Возвращение Анастасии. Часть вторая

На правах рукописи.
Татьяна Боткина
Возвращение Анастасии.

Часть вторая

Претендентка.

6

Раздался продолжительный гудок. В скрежете шатунов и поршней наш поезд только что пересек границу Германии. Мы прибыли во Францию.
Странное чувство перехватило мне горло. Эта страна, французская земля, великодушно приняла нас, но я знаю, что никогда не смогу полюбить ее так, как любила Россию. Тем не менее, при виде деревень, где стоят каменные дома с черепичными темными крышами, при виде холмов, покрытых виноградниками, я вдруг испытала чувство признательности. Впервые я начала верить, что Франция может стать для меня и моих детей второй родиной.
Прошло около двух часов с тех пор, как я рассталась с Анастасией, а образ великой княжны все еще стоит перед моими глазами. Совсем одна на пустом перроне, легкая улыбка замерла на дрожащих губах, она машет мне рукой.
Я никогда не думала, что так трудно будет прощаться с ней. Я испытывала чувство вины, словно предала беззащитного ребенка, который надеялся на меня. Впрочем, Анастасия вела себя так, как будто хотела усилить мое чувство вины. Последние несколько часов, проведенных с ней, оказались для меня самыми трудными. Она то смеялась, то плакала.
Я пришла навестить великую княжну ранним утром, и сразу была поражена ее нервозностью: руки дрожат, лицо исказилось, от нервного тика дергались веки. Увидев меня, она соскочила и побежала мне навстречу, оттолкнув медсестру Эльзу, которая помогала ей одеться1.
- Я хочу вас спросить, - закричала она, - я думала об этом всю ночь
Анастасия схватила меня за руки, не дав времени поздороваться и спросить, как она спала.
- Дело в том, что я еду с вами во Францию. Я буду жить у вас, и вы будете обо мне заботиться. Это будет так приятно.
- Анастасия Николаевна, вы хорошо знаете, что это невозможно. У меня муж, двое детей. Мы не богаты и я не смогла бы заботиться о вас так, как вы того заслуживаете.
У Анастасии задрожали губы.
- Но, что будет со мной без вас? – бормотала она в отчаянии. - У меня никого нет, а вам я верю, вы никогда не сделаете мне ничего плохого.
К счастью, мне на помощь пришла Эльза:
- Если хотите, - предложила она великой княжне, - я провожу вас с вокзала, когда госпожа уедет. Таким образом, вы сможете побыть с ней, как можно дольше.
Казалось, Анастасия немного успокоилась. Она открыла шкаф и достала шляпку.
- Я готова, - заявила она, натягивая белый фетровый колпачок до самых бровей.
Увлеченная порывом, Анастасия взяла флакон, стоящий рядом с умывальником, и вылила духи в свои ладони. Я не могла ей помешать, комок слез стоял у меня в горле. Как хорошо я знала эту привычку! Так всегда делала Анастасия Николаевна в Царском Селе, когда хотела кого-то расположить к себе.
- Ну, поторапливайтесь, нам надо ехать, - заявила великая княжна, не замечая моего волнения, и смочила остатками того, что было во флаконе, виски и волосы.
- Мы поедем тогда, когда придет время, - ответила я.
Анастасия села рядом и положила голову мне на плечо.
- Как бы я хотела поехать с вами во Францию, - грустно сказала она, подставив мне свою щеку.
Я поцеловала ее, но она уже снова была возбуждена и стремительно вскочила.
- Мой зонтик, - забеспокоилась Анастасия, - я не взяла мой зонтик.
Эльза вывела меня из комнаты.
- Я позабочусь о ней, и найду вас на перроне, как только подъедет фиакр, сказала она.
Менее чем через час, мы покидали санаторий. На протяжении всего пути до Оберсдорфа Анастасия не сказала ни слова, она была угнетена и безжизненна. Мне тоже было слишком грустно, чтобы о чем-то говорить. Я просто держала ее за руку. На перроне, великая княжна, словно не замечала моего волнения. С тревогой в глазах она напряженно смотрела на меня и все время спрашивала:
- Вы не забудете обо мне?
Через запыленные окна моего вагона я видела, как показались первые поля зерновых, покрытые соломой, оставшейся после жатвы. Горные хребты были уже далеко.
Оторвавшись от воспоминаний, я вернулась к письму, которое начала редактировать в поезде. Мне нужно было найти слова, чтобы убедить великую княжну Ольгу Александровну, забрать свою племянницу и держать ее при себе. Задача трудная. Сестра царя жила в Копенгагене вместе со своей матерью Марией Федоровной2. На самом деле через Ольгу Александровну я пыталась обратиться к вдовствующей императрице. Стареющая императрица, как я слышала, деспотически правила своим окружением и, в меру своих сил, пыталась поддерживать связи с оставшимися в живых членами семейства Романовых. После гибели Николая II и убийства других великих князей3, проблема наследования престола оставалась нерешенной. Мария Федоровна избрала тактику выжидания. Она упорно отказывалась стать на сторону той, или иной группировки, сдерживая, таким образом, борьбу кандидатов на трон в определенных границах. Чтобы объяснить свое поведение, она ссылалась на смысл салических законов, принятых еще Павлом I, которые определенным образом отстраняли женщин от управления государством. Искусная ловкость? Слепота? Но, может быть, императрице надо было использовать свой духовный авторитет для решения проблем? Я не знаю и не хочу никого осуждать, но внезапное появление Анастасии, единственной прямой наследницы Николая II, опрокидывало навзничь ловкую конструкцию. Если Анастасия будет официально признана своей семьей, то существующая фракция русских эмигрантов пойдет за ней и объявит законной наследницей на трон, не обращая внимания на волю Павла I. Сторонники законности и сторонники наследственного права на престол сойдутся лицом к лицу и, таким образом, ослабят позиции монархистов. Какою тогда будет реакция императрицы? Прислушается ли она к тому, что говорит ее сердце, или, прежде всего, будет думать о династических интересах?
Дописывая, каким образом, находясь в Оберсдорфе, я признала Анастасию, я вспомнила почтовую открытку, отправленную Ольгой Александровной княжне Анастасии. Слова были нежные, сердечные. Может быть, лучшим средством растрогать сестру Николая II, это заставить ее волноваться? Недолго думая, я схватила перо, чтобы дописать, в каком бедственном положении находится Анастасия. Закончила письмо в лирическом порыве. Я писала: «Что сделать, Ваше Высочество? Как убедить ее в собственном существовании? Она так молода и так же, как прежде, прекрасна душой. Но, она очень страдает и заслуживает того, чтобы пришли лучшие дни. Как мы можем помочь ей? Как поддержать ее духовно, как доказать ей привязанность семьи, чтобы придать силы жить?»
Письмо было запечатано, осталось его отправить. Когда я вспоминала тяжелый рассказ о пережитых испытаниях, который доверила мне великая княжна, сердце мое сжималось. Лишь бы только оказалось, что я нашла хорошие аргументы. Анастасия так нуждается в своей семье, чтобы забыть тот ад, который ей пришлось пережить после попытки самоубийства.

Анастасию несло течением вдоль Ландверского канала. Время от времени ее голова показывалась над водой. Великая княжна больше ничего не чувствовала, ни тела, ни усталости, давившей ей на плечи. Ее душа онемела. Она не сопротивлялась, когда спасатели вытаскивали ее из ледяной воды, когда положили на землю и стали делать искусственное дыхание.
- Так и есть, она пришла в себя.
Голос был приглушенный, неуверенный. Обжигающая жидкость лилась в горло, Анастасия закашлялась и стала ее выплевывать. Ей было холодно. Стуча зубами, она открыла глаза. Рядом находились люди в униформе.
- Почему, черт возьми, вы это сделали? - закричал высокий бодрячок с красным лицом.
- Как вас зовут?
- Скажите где вы живете, чтобы мы вас туда отвезли?
Полиция! Она была в руках немецкой полиции, людей, способных на все. Анастасия задрожала от ужаса. Ее мать, хоть и родилась в этой стране, часто предостерегала ее: «Немцев нужно опасаться. Это они поддержали революцию в России, и Ленина, подлого революционера, послали в Россию они, чтобы сеять раздор и смерть». Никогда Анастасия не скажет им своего имени. Она была уверена, что они связаны с большевиками. Нужно молчать, скрывая свое происхождение, иначе – смерть. Она не могла обратиться к своим родственникам, новый режим, республика, лишил их всего. Даже ее кузен, Кайзер, не смог бы ей помочь, потому что живет в ссылке.
- Ваше имя. Скажите ваше имя.
Анастасия приняла решение.
- Я не знаю.
Великая княжна замкнулась в молчании и ни на что не реагировала. Ее привели на полицейский пост, а затем отправили в Берлинский госпиталь, госпиталь Святой Елизаветы. Она послушно подчинялась медсестрам, но оставалась немой.
По окончании трех дней врачи поставили диагноз – амнезия, и директор госпиталя последовал обычному порядку. Поскольку незнакомка, вытащенная из канала, не имеет никаких средств, следует отправить ее туда, где больные находятся на содержании государства, в приют умалишенных в Дальдорфе.
Это было обычным делом - нищета. Экономический кризис, политические волнения легли тяжелым бременем в виде подоходного налога на плечи берлинцев .Каждый месяц полиция, по долгу службы, вынуждена была помещать большое количество людей в лечебные учреждения подобного рода. Чаще всего это была беднота. Список диагнозов обширен: эйфилия, эпилепсия, попытки самоубийства, поведение, опасное для общества. Амнезия встречалась редко, но, тем более.

Анастасия с отвращением смотрела на вывеску «Приют умалишенных. Дальдорф», расположенную на фронтоне здания. В сопровождении санитара и полицейского она была проведена в темный холл при входе. Полицейский подписал протокол. Затем ее отвели в маленькую комнату, посадили и оставили на несколько минут одну.
Анастасия не хотела ни о чем думать, в голове была пустота. Если бы она не приняла решения, как себя вести, то уже выла бы от ярости и ужаса. Дочь Николая II изолирована от общества, как бродяжка. Эта мысль приводила Анастасию в негодование. В комнату вошел человек в белом халате в сопровождении санитара. Великая княжна задрожала от страха.
Врач внимательно осмотрел Анастасию, тщательно прослушал, затем сел, чтобы заполнить карточку.
- Как вас называть?
Анастасия вздрогнула, посмотрела прямо ему в глаза и отвернулась. На какое – то мгновение она испытала желание назвать свой титул и потребовать уважения, которое должны ей оказывать, но сдержалась. Не услышав ответа, доктор, заинтригованный, поднял голову.
- Вы отказываетесь отвечать? Но, по крайней мере, вы меня понимаете?
- Да, я вас понимаю.
Забыв страх, Анастасия почувствовала нарастающее раздражение. Почему этот наглец упорствует? Неужели он, как и все другие, не понял, что она решила молчать. Великая княжна ненавидела, когда ей сопротивлялись, пытались выступать против ее желания. Она уже была готова дать волю своему гневу. Нет, этот невежа, который смотрит на нее, как на животное, ничего не узнает о ней.
- Тогда ваше имя?
Не дождавшись никакой реакции, врач изменил вопрос.
- Сколько вам лет?
Анастасия с высокомерием игнорировала его.
- Вы хорошо знаете свой возраст?
-.Да, но я ничего не хочу вам говорить.
- А почему? - забеспокоился врач.
- Доктор, если бы я хотела назвать свое имя, я бы это сделала еще в госпитале Елизаветы.
- Хорошо, я не настаиваю. Я запишу вас под именем «Фройлен Унбекант». Перейдем к другим вопросам. Случалось ли вам слышать голоса, или видеть вещи, которые на самом деле не существуют?
Анастасия, с состраданием, смерила врача взглядом с головы до ног.
- Вы, видимо не в курсе, доктор, ответила она. Здесь я по причине того, что пыталась совершить самоубийство.
- А по какой причине?
- А вот это вас не касается.
Все остальные вопросы наталкивались на упорное молчание великой княжны. Наконец, врач отстал от нее и, рассерженный, заполнил карточку своей пациентки. Подняв голову, Анастасия сумела прочитать слова «она очень высокомерна». Это ей понравилось. Затем доктор поднялся и сказал: «Санитар, проводите ее в палату № 4.»
Сердце великой княжны сжалось. Жить в изоляции в приюте для умалишенных… Сможет ли она это выдержать?

Анастасия провела в Дальдорфе около двух лет. Два года в приюте оставили неизгладимый след в ее душе. Первые дни были похожи на ад. Никогда, ни во время своего заключения в Сибири, ни во время путешествия с Чайковскими, она не чувствовала такой тоски. Больше всего ее угнетало одиночество.
Затерявшись в мирке, где малейший жест мог вызвать агрессию или унижение, великая княжна не могла никому доверить свои страдания.
Анастасия жила в большой грязной комнате, с окнами, засиженными мухами, где менявшиеся санитарки были грубыми и изнуренными. Больные кричали, храпели, выли, ругались. Вскоре она уже не могла выносить вида этих женщин с неухоженными волосами. Их тусклые, истощенные, вялые лица, их пустые безумные глаза, глядевшие на нее со старческим интересом, приводили её в ужас. Как бы она хотела убежать от реальности!
Анастасия проводила дни, свернувшись в клубок под одеялом, или одеревенев, сидя на стуле, часами разглядывала серую голую стену. Это была единственная возможность избежать того, чтобы взгляд не наткнулся на окружавшее ее безобразие. Так она отдыхала от уродства и панибратства. Ей удавалось абстрагироваться от всего этого ужаса. Чтобы не сойти с ума, Анастасия погружалась в состояние пассивной инертности, что-то среднее, между отупением и шизофренией.
Дни проходили в неизменном монотонном ритме. Из своей кровати великая княжна сделала укрепленную крепость, изолированную от каждодневного ужаса. Она отказывалась говорить, часто не принимала пищу, которую ей приносили. Анастасия худела, у нее началась анемия, здоровье ухудшалось. Никто не заметил, как начался туберкулез. Она не проявляла никакой инициативы и послушно выполняла указания медсестер. С каждым днем ей становилось все легче это делать, как будто бы, в ее теле поселился новый человек. Ей достаточно было ни о чем не думать, заставить свою голову не возвращаться к прошлому. Ничего другого, кроме приюта, не существовало, и было только одно средство уйти от всего: спать, ждать и надеяться на смерть.
Однако ночью ей не удавалось бороться с чувством страха. В полутьме, которая чуть скрывала контуры общей комнаты, ее подстерегали огромные тени, отбрасываемые на стену, санитарами охраны. Ей досаждало дыхание окружавших ее сумасшедших. Свисты, хрип, достигая ушей, создавали в них оглушающий шум. Если же, в иные вечера, она ничего не слышала, то все равно тревожилась, напрягая слух, ожидая услышать дыхание, более неуловимое.
Как только, Анастасия слышала какой-то звук, все начиналось снова. Шум больше не прекращался. Все время усиливаясь, он мешал ей заснуть. Она начинала ворочаться в постели, тело покрывалось потом, голова металась по подушке вправо и влево, как будто, таким образом она хотела изгнать все мысли из своей головы. Великая княжна начинала кричать по-русски, чтобы грубо обуздать свое сознание. Её преследовал страх, что откроется ее секрет.
Однажды вечером подошла медсестра и положила прохладную руку ей на лоб.
- Все хорошо, - сказала она, - надо спать.
Женщина говорила по-русски. Анастасия напряглась и отвернулась к стене. Но на следующую ночь она обрадовалась, снова увидев медсестру, и позволила себе сказать несколько слов. Фройлен Малиновская4, русская из Прибалтики, стала часто приходить. Великая княжна ждала ее посещений с опаской, но не хотела их прекращения. Они болтали, когда все вокруг спали. Анастасия понемногу начала есть, оживилась. Она радовалась тому, что может забыть ту одуряющую нездоровую обстановку, в которой провела весь день.
Контакт с нормальным миром спровоцировал у великой княжны состояние крайней экзальтации. Ее жизнелюбие, и ее 205 лет брали верх. Жизнь в приюте стала невыносимой. Анастасия бродила по коридорам, как дикий зверь, посаженный в клетку, заглядывала во все двери, пытаясь найти выход.
- Мне нужно уйти, - повторяла она без устали. - Они не должны найти меня здесь…
Фройлен Малиновской стало все труднее успокаивать ее. В течение многих месяцев великая княжна находилась в тяжелом кризисном состоянии. Она не спала по ночам, ее руки постоянно дрожали, и она ни минуты не могла оставаться спокойной. Как только приближался вечер, ее волнение достигало предела.
- Я не была бы здесь, если бы они знали, кто я. Нет, я не была бы здесь.
Когда ее охватывало отчаяние, она билась лбом о железную спинку своей кровати.
- Я должна была умереть. Как Господь мог позволить мне остаться живой!
- Почему вы не говорите мне своего имени? – спрашивала часто фройлен Малиновская. - Я ваш друг. Я вам помогу.
Этот вопрос неизменно вызывал панический ужас у Анастасии. Она бледнела и отвечала дрожащим голосом.
- Если я скажу, меня отдадут большевикам!

- Ах, мама, как я счастлива снова видеть тебя! Воскликнула Елена.
Моя младшая дочь опустила нос в тарелку, испугавшись своей внезапной непосредственности, и начала мучить яблоко концом вилки. Сидевшая рядом с ней ее сестра Татьяна, уже кончила есть. Три дня прошло с моего приезда из Оберсдорфа, и я опять рядом со своими дочками.
- Знаешь, мы очень веселились, но без тебя это было совсем не то.
Меня окатила волна тепла, и я улыбнулась дочкам. Со светлыми волосами, украшенными большими бантами из лент, и розовыми щечками, Татьяна и Елена, казалось, светились здоровьем. Какой контраст с великой княжной Анастасией, обремененной болезнями и своим незаконным интернированием.
- Ты нас теперь больше не бросишь? Забеспокоилась Татьяна.
- Надеюсь, что нет.
В глубине души я прекрасно знала, что если Анастасия меня позовет, я поеду. В это время мы были в Ницце. Я испытывала радость оттого, что снова могу посвятить себя детям.
Находясь в большой столовой русского семейного пансионата, в котором мы остановились, девочки являли собой картину, полную свежести. Одной было 7, другой 6 лет и меня переполняла их уверенность во мне. Я погладила Татьяну по щеке.
- Быстро кончайте ужинать. Сегодня надо лечь пораньше.
В это время директриса пансионата направилась к нашему столику.
- С вами хочет говорить молодой человек, сказала она. Но он отказался назвать свое имя.
Я встала, заинтригованная. Кто мог знать, что я в Ницце? О нашем приезде я сообщила только одному человеку, Зинаиде Толстой. Кто же интересуется мной?
В вестибюле навстречу мне направился незнакомый молодой человек лет двадцати, высокий и очень красивый. Он поздоровался с утонченной вежливостью.
- С вами хочет встретиться великий князь Андрей. Он очень просит вас принять его.
Мое сердце сильно забилось. Великий князь Андрей! Андрей Владимирович Романов, племянник Александра III, внук Александра II, хочет меня видеть!
- Куда я должна отправиться, чтобы встретить Его Высочество? - спросила я.
- Великий князь ждет вашего ответа здесь, в своей коляске.
Взволнованная той честью, которую мне оказали, я поспешила на улицу, и едва успела открыть дверь, а к крыльцу уже подходил стройный мужчина лет пятидесяти, высокого роста, с открытым породистым лицом. Это был двоюродный брат нашего царя.
Эта наша первая встреча была на удивление простой и легкой. Великий князь Андрей тепло пожал мне руку и сердечно представил молодого незнакомца.
- Мой сын, граф Красинский.
Вскоре мы все трое сидели в салоне пансиона.
- Ваш адрес мне дала госпожа Толстая, - объяснил великий князь Андрей. - Зинаида Сергеевна рассказала о вашей встрече с больной незнакомкой из Берлина. Мне бы хотелось знать больше об этом деле. Если у моей кузины имелся шанс ускользнуть из той бойни, и ей удалось им воспользоваться, то я не могу ее игнорировать.
Андрей Владимирович продолжал
- Я хочу знать ваше мнение, но здесь и в столь поздний час, это невозможно. Вы согласитесь снова встретиться завтра у госпожи Толстой?
Я тотчас же согласилась, полная энтузиазма. Эта встреча опережала мои желания. Если кто-то и захочет помочь Анастасии Николаевне, то лучше всех это сделает великий князь Андрей. Известный юрист, человек тонкого ума, Андрей Владимирович имел репутацию честного, умного и откровенного человека. После революции он жил во Франции, в собственном поместье, и всегда держался в стороне от споров, которые разделяли Романовых, несмотря на то, что его собственный брат Кирилл претендовал на трон. Осторожность и отстраненность великого князя свидетельствовали о его строгости и прямоте.
И вот случилось. Сам Андрей Владимирович пришел ко мне первым и заявил о своем интересе к судьбе Анастасии! Я чувствовала, что завтрашняя встреча может оказаться решающей для будущего великой княжны.

7

На другой день, под солнечным сентябрьским небом, я спешила к дому госпожи Толстой.
Зинаида Сергеевна тепло встретила меня. Ее голос выдавал плохо скрываемое нетерпение.
- Его Высочество уже здесь, - сообщила она. - Проходите.
Прежде, чем открыть дверь в салон, она остановилась, сжав мне руку.
- Вы узнали ее? – спросила она тревожно.
Я уверенно ответила:
- Это Анастасия, и я в этом не сомневаюсь!
Мгновение спустя, я уже была в обществе великого князя. Андрей Владимирович пришел в сопровождении своей супруги, известной прима - балерины Матильды Кшесинской. Это была утонченная женщина, не красавица, но ее обаяние и любезность меня пленили. Ее жизнь была окутана ароматом скандалов. С самого начала ее выступлений на сцене императорского театра в Санкт–Петербурге, ей покровительствовал сам Николай II, бывший тогда еще цесаревичем, его сменил великий князь Сергей Михайлович, а потом до умопомрачения в нее влюбился великий князь Андрей, и у них родился сын. Революция позволила им заключить морганатический брак и признать ребенка6.
Кшесинская одарила меня улыбкой, а ее сын, граф Красинский, встал и пододвинул мне стул. Разговор начался.
Великий князь сразу начал задавать мне вполне конкретные вопросы, не давая ни малейшей возможности проявить инициативу. Вооружившись ручкой и большим количеством бумаги, он расположился за небольшим столиком, что позволяло ему кое-что записывать. Его не интересовало мое пребывание в Оберсдорфе, он хотел подробно знать о нашей жизни в Царском Селе. Он расспрашивал о том: сколько раз я видела великих княжон, детали того, что мне рассказывал мой отец об императорских детях. Прежде, чем принять мое свидетельство о признании, великий князь хотел проверить, насколько я наблюдательна.
В течение трех четвертей часа я описывала привычки великих княжон, воскрешала в памяти их образы, их любимые жесты. Великий князь Андрей пропускал мои ответы сквозь сито своих воспоминаний. Улыбка часто появлялась на его лице, особенно, когда я рассказывала о проказах Анастасии. Когда мы дошли до периода ссылки императорской семьи в Тобольск, я предвидела, что Андрей Владимирович изучил все донесения7 о работе, проделанной следствием после захвата Екатеринбурга, и знал малейшие события, происходившие во время заключения царской семьи. Я должна была рассказать о поведении заключенных.
- Что, Анастасия Николаевна сильно изменилась за этот период? - спросил он почти сразу же.
Мгновенно я вспомнила, как великая княжна хохочет во дворе дома Свободы, натянув шерстяную шапочку8 до бровей, чтобы скрыть короткие волосы. Я вспомнила, как она караулила меня у окна, когда я возвращалась из общественных бань. «Почему Таня такая аккуратная? Я думала, что она появиться растрепанная, с красными щеками, как крестьянки», - заявляла она.
- Нет, ее поведение всегда оставалось одинаковым, - ответила я. - Она была очень живой, веселой, за это ей многое прощали, хотя у нее был вспыльчивый характер.
- Я имею ввиду физическую форму, - уточнил великий князь.
- Она была толстушка, и ее сестры часто подшучивали над этим. У нее были круглые щечки, а лицо долго сохраняло черты лица ребенка. Трудно было представить, как она изменится, повзрослев. Но Анастасия должна была стать красивой, похожей на мать и свою сестру Татьяну. Все трое обладали одинаковым хрупким телосложением.
Великий князь сделал замечание, удивившее меня, и я еще раз убедилась, как тщательно он изучил досье больной незнакомки.
- Это объясняет, - сказал он как бы самому себе, - заблуждение Клары Пойтерт, женщины, которая обнаружила госпожу Чайковскую в приюте Дальдорф. У вас есть на этот счет свое мнение?

22января 1922год.
Клара Пойтерт ликовала. Дверь приюта только что закрылась за ней. После трех месяцев незаконного интернирования, врачи, наконец-то, разрешили ей уйти!
Холодный зимний дождь выгнал с улицы всех прохожих. Запыхавшись под ливнем, женщина добралась до ближайшего подъезда. Совсем одна, она смеялась: «Наконец-то я свободна»! Она хорошо знала, что не сошла с ума. Она согласна, что ее гнев, и взрывной характер беспокоили соседей. Да, она кричала, может быть, немного слишком, но лишь потому, что честную работницу хотели выдать за сумасшедшую. И Клара очень быстро заставила понять медсестер, что стала жертвой подлого преследования! Но, Клара была благодарна своим бравым соотечественникам, которые так заботились об ее умственном здоровье. Хорошая мысль пришла к ним, отправить ее в этот жалкий приют! Не будь этого, Клара упустила бы единственный шанс в своей жизни. В этой вшивой крысиной норе она сделала по настоящему счастливое открытие. Остается только «нагнуться и подобрать». Находясь под дождем, проникавшим сквозь ее тонкую черную шаль, Клара разговаривала сама с собой. Она знала, что придется похлопотать, чтобы осуществить свою мечту, походить туда – сюда, но это того стоит. Какое лицо сделают эти Романовы, все эти княгини и великие князья, когда узнают, что одна из них, лечится в приюте.
Великая княжна, собственная дочь царя всей России, изолирована в Берлине, как нищенка. Клара улыбнулась – это стоит золота. Она обладает такой информацией! Ей надо заставить их поверить, и тогда у нее будет много денег!
Однако, не надо думать, что Клару интересуют только деньги. Эта бедная Татьяна Николаевна действительно заслуживает жалости. Подумать только, что она была самой красивой из четырех сестер… Да, нет больше высокомерного вида, с которым держалась в Царском Селе вторая дочь Николая II. Клара видела ее несколько раз, то, сидящей прямо в своей коляске, или скачущей на своей лошади, в амазонке, как королева. Как она была красива, когда гордо проходила по аллеям Царского Села. Клара не забывала этого никогда. Работая подручной, иногда, когда она шла в примерочную, чтобы отнести шубку или вечернее платье, то видела, как в это время дочь императора скачет галопом, высокомерная и равнодушная. Каждый раз, встречая княжну, Клара останавливалась. У неё сжималось горло, она очень болезненно переживала свою нищету и некрасивую внешность. Она почти ненавидела эту гордую молодую девушку, которая владеет всем, чего у бедной работницы никогда не будет.
Теперь роли переменились. Клара, по крайней мере, живет пристойно. Работая в прачечной, она не зарабатывает много, но в 31 год имеет свою конуру. А та, другая, высочество, имеет, в результате, бедность и болезни. И она не знает, что вытащит ее из беды маленькая работница. Какой реванш!
Дождь кончился в то время, когда Клара подходила к Шуманштрассе. Находясь в состоянии эйфории, она строила грандиозные планы своего будущего, забывая обходить лужи, сверкавшие на тротуаре. Конечно, как только великая княжна Татьяна вернет титул, она не забудет свою благодетельницу. Тогда реализуются все Кларины мечты…
В комнате под номером 1, которую она занимала, Клара отжала шаль и высушила волосы. Она ощущала прилив энергии и мужества. С завтрашнего дня она начнет пытаться установить связь между Романовыми и этой бедняжкой, великой княжной, хотя придется очень постараться, чтобы ее выслушали9.

После множества просьб, ходатайств и долгих дней ожидания, Клара, наконец-то была вознаграждена за свое усердие! Сначала маленькая немецкая портниха потерпела неудачу в своей попытке приблизиться к Романовыми. Ее письма оставались без ответа, а в замке Дармштадт, где была резиденция брата царицы, великого герцога Эрнста Людвига фон Гессена, хорошо воспитанные лакеи, едва увидев, выпроваживали ее, уверяя, что Его Высочеству больше делать нечего, как слушать ее разоблачения. Но Клара не теряла надежды. Она верила в свое упорство и настойчивость.
Клара Пойтерт использовала все возможные средства. Она стала посещать русскую православную церковь в Берлине. На выходе, после окончания службы, она бродила среди групп людей, которые образовывались во дворе, навострив уши, чтобы услышать редкие разговоры на немецком. Ее маленькие глазки блестели, как зрачки алчной совы. Клара сравнивала осанку одних, уверенность других, пытаясь определить степень важности каждого. Наконец, она сделала свой выбор: в первое воскресенье марта 1922 года она подошла к человеку с военной выправкой. Усердие, с которым он сбывал монархические и антисемитские листовки во дворе церкви, произвело на нее впечатление.
Командир эскадрона Николай фон Швабе10 доброжелательно выслушал эту странную попрошайку. Кадровый военный, бывший офицер Гвардии, в Берлине он вел скромную гражданскую жизнь. Рассказанное, его взволновало, и он поделился новостью с одним из друзей, инженером Енике. В следующую среду двое мужчин пришли, в сопровождении Клары Пойтерт, в Дальдорф.
 Когда эти эмигранты вышли из приюта, у них были красные лица от прилива крови! Николай фон Швабе не мог сдержать волнения… Потрясенный, он дергал свою бородку нервными пальцами.
- Это невероятно! - Повторял он. - Как такое могло случиться?
Новость распространилась среди русской эмиграции в Берлине со скоростью разорвавшейся бомбы. Великая княжна избежала убийства! Президент высшего совета русских монархистов был введен в курс дела самим фон Швабе. Всех, кто близко знал императорских детей, просили навестить больную незнакомку. Спустя два дня Зинаида Толстая, близкая подруга императрицы, вышла из приюта вся бледная. В тот же вечер она заявила капитану фон Швабе, что она уверена, что видела перед собой вторую дочь царя, великую княжну Татьяну.

На сером фоне жизни в эмиграции чудесное появление великой княжны вызвало волнение во всех умах. Никто в это, по настоящему, не верил. Никто не признавался, что верит. Но все, втайне, в своих бедных квартирах, тешили себя безумной надеждой вернуть, через заключенную в Дальдорфе, крохи потерянной роскоши.
Закончились бесконечные разговоры о смехотворной цене на картошку, о трудностях получения визы. Умы распалились, распри о последовательности наследования трона возобновились снова. Полемика затягивалась, но каждый раз она заканчивалась тем, что каждый хотел видеть больную. Необходимо было побывать в Дальдорфе, чтобы иметь возможность за традиционным вечерним чаем, обсуждать эфемерную важность союзов, повисших в воздухе.
Анастасия внезапно увидела у своего изголовья осаду из прилежных визитеров. Она только выходила из состояния апатии и не отвечала на угнетавшие ее вопросы. К ней обращались на русском, немецком и английском языках. Не обращая внимания на ее присутствие, визитеры спорили до хрипоты.
- Да Вы только посмотрите, это Татьяна!
- Нет, это не она!
Эмигранты изводили больную, показывая ей фотографии и документы, чтобы пробудить ее интерес. В голове Анастасии перемешались все имена посетителей.
- Разрешите представиться, барон Артур фон Кляйст, бывший офицер полиции.
- Капитан кавалерии Андриевский.
- Доктор Винике.
Великая княжна прятала голову под одеяло, отворачивалась к стене и упорно отказывалась их слушать. Более упорные посетители настаивали, иногда руководствуясь лучшими побуждениями на личном признании.
- Вы должны меня знать, я полковник Марков.
- Посмотрите на эту фотографию, я стою рядом с вами, говорили некоторые гордо.
Усердие русской эмиграции было бесконечным. Понемногу, мнения сошлись на том, что это действительно великая княжна Татьяна. В своей кровати больная продолжает молчать, но кто знает! Мечты в нищете эмиграции в тысячу раз лучше реальности. Полковник Марков, имеющий вес в обществе, благодаря своему чину, а также, известный героическим поведением во время Гражданской войны, решил взять дело в свои руки. Это был храбрый и умный человек, и он быстро понял, что если не вмешаться, то все это дело затянется до бесконечности и окончательно запутается
Сестра царицы, принцесса Ирена Прусская11, урожденная фон Гессен, жила недалеко от Берлина, в Хаммельсдорфе. Полковник попросил аудиенции, и она выслушала его. Принцесса решила отправить человека, которому доверяет, чтобы опознать больную. Свидетелем, которого выбрала принцесса Прусская, для поездки в Дальдорф, оказалась баронесса Иза фон Буксгевден, придворная дама императрицы Александры, одна из тех, кто последовал за царем и его семьей в ссылку, в Тобольск12.

Анастасия бросила взгляд на дверь общей комнаты, в нее входила группа людей. Двух мужчин, сопровождавших элегантную даму с величественной походкой, она сразу узнала. Это были наиболее усердные посетители барон фон Кляйст и капитан фон Швабе. Рядом с незнакомой женщиной шла Зинаида Толстая, за ней – Клара Пойтерт.
Анастасию пронзила тревога. Почему ее не оставят в покое? Теперь, когда она научилась ценить бездеятельность своего положения и набросила вуаль забвения на свое прошлое? Чего ей не хватало, так это еще чуть-чуть равнодушия, чтобы больше не существовать, чтобы, наконец, добиться состояния абсолютной пассивности, к которому она стремилась. Решив отрицать реальность, все, что существует, кроме своей кровати и серой грязной стены, великая княжна натянула одеяло на лицо и отвернулась. Волна всяких русских слов все же доходила до нее. Заговорила дама очень высоким голосом.
- Как! Вы хотите, чтобы я опознала это существо! Да я даже не могу увидеть ее лицо!
Барон фон Кляйн стал умолять Анастасию на немецком:
- Мадемуазель, мы пришли к вам с визитом. Не отворачивайтесь от нас. Кое-кто из ваших знакомых хочет с вами поговорить.
Любопытство было слишком велико, и Анастасия рискнула бросить взгляд в сторону докучливых визитеров. Посреди железных кроватей и неопрятных больных стояла прекрасно одетая дама. Вдруг, великая княжна еще глубже натянула на себя одеяло, чтобы скрыться от взглядов. Она узнала посетительницу. Иза фон Буксгевден! Боже мой, придворная дама матери не должна видеть ее в таком состоянии! Это невозможно!
- Оставьте меня, прошептала она.
Раздраженная Иза, наклонилась над великой княжной и сломала ее хрупкую защиту из одеял. Она вытащила Анастасию за руку и заставила подняться. Крепкой рукой она поворачивала ее, разглядывая анфас и в профиль. Растерявшись от стыда, великая княжна пыталась избежать этого грубого экзамена.
- Нет, это не Татьяна, заявила баронесса, она слишком маленькая.
Иза фон Буксгевен повернулась к своим спутникам.
- Господа, я думаю, что вы попусту расходуете мое время.
Наглый тон вывел Анастасию из себя. Резким движением она освободилась и закричала по-немецки.
- А я никогда и не говорила, что я Татьяна, - затем бросилась на кровать и зарыдала. Последняя фраза Изы, которую она расслышала сквозь слезы, была:
- Очень странно, - комментировала баронесса. - Эта женщина очень напоминает императрицу. По росту, это могла быть Анастасия. Но Анастасия была такой полной, такой жизнерадостной.

На протяжении трех вечеров, я встречалась с князем Андреем, и в деталях рассказывала все обстоятельства моего пребывания в Оберсдорфе. Великий князь тщательно записывал малейший разговор, каждый ответ  Анастасии. Соблюдая профессиональный нейтралитет, он ни разу не позволил себе ни малейшей усмешки в адрес сторонников великой княжны. Князь действовал методически, не оставляя ни малейшего спорного вопроса, чтобы не осветить его. Иногда у меня создавалось впечатление, что я нахожусь перед следователем.
Наконец, последний вечер, и он положил ручку. Размышляя, князь несколько минут молчал, обдумывал фразы, тщательно взвешивая каждое слово, прежде, чем начать говорить.
- Ваш рассказ произвел на меня большое впечатление. Вы покорили меня своей искренностью. Вещь очень важная, так как вы хорошо знаете моих братьев и понимаете, что ваше свидетельство должно быть очень убедительным.
- Вы верите, что госпожа Чайковская это и есть великая княжна? – Спросила я.
Князь Андрей вздохнул.
- Поймите меня правильно. Я не признаю больную незнакомку, пока у меня не будет формальных доказательств ее идентификации. Мне бесполезно с ней встречаться, так как я не могу опираться на мои личные впечатления. Я не был достаточно близко знаком с императорскими детьми, чтобы распознать Анастасию, но основания для признания достаточно веские. Я не могу отстраниться от этого дела.
- Что вы собираетесь предпринять, Ваше Высочество?
- Юридическое расследование, самое сжатое, какое возможно. Никто ведь не занимался этим с необходимой беспристрастностью.
Великий князь снова вздохнул.
- Я знаю, что взялся решать нелегкую задачу. В юридическом плане необходимо не только доказать, что моя кузина избежала расстрела, но также надо доказать, что больная незнакомка и Анастасия Николаевна одно и то же лицо. Ну, а у вас самой, Татьяна Евгеньевна, какие планы?
- Я попытаюсь заинтересовать этим делом максимум людей, попытаюсь найти доказательства, может быть, придется встретиться с некоторыми вашими родственниками.
Великий князь серьезно посмотрел на меня.
- Обещайте мне, не предпринимать никаких действий, не поставив меня в известность. Я, со своей стороны тоже буду держать вас в курсе дел. Нам нужно объединить усилия.
Мы договорились поддерживать контакт путем переписки, и попрощались. По дороге в пансионат, в трамвае, я не слушала оживленную болтовню Тани и Елены. Мое сердце переполняла надежда. Великий князь Андрей, среди всего прочего, был самой предпочтительной фигурой для изучения дела Анастасии. Его осторожность и отсутствие чувства предвзятости, когда он взялся за это, его отказ предсказать, что-либо заранее, все это говорило о серьезности намерений князя.
Мне оставалось только ждать, когда Андрей Владимирович закончит свое расследование. Как только Анастасию признают, в чем я не сомневалась, ее положение сразу же изменится.
Следствием женитьбы великого князя явилось его отдаление от своей семьи. Может быть, благодаря этому, он пользовался большим моральным авторитетом в своем клане.
Чем больше я думала о деле Анастасии, тем сильнее крепло впечатление, что молчание Романовых объясняется раздорами, касающихся вопроса наследования. Чтобы признать Анастасию, нужно заручиться поддержкой главы дома, а поскольку, такового не было, они ждали. Кроме того, в данный момент, их больше всего занимал вопрос, как решить проблему наследования. Несмотря на все усилия, предпринятые вдовствующей императрицей Марией Федоровной, двое претендентов вели между собой постоянную бескомпромиссную борьбу. Николай II, не оставил наследника, который мог бы занять трон13, не было в живых и его брата, поэтому титул мог достаться старшему из его племянников, Кириллу Владимировичу14, старшему брату Андрея.
К несчастью, для единства монархистов, огромное число русских оспаривало права Кирилла на престол, опираясь на тот факт, что Владимир, отец Кирилла, отказался от престолонаследия, чтобы жениться на принцессе протестантке. Текст отречения, хранившийся до революции в церкви, теперь был утерян и, конечно, Кирилл отрицал его существование.
Оппозиционная Кириллу, группировка встала под знамена великого князя Николая Николаевича15, бывшего генералиссимуса русской армии в войне 1914 года и главы русской армии в эмиграции. Николай Николаевич никогда не претендовал на трон, в отличие от Кирилла, но его поддерживали наиболее известные люди и основная часть  монархической эмиграции.
Появление Анастасии уничтожало законность претензий Кирилла. Дочь НиколаяII помнила отречение от трона Владимира Александровича. Она говорила, что готова подтвердить это и, каждый раз, выходила из себя, когда я упоминала Кирилла.
- Он узурпатор! Я его ненавижу! Настоящий Романов должен быть честным и соответственно вести себя.
Если Андрей Владимирович, собственный брат Кирилла, признает Анастасию, дело великой княжны будет выиграно. Никто не сможет заподозрить великого князя в том, что он предал своего брата, не имея на то достаточных оснований. Вдовствующая императрица будет вынуждена отказаться от политики нейтралитета и разрешить конфликт. Кроме того, она сама должна будет дать свидетельство, что отказывается от трона. А главное, когда она увидит Анастасию, голос крови заговорит в ней и она не сможет, ради политических мотивов, отказаться от своей внучки.
Да, великий князь Андрей держал в своих руках судьбу Анастасии, а это человек, которому можно доверять.

8

Нет на Украине человека, более находчивого, чем запорожский16 казак! – гласит народная поговорка. Вернувшись домой, я смогла убедиться, что мой муж достойный потомок своих предков. Когда я уезжала, то оставила маленькую рабочую комнату, которой мы пользовались в целях экономии. Вернувшись, я оказалась в великолепном замке! Пока я отсутствовала в течение пятнадцати дней, Костя предложил нашей русской колонии поселиться в огромной резиденции. Там был большой дом с покатой крышей, много всяких башенок, террас и огромный парк, где протекала речка. Какие изменения!
С начала приезда во Францию, Костя жил интересами русской колонии. Он ее организовал, и он был ее администратором. Все военные русские организации спонтанно реорганизовалась в союз, ядром которого была сотня человек в возрасте, способном носить оружие. Это была основа будущей армии освобождения России. Старший из Романовых, великий князь Николай Николаевич, стоявший во главе императорской армии в войне 1914 года, доказал свое знание военного дела и по праву стал командующим всех военных сил эмиграции. Координацию между группами он доверил барону Врангелю, последнему руководителю Белой Армии, покинувшей Россию. Так родился РОВС (Русский Обще-Воинский Союз), союз бывших бойцов русской Белой армии. Когда Врангель умер, на его место пришел генерал Кутепов17, хорошо знавший храбрость и упорство человека, место которого он занял.
Мой муж работал в прямом контакте с генералом Кутеповым.С согласия господ Блапшет и Вердет – Клебер, владельцев бумажной фабрики, он пригласил во Францию большое количество беженцев. Их обеспечили работой, документами и видами на жительство. Таким образом, на фабрике появились гусары, артиллеристы и некоторые из рабочих. Русские на бумажной фабрике стали отличными работниками, и обладали большой влиятельной силой. Руководство фабрики высоко ценило их заслуги.
Увеличение числа рабочих создавало проблему размещения вновь прибывших. Костя объездил всю страну в поисках людей, пригодных для нашей колонии. Однажды, он обнаружил большое запущенное владение, в центре  которого, возвышалась незаконченная постройка, начатая в 1914 году, замок Оржер. По удивительному совпадению, эта собственность принадлежала господину Вердет-Клеберу, одному из владельцев бумажной фабрики. Он строил это для своего единственного сына, убитого в 1914 году, так и не увидевшего постройку законченной.
- Я встретился с господином Вердет-Клебер, - сказал мой муж, объясняя, как попало к нам это имение, - и предложил передать эту собственность нашей колонии. Он согласился.
Как просто! Костя обладал искусством брать все на заметку. Он знал, что впоследствии что-то из этого «багажа» можно будет использовать. Так произошло и в данном случае. Конечно, парадная лестница не была достроена, не было и центрального отопления. Зато печки, которые работали на дровах или на углях, нас хорошо согревали. Я нашла на нижнем этаже свободное место и решила использовать его под кухню. У колонистов была собственная общественная столовая, часовня, и парк, который я решила превратить в огород. Само здание было разделено на квартиры, для каждой семьи.
Костя не успокаивался на достигнутом. Приятно было видеть его энтузиазм. Что касается Елены и Тани, то они надолго исчезали в парке, испуская крики радости.
Поздно ночью, когда были исследованы парк и все закоулки замка, Костя стал расспрашивать меня о поездке. При моем рассказе он посерьезнел, лицо стало почти неподвижным. Мне была известна эта маска безразличия, с которой он допрашивал красногвардейцев во время гражданской войны. Она производила на них жуткое впечатление.
- В глубине своей души ты уверена, что эта больная незнакомка и есть великая княжна Анастасия, спросил он.
- Да, я абсолютно уверена.
- Тогда я тоже тебе верю. У тебя много недостатков, но ты всегда говоришь правду.
Эта краткая похвала заставила меня покраснеть. Я восхищалась силой и умом моего мужа, и его уважение было мне дорого.
- Жива и невредима, как и ты. Ты, конечно, не осталась безучастной?
Я кивнула.
- Я тебя поддержу, - пообещал Костя, - но не думаю, что ты чего-нибудь добьешься. Очень многое противостоит великой княжне.
- Уверена, ты ошибаешься, - возразила я. - И я тебе докажу.
- Ты только представь, какое количество писем должны были получить члены семьи великой княжны! Подумай о клеветниках, лжесвидетелях, о требовании денег. Романовы должны быть очень сильно настроены против нее.
- Но я не одна. Все эмигранты, знавшие императорских детей, поддержат меня, когда я напишу о судьбе Анастасии.
- Не очень надейся. Знать всегда была эгоистична и слишком занята своими потерянными привилегиями. Они завладеют твоей историей, перевернут, изменят так, чтобы было о чем поболтать во время традиционного чая на их собраниях. Но они и пальцем не пошевельнут в защиту великой княжны.
- Ты ошибаешься!
Луч иронии блеснул в глубине голубых глаз Кости.
- А ты остаешься, слепой в своей вере в «классовую солидарность», как говорят марксисты. Наши аристократы не поверят тебе. Для них ты, не больше, чем дочь врача, пусть и приближенного ко двору. Смерть твоего отца, рядом с царем, не меняет ничего, несмотря на внешние знаки уважения, которые они тебе оказывают. Если ты их послушаешь, это будет одно злословие по поводу тебя и великой княжны. Они объединятся против тебя, будь уверена!

Недели, последовавшие за моим возвращением, проходили очень быстро. Я должна была организовать нашу жизнь в замке Оржер. Мне снова пришлось давать уроки немецкого и английского в семьях владельцев фабрики, у Бланшет и Вердет-Клебер. Вечерами я продолжала свои педагогические занятия, обучая французскому языку вновь прибывших своих соотечественников.
Если у меня оставалось немного свободного времени, я помогала Косте решать административные вопросы, касавшиеся нашей колонии. Я приняла на себя хлопоты с мэрией, чтобы получать виды на жительство или разрешения на работу. Это не всегда было легко, так как часто я наталкивалась на враждебное отношение секретаря мэрии, который был коммунистом и ненавидел «белых». А мы, как раз, таковыми являлись.
У меня совершенно не оставалось времени, чтобы сделать хоть что-то для Анастасии. Однажды вечером, вернувшись в замок Оржер, я обнаружила письмо, которое Костя положил на видном месте, на столе, перед уходом на работу. Я внимательно его рассмотрела. Марка датская, штамп Копенгагена, конверт с гербовой печатью. Я обрадовалась. Это ответ великой княжны Ольги  Александровны, сестры НиколаяII. Дрожащими пальцами я распечатала письмо.
Дорогая Татьяна Евгеньевна, я получила ваше письмо и спешу вам ответить. Мы очень серьезно изучили вопрос (…) Несмотря на все наши усилия, мы не можем признать в больной одну из моих племянниц, Татьяну или Анастасию. Всего вам доброго. Ольга.
Это было страшное разочарование. Растерянная, я упала в наше единственное кресло, и попыталась понять смысл прочитанного письма. Видимо, я была недостаточно убедительна. Великая княжна Ольга не поняла, какие большие изменения произошли во внешности, здоровье и памяти Анастасии в результате нанесенного ей вреда. Я не смогла ее убедить в необходимости их встречи. Все это было ужасно!
Однако, перечитав письмо, я подумала, что еще не все еще потеряно. Великая княжна написала мне собственноручно. Она подписала письмо, не используя свой титул, а так, как пишут подруге. Это не был отказ сухой и окончательный
У меня оставалась надежда. Надо встретиться с Ольгой Александровной. Я должна поговорить с сестрой царя. Я прекрасно понимала, что написанные слова не могут быть такими убедительными, как сказанные, когда волнение наполняет каждое слово. Если мне удастся добиться приема, то я уверена, что сумею убедить ее хоть один раз встретиться с больной незнакомкой. Во время этой встречи все станет возможным.
Решено, я еду в Копенгаген. Может быть, у меня появится шанс добиться встречи с вдовствующей императрицей Марией Федоровной. Но, как преодолеть заслон из секретарей и адъютантов, охраняющих мать и сестру царя? Мне нужны лучшие рекомендации, а я не знаю, к кому обратиться. После раздумий я выбрала двух человек: великого князя Андрея и своего дядю Сергея Боткина, который был президентом союза помощи русским эмигрантам России в Берлине. Я была уверена, что оба дадут мне хороший совет.
Мне не пришлось долго ждать ответа от своих корреспондентов. Но как я и боялась, они совершенно не были уверены, что смогут помочь мне посетить виллу Гвидор. Великий князь Андрей писал, что не смог установить контакт со своей кузиной, и посоветовал мне не предпринимать ничего необдуманного. Сергей Боткин тоже просил меня соблюдать осторожность. Но он сообщил мне хорошую новость: Херлуф Цале, полномочный представитель Дании в Берлине, должен вскоре приехать в Париж. С лета 1925 года он тщательно изучал историю больной незнакомки по срочному поручению принца Дании, Вальдемара, младшего брата императрицы Марии Федоровны. Его заинтересовало мое пребывание в Оберсдорфе, и он хотел бы встретиться со мной, что бы узнать мои впечатления.
Я не колебалась ни минуты. Оставив Татьяну и Елену на попечение молодой русской женщины, живущей в замке Оржер, я приехала в столицу 6 октября 1926 года. Меня поддерживала надежда, что дворцовые двери в Копенгагене откроются передо мной, благодаря Херлуфу Цале. Я быстро пересекла площадь Согласия, под порывом ветра, атаковавшим мою юбку, и ступила под величественные своды, окаймлявшие улицу Риволи. Всплыли детские воспоминания. Тогда Париж мне показался грязным, лишенным изящества и гармонии. К счастью, мой вкус с возрастом изменился, и я научилась понимать величие монументальной архитектуры, которая скрывается под чернотой камня.
Встреча с представителем Дании в Берлине меня немного пугала, но в то же время я получала удовольствие, читая во взглядах прохожих открытое восхищение. Обычно, когда мне говорили, что с моими светло-русыми волосами, зелеными, широко раскрытыми миндалевидными глазами и чуть тяжеловатым овалом лица, я представляю тип « русской красавицы», я только пожимала плечами. Сегодня же моя внешность может оказать мне добрую услугу. Это меня немного отвлекало от беспокойства. Сможет ли Герлуф Цале помочь мне в том, в чем не помогло письмо к Ольге Александровне?
В огромном холле отеля Крийон администраторская стойка проходила по всей длине холла. Оказавшись в атмосфере богатства, я испытала некоторое чувство ностальгии. Выставленные на показ богатые меха, несмотря на теплую погоду, элегантные дамы, великолепно накрашенные и напудренные, прекрасно сшитые темные костюмы. Новые линии внесли в послевоенную моду много нового, и все это было мне так близко! По сути же, годы ничего не изменили, так как деньги по-прежнему создают вокруг себя магию утонченности и скуки.
Только я направилась к стойке администратора, как шестидесятилетний мужчина гордой походкой поспешил мне навстречу. По описанию Анастасии, которое она дала мне в Оберсдорфе, я узнала Херлуфа Цале. Высокий, даже огромный, крепкогоо телосложения с властным лицом, датский дипломат казался более созданным для походов викингов, чем для канцелярской работы. Это был человек вежливый и прямой. Он не стал терять времени и повел меня в один из салонов, расположенных внизу.
- Я позволил себе пригласить на встречу с вами чету моих друзей, объяснил он, и не хочу заставлять их ждать. Они очень интересуются госпожой Чайковской и хотят услышать, что вы о ней думаете.
Чета датских друзей! Впечатление двусмысленное. После детства, проведенного в тени царского двора России, я считала, что меня нельзя обмануть. Молодой мужчина и молодая женщина, представленные мне господином Цале, не были простыми жителями Дании. Я была уверена, что, несмотря на вымышленные имена, в их венах течет царская кровь. Я знала, как велика ставка и это усиливало мои опасения. К счастью, что касается того, чтобы их убедить, здесь поможет моя страстность. Спутница Цале бросила в мою сторону ободряющий взгляд, что придало мне силы. Внезапно я почувствовала себя спокойной и уверенной, так как это молчаливое ободрение прогнало мой страх, и я решила начать первой.
-Прежде всего, я хочу уточнить причины моего присутствия здесь. Мною руководят только интересы великой княжны Анастасии, уверяю вас. Для себя я не ищу никаких выгод. Хотя многие мои соотечественники поддерживают ее, рассчитывая извлечь из этого пользу.
Цале согласился.
- В ходе моего расследования в Берлине, - прервал он меня, - я встречал русских, которые буквально осаждали больную. Они явно наносят ей вред. Это фон Кляйст и Швабе.

- Ну, моя голубка, почему вы отклоняете мое предложение? Вы будете жить у нас. Вам будет значительно лучше. Этот отвратительный приют не для вас. А для нас такая честь принять вас.
Устроившись на плетеном стуле, стоявшем у изголовья больной незнакомки, баронесса фон Кляйст, красивая блондинка, немного полноватая, пыталась уже не в первый раз убедить Анастасию. Но каждый раз она натыкалась на упорное молчание великой княжны. Не привычная к тому, чтобы ей сопротивлялись с таким упорством, баронесса понемногу начинала раздражаться. Но как только ей удавалось обуздать свое нетерпение, она продолжала эту бесконечную канитель.
- Поживите у нас. Вам нечего бояться, мы вас защитим. Мой муж, бывший чиновник русской полиции, у него множество связей. Он обратится к вашей семье, и за вами приедут. Что подумает Её Императорское Высочество Мария Федоровна, если найдет вас здесь, среди сумасшедших?
Это продолжалось каждый день в течение нескольких недель, а Анастасия продолжала лежать. Она вообще больше не вставала, малейшее движение утомляло ее. Часами она оставалась неподвижной, натянув одеяло на лицо, чтобы скрыть челюсть со сломанными зубами. В ее застывшем лице живыми оставались только зрачки, наполненные невыносимой безнадежностью.
Великая княжна уже давно не слушала своих посетителей. Она оставляла без внимания голос, жужжащий где-то над ней, как и бесконечный гул общей комнаты. На соседней кровати лежала женщина, каждое дыхание ее сопровождалось хрипами. А на другом конце комнаты болтали двое больных с безумными лицами. Они не слушали друг друга и кричали пронзительными голосами, стараясь перекрыть другие голоса. Их идиотский смех заставлял великую княжну вздрагивать от отвращения.
Внезапно, снаружи раздалась радостная трель дрозда. На Анастасию будто нашло озарение, и она взбунтовалась. Она поняла, что не может больше выдерживать этот каждодневный ужас. Ей только 20 лет и она не хочет умереть среди этой грязи и сумасшествия. Она хочет вернуться к тем, кто ее любил, к тете Ольге и бабушке. Прозрачная рука Анастасии схватила запястье баронессы.
- Да, я хочу уехать, - прошептала она на плохом немецком. - Увезите меня отсюда.
22 марта 1923 года великая княжна Анастасия, наконец, покинула приют больных в Дальдорфе и поселилась в доме барона фон Кляйста на Неттелбекштрассе, 9. Отрицательный отзыв Изы фон Буксгевден не возымел никакого эффекта. Часть русской эмиграции продолжала поддерживать великую княжну. Все были уверены, что оказали помощь Татьяне. И под именем своей сестры, в окружении маленькой свиты, Анастасия вышла из приюта.
Когда сквозь вуаль, скрывающую ее лицо, Анастасия почувствовала, как свежий весенний ветер ласкает ее щеки, она молча заплакала. Она забыла свои страхи о том, что ее узнают и выдадут большевикам. Слезы катились по ее щекам, но она их не замечала, находясь во власти эмоций.
За два года, проведенных среди сумасшедших, Анастасия похудела на 15 килограммов. Исхудавшая, с острой анемией и первыми признаками костного туберкулеза, она почти не умела говорить. Кран, дверная ручка ей казались непреодолимыми препятствиями. Она забыла множество движений каждодневной жизни. Доктор Шиллер18, семейный врач фон Кляйстов, не скрывал страшного диагноза. Шансы выжить, у больной были невелики, а если сказать точнее, их просто не было.

- Мы обманулись! - заявил фон Кляйст, входя в квартиру и триумфально размахивая листком бумаги.
- Дорогая, больная незнакомка вовсе не Татьяна Николаевна!
Растерявшись, госпожа фон  Кляйст уронила свою работу.
- Как, - пролепетала она, - это не дочь царя? Баронесса фон Буксгевден была права? Бедняжка сумела нас обмануть! И кто она? Рабочая или студентка?
Барон расхохотался при виде побледневшего лица своей супруги
- Ты не понимаешь, - восклицал он. - На, возьми это, - и протянул своей жене листочек бумаги, который принес с собой.
- Я дал больной список детей Николая II и спросил ее, есть ли она в нем. Она сказала «да» и указала свое имя.
Баронесса молча смотрела на буквы, обведенные дрожащей линией.
- Анастасия! – прошептала она. - Это Анастасия, а не Татьяна!
Барон ликовал.
- В последние дни больная испытывает ко мне все больше доверия. Когда она теряет бдительность, я спрашиваю ее про детство. Все, что она рассказывает, верно. Еще немного удачи, и я вскоре буду располагать доказательствами, которые можно будет представить Романовым.
Госпожа фон Кляйст все еще была в шоке от сделанного открытия.
- Анастасия! Но как мы могли ее спутать со старшей сестрой?
- Успокойся и отдай мне этот листок, - попросил барон. - Великая княжна просила уничтожить его в ее присутствии.
Баронесса поднялась и принесла из библиотеки большую книгу в голубом шелковом переплете. Это был ежегодник, изданный в 1913 году по случаю трехсотлетия Романовых. Великолепная работа с яркими иллюстрациями. Она осторожно перелистала его.
- Если это и правда Анастасия, - вслух размышляла она, - то год рождения ее должен быть 1901. Да, так и есть! 18 июня! Ее день рождения состоится почти через два месяца. Это неожиданно!
- Что ты хочешь сказать?
- Ты не понял? Какая дата больше всего подходит, чтобы представить нашим друзьям единственного человека, оставшегося в живых после расстрела в Екатеринбурге?
Приветливый дом, маленькая комната, несколько предметов, выражающих дружеское расположение и внимательная забота доктора Шиллера: этого должно быть достаточно, чтобы вывести Анастасию из состояния отупения и инертности. Через несколько дней она начала разговаривать с госпожой фон Кляйст и ее дочерьми. Но она оставалась нелюдимой и не хотела принимать никого, кроме своих давних посетителей в Дальдорфе. Это были инженер Енике19, капитан фон Швабе и графиня Толстая.
Ее здоровье не улучшилось. Медицина не знала, как бороться с туберкулезом, который уже унес несколько жизней Романовых. Но Анастасия никогда не думала о серьезности своего состояния. Великая княжна, наоборот, утверждала, что чувствует себя лучше с тех пор, как покинула Дальдорф. Она наслаждалась чистотой и душевным покоем, испытывая доверие к хозяевам – разве они не были преданными подданными ее отца? Она принимала малейшие знаки внимания, как должное. Молодость помогала ей забыть перенесенные страдания и отгонять тревогу за свое будущее.
Эта неустойчивая гармония продолжалась несколько недель. Затем великая княжна стала испытывать нарастающее беспокойство. Это иллюзорное счастье не могло долго продолжаться. Что она делает среди этих странных людей, действующих по правилам, которых она не понимает. Почему ее бабушка до сих пор не приехала из Копенгагена? Снова, как в Дальдорфе, она начала испытывать беспричинный страх, вздрагивала при малейшем шуме. Смерть снова начала появляться в ее сновидениях.
Буря разразилась 18 июня 1923 года на приеме, устроенном в честь ее дня рождения. В этот день квартира барона фон Кляйст была заполнена самыми значительными персонами русской эмиграции в Берлине. Пришли даже те, кто был настроен скептически. Они не желали пропустить обещанного «аттракциона». Представление обществу, якобы, не совсем умственно здоровой дочери императора было занимательным зрелищем.
Анастасия устроилась в салоне на маленькой софе. Смех и шум разговоров ее оглушили, иногда ей казалось, что даже стены дрожат. Среди толпы выделялись герои дня. Те, кто имел возможность говорить с княжной, оставшейся в живых после расстрела в доме Ипатьева. Фон Швабе с гордостью рассказывал, что его внучка будет носить имя Анастасия. Великая княжна, говорил он, согласилась быть крестной. В другой группе слушали взволнованный рассказ Зинаиды Толстой. «Два дня тому назад, - объясняла графиня, - я села за пианино и сыграла вальс. Это была неизданная мелодия, написанная для царицы, и только императорская семья могла ее знать».
- Ну и как она реагировала, - спросил кто-то.
Госпожа Толстая эффектно помедлила, а затем ответила.
- Она заплакала и закричала: «Этот вальс, что вы играете, мамин20»!
Со всех сторон раздались восклицания.
- Какая трагедия, если это действительно она!
- Бедный ребенок!
В этих беспорядочных фразах, долетавших до нее, Анастасия не услышала ни сочувствия, ни человеческого тепла. Некоторые фразы клеймили ее, как каленым железом.
- Говорят ее спас солдат, простой мужик.
- И поспешил сделать ей ребенка. Она сама призналась в этом барону фон Кляйсту.
- Великая княжна никогда бы такого не позволила. Нет, она не может быть дочерью царя!
Съежившая, напряженная, Анастасия прикрывала рукой свой рот, чтобы спрятать от взглядов деформированную челюсть. Приглашенные гости рассматривали ее, даже не пытаясь скрыть ни своего любопытства, ни своих сомнений. Они пили вино и очень громко говорили для хрупких нервов слишком взволнованной Анастасии. Воздух, пропитанный запахом сигарет, ароматом духов и рисовой пудры, был тяжелым, удушающим. Растерянная Анастасия чувствовала приближение приступа страха. Как неосторожно было с ее стороны принять гостеприимство фон Кляйстов. Она надеялась найти среди них людей своего класса, мир, к которому она стремилась. Но эти эмигранты были хуже крестьян, которые ее спасли, даже хуже сумасшедших в приюте. Они бесчеловечны! Они играют людьми как марионетками, которых дергают во всех направлениях. Они заставили ее страдать, даже не поняв этого. В Александровском дворце таких людей не было. Все члены двора уважали и любили отца. В то время, как здесь… Она начала задыхаться, голова ее гудела. Она не в состоянии была дальше все это выносить.
Вся взвинченная, она спрыгнула с софы, но, встав на ноги, почувствовала головокружение. Анастасия чуть не упала, но ее подхватил фон Швабе. Он довел её до постели и вызвал доктора Шиллера. Тот быстро поставил диагноз: легочное кровоизлияние.
Русская эмиграция решила, что великая княжна для них потеряна. Потеряна именно тогда, когда ее опознание уже не вызывало сомнений. Но какое теперь это имеет значение, если она умирает. Комната, где лежала молодая женщина, стала местом нового паломничества. Вокруг кровати умирающей стояли корзины с цветами, букеты, как вокруг катафалка. Заплаканные госпожа фон Кляйст и госпожа Толстая сменяли друг друга у изголовья Анастасии. Они пытались не подпускать к ней посетителей, но быстро отказались от этого. Распоряжения Шиллера, гнев барона - ничего не помогало. Каждый хотел присутствовать при последних минутах жизни дочери Николая II, чтобы запомнить их.
Когда кризис прошел и миновал страх летального исхода, роль, которую играла Анастасия, возросла безгранично. Под действием морфия великая княжна бредила, мешая в бреду русский язык с английским. Она звала на помощь мать, сестер, маленького цесаревича. Самые заядлые скептики были побеждены.
Посещения стали бесконечными. Каждого посетителя приводили в комнату выздоравливающей, чтобы лично справиться о состоянии Анастасии. Её засыпали противоречивыми предложениями, вопросами, часто нескромными. Упоминались детали ее жизни при дворе, чтобы посмотреть, какова будет реакция. Посетители быстро поняли, что ее амнезия в Дальдорфе была частичной, и старались оживить воспоминания. В этой круговерти визитов, которым не было конца, барон фон Кляйст пытался сохранить беспристрастность полицейского. Он пробовал контролировать вопросы, задаваемые Анастасии, но, к его глубокому сожалению, не мог контролировать развитие событий. Самые абсурдные рассказы стали возникать в среде эмиграции. Стали вдруг говорить о значительных суммах денег на счетах Анастасии, о баснословном наследстве, которое царь, якобы, оставил в европейских банках. Обычные посетители и эмигранты внезапно превратились в просителей.
Анастасия сама, невольно, спровоцировала эти слухи. По наивности, она рассказывала о своем детстве все, что помнила. Однажды, в ходе воспоминаний, она сказала, не придав этому значения, что Николай II, якобы сделал золотой вклад в пользу своих детей. Ее отец часто говорил, утверждала великая княжна, что как только закончится их заключение в доме Ипатьева, они покинут Екатеринбург, уедут  в Европу и не будут ни в чем нуждаться. Анастасия не поняла, почему ее окружение так этим заинтересовалось. Ее удивляла их настойчивость, и она с высокомерием игнорировала все вопросы. Реакция последовала немедленно. Большое число постоянных сторонников отвернулось от нее, обвиняя в неблагодарности. Снова был поднят вопрос о ее идентичности.
Анастасия тяжело восприняла изменение к ней отношения ее бывшего окружения. Не только семья забыла ее, несмотря на письма, которые фон Кляйст отправлял Романовым. Она вынуждена жить среди этих мелочных людей, осмелившихся теперь ее оскорблять. Анастасия чувствовала себя униженной тем, что зависит от гостеприимства чужих людей, которые ее не уважают. Она больше не будет доверять никому. Кроме того, она обвинила фон Кляйстов в том, что они ее использовали. Жизнь казалась ей невыносимой. Анастасия выходила из себя по малейшему поводу. Поток слез перемежался у нее с неистовым гневом. Она требовала, чтобы ее вернули в Дальдорф.
Утром 22 августа 1923 года она не вышла к семейному завтраку. Когда баронесса фон Кляйст отправилась справиться об ее здоровье, комната была пуста. Анастасия сбежала.

В салоне люкс отеля Крийон я говорила в течение часа. Весь мой страх улетучился. Моя мысль работала только в одном направлении – убедить. И мне удалось! Молодая пара ни на мгновение не сводила с меня глаз. Я чувствовала, как они взволнованы. Спутница Цале молча плакала, на лице ее супруга я читала радость и восхищение.
Цале не сразу заговорил, счастливая улыбка играла на его губах.
- Можете вы клятвенно утверждать, что госпожа Чайковская, это великая княжна Анастасия, - спросил он.
- Конечно, - ответила я. - У меня нет ни малейших сомнений.
Глаза Цале заблестели.
- Я это предвидел, сказал он.
Супруги поднялись, взволнованные разговором. Глаза молодой женщины были наполнены слезами, а ее муж долго пожимал мне руку, не зная, как выразить свою признательность.
Как только супруги удалились, Цале с удовлетворением начал потирать руки.
- Ваша непосредственность и убежденность придали делу Анастасии новый толчок, - сказал он. - Вы произвели большое впечатление на принца Дании Акселя и его супругу.
Я не обманулась, «друзья» Цале оказались частью семьи Анастасии. Аксель, если я не ошибаюсь, был сыном принца Вальдемара, самого молодого брата Марии Федоровны, матери нашего царя.
- Теперь вы можете быть спокойны. Ваш рассказ и ваша уверенность будут переданы Ольге Александровне и вдовствующей императрице. Аксель любимый кузен Ольги. Он будет защищать больную.
- Как вы думаете, мое присутствие в Копенгагене сейчас необходимо? - спросила я.
- В настоящий момент, я думаю, будет лучше ничего не предпринимать. Как только Ее Императорское Высочество захочет выслушать ваши доказательства, вас пригласят.
Посол улыбнулся мне, полный энтузиазма.
- Вам достаточно будет проявить такую же убежденность, какую вы продемонстрировали сегодня.
- Единственное, что мне непонятно, - спросила я его, - почему все так долго тянется? По мнению моего дяди, Сергея Боткина, вы уже получили достаточно много положительных доказательств для принца Вальдемара.
На лице Цале появилась озабоченность.
- Мне трудно описать вам атмосферу, которая царит при дворе вдовствующей императрицы. Ее Императорское Высочество вообще отказывается заниматься этим делом. Ее дочь, великая княжна Ольга, почти признала Анастасию, но потом отказалась, утверждая, что все это мошенничество, цель которого выманить деньги. Мне кажется, что этот аргумент просто предлог.
Он замолчал на мгновение, а потом продолжал.
- Я чувствую, что происходят какие-то вещи, но все это неопределенно. Даже принц Вальдемар не решается официально уполномочить меня раскрыть это дело.
- Вы считаете, что противники признания Анастасии существуют даже в окружении императрицы? –предположила я.
Цале резко оборвал меня.
- Я никогда не говорил этого! Но если бы я мог чаще бывать в Копенгагене, может быть, я бы знал больше…

9

В среде значительных лиц русской монархической организации генерал Краснов занимает особое место. Выходец из известной казачьей семьи, после революции, бывший одним из главных руководителей Белой Армии, он осуществлял связь между суровым сообществом донских казаков и русскими, оставшимися верными царю.
Проживая в Германии, где он продолжал бороться с большевизмом, генерал Краснов21 приобрел значительный моральный авторитет.
В связи с этим, как только я неожиданно узнала, что он сейчас находится в Париже, в одно время со мной, я приложила все усилия, чтобы встретиться с ним и заинтересовать его делом великой княжны.
После многочисленных хлопот атаман дал мне знать через своего адъютанта, что, несмотря на огромную занятость, он готов встретиться со мной в три часа у одного из друзей, проживающих в Париже.
Благодаря военной пунктуальности ровно в три часа меня проводили в кабинет генерала. Краснов поднялся мне навстречу, поцеловал руку и предложил сесть. Встречаясь с ним впервые, я была потрясена его видом, величественным и воинственным. В 1926 году предводителю казаков было уже 57 лет. Это был невысокий человек, с военной выправкой и державшийся с большим достоинством. Увидев его, я внезапно вспомнила шутку, которую мне рассказывал мой муж. Когда Краснов на общем казачьем съезде избирался атаманом, некоторые из бывших делегатов говорили, вполне чистосердечно, что выбрали его потому, что он обладает более гордой походкой, чем Николай II.
Во время войны Краснов командовал дивизией казаков, потом, по распоряжению Временного правительства, третьим корпусом кавалерии казаков. После Октябрьского переворота он со своей армией пытался взять Петроград и освободить Керенского, но по причине малочисленности армии, был разгромлен и взят в плен большевиками. Освобожденный по приказу Ленина, Краснов стал душой сообщества донских казаков. Избранный атаманом в мае 1918 года, в июле он освобождает Дон от войск Красной Армии. Увлеченный победой, он пытался взять Царицын, но при отсутствии связи с другими частями Белой Армии, потерпел поражение.
Встретившись с ним, я отметила, что атаман энергичен, импульсивен, что это человек с сильными страстями. Доказательством тому служит его безграничная активность, которую он проявляет с тех пор, как в феврале 1919 года был вынужден покинуть свой пост командующего Белой Армией22. Не ограничиваясь созданием военного сопротивления казаков, против большевиков, генерал пишет роман об огромном значении сохранения памяти о прошлом и предостерегает от советской опасности23.
Излагая свою точку зрения на дело Анастасии, я заметила появившееся в нем напряжение, а затем его враждебность стала совершенно очевидной.
- Вы не первая говорите мне об этой персоне! – воскликнул он. - Вы не представляете, какое количество людей приходило встретиться со мной по этой же причине. Не только русские, но даже немцы, и среди них были чиновники высокого ранга. Я даже помню одного из них. Это комиссар полиции доктор Грюнберг. Он также занимался опознанием больной. Я не просто так это говорю, а хочу сообщить Вам, что с ним случилось. По настоянию Ее Королевского Высочества принцессы Пруссии он был отстранен от занимаемого поста.

Комиссар криминальной полиции Берлина Грюнберг сидел в своем кабинете, углубившись в досье. Он снял телефонную трубку, соединяющую его с внутренним постом охраны, чтобы ответить на звонок.
- Алло?
Доктор Грюнберг сразу же узнал голос своего друга, недавно назначенного верховным советником от правительства в центр управления полиции.
- Как дела?
- Грюнберг, мне необходимо срочно с Вами поговорить. Я случайно наткнулся на новое дело Наундорфа24.
- Что вы хотите сказать?
Несколько дней назад я познакомился с одной из твоих клиенток, если можно так сказать. Молодая женщина, страдающая амнезией, которую ваши служащие отправили в приют Дальдорф, после попытки самоубийства. Она сейчас живет у русских эмигрантов, которые считают ее младшей дочерью Николая II, великой княжной Анастасией.
Грюнберг вздрогнул. Историк любитель, он страстно увлекался всякими необычными загадками. И тут кое-что ему вспомнилось. Один из его друзей, работающий в спецслужбе, как-то намекал, что из всех убитых в доме Ипатьева, одна спаслась. Это стоило проверить.
В тот же вечер комиссар криминальной полиции вместе со своим другом Гебелем появился в доме русских супругов Енике, у которых жила Анастасия, после бегства из дома фон Кляйстов25. Там уже находилась толпа посетителей. Ярые защитники великой княжны супруги Енике оказались еще менее способными, чем фон Кляйсты, чтобы обеспечить ей уединение. Публика в их салоне не убывала. Грюнберг, как полицейский и опытный юрист, сразу оценил ситуацию. Эта молодая больная женщина была слишком слаба и надломлена, чтобы суметь защитить себя. Она стала желанной добычей для интриганов, которые пытались использовать ее, чтобы оказать давление на могущественные немецкие семьи. Необходимо, как можно скорее, установить ее личность, иначе ситуация может оказаться неконтролируемой. Нельзя оставлять незнакомку среди этих скандальных русских. Надо попытаться устранить опасность, которую они представляют. Эти безответственные эмигранты, непрерывно добиваясь ее внимания, устроили для нее настоящую инквизицию. Поздно или рано, но скандал разразится.
Некоторое время комиссар сидел, стараясь не вмешиваться. Он просто наблюдал за Анастасией, скрючившейся на маленьком диванчике. Окруженная любопытными и докучливыми людьми, она была вынуждена выслушивать их бесконечные вопросы. К одиннадцати часам вечера головы разгорячились и начались разговоры о политике, монархии и революции. Кое-кто начал выступать с обвинениями.
- Во всем виноват этот развратник Распутин! Это он втянул в свои грязные дела императрицу Александру! Он подчинил ее себе!
Грюнберг подался вперед, весь обратившись в слух. Анастасию начала трясти нервная дрожь, лицо свела судорога. Пошатываясь, великая княжна поднялась.
- Отец Григорий святой! - ,акричала она. - Как вы осмелились такое говорить! А моя мама никогда, слышите Вы никогда …
Голос ее задрожал. Она растолкала группу людей, окружавших ее, и убежала в свою комнату, хлопнув дверями.
После этого комиссар и советник Гебель покинули маленькое жилище Енике. Комиссар принял решение.
- Ей нельзя здесь оставаться, Гебель. Надо дать ей шанс. Дело очень серьезное. Я сбит с толку! Ее поведение заставляет меня думать, что она не симулянтка. И может случиться, что она и вправду та, за кого себя выдает.
- У тебя есть какой-то план?
- Прежде всего, надо ее вырвать из этого окружения. Я поселю ее у себя, а там посмотрим.
Гебель тепло поддержал друга.
- У меня есть кое-какой выход на Ирену Прусскую, сестру царицы, продолжал он. Я могу попробовать убедить ее принять тебя. Она одна может сказать, действительно ли больная приходится ее племянницей.

Комиссару криминальной полиции Грюнбергу пришла в голову удачная мысль, как отрезать Анастасию от вредного влияния Енике и других. Он отказался от первоначального решения оставить великую княжну в Берлине, и поселил ее в деревне в своем имении. Там отдыхали во время каникул его дети и многочисленные племянники с его женой.
Здесь впервые, после отъезда из Дальдорфа, Анастасия почувствовала, что возвращается к жизни. Неважно, что она была слабой и нервной, неважно, что в груди у ней зрел новый нарыв, который с каждым днем становился все больше. Главное, она избавилась от этих возбужденных русских эмигрантов. Она была уверена, что, в конце концов, они свели бы ее с ума.
После нескольких дней недоверия и отстраненности Анастасия увидела, что хозяева с ней любезны и предупредительны. Мирная семейная атмосфера, царившая в поместье, очень скоро оказала благотворное влияние на ее нервы. Она расслабилась, стала играть с детьми, которые ее очень полюбили.
Но что великая княжна ценила больше всего, так это возможность быть в одиночестве. Лето шло к концу, и появились первые лисички. Анастасия могла часами бродить по лесу в поисках грибов. Она проходила под кронами векового леса, с увлечением отыскивая грибы и, вдруг, ей начинало казаться, что время повернуло вспять, и она снова находится в лесах Спалы26. Она слышала победный крик сестры Марии, которая нашла необыкновенно крупный экземпляр. Неважно, что гриб мог быть ядовитым. Мария всегда притаскивала домой свои находки, не слушая объяснений Ольги, которая без колебания определяла любой гриб. Татьяна прогуливалась, погруженная в мечты, и Анастасия, она хорошо это помнила, забавлялась тем, что развязывала бант, который поддерживал ее волосы.
Но видение быстро исчезало, и Анастасия снова оказывалась там, где была. Солнце клонилось к закату, и она, присев на пенек, начинала рыдать, не понимая, что происходит. Ее отец, мать, сестры и брат мертвы, но остались бабушка, ее дядя Эрни, ее тети Ольга Ксения и Нири (Ирена, прим. ред.). Но все происходит так, как будто она осталась в мире одна. Барон фон Кляйст обещал, что ее семья скоро о ней позаботится, но Анастасия все еще ждет. Ей плохо у чужих людей, даже таких милых, как фрау Грюнберг. Ей нужна нежность и ласка и возможность не думать о том, что будет завтра. Она должна знать, что ее любят, что ее не бросят. А все это может дать только настоящая семья. Почему все ее забыли? Что такого она сделала?
В этот вечер, когда она особенно остро страдала от своего положения, Анастасия возвращалась позднее обычного. Она шла обратно, держа в руках охапку белых грибов, которые собрала, не вытирая слез на щеках, продолжавших литься. Она устала, и ее лихорадило. Когда великая княжна, наконец, добралась до поместья, ее охватил озноб. С ней это всегда случалось, когда она много плакала. Анастасия торопливо пересекла салон, чтобы успеть дойти до комнаты, пока ее никто не увидел.
- А, вот и вы, наконец! Где вы были?
Великая княжна вздрогнула и повернулась, чуть не налетев на комиссара Грюнберга, который с нетерпением ждал ее. Растерявшись, она стояла и смотрела, стесняясь своих грязных рук и растрепанных волос. Что произошло? Обычно, комиссар никогда не приезжал в поместье среди недели.
- К вам приехали, навестить вас, две дамы, объяснил Грюнберг. Оставайтесь здесь, я их сейчас приведу.
- Но я не причесана и грязная!
Грюнберг улыбнулся.
- Вы хорошо выглядите, не бойтесь. Впрочем, я сейчас приглушу свет.
Комиссар взял с письменного стола два листочка бумаги и свернул их таким образом, что получился абажур для единственной лампочки. В комнате воцарился полумрак.
- Я не могу больше заставлять их ждать.
Анастасия плохо себя чувствовала, она нервничала, но вынуждена была покориться. Грюнберг скоро вернулся в сопровождении двух величественных и напыщенных дом, которых великая княжна не знала. Да она их почти не видела. Имена ей ничего не сказали, а в полумраке нельзя было, как следует, разглядеть их лица. Через минуту госпожа Грюнберг пригласила всех к столу.
В столовой комиссар посадил Анастасию напротив одной из них. Великая княжна была пассивна. У ней начиналось головокружение, и она казалась угнетенной. Она прислушиваясь, к нараставшей в груди боли. Как в тумане Анастасия слышала доносившиеся голоса, стараясь не потерять сознания. Внезапно она замерла. Этот высокий голос, немного гнусавый… Она его знала! Великая княжна вышла из состояния апатии и повернула голову к женщине, которая была старше и сидела напротив. И только сейчас Анастасия заметила неприветливый взгляд, немного крупноватый нос, волевой подбородок. Ее лицо было белым, как мел. Да, она не обманулась и больше не сомневалась, что перед ней сидела тетя Ирена, сестра ее матери, безразличная и холодная, занятая разговором с комиссаром. Гордая кровь герцогов Гессенских не зря текла в венах Анастасии. Дрожа от ярости, она выпрямилась на стуле. Как! Ее тетя, которую она не видела десять лет, притворяется, что не узнает ее! Она представилась под чужим именем и едва взглянула на племянницу, хотя должна была сжать ее в своих объятиях, успокоить, после всего того, что она пережила. Какая неблагодарность! Так она ответила на радушное гостеприимство, которое ей оказали мои родители в России! Анастасия задыхалась. Она ни секунды не останется в обществе Ирены Прусской, которая ее не признала. Великая  княжна чувствовала себя обиженной, отвергнутой и униженной.
Анастасия сделала несколько глубоких вздохов, чтобы успокоить расшатанные нервы, иначе ей отказывали ноги. И как только почувствовала уверенность, что может идти, поднялась, в отчаянии посмотрела на тетю, которая ее предала, и пошла в свою комнату. С момента прибытия принцессы она так и не произнесла ни слова…
Как только Анастасия ушла, за столом воцарилось молчание. Доктор Грюнберг нервно потирал руки. Ирена Прусская покраснела от гнева.
- Я уверена, что эта персона не моя племянница27, громко заявила она. Явно, что она меня не узнала, а я не очень изменилась с того времени, когда приезжала в Россию. Это было 10 лет назад. Настоящая Анастасия никогда бы себя так не повела!
Грюнберг прервал ее.
- Прошу вас, Ваше Высочество, пойдите, поговорите с ней. У вас пока нет достаточных доказательств, чтобы делать выводы.
- Достаточно того, что я её видела. Черты лица вашей протеже мне ничего не напоминают. Анастасия всегда была такой веселой, такой пухленькой!
Тем не менее, она поднялась.
- Хорошо. Я попытаюсь сделать, что смогу.
В сопровождении своей компаньонки, мадемуазель Ортцен28, принцесса поднялась на этаж и постучала в комнату Анастасии.
- Входите, ответил голос, наполненный рыданиями.
Ирена Прусская вошла в маленькую комнату. Лежа в своей постели, Анастасия вздрогнула и резко отвернулась к стене. Ни за что на свете она не хотела показать тете залитое слезами лицо.
Принцесса села рядом с кроватью, и стала говорить с ней по-русски и по-английски, рассказывала анекдоты, задавала вопросы. Напрасно. Заплаканная Анастасия уже ничего не слышала. Все ее существо кричало от боли и страдания. Она оплакивала свою судьбу, свое жестокое одиночество, и то, что все ее покинули. Собственная сестра ее матери отреклась от нее.
Ирена Прусская потеряла терпение. Она решила использовать все.
- Ты не узнаешь тетю Ирену? Спросила она по-немецки.
Анастасия почувствовала, как сердце сжимает ледяной холод. Конечно, тетя Нири, я тебя узнала. Но все уже слишком поздно! Твои сладкие слова уже ничего не изменят. Зачем ты заставила меня так страдать, я ведь тебе ничего не сделала! Как бы я хотела броситься в твои объятья! Но не могу, не могу. А как я этого хочу, если бы ты знала…
Анастасия не слышала, как закрылась дверь за принцессой. Весь вечер она так и пролежала, отказываясь говорить, о чем бы-то ни было. К душевным страданиям добавилась физическая боль в груди. Душа ее кричала, как раненая собака.

Генерал Краснов мягко мне улыбнулся.
- Видите, даже собственная тетя великой княжны не узнала вашу госпожу Чайковскую.
Я чуть помедлила и сказала.
- Нет ничего удивительного, если взять во внимание свойственную им обидчивость и неблагоприятные обстоятельства, при которых произошла эта встреча. Тем более, что Ирена Прусская редко бывала в России и плохо знала свою племянницу. Она не видела ее с 1913 года. Я же сделала все, чтобы больная ко мне привыкла. И она стала говорить со мной, доверила мне свои воспоминания.
- И что?
- Я уверена, что это великая княжна Анастасия. Все события, о которых она рассказывала, правильны. Ее нервность, ее манера вести себя, те же самые, что я видела перед войной. И, главное, она рассказывала мне о событиях, которые были известны только моему отцу и членам императорской семьи. Детали их жизни в ссылке в Тобольске, не описывались ни в одной книге, а она их знала. Цвет и форма пальто, которое носил мой отец перед отправкой их в Екатеринбург, рисунок на бумажнике, который она сама вышила и подарила моему брату Глебу, как новогодний подарок в 1917 году. Такие вещи нельзя придумать, и это неоспоримые доказательства ее идентичности.
Краснов слушал меня, не прерывая, с непроницаемым лицом. Когда я закончила говорить, он все так же стоял и молчал. Казалось, мои аргументы его несколько обескуражили.
- Я остаюсь верным царю и его памяти, - произнес он, наконец, глядя мне прямо в глаза. - Их величества всегда являлись для меня воплощением России. Я не могу смириться с мыслью о том, что царские дочери могут оказаться в таком плачевном положении!
Я сдержала вздох облегчения, радуясь тому, что сейчас последует предложение помощи. Краснов улыбнулся мне и встал.
- Вот почему я считаю, из чисто сентиментального и эгоистического чувства, что ваша больная не является Анастасией Николаевной!
Ошеломленная, я пыталась протестовать, но атаман не дал мне на это времени. Вежливо извинившись, он выставил меня.
- Поймите, сказал он на прощание, великая княжна не может опуститься до такого. Какое это было бы унижение для монархии!

10

Когда я вышла на улицу, то вся кипела от ярости. Я была так раздражена, что начала разговаривать вслух. За Царя, за Родину, за Веру! Что случилось в ссылке с нашим древним девизом? Где они, эти верные сыны Отечества, если даже Краснов, самый ярый защитник монархии, оказался не способным отстаивать эти принципы! Как это бесчестно и лживо! Мне надо было успокоиться. Недалеко отсюда у меня была назначена важная встреча и мой провал с Красновым не должен заставить меня потерять уверенность, когда я влезла в высокие политические сферы. Я шла на встречу с Крупенским, главой французской монархической партии, которая поддерживает Кирилла Владимировича. Теперь я не окажусь такой неподготовленной, как при встрече с атаманом Красновым, так как я была почти уверена, что меня ждет очередное разочарование. Чем его, верного сторонника Кирилла, сможет заинтересовать судьба женщины, в случае признания которой, все претензии великого князя будут сведены на нет.
Наконец, я немного успокоилась, но чтобы добраться до цели, мне еще предстояло пешком пересечь весь Париж. Прежде чем позвонить в дверь Крупенского, я перебрала в уме все аргументы и несколько раз глубоко вздохнула. Наконец почувствовав, что готова, я позвонила. Вестибюль маленькой квартирки выглядел довольно бедно. Крупенский встретил меня с явной теплотой. Он предпочел принять меня в своей квартире, а не в резиденции партии, что доказывало его осторожность на случай каких-то претензий с моей стороны. Мне это было безразлично.
Хозяину квартиры было далеко за шестьдесят, и держался он чуть сгорбленно. На нем был плохо сшитый костюм, но седые волосы тщательно причесаны. Его живой и острый взгляд говорил о том, что этот человек привык к интригам и политическим маневрам. Квартира вполне соответствовала личности хозяина. Куда бы я ни посмотрела, везде натыкалась на реликвии императорской России. В библиотеке стояли тома в светлых кожаных переплетах цвета морской волны, украшенные императорским  позолоченным орлом. Я вспомнила их, это были ежегодники, отражающие административную карьеру императорских чиновников. Портрет императора соседствовал с портретом Кирилла Владимировича. Недалеко в углу висели иконы. Великоя Богоматерь в серебряном одеянии29, золотая корона которой была знаком ушедшего прошлого. Она с кротостью смотрела на меня.
Крупенский, видимо, даже не предполагал, какова цель моего визита, так как только я заговорила о больной незнакомке, он нахмурился.
- Госпожа, я думаю, вы хорошо понимаете, что мои контакты с Берлином дали мне возможность быть в курсе этого дела. Я и все мои сторонники не сомневаемся, что эта претендентка – самозванка.
- Как вы можете быть так уверены?
- Я вам приведу только одно доказательство. Когда больная незнакомка вышла в первый раз с фон Кляйстами, она направилась в православную церковь, но вела себя там, как католичка. Она крестилась так, как крестятся католики.
Я заерзала сидя в кресле.
- Господин Крупенский, я прожила рядом с ней не один день, в ее комнате висят православные иконы. Я видела, что воспитана она в православных традициях и знает, что надо делать. Странно, что вы ссылаетесь на фон Кляйста, который сначала поддерживал ее, а потом стал противником госпожи Чайковской. Вы должны поговорить с ее сторонниками.
- Какие сторонники! Мало кто из рассудительных людей согласится с этим вздором!
Я не могла молча проглотить это оскорбление.
- Тем не менее, - сказала я, - среди ее сторонников немалое количество людей, имеющих великолепную репутацию. В их честности и порядочности сомневаться невозможно. Если бы вы с ними поговорили, то быстро поняли, что поведение фон Кляйста и фон Швабе зависит от их личных интересов. Когда наши берлинские соотечественники поняли, что не получат от нее никакой выгоды, они стали плохо обращаться с ней.

После провала встречи с Иреной Прусской Анастасия не могла больше оставаться в семье комиссара. Грюнберг отказался дальше ее опекать. Он получил выговор от своего начальства. Его упрекали в том, что он занялся делом, которое вызвало недовольство принцессы Прусской и ее брата, герцога Гессенского. Великая княжна снова вынуждена была поселиться у фон Кляйста, но после ее побега, отношение барона к ней, стало более чем холодным.
Анастасия сразу же заметила это, и жизнь у Кляйстов стала для нее невыносимой. Ей было трудно еще и потому, что после обеспеченной жизни в доме Грюнбергов, которой она наслаждалась, вновь пришлось вернуться к неприятностям бедного существования. В самый разгар зимы Анастасия жила в комнате, где не было отопления. Она страдала от недостатка пищи, к тому же еще и однообразной. У нее не было другой одежды, кроме той, что на ней. Отказываясь понимать последствия экономического кризиса и скачущей инфляции, она считала, что фон Кляйсты сами виноваты в своей бедности. Она обвиняла их в том, что с ней дурно обращаются. Когда Анастасия не была поглощена мелкими заботами о своей персоне – ее страсть к чистоте походила на одержимость, она жаловалась на свою судьбу. Стеная, она ходила по квартире с видом мученицы и глубоко вздыхала. Когда появлялся кто-либо из посетителей, великая княжна уводила его в свою комнату, заявляя, что баронесса запрещает ей заходить в кухню, единственное место, где стояла маленькая печка и давала немного тепла.
- Смотрите, - плакалась она, - у меня нет даже ниток, чтобы заняться починкой. Для этого я вынуждена использовать кусочек этой ткани.
И она вытаскивала из-под подушки кусочек старой материи.
Однажды одна из ее сторонниц, знавшая, что фон Кляйсты испытывают денежные затруднения, предложила Анастасии работу – делать вышивки и продавать их в Красном Кресте. Но даже эта инициатива не улучшила обстановку в доме и так уже очень напряженную. Анастасия постоянно находила поводы для упреков. Ее эксплуатировали, ее изнуряли работой, с утра до вечера она напрягала глаза, чтобы различать цвета!
Несколько месяцев великая княжна вела это нищенское существование, а потом  начала убегать. Анастасия исчезала без предупреждения, чтобы появиться в той или иной русской семье, где в ней были заинтересованы, на более или менее долгий срок. Так она провела 1923 год и три четверти 1924 года, переходя от одного очага к другому, всегда самая несчастная и всеми покинутая. Великая княжна, наконец, поняла, что ее семья отказалась ее принять и понемногу утратила всякое желание бороться. Лихорадка у ней не прекращалась и это раздражало ее. Тем не менее, как только предоставлялась возможность, она сбегала от своих новых хозяев. Ее постоянные переходы усиливали все возрастающую враждебность в русской среде Берлина. О ней плохо заботились, и только невероятная сопротивляемость ее организма поддерживала ее жизнь.
Туберкулезная опухоль в груди – нарыв на грудной кости – был разрезан в нескольких местах. Операция проходила не в лучших условиях, и не принесла почти никакого облегчения. Болезнь находила другие очаги и добралась до локтевого сустава. Вскоре Анастасия потеряла возможность пользоваться левой рукой30.
В этот трудный период, благодаря щедрости одного из немецких медиков, заинтересовавшимся ее случаем, она попала в госпиталь Вестенд Шарлоттенбург. Это произошло 4 сентября 1924 года. Великая княжна испытала огромное облегчение. Больше не нужно больше жить среди русских эмигрантов. В госпитале она пользовалась отдельной комнатой, и ей не приходилось терпеть панибратства, которое всегда ее возмущало. Большую часть своего времени Анастасия посвящала личной гигиене. Она либо мылась, либо расчесывала свои короткие волосы. Лихорадка и слабость стали казаться вполне переносимыми, так как не приходилось больше напрягаться. А главное – о ней заботились, и это ей нравилось.
Так продолжалось два месяца. В ноябре 1924 года Анастасии сообщили новость, которая повергла ее в отчаяние: госпиталь Вестенд отказывается от дальнейшей заботы о ней. Она не знала, куда ей идти.
Сначала у нее появилась идея вернуться в Дальдорф. Находиться каждый день бок о бок с умалишенными немецкой национальности, пожалуй, лучше, чем вернуться к русским эмигрантам, поведение которых ей всегда казалось слишком корыстным.
Но, в это время, ее пришла навестить Клара Пойтерт, и когда она предложила поселиться у нее, Анастасия без колебаний согласилась. Жить у полусумасшедшей не более невыносимо, чем терпеть дознание фон Кляйста или бахвальство фон Швабе.
Думая так, она серьезно заблуждалась: Клара Пойтерт, страдающая паранойей, нарушениями нервной системы, а также, мифоманией, превратила жизнь великой княжны в ад.

Клара Пойтерт влетела, как торнадо, в малюсенькую комнату, которую она делила с Анастасией.
- Быстро одевайся. Мы сейчас уходим. И постарайся выглядеть покрасивее, я тебя веду показать журналисту.
Бывшая прачка стащила одеяло, в которое завернулась Анастасия, спасаясь от холода. Пока ошеломленная великая княжна стояла и дрожала, Клара натянула на нее куртку и повязала вокруг шеи шарф. Месяц декабрь в 1924 году был очень холодным, вода замерзала в чашке, оставленной на столе. Клара потеряла работу и обе женщины, жившие на маленькую пенсию, которую благотворительный комитет выплачивал Анастасии, очень бедствовали. Почти все деньги уходили на пропитание, и часто им не на что было купить уголь.
- Журналисту? - прореагировала, наконец-то, Анастасия, когда эта суета вывела ее из оцепенения. - Но почему? Что происходит?
Клара Пойтерт с триумфом потрясала экземпляром местной газеты.
- Там внутри пишут про Вас. Статья называется «Легенды Романовых». Они говорят, что вы всего лишь портниха. Мы должны пойти и вывести их на чистую воду. А потом Вы расскажете, кто Вы на самом деле.
Анастасия начала протестовать.
- Я не хочу никуда идти. Я та, кто я есть, и журналистов это не касается.
Разъяренная Клара кинулась на нее и силой заставила подняться. Анастасия запаниковала.
- Не трогайте меня, умоляла она. Не причиняйте мне боль!
Она подняла руку, чтобы защитить лицо, когда на нее обрушились удары. С самого первого дня совместного проживания Клара Пойтет начала избивать великую княжну. Умственная уравновешенность прачки после выхода из Дальдорфа стала понемногу деградировать. У Клары была сокровенная мечта, которой она жила, чтобы уйти от реальности. В своем бредовом сознании она мечтала добиться победы там, где все потерпели поражение. Она видела себя в Хеммельмарке, где ее с триумфом представят Ирене Прусской. Наконец-то тетя Нири признает свою найденную племянницу. Но, десяток писем, умоляющих, изобретательных и бессвязных, которые она посылала принцессе, вернулись обратно с короткой припиской, где ее просили не докучать больше Ее Королевскому Высочеству. Клара возложила всю ответственность за свой провал на Анастасию и начала периодически нещадно избивать ее, чтобы отомстить за свое уязвленное самолюбие.
Великая княжна рыдала.
- Я не могу встречаться с этим журналистом, поймите меня. Это неприлично. Я не должна терять достоинства и рассказывать прессе свою историю.
Хитрый лучик мелькнул в глазах Клары. Отбросив насилие, она притворилась кроткой.
- Вы больше мне не доверяете? – спросила она. - Я вас никогда не обманывала. Я всегда боролась за ваше благополучие. Этот журналист сможет помочь вам встретиться с бабушкой, а для этого вам надо пойти со мной.
Анастасия не попалась в ловушку, ей пришла в голову другая идея.
- Я не пойду, я очень боюсь, - пожаловалась она. - Если я пойду с вами, большевики нападут на мой след. Тогда они придут и заберут меня.
Все аргументы Клары Пойтерт рушились перед упорством великой княжны. Прачка напрасно умоляла, настаивала, требовала. Ничего не помогло. Весь вечер она изводила Анастасию, чередуя оплеухи, запугивания и просьбы, но ничего не добилась. Клара молча мерила шагами небольшое пространство комнаты. Анастасия нашла себе убежище на старом расшатанном диване и накрыла голову платком, хотя это была слабая защита от побоев сумасшедшей.
Внезапно прачка остановилась перед великой княжной, уперев руки в бока, с лицом, багровым от ярости.
-А, так значит. Ты не хочешь идти! Хорошо! Покончим с этим! Убирайся отсюда!
Она схватила Анастасию за плечи и начала трясти.
- Давай вставай! Внизу тебя ждет полиция. Они пришли, чтобы отправить тебя в Советский Союз.
Онемев от ужаса, Анастасия пыталась вырваться из терзавших ее рук. Она наспех оделась и стала собирать свои вещи. Клара продолжала бушевать и вырвала из ее рук дорожную сумку.
- Нет, это я оставлю себе! Это мои вещи, их дали мне мои друзья.
Анастасия пыталась отобрать свои жалкие пожитки, но она была слишком слаба и не могла долго сопротивляться. Полураздетая, лязгая зубами от холода, она оказалась на лестничной площадке, куда ее вытолкала Клара, полная злобы и ненависти. Хлопнула дверь, и она осталась одна. Единственная мысль вертелась в ее голове – только бы не попасть снова в руки большевиков. Нужно убежать раньше, чем полиция ее арестует.
Кругом стояла полная тишина. Ни шума, ни звука на лестничной клетке. Анастасия посмотрела вниз через перила – никого. Тогда она рискнула спуститься на несколько лестничных маршей вниз. Она ожидала, что ее схватят агенты в униформе, но и внизу она не встретила никого, кроме кота, который рылся в мусорном баке и даже не обратил внимания, когда она проходила рядом. Улица тоже была пустая и темная. Анастасия облегченно вздохнула. Ей ничего не угрожает, Клара солгала.
Не раздумывая, великая княжна поднялась к дверям прачки. Как сомнамбула она остановилась на лестничной площадке, а потом легла на жесткие, деревянные занозистые доски. Все перемешалось в ее голове. Локоть, пораженный костным туберкулезом, болел сильнее, чем всегда. Кожа на больном месте растрескалась во время драки, и оттуда сочилась гнойная жидкость. Отупевшая от всего, Анастасия прижалась к полу, чтобы как-то побороть холод. Она закрыла глаза…
- Вставайте, здесь нельзя оставаться, вы умрете от холода. Вставайте же!
Великая княжна не проронила ни слова и осталась лежать. Руки с ногтями, покрытыми угольной пылью, подняли ее, поддержали и почти понесли к настежь открытой двери.
- Мы все слышали. Не беспокойтесь. Можете оставаться у нас столько, сколько понадобится.
Обессилевшая Анастасия устроилась спать на соломенном тюфяке, укрывшись стареньким одеялом. Прежде, чем погрузиться в сон, она успела узнать, кто пришел к ней на помощь. Им оказался тихий угольщик Бахманн, самый бедный жилец меблированных комнат.

Крупенский начал слушать меня с явной скукой. Только вежливость и уважение, которое он должен оказывать дочери мученика, отдавшего жизнь за дело монархии, помешало ему выпроводить меня.
Я испытывала удовольствие, видя, как понемногу мой рассказ захватывает его. Когда я прервалась, Крупенский стал задавать мне множество вопросов, которые становились все более беспристрастными. Мои ответы произвели на него большое впечатление, особенно те, что касались поведения Анастасии.
- Очевидно, - произнес он, наконец, - я знал только одну из версий этого дела, а вы мне открыли неожиданные горизонты. Сегодня я убедился в том, что эта персона принадлежит к нашему кругу. Недопустимо оставить ее страдать. Она имеет право на имя, а мой долг помочь вам его установить.
Я была ошеломлена этим неожиданным поворотом в деле.
- Какая жалость, что я сам не могу принять участия в идентификации, - заключил он. - Только кто-то из приближенных ко двору и императорской семье могут подтвердить рассказы этой больной.
Внезапно он вскочил, очень взволнованный.
- Слушайте, сейчас я вас провожу к генералу Спиридовичу. В прошлом он был главой личной гвардии нашего императора, а также, руководителем протокольного отдела. Он знал все знатные семьи в окружении императора. Он мог бы установить подлинность воспоминаний больной о Царском Селе, а, может быть, даже установить ее происхождение. И если она, в самом деле, как вам кажется, наша великая княжна Анастасия Николаевна, он откроет правду.

11

Крупенский был, в самом деле, очень взволнован. Представитель великого князя Кирилла, как и обещал, немедленно проводил меня к князю Спиридовичу.
Тем не менее, он опасался, как бы его выходка не дошла до ушей главы Романовых, поэтому, представив нас друг другу, он удалился, оставив меня, наедине со старым военным в комфортабельном рабочем кабинете, украшенным огромным знаменем армии Романовых. Спиридович был человеком высокого роста с небольшими с проседью усами. Проведя всю жизнь при дворе, он сохранил представительную осанку и властное поведение. Я находилась лицом к лицу с офицером, привыкшим выполнять любой приказ, не вступая в дискуссии.
- Вам не будет трудно объяснить мне все более подробно?- Обратился ко мне князь.
- Вы видели больную из Берлина, и вы ее узнали, Так? И у вас нет ни малейшего сомнения?
- Она является великой княжной Анастасией, - подтвердила я.
- Хорошо. Достаточно.
Генерал поднялся, достал из шкафа большой конверт и вытащил из него несколько писем.
- Я в курсе этого дела через князя Долгорукова, адъютанта императрицы Марии Федоровны, живущей в Копенгагене. Он показал мне письмо, адресованное ему великой княжной Ольгой Александровной, сестрой нашего царя. Она написала его после поездки к госпоже Чайковской. Фразы в письме отрывистые, короткие, в них чувствуется ее волнение. Письмо испещрено многочисленными многоточиями, похоже, она писала его в состоянии шока. Я могу вам процитировать на память: «Моя мать, моя бедная мать, это убьет ее…. Как я расскажу ей про то, что видела?..... Это ужасно…. Это невероятно….»
- Но я считала, что…
Спиридович одарил меня ледяным взглядом. Он не любил, чтобы его прерывали.
- Я заключил из этого письма, что Ее Высочество узнала в больной великую княжну Анастасию. Я считаю, что должен предложить свои услуги дочери моего царя. Но вы понимаете, прежде чем что-то предпринимать, я должен получить официальное поручение. Я написал Ее Высочеству, и выказал свое отношение к больной незнакомке. Вот ее ответ. Вы можете прочесть.
Генерал протянул мне один из листочков, вытащенных из конверта. Письмо было написано крупным четким почерком, хорошо мне знакомым. Я прочитала.
« В конечном счете, я не узнала в этой больной свою племянницу. Эта персона происходит из культурной среды, у неё достойные манеры и она обладает некоторыми знаниями из жизни Романовых. Я не подозреваю ее в намеренной лжи. Бедняжка воображает, что она действительно Анастасия, и у меня не хватило мужества открыто это опровергнуть, мне было ее жаль. Но, однако, как и вы, я задаю себе вопрос: а если это она?»
Как отличается конец этого письма от того, которое получила я!
- Как объясните вы поведение великой княжны Ольги Александровны? – спросила я.
Генерал Спиридович какое-то время молчал.
- Я не должен был бы этого говорить, но надеюсь, что вы не воспользуетесь моим доверием. Я думаю, что сестра Николая II, не вольна распоряжаться своими чувствами. Кто-то или что-то оказывает на нее давление.
- Но кто?
- Подумайте сами. Я и так уже много сказал. Возможное появление прямой наследницы царя некоторым высокопоставленным персонам может оказаться совсем не кстати. Поройтесь в прошлом госпожи Чайковской, я уверен, вы поймете, что было причиной сделанного выбора.

Прошло несколько недель, и Анастасия снова нашла прибежище у комиссара Грюнберга. Не имея никаких известий о своей протеже, немецкий полицейский забеспокоился и нашел великую княжну в семье угольщика Бахмана, который встал на ее защиту против Клары Пойтет. Возмущенный дурным обращением, которому она подвергалась, комиссар увел ее к себе, надеясь на этот раз окончательно добиться идентификации великой княжны. Несмотря на замечания, которые были высказаны ему после проваленного визита Ирены Прусской, Грюнберг все более убеждался в подлинности Анастасии и большинство коллег, работающих в полиции Берлина, разделяли его мнение. Даже правительство республики Веймар заинтересовалось этим делом. Министерский советник Ратенау потребовал полный отчет о «больной незнакомке» от советника полиции Обста. В своем требовании он писал: «Вполне вероятно, что незнакомка и дочь царя могут быть одним и тем же лицом31».
Ободренный благоприятными обстоятельствами, комиссар Грюнберг решил обратиться к немецким родственникам великой княжны. Он обратился к принцессе Цецилии, супруге Кронпринца Гильома32, пытаясь убедить ее приехать к нему, чтобы встретиться с больной. Цецилия Гогенцоллер33 была дочерью крестной Анастасии, великой княжны Анастасии Михайловны34. Она хорошо помнила лицо своей кузины, так как встречалась с ней в 1911 году.
Попытка удалась. Увидев входящую подопечную комиссара Грюнберга, Кронпринцесса не могла скрыть своего удивления: глаза, рот, оттенок волос – все напоминало ей девочку, которую она знала. Но Анастасия вела себя точно так же, как в случае приезда Ирены Прусской. Обиженная, что кузину ей представили под вымышленным именем, раздраженная, что опять подвергнется допросу, она не произнесла ни единого слова. Кронпринцесса уехала очень взволнованная, но не могла высказать какой-либо уверенности35.
Несколько дней спустя, надежда, появившаяся у комиссара в связи с приездом  Кронпринцессы Цецилии, рухнула. Из чувства солидарности с Иреной Прусской, своей родственницы и родственницы мужа, Цецилия написала комиссару очень любезное письмо, в котором заявляла, что не один из членов императорской семьи не мог избежать расстрела, отсюда следует36…
Грюнберг оказался в тупике. Он использовал все свои возможности, как с Романовыми, так и с немецкими принцессами. Но комиссар был уверен, что Анастасия не авантюристка, он имел доказательства, что она принадлежала к высшим кругам русского общества, но он не знал, что делать дальше. А Анастасия, в связи с повторяющимися поражениями, становилась все более сварливой. Больная, пожираемая лихорадкой и горечью неудач, молодая женщина стала агрессивной и резкой. Она обвиняла комиссара в том, что он ничего для нее не делает, обманывает и мучит ее.
Чтобы сохранить свое положение и семью, Грюнберг был вынужден отказаться от этого дела. Он написал докладную записку, в которой изложил предпринятые им действия, успехи и поражения в деле Анастасии, и решил госпитализировать великую княжну. Но он был не в состоянии оплатить ее пребывание в госпитале, поэтому обратился к известному филантропу доктору Зонненштайну, который к тому же проявлял большой интерес к делу Анастасии. Комиссару ничего не оставалось, кроме как найти кого-то, кто бы мог заботиться о великой княжне во время ее пребывания в госпитале, и он надеялся, что Зонненштайн послужит ему посредником.
Через несколько дней в дверь Грюнберга позвонила Гарриет фон Ратлеф, бывшая жительница Прибалтики, перешедшая в католичество. Она читала докладную комиссара и его слова запали ей в душу. Если Анастасия согласиться, она готова ей помогать.

- Ну, что ты думаешь о нашем визите к комиссару Грюнбергу?
Гарриет фон Ратлеф – Кайлман обратилась к своей подруге госпоже Жизель. Две женщины - одна крупная и толстая, другая худощавая и хрупкая – пили чай в углу скульптурного ателье, где они жили вдвоем. Единственная комната была загромождена скульптурами Гарриет и большой убогой кроватью, которую частично скрывала ширма. В комнате стоял запах свежевырытой могилы, исходивший из замоченной глины. Аромат чая привносил приятное разнообразие, немного скрывая неприятное благоухание.
Жизель не торопилась с ответом, и Гарриет фон Ратлеф нетерпеливо продолжила.
- Ну, хорошо, скажи только, веришь ты или нет, что эта больная, которую мы сегодня видели, дочь нашего царя?
Госпожа фон Ратлеф правильно говорила по-русски, но с некоторым балтийским акцентом. Она была одной из тех женщин, нервных и прямолинейных, с громкими голосами и живыми жестами, в которых энергия так и бурлит. Они готовы броситься на любое предприятие, не рассчитывая последствий. Поскольку подруга ее молчала, она продолжала.
- Это забавно, но когда я увидела ее, входящую в комнату, она мне показалась такой маленькой, такой хрупкой, сгорбленной, что я подумала на мгновение, что вижу старую женщину, изношенную и сломанную жизнью.
- У меня создалось такое же впечатление, ответила госпожа Жизель. У нее нет передних зубов37 и, поэтому, она выглядит лет на двадцать старше своего возраста.
- А тебе не показалось, что она похожа на императрицу Марию Федоровну, мать нашего императора? У нее такая же форма черепа.
Госпожа Жизель, которая никогда не встречала бабушку Анастасии, оставила свое мнение при себе.
- Гарриет, - спросила она в свою очередь, - ты будешь следовать рекомендациям доктора Зонненштайна? Ты будешь опекать ее?
- По мере моих возможностей. В ближайшие дни ее должны поместить в госпиталь Святой Марии. Я буду там навещать ее, и возьму на себя заботу о ней. Подумай только, может быть, мы сумеем помочь ей доказать свою идентичность!
Госпожа Жизель вздохнула. Этот энтузиазм ее очень беспокоил. Но она утешала себя тем, что такова цена преданности и великодушия ее подруги.
Со своей стороны, Гарриет фон Ратлеф купалась в блаженстве. Наконец- то, она может отдать всю себя в полной мере служению ближнему. Когда она увидела Анастасию, то поняла – это ее предназначение. Так решило провидение, она будет заниматься больной и даже… Да, Гарриет была уверена, что она победит там, где все потерпели поражение. Она добьется, в интересах дела, встречи с дядей Анастасии, принцем Эрнстом - Людвигом фон Гессеном.

Необычная июльская жара накрыла Берлин своим горячим колпаком. В госпитале Святой Марии атмосфера была непереносимой. И монахини и больные страдали от нестерпимой духоты. Возникли трудности с обслуживанием. Особенно тяжело это переносила Анастасия. В маленькой комнате на шесть кроватей, где ее поместили, она находилась в полуобморочном состоянии.
- Мне плохо, - стонала она. - Я вся горю, я вся горю…
Охваченная тревогой, Гарриет фон Ратлеф – Кайлман брала мешочки со льдом и обкладывала ими больной локоть великой княжны. Это приносило некоторое облегчение Анастасии, которая совсем обессилела от жары. Гарриет вздохнула: «Да, если жара продержится до августа, то во всем госпитале не найдется ни кусочка льда». Подумав о том, что придется снова бегать по перегретым улицам Берлина, она почувствовала, как ее охватывает отчаяние.
Если бы только она могла заметить, что в состоянии здоровья Анастасии намечается улучшение! Но это не так! Нет никакого результата! Со времени появления великой княжны в госпитале Святой Марии, здоровье ее только ухудшилось. Беспомощные перед развитием туберкулеза, медики знали единственное средство – вскрытие нарыва. Но они не решались оперировать ее сейчас, так как необходимо было дождаться, пока больная наберется сил. Но состояние здоровья ее не стабилизировалось. Лихорадка временно отступала, чтобы наброситься на нее с новой силой.
Гарриет фон Ратлеф не прекращала бороться, и решила обратиться к докторам более высокого класса. Она не могла допустить, чтобы Анастасия умерла. Нет, не сейчас, когда вопрос о ее признании, должен решиться в ближайшее время! Не так просто было для Гарриет добиться доверия Анастасии. Для этого потребовалось много терпения. Но воспоминания, которыми больная делилась с ней, явились окончательным доказательством ее идентификации.
Госпожа фон Ратлеф – Кайлман бросила взгляд на Анастасию, которая, казалось, спала. Она осторожно вытерла капли пота, выступившие на лбу больной. Да, она едва ли сможет забыть момент, когда принесла великой княжне пачку фотографий европейских принцев и монархов. Анастасия казалась такой счастливой. Она весело болтала, разглядывая фотографии, и вдруг замолчала.
- Но это, же мой дядя Эрни! - закричала она, внимательно вглядываясь в фото великого герцога Гессе, брата царицы.
- Как вы могли его узнать? Вы были очень маленькой, когда он последний раз приезжал в Россию.
Великая княжна рассмеялась, прикрывая рот здоровой рукой.
- Это вы так думаете! Он приезжал к нам в 1916 году, во время войны! Я очень хорошо его помню.
Гарриет сразу поняла, что это была сенсационная информация. Никто никогда не говорил о поездке немецкого принца в Россию, в разгар войны. Если великий герцог действительно это сделал, то идентификация больной незнакомки не будет больше вызывать сомнений. Надо действовать немедленно!
На другой день, к великому ужасу Анастасии, госпожа фон Ратлеф сделала муляж деформированной ноги великой княжны и слепок изуродованной челюсти. После этого она сделала опись телесных знаков: рубцов и шрамов, которые могли помочь при опознании. Затем Гарриет занялась составлением записки, где очень точно перечислила все воспоминания Анастасии: имя мальчика, который играл с ней в детстве, некоего Лихтенберга, имя лучшей подруги императрицы – Анны Вырубовой. Все, до малейших деталей. Она поручила одной из своих подруг, Эмми Смит, передать эту записку великому герцогу Гессе. Теперь осталось ждать…
Деревянные башмаки медсестры простучали в комнате, и Анастасия открыла глаза. Медсестра направилась к ее кровати и подошла к Гарриет фон Ратлеф.
- Вас хочет видеть дама, - сказала она тихо. - Она назвала свое имя, мисс Эмми Смит.
Гарриет удивилась.
- Эмми? Уже! А почему вы не привели ее сюда?
- Она сказала, что хочет видеть вас наедине.
Анастасия обеспокоено чуть приподнялась на кровати.
- Кто пришел? – прошептала она.
Госпожа фон Ратлеф повернулась к ней.
- Не волнуйтесь, дорогая, я сейчас вернусь. Не волнуйтесь.
Великая княжна всполошилась.
- Это та дама, которую вы посылали к дяде Эрни? Что она сказала?
- Я еще не знаю, ответила Гарриет, - целуя ее в лоб. - Попытайтесь уснуть. Я быстро вернусь и все вам расскажу.
Госпожа фон Ратлеф встретилась со своей подругой в маленьком чахлом садике госпиталя. Эмми Смит выглядела очень усталой и растерянной. Плечи ее поникли.
- Ну, что сказал великий герцог Гессе? Ты его видела?
- Нет. Я много раз приходила в замок, просила о встрече с его высочеством, но, все напрасно. Меня каждый раз выпроваживали.
Эмми Смит пожала плечами.
- Ладно. Расскажу подробнее. Я фактически устроила засаду в его приемной, хотела передать твою записку. Кончилось тем, что граф Гарденберг, с которым я вела переговоры, согласился уделить мне несколько минут для разговора.
- И что?
- Это был самый неприятный разговор в моей жизни38.

Эмми Смит пыталась поймать взгляд графа Гарденберга. Напрасно. От волнения она начала повторяться. Разговор начался плохо.
Очень долго граф молчал. Потом взял записку, которую Эмми ему передала, и со скучающим видом пробежал по ней глазами.
Они находились в кабинете Гарденберга, маленькой комнате, заставленной книгами и примыкающей к рабочему кабинету Эрнста – Людвига фон Гессена. Более, чем когда либо, Эмми Смит сожалела, что приехала в Дармштад. Энтузиазм, которым ее заразила Гарриет, давно покинул ее. Если говорить честно, то, когда она поняла, что дело разворачивается не так, как предполагалось, она еще надеялась. Теперь же она поняла, что это была безрассудная выходка. Эмми не предполагала, что возникнут такие трудности и все эти отсрочки. Она с беспокойством спрашивала себя, имеет ли она вообще право просить об этой встрече.
Гарденберг положил, наконец, записку на свой стол.
- Я внимательно прочитал. В действительности, вы перечисляете факты, которые нам уже известны. Эту записку, видимо, составила госпожа фон Ратлеф – Кайлман?
Эмми Смит подтвердила.
- И я пришла к вам от ее имени. Нам кажется необходимым познакомить с этой запиской Его Высочество и …
- Может быть, - прервал ее Гарденберг. - Но Его Высочеству нечего добавить к тому, что вы уже знаете, и он не может поехать в Берлин, чтобы опознать вашу претендентку на титул великой княжны. Пресса моментально на это отреагирует, и эффект может оказаться плачевным. Более того, отчет о расследовании, проведенным Соколовым, убедительно доказывает, что никто из членов императорской семьи не мог избежать расстрела.
Эмми возмутилась.
- Мы не знаем, как великой княжне удалось остаться в живых, но у меня нет никаких сомнений по поводу достоверности ее личности. Отметины на теле, муляжи … Если бы кто-то, близкий к Романовым, их рассмотрел…
Гарденберг наклонился вперед, широко раздвинув локти на столе и сцепив пальцы рук.
- Это ничего не доказывает. В прошлом у настоящей великой княжны не было никаких шрамов, ни на лбу, ни на пальцах. Что касается деформации правой ноги, то муляж, присланный вами, не соответствует действительности.
- Откуда вы можете это знать? – воскликнула Эмми.
Гарденберг высокомерно посмотрел на нее.
- У нас все под контролем, - ответил он сухо. - Это нам сказала бывшая горничная императрицы. Вы представили нам ложные детали.
Эмми Смит почувствовала себя оскорбленной категоричным заявлением графа.
- А рассказы больной о ее детстве? Праздники в честь ее дня рождения, которые устраивала бабушка?
- Его Высочество уверен, событий такого рода при дворе не было39.
- А что вы знаете про подругу императрицы, о которой госпожа Чайковская нам часто рассказывала? Я имею ввиду Анну Вырубову40.
- Я никогда ничего не слышал о ней. Но если вы хотите, я могу спросить госпожу Занотти, горничной царицы, о которой я вам уже говорил.
Ободренная тем, что хоть какой-то факт из записки не был опровергнут, Эмми Смит с интересом посмотрела на графа, который взял телефонную трубку и набрал номер. Но ее надежды тотчас же испарились. Госпожа Занотти категорично утверждала, что никогда не слышала о женщине по фамилии Вырубова.
Мисс Эмми Смит не удалось скрыть своего отчаяния. Она не знала, что и думать. Если бы Гарриет проверила достоверность всех рассказов Анастасии, прежде, чем отправить ее к принцу! Но обе женщины не знали никого из людей, приближенных к императорскому двору и, имеющих возможность, помочь им. Но воспоминания великой княжны были так конкретны, что не вызывали никакого сомнения в их достоверности. А вот великий герцог Гессе все их опроверг…
- А маленький мальчик, этот Lichtenberg41, который, якобы, играл с великой княжной, - продолжал Гарденберг. - Никто с таким именем никогда не приближался к царским дочерям
Граф удобнее устроился в своем кресле. Расстроенная Эмми Смит ерзала на своем сиденье.
- Больную незнакомку, тем не менее, признали и признали люди, близкие к императорской семье. Правда, сначала они приняли ее за великую княжну Татьяну.
- Но это их проблемы. Нельзя идентифицировать госпожу Чайковскую. Она не может быть ни Татьяной, ни Анастасией. Скорее всего, смесь этих несчастных молодых девушек.
Внезапно Эмми Смит осенило, а не мог ли граф тайно узнать, что больная может быть связана с императорской семьей? Мысль о двурушничестве Гарденберга засела у нее в голове. И тогда она возмутилась.
- Совершенно очевидно, что эта бедная женщина должна иметь имя! Кто она? Откуда у ней эти знания о жизни императорского двора России, если она всего лишь авантюристка?
Гарденберг улыбнулся и встал.
- Это может быть отличная симуляция. Ее загипнотизировал тот, кто хорошо знал Романовых.
Граф прошелся по своему кабинету и направился к двери. Последний циничный аргумент графа вернул Эми боевой задор. Она выпрямилась, покраснев от гнева.
- Я хотела бы вам рассказать еще об одном интересном факте, который нам поведала госпожа Чайковская.
Гарденберг нахмурился и остановился.
- Слушаю.
- Я имею ввиду поездку, которую совершил Его Высочество великий герцог  Эрнст-Людвиг фон Гессен в 1916 году в Россию, в разгар войны. По мнению больной, он приехал, чтобы заключить сепаратный мир с царем.
Гарденберг онемел. Кровь прилила к его лицу. Мисс Смит чувствовала свое преимущество и дрожала от возбуждения.
- Так что же? – продолжила она.
- Мне нечего сказать вам, проронил граф.

- И этого оказалось недостаточно для того, чтобы великий герцог решился приехать в Берлин? - Спросила разочарованно Гарриет.
Эмми кивнула.
- Гарденберг впал в такую ярость, и сразу же выпроводил меня. Знаешь, мне кажется, что мы с тобой сунули пальцы в какие-то важные политические дела, и у меня создалось впечатление, что именно рассказ о его поездке в Россию спровоцировал враждебность великого герцога Гессе.
Гарриет фон Ратлеф вытерла капельки пота, появившиеся на корешках ее волос.
- Как мы расскажем все это Анастасии? – простонала она. - Я не могу скрывать эту неудачу, иначе потеряю ее доверие.
Эмми не ответила. Она вернулась из Дармштата, сделав все, что смогла. Да от нее и не требовали большего. Но видеть слезы Анастасии Эмми была не в состоянии. Тем не менее, она отправилась вслед за Гарриет в общую комнату.
Как только великая княжна увидела, что они направляются к ее кровати, она оживилась, глаза заблестели от нетерпения.
- Когда приедет дядя Эрни? Я хочу его видеть! – закричала она.
Гарриет опустила голову.
- Потерпите еще немного, - начала она…
Но, Анастасия, с обостренным восприятием, которое придавала ей болезнь, сразу все поняла.
- Он не хочет меня видеть, - прошептала она.
Великая княжна молча лежала на своей постели, чувствуя, как огромная пустота заполняет все ее существо. У нее не было сил, как-то реагировать, рыдать, выказывать свое непонимание. Ничего не было, кроме непостижимой боли, сжимавшей ее сердце.
- Господи, они придут только тогда, когда я умру.
Анастасия отвернулась к стене и натянула на лицо покрывало. Несмотря на жару, царившую в комнате, она начала замерзать. Холод поднимался по ее сосудам, и пальцы стали ледяными. Постоянно одна невыносимая мысль вертелась в ее голове: почему Господь так жесток к ней? Почему он ополчился против нее? Почему он не оставит ее просто умирать…, умирать…, умирать…
Она впала в беспамятство.

Как я не подумала об этом раньше? Великий герцог Эрнст Людвиг фон Гессен! Ну, конечно, это он возглавляет оппозицию, направленную против Анастасии. В таком случае, мы нескоро продвинемся дальше. Ведь у меня, на этот счет, нет никаких доказательств, кроме интуиции. Однако, чем больше я об этом думала, тем яснее понимала, что дело обстоит именно так. Все крутится вокруг этой поездки великого герцога во вражеский лагерь, в Россию, в самый разгар войны. Его давняя попытка заключить сепаратный мир, помешала ему признать свою племянницу! Теперь я была в этом уверена. Анастасия, рассказывая о поездке, представления не имела о том, какой может разразиться скандал. Фон Гессен теперь никак не может ее признать, не раскрыв правду о своем пребывании в России. Этот случай может послужить поводом, для обвинения его в предательстве!
Поразмышляем. В 1925 году Анастасия впервые рассказала об этом событии. 1925 год. Год, когда партия правых вернула себе роль влиятельной политической силы, которую она потеряла в период Веймарской Республики. В этот год президентом был избран Гинденбург. Нацисты еще не имели той власти, которую они обретут позже. Германию потрясали многочисленные разногласия, основная часть которых, касалась вопроса восстановления Рейха. И в этом же году проводились гигантские кампании против «предателей, готовых всадить нож в спину своей родины.» Так что, если возникнет хоть малейшее доверие к тому, что рассказала Анастасия, великий герцог Гессен будет опозорен, его смешают с грязью и причислят к тем мерзавцам, которые отдали страну под диктат Версаля.
Генерал Спиридович с легкой улыбкой наблюдал за тем, как я размышляю. Я заметила, встретив его взгляд, что у него очень выразительная мимика.
- Теперь вы понимаете, сказал он, что я ничего не могу сделать. Приняв сторону сестры царя, я сам себя приговорил к молчанию. Я не могу выступать против воли Ее Высочества, я даже не хочу видеть вашу протеже, так как все равно я бессилен.
Как я могла порицать генерала Спиридовича! Занимая высокое положение при дворе, он принимает позицию Романовых, даже если ради этого приходится поступиться своей совестью. Он поступает благородно, но я не могу этого принять.
Я подумала о своём отце, который, зная, что его ждет смерть, отказался покинуть царя и его детей. Как могу я предать Анастасию, имея перед глазами такой пример! Тем более, что я совершенно уверена в ее идентичности.

12

Я вышла из поезда на маленькой тихой станции, единственная из всех пассажиров. Шофёр в униформе, гулявший по набережной, подошел ко мне.
- У меня приказ, проводить вас в замок, - объяснил он. - Его высочество ждет вас.
Дорога шла среди зелёных полей, и ехали мы недолго. Замок Монгарни, резиденция великого князя Николая Николаевича42, генерала русской армии во времена войны 1914 года и возглавляющего Белую Армию в ссылке. Замок был расположен в центре очень красивого парка. Здание было внушительным. Я вошла в холл, взволнованная мыслью о том, что сейчас встречусь с главой дома Романовых, братом Александра III!
Я не надеялась, что всё пройдёт гладко. Зная репутацию великого князя и его привычку к отстраненности, я приготовилась столкнуться с некоторыми трудностями прежде, чем начать добиваться аудиенции. Я старалась сделать как можно более убедительной концовку моего письма к князю Оболенскому, адъютанту его высочества. Отправив письмо, я приготовилась к долгому ожиданию и была приятно удивлена, получив положительный ответ почти сразу же.
После нескольких минут ожидания, в течение которых я перебрала в памяти все аргументы для представления их великому князю, по плиточному полу вестибюля прозвучал стук шагов. Навстречу мне шел важный невысокий человек, немного плешивый.
- Я барон Вольф, - представился он, – секретарь Его Высочества. Мне поручено сопровождать вас. Вас ждут.
Барон провел меня в большой светлый кабинет со стеклянными дверями, выходящими в парк, и удалился. В середине комнаты стоял огромный письменный стол, за которым сидел представительный старик. Его волосы и борода были совершенно седыми.
Когда я направилась к нему, великий князь Николай Николаевич встал во весь свой высокий рост, протянул мне руку и предложил сесть в кресло, стоявшее по другую сторону стола.
Я села очень прямо, стараясь не прикоснуться спиной к спинке кресла. В свои 28 лет я чувствовала себя ужасно молодой перед этим величественным старцем, худым и очень высоким, с проницательным взглядом.
Великому князю Николаю Николаевичу недавно исполнилось семьдесят лет, но возраст, казалось, только обострил его способности. Мой отец высоко ценил его выдающиеся военные качества, которые Николай Николаевич проявил, после окончания Академии Генштаба, участвуя в русско-турецкой войне 1897 – 1899 годов. Когда Николай II, 5 сентября 1915 года, решил заменить его, и сам стал во главе русской армии, мой отец был очень огорчён.
- Царь не должен рисковать своей жизнью на фронте,- доверительно говорил он мне. - Даже если императрица боится, все возрастающего авторитета великого князя Николая, император поступил не очень мудро, лишив армию одного из лучших и компетентных генералов.
До революции Николай Николаевич командовал Кавказским фронтом. После отречения Николая II от власти, он снова был назначен главнокомандующим русской армии, но Временное правительство сместило его с этого поста. Великий князь покинул Россию в марте 1919 года, так как поражение Белой Армии сделало это неизбежным.
Великий князь Николай смотрел на меня вопрошающим взглядом. Я перевела дыхание. Внук Николая I славился своим ворчливым характером. Его грубая откровенность и требовательность заставляли трепетать самых могущественных людей. Но сейчас не время было проявлять застенчивость.
Долго не раздумывая, даже не представившись, я начала свой рассказ. Я была в ударе. Беспорядочные слова слетали с моих губ, и я даже начала немного заикаться, так как старалась говорить быстро, желая, чтобы моё красноречие все прояснило. Великий князь Николай прервал меня на полуслове, впрочем, очень вежливо.
- В детстве вы были знакомы с Анастасией?
- Да, Ваше Высочество.
- И когда вы видели её в последний раз? – спросил он.
- В мае 1918 года в ссылке в Тобольске, Ваше Высочество.
- Но тогда, воскликнул великий князь, вы должно быть дочь доктора Боткина, который погиб вместе с Их Величествами!
И всё стало удивительно легко. Великий князь внимательно выслушал меня, а я вложила в этот рассказ все мои чувства, всю убеждённость, на которую была способна. Описывая судьбу Анастасии, я видела, как волнение охватывает хозяина кабинета, и мне даже показалось, что я тронула его душу. Он засыпал меня вопросами, так как хотел знать все подробности. Потом он встал с кресла, и взволнованный, долго мерил шагами комнату вдоль и поперек, а ведь этот человек имел репутацию холодного и непримиримого воина. Когда я рассказала ему о плачевном состоянии здоровья Анастасии, он спросил:
- Туберкулёз, говорите вы? Эта болезнь широко распространена в нашей семье.
Наконец, он остановился передо мной, нахмурив брови.
- Но ведь вы не единственная, кто встречался с больной незнакомкой. Кто, кроме вас, её узнал?
Ваше Высочество, когда датский принц Вальдемар поручил своему послу, Герлуфу Цале, заняться этим делом, расследование бывшего президента SDN было настолько убедительным, что из Копенгагена в Берлин был направлен Алексей Волков, бывший личный слуга нашей царицы.

Полномочный представитель Дании в Германии Герлуф Цале сидел в черном лимузине, отмеченном цветами Дании. Он держался настолько прямо, насколько это позволяли мягкие подушки сиденья. Его удлиненное лицо выражало замешательство. Рядом с ним находился старый седеющий мужчина, болезненного вида, уставившийся в спину шофёра. Скрестив руки на своей трости, он также казался немного взволнованным и растерянным.
Герлуф Цале был поглощён своими мыслями. Он бесконечно перебирал в уме результаты своей миссии, которую ему поручил принц Дании Вальдемар. Любопытное дело и ведется каким-то странным образом. Собственноручное письмо принца и строгая конфиденциальность не давали возможности расследовать это дело официальным путём. Этот, облечённый доверием слуга, Волков, бывший камердинер императрицы Александры Федоровны, доставивший ему письмо принца. Его Высочество хочет знать все обстоятельства.
Лицо, облечённое доверием43, направило всё своё внимание на больную, которая, как говорят, является великой княжной Анастасией Николаевной. Цале должен был разобраться в этом и вернуться в Копенгаген с отчётом как можно скорее. Он также должен был организовать встречу этой больной женщины с Волковым, предъявителем письма, который знал великую княжну в ссылке и должен был опознать её.
Цале не сделал бы блестящей карьеры, если бы не обладал обострённым чутьём дипломата. Если Его Высочество действует не официально, а от собственного имени, значит, он хочет иметь свободу действий для принятия решения. Расследование тщательно скрывалось, чтобы избежать неожиданных осложнений. Цале должен был спешить. Он встретился с Сергеем Боткиным и попросил его от имени Волкова, организовать встречу с профессором Бергом, священником госпиталя Святой Марии, в котором лечилась Анастасия. 3июля 1925 года старый слуга императорской семьи, наконец, увидел больную.
Посол покачал головой. Никакого решающего результата эта первая встреча не принесла. Волков ничего определённого сказать не мог. Вероятно, он не узнал Её Высочество. Настоящая великая княжна имела цветущий вид, была веселой, игривой. И в то же время, он не был уверен, что госпожа Чайковская не является великой княжной44. Цале не настаивал на незамедлительном ответе, но решил, что должен организовать ещё одну встречу. Пусть Волков придёт к какому-то решению.
Волков, сидевший рядом с известным датским дипломатом, чувствовал себя растерянным. Этот шумный город, грубый немецкий язык, которого он не понимал, внезапный контакт с врагами его страны. Всё это ему не нравилось, сбивало с толку. Но он готов терпеть и худшее, ради того, чтобы увидеть живой дочь своего императора. Однако, надежды на это было мало. Молодая женщина, которую он увидел накануне, не могла быть маленькой Анастасией. Она ни слова не говорила по-русски! И все же в некоторые моменты она ему так напоминала Настеньку. Он очень растерялся, когда её увидел. Невозможно представить, чтобы кто-то выжил в этой хладнокровной большевистской бойне. Никто не мог спастись. Сам он остался жив только благодаря необыкновенной случайности. Старый слуга вздрогнул от ужасных воспоминаний. В июле 1918 года чекисты перевезли его в Пермь вместе со слугами императорской семьи, которые не были убиты в Екатеринбурге. Его и ещё 11 человек увели в лес на расстрел. Волков до сих пор не понимает, как он мог на это решиться. Но он испытывал такой страх, что бросился бежать. Он бежал, задыхаясь, не думая о красноармейцах, которые могли его перехватить. Пули свистели рядом с ним, но ни одна его не зацепила. Запыхавшись, он упал в кусты и слышал оружейную пальбу, в которой гибли его товарищи по заключению. Да, у него был шанс в отличие от его бедных хозяев. Все, все мертвы. Маленькая Анастасия и эта молодая женщина с её немецким языком? Это невозможно! Если бы она говорила по-русски, он бы её охотно признал. Он даже сказал это профессору Бергу. Но чем больше он размышлял, тем сильнее росла в нём уверенность, что больная не является Её Высочеством. Да, он уверен.
Машина тихо остановилась перед госпиталем Святой Марии. Шофёр вышел, открыл дверцы, и Волков вслед за послом Дании прошагал по коридорам здания, где царил лёгкий неприятный запах. Но это, по крайней мере, не раздражало Волкова, в больницах России было то же самое.
Когда мужчины зашли в кабинет профессора Берга, Анастасия была уже там, в компании госпожа Ратлеф-Кайлман, которая выступала в роли переводчика. Волков нахмурил брови. Ему не нравилась эта балтийка. Она громко говорила и пыталась повлиять на него в пользу больной, делая это неловко, но чистосердечно.
- Знаете, дорогой Алексей Андреевич, - сказала по-русски госпожа Ратлеф-Кайлман, пока Цале устраивался напротив Анастасии, - я должна была назвать ваше имя больной! Она очень волновалась.
Волков был возмущен. Если госпоже Чайковской будут заранее подсказывать все ответы, как он сможет правильно решить этот вопрос?
- Да, ладно, - продолжала возбужденно балтийка,- я уверена, что она вас узнала. Она твердила: «Но я знала, знала его. Почему я забыла?» Она и говорить с вами вчера не стала потому, что не могла вспомнить ваше имя. Амнезия – это очень печально. Вы так не считаете?
Волков посмотрел на Анастасию, которая рассматривала фотографии, принесенные ей господином Цале.
- Что она сказала, спросил он, когда великая княжна что-то сказала по-немецки, по поводу фотографии великого князя Гессе.
- Она узнала всех, гордо ответила госпожа Ратлеф. Её дядя, его супруга, их дети.
- Слабое доказательство, - подумал про себя Волков, - Портреты великого князя Гессе, вероятно, очень часто публикуются в Германии.
Пока он не решился расспрашивать Анастасию, которая иногда посматривала на него уголком глаза.
- Но почему она не говорит по-русски? – спросил он госпожу Ратлеф-Кайлман. - Если уж она хочет выдать себя за дочь царя, то нужно, по крайней мере, говорить на её языке.
- Это амнезия. Поспрашивайте её и вы увидите. Когда она начинает вспоминать, то все, что она рассказывает – правда.
Госпожа фон Ратлеф приглушила голос. Внезапно Анастасия прервала её, оборвав на полуслове.
- Ich will das nicht mehr! – сказала она недовольно и агрессивно.
Торжествуя, переводчица обратилась к Волкову.
- Она только что сказала мне, что бесполезно вас убеждать. Она поняла все, о чем мы говорили. Она знает русский, но отказывается на нём говорить.
Находясь под впечатлением сказанного, Волков, через посредство госпожи Ратлеф, стал задавать больной вопросы. Анастасия дулась и молчала. А зачем ей ему отвечать? Разве она не поняла после всех перенесённых оскорблений, что семья, самые близкие родные, решительно отвергают её! Этот добрый и немножко смешной слуга не сможет ничего изменить! Однако, понемногу, вопросы Волкова пробудили в ней ностальгию. Она вступила в игру. Старый камердинер императрицы назвал имя слуги и она, не колеблясь, сказала:
- Да, этот человек прислуживал нам, моим сестрам и мне.
- Хорошо, - пробормотал Волков. - А вы помните матроса, который занимался Его Высочеством цесаревичем?
Анастасия улыбнулась.
- О, он был такой высокий, такой сильный. Мне кажется, его имя было… Нагорный. Да, Нагорный.
Волков остановился, удивление и надежда появились на его лице. Совершенно точно, уверенно! Возможно ли, что эта молодая женщина может быть княжной Анастасией…

- Действительно, очень жарко!
Анастасия, лежавшая на канапе в кабинете профессора Берга, рассеянно смотрела на капельки пота, покрывавшие лоб старого человека, сидящего рядом. Она чувствовала себя лёгкой, невесомой, как всегда, когда её лихорадило. Если бы только голова постоянно не болела и не эта жара, ей было бы, совсем хорошо.
Сегодня Волков пришел в третий раз45, чтобы встретиться с ней. И сегодня Анастасия должна быть сильной. Одно только присутствие этого человека переворачивает ей душу. Его лицо и сознание того, что он находился рядом с мамой, заставляет её вспоминать те счастливые времена. Он здесь именно потому, что обязан просить её все вспомнить. Боже мой, как он боится её оскорбить! А все эти вопросы! И это забытое счастье, которое так волнует, заставляя чувствовать, как ужасно настоящее. Болезни, нищета, отсутствие всяких прав.
Анастасия занервничала, вспомнив, что Волков и Гарриет фон Ратлеф снова начнут свои долгие разговоры на русском языке. Она готова заткнуть себе уши, только бы не слышать больше этот проклятый язык, язык убийц её родителей.
Нет, надо сконцентрироваться на чем-то другом, на морщинах Волкова, например. Волков очень забавный! Он весь седой, а кожа розовая и взгляд такой стеснительный. Он мечется между почтением к ней и недоумением. В нём нет ничего от волка. Всегда опрятный, вышколенный. Анастасия вдруг улыбнулась. Ей однажды все-таки удалось вывести его из себя, это случилось в Царском Селе. Однажды, идя на поводу у своих сестер, Анастасия сумела завладеть большими серебряными подносами, Которые, обычно, использовали на приёмах. Татьяна, Ольга, Мария и она превратили их в салазки и спускались на них с большой парадной лестницы Александровского дворца. Было так весело! Они так хохотали! А Волков был в шоке!
Госпожа фон Ратлеф, видя, что Анастасия отдохнула, начала переводить ей вопросы Волкова. Великая княжна больше не удивлялась, что её заставляют испытывать такие муки. Люди так глупы. Их поведение всегда непостижимо. Проще всего было бы просто признать её прямо сейчас, а воспоминания придут потом. Раньше она бунтовала, капризничала, но сегодня решила прекратить бороться, а просто отвечать.
- Кто такой Татищев?- перевела вопрос госпожа Ратлеф.
Анастасия молниеносно вспомнила маленькую белую бородку, которая украшала подбородок одного из самых преданных до последнего часа людей.
- Он был адъютантом моего отца в Сибири, - ответила она, не колеблясь.
Великая княжна уловила согласие в глазах Волкова. Старый человек достал из кармана портрет и протянул его ей. Анастасия с волнением смотрела на хорошо знакомые черты своей бабушки.
- Как бабушка себя чувствует? – спросила она, но тут что-то её удивило.
- Как странно, - воскликнула великая княжна, - она не в чёрном? Раньше она всегда носила траур.
Анастасия забыла про Волкова. Отрешившись от настоящего, она представила себе бабушку, совсем одну, там, в Копенгагене. Как она, должно быть, горюет о смерти моего маленького брата? Бабушка так любила Алексея! Он часто навещал её, даже, когда чувствовал себя плохо. Тогда его приносил к ней матрос. Но это был не Нагорный, о котором они с Волковым говорили вчера. Нет, это был другой. Как его звали? Анастасия повернулась к Волкову и прервала Гарриет фон Ратлеф, которая рассказывала ему что-то по-русски.
- Матросов, которые занимались моим братом, было двое.
Волков одобрительно кивнул. Анастасия очень четко вспомнила грубое лицо человека и мягкие движения его больших рук, когда он носил цесаревича.
- Его имя…- продолжала она. - О, это имя очень трудно выговорить. У меня не получается. Де… Де… Деревенко!
- Да, это так, - подтвердил Волков.
Воспоминания разом нахлынули на великую княжну.
- Сыновья Деревенко часто играли с моим братом. Я вспоминаю ещё кого-то с такой же фамилией. Это врач, подчинённый доктора Боткина46.
У Волкова на глазах появились слёзы. Все его сомнения мигом испарились. Но как он сообщит в Дании эту новость? Как сказать об этом Её Высочеству вдовствующей императрице?
- А вы помните Ольгу Александровну?
Анастасия счастливо рассмеялась.
- Да. Это моя тётя. Мама её очень любила. Она такая дружелюбная.
Хоть и не было больше необходимости опознавать больную, Волков продолжал задавать вопросы. Он хотел собрать как можно больше деталей, чтобы представить их по возвращении. Он начал разговор о жизни царской семьи в ссылке, в Сибири и спросил Анастасию, где она прятала свои драгоценности.
Вопрос поверг Анастасию в шок. Больше она не смеялась. Ужас Сибирского заточения обрушился на неё, как удар. Наморщив лоб, она нерешительно ответила.
- Они были зашиты в моих одеждах. В рубцах…
- А Свято-Ивановский монастырь?
В ушах Анастасии раздались возвышенные чистые звуки «Херувимской песни».
- Это монастырь в Тобольске. Его монахини часто приходили к нам, и мы пели вместе с ними: мама, сёстры и я.
Анастасия больше не могла выдерживать эту пытку. Она хотела бы вспомнить прошлое, но более отдалённое, более светлое. И почему Волков все спрашивает её? Теперь она будет его расспрашивать. Анастасия попросила госпожу Ратлеф спросить Волкова про комнату в Петергофе, в которой её мама царапала на стекле, одним из своих колец, дату, свои инициалы и инициалы царя.
Волков это помнил. Глаза его наполнились слезами, и он больше не скрывал волнения. В радостном восторге и полный уважения он схватил руку Анастасии, и покрыл её слезами и поцелуями.
Анастасия не выразила никаких чувств. Ей становилось всё хуже и хуже. Мигрень сверлила мозг, мешая сосредоточиться. Заметив, как она побледнела и как обострились черты её лица, Волков всё понял и удалился.
- Отныне всё будет хорошо,- уверял он, покидая комнату.
Но как только Волков вышел в коридор, то почувствовал невыносимый страх и тревогу. Он ведь только слуга, зависящий от милости датского двора. Какую ценность могут иметь его свидетельства для коронованных особ? Что будет, если он признается, что узнал Анастасию, а Романовы, или великий герцог Гессе назовут его лжецом?
Волков остался верен своей великой княжне. Его свидетельство произвело сильное впечатление на великих особ в Копенгагене. Через пятнадцать дней после его визита, в госпиталь Святой Марии были отправлены другие люди, приближённые в прошлом к Царскосельскому двору: профессор Пьер Жильяр, бывший преподаватель французского языка императорских детей и его жена. Пьер Жильяр, после выхода в свет в его книги о последних годах царствования Николая II47, сделался очень влиятельным человеком.

27 июля 1925 года Герлуф Цале, очень озабоченный, вошёл в комнату больной Анастасии. Великая княжна никак не реагировала на его появление. Она казалась одурманенной. Голова откинута на подушку, лицо покраснело от прилива крови, вызванного лихорадкой. Госпожа фон Ратлеф сидела рядом, положив на голову больной холодный компресс.
- Как она сегодня себя чувствует? – с беспокойством спросил министр Дании.
- Плохо, господин посол, - прошептала госпожа фон Ратлеф. - Я так волнуюсь! Температура не падает. Сегодня, как и вчера, 40 градусов.
- А операция?
Два дня назад, врачи госпиталя Святой Марии решили вскрыть нарыв, который разъедал локоть Анастасии.
- Она не принесла никакого улучшения. Бедная малышка так страдает, что со вчерашнего вечера я делаю ей уколы морфия. Видите, она даже не заметила вашего присутствия.
Герлуф Цале озабоченно провёл рукой по своей седой шевелюре.
- Она без сознания?
- Нет. Бред прошёл, но у неё нет сил, интересоваться окружающим.
- Какая жалость! Это плохо. Со мной приехали две персоны, очень желающие с ней побеседовать. Но, если у неё нет сил разговаривать, то они могли бы обсудить её физическое состояние.
Гарриет это заинтересовало.
- А они знали императорских детей до того, как разыгралась эта драма?
- Да, да. Будьте так любезны, приведите их. Они ждут внизу, на улице. Я останусь с малышкой. Но не спрашивайте у них имён. Если вы узнаете, кто они, опыт не получится. Приведите их, прошу вас.
Оставшись наедине с великой княжной, Цале пытался привлечь её внимание, но безуспешно. Она как будто бы поняла, что сейчас к ней придут посетители, но это всё. Цале нервничал. Было очень важно, чтобы эта встреча состоялась. Приехали учитель французского языка цесаревича и его жена Шура Теглева, бывшая горничная великих княжон. Он вышел в коридор навстречу невысокому лысому мужчине и женщине, с виду застенчивой и нерешительной.
- Больная ни на что не реагирует, сообщил он. Она не в состоянии вас узнать.
Жильяр отодвинул посла рукой.
- Отойдите, дайте пройти. Важно, чтобы мы её увидели. Её Высочество великая княжна Ольга Александровна48 настояла на нашей поездке. Мы должны дать ей ответ.
Пара вошла в комнату вслед за Гарриет фон Ратлеф. Балтийка тут же поспешила к Анастасии, поправила подушки и простыню.
- Посмотрите, кто к вам пришёл, - заговорила она притворно бодрым голосом, подражая медсёстрам. - Не хотите с ними поздороваться?
Анастасия, с усилием, протянула руку. Это не было знаком приветствия, скорее всего, сработал инстинкт, привычка, выработанная воспитанием. Но даже машинальный жест её руки был королевским. Цале, уголком глаза, заметил внезапное волнение Шуры Теглевой. Жильяр не проявил никакой реакции. Весь вид его говорил о том, что он испытывает неприязнь к женщине, лежащей перед ним. Он сел рядом с больной, разглядывая, её исхудавшее лицо и постукивая пальцами по коленке. Анастасия лежала, не проявляя никаких эмоций.
- Вы очень любите шоколад? – насмешливо спросил преподаватель.
Услышав это, Анастасия заволновалась. Шоколад? Почему этот иностранец говорит про шоколад? Он пришёл, чтобы посмеяться над ней? Видимо, он хорошо знает, что она обожает это лакомство. Но у неё нет денег, чтобы купить шоколад. Раньше у них всегда был шоколад, большие и круглые лепёшки, изготовленные специально для постных дней. Надо только спросить… Анастасия погрузилась в состояние мечтательности, спровоцированное уколом морфия, и потеряла всякий интерес к своим посетителям, оставаясь неподвижной. Она ощущала вкус какао, который вернулся к ней в её воспоминаниях, и вкус конфет с начинкой, изготовленных специально для императорского стола. Жильяр безуспешно задавал свои вопросы. Наконец, недовольный, он встал и покинул комнату. Цале поспешил за ним.
Супруга Жильяра осталась в комнате. Со слезами на глазах она всматривалась в исхудавшее лицо, на котором остались только кожа да кости. Затем она застенчиво обратилась к госпоже фон Ратлеф.
- Вы не могли бы показать мне её ноги?
Немного удивлённая странной просьбой, Гарриет откинула одеяло. Шура Теглёва наклонилась и внимательно посмотрела.
- Господи, у неё такая же деформация ног, совсем как у нашей бедной Анастасии, - восклицала она. - Посмотрите на её правую ногу, большой палец отогнут. Я помню, великая княжна всегда носила ортопедическую обувь.
В коридоре Цале спрашивал Жильяра.
- Ну, что вы думаете? Есть сходство?
- Никакого.
Он выглядел раздражённым, как будто что-то его неожиданно шокировало.
- Но сейчас я не могу ничего утверждать. В Тобольске Анастасия была значительно полнее, чем эта молодая женщина, скорее даже толстая.
- Это так, заметил Цале. Больная весит, едва ли больше, тридцати пяти
килограммов.
- Понимаете, при таком положении дел, я не могу делать какие-то выводы. Эта женщина очень слаба и плохо ухожена. Желательно, чтобы её здоровье улучшилось, тогда я смог бы что-то сказать. Нельзя ли перевезти её в госпиталь, где ей будет лучше?
Этот вопрос уже решён. Русский врач Руднев хочет прооперировать её и перевезти в санаторий Моммзен. Он надеется её спасти. Единственная проблема – деньги.
- О деньгах не беспокойтесь, я за этим прослежу. Сделайте всё, как можно лучше, и сообщите, когда она будет в состоянии принять меня. Я приеду и тогда выскажу своё мнение.
Герлуф Цале остался в каком-то недоумении. Он смотрел, как супруги покидают госпиталь: Пьер Жильяр был очень напряжён, Шура Теглёва рыдала.
- Как она её напоминает! Как будто это моя бедная малышка. Я так её любила.
- Странный человек, - пробормотал Цале, направляясь в комнату великой княжны. - Мне показалось, будто вид больной его шокировал, как будто ему нанесли личное оскорбление.


Когда я закончила рассказ, великий князь Николай какое-то время оставался в задумчивости. Он был так взволнован и потрясён, что я было подумала – мы выиграли.
- Видите, в каком я состоянии, - произнёс он, наконец, устраиваясь за своим столом. - Вы меня ошеломили.
Мне было странно видеть, как бывший главнокомандующий русской армии в войне 1914 года, один из самых значительных русских людей, здесь, в изгнании, самое влиятельное лицо семьи Романовых, может так непосредственно выражать свои эмоции.
- Вам просто необходимо встретиться с вдовствующей императрицей, - заявил Николай Николаевич. - Вы сумели растрогать меня и взволновать. Если с моей кузиной вы будете так же убедительны, я думаю, что она решится встретиться с больной.
- Ваше Высочество, обрадовалась я, помогите мне поскорее добиться аудиенции у Её Величества.
Великий князь посмотрел озабоченно на меня.
- Вы знаете, что императрица Мария Фёдоровна, неуклонно придерживается политики нейтралитета в вопросе о наследовании трона. Мне, кажется, будет очень сложно склонить её принять сторону лица, которое сможет свести на нет претензии великого князя Кирилла. В действительности, всё это очень серьёзно.
Я посмотрела на него удивлённая и растроганная доверием, которое он мне оказал.
- Но самое главное состоит в том, что известие о появлении Анастасии Николаевны, может убить императрицу. Она не хочет думать о трагедии, произошедшей в Екатеринбурге. Больше того, Её Высочество отказывается верить в смерть своего сына. Для неё Николай II по-прежнему жив! А появление Анастасии явится доказательством его смерти.
- Что же делать?
- Поговорите с князем Долгоруковым, секретарём императрицы. Я же, со своей стороны, постараюсь добыть все возможные доказательства того, что великой княжне действительно удалось выжить. Сегодня же попрошу генерала Кутепова начать поиски в Румынии. Постарайтесь встретиться с ним, это может оказаться полезным. Можете сослаться на меня.
Великий князь поднялся из-за стола.
- Я вас на минуту оставлю, хочу познакомить Вас с моей супругой. Расскажите ей то, что рассказали мне.
Я осталась одна в большом кабинете и решила всё обдумать. Быть представленной супруге Николая Николаевича! Глава Романовых не мог более ярко продемонстрировать мне свою заинтересованность этим делом. Но в то же время я была несколько разочарована. Я надеялась, что Николай Николаевич лично сам займётся решением этой проблемы, хоть и понимала, что это невозможно. Великий князь сделал максимум того, что было в его власти.
Глава Романовых вернулся очень скоро.
- Великая княжна ждёт вас, - я поняла, что он хочет приободрить меня.

13

- Боже мой, уже больше половины первого! Бросив взгляд на часы, я ускорила шаг и почти побежала, проклиная весь Париж. Казалось, что здесь расстояния удлиняются, чтобы развлечься, а я совершенно лишена чувства времени. Мне нужно было выйти на полчаса раньше! Наконец показалась большая красивая улица, значит это где-то здесь. Ещё десять номеров и я на месте. Надеюсь, что великий князь Александр не проникнется ко мне недобрым чувством за моё десятиминутное опоздание. Было бы обидно поставить под угрозу такую важную встречу. Запыхавшись, я бегом поднялась на два этажа, так как дожидаться лифта, не было времени.
Мой двоюродный брат Михаил фон Энден представил меня княгине Палей, вдове великого князя Павла. Княгиня пригласила меня к завтраку. Мы долго с ней говорили. На княгиню произвело большое впечатление моё пребывание в Оберсдорфе.
- Я попробую пригласить Александра Михайловича49, зятя нашего императора, предложила мне она, и вы сможете поговорить с ним о деле, которым так озабочены. Может быть, вам удастся пробудить в нём интерес к больной, хотя сейчас он настроен против неё.
Я с признательностью приняла приглашение и теперь рискую всё испортить своим опозданием!
Когда я, наконец, появилась у княгини Палей то, к моему большому смущению, увидела, что все приглашённые уже собрались в салоне. Кроме графини Царник, старшей дочери нашей хозяйки, рождённой в первом браке, и моего двоюродного брата Михаила фон Эндена. Все присутствующие гости принадлежали к семейству Романовых. Великий князь Александр главенствовал на этом приёме. Это был очень красивый мужчина, утончённый и элегантный, с шевелюрой седоватых волос. Казалось, что он уже перешагнул шестидесятилетний рубеж. Великий князь Александр крепко пожал мне руку, не проявив особой теплоты. Его старший сын Фёдор, стоявший сбоку от меня, был со своей женой, дочерью княгини Палей и великого князя Павла. Когда он приветствовал меня, то поразил своим ростом и какой-то воинственной красотой. А его сходство с Александром III было поразительным.
Мысленно, я пыталась установить родственные линии, которые связывали этих двух супругов. По линии отцов, каждый из них был правнуком Николая I. Мать Фёдора, Ксения, была сестрой нашего императора, племянницей великого князя Павла, а также немецкой кузиной своей невестки. Есть в чём запутаться. Я надеюсь, что эти единокровные браки не будут иметь роковых последствий.
После того, как княгиня Палей представила меня гостям, все отправились к столу. Я чувствовала себя неуверенно. Уже расстроенная своим опозданием, я совсем растерялась, когда заметила, что княгиня посадила меня напротив великого князя Александра и его сына. Пусть Небеса дадут мне возможность не говорить об Анастасии, пока я не верну себе уверенность и настроение!
- Кажется, вы живёте недалеко от Гренобля? – спросила меня графиня Марианна Царник.
Я вздохнула с облегчением, будет обычный банальный разговор. С увлечением, я начала описывать нашу колонию, объяснять, каким образом, благодаря организации бывших русских военных нам удаётся перевозить во Францию наших соотечественников.
- Вы ведь также связаны с русской эмиграцией Берлина через вашего дядю, не так ли? – спросила княгиня Палей, которая очень хотела повернуть нить разговора в сторону больной незнакомки.
Но великий князь Александр не хотел неожиданных тем в разговоре, он перехватил инициативу и начал расхваливать Баварию и её столицу. Каждую попытку нашей хозяйки сменить тему разговора он игнорировал, делая вид, что не понимает истинную причину нашей встречи. Это меня вполне устраивало, так как я предпочитала говорить с великим князем наедине. Я сыграла свою лучшую роль в умении вести разговоры на общие темы. Так продолжалось в течение всей трапезы.
Где-то в уголке своей памяти я хранила советы княгини Палей. Благодаря им, я знала, что великий князь Александр часто выходит из себя, когда ему говорят о госпоже Чайковской. Иногда он бывает даже неприятным, оказывая давление на своего собеседника. Я приготовилась сопротивляться всем видам запугивания, даже не боясь вызвать его негодование.
После кофе, молодёжь удалилась, а я осталась в салоне и достала все фотографии больной, которые имелись у меня. Даже если последняя дочь Николая II сильно изменилась, она всё же осталась Романовой. В ней можно разглядеть фамильные черты, особенно очертание лица, и я надеялась, что великий князь Александр сумеет это увидеть. Великий князь бросил мимолётный взгляд на фотографии, но не смог скрыть своего интереса. И всё же он оставался очень враждебным. Это было видно по его хмурому взгляду. Меньше всего ему хотелось слушать меня. Ободрённая тем, что я хотя бы не услышала грубых отказов, к которым была готова, я начала рассказывать о своём пребывании в Стиллхаузе. Великий князь слушал, не сводя с меня глаз. Я говорила об искренности Анастасии, о её неспособности к любой лжи. Никто, с момента её выхода из Дальдорфа – даже самые злейшие враги – никогда не считали её лгуньей.
На этом месте великий князь осторожно прервал меня.
- Мы никогда не считали, что персона, выдающая себя за мою племянницу, делает это ради каких-то меркантильных интересов, или играет роль. Это просто несчастная бедная женщина, которая искренне верит в то, что она дочь нашего императора. Кроме всего, хочу заметить, что моя семья всегда вела себя очень корректно в отношении госпожой Чайковской. Моя свояченица, великая княжна Ольга Александровна, специально приезжала на три дня из Копенгагена в Берлин, чтобы с ней встретиться.

В маленьком салоне посольства Дании50 женщина, лет сорока, с неяркими чертами лица заламывала в отчаянии руки, чувствуя себя очень скверно. Её мягкое лицо, отмеченное временем, в обрамлении волнистых светлых волос, выражало скорее доброту, чем достоинство.
- Почему Жильяр до сих пор не вернулся? - восклицала она. - Прошло уже более трёх часов с тех пор, как он уехал в санаторий Моммзен! Вчера его визит к госпоже Чайковской длился совсем недолго. Что он может там делать?
Герлуф Цале встал и облокотился на камин.
- Ваше Высочество, Жильяр не опоздает,- заверил он. - Не волнуйтесь.
Великая княжна Ольга Александровна обернулась к своему мужу, полковнику Куликовскому51, который стоял за креслом жены. Это был крупный, дородный мужчина, образец сурового военного.
- А зачем я вообще сюда приехала? - спросила. - Находясь в Копенгагене, я считала, что должна поехать в Берлин, а сейчас я уже жалею о принятом решении. Мама была настроена против моей поездки! Она очень волновалась. Боюсь, что она заболела.
- Нет, моя дорогая, - успокаивал её полковник. - Вы хорошо поступили. Ваша мать, Её Высочество императрица, отказывается признавать очевидное. Она не верит, что её сын убит в Екатеринбурге. Мы же знаем истинное положение вещей, и если кто-то выжил, вы имеете право судить об этом сами.
Куликовский наклонился к ней.
- Но вы не должны огорчаться из-за этой истории. Меня беспокоит ваше здоровье.
Великая княжна Ольга слегка оживилась.
- Я не могу оставаться спокойной, это невозможно. Всё, что рассказывает эта молодая женщина, просто невероятно. Она знает прозвище, которое я дала Анастасии, Швыбзик. Откуда она может это знать? Я сама забыла. Мне необходимо её увидеть. Я хочу всё знать. А если это она?
Чувство тревоги и нерешительности, исходившее от Ольги Александровны, ослабло. Великая княжна снова высоко держала голову, глаза блестели, руки сложены на подлокотниках.
- Ну же, расслабьтесь, - сказал полковник Куликовский с большой нежностью. - Скоро вы сможете нанести ей визит.
Цале заговорил, чтобы разрядить напряжение, возникшее в комнате.
- Ваше Высочество, я должен вас предупредить, что больная очень истощена. Её лицо стало совершенно худым. Вы должны иметь это в виду. С тех пор, как я с ней познакомился, она очень изменилась. Сейчас ей прописан морфий. Она стала спокойней, и почти весёлой. Несмотря на слабость, она все-таки может принимать посетителей52.
Привычным жестом Цале пригладил свои светло-пепельные волосы.
- Кстати, - добавил он, - вчера вечером она очень хорошо встретила Жильяра.
- Да, - произнесла великая княжна, - но, кажется, она его даже не узнала.
- Извините, - воскликнул Цале, - Жильяр вам не совсем точно всё рассказал. Я был там и видел, как она внимательно, с какой то жадностью смотрела на него. Она была очень взволнована и, казалось, что-то искала в своей памяти. Когда Жильяр спросил, знает ли она его, больная ответила, что черты лица ей хорошо знакомы, но имя она забыла. Когда Жильяр ушёл, и я остался наедине с ней, она сказала мне то, что не вызывает никаких сомнений.
- Да?
- Она нерешительно посмотрела на меня и сказала: «Он не мог быть преподавателем моего брата, но я не осмелилась это ему сказать. Он такой странный»53.
- Странный? – переспросил Куликовский. - Что она хотела этим сказать?
- Вы коснулись важной проблемы. Очень трудно понять больную. Её немецкий ужасен, неточен и не всегда верно выражает её мысли. Он совершенно не соответствует достоинству её поведения.
Ольга Александровна возмутилась.
- Волков сообщил мне, что она совершенно не говорит по-русски. В таком случае, эта женщина не может быть Анастасией!
Герлуф Цале отрицательно покачал головой.
- Я хочу передать вам слова профессора Руднева. Он всегда говорил с больной на русском, даже в периоды самой сильной лихорадки. Будучи под наркозом, госпожа Чайковская часто бредила. В бреду она говорила на чистом русском языке. На русском и ещё на английском, родном языке Её Величества императрицы Марии Фёдоровны.
В это время в маленький салон вошёл господин Жильяр. Он был одет в чёрное, что ещё больше подчёркивало мрачное выражение его лица.
- Эта женщина невыносима, закричал он, едва войдя. Она делает всё, чтобы вывести меня из терпения, чтобы настроить меня против себя самой. Если она хочет, чтобы её признали, она должна быть более дипломатичной.
- Вы тоже попытайтесь её понять, заметил Герлуф Цале. Ей и в голову не приходило, что могут возникнуть сомнения в её личности. Эта мысль кажется ей невероятной. Она же не хочет ничего доказывать и ведёт себя соответственно.
- Ну же, господин Жильяр, рассказывайте скорее и поподробнее, как прошла ваша встреча, - горя нетерпением попросила великая княжна Ольга.
Жильяр сел. Ему нравилась эта роль, роль близкого друга сестры царя.
- Хорошо! У меня создалось неопределённое впечатление. Когда я зашёл в комнату, она была очень возбуждена и закричала: «Что вы сделали с вашей бородой»? Теперь нет сомнений, она знает, кем я был. Но, возможно, ей обо мне рассказала госпожа Ратлеф. Тогда я объяснил, что сбрил бороду, чтобы меня не нашли большевики. Ответ её удовлетворил, и она потеряла ко мне интерес. Я действительно не понимаю! Она должна была говорить, рассказывать свои воспоминания. Ничего! Молчание!
- И что вы сделали? - спросил Куликовский.
- В конце концов, я попросил её, самым любезным тоном, поговорить со мной, рассказать, что она помнит из своего прошлого. Как только я её не уговаривал! Представляете, она смотрела на меня с оскорблённым видом и гневно сказала: «Я не знаю ничего такого, о чём могла бы с вами говорить». Тут я потерял терпение, и стал смеяться над её ослабевшей памятью. Я надеялся задеть её самолюбие, чтобы заставит говорить. Она вытянулась на своей кровати и стала кричать: «Вы пытались меня убить! И после этого хотите, чтобы я что-то вспомнила»! Она вышла из себя, а я был взбешён. Потом больная уткнулась в подушку, и я ушёл54.
- И это всё? – cпросила разочарованно Ольга Александровна.
- Она ещё спросила, придёт ли Шура её навестить.
- Значит, она знает о существовании Шуры. Это очень важно, - заметила великая княжна.
- Кто-то, из близких ко двору, подсказал ей это имя. Например, госпожа Ратлеф, - огрызнулся Жильяр.
В разговор вмешался Герлуф Цале.
- Нет, я могу подтвердить, что больная вспомнила Шуру сама. Она услышала это имя от одного из ребят, игравших под окнами госпиталя, и сказала: «Когда-то нами занималась Шура. Я хочу её видеть». Когда Гарриет фон Ратлеф – Кайлман рассказывала про этот случай, она вообще не знала об этой Шуре, так как просила меня разыскать её для опознания больной.
Ольга Александровна резко поднялась.
- Я должна увидеть эту женщину. Я хочу видеть её прямо сейчас. Столько волнующих фактов!
Она повернулась к Герлуфу Цале.
- Ваше превосходительство, - попросила она, - организуйте мне посещение больной сегодня после полудня. Главное, не предупреждайте больную о моём приходе, а так же никого в госпитале. Я хочу, чтобы моё посещение было сюрпризом.

Жильяр без бороды! Анастасия была несколько шокирована. Этот голый подбородок Жильяра её смущал так, будто бы он что-то отнял у её детства. Великая княжна отдыхала на своей кровати, глаза были полузакрыты. Она сравнивала бывшее и новое лицо преподавателя. В дверь постучали. При виде посетительницы, которую сопровождал Цале, Анастасия вздрогнула и зарделась от счастья. Радость преобразила её лицо. Тётя Ольга, её тётя Ольга здесь, перед ней, с таким добрым выражением лица и спокойным взглядом. И держится она совсем не враждебно, не так, как тётя Ирэн. Нет, она улыбнулась ей и протянула руку. Откуда она появилась? Конечно, из Копенгагена. Значит, кошмар закончился! Наконец, она будет жить с теми, кого любит.
- Как себя чувствует бабушка? - просила Анастасия. - Как выдержало её сердце столько переживаний?
- Бабушка хорошо, - ответила Ольга по-русски.
Анастасия счастливо улыбнулась. Она суетилась, усадила свою гостью, представила ей своего кота, отвечала на вопросы о своём здоровье, говоря всё время на немецком. Она не владела собой, она ликовала. Ликовала до такой степени, что не подумала назвать свою тётю по имени.
В конце дня Ольга Александровна её покинула, оставив Анастасию в состоянии эйфории. Вспомнив привычки своего  детства, она мысленно брала руки своей тёти и целовала их с любовью и уважением. Когда Гарриет фон Ратлеф-Кайлман вернулась, проводив великую княжну, то заметила, что Анастасия очень возбуждена, щёки её раскраснелись.
- Как, вы уже вернулись?
- Разве нужно много времени, чтобы дойти до двери?
Анастасия чуть не подпрыгнула на своей кровати.
- Вы демократка! – сказала она с ужасом. - Вы пренебрегаете обычаями. Моя тётя имеет право на то, чтобы её проводили до улицы.
Весь вечер она была в отчаянии при мысли о том, что великая княжна Ольга обиделась на нанесённое ей оскорбление и больше не вернётся. Наконец, Гарриет удалось её успокоить, но среди ночи Анастасия снова позвала её, она вся горела.
- Скажите мне, скажите, это действительно произошло? Это не сон? Правда, что всё закончилось? Приходила моя тётя! Я скоро поеду к бабушке? Я больше могу не бояться, что меня выбросят на улицу.
Великая княжна так и не смогла больше уснуть. На другой день в половине девятого пришла Ольга. В течение нескольких часов Анастасия ждала её с всё возрастающей тревогой. При виде входящей посетительницы лицо её прояснилось, и сразу же она засыпала Ольгу вопросами. Как она себя чувствует? По-прежнему ли нежен с ней её муж, полковник Куликовский? Сколько у них сейчас детей55?
Ольга Александровна достала фотографии двух своих сыновей. Анастасия внимательно рассматривала их, ей хотелось знать всё: что они едят, чем они занимаются, что говорят.
- А твой ребёнок? Где он? - спросила неожиданно Ольга.
Анастасия покраснела до корней волос. Ей было так стыдно! Как могла она объяснить тёте, что её ребёнок появился на свет не в результате ошибки, а потому, что она была больна, очень слаба и не сумела защитить себя. Она никогда не любила сына, в то время, как Ольга безгранично любит своих детей.

В тот же день, после полудня, Ольга вернулась и не одна. С ней пришла Шура Теглева, не сумевшая скрыть своего волнения.
- Как Вы поживаете? - спросила она у больной.
Анастасия не могла отвести глаз от её лица.
- Ну, что же, ты не познакомишь нас?- Весело спросила Ольга Александровна. Ты знаешь, кто это?
Глаза Анастасии заблестели. Она была слишком взволнована, чтобы говорить.
- Это Шура!- Наконец произнесла она, почти крича от радости.
Ольга Александровна захлопала в ладоши.
- Прекрасно! А теперь мы будем говорить по-русски. Шура не знает немецкого.
Анастасия сделала вид, что не слышит. Она достала флакон с одеколоном и вылила содержимое в ладони Шуры. Супруга Жильяра сначала начала смеяться, а потом заплакала. Этот, такой привычный поступок Анастасии, навеял столько воспоминаний о жизни в Царском Селе.
Оставив фон Ратлеф – Кайлман играть роль переводчика, Ольга увела Цале на балкон.
- Хочу сказать, что я ничего не могу сделать для нашей малышки. Я совершенно бедна56. Будь у меня деньги, я бы всё сделала для неё.
Она собиралась продолжить, но крик негодования заставил её вернуться в комнату. Разъярённая Анастасия обращалась к Шуре.
- Как! Вы находитесь в Берлине уже три дня! И вы не сумели за это время меня навестить?
- Но я же замужем.
- Замужем? - спросила растерянная Анастасия.
- Да. Угадайте, кто мой муж.
- Ну, я не знаю.
- Я супруга Пьера Жильяра.
Изумлённая Анастасия округлила глаза и только испустила один звук.
- Пфф…
Её мимика была так забавна, что все начали хохотать. Великая княжна смутилась.
– Я не хотела быть невежливой, - извинилась она. - Но, Шура замужем! За Жильяром! Не могу себе этого представить.
День 29 октября 1925 года закончился ещё большим воодушевлением. Анастасия, уверенная, что все испытания закончились, болтала обо всём без разбора. Она воспомнила и рассказала о своём счастливом детстве столько, сколько госпожа фон Ратлеф не слышала за всё время, что заботилась о ней. Муж Ольги Александровны, полковник Куликовский, и Пьер Жильяр присоединились к своим супругам. Все они находились в некотором возбуждении. Перед тем, как уйти, один из них, Пьер Жильяр, подошёл к профессору Рудневу.
- Что вы можете сказать о здоровье Её Императорского Высочества?
- О каком Императорском Высочестве вы говорите?
- О больной, которая находится в этой комнате.
- А, вы говорите о госпоже Чайковской. Я не могу вам обещать, что она поправится.

- Я должен заметить, что это очень ловкая женщина, заявил великий князь Александр Михайлович. В течение первых двух дней ей удалось обмануть своих посетителей. К счастью, Куликовский и Жильяр видели её насквозь. Они разыскали одну русскую женщину, как мне помнится, некую госпожу Швабе, которая заботилась о госпоже Чайковской в Берлине. Благодаря ей, мы узнали, откуда больная почерпнула свои исключительные знания о Царском Селе и императорской семье. В распоряжении самозванки были книги на эту тему. Кроме того, в течение двух лет русские эмигранты, живущие в Берлине, бывали у неё и делились своими воспоминаниями, надеясь вывести её из состояния амнезии57.
- Но, госпожа Чайковская не симулянтка! Я жила с ней. Она забывала всё, что случалось с ней изо дня на день.
Александр Михайлович смерил меня презрительным взглядом.
- Я ни в чём вас не упрекаю. Вы ещё очень молоды, а энтузиазм вас ослепил58. Но вы оказались перед ловкой комедианткой, которой удалось обмануть лучших медиков. Она не желала вам зла, уверяя в своей искренности, просто выманила у вас сведения, которыми вы располагали, о детстве моей дорогой племянницы.
Мне больше нечего было сказать. Испытывая в душе невероятную боль, я встала, чтобы попрощаться. Великий князь в миг сделался очень любезным.
- Знаете, - сказал он восторженно, - это вы напоминаете мне моих бедных племянниц, а не та бедная больная!
Как бы, не льстило моему самолюбию это сравнение с великими княжнами, я оставалась в состоянии оцепенения. Как мог Романов говорить такие слова? Должна ли я понимать это так, что великий князь мог признать свою племянницу только в том случае, если бы она не была нищей, не болела туберкулёзом и не страдала амнезией.

Два дня спустя я вернулась в замок Оржер и пыталась подвести итог моей поездки в Париж. С наивностью молодости, я надеялась, что достаточно сказать: «Это Анастасия», - как мне сразу все поверят. Среди всего проделанного мною, какие факты я могу назвать положительными?
Благодаря помощи великого князя Николая Николаевича я встретилась с генералом Кутеповым, главой РОВС, который координировал всю сеть российских военизированных организаций эмиграции. Он также занимался заброской агентов в Россию и руководил всеми группами. Генерал обещал мне провести расследование, и если Анастасия оставила какие-то следы, в период своего долгого путешествия из Екатеринбурга в Бухарест, я могу быть уверена, что он их найдёт.
Я получила новости из Берлина от своего дяди Сергея Боткина. Он слышал много откликов на мою поездку в Париж и сообщил, что мне удалось заинтересовать случаем Анастасии большое количество людей, в числе которых графиня Шувалова, Шебеко, бывший царский посол в Вене, графиня Бенкендорф. Датский принц Аксель обещал Цале сделать всё, чтобы убедить свою кузину Ольгу Александровну, сестру Николая II, встретиться с больной. Особенно большое впечатление на меня произвело известие о том, что занятая мною позиция в защиту Анастасии и серия моих парижских визитов, изменили ситуацию. Цале известил меня о том, что великая княжна Ольга и вдовствующая императрица были завалены тысячами писем, пришедших от русских эмигрантов, с просьбами признать Анастасию. Рано или поздно, но семье Романовых придётся занять какую-то позицию. Великий князь Кирилл, объявивший себя преемником царя, хорошо это понял, поскольку очень вежливо отвечал на письма брата и просил его сделать всё, чтобы пролить свет на это событие.
Пока я ездила в Париж, Андрей Владимирович добился многого в своих поисках. Я рассталась с человеком настроенным нейтрально, не желающим ни о чём говорить, не имея доказательств, а встретила единомышленника, убеждённого в идентичности великой княжны. В своём последнем послании он писал, что «убеждён, как никогда в том, что больная, это Анастасия».
Что же касается доказательств, которые ему удалось собрать до настоящего времени, то они, к сожалению, очень неопределённы.
«Я пришёл к заключению, что это дело далеко от завершения и мои первые попытки разобраться в нём дали неожиданные результаты. Это всего лишь хрупкие нити, но они могут привести к новым открытиям».
Какие открытия? Помоги ему, Господи, закончить всё как можно быстрее. Теперь всё зависит от расследования великого князя Андрея. Если ему удастся собрать убедительные доказательства, то это даст возможность противостоять оппозиции, которую возглавляет великий герцог Эрнст - Людвиг фон Гессен. У Анастасии появится шанс увидеть, что семья поверила в её спасение. Но действовать надо с большой осторожностью, так как малейший скандал может всё разрушить. Это дело не может быть вынесено на широкую публику. Романовы никогда не уступят той, которая отныне в их глазах будет выглядеть мошенницей и шантажисткой.

Примечания ко второй части:

6.
1. Несмотря на каждодневные упражнения, локоть руки великой княжны плохо сгибался, и она должна была, к своему большому унижению, в разных жизненных ситуациях пользоваться чьей-либо помощью.
2. Супруга Александра III, императрица Мария Фёдоровна (1847-1928), урождённая принцесса Дании Дагмар, была дочерью Христиана IX и Луизы, принцессы Гессе. Чудом, избежав расстрела, она уединённо жила в Копенгагене на вилле Гвидор.
3. 18 июля 1918 года, в следующую ночь после смерти Николая II, в  Алапаевске были убиты великий князь Сергей Михайлович, великая княжна Елизавета и четыре кузена Николая II, (трое сыновей Константина Александровича и сын Павла Александровича).
4. Показания Теи Малиновской, супруги Кемнитца, были получены в результате нескольких попыток. Преуспел в этом американский адвокат Анастасии Эдвард Фаллоу.
5. Анастасия находилась в Дальдорфе с 30 марта 1920 года по 30 марта 1922 года.

7.
6. Владимир Андреевич (1903 - 1974) имел фамилию Романовский, а не Романов, как незаконнорожденный, поскольку родился до свадьбы родителей. Титул граф Красинский достался ему от матери. Позднее Владимиру удалось добиться от своего дяди Кирилла права называться Романовым и титула великого князя.
7. Николай Соколов «Enqu;te judiciaire sur l”assassinat de la famille imperiale russe», Payot, 1924 год.
8. Во время заболевания краснухой императорские дети были острижены наголо. В ожидании, когда волосы достаточно подрастут, чтобы можно было уложить их в шиньон, девочки носили парики или шерстяные шапочки.
9. Этот рассказ сделан на основании показаний Клары Пойтерт от 10 июня 1922 года.
10. Рапорт капитана Николая фон Швабе от 10 июня 1922 года.
11. Ирена фон Гессен (1866-1953), старшая сестра великого герцога Эрнста Людвига фон Гессена, была замужем за Генрихом Прусским и имела двух сыновей, Вальдемара ( 1889-1945) и Сигизмунда (1896-1980).
12. Изе фон Буксговден не позволили жить ни в «Доме свободы», где были размещены царь и его семья, ни в доме, который стоял напротив, где я жила с моим отцом и братом. Она должна была жить в городе и редко имела случай видеть заключённых.
13. Самый молодой брат Николая, Михаил Александрович, был убит во время революции. От брака с Натальей Шереметьевой он имел сына Георгия, рождённого в 1910 году, который не имел никаких прав на наследство, так как его мать была не королевских кровей.
14. Владимир Александрович (1847-1909) был женат на Марии фон Мекленбур - Шверин (1854-1920) и имел троих детей: Кирилл (1876-1938), Борис (1877-1943) и Андрей (1879-1956).
15. Николай Николаевич был племянником Александра II и кузеном Александра III. Его матерью была урождённая графиня Ольденбургская.

8.
16. Украинские казаки, которых обессмертил Гоголь в своём произведении «Тарас Бульба». Предки моего мужа были запорожскими казаками.
17. Только благодаря энергии и душевной силе воли, он сумел организовать плацдармы, где союзники смогли перегруппировать свои войска. В результате чего, ни один солдат не был разоружён.
18. Смотреть сообщение доктора Шиллера о состоянии здоровья Анастасии в 1923 году.
19. Показания Енике в Гамбурге от 27 февраля 1926 года.
20. Показания Зинаиды Толстой от 3 мая 1929 года.

9.
21. На Генеральной Ассамблее Донских казаков новым Предводителем казачества был избран атаман Краснов. Краснов сменил на этом посту атамана Каледина, который, обладая опытом и несгибаемой уверенностью, в 1918 году не смог остановить продвижение большевиков и покончил жизнь самоубийством.
22. По причине  несогласия с основной стратегией генерала Деникина.
23.Большое влияние на романы Краснова оказал Иосиф Кессель. Особенно это чувствуется в первых произведениях.
24. Наундорф – немецкий часовщик, выдававший себя за Людвига XVII.
25. Великая княжна отсутствовала три дня, в течение которых никто не знал, куда она ушла. Инженер Енике, один из первых посетителей Дальдорфа, встретил её, когда она бродила по Шуманнштрассе, недалеко от жилища Клары Пойтерт. На ней была одежда, которую никто никогда не видел. Выглядела Анастасия больной и растерянной. Она отказалась возвращаться в дом фон Кляйста, где, как она сказала, мучили её. Еники приняли её к себе.
26. Собственность Николая II в Польше, где он любил охотиться.
27. 21 сентября 1924 года барон фон Кляйст получил следующее письмо, пришедшее из канцелярии принца Генриха Прусского: «Её королевское высочество просила меня сообщить вам, а также вашей жене то, в чём она совершенно уверена – госпожа Чайковская не является великой княжной Анастасией, ни какой-либо другой царской дочерью».
28. Во время своих показаний в Гамбурге 16 сентября 1958 года Элеонора фон Оерцен сообщила, что Ирена Прусская просила Анастасию поехать с ней в Хеммельмарк.

10.
29. Серебряное украшение, покрывавшее русские иконы, начиная с конца XIX века, оставляло открытыми только лицо и руки.
30. Рассказ об условиях жизни Анастасии в течение этих тяжёлых лет, сделан на основании того, что мне рассказала сама Анастасия. Он также дополнен показаниями баронессы фон Кляйст, записанными Фаллоу, и показаниями её дочери Герды, сделанными в Гамбурге. Кроме этого, я использовала книгу Крюга фон Нидда, «Anastasia».

11.
31. Выдержки из донесения советника полиции Обста правительственному советнику Герке от 26 марта 1926 года. Цитата взята из книги Крюга фон Нидда, «Anastasia».
32. Сын Кайзера Вильгельма II.
33. Цецилия Гогенцоллер (1886-1954), урождённая графиня Мекленбург, по линии матери была племянницей Александра Михайловича (супруга Ксении, сестры Николая II), и правнучкой Николая I. Её отец Фридрих Франц III (1851-1897) был великим герцогом фон Мекленбург – Шверин. Его сын Людовик – Фердинант являлся главой дома Гогенцоллеров.
34. Дочь Михаила Николаевича ( 1832-1909), младшего брата Александра II, и Цецилии, принцессы Баденской.
35. Показание Цецилии Прусской в Гамбурге, 2 октября 1953 года. Цитата взята из книги Питера Курта «Anastasia, the laif of Anna Anderson», cтр. 64.
36. Этот факт взят из письма Цецилии своему брату Фридриху – Францу IV, от 1 июля 1925 года, процитирован судьями Гамбургского трибунала в их приговоре.
37. В Дальдорфе у Анастасии были удалены передние зубы, что её уродовало. Она наивно верила в то, что это собьёт с толку большевиков, которые, якобы, её ищут. Враги же утверждали, что она сделала это затем, чтобы симулировать раны от удара прикладом в доме Ипатьева. Зубной врач императорской семьи, доктор Кострицкий, получил от великого герцога Гессе муляж челюсти госпожи Чайковской, и заявил, что она совсем не соответствует, насколько он помнит, челюсти его бывшей пациентки. (Пьер Жильяр, «la Fosse Anastasia».) Свидетельство, сделанное по памяти, может быть ложным.
38. Эмми Смит дала показания в Гамбурге 18 декабря 1965 года.
39. Описание этих праздников, проводимых в дни рождения, можно найти в Мемуарах генерала Спиридовича.
40. Анна Вырубова, а не Аня, как ошибочно перевела Гарриет фон Ратлеф, к этому времени уже опубликовала свои мемуары: «Memories of the Russian Cour», New York, Macmillan, 1923.
41. Гарденберг воспользовался ошибкой в орфографии. Князья Leuchtenberg (Лейхтенбергские) были в близких отношениях с императорской семьёй, и князь Георгий, несколькими годами позже, даже принимал Анастасию.

12.
42. Николай Николаевич был внуком Николая I, сыном Николая Николаевича и Александры, герцогини Ольденбургской. Также он был кузеном Александра III. Следуя русским, обычаям Николай II называл его «мой дядя».
43.Герцогиня Брауншвейг.
44. Показания доктора Берга, полученные Фаллоу 10 мая 1929 года.
45. 6 июля 1925 года.
46. Доктор Деревенко был специально приставлен к молодому царевичу по приказу его отца.
47. Пьер Жильяр: «Le Tragique Destin de Nicolas II et de sa famille, treize ann;es a la cour de Russie», Payot,1921.
48. Письмо Ольги Александровны Шуре Теглёвой. Цитируется по книге Крюга фон Нидда, стр. 189. «Мы просим Вас, не теряя ни дня, поехать с господином Жильяром в Берлин, чтобы встретиться с этой несчастной. Ах если это действительно малышка! Это известно только одному богу! Было бы большой ошибкой, если она одна, несчастная, и если всё это правда…».
Р.S. Если это действительно она, телеграфируйте мне. Я присоединюсь к вам в Берлине».
Ольга Александровна приезжала встретиться с Анастасией после второго визита Жильяра. Его отношение к больной тогда должно быть было доброжелательным, что противоречит заявлениям учителя французского языка в его книге «Fausse Anastasia».

13.
49. Великий князь Александр Михайлович (1866 – 1933 ) сын Михаила Николаевича (1832 – 1909 ), брата Александра II, и Цецилии Баденской.Он был женат на великой княжне Ксении Александровне ( 1876 – 1960 ), сестре Николая II.
50. 28 октября 1925 года.
51. Великая княжна Ольга Александровна в первом браке была замужем за Пьером Ольденбургским (1868 – 1924) и развелась с ним, чтобы выйти замуж за адьютанта своего мужа, полковника Куликовского (1881 – 1958).
52. Летом 1925 года Анастасия была перевезена в санаторий Моммзен, где работал выдающийся русский хирург Руднев, который успешно её прооперировал. Излечение шло медленно, так как она была очень слаба, но всё же ей удалось вернуть своё прежнее остроумие.
53. В тот период, когда Жильяр преподавал императорским детям французский язык, он носил бороду. Молоденькая ученица обращала мало внимания на внешность своего преподавателя, но отсутствие бороды явилось достаточным стимулятором, чтобы пробудить память Анастасии.
54. Рассказ об этом визите основан на мемуарах Гарриет фон Ратлеф и книге Жильяра «La Fausse Anastasia».
55. Тихон и Юрий, сыновья Ольги, родились соответственно в 1917 и 1919 годах.
56. Во время революции великая княжна Ольга была разорена. При помощи Питера Барка, бывшего царского министра финансов, который представлял её интересы, она пыталась найти хоть что-то из сокровищ своего брата, но безуспешно, и вынуждена была жить на пенсию, которую ей платили её английские и датские родственники.
57. 22 декабря 1926 года, спустя год после своего визита, Ольга, в письме к своей невестке, Ирене Прусской, так описывала эти события: «В те четыре дня, что мы провели в Берлине, господин Жильяр и мой муж встречались с русскими, у которых (она) иногда жила и они рассказали нам множество фактов, которые имеют большое значение. Например: прозвище «швибз» она узнала от офицера, с которым я встречалась в Крыму, который позднее появился в Берлине». (Великая княжна Ольга намекала на капитана Булыгина.) Цитируется по книге Алана Деко «L’enigme Anastasia», cтр. 127.
58. Пьер Жильяр так писал обо мне: «Я достаточно хорошо знаю госпожу Боткину, чтобы не сомневаться в её искренности, но я также знаю её экзальтированный характер и думаю, что она была неосторожна в общении с госпожой Чайковской. Она старалась, искренне убеждённая, помочь «ослабленной памяти» больной… Между тем, через своего отца, она знала множество мелких деталей, касающихся императорской семьи». Алан Деко «L’enigme Anastasia», стр. 136.