога ничего не изменилось. Мы знаем о существовании друг друга , но не здороваемся. Не терплю ложь во всех видах, даже ложь во спасение. И вспоминая Радуницу, я не кладу бесполезные поклоны...

           Надо при жизни торопиться говорить любимой нежные, западающие в душу слова...Носить ее в ладонях бережно, как пушинку, боясь расплескать хоть каплю счастья, несмотря на то, что оно безмерно...Первые лучи Солнца - нежную пастель Эос, чистый хрустальный воздух - владения Борея, родники - соки Земли...- все положить к ее ногам...
          
           А если близкий человек был неоднократно расстрелян мерзкими речами, то он так и умер...Не отмолить это - поздно. Эта Вина умрет вместе с вами и не раньше...Закончится ваша жизнь, с ней беды и радости, достоинства и большая Вина...

           При жизни надо долюбить , дотерпеть, дострадать...дарить нежность близким вам людям...Ну, а потом?! А что потом?!
           Потом - Ничего и Навсегда. Это два очень серьезных слова и потому я жил так, чтобы мне не было потом мучительно горько за себя...

           Я иду по улицам, не прислушиваясь к речам масок.
           Детей у нас с Радуницей не получилось завести. Оба мы были здоровы и неоднократно проверялись. Маски четко соблюдали договор. Они не препятствовали появлению у таких, как мы, детей, но, то ли она не захотела выпустить в этот мир наших детей, то ли я, то ли оба...
           Дети умерли вместе с нами...Два сыночка и лапочка дочка...
           Я привык к одиночеству, как тяжелобольной привыкает к постоянной боли...

           Я родился в семье не таких, как я. Родители мои еще не носили маски, но светлого в них уже было шаром покати. Маски им очень потом шли, ведь маски не появляются на пустом месте - их взращивают в потаенных уголках, а уж сердца или разума..?!
           Дом, посуда, машина - все у них крутилось возле этого.
           Как - то я спросил маму:
           - Кто такой Эрих Мария Ремарк?
           Она, стоя посреди великолепной гостиной и занятая  примеркой шубы, долго не могла сообразить, о чем я собственно, потом во взгляде появилось недоумение, а потом, словно пленка, все закрыла злоба...
           Я до сих пор помню те слова сказанные мамой, вовсе не из - за их значимости, а из - за того тона каким он был сказан. На меня будто из ледяной могилы дохнуло...
           - Иди, вытряхни половик! - свинец в ее голосе подавлял и оглушал...

           Я вовсе не сердит на своих родителей, а наоборот безмерно им благодарен. Мы относимся к разным видам, но я ежегодно навещаю их могилу. Будь они менее человечны,и я  бы утратил красоту этого мира, красоту, согревающую меня и живущую в моем сердце.
           Плохо быть всю жизнь гадким утенком. Мне трудно представить себе каково было моим родителям, когда я трехлетним ребенком начал рисовать цветными мелками на асфальте свои первые неумелые рисунки.
           Дети масок никогда не рисовали. Никогда. Ни на тротуарах, ни в альбомах, ни тем более на холстах... Среди масок никогда не было, нет и не будет художников. Они им не нужны и не могут среди них появиться.

           Бронзоволицые соседи молча собирались вокруг меня - дети и взрослые. Их лица стыли, глаза затягивало пленкой. Маленький мальчик, с улыбкой, посматривал на них, но ответной так и не дождался. Со временем я понял, что они не способны к искренней и доброй улыбке...

           А я самозабвенно рисовал: цветы, дома, краны, солнце, небо...
           Мама, взбивая миксером крем, то подойдет к окну, то обратно к плите...На глазах ее блестели слезы...

           Когда я подрос, родители почуяли неладное - я улыбался им, тянул к ним ручки, говорил: мама. Для масок это дико. Они, даже маленькие дети, отделываются дежурными фразами. Возможено, где - то есть цитатник этих фраз, я не знаю...
           Родители объездили всех мировых светил, по - своему, любя меня. Им обрисовали безнадежный вариант - это не излечимо...не лечиться...Они не сразу с этим смирились и очень боялись появления других детей. Но с остальными все было в порядке - жесть в голосе и на лицах наличествовали. Эти дети успокоили родителей и подняли их статус в обществе.

           Однажды утром за мной пришел туннелеход, и меня отвезли в приют. Там пытались ,и небезуспешно,"исправить", таких как мы. Меднолицые не варварствовали - им не нужны были те, кто потом в отместку возьмется за оружие. " Пепел Клааса" им был не нужен. Страшные в своей методичности, они постепенно обращали в свою веру моих товарищей по приюту..Одних раньше, других позже, но с одним и тем же результатом. Жутко было смотреть, как вчерашние живые лица стынут и с каждым днем все больше.
          Из почти 600 воспитанников, только я ушел без маски на лице и сердце. Директор, по достижении мной совершеннолетия, сам проводил меня к воротам, и я уловил нечто вроде тени уважения в его глазах.

          В приюте не разрешали рисовать, не давали художественных книг, не разрешали петь ничего, кроме псалмов новой всеобщей религии...За любое нарушение следовал карцер...
          Я тогда и не знал, что есть художественные фильмы, а не те " деревянки", которые показывали в приюте, и жестяной хохот воспитанников сотрясал стены...Правда со временем, даже этого механического хохота становилось все меньше...Я не знал, что есть скульптура, балет, литературные вечера...

          Я успел увидеть книги до приюта. Книг в домах не было. Никаких, даже технических. Безликие строго следили за этим. Всякий должен был оформить заявку заранее и ехал в специальное место...И только там можно было читать технические книги...Художественные книги изучали только представители спецслужб... Маски не читали книг, для них это было немыслимым и недостойным ...

          Незадолго до того, как я попал в приют, внимание родителей ко мне ослабло. Дом, как дом, я уже не воспринимал, товарищей у меня по понятным причинам не было, бродить по улицам мне было скучно...Я неплохо освоил окраины и стал уходить все дальше...
          Там я и наткнулся на заброшенные форты Культуры. О...О...О, что это за слово! И как его ненавидят " маски". Стоит ему только прозвучать, как злоба распирает  их зобы, и обычно хладнокровные и разумные, они теряют остатки человеческого в себе. Чем я неоднократно и пользовался.
          Стоило только произнести "Культура", как меня тутм же хватали и в карцер.
          Там было не так удобно, как в корпусах, но медноликие старались не допускать смертей, и в общем, в карцере можно было жить. Еду приносят, сиди вспоминай прочитанные книги, виденные картины, скульптуры...Сочиняй свое...
          Я так наловчился, что они стояли у меня перед глазами - цветы, дома, краны, солнце, небо...и многое другое...И никаких жестянок...Никаких жестяных воспитательных бесед - воспитатели работали на совесть...А тут произнес слово и месяц никаких бесед...Я вспоминаю карцер с нежностью и любовью...

           Бродя, я наткнулся на подземные форты людей с живыми сердцами, людей для которых слово " Культура " не было отвратительным...Они сами пели, рисовали картины, строили великолепные здания...И еще много чего, отвратительного для масок...А еще они писали книги...

           Я проник в подземный ход, через глыбы пробрался  к сорванной с петель огромной двери, и меня , словно магнитом, втянуло внутрь...
           Огромные бетонные и каменные залы видели меня и днем, и  даже ночью - я практически не спал в то время. Залы, особенно на нижних ярусах, были завалены скелетами. Ярость и упорство до сих пор присутствовали в их изломанных позах. Это были кости таких же , как я. Они бились , как люди, и умерли по человечески. Сквозь позы лежащих скелетов, кисти сомкнутые на оружии, я видел и слышал их стойкость и уверенность в своей правоте.

           Долго я не решался спуститься на самые нижние этажи - подходил к дверям и, с ужасом и облегчением, обнаруживал, что иду в противоположную сторону. Однажды, после школьных занятий, которые мне давались настолько легко, что это просто шокировало окружающих, я впервые нашел томик стихов, и ноги сами меня понесли за дверь...
           Там все оказалось, как я и предполагал - груды скелетов и оружие, оружие, оружие.., а еще стены увешанные картинами( они и сейчас там висят), везде стояли скульптуры, валялись разбросанные музыкальные инструменты и книги, книги, книги...

           Я долго стоял там, застыв, а потом страх и величие картины отпустили меня...Здесь был мой Дом. Те, кто здесь лежали , оставили все это для меня. Роднее их никого не было. Это мои сородичи, мои братья и сестры, отцы и деды, бабушки и мамы...Кого здесь было бояться?! Роднее их никого не было. Тогда я только начал, а после приюта я сложил , как смог их кости в одном из залов...

           Одна из картин была защищена особо. На ней была нарисована женщина, с улыбкой, какую не встретитшь среди жестянщиков... Я всегда стою перед нею, может быть потому, что улыбка моей мамы могла быть такой же...
           Под картиной написано: " Монна Лиза"...

           Каждый день я приходил и здоровался с сородичами. Стоял некоторое время рядом с ними. Кости я нес с той же нежностью, с какой принес сюда найденных мной котят, однажды найденных среди развалин.
           У меднолицых нет животных. У них все для пользы. Коровы на мясо, собаки отыскивают и охраняют таких , как я, животные в природе сохраняют среду, и страшно подумать, что будет , если это будет не так...Ласка, нежность к котенку..?! Вас просветят, прощупают, измерят и упекут под надзор...
           У жестянщиков нет дома животных. Никаких. Ни у кого...
           И вот теперь, мама - кошка, попив молока из моего школьного завтрака и поурчав на меня для порядка, кормит теплые живые комочки...
 
           О чем я думал перенося скелеты, я не знаю - я не плакал. Я их гладил, с нежностью, разговаривал с ними, но не плакал...
           Как - то я подошел к очередному скелету, и словно запнулся. На стуле, упав на стол туловищем, сидел скелет - девочка года на три - четыре старше меня...Спина и затылок были пробиты пулеметной очередью...Руки, словно два больших крыла, пытались закрыть собою книги наваленные на столе, и она это сделала - все пули вошли в ее тело...

           Вот тогда я заплакал. Упав на колени, я бил кулаками в пол, и мои яростные крики разносились далеко по подземелью...

           Я оставил ее при ее бессменой вахте. Я не посмел разлучить ее с тем, ради чего она пожертвовала свокй жизнью. Голова ее лежала на повести Распутина " Уроки  французского", руки обнимали книги Грина, Толкиена, Гумилева, Есенина, Сент - Экзюпери...

           Понимая, что скоро не смогу приходить сюда, я сделал все, чтобы сохранить  все эти сокровища. Все, что было в моих силах.
           Сюда я и пришел после приюта. Контур отысканный мной и включенный много лет назад , исправно работал.
           Проблем с едой и жильем у меня не было. Государство безликих скупо, но обязательно, в пределах необходимого, снабжало таких, как я. Им вовсе не нужно было, чтобы мы чувствовали себя на грани.

           После Радуницы я прожил десять лет. Сейчас мне пятьдесят три. Смысл моей жизни придавала забота о сородичах, собранные фильмы, книги... остатки светлого на поверхности. За последний год как - то все померкло вокруг.
           А началось все с выступления лидера безликих - бывшего полковника спецслужб, а ныне всесильного правителя. Он длого распространялся о культуре и морали, под конец речи , заявив:
           - Тех, кто выступает против культуры и морали будем мочить в сортире!
           И долго сверкал своими жестяными глазками, посматривая вокруг, правильная ли реакция на его слова. И реакция наступила...

           Маски, по - своему, простые ребята, но их простота хуже убийства ближнего. Естественно, говориться одно, а делается совершенно противоположное. Все, что хоть как - то напоминало о прошлом, было разрушено. Все, напоминавшее, хотя бы отдаленно, книгу, было изъято, а большей частью отнесено добровольно. Спешно начались стройки в местах хоть сколь - нибудь интересных археологам, если бы они были. Музей деревянного зодчества сгорел по неизвестной причине, хотя ни одна пожарная часть , даже не выехала в ту ночь...

           А полковник все бушевал и грозил противникам культуры. Вот тогда я и прихватил на поверхность МД. Раньше было много не только безликих и таких , как мы, но и много народов. Структура общества раньше была сложнее и многообразнее. Среди народов были англичане. Для войн они и изобрели МД.
           В инструкции наприсано: " ...Поскольку племет тяжелый, то для точной стрельбы необходим ремень. Его нужно перекинуть через плечо...При достаточном навыке и имея сильные руки, из пулемета можно вести эффективную стрельбу на поражение..."

           Я немаленький мужчина, но физическое состояние мое было ниже среднего. Я повесил на себя пулемет и понял, что солдат из меня никакой. Больше я книг не читал и ничего не сочинял. Я стал выращивать овощи, зерновые, животных с той же страстью, с какой прежде читал книги. Ел по науке, спал, тренировался...
           Усталость и отупение от больших усилий делали меня неотличимым от жестянщиков. У меня появились деньги, а когда вахтмастер, восхищенный моим преображением, нашел мне более легкую и выгодную работу, у меня появилась возможность достичь пика своих физических возможностей. Насчет духа я не беспокоился. Когда у меня появлялись колебания или сомнения, я вспоминал ту девушку...


          И вот теперь я иду и жмурюсь навстречу солнышку, пулемет не самым тяжелым грузом лежит у меня на плече. Бронзоволикие всегда просыпаются вовремя. У них даже нет будильников. Просто нет и все...Без надобности...
          Они распахивают окна , потягиваются, и , как правило, замечают меня. Неодетыми и непричесанными они выходят на лужайки перед своими домами. Они ничего не говорят. Дуэльный кодекс не запрещает смотреть и уговаривать. Уговоров нет. Они молчат. Их маски отсвечивают металлом. Скользкий булыжник их сердец выталкивает дурную кровь к периферии...Они молчат, но в воздухе разлит звук, который я слышу. Это звон от беспощадного роя пчел...Не убежать ... Не спастись...

          Дуэльный кодекс прост.Такой, как я берет оружие и уходит за город, в специально отведенное место...Там меня подберет туннелеход. А вот что дальше?! Дальше неизвестность...
          На войне нет правил, а у таких, как мы, давних врагов, тем более...Можно все...

         
          Я рою окоп дулом пулемета, мягкую от крови и постоянных взрывов землю, отбрасываю руками. Мне нужен окоп. Я прочитал о нем в книге. Он нужен для защиты и внезапности. Это зверье могло пристрелять здесь каждый клочок. Я многое прочитал о войне, но я дилетант. Я хочу схватиться с профессионалами на их поле. Шансов у меня никаких. Убивать недовольных - их работа.

          Опускаю голову пониже и бегу по ходу между воронками к следующей подготовленной позиции. Перископ позволяет безопасно наблюдать за местностью. Я тяжело дышу - вокруг туловища у меня еще 50 кг "груза" - сюрприз для безликих. Я не уйду с этого поля, но и враги мои не вернутся. За эти десятилетия я нашел немало расщепляющихся материалов, и вот они пригодились.

          Буду встречать их на самом острие моей позиции, а потом постепенно отступать... Я не совсем понимаю смысл подобных действий, но я привык доверять своей интуиции...

          Все произошло автоматически. Мелькнула тень, и я плавно повел стволом пулемета, удерживая тень на мушке. Нажал на спуск, взвизгнула пуля, и тень упала.
          Попал! В этот момент я четко осознал чего я хочу. Я хочу убить их, как можно больше...Как можно больше!
          Яркая вспышка. Поток фотонов пробил бруствер, но поздно - я уже на дне щели.  А ребята обозлились, значит я действительно попал. Это плюс! А вот то, что у них есть энергетические пучки - это минус. Правил нет, хотя я уже изначально понимал, что кодекс - это просто фиговый листок, не более...
          Я ползу в глубь своей позиции. Вряд ли у них есть гранаты. Это древнее изобретение, но нечто подобное должно быть. Им хочется поиграть в  кошки - мышки, и всю мощь на меня они обрушивать сразу не станут. А вот у меня все проще, и пять гранат летят навстречу шорохам...
          Всплески света сопровождают перемешивание земли. Я лежу под толстым слоем мягкого чернозема. Меня бы уже похоронили,но я сразу метнулся вглубь позиции и это , пока, спасло мне жизнь. Даже сквозь эту толщу я слышу крики раненных. Продираюсь на эти крики - их должно быть больше...

          Они идут. Два десятка добропорядочных граждан, масок, среди занятий которых, есть и очистка моей планеты от таких, как мы. Как истинные патриоты, они со знанием дела трудятся, как пчелы, но сегодня им не повезло...
          Большинство занято раненными и убитыми, а я не занят. Пули прошивают их тела, словно куски масла. Вот тут и сказался профессионализм. Они оказались на земле, но убиты были не все - пучок энергии пробил мне плечо. И что с того, что попал лишь один - кровь хлестнула струей.
          Там бы я и остался. Вскрик, еще выстрел и все, но меднабор щелкнул инъектором. Метнув последнюю гранату, я бросился в глубь позиции...Три шага, всего три шага я должен был сделать, но я сделал пять и вжался в воронку.
          Холодный пот тек по всему телу, плечо дергало болью, каждый раз превращая мое тело в кисель. Спина горела огнем - пуля, пущенная снайпером, обожгла кожу...

          Как я хотел жить! Если я потеряю сознание, бомба разнесет меня на ионы. Я молил бога , в которого не верил, даже сейчас, я призывал черта , маму, ту, воображаемую, которая меня всегда любила...Как я хотел жить!
          Я оторвался от этих увлекательных занятий, лишь заслышав мягкие крадущиеся шаги...Скучно вам, ребята - жестянщики, все стараетесь разнообразить жизнь..? Спасибо, вам...Я вам в этом помогу!
          С яростным криком, я стукнул по головек мины - лягушки...Жаль что она одна...Жаль! Правильное у нее название! Мина подпрыгнула и взорвалась - сотни металлических шариков полетело во все стороны...

          Рыдая от боли, поднялся на ноги. Малярийный больной был бы крепче, чем я. Но я встал, и волоча за собой пулемет, поковылял в глубь позиции. Скоро мной займутся и уже без самодеятельности. Не думаю, что они припомнят такие потери за десятки прошедших лет, впрочем, кто знает?!
         
          Метров 20 - 30, и я вколю себе обезболивающее, а сейчас я должен пройти эти метры. Не проползти, нет! Земля так и тянет к себе, от нее не оторваться...Только идти! Я не смотрю назад - сил нет. Если повернусь - упаду. Никогда не думал, что так буду хотеть пожить еще, хотя бы минуту!
          Да я умру, но не сейчас, пожалуйста, не сейчас! Так хочется жить! Я разделился на четверых индивидуумов - один слезливо мямлит, выпрашивая благословенные секунды, второй - холоден, жесток, решителен( никогда не помню себя таким), третий старается примирить первых двух для общей цели, а четвертый отстраненно констатирует ситуацию...
          Я не плакал только потому. что это был большой расход сил. Изредка, роняя слова, которые абсолютно неуместны для интеллигентного человека и , которые , я оказывается, помню, я содрогаясь всем телом, тащился по прокопанному ходу. Впрочем, я не мог превратиться в животное - школа не та! Совсем не та!
          Нечто упорное, сильное во мне, не хотело этого. Я до такой степени не хотел стать маской, что открывшиеся во мне глубины пугали маня самого.
          - Примирение невозможно, - гулкое эхо поднималось из этих глубин. Смерть моя была там, в этой глубине...

          Я мог бы остановиться и на 20 метрах, но я прошел все 30  , и всхлипывая от изнеможения и боли, воткнул инъектор в тело...Долгое, по ощущениям, время я не чувствовал никакого облегчения...Меня трясло от слабости и боли, металлический вкус крови во рту сводил с ума, я истекал холодным потом...И только , когда всхлипывания прекратились, я осознал произошедшие перемены во мне...
          Некоторое время прошло в бессмысленном рассматривании стенки воронки...Потом я резко встал - время было на исходе.

          Я поставил пулемет на край воронки. Всегда доверял своей интуиции, а потому направил пулемет в точку, которая казалась наиболее подходящей для появления следующей партии масок. Почему?! Объяснить не могу, но твердо уверен в этом. Туннелеход - прекрасная машина, но все же есть краткий миг, когда маски после переброски неподвижны, а чтобы разброс был невелик, их будут выбрасывать по одному или малыми партиями. Это мой миг и я должен воспользоваться каждым из них!

          Пространство дрогнуло, меняя свои параметры. Для чего - то это было нужно, и маски пошли на это, хотя стабильность и предсказуемость - их идеалы.
          С этой партией я расправился также быстро, как корова с вкусной солью...

          Параметры вновь поплыли...Происходило нечто серьезное...Прошло время. Пространство вокруг изменилось. Я ощутил появление новых входов и почувствовал, что система еще более дестабилизирована. К чему это могло привести я не знал, но надежда все разгоралась во мне. Я бросился к самой дальней, от всех входов, щели. Успел.
          Они посыпались сразу отовсюду. Не какие - нибудь добропорядочные граждане, которым не терпелось пристрелить еритика, а солдаты. Мой пулемет шелестел , выпуская сотни  зажигательных пуль...Воздух вспыхивал и солдаты горели заживо...
          Не знаю сколько их было , но переброску остановили - невиданное дело!

          Пространство стало светлее, но не из- за того, что меня плохо было видно. Систему перевели в еще более нестабильное состояние. Действие средств еще не кончилось, но новые усилия скоро сведут этот эффект к нулю.
          Пространство дрогнуло и я припал к пулемету, но тут же откинулся с открытым ртом. Из подпространства вываливалась бронированная космическая пехота, используемая для разведки в глубоком космосе. Я вернул челюсть на место и выпрыгнул из укрытия. Я должен был оказаться, как можно ближе к месту, которое мне показалось подходящим...
          В этот момент действительность и обрушилась на меня всей своей тяжестью. На заплетающихся ногах, чуть не падая, я молил неизвестно кого:
          - Ну, еще шаг! Ну, еще один...Я должен это сделать...

          Маски в космической пехоте не лишают многого из того, чего уже не имеют их планетные собратья...Они громко хохотали своим жестяным смехом, наблюдая, как я из последних сил, на карачках, пытаюсь ковылять в пространство...
          Меня раздирала боль. Физическая и душевная. Но я все равно переставлял конечности - это было сильнее меня...

          Смех разом смолк. Потом раздался голос безликого отдающего команду. Смысл ее был прост...

          - Сволочь! Ах, какая сволочь! - что -то вроде гнева душило безликого и он усмирял порыв. Жизнь длиннее и проще, если усмирять порывы и не выходить из канвы.
          Безликий стискивал зубы:
          - Испортить такую конструкцию...
          Он медленно развернулся и размеренно зашагал к перебрасывающему устройству...

          Не прошло и пяти секунд после его отлета, как в сложном континиуме, сильно дестабилизированном, всеми перестройками, грохнул ядерный взрыв. Несчетное количество энергии полетело сквозь контролирующие датчики...И один из них не выдержал - схема отключилась.
         
          Бюрократ не подлаживается под законы природы. Он их ломает под себя - хочет все держать под контролем.
          Так и датчики. Один контролирует другой, другой третий и так по вертикали и горизонтали. И все прекрасно.., если ситуация стандартная, для бюрократов или датчиков...
          Такой системе трудно быстро справится с нестандартной ситуацией. Отключения пошли веером - над мирами вставали большие облака, по странному капризу природы, имеющие форму гриба...
            
            

          Имманенс ( Маг Рун), в этой реальности Шурховецкий Петр.01. 07. 2009. 16 ч. 22 мин.