Чум. Или о происхождении волков

Чум. Или о происхождении волков.

Послушайте. Прошу вас, забудьте обо всём, что есть вокруг – о свете электрической лампы, мерцании экрана, шуме за окном. Даже о стуке часов – забудьте.

Просто послушайте. Станьте самим слухом. Послушайте внутрь себя, в самое центросплетение узлов, образующих мозг…

Слышите?.. Вы слышите?... Это не пустой гул, это не шум в ушах, это поёт Северная Пурга. Так гудит кровь в протоках наших жил, так шумит любой предмет – вы только приложите его к уху и – слушайте, слушайте, СЛУШАЙТЕ…

Слушайте, слушайте, слушайте пургу, слейтесь с этим гулом, почувствуйте могучий холод, острый стук ледяных крупинок о лицо, силу ветра, сбивающую с ног… Слушайте голос пурги, слушайте, слушайте…

Так гудит Северное море под панцирем льда, так свистит стрела охотника, выпущенная в ускользающего тюленя, так гудит космос, приютивший нас…

Слышите?..

А теперь, когда вы услышали, когда поток ваших мыслей, импульсы вашего сознания слились с непрерывным, всепронзающим гулом – теперь перенесёмся вместе туда, откуда идёт этот гул – на самый Север, в сердце снегов, туда, где свистит пурга. Не опасайтесь ничего – это лишь полёт вашей мысли, ничего не случится… отпустите себя туда, где вы ещё не были… для нашего путешествия нужно расслабить глаза, или даже закрыть их, только слушать… А прежде, чем вы закроете глаза, чтобы перенестись из окружающей реальности туда, в север, я попрошу – пусть песня Пурги сопровождает вас на протяжении всего нашего рассказа, пусть пурга всё время поёт песню севера вашим ушам.

А теперь – закройте глаза… станьте слухом… глаза достаточно закрыть лишь на миг, всё, что нужно – почувствовать всей вашей кожей, каждым волоском, каждой порой всеобъемлющий, не знающий себе равных, непреклонный в своём величии холод севера, и когда вы откроете глаза – вы окажетесь уже там… Итак, закройте глаза, станьте частью леденящего ветра, слейтесь с песнью вихря… и откройте глаза, чтобы увидеть перед собой картину бескрайних льдов… Открывайте глаза… Чу…

Я смотрю вместе с вами на белоснежные просторы, я слушаю с вами песню только что родившегося Ветра, который окутывает весь мир – да, он рождается здесь…

Но – о чудо! - и в этой колыбели холода, ветра, снега и льдов ютится жизнь, хрупкая, но почему-то оставленная, несмотря на свою младенческую беззащитность, жить могучим севером… видимо, даже север не может без тепла… Видите – вдали, среди блеска и искр льда, курится чум. По скрипящему снегу, неслышными шагами – да-да, поступью кошки – подойдём, и осторожно, чтобы не помешать, не нарушить установленный веками порядок, войдём незамеченными, словно тень, и сядем поодаль от подбрасывающего вверх маленькие любознательные язычки огня. И будем слушать.

В чуме тепло, воздух наполнен красновато-тусклым светом и запахом горящего тюленьего жира… сам северный воздух будто залетел сюда погреться перед долгими странствованиями по необъятным ледяным просторам…
Молодой, охотник, в котором угадывается смелость и сила крепкого оленя, спит у другого края чума после удачной охоты, переваривая сытное мясо, и похоже, даже не видя снов. Его широкоскулая жена задремала, кивнув черноволосой головой, задремала сидя, держа на коленях недошитое меховое одеяние, выронив из рук крупную иглу с продетой в неё мутной нитью из жил животных. И совсем рядом с нами, увлечённо, не замечая того, что мы с вами присели на те же шкуры, на которых разместился и он, мальчуган с чёрными, как уголь, раскосыми и живыми, как у зверька, только необычайно смышлёными, глазами, теребит за рукав застывшего, словно древний идол, старика, и всё задаёт, задаёт вопросы на своём гортанно-гыркающем языке, который почему-то сделался нам понятным…: «Деда, деда, а откуда берётся ветер? А откуда – снег? А что длиннее – ночь или день? Я никак не могу сосчитать, брался уже два раза… А я, когда вырасту, стану сильным охотником? А правда, что первый лук и первые стрелы обронил сын бога, который закрывал покрывалом ночи небо, и ослушался – посмотрел на полярную звезду и был ослеплён?».

Старик как будто дремлет – настолько старость избороздила морщинами его веки, что не понятно – спит ли он или просто думает о чём-то, что начинают видеть только старики перед самой чертой да ещё продолжают помнить младенцы, сосущие пальчик в колыбелях…

Мысль старца уже не интересуется картинами недавнего, а носит луч его сознания в чём-то давно минувшем, непреходяшем, иногда кажется - вечном. И только картины этой вечности, да нежность к молодому огоньку в сердце правнука кормят старца, наполняя его сердце, готовящееся к покою, жизнью. Мерцающий свет огня оставляет на его морщинистом лице длинные, как от горных хребтов, тени.

Мальчик всё тянет деда, словно находящегося где-то далеко-далеко от границ собственного тела, за рукав: «Дед, а деда, а откуда пришли волки, и почему они готовы съесть каждого человека, который пройдёт рядом с их тропой?».

Старик медленно приподнял голову, хотел было что-то сказать, но почему-то не дал свободы словам,  и лишь после раздумья, во время которого мальчик замер, как всегда он замирает, когда прадед начинает говорить, лишь после раздумья, многозначительно моргнув испещрёнными лучами морщин, не открывающимися, веками, сказал голосом, в котором слился бесконечный полёт ветра и голос северных инструментов, поющих в умелых руках:

- Ойаго, Ойаго, это до-о-олгая история… (старик кашлянул – долго молчал). Твои глаза закроет сон, пока я расскажу до её середины…

- Расскажи, деда, расскажи!!! – мальчик тряс старика за рукав одёжи из шкуры оленя, так просил и тянул, что подвыдернул из-под широкого пояса, которому неизвестно сколько лет, полы одежды старца. – Расскажи, расскажиии – на этом «иии» у мальчика умильно мелькнуло во рту место для нового растущего зубика.

Старик помедлил минуту, никак будто не реагируя на ручонки, тянувшие его то за рукав, то за ворот… Пошамкал ртом, поводил под веками невидящими глазами, для которых были доступны только воспоминания, и то ли попросил свои мысли вернуться из дальних странствий, то ли наоборот – отправил их, как стаю перелётных птиц, в самые удалённые уголки света.

Дед поворошил огонь крупной костью, находя место, где горел огонь по идущему от огня теплу – глаза не видели, кашлянул снова, похоже больше соблюдая какой-то свой ритуал рассказчика, и начал говорить:

- Положи голову мне на колени маленький, любознательный Ойаго, иначе твоя щекочущая живость – старик хмыкнул, улыбнувшись морщинистым ртом - не даст тебе услышать меня… вот так, клади голову мне на колени – старик положил шуршащую, как пергамент, полупрозрачную до самых косточек, руку на голову малыша. - Теперь слушай…
Дело было давно… Когда моря были другими, когда деды дедов моих отцов ещё не родились. Только северная пурга всё также гудела за чумами – старик извлёк из своей гортани песнь, точ-в-точь повторяющую звук северного бурана, мчащего колючие, секущие облака льда и снега – да охотники та же крепко спали после хорошей добычи.
В те далёки времена волков с их клыками-кинжалами ещё не было, и человек мог свободно ходить по тундре и не бояться – не было у человека врагов.
Зато был у человека друг, которого подарила ему тундра – собака. С ней человек охотился, с ней делил добычу, она охраняла его дом, и ничего не просила взамен.

- Дальше, деда, дальше!

- Наберись терпенья, непоседливый мальчуган – старик сдержанно, едва заметно, но тепло улыбался. История дли-инная., как ночь в тундре, как полёт белой совы, как бег оленя. Наберись терпения и слушай.
Так, из года в год, от отцов к сынам, из поколения в поколение, собака и человек были неразлучны.
Собака не прекращала охоты, не добыв человеку зверя, а человек не ел сам, не накормив прежде собаку. Они были лучшими друзьями, как цветы в весенней тундре и солнце, как воздух и птичьи крылья, как ветер и его вечная песнь.
Так было. Но вот в один год, когда могучий буран побил и похоронил под снегами много зверя, и еды было мало, появился в селении человек в богатых песцовых мехах, с целыми санями свежего мяса.
Он заходил в каждый чум, в какие-то не по одном разу, входил в чум с мясом, масляными глазами, сладкими речами и вкрадчивой улыбкой, говорил тихим голосом, а когда уходил, хозяин чума долго стоял на пороге и хмурил брови, и отчего-то всё не шёл обратно, а хмурился, то опуская голову, то снова поднимая её и глядя вослед этому странному, очень щедрому человеку. Хозяин стоял и смотрел так, будто с того самого момента, когда этот человек перешагнул границу чума, вся жизнь его жильцов стала связана с этим странным человеком.

- А что же говорил этот человек в чуме – раскосые глаза на круглом, как лунный диск, лице мальчика горели любопытством.

- Никто не знает точно, мой маленький будущий охотник. Ведь странный человек каждому говорил, что его слова – тайна, и никто не должен знать о ней, и никто не должен догадаться.
Храня эту тайну, скрывая её, люди в селении перестали доверять друг другу, утихли задушевные беседы, люди перестали гостить друг у друга, а праздники стали серыми и злыми.
И чем чаще странный человек появлялся в селении, тем более чужими друг для друга становились люди, отдалялись, как глыбы льда, в дни, когда море ломает панцирь.

- Деда, и даже ты не знаешь, что говорил этот странный человек – мальчик спросил, не отрывая голову от колен прадеда, встревожено глядя на пляшущие свой неповторимый танец язычки огня.

- От Вечной Пурги не скроешь ничего. Всезнающий ветер заглядывает в каждый чум, обходил ветер и те чумы, в которых бывал странный человек. Ветер рассказал слова странного человека пращурам отцов прадеда моего прадеда, тот его деду, дед отцу, так эти слова дошли и до меня.

Старик, подкрякнув, направил большой костью кусок жира в костёр. Свет стал ярче освещать его морщины. Стало чуть теплее лицам и кистям рук.

- И что же, что говорил этот человек?! – ребячья любознательность и смутная тревога делали нестерпимым для мальчугана ожидание дальнейших слов любимого старика.

- Этот человек – уголки рта старика отпустились и судорога то ли брезгливости, то ли гнева пробежала по его лицу – это человек с каждым действовал одинаково, но каждому говорил, что поступает так только с ним, и что это их тайна. Он входил, а ты помнишь, Ойаго, что тот далёкий год тундра отдала в руки голоду, он входил в чум с мясом и шкурами и приносил их в дар хозяевам. Он великодушно и любезно одаривал хозяев, а те садили его, как гостя, к огню. Он спрашивал простой вопрос – хотят ли хозяева всегда иметь много шкур и сытного мяса, как он. Хозяева, конечно, хотели.
И тогда странный человек произносил слова, от которых все в первый раз отмахивались, во второй раз – боялись радоваться, а в третий – соглашались.
Странный человек говорил так: «Вот, ты, хозяин, ходишь на охоту. Один ли ты ходишь? Нет, с твоей собакой. Если ты добываешь много зверя – хватает и собаке, и тебе. А этот год – голодный, и такие годы повторяются. Повторяются скорее, чем люди севера успевают о них забыть. Не каждая охота удачна, а в такие годы редкая охота бывает не пустой. А ведь собаку кормить надо не меньше! Ты и сына меньше покормишь, чтобы собака не теряла сил для охоты и была сыта, и сам меньше ешь. Выходит, собака ест всегда, а не всегда добывает. А зачем тебе такой добытчик, который в самые трудные годы – не добытчик, а нахлебник, каждый день просящий есть, несмотря – есть ли добыча, сыты ли твои дети!?»
Хозяин чума склонял голову вниз, часто поправлял огонь, и спрашивал: «что же мне делать, ведь так было всегда…?»
Странный человек говорил:
- Отдай мне свою собаку. Не надо будет её кормить. А за это я буду давать тебе мяса и шкур столько, сколько потребуется твоей семье. Ты только взгляни на мои сани, полные мяса!
Впрочем, странный человек не требовал всё сделать в этот же день. Он благодарил хозяев за тёплый приём, оставлял им мяса и шкуры, уходил, и просто говорил: «подумайте»…, а через некоторое время приходил снова.
К третьему разговору в чуме его уже ждали.
И после третьего разговора со странным человеком хозяин чума спрашивал:
- А ты не обманешь нас?
Всё было уже решено, мой маленький Ойаго, всё было решено, когда странному человеку задавали такой вопрос.
Странный человек говорил:
- Я дам тебе три туши тюленя сразу. Тебе хватит надолго. Так ты убедишься, что честный гость тебя не обманывает. Как достойный хозяин чума мог так подумать? Одну тушу я отдам тебе сразу – вон она, в санях, а остальные две получишь, когда приведёшь собаку.

И хозяин чума, получив совет от жены, прощал себя перед псом – голод оправдывал всё. Хозяин чума соглашался.

Первую тушу странный человек доставлял к чуму, а собаку велел приводить к его стойбищу ночью. Ты же помнишь, мой малыш – тогда волков не было, и ходить по тундре ночью было совсем не опасно.

Странный человек, договорившись с хозяином, вкрадчиво улыбался. И шёл в следующий чум. И так, пока не обошёл все чумы в селении по три раза.

Хозяин следующего чума завидовал соседу, у которого враз появлялась богатая добыча, и уже сам встречал у порога странного человека, заискивающе улыбаясь, всячески демонстрируя готовность на многое ради того, чтобы получить мясо из рук этого странного благодетеля.

В селении на смену голоду пришла сытость – почти у каждого чума появлялась туша – жизнь менялась к лучшему, думали жители. И вот наступил день, который предвещал получение хозяевами чумов двух оставшихся обещанных туш – ведь каждому из них было обещано по три животных в обмен на собаку.

В этот день в чумах предвкушали очередную сытную добычу, и радостно надевали ошейник с поводком на своих собак, чего раньше не случалось – собаки всегда ходили без поводков. В назначенный сроку каждый охотник покидал свой чум и направлялся к стойбищу странного человека, которое разместилось неподалёку от их селения.

Первый охотник, держа в руке поводок с рвущейся и лающей собакой, был очень удивлён, взглянув в лицо странного человека – вместо обычного обещания весны во взгляде его свозил холод арктической пустыни, улыбка его была больше похожа на алчный оскал, а рука из мягко-податливой стала костлявой и жёсткой. Рука была протянута к поводку, неволившему растерявшуюся собаку. Она ещё не знала, мой маленький Ойаго, на что способны люди.

И рука первого охотника дрогнула, не передала поводок.

Тогда странный человек сказал ему:

- Не хочешь отдавать собаку? Что ж, я честен и открыт. Так будь же честен и ты. Принеси мне сегодня же обратно ту тушу, которую я тебе уже отдал, а прожорливого пса оставляй себе.

Но первая туша была уже съедена, и желудок ждал второй и третьей – и поводок был передан нерешительной рукой охотника в жадно его схватившую руку странного человека. Собака глазами, полными непонимания, навострив уши, иногда подпрыгивая, крутясь на месте и подлаивая, смотрела на шаги удаляющегося охотника, будто считая их. Но собаки, в отличие от людей, не умеют считать. И это даёт им особое счастье, мой маленький Ойаго – рука старика гладила чёрную, как вороное крыло, голову мальчика.

Когда первый охотник подходил  к чуму, он увидел, что около входа его ждали две полновесные туши, как и обещал странный человек. И теперь их можно было съесть, не деля с собакой, не деля ни с кем. И это смыло смутное беспокойство из сознания охотника, как волны моря смывают неровности песчаного берега.

Когда дрогнула рука второго охотника, передававшего поводок, держащий друга, странному человеку, тот сказал, прищурив и без того необычайно узкие глаза, превратив их в подобие щелок, в которые можно только подглядывать, а не смотреть:
- Что ж, это ты решил. Сам. Оставляй собаку себе. Но знай, что скоро придёт твой сосед и тоже приведёт мне собаку. Твою собаку я потом не возьму, а его – возьму. И отдам ему предназначавшиеся тебе две туши, и две его. У него будет четыре замечательных туши, а у тебя – ни одной. Ему буду каждые десять дней приносить по ещё одной туше, а у тебя на дворе будет скулить голодная собака, а дети станут бледными от голода. Тогда от тебя и жена уйдёт к соседу, который порешительней да посмекалистей тебя.

И поводок был передан нарочито резким движением.

Когда к стойбищу странного человека подходил третий хозяин, собака которого уже вступала в пору старости и теряла охотничью сноровку, он уже предвкушал появление жирных туш у своего чума, как у первого хозяина, но, странный человек неожиданно и поспешно сам вышел к нему и сказал:
- Ты хотел меня обмануть! Уходи! Мне не надо той туши, что я отдал тебе задатком. У меня таких тысячи. Но и больше ты не получишь, и будешь порыт позором и осмеянием. До тебя приходили двое твоих соседей и сказали, что собака твоя плоха. Я не буду её брать, твою старую собаку. Зачем она мне? У твоих соседей я взял собак, и каждые десять дней буду приносить к их дому жирную тушу. А ты – уходи.

И тогда охотник, выгодная сделка которого почти сорвалась, первый раз в жизни встал на колени, умоляя забрать его собаку.

Странный человек великодушно похлопал охотника, стоящего на коленях, по плечу, взял из его рук поводок и сказал:

- Я вижу ты умён. Такие умные люди должны жить лучше всех. Ты будешь служить мне и помогать бороться с глупцами и негодяями.  Будешь вторым после меня.

Почти все охотники один за другим отдали своих собак, вернулись в чумы и заснули крепким сном человека, который поволновался не зря. Им снились дни предстоящей сытной жизни.

А каждый третий охотник не вернулся. Он остался служить странному человеку. Теперь, встав на колени перед одним, он видел своё счастье и избавлялся от чувства унижения только тем, что ставил на колени других. Это было сладко для него, слаще строганины из самой вкусной рыбы.

Прошло десять дней. Но странный человек не пришёл в стойбище, и не зашёл в первый чум, и не поговорил как прежде с хозяином и его женой. И не принёс обещанной туши. Тогда хозяин первого чума пришёл к нему сам и спросил:
- Ты обещал мне жирную тушу каждые десять дней. Прошло столько дней, сколько пальцев на обеих руках. Или у тебя больше пальцев? Где же положенная туша?

Странный человек рассмеялся сквозь белоснежные зубы и сказал:
- Хахаха, ты полный дурак! Мне просто нужна была твоя собака! Теперь у тебя её нет, а у меня есть. И ты не сможешь как следует охотиться, а я смогу! Что, ты ведь никому не расскажешь, каким ты оказался дураком? Но я милосерден. Вот тебе миска похлёбки. Поешь и покорми семью. Люби меня и бойся меня, и тогда я буду наполнять твою миску похлёбкой. Иди и славь меня! Если ты не хочешь оказаться неблагодарным и умереть от голода, погубив и всю свою семью. А я, так уж и быть, если ты будешь вести себя смирно, никому не скажу, каким ты оказался дураком – ведь ты исправился.

После этого странный человек пришёл к хозяину второго чума. И привёз не только тушу, но и выделанные шкуры. Он вошёл в чум и сказал:
- Послушай. Твой сосед позволил себе усомниться во мне. Он посмел прийти и требовать у меня то, что я обещал. Я разгневался, но всё же простил его, и пообещал давать похлёбку, если он будет бояться меня, любить меня и славить, тем самым смывая обиду, нанесённую мне. Но я все равно не верю ему. Он наглый и лживый, в отличие от тебя, а ты честен и заслуживаешь многого. Вот тебе шкуры, а около входа в твой чум лежит самая жирная туша. У тебя это всегда будет в достатке, всё что надо от тебя – следить за своим ненадёжным соседом, и сообщать мне, если его любовь ко мне будет неискренней, страх ослабеет, а славленье будет с чернотой. Если ты сообщишь мне такие новости, то внимательность и преданность твоя будет вознаграждена ещё одной тушей, а к соседу придут люди из третьих чумов, и поставят его на колени – они это хорошо умеют. Учти это. И если ему вздумается охотиться – тоже скажи. Ведь он пойдёт убивать тюленей, которых я за верную службу отдал бы тебе.

Странный человек сказал это и ушёл, нервно прикрывая лицо от пурги, с которой он ничего не мог поделать – ведь пурга вечна, и не находится во власти человека.

Охоту жителям запретили. Теперь охотились только слуги странного человек, но не для себя, а для него.

С тех пор жизнь в наших краях стала такой: сани со странным человеком в ценных мехах ездили от селения к селению, сопровождаемые криками «слава!!!» охотников, которые держали теперь не лук и не стрелы – а миску с ложкой, а странный человек тем, кто кричал громче других и ниже кланялся, наполнял миски.

Люди из вторых чумов, прищуриваясь, подмечали, кто недостаточно старательно кланялся, неодобрительно высказывался в сторону странного человека и через пару дней к их чуму доставляли награду – тушу, а ещё один чум оставался без хозяина.

Теперь каждый в каждом видел слугу странного человека, люди не здоровались друг с другом, а любые случаи непослушания указу странного человек карались смертью от рук людей из третьих чумов, которые теперь не были ограничены в праве на расправу и получение чужого добра абсолютно ничем.

Смертью теперь каралось также и то, если кто-то ещё не отдал свою собаку. Её наличие служило словно проклятьем, прямой дорожкой в мир мёртвых. Поэтому многие сами убивали своих собак, чтобы не быть замеченными рядом с ними даже по пути к странному человеку – убить могли за всё и в любой момент. Плач, страх, и недоверие летали вокруг селений. Чумы стояли опустошёнными, без кормильца гибли целые семьи, жировали только те, кто шёл служить странному человеку.

И лишь один маленький мальчик, точь-в-точь такого роста как ты сейчас, мой маленький Ойаго, не испугался. Те страшные времена заставили его рано возмужать, и рано проявила себя кровь настоящего охотника, которая бурлила в его жилах. Он был смел, как лучший воин, осторожен, как рысь, решителен и честен, как герой севера. И, как настоящий герой, он даже под страхом смерти не предал бы друга.

Была долгая полярная ночь, и этот маленький мальчик, как полярная сова, под защитой темноты выходил из чума на окраине селения. Он прошёл каждый кусочек снега и льда на много шагов пути вокруг, заглянул в каждую расщелину, за каждую льдину. Он искал повсюду щенков, которым удалось спастись во времена, когда из чумов слуги странного человека силой уводили последних оставшихся собак и на глазах у семей убивали непокорных охотников. Он чувствовал тепло щенячьей жизни  - он же сам ещё был мал, а дети лучше чувствуют друг друга – среди снегов мальчик слышал их зов, чуял их запах. Он брал их на руки, прятал ослабевших в заснеженной тундре щенят за пазуху и относил в только ему одному известное укрытие. Ведь каждый мальчишка имеет на заметке укромное место, известное только ему. Днём маленький герой охотился на полярных птиц, искал замёрзших насмерть оленей и носил их мясо щенкам, и кормил их, а потом, чтобы не выдать их присутствия в укрытии, заметал свои следы.

А когда наступила весна и льды северного моря раскололись, он садил окрепших щенков на льдины и отправлял в море, и не знал, доплывут ли они до новой, лучшей земли. Но он знал, что лучше погибнуть в борьбе за свободу и надежду, чем гнить в рабстве, прислуживая бесчестным негодяям. Всё, что он мог сделать для щенков, которых он любил, как волчица своих детёнышей – положить на льдину, на которой они уплывали, кусок мяса и смотреть им вослед своими раскосыми глазами, разучившимися плакать из-за трудностей, пока льдина не исчезнет из виду.

Теперь, маленький Ойаго, настало время рассказать об очень важном – о том, что стало с теми собаками, которых отвели охотники в стойбище странного человека, или которых он забрал силой. Эти собаки были преданы их друзьями. В первый раз в их жизни. Но они, собаки, не знали, что такое предательство – они сами не умеют предавать, и каждый день ждали возвращения охотников.

А странному человеку нужно было заставить собак служить ему, и забыть их прежних друзей. И он посадил их в ледяные клетки. Он мучил их голодом. И часть собак, не выдержав мук, согласились ходить на охоту с его слугами и приносить ему туши, получая взамен кости, нежующиеся жилы и объедки.

А те собаки, которых не сломил голод, научились не есть месяцами.

Странный человек поручил избивать собак, отказавшихся служить ему. Их били кнутами и палками. Именно с тех пор собаки ненавидят и боятся людей с палками. И часть собак, измождённых голодом, избитых вкровь, не выдержали и смирились, и стали служить странному человеку.

А те, которые не были сломлены, перестали бояться боли, обросли крепкими шкурами, кости их стали несокрушимы, а зубы их стали крепки как прибрежные утёсы – и они могли раскрошить ими любую палку. Их оскал повергал в ужас слуг странного человека, и никто больше не смел поднять на них руку.

Отсутствие тёплой конуры дало им выносливость и тёплую шерсть. Злые люди развили в них ярость. Они закалились голодом. И с каждым днём росла их жажда свободы, подпитываемая яростью и несокрушимой силой, жившей даже в истощённых телах.

Их осталось совсем мало, и каждая из них не мыслила себе жизни без своих собратьев. Они делились скудной едой, которую им давали, чтобы в них лишь едва теплилась жизнь, с самыми слабыми. Они переговаривались в ледяных клетках, поддерживая друг друга, подогревая веру в скорое освобождение. Они каждый день и каждую ночь стремились на волю. И у них развились крепкие, как кремень, когти для того, чтобы разрушить ледяные клетки.

А каждую ночь они звали своих друзей. Ведь только друг может помочь в настоящей беде. Ведь их друзья, верно, просто не знали, в какую беду попали их собаки. А может и сами их друзья были в беде? И они звали охотников, голоса их сливались воедино, и сама Великая Северная Пурга, восхищённая их непреклонностью и стойкостью, достойной северных героев, разглядев в них души, родственные своей мятущейся, бездомной, но несгибаемой душе, поделилась с каждой из этих отважных собак своей силой, и дала каждой из них голос, подобный гулу северного ветра. И они начали выть – выть громче самого ветра, выть так, что теперь их слышали все, даже в самых далёких чумах.

Голоса этих озверевших псов стали лишать сна странного человека. Их голоса стали тревожить нависшую над всеми селениями наших краёв мрачную тишину и будить забытые чувства в душах бывших охотников. Но странный человек уже ничего не мог сделать с горсткой этих, казалось бессмертных собак. И он решил действовать так, как ему всегда удавалось. Подло, но надёжно. Также, как он получил этих собак, так он решил и убить их – руками их прежних друзей.

Слуги странного человека обошли весь север и собрали всех оставшихся в живых из тех, кто много северных сияний назад привёл непокорных собак странному человеку.

На людей было страшно смотреть – в обтрёпанных одеждах, с потупленным взором, изголодавшиеся и опустившиеся, они ничем не напоминали тех охотников, которые когда-то могли со стаей собак, голыми руками победить белого медведя, или умереть в бою, не застонав от боли.

Странный человек подвёл их к длинному столу, на котором для каждого из них стояла тарелка с прекрасным мясом, дымившимся и источавшим соблазнительный аромат сытости, чувства которой они не испытывали уже так давно.

Странный человек сказал:
- Эта еда – для вас.

Люди обезумели от манящего аромата пищи и предшествовавшего этому моменту затяжного голода. Но слуги странного человека не давали им накинуться на мясо, а крепко держали их.

Странный человек продолжал:
-  Эта еда будет вам наградой за верную службу мне, вашему могучему и милосердному господину и защитнику. Собаки, которых вы отдали мне много северных сияний назад – скверные. Они не охотятся для меня, тем самым лишая вас самих положенной вам и вашим детям ежедневной похлёбки. А вот их самих, этих шелудивых псов, кормить приходится. Они не хотят служить мне - человеку, который вас любит и кормит. А раз они не верны мне – они ваши враги и враги ваших чумов.

И слуги странного человека дали каждому из приведённых бывших хозяев непокорных собак по кинжалу и куску сырого мяса.

Странный человек говорил дальше:
- Сейчас каждого из вас заведут в клетку к вашей бывшей собаке. Я давно рассадил их в одиночные ледяные клетки, чтобы разрушить их стаи, но после этого они стали выть совершенно нестерпимо. Так вот, вас заведут в клетку, с кинжалом и мясом. Конечно же, эти предательские твари попытаются втереться в доверие и обмануть вас так же, как когда-то обманули меня, заставив даром кормить их. Предложите им кусок сырого мяса, который я дал вам. Эти приживалы конечно же сразу вспомнят те времена, когда объедали вас, съедая добрую половину добычи, полученной вами таким трудом! И когда они протянут к мясу свои головы, чтобы в который раз незаслуженно объесть вас, проткните ножом их сердца, вскройте их глотки, и возвращайтесь к этому столу праздновать и вкушать прекрасное мясо, которое ваш великодушный господин заготовил для вас в знак признания вашей верной службы.

Двери клеток приоткрылись, и каждого бывшего охотника - хозяина не сдавшейся собаки, толкнули внутрь. Люди, когда-то предавшие, попали в клетку к тому самому верному другу, которого некогда предали. В блёклые, подёрнутые плёнкой раболепия глаза людей смотрели жёлтые, пронзительные очи одичавших зверей. Эти звери, верившие теперь только в себя и собратьев, сидящих в клетках рядом, познавшие подлость и предательство, видели всю сущность существ, стоявших перед ними. Глядя в глаза вошедшим людям, звери видели сквозь их тела и нож, спрятанный за спиной, и кусок мяса в тарелке на длинном столе, которым бывших свободных охотников купили второй раз.

Люди, стоявшие в углу клетки и не решавшиеся шагнуть ни шагу понимали, чувствовали свербящим трепетом мозга, что все подлости их очевидны, все мерзкие мысли видны, что они совершено беспомощны перед этими животными… А собаки, которые столько ждали и звали своих друзей, а дождались предателей, с этого момента не верили больше никому – только себе самим и своей стае, и стали от этого в четыре раза сильнее.

Некоторые люди, в приступе страха перед замершими в клетках зверями, не шевелившимися и лишь пронзающими пришедших к ним предателей взглядом желтых непобедимых глаз, бросились на прутья клеток, пытаясь убежать. Некоторые от страха обезумели и больше никогда не вспомнили ни своих имён, ни своего дома. Третьи попытались дрожащей рукой вонзить кинжалы, любезно предоставленные странным человеком, в самое сердце бывших друзей…но кинжалы отскочили от налитых силой и яростью тел зверей.

И тогда собаки, а вернее – бывшие собаки, впервые вгрызлись в глотки людей, посмевших дважды предать их, и поднявших теперь на них руку с ножом… звери не стали убивать бывших друзей – они не предали память старой дружбы, и это была их последняя дань человеку, но с того самого момента, когда они повалили бывших хозяев на пол ледяной клетки, когда они проломили ледяные прутья, отрезавшие их от свободы севера, они перестали быть собаками и стали Волками.

Клетки были проломлены, и вырвавшихся наружу зверей не мог удержать и не мог не бояться уже никто. Собаки, которые, уйдя на службу к странному человеку, охраняли клетки (были и такие!), скуля, убежали или были растерзаны волками – именно с тех пор волки отличают себя от собак и не верят им, в каждой видя потомка той собаки, которая охраняла клетку в стойбище странного человека, а сами собаки обходят волков стороной.

Люди – прислужники странного человека, побросали луки – их стрелы могли убить одного волка, но тогда стая растерзала бы их, и бежали кто куда, слыша за собой шаги и дыхание настигающего их волка. Но эти шаги и дыхание были лишь игрой их воображения, скованного трусостью, волкам не нужны были они, волкам нужна была свобода, но всех, кто вставал у волков на пути, волки разрывали на части.

Странный человек, команд которого не слушался уже никто, на санях пытался умчаться куда-то далеко, бросив всех, кто ему служил. Ему не важно было, погибнут ли его приспешники. Сейчас ему просто нужно было спастись самому, а затем – лишь найти новых слуг.

Волки седым потоком влились в арктические льды, леса, снега, они мчались бок о бок друг с другом, упиваясь свободой. За время, пока их пытались сломить, они спаялись друг с другом в один неразделимый сплав, и с тех пору у волков одна на всех Волчья Душа.

С тех пор, мой маленький Ойаго, они всегда держатся вместе – вместе живут, вместе охотятся, и погибают в войнах с человеком всей стаей. Не бывает случая, чтобы они предали друг друга. Не бывает такого, чтобы они бросили друг друга в опасности или горе. Не бывает и такого, чтобы кто-то смог лишить их свободы – настанет день, и они сломают любые клетки и уйдут в лес, заставив их пленителей в страхе покидать жилища и спасаться бегством. Но даже если волку суждено умереть в неволе, в его жёлтых глазах до последней секунды будет гореть огонь борьбы за свободу.

Стая волков на своём пути к свободе повстречала маленького мальчика – того самого, который спасал собачьих щенков. Теперь сами люди искали мальчика – странному человеку стало известно о том, что он укрывал, а потом отпустил в плаванье к берегам свободы собачьих детёнышей, и он приказал расправиться с мальчишкой. И теперь мальчик не мог найти себе место среди предателей-людей. Волки забрали его себе в стаю и приняли как кровного брата. Говорят, что в память о поступке этого мальчика, волки до сих пор не губят человеческих детей, если те попадаются им на пути, а выращивают их в своей стае, разделяя с ними все радости и невзгоды.

Собаки - те, которые согласились служить странному человеку, лишившись воли, свободы, дающих зверю силы, ушли далеко от северных морей, спасаясь от ярости волков, и остановили своё бегство только в землях, далёких от родных берегов. Говорят, пищей их стала падаль и объедки, остающиеся после трапез других зверей, и что именем их зовут предателей и подлецов.

Ойаго, хочешь ли ты знать, что стало с теми щенками, которых мальчуган отправил на льдинах в опасное путешествие, которому может быть никогда не суждено было закончиться? Да, многие из них погибли в пути, но до самой гибели они были свободными и имели главное – жажду борьбы, то чувство, которое даёт силы и наполняет жизнь смыслом. А остальные добрались до неведомых странному человеку, далёких берегов, и нашли чистых душой людей. У этих людей не было собак. И теперь они, как и встарь в наших краях, живут вместе, и собаки помогают людям охотиться и  пасти животных, в благодарность о поступке того самого черноволосого мальчугана, который не щадя себя, спас щенков.

А многие собаки, сохранив веру в людей, вернулись на север, в родные края. За время путешествия собаки многому научились – ты ведь знаешь, мой маленький Ойаго, как хорошо наши собаки запоминают дорогу! Это потому, что им пришлось пересечь полмира, чтобы вернуться домой.

Когда собаки вернулись, люди уже очнулись от того жуткого мрака, в который погрузил их странный человек, и снова стали охотиться и работать, но без собак охота была очень тяжёлой. И какова же была радость людей, когда на горизонте появились бегущие к ним собаки! Но столь же велик был и стыд за то предательство, которое люди совершили. И с тех самых пор жители всех чумов дали клятву ухаживать за собаками и любить собак не меньше самих себя. Вот и ты, Ойаго, любишь наших собак.

Ты спросишь, что стало с волками? Они так и живут на воле, охотятся, как и много веков назад, и держатся всегда вместе, соединённые одной душой, одной свободой. Среди нашего племени бытует мнение, что людей с душой труса и предателя волки при встрече не щадят и загрызают, а смелого – не трогают. Они видят в нём собрата. И после своей смерти в человеческом теле, смелый и честный охотник продолжает жить и заниматься охотой в образе волка. Именно поэтому среди нас не принято охотиться на волков. Ведь получается, что они наши лучшие братья.

Что стало со слугами странного человека? Они и сейчас среди нас. Они стараются скрываться. Притворяются и никогда не рассказывают о своём прошлом, и никогда не сознаются в своей трусости и способности предавать и продаваться. Часто они скрывают свою слабую душу за внешним богатством, которое они получают любой ценой. Эти люди проявят себя, как только появится господин, который поставит их перед собой на колени, а потом даст нож, чтобы вонзить его в спину друзей, за что одарит миской похлёбки.

Что с самим странным человеком? Ходят слухи, что он смог скрыться и жив до сих пор. Говорят, его недавно видели в соседнем селении, он ходил по улицам и заглядывал в чумы. В этот раз повезло – он заглянул в чум хозяина, который знает эту легенду, и странного человека с позором выгнали из селения, но в любой день он может вернуться, ведь ему обязательно нужно набрать себе слуг – без них он жалкий всеми презираемый скиталец с мелкой и подлой душой, а со слугами – он господин.

А ещё мудрецы нашего рода, те, кто помнит мальчишкой деда моего прадеда, говорят, что каждый человек хотя бы раз в жизни встречает на своём пути странного человека. И каждый из нас в этот момент делает выбор – стать его слугой и получить богатство и власть, или остаться свободным, стать сильным охотником и может быть погибнуть в борьбе, или же занять место самого странного человека.

Маленький Ойаго, ты заснул…? Мальчик мой, что же ты слышал из моего рассказа, а что нет? Ведь ещё ни одному маленькому человеку не удавалось дослушать этот рассказ из уст старца до конца, и ту часть, которую не дослушал, приходится постигать всю жизнь. Кем же ты станешь, когда тебе придётся наклоняться при входе в чум, и когда ты сможешь голыми руками свалить оленя? Как поведёшь себя, встретив на твоей дороге странного человека? Спи, мой маленький мальчик. Почему-то, чувствуя чистоту твоего сна, и глядя на то, как ты то хмуришь брови, то улыбаешься во сне, я верю в то, что Север даст тебе достаточно сил и мудрости для того, чтобы не оглянуться на странного человека, если он будет стоять около твоего пути с дарами и сладки речами, и не пустить его на порог, если он пожелает войти в твой чум. И, чувствуя стук твоего храброго сердца, я верю в то, что после того, как твоё человеческое тело оставит детей и одряхлеет, Север даст тебе в дар тело вечного воина свободы - волка.

Рука старика гладила черноволосую голову мальчугана, спящего крепким сном будущего героя. Потом его рука, обтянутая пергаментом испаряющейся от времени кожи остановилась и слегка опустилась вниз, оставаясь при этом в соприкосновении с головой мальчика. Старик глубоко вдохнул, глаза его, не открываясь, словно посмотрели на небо, туда, откуда летит снег, туда, где парят полярные совы, туда, откуда доносится песнь ветра. Старик заснул. А может быть, он уснул навсегда… Ведь время его уже пришло, и из незавершённого ему оставалось лишь рассказать эту историю маленькому правнуку. И может быть, душа его уносится сейчас далеко, в бескрайние просторы заснеженной тундры, уносится, обретая очертания сильного зверя, чтобы продолжить вечную жизнь в теле непобедимого отщепенца - волка.

2009 – 2010.