Второй из медведёв... Колымские рассказы

Второй из "медведёв".

-Рассказывай,- скомандовала бригада. И очередной рассказчик, отчаянно приукрашивая действительность, начал:
-Была весна. Обыкновенная Колымская весна. Оттайка кончилась. Ручьи и речки заняли положенные им русла. Вода стала очищаться, и лиственницы засветились бархатистыми иголками, а мхи и пригревы запестрели малюсенькими цветиками.
-А надо вам сказать, ребята: что рыбак и охотник - я отменный,- как по писанному, шпарил отчаянный Юрка Фугаев.- Весна, свобода, зелёный воздух на волю гонит. И решил я проверить, не пошла ли рыбка в верховья. Порыбачить, значит. Собрался в выходной и на  одну знакомую речку маханул. Снарядился по всем правилам: ружьишко там, патронташ на всякий случай…
-Дак ты на охоту или на рыбалку собрался?- перебил Констатиненко.
-На рыбалку, на рыбалку… Тайга, сам знаешь, без ружьишка никуда.
Прибыл на речку и неподалечку от посёлка расположился. Тепло, светло и мухи не кусают. Рыбка поначалу не жаловала. Ничего, думаю, так отдохну,  к обеду, глянь, и позагораю немного. Снял ружьишко и патронташ, рюкзачок уложил. Закатываю бахилы и к перекатику. А тут и рыбка попалась. Потом вторая. И пошло, поехало. А рыба-то, волной накатывает – речку полонит. Я задом, задом на песок вылез, только удочкой машу. Одну за хвост, другую за жабры  крючком задену. Третью за плавник. Такой азарт – успевай махать. Только сзади слышу – кто-то сопит.
-Уйди,- кричу, аль место иль рыбы мало. Куда там ноль внимания. Ну, я тихонько, как бы невзначай локтем и двинул назад соседа в пах. Слышу, попал. Засопел тот недовольно: «Ага, злорадствую, будешь знать, как на живого человека накатывать. Учить нахалов надо. И ещё так же, но покрепче… и невдомёк мне, что ружьишка-то рядом нет. И… тут, как  кто-то мне под зад пинка поддаст. Крепко, гад, ударил. Не пожалел. Очухался я на другом бережочке, в злобе необыкновенной от такого нахальства. «Погоди,- подымаясь, думаю,- ружьё у меня есть. Поползаешь ты, молодец». Оглядываюсь, по заднице похлопываю, однако, - больно. Смотрю напротив, а там… мишка мою рыбку доедает и в воду морду суёт. Дал мне бог ноги…
Последние слова потонули в хохоте. Все хватались за животы:
- Вот ведь, Якут, врать. Это же вчера…. Вчера в местной газете напечатано было. Анекдот… с бородой.… Ошалел врать - пинка под зад… лапой. Зада бы не осталось.
Фугаев ненадолго замер и покрутив невозмутимо головой, немного погодя, как не в чём не бывало, продолжил.
-… Дёрнул здорово. Только бегу и думаю: «куда бежать? Если б медведь вслед попёр – не убежишь».  Перешёл на шаг, затем остановился. Слушаю – тишина. Даже кедровки не кричат. «И-и - ех, ружья - то жалко в руках нет. Дал бы я ему  прикурить…
Смех  слушающих стих. Только Констатиненко давился в беззвучном припадке. Но остальные вскоре перешли на слух. Не может так складно, хоть и как пописанному, врать.
-И решил я, братва, однако, вернуть заряд. Крюк вниз по речке дал с полкилометра. Перешёл почти по рыбьим спинам обратно речку и, крадясь вверх по течению, подползаю к искомому месту. Смотрю - место то. Ружьё и патронташ мои, а медведя-то – АУ! – нет. Но у меня ушки на макушке: потихоньку подбираю пропажу и заглядываю направо за кустик, повыше переката. И что ж? Там он зашел в воду по пояс, и рыбу, но уже с ленцой: хвать и на берег. Меня прогнал. Самому пришлось трудиться.
-Ну, а ты как? – уже на полном серьёзе подначивает Сашка-шофёр. – Шибко опять вдарил.
-Не-е,- возразил рассказчик,- я с досады, не продумавши, вдарил, конечно.… Но -  с обоих стволов.
-Что?- отвесил челюсть Констатиненко, – не уж… – застрелил, убивец?
 И опять последовала нелогичность в рассказе.
-Куда там. Я ж, не-е перезарядил, а там дробь была. Медведь от выстрела выше воды вымахнул и драпанул … Хорошо, на другой берег. Хоть и слаб человек, но медведь глупее и трусливее. А я перезарядил, в рюкзак рыб пяток забросил и в посёлок. «Медвежью» уху варить.  Во, а ты говоришь - в газете.  В газете… Заметка. Что ж, мож, и корреспондент мой рассказ  слышал, но, вишь, не дописал. Не дослушал. Писака…
А, однако, может,  и я соврал,- Юрка хитро, хитро посмотрел на смеющихся и сам захохотал громко и заливисто, что было с ним крайне редко. Северный народ громко смеяться не любит.
А я, как-то через некоторое время заметил на ложе Юркиного ружья здоровущую царапину, как скребком, аль медвежьим когтем проведена была. Да-а.
Думай, народ.