Год контрастов

            Самые,  самые, что ни на есть  события, иногда вспоминаются…  Особенно под шестьдесят.  И вдруг понимаешь:  они  ж   были…   в   1981-м   году   все.   Без  исключения!   Страшно   плохие    (трагедии, прямо),      и  абсолютно замечательные (феерически радостные),  знаковые,  смешные  и  крайне грустные…  Нет,  конечно были такие и до и позже,  но всё же в 81-м было что-то особое,    особое…    Про некоторые, пожалуй, надо вспомнить.  Потому, что забыть никак нельзя. Сейчас   я уже уверен,  что во всех этих событиях меня кто-то хранил.   Конечно же,   Он, Он.   Тогда  я  бы об этом ни за что не догадался:   ведь о том, что я крещён был при  рождении,  мама  мне  сообщила только  года  через  четыре.    А  тогда, по молодости –то,   кто ж  об  этом задумывался…
      Итак, молодой майор тридцати лет, вступил в 81-й в должности главного инженера  мехбата.  Часть   дислоцировалась   в  Лозовой  Харьковской  области  и  входила  в состав    Харьковской железнодорожной бригады.  Меня просто вернули туда после года  службы в путевом батальоне   в      Барвенково,   где  я   был  замом командира  по  технической части.   Тот батальон был тоже Харьковской бригады.
        «Возврат домой» для офицера моей должности означал, вообще-то,  длительное нахождение на объектах работ,  похожее  на  автономку подводников по времени,    куда  мехбат   отправлялся сразу по окончании зимы и возвращался при её наступлении «зализывать раны»…     Ну,  а    если серьёзно,  то  трасса  для  мехбатовца – это  судьба.  Тем более,  что в этом самом батальоне я уже служил старшим инженером-механиком после окончания академии,  с 1977 по 79-й. И  кубометры  грунта  в  насыпь и разработка  выемок  с подготовкой  земляного  полотна  под укладку –  суть  существования  таких  частей  механизации земляных работ.     А    ещё –   ремонт  и  правильная эксплуатация техники,  находившейся  в шаловливых  ручках советских солдатиков.     К  слову,     в  трёх своих   «судьбоносных   мехбатах»   мне   «посчастливилось» прослужить  одиннадцать  лет – половину всей своей службы!    Правда, они были очень разные: наш был малого штата – двухротный.    На  БАМе,   к   примеру,   были    очень  большие  части механизации,  состоящие   из четырёх рот и отдельного взвода.  Там  были  нужнее такие – тут,  в  Европе  и  Азии – другие…    Не  нам  было решать  –  нам  мучиться.   Народу   катастрофически   не   хватало,   а  объектов    было всегда больше двух.     Значит,   всегда   наш батальон был в сильно «раздробленном» состоянии…     На  этом, пожалуй, вступление закончу.
               
                НАЧАТЬ  С  ОТДЫХА!

            Итак, ранней весной 1981 года батальон погрузился в эшелон и прибыл на объект работ – станцию   Сенная    Приволжской   железной   дороги,   где  он,   пока    я  «увлекался»   южными объектами в  Барвенковском  путевом  батальоне,   уже  год  трудился  над  большими объёмами земляных работ титула  Сенная - Вольск – насыпью в районе деревни Ключи с хорошим ручьём,  и  такой же,    только гораздо большей   по  объёму выемкой,    к    которой   придётся обязательно вернуться позже.     Ехать  туда  было  всего  ничего – трое суток на пассажирском поезде,      а эшелоном   подольше.     Всю   технику   расставили  и  начали  потихоньку  «копаться»,  пошли «кубы»,    а  до сдачи под укладку осенью (таковы были планы и целевые задачи)  времени  было  ещё  много.   Поскольку   летом планировалось большое ТСУ (тактико-специальное учение )   ещё и  на другом титуле –   Сенная – Саратов,  где батальон имел задачи на целых двух перегонах,  то  комбат  Володя  Ерёменко  собрал  своих    заместителей  -  помощников,  и  говорит  что  тебе,  главный,  стоит,  пожалуй,  ехать     в очередной отпуск сейчас,   прямо  весной.     Я  и  сам понимал,   что  ближе  к  лету   поспать мне вряд  ли  удастся,  но хотелось отдохнуть  как-нибудь  по-человечески.    Позвонили в Харьков – и  пожалуйста, есть путёвка в дом отдыха  в  Архипо-Осиповку,   рядом с Геленджиком.    Что ж, апрель  на  Кавказе – почти лето!   Поехали!   Первый и последний раз в жизни отдохнул по служебной путёвке.
                На второй день по прибытии  в  это замечательное место,  ещё не отвыкнув от интерьера жилого вагончика  в полевом городке,  встречаю Вову Никифорова – однокашника по академии  и, в общем,  близкого человечка,  занимавшего  какую-то  похожую  на  мою  должность,   только   на БАМе!  Вот  это была  первая в этом году и очень большая радость!  Переселяемся в одну комнату, начинаем бурно вспоминать учёбу в академии, закончившуюся ещё в  77-м,  друзей и товарищей.  В  общем, поговорить было о чём.    В  то время «борьбы за продовольственную программу»    в Краснодарском   крае  с  водкой  было  хорошо,  а   с  закуской – посредственно;   в    основном продавались    копчёная  скумбрия    и  замороженные овощи польского производства.     Что  и  применялось успешно по прямому назначению.    Кормили  в  доме отдыха,  правда,   очень хорошо.   Иногда  даже пытался позагорать,  но  ветерок был не слишком жаркий.   Ходили  по горам,   пекли картошку вечерами прямо на пляже  с соседками по этажу.  Пока однажды    из темноты   не  появился  пограничный  наряд   и,    тщательно   проверив   наши   удостоверения, потребовал   загасить   костёр  и   удалиться…       С  Володей мы обсудили все новости и старости,   житейские проблемы и служебные.    В      личной жизни в тот момент у меня была одна сложная проблема:  из-за ссоры моей  тогдашней  жены  с  моей мамой  и  я,  дурень,   уже  несколько  лет   не  общался   со своими родными  людьми  –  мамой,   бабушкой   и  дедушкой в Феодосии,     не ездил   туда,   и   сильно переживал по этому поводу .    Это было,  конечно  же,  не только    не нормально – просто дико;  но выхода я не находил.  И вот Вова – дай ему Бог здоровья на долгие годы,  мне подсказал выход: немедленно ехать домой, к маме, и устранять эту дикую ситуацию.  Как же он был прав!  И как всё сразу всё стало на свои места!   Мы даже решили уехать раньше – каждый по своим делам,   да   и   водки уже выпили достаточно.     Простились очень тепло,   и…  надолго:   до сих пор так и не свиделись!   Полное  безобразие;  но  я надеюсь,    что   с помощью  Инета  мы всё равно когда-то  услышимся.      Кстати,  та  сложная ситуация   в  тот   год  как   раз  закончится  разводом…
              Дело  техники – пересечь Керченский  пролив.     И вот прибываю на вокзал,  часа  четыре утра -   я звоню деду  Вове  по телефону-автомату.   Потом маме.   Встреча,  эмоции,   слёзы…  «Крыша едет» от радости, тяжкий груз многих лет разлуки куда-то делся,  и  на душе стало радостно и спокойно.    Не помню даже деталей  тех  замечательных дней начала мая   1981 года –   захватывающая    и  всеобъемлющая  радость нахождения среди своих,   самых близких и родных людей,   в   родном городе, укрепила меня в уверенности,  что я, наконец,  сделал правильный шаг и  разорвал  какие-то  путы,  а  может быть, убрал шоры,  закрывавшие мои глаза на истину,  главную истину жизни:  нет  и   не может быть никого ближе своей мамы!
            … И началась эйфория!    Кого-то  встречал из одноклассников   и  одноклассниц,   праздник  Первомая,   какие-то застолья,  прогулки…    Зайдя к родителям Серёжи Арустамова  узнал,   что он вот - вот   приедет – к  9  мая!  И  об этой радости – разговор особый…

                NEVER  FORGET  ME !

                Эта короткая,  но ёмкая фраза на английском языке,   в  точном переводе означающая «Никогда не забывай меня!»,  написана в незапамятные времена рукой Серёги Арустамова,  т.е. «Скоблика»,   на  своей собственной  фотографии,  находящейся  у  меня  уже примерно    года пятьдесят  три…  Я всегда следовал этому призыву и никогда его не забывал,   благо много лет учился в Питере,   потом изредка туда заезжал – хотя какое там:  не был в «Колыбели»  аж с  85-го…     Но тогда мы тоже уже давно не виделись: с момента, если память мне не изменяет, окончания мной военной, блин, академии тыла, да ещё и транспорта!   То есть ,   с    1977 года,   поэтому можно представить,  каково было  предвкушение  встречи!
                Девятого мая,   разумеется  до того  как нам удалось   СОЕДИНИТЬСЯ ВОЕДИНО,   мне пришлось попраздновать немножко в семье:  посидели,    поговорили и подняли тосты за  Победу   у   деда Володи;   всё было хорошо, прекрасно и замечательно,   как и погода – солнце  как-то    добавляло радости.
                Кажется,     я   его встречал на вокзале,    а  затем такой же ритуал был произведён      у  родителей   Серёги    -  Аркадия Саркисовича    и Татьяны Васильевны Арустамовых;   мы, конечно, не выказывали большого  желания «сорваться»,  и,  по-моему,  его мама тогда   так  и  не заподозрила  наши  желания   «пообщаться отдельно и вдвоём»…
                «Арк-Сарк»  -  знаменитое,  замечательное вино,  производства   Аркадия  Саркисовича Арустамова.   Его было выпито значительное количество,  от чего настроение,  и  так прекрасное, улучшилось  до  невообразимых  размеров!     Наконец,   мы  были отпущены    «на свободу»,   и двинулись,   общаясь  и  поминутно   что-то   (уже не очень помню,  что и где)     добавляя.   Припоминается лицо нашей школьной подруги,  одноклассницы Людмилы Беседных.   Причём, кажется, мы  и с ней выпили – по-моему,  шампанского.    Все эти замечательные напитки, воздух родного города в сочетании с возможностью безграничного общения со старым   и   давно    не виденным другом,    привели  к  некоторой потере ориентировки   обоих    и   во   времени  и   в пространстве.     Мы ходили,   разговаривали,    ни  в  чём   особо  себя  не ограничивая,  и пришли, наконец,   к   родной школе,  где кому-то из нас пришло в голову рвануть наперегонки  куда-то    в сторону   Генуэзской   крепости.    Рванули,    добежали,    и    продолжали   двигаться   в    сторону горбольницы,  разговаривая о жизни…     Нам было очень хорошо,   и   мы были,   видимо,   очень хорошие,   когда кому-то из нас захотелось,   кажется,   «по-маленькому».   Может,  это был я,    а может и Серёга:  тут  точных сведений уже нет.    То есть,   в этот момент происходит       некое «раздвоение»   нас – один притормаживает по надобности,   а   другой …  идёт дальше.   Как мне кажется,   это всё-таки  я шёл  в сторону  церкви   Св. Стефана   и  разговаривал с Серёгой,  которого рядом, почему-то,  не оказалось.    А может,   как раз и наоборот;   важно  другое    –     МЫ  ПОТЕРЯЛИСЬ!     В этот момент стало как-то сумеречно,    почти темно,   и…  с неба начали падать очень крупные, майские капли дождя…
            Оказалось,   что мы кричали,   искали друг друга оба – бесполезно.   Не нашлись.  И я пошёл туда, где увидел свет: мне показалось, что именно там город Феодосия.   Дождь усилился, темнота меня окружила полностью.    Мой костюмчик быстро промок,  и  я  торопился вперёд,  не понимая, как такое могло случиться.   Моя дорога  «В Феодосию»,   почему-то  , пошла в гору,   асфальта    не наблюдалось.    Зато я,  быстро трезвея под дождём,  начал понимать,   что я иду по дну какого-то овражка,  который постепенно переходил в овраг,  полный журчащей весело дождевой водички…   Её  было  всё больше  и  больше,     и     я   догадался  уйти  со  дна  оврага  на  его откос – там  было  посуше…      Очередной шаг  –  и  я  упираюсь  в…  колючую проволоку. Так, соображаю уже более-менее;   что  ж  это  за  Феодосия  такая?!    Поминутное  вращение  головой  ничего  не   даёт     – Феодосия  пропала!   Больше мыслей пока нет никаких,   и  я  преодолеваю и  это заграждение в целях движения вперёд. Как учили, в общем, и даже не порвав брюки.   О Серёге мысли, почему-то, ушли в сторону: хочется увидеть огни города всё сильнее, но…  всё сильнее дождь.    Не скажу, что мне стало холодно – скорее наоборот,   хотя промок до нитки.   Тревога несколько усилилась, когда я упёрся в ещё один ряд колючей проволоки:   тут пришлось сделать вывод о том,    что это, скорее  всего,  не  просто проволока,   а …   пост!   Опять  погранцы?!   Что такое пост,   охраняемый караулом,    я  вспомнил очень быстро; но останавливаться было  уже поздно – всё равно я не знал куда идти.   И я   продолжил движения на огонёк,   который оказался всего-то одной единственной лампочкой, размещённой   у  открытой  корабельной двери…      Правильно   –    караульного помещения, заглубленного  в  землю!        Что ж  - вперёд,    делать нечего;    надо было сдаваться.     Видимо,   начавшийся  ночной   бриз,   или  просто   Сам  Господь   Бог  лично,  сделали   так,      что ветерок       с    дождиком   дули   мне  в  спину  –   удостоверение  личности  советского   офицера,   почему-то  взятое мной в тот вечер и находившееся во внутреннем, абсолютно сухом (!)   кармане пиджака,  было на месте.   Что ж – надо входить. 
          Делаю шаг в предбанник  хорошо освещённого внутри  помещения  бодрствующей смены нормального советского караула,   который,  конечно же,   никак гостей не ожидает.   Знакомый тёплый, парный запах солдатских сапог…    Немая сцена:   солдатики,  сидящие за шахматами    в неестественных позах и с открытыми настежь ртами видят какого-то мужика, с которого льются потоки воды и который занёс  на идеально чистый пол караулки куски светло-коричневой грязи прямо из оврага, который зачем-то преодолел…
           Раздался крик ужаса и ко мне бросились все: думаю, что они испугались побольше меня, и их можно было понять!     Слава Богу,   что не догадались схватить оружие.    Кто-то  из  младших командиров с помощником начали заламывать мои руки за спину.    Я,  не  очень  сопротивляясь,  тихо говорю командиру в ухо (которое  оказалось совсем рядом) чтобы взял в моём кармане кое-что важное.   Он берёт, читает,   и…  реакция понятная:  парень столбенеет!     И  это  тоже   можно понять.      Прошу его ребят убрать,  и отвести меня к дежурному по караулам,    что и выполняется немедленно и без звука.    Я-то   что – уже полностью понял всё и окончательно.    Ему,    бедному, понять  что происходит сложнее.    Ведут на выход,   поворачиваем за угол,     и…    вот  они,   огни родного города!   Только не сказать, что в двух шагах…
          Дежурный по караулам такой же майор, только других войск и служит в Феодосии.  «Как же ты…?»- восклицает. И другие всякие слова и междометия произносит  -  тоже понятно.  Объясняю как могу, что произошла встреча с другом детства просто, и мы,  несколько перебрав,  потерялись,  и  я – феодосиец  вроде,  залез вот куда…     Майор качает головой,  раскачивается  на табуретке – его тоже понимаю:  такого же не должно быть в принципе,  когда нарушитель проникает на пост, а его никто не останавливает и даже не видит. Да что там на пост – в самое сердце караула проник, в караульное помещение! И никто не видел, не остановил?!  Полежать в грязи даже не заставил!   Да за такую службу…    Да,   прав ты,  прав,  дорогой.  Согласен – но ты уж выведи меня отсюдова – клянусь,  что больше не буду…    Он для проформы расспрашивает меня про то,  где живу –   даю адрес  (но в гости не пришёл, правда),  телефон, рассказываю,  что мама – секретарь начальника порта.  Вижу,  что  коллега   не знает,  что со мной делать: но докладывать начальству,  всё же,  не решается:  конечно – себе будет значительно дороже,  факт.    Ладно, говорит:   «Если солдаты не продадут – как-нибудь  отбрешусь»,  и   вызывает  воина.   Прощаемся по-дружески,  выхожу    на улицу с солдатом.  Разговариваем немного о жизни, парень, конечно, сильно поражён:  «И как это Вас угораздило»?  И смеётся.   Ты,  говорю,  не смейся:  в жизни всякое бывает,   и   выхожу     на асфальтированную дорогу,  ведущую вниз,   в город.    Дождя давно нет.  Сколько времени прошло и  где  Серёга?!
                Являюсь домой – мамы нет.  Глубокая ночь.  Откуда ключ взялся уже не помню,  но  за стиркой брюк мама меня и застала.  Причём,  не одна – с  Серёгой  и  его мамой: они,  оказывается,  искали меня!   Все облегчённо  вдыхают  и  расходятся…
           Верный друг Серёга долго искал меня где-то на Чумке, тоже весь вымок, отчаявшись найти – пришёл домой.    Маялся   долго;    мама начала допытываться,  почему не ложится спать.  «Серёга потерялся…»,  заявил он.      И они пошли  в  ночь  и  в  дождь  к  моей  маме,    чтобы  снова  пойти      к  крепости,  и   там вместе меня снова искать.  И не найти…     И вот  -  финал;   и  без последствий,   к  тому  же. 
             Как я себя чувствовал и как мне было стыдно перед  своей и Серёгиной мамой – Татьяной Васильевной, уж не говоря про самого Скоблика – просто не смогу теперь объяснить. Впрочем,  и тогда тоже – не мог.  Конечно, так нельзя радоваться, чтобы «крыша  уезжала», иначе может быть даже так.  Или хуже.  Но всё-таки, Бог хранил и вёл. И никто не пострадал, включая мам.
             А на следующий день мы уезжали. Опять же – в одном поезде.  Правда, в разных вагонах. Мамы надеялись, что это достаточное препятствие для нашего соединения…  Наивные.    Уже до Айвазовской первая банка  «Арк-Сарка»  была вскрыта – ведь до Питера столько вина, сколько повёз  было Серёга,  везти было просто тяжело.
      … Расстались уже после Джанкоя – как чувствовали, что  скоро повидаться не получится.    Я выходил ночью на станции Лозовая. Через  четыре года  мы снова увидимся – ведь никогда не забываем друг друга…
       
                МЕДЯННИКОВО  -  БУЛГАКОВКА.

            Уже через неделю после описанных выше событий меня ожидал горячий приём в нашем полевом штабе на станции Сенной:  оказалось, что меня там ждали так,  что все  жданки   почти прождали!  Шла усиленная подготовка в десанту на перегон  Медянниково-Булгаковка   титула Сенная - Саратов,  где уже и июне должны были пройти войсковые  (!)   тактико-специальные учения (ТСУ) по скоростной отсыпке земляного полотна этого перегона с  задачей  -   за десять суток   начать  и  полностью закончить перегон,   протяжённостью,     насколько  помню  сейчас, километров восемь или немного больше,  и   физобъёмом   в  сто тысяч  (!)   кубометров грунта.       Надо было перевозить и сразу расставлять технику по карьерам,  вдоль трассы на местах отсыпки, готовить геодезию, разбивочный материал, инструмент,    а так же место расположения личного состава – палатки, пищеблок, и многое другое.      Эти  учения  курировать  собирались  не только бригадные и корпусные начальники, но и сам главный инженер желдорвойск генерал-лейтенант Виноградов.     Москва  предусмотрела усиление:    ведь производственные возможности нашего батальона были известны,    а  снимать всю технику с объектов титула Сенная – Вольск    ( большая выемка и большая насыпь) не разрешили. Так что в московских кабинетах умные ребята, посчитав время и объёмы работ своими «Феликсами» и логарифмическими линейками,   пришли к выводу о том,  что сто тысяч кубов за десять дней – задача выполнимая,   если усилить Лозовской   мехбат скреперами  из  другого,   такого-же,   вместе  с  экипажами.    Теоретически,    зная производительность  машин     и  механизмов,   всё было верно,   но  были  совсем   небольшие проблемки,   о   которых в  Москве    не стали раздумывать:  как именно это осуществить,  если  на круглосуточный режим работы требуется в два раза больше руководителей   и,   самое главное – геодезистов и инженерного персонала для контроля соблюдения технологии и качества работ,   а так же достоверного учёта выполненных работ – ведь объём насыпи всегда измеряется в твёрдом теле.  «Воздушных кубов» не бывает – значит, надо ежесменно,  после тщательного уплотнения грунта,  производить контрольную нивелировку для подсчёта отсыпанного  физобъёма,  на   что требовалось время,  и  не малое.    Именно  он,  физобъём,    должен был составлять десять тысяч кубометров за сутки!       Вот  этого-то  Москва  предусмотреть  не  пожелала,   а   комбат  мой, товарищ  майор  Вова  Ерёменко,  предусмотрительно промолчал:   открывать рот,   конечно же, себе было бы значительно дороже.      Поэтому,     чтобы не казаться умнее начальников,    пришлось ничего не нивелируя все десять суток (!)   мысленно представлять,   на  какой  же   кол     мне   придётся садиться     после окончания этой круглосуточной грунтовой вакханалии…  Ведь   к нашим пяти  геодезистам, включая одного или двух (сейчас плохо уже припоминаю) инженеров – производственников,     один     из которых  работал  на другом титуле,  никто никого не добавил!   И  -  пошли кубы!    Руководители на карьерах успевали считать ходки самосвалов, умножали их на объём кузова,   и…   эти-то  цифры   и шли прямо в Москву.    В качестве   оных     ( по-нашему – начальник смены)   собрали всех,    кто умел пользоваться карандашом:    вплоть до последнего прапорщика  – завсклада.      В    этом была основная «мина» - за десять суток  недосыпка  на этих восьми километрах могла быть очень  большой…   Геодезисты,  вместе со своим главным инженером,  с  ног  сбиваясь,  едва    успевали восстанавливать постоянно нарушаемые элементы геодезической разбивки…
         И вот – финал.  Доклад.  Поздравления, и все убывают, не забыв приданную технику.  Теперь, посмотрев пристально в глаза,  комбат сказал –  «Считай кубы и докладывай…».   Народ  снялся с полевого лагеря у моста через  тихую  речку Терешку,  где были и умывальник и баня почти месяц, и,   оставив мне кое-какую технику с личным составом,  убыл  в  Сенную.  И мы замерили…
                Недостающих физобъёмов,   разбросанных   на весь восьмикилометровый участок, оказалось      примерно  восемь тысяч кубометров!   Так что это и был тот «воздух», по которому, как известно, поезда не пустишь…
              … Ещё месяц  я,  буквально «растопыренными пальцами», рассыпал эти кубики по этому «полностью отсыпанному» участку.     При почти полном отсутствии помощников и геодезистов (впрочем,  иногда, после ругани по телефону, кое-кого присылали не надолго),   работать      в нескольких местах  ( а  это как раз и требовалось!)    практически не получалось!   На   словах   и пальцах солдату объяснить,  что здесь  надо  десять, а тут – пять кузовов высыпать, невозможно.  Ночами кое-кто норовил смыться на одной-двух машинах на танцы в какую-нибудь деревню, что требовало каких-то мер со стороны начальника,   т.е. опять меня!   Спать,  даже прилечь,   было невозможно.   Завёл алюминиевый прут  в  полиэтиленовой изоляции и показал его на разводе  своей команды:  объяснил, что это мой последний аргумент для тех,  кто не понимает важности момента.  Не скажу, что этот «воспитатель»     сильно помог – всё равно,    наиболее  страждущие,    пользуясь невозможностью действенного контроля,  делали вид,  что «сломались у карьера».   Виновные заходили в мою палатку самостоятельно,   экзекуцию принимали безропотно.   Скоро такие самоволки почти прекратились:  и  надо  же – ведь  никто даже  и  не помыслил  с   этим майором  как-то  разобраться,  припугнуть хотя бы…     А  я  такого даже не предположил.     Ну  времена были!
             А ещё в это же самое время пришлось на этом же титуле устранять мелкие недостатки на других перегонах,      т.е.   брошенные раньше  недоделки,   которых при сдаче полотна  не должно было быть.     А это требовало,   опять же,   времени,   техники,    личного состава     и… геодезиста.   Хотя бы одного.     И вот мне надо было  курировать ещё одну маленькую группку, состоящую из бульдозериста,   автогрейдериста и  водителя тягача с трейлером.     Работа – «творческая» - зарыть брошенный карьер около пути, спланировать изрытую поверхность, облагородить откосы насыпей,    отрыть  или  дорыть   полузасыпанную  (обозначенную)  канаву  и   т.п.     Иногда войска могли справиться самостоятельно. Потом – перевозка на следующий участок.  И – баня, кормёжка, чистое бельё с политзанятиями,   между прочим.     Между этими точками  на  карте   я   летал     на шустром   автомобиле  ГАЗ-66,   применявшимся  для  всех целей одновременно.      «Рулевой»    Вагиф   Велиев   -  тот ещё «лётчик»,    мог  проехать   везде,  и  всегда был там,  где надо,     в    установленное время.   Вот кредо  водителя  желдорвойск:    «Больше   скорость  –  меньше   ям»!   Именно  поэтому  они   и   оставляли  после  себя  не только добрую память,  но  и  кривой ряд «гробов»   в автопарках  всех воинских  частей без исключения…
               «Хай» подняли, конечно – политработники:  а кто же, как не они! Персональное партийное дело,  расследование   «перепоказа  физобъёмов»,    и    прочее,   и   прочее.     Правда,  дождались пока  закончу:  сдавать-то  под  укладку  надо  было!      Потом  было  партийное   собрание     с обвинениями, и партийное взыскание – «выговор», но кажется, без занесения в учётную карточку. Но  в  мозг  точно – занесена навечно  эта  речка  Терешка,  и  эти недоделки  с   кубами,   и   Вагиф    с «воспитателем»…

                КАЗАКОВКА  -  МЕДЯННИКОВО.

                Дождь, слякоть. Что-то уже плохо помню  -  весна или осень.    «Группировка» нашего батальона находится на станции Казаковка, размещены  в  неиспользуемых никак домиках.     По причине грязи техника стоит, а работы обычные:  устранение недостатков по земляному полотну перед  сдачей под укладку.  Настроение – дрянное; на трассе я опять уже не один месяц, но домой не пускают.                Правда есть радость: сюда, в эту дыру, пришло письмо от Серёги Арустамова: Скоблик  написал слова поддержки,  и  на  душе стало  уже не так скверно.                Ротные командиры отправились в Вольск на партсобрание,   я    старший воинский начальник   с молодым лейтенантом.  Провели вечернюю поверку – все люди налицо. Отбой!   Всё,  сидим  в своей комнате, что-то читаем или занимаемся документацией.  Доложил командиру,  вопросов пока нет.  Спать?
              Но что-то за стеной возятся, возятся.  Отправляю командира взвода посмотреть, почему не спят войска. Приходит, докладывает, что не понял, что там происходит. Одеваюсь – пошли вместе.
 Видим картину: все, вроде, в кроватях, но что-то где-то шуршит и ползает: в  чём дело?!  Отбой!!! Но тут гаснет свет – шуршание и движения усиливаются.     Народ – ясно, что-то делает,  и  мы  ему очень мешаем.     Понятно:  фонаря у нас, конечно,  нету!    В   домик  кто-то   входит – выходит, пытаюсь  наощупь  поймать кого-то, получается не сразу.   Пойманного удаётся вытащить на улицу – там свет горит ещё: в чём дело?!    Да ни в чём,  просто бегал в туалет,  бедный такой!      Так я  и поверил!  Наконец, из-за угла неожиданно для всех, появляется воин с ношей!     Хвать – что такое?  Термос  20-литровый – воина уже и след простыл!   Пустой, но пока: значит,  будет что-то.      Но  что?    Ломимся обратно в домик,  где все  «возбуждённо спят»,  и   света  нет  по-прежнему. Выключатель где – не поймёшь, пока шарю по стенам  спотыкаюсь обо что-то – сапог, полный… вина?!    Ещё один?!    Термос – тоже,   а  кожух – отдельно,    и тоже полон!  Вот же дела! Всё  -  на пол,   всё  -  в темноте.    Ору  «Подъём!»  и другие команды,  чтобы малость оглушить.    Но  пока темно  -  бардак!  Сержант, ко мне!!!   Построить!    Сами – в другой домик:  там – то же самое!   Замечаю,   что через  посадку к станции кто-то туда-сюда;  снуют родимые, снуют.   Ну ладно, мы вам поможем живыми-то остаться.   «Включаю звук»  –  все всё бросают,   и  в рассыпную!    Уже лучше, только в третий-то домик некогда заехать – а  время-то не ждёт!  Анализировать причины такого наплыва винища некогда – успеть бы вылить,  но вдвоём получается не очень.  Но,  всё же,  удалось включить свет:  ситуация сразу меняется.   Общий подъём,  встряска личного состава, построение,   проникновенная  речь   о  дисциплине  и организованности,   и,   напоследок,  полчасика строевой подготовки,  прямо по грязи.   Очень помогает,   а  некоторых и отрезвляет:   нюхать-то  времени уже нет.    Так что,  используя метод  «коллективной ответственности»,  как учил  когда-то мой комвзвода  старший лейтенант    А.М. Шаповал – («Не работает голова – работают ноги»! ),    ситуацией удаётся овладеть.   Как же  верно  нас учил Алексей Михайлович!     Вот  и  угомонились.   Часам к двум ночи.
               А в чём, собственно говоря,  дело-то было?  Дежурная по станции сообщила, что на путях «брошенный поезд»  -  это когда у машинистов заканчивается рабочее время и они имеют право оставить  его  на станции  и  уехать на отдых.  Документы – у дежурной.  Язык у  ней бывает разной длины: иногда длинный.  У нашей  был как раз такой.  Путейцы или вагонники – не важно, узнали.    Что  бочка    с   «Солнцедаром»   прямо из Агдама едет,  ещё никем ни разу не вскрытая  и    не разбавленная.  А выпить хочется сильно, а самим-то лезть не охота: возьмут за попу – проблем не оберёшься. А тут наша полурота,  полубатальон – почему  бы пацанам не выпить?     А   заодно   и самим…   остаться сухими.   Вот и вся байка – открыли сами,   взяли  сколько надо было,  остальное – ребятишкам  «скрасить серые будни военной службы»…
                Сколько же таких вот  «воинов-желдорбеков»  гибло  в  те времена  по  пьянке   и   своей глупости!   В том числе  и с подачи таких вот «доброхотов»…  Слава Богу, в тот раз всё обошлось  и все остались невредимы.    
                На следующий день, помнится, командиры ротные прибыли с партийного собрания. Начали «разбор  ночных полётов» и поиск инициаторов. Параллельно  они  напросились  к кому-то в баню: офицеров всего-то человека четыре,  поэтому старшего приглашают первым.    Иду, раздеваюсь,   захожу в старенькую сельскую баньку,   беру веничек,  замачиваю,    предвкушая блаженство. Но что-то не так вроде, что-то запах горелый, что ли?  Смотрю вверх  и вижу, что баня-то «по-чёрному»!  Первый раз со мной такое, даже интересно стало.  Начал мыться,  но что-то так жарко, что выползаю в предбанник, продышаться. Делаю ещё две попытки, но всё никак – тяжко, жарко. Так, не помывшись толком, пришлось уходить .
             Сообщил подчинённым, что, мол, жарко очень.  Они…  проветрили, удалив, как выяснилось позже,   угарный   газ   из  бани,   и   нормально  помылись – им хозяйка подсказала,  мне – нет. Получается,  я  мог угореть во время мытья,  но…  опять же  -  Он, Он меня хранил, не допустил…   Поэтому,  слава Богу,   такие бани  мне  в жизни больше  и  не попадались.
            Иногда появлялась работёнка совершенно нежданная: например, отсыпка конусов мостов. А что делать – прикажут,  и поедешь!  А кто «куратор» - правильно,  я   самый  и есть.   Старенький экскаватор -  драглайн  тарахтит ниже мостика,  сооружаемого мостоотрядом,  а  два – три  МАЗа крутятся, валят дренирующий грунт на будущий конус.    Бульдозерист разравнивает время от времени.  Всё вроде крутится – вертится, может дней за пяток и управились бы.   Но происходит неожиданное,  причём на почти ровном месте.  Экскаватор, между нами говоря, стоит на откосе ручья не слишком ровно,  а бульдозер туда-сюда как-то не с руки гонять с высокой насыпи – он и там нужен, если вдруг чего случится с самосвалом. Экскаваторщик старослужащий, работает уже как настоящий мастер, и грунт набирает так, что экскаватор даже не дёргается: нормальный ход. Иду на насыпь,  и  вдруг – вопли сзади громкие!  Картина, буквально, маслом:   экскаватор, только что лихо грузивший самосвал,   уже… валяется в русле!   Глаза не желают верить в такое, но, чёрт возьми – факт! Бегу как могу, все войска – тоже, и… сам машинист, мастер хренов, тут!    Машина лежит в перевёрнутом состоянии на собственной, уже погнутой стреле, гусеницами к верху: но кто же там орёт-то?!   На мой громко заданный вопрос «мастер экскаваторного дела»,   бледный весь, докладывает,  что это его помощник,   рядовой Абдуллаев!   «Кааак это»?!    Громко вопрошаю, одновременно прыгая в русло.  Я, говорит мчась рядом «мастер», только закурить сходил в МАЗ к Егорову…   Он,    типа,   сам  сел  за рычаги,   пастух   такой-сякой…     Ну,   думаю,   устроим  тебе   встречу      с  «воспитателем»,  но   позже.     Влезаю вовнутрь кабины, вижу  ноги солдата.     Орёт   здорово; спрашиваю ещё  громче – жив или как?    «Дааааа»  орёт – это уже лучше!   Ободряет;    пытаемся тащить за ноги, но не получается. А   сверху из радиатора льётся горячая вода некстати – может, он и орёт поэтому? Спрашиваю, чего орёшь-то?   Ага – горячо;  ещё лучше!    Выясняем,     что  спина Абдуллаева прижата к облицовке кабины вращающимся соединением реверса, но он в бушлате, что немного смягчает это давление. Надо спешить, а никак не вытаскивается. Спрашиваю, может ли он немного повернуться,    и  он  пытается,    а   мы   вдвоём  помогаем.     И вот он освобождён, поворачивается на живот,   и  мигом его тащим за ноги на свет Божий.   Ура – теперь ничего уже не страшно,  даже если аппарат осядет ниже.     Ложим  парня на спину,   подстелив ещё бушлат, спрашиваю где болит,  ощупываю всего.   Он уже успокоился и не кричит.   Ошпарило, бедного,  но…   нет повреждений никаких!    Не верю;     быстро на  Вагифа – и    в госпиталь.  «Лётчик» Вагиф доставляет нас быстро. Врачи осматривают, оставляют, а мы уезжаем…   Через пару дней – вот он, уже в роте, будущий мастер – экскаваторщик рядовой Абдуллаев – кто ж тебя туда посадил,  засранца…    Но ведь опять же,  Он хранил,  Он  -  и  его  и меня…    И всё тот же, 81-й…

                КЛЮЧИ.

         Это замечательное местечко и сейчас располагается там, где ему и положено – километрах в пяти  - десяти,  наверное,  от станции Сенная,  к  Востоку.   Строительный титул это был  – Сенная – Вольск.  Не могу, буквально в двух словах, не пояснить,  что это были за объекты и зачем было нужно перерабатывать столь много грунта.  Этот участок, построенный на купеческие деньги ещё в начале прошлого века, служил для перевозки многочисленных грузов из  Вольского порта  вглубь европейской России.   С  тех времён изменилось очень многое,  в том числе  вес  и длина составов, локомотивы, которые с большим трудом вписывались в «трамвайные кривые» этого участка.  Так что это была глубокая реконструкция пути от Сенной до Вольска,  на котором трудились целых два мехбата только на земле.    На нашем участке у Ключей требовалось разработать большую выемку в   скальных   грунтах   под  два  пути  (ширина понизу метров тридцать),  длиной  примерно    два километра    с хвостиком  и  объёмом  два миллиона триста тысяч кубометров.      Грунт – опока;   желтоватый, рассыпчатый камень  4 или 5  категории, т.е. нормальный, скальный грунт.      А это означало, что по всем правилам, технологии работ и сметам,   этот грунт требовалось разрыхлять предварительно буровзрывным способом,  и  только после этого разрабатывать экскаваторами  и вывозить.   Кстати,  не так уж далеко находился и объект для этого грунта – насыпь, объёмом тоже очень приличным – под два миллиона,  кажется, кубов – как раз напротив деревни Ключи,  с  хорошим,    живым водотоком,   для которого   воины – мостовики из Полтавы соорудили впечатляющую водопропускную трубу,     в     которую можно было свободно заехать    на кременчугском самосвале, если бы не было воды.  На деле дальность возки нашими самосвалами оказалась очень большой, поэтому не весь грунт из выемки мы перевезли в насыпь:   но не это важно.   Важно другое:   грунт этот,   под названием «опока»,    поддавался разработке гидравлическим   экскаватором   ЭО-5122…   без разрыхления!    Причём,   происходило это уже второй год;  но для меня стало откровением,  поскольку в 80-м меня на этом объекте не было.   Я  задумался…    Поговорили с комбатом:   Володя Ерёменко   – сам бывший главный инженер этого батальона,  намекнул, что трудись, мол,      и  вопросов не задавай.  Ладно, тружусь.   Как-то раз не по моей инициативе состоялся  серьёзный разговор с  зампотехом  нашей  бригады  и  «куратором мехбатов»  полковником   Л.Т. Калинкевичем,   разъяснившим мне ситуацию своим излюбленным методом:   громким  и   визгливым фальцетом.   Вообще-то,   Леонид Тихоныч был хороший мужик впечатляющей внешности,  ростом под     185 сантиметров,  но при этом имел громкий, визгливый голос.    «Калина красная»   -  ещё одно его наименование,   но  сугубо конфиденциальное,    был способен выпить ведро водки и при этом не захмелеть.  Что   ж,  визгом всё равно ничего не объяснишь:  например, как  процентовать месячное выполнение плана с включением буровзрывных работ ( очень значительной цены по смете)  и,   при этом,   их  не производить…?!     А   инспектор отдела капитального строительства   Приволжской железной дороги   Виктор Васильевич Нерубенко,   ежемесячно прибывавший на наши объекты проверить выполнение ,    проконтролировать технологию  работ,    исправно  подписывал все процентовки.     Правда,   это делалось очень  с  большим трудом:  три дня минимум происходил процесс  угощения дорогого гостя.   В него были поочерёдно  «втянуты»   и   командир   ( Володе было тяжелее всех – у него,     такого молодого в то время как  и  я,  уже  была гипертония)     и      все  заместители  поочерёдно.      Так что Василичу  доставалось больше всех:  очень трудная,  вредная  была у него работа!    Но, видимо, было за что «терпеть»…
           Собственно говоря,  меня  эта  «кухня»,  заваренная управлением бригады и,   по-видимому, проектным институтом  «Харгипротранс» - автором проекта     (это только моё предположение, разумеется),  не касалась:  работаем и хорошо.  Дело шло к окончанию выемки, когда механизмы начали разработку в начальных пикетах – уж не знаю,  почему их не сразу выкопали.       И тут началось странное:   пошёл какой-то конгломерат,   состоящий из глин разного цвета  и  влажности      с включение разных размеров валунов!    Стали плохо справляться:  ковши экскаваторов залипали вязкой глиной,   которую можно было извлечь только вручную.   Валуны,   попадавшиеся иногда, нашими советскими бульдозерами не сдвигались с места!   Ничего не понимая,    я   полез    в проектную документацию, где обнаружил на  геологическом плане местности,  что везде…  опока!  Интересно,  однако:  но работать всё равно надо,  а  «Калина красная»  вмиг  пригнал  большой  «Комацу»   от соседей.  Только он и справился с этим странным участком выемки. Возился долго – к его отвалу тоже липла глина,  но  японская сила победила,  и   всю эту глину разных цветов вытолкали  в  полевую сторону.     А  выемку  потихоньку  стали готовить к сдаче под укладку.
                Ускорить этот процесс было очень сложно – откосы спланировать из-за их огромной протяжённости было нечем, поэтому многократно по ним таскали связанные вместе две – три старые тракторные гусеницы. Помогало не всегда – на глинистом участке пришлось ставить экскаватор – драглайн со значительно удлинённым тросом, чтобы доставал до дна выемки. Не смотря на то, что это было далеко не самое глубокое место – метров 15 – 17, получалось тяжело из-за того же налипания глины. По дну работы закончили раньше, соорудили положенные по проекту камнепадные канавы, шириной со скреперный ковш.  В  это  же  время,  насколько припоминаю,  и  на насыпи работы уже подходили к концу,   но именно выемка   приподнесла «сюрприз» достойный если не книги рекордов,  то,  по крайней мере,  подробного описания.
             Представьте себе картину: конец сентября или начало октября в Саратовской области. Ни дождичка - дуют сухие, горячие ещё ветры. Стоишь в выемке, почти готовой к сдаче под укладку пути – только драглайн «царапается» справа по ходу километража – «полирует»  неровный, с недоработками, откос.  Работает и в ночную смену – надо поторапливаться.
        Стою, смотрю на то, что мы сотворили, и…  как-то становится не по себе: в теле матушки Земли вырыты миллионы кубов грунта и ветер (кажется или мерещится?!) воет, пролетая куда-то…    Жаль,   не было плёнки в фотоаппарате, жаль.
                Ночью,  часа в три – сильно стучат в дверь моего вагончика, открываю.      Насмерть перепуганный водитель самосвала, заикаясь, лопочет что-то про выемку, которая обвалилась?!  Пытаюсь успокоить парня, переспрашиваю несколько раз – бесполезно: солдатик в шоке.     Где начальник смены – не знает, решил  доложить самостоятельно; ничего себе новости!  Прыгаю в МАЗ и вперёд. Находящийся в ужасе солдатик немножко приходит в себя, и рассказывает, что у него на глазах выемка…  обрушилась.    У меня это в голове не помещается, и я не верю: хотя , что же тогда с солдатом?!
        Рассвет, часа четыре утра – заехали на выемку сверху,  к  экскаватору. Машину останавливает метрах в сорока – дальше, говорит, не поеду.  Я начинаю что-то понимать,   иду к откосу.     Стоит работающий экскаватор,  разумеется,  без машиниста – рядовой  Турсунов  неизвестно где,  как  и водители трёх МАЗов,  стоящие поодаль.    Нет никого,  включая начальника смены.   Подхожу   к экскаватору, и вижу  потрясающий, какой-то лунный пейзаж.   Нет, скорее напоминающий  что-то из долины Каньонов в штате Аризона  –  видел на фотографиях – метров 150 выемки засыпано на половину ширины дна,  а  грунт, сползший с правого откоса,   стоит вертикальными колоннами!   Сдуру,  я зачем-то встал на одну из них,  но  тут же отпрыгнул на  не обрушенное место – сумасшедший!     А если бы обвалился?!   Опять Он,  Он  хранит  дурня!
          Кое - как нахожу всех свидетелей, строю и опрашиваю: все в трансе, можно сказать, в ужасе. Никто не пострадал,  но если бы экскаватор туда,  в выемку,  завалился,  или машина, или вместе все…   Не стал задумываться: картина было ясная – трагедия случилась, но без жертв,   Слава тебе Господи!   Опять,  опять  Он хранит…
                Командир долго не мог понять моих слов: это и понятно, особенно среди ночи. Поехали, посмотрели,  начали  докладывать.   Конечно,   начался  серьёзный  шум,   начиная  с политотдела. Объяснения – письменные   требуют,    несколько,   и   поточнее      «о  грубых  нарушениях    технологии производства земляных работ»,  что  привело,  значит,  к  обрушению откоса почти готовой выемки.  Конечно, было сложно, а давление было очень сильное.   Никто из руководства батальона,  включая моего комбата,  ничем не поддержал,  и  ясно почему:  все тоже были    «с полными штанами».   Но, чёрт возьми, хоть и были небольшие огрехи,  не  могли они привести  к такой катастрофе  ( а вот бы уже поезда шли?!).   Я открыл-таки рот перед политработниками   из бригады насчёт несовпадения по грунтам – вижу,  что это  им  непонятно:  у  них задача найти виновного,  а  вот  он тут  и  сидит!  Конечно,  сразу начали проверять исполнительную документацию,  чертежи,  технологию. Хотя  и было муторно,    всё же с комбатом мы крепко поговорили насчёт этой глины с камнями:  тут что-то было не с проста,  раз именно этот откос обвалился.   Но почему тогда никуда не делся откос    с   верховой стороны,  слева по ходу километража?    Ещё раз смотрим план расположения скважин изыскателей: они или пьяные были,  или поленились всё тщательно бурить до проектных отметок   дна выемки!       Получалось,   что    слои   глины  разного цвета, видимо,  веса и влажности    с   камнями,  расположены были на этом участке…   под некоторым углом,  что и привело к сползанию части грунта в выемку именно справа – слева они, эти слои, расположились как раз под прямым углом –   не   было  поверхности скольжения, или в том месте глины не было вовсе, а была опока.       На фото из  Гугла  видно,    что левый откос по ходу километража – жёлтого цвета; может быть, там этих глин и не было?...     Это   умозаключение,    разумеется,    появилось гораздо позже,   когда  я  узнал  о результатах ликвидации этого безобразия через сослуживца,   прибывшего  по замене в стольный град  Улан-Батор,  уже  в  1982 году…
                Этот потрясающий воображение факт моей производственной деятельности мог  бы закончиться неизвестно чем – не только снятием с должности, но и уголовной ответственностью.  Но, чёрт возьми, ничего же не нарушал из установленных правил производства работ – от чего же было так страшно?! А просто было впечатление, что сама Матушка Природа отомстила людям за то, что вторглись в неё так глубоко…
                Политотдельцы,  собрав бумаги,  ретировались,    оставив меня в раздумьях   о   моих безрадостных перспективах. Понаехали инженеры из бригады во главе с главным – полковником В.В.  Лещёвым,  большим мастером искать виновных,  прибыли представители «Харгипротранса», закрутилось дело по проверке всего и вся…   Тут,   чувствую,   меня плавно отодвигают вообще от производства,   престали   донимать  глупыми вопросами   и   требовать переписать объяснительные.       Потом комбат предложил мне поучаствовать   в   разработке   проекта производства работ на следующий,     1982 год    –      т.е.  потрудиться в бригаде,  в  Харькове.   Это было хорошее предложение – меня отправляли на спокойную работёнку  с  трассы, т.е.  « с глаз долой».  А и действительно, уже ноябрь наступил – отгрузиться  на  Лозовую вполне могли и без меня.    А   в    Харькове и вовсе встретили новости:  Киев   настоятельно и напористо   «просил соглашаться»   поехать служить в Монгольскую народную республику, на аналогичную должность. Т.е., захотели избавиться «полностью и окончательно»!  Знали бы они, мои начальники, насколько аналогичны были мои чаяния!
              Так тихо, без шума, закончилась для меня эта производственная трагедия.   Объём      этого обвала ( уж не помню от кого я это слышал) составил более сорока тысяч кубометров глинистого, а вовсе не скального грунта!     Весь он  позже  был сдвинут в выемку и вывезен в отвал,   а    откос, должно быть,   сильно  уположили.    Правда,  на фото  «сверху» (в Гугле) уловить это   уположение   почти  не возможно.   Однако,  сам факт того,   что я могу на него посмотреть, конечно,  радует:   теперь это давно действующий участок пути на Вольск.     А чем же закончилось настоящее расследование и кто там так «прошляпил» - для меня тайна.   Равно  как  и  то,   что   батальон  обошёлся  без буровзрывных работ,  заложенных в смету…     Впрочем, открывать их  не очень  и хочется.   И это тоже был 81-й…
              … А закончился тот год ещё одним важным событием, но личного характера: произошёл развод, разъезд и в следующем году я уже служил в братской Монголии.   Обогащённый богатым опытом трудов  на Саратовской трассе…