Заря

           Середина апреля. «Светлое Христово воскресенье». Но тут, где я сейчас живу, обычный рабочий день. Пасха. Вернее, Песах уже заканчивается. А у христиан – и православных, и католиков в этом году  праздничный день именно сегодня. Перед ним пекут куличи, пироги, красят яйца. А я уже давненько не видела крашенок. Раньше соседка, Маричка приносила для всех моих домашних угощение. Но это было давно... В той жизни.
       Когда жива была моя бабушка, в доме появлялась в такое время самодельная маца. Я видела, как бабушка замешивает пресное тесто, раскладывает тонкие лепёшки на доске, а перед тем, как поставить такую лепёшку в духовку, она накалывала вилкой точечки по всему кругу. А бывшая няня Фрося, которая давно с нами не жила, всегда приносила пироги с повидлом, с творогом, специальные «паски», а для меня – маленькую «пасочку», посыпанную крашенным пшеном.
       – Христос воскрес!
       – Воистину воскрес! – здоровались люди на улицах и целовались.
   А ведь я не только слышала эти слова, но и произносила их. Это меня, диковатую еврейскую девочку, пригласила мама моей одноклассницы Зари С. на Пасху в гости.  Как только мы с Зарей появились, её мама тут же бросила все свои дела на кухне и стала меня прихорашивать. В первую очередь она как-то особо нежно распустила мои волосы, туго стянутые в косички. Я всегда стремилась «распрямить» их и крепко плела. Волосы были очень тонкими, мягкими, но их было много, казалось, что каждый волосок накручен на тонкий гвоздик. Зарина мама расчёсывала мои рассыпавшиеся кудри, которые я называла веником, и всё время всплёскивала руками: «Ах, какие волосы! Какие волосы!»
       Так, восхищаясь, она обвязала одну из прядей красным бантом и повела меня к зеркалу. То, что я там увидела, меня смутило и удивило. Всё казалось сном. Никто никогда не обращал внимания на мои волосы!
       Стали появляться гости, Зарина мама всем представляла меня как подругу дочери. На меня одобрительно смотрели, говорили: «Христос воскрес!» А я отвечала, как научила меня Зарина мама: «Воистину воскрес»... Квартирка была маленькой, гостей много. Нас очень вкусно кормили. Восхитительно пахло ванилью. Ухаживала за всеми мама моей подружки. Она была, как всегда, в длинной цветастой юбке, надетой поверх другой с выглядывающей снизу кружевной оборкой. Она цыганка, и не стеснялась носить то, к чему привыкла. Необыкновенно стройная, высокая женщина с глубоким голосом, звучащим немного непривычно, гортанно. У неё были чудесные продолговатые глаза, которые унаследовала дочь Заря. В остальном же ничего цыганского в Заре не было, кроме имени.
        Мама называла её Зара, Зарочка. Это была беленькая девочка с прилизанными очень светлыми косичками, с длинным носиком. Очень стеснительная. Она сильно краснела, когда её вызывали к доске в школе. Училась плохо. Когда ей ставили двойку, она плакала, но как-то странно. Ни звуков не было, ничего не было видно и по её лицу, только слёзки катились по щекам и капали мелкими горошинками на парту, книги, тетради. Говорили, что отчим бьёт её за двойки. Я бывала у Зари дома, видела отчима. Трудно было поверить в то, что он может бить девочку. Это был тихий, немногословный человек, располагающий к себе. Он рисовал в необычной манере на толстом стекле масляными красками, но так, чтобы с изнанки было одно, а, перевернув стекло, возникало другое. Чаще всего он отмывал для своих работ зеркала, оставляя какой-то участок зеркальным, чтобы использовать это в сюжете картины.
         Мне он подарил картинку со сказочным медведем, очень нарядным, входящим в какую-то переднюю с зеркалом и снимающим в поклоне красную шляпу...
        Как мы подружились с Зарей, понять невозможно. Кажется, наша классная руководительница придумала эксперимент – решила посадить за одну парту самую вертлявую и беспокойную девочку, то есть меня, с самой тихонькой и молчаливой, то есть с Зарей. Надеялась, очевидно, что я стану меньше крутиться и болтать на уроках. Не думаю, что она достигла цели. Скорее, мне удавалось иногда хоть немного расшевелить запуганную Зарю, которая и улыбалась-то редко, а громко смеяться вообще не умела.
        К сожалению, в седьмом классе Заря осталась на второй год. Я очень долго чувствовала себя виноватой, перестала к ним заходить. Ведь я не осталась! Очевидно, мне просто не нужно было особенно стараться, чтобы иметь свои тройки и перейти в восьмой класс. Но стыдно было ужасно...
     Через несколько лет я встретила Зарину маму в музее Ленина, где она работала гардеробщицей. Она была такой же – стройной, приветливой, в длинных юбках. Я спросила её о Заре.
        – Зарочка вышла замуж, – ответила она, улыбнувшись.
  Вот и всё. Празднуют Пасху, а я вспомнила Зарю, её маму, их дом. Где они сейчас? Жива ли мама? Вопросы без ответов... и заноза в сердце.