Письмо из Н-ской губернии

Письмо из Н-ской губернии…

May 13th, 2010

Добрейшего утра Вам, любезнейшая Елизавета Петровна!

Прошу Вас ничуть не удивляться столь раннему и непредвиденному с моей стороны письму, посланному в Ваш адрес в скорейшей срочности.
Бога ради, прошу Вас, милочка, не беспокоиться ни о чём, ровно ничего страшного не произошло, окромя одного странного по своей природе события, о котором и спешу Вас уведомить.

Причиною сей хотелось поделиться с Вами первочерёдно, ибо Вы дама учёная, слабость питающая к наукам необычного происхождения, и уверен, что поймёте мое изъяснение главным образом правильно.

Милостивейшая Елизавета Петровна, да будет известно Вам, что не так более давно, как вчерась, пришла мне в голову окаянную очередная мысль о всемирном круговороте бытия в природе. И уж так я сильно увлёкся ей, что доселе позабыл обо всех благах жизненных, что сопровождают обычно человека влиятельного в обществе и, что важно, отнюдь не бедствующего. Приказал я слугам своим в комнату более не входить, ни под каким предлогом, а гостей, донимающих своими визитами нежданными, мягко выпроваживать восвояси. Тем самым я обеспечил себе полнейшее спокойствие и полную отреченность от забот мирских.

Этими же обстоятельствами руководствовался не только мой рассудок, поглощенный многозначительными умозаключениями, но сердце, питающееся исключительно душевными потребностями.
Так вот, милочка, за сим последовало престраннейшее событие, о котором и собираюсь с силами поведать в данном письме.
Случился со мной пренеприятнейший умственный припадок, сопровождающийся разными невероятными видениями в совокупности с дрожью телесной.
А все из-за мыслей проклятущих. Им ведь, чертям, не прикажешь исчезнуть, точно мышам в доме.
Хотя и мышей-то у нас отродясь не водилось, а вот доводится мне знать об их существовании. И глупо, право же, знать о том, с чем в жизни своей по вполне понятному разумению не сталкиваешься, да только поделать с энтим ничего решительно невозможно.

Вот и стал я думать, милочка, сколько же в мозгу человеческом разных знаний невостребованных находится. И ведь насильно их туда никто не помещает, как преступников на каторгу. Сам человек порой с большим удовольствием сотворяет великие запасы чужой мудрости.
Разложит, бывало, всё по полочкам аки хозяйка в погребке, да и закроет содержимое на ключик. Да только мысли те да знания иногда и за цельную жизнь, бывает, не пригодятся. Стало быть, зачем их там держать понапрасну?
Вы, Елизавета Петровна, не принимайте все мои слова близко к сердечку Вашему, а только смотрите на них как на аллегории, ибо смысл они имеют, как и многое на нашей земле матушке – двойственный.

Призадумался я крепко над своей догадкою, да и похвальство всё это, догадкою собственный вопрос величать. Хотя, как говаривал один мудрый человек, живший много сотен лет назад, «любой вопрос содержит в своей сущности тот же самый ответ» - таким образом, негласно утверждая о том, что любой, задающий вопрос, тут же имеет возможность для собственного ответа самому себе, и отвечать он должен ни перед кем иным, кроме как токмо перед самим собой и совестью своей. Да ведь и не поспоришь с ним, окаянным. На то он и учёный муж – почитаемый всеми и всяким, кто его прочёл.
Однако, милочка, каковы странностью наполнены бывают все эти многочисленные учёные труды.
И ведь верить им надобно, да только есть ли такая надобность? Уж коли человек разумный, то он и сам без надобности в яму со змиями кишащими не шагнёт, для этого и книжек читать не требуется, а дурак, простите меня, везде себе неприятность сыщет. Стало быть, возможно ли очищение своей головы от скопища различных сведений?

Пришедши к этакому выводу, стал я соображать, а как, собственно, прикажете избавиться мне от накопившихся полным грузом мыслишек да знаний диковинных, вплоть до состояния детской непосредственности? Вот тут-то и случился со мной казус.
Перед глазами моими, ни с того ни с сего, вдруг раскрылась дверь невидимая. И чей-то голос, ласково так, будто есть мне самый близкий человек, вежливо попросил меня войти внутрь.
Сказать, что оторопел я тогда, так ничего не сказать, милочка. Я будто бы от страху сжался весь и тут же застыл на одном месте, смотря в сторону двери не моргая. Да только не страх это был, а лишь безмерное удивление доселе невиданным мною вещам. Хотя, повинюсь пред Вами как на духу, бывали в моей жизни довольно премерзкие денёчки, связанные более с пьянством беспробудным, о чём сейчас совестно вспоминать и каяться перед Вами. Да только есть необходимость, так как сравнить сие состояние, приключившееся со мной, более не с чем. Этим, собственно, и сказывается моё удивление в этот момент.

Стоял я оробело минут пять, пока внутрях что-то не кольнуло, тут я и понял, что знак это Господень, в награду, так сказать, за моё чрезмерное любопытство над природой бытия человеческого. Решился я тогда, милочка, войти в ту дверь, дабы познать мир наш обыденный по-новому. Вошёл, значить, осторожно, да так и замер в оцепенении. Нога моя, ей-богу, стояла в воздухе. Будто стекло кто-то под гущами небесными подложил особой прочности, а вокруг мир наш как будто наизнанку. Очень похоже на то, как бы из зеркала на мир внешний смотреть. Только вот зеркало это сплошное и находится где бы то ни было.

И понял я тогда, милочка, что от «ока божьего» никто из нас не укроется. Вспомнилось мне тогда одно постыдное происшествие, приключившееся в моём юном отрочестве. И только, стало быть, вспомнилось, как тут же оказался я ровно в то самое время, наблюдая за самим собой со стороны. Такая вот история.
Упал я тогда на колени да начал неистово молиться да просить Господа о прощении истинном. И не поверите, матушка, тотчас же голова моя, как в сказке какой, очистилась от ненужных знаний да помыслов, оставив в ней только самое необходимое.
А в доказательство сего произошедшего со мной послужат эти самые строки, в которых я по обыкновению своему не пытаюсь судить о вещах, малознакомых нам обоим.

Так вот, пал я на колени, взываю изо всех сил душевных к батюшке нашему, а ответа не получаю. И ведь тишина окаянная голову мучает, словно с укором к моим грехам давешним. Уж я и так, и этак, а вокруг лишь картинки из жизни моей меняются, как на лубке ярмарочном.
И только стал я было отчаиваться да веру в силы небесные терять, как залил всё вокруг яркий свет и громоподобный голос сверху важно так произнес:
- Харе, чувак, воду мутить, вали обратно восвояси!
Тут же щёлкнуло мне чем-то по лбу, и потерял я тут же сознание.
Очнулся, вижу, лежу я, значить, в совсем непотребном виде на полу, платье моё ночное оголено до сраму, а на улице за окнами уже петухи орут.
Тут же крикнул я служанку и велел кофею приготовить немедля, а сам кинулся письмо Вам стряпать под впечатлением пережитого ранее.

Так что не серчайте на меня за такую срочность в прочтении, я это без какого-либо злого умыслу, а только лишь из-за невероятности произошедшего со мной. И не думайте, Елизавета Петровна, что пьян я, или горячка на меня напала, пишу Вам в добром здравии и чистом, как стёклышко, рассудке.
Прошу покорнейше ответить как можно быстрее, а пока посылаю Вам это письмо немедленно со слугой своим Иваном.

Ваш покорнейший друг
Сергеев Вячеслав Фёдорович
Помещик первой гильдии, Н-ского уезда, Н-ской губернии.
14.05.1810г.

P.S. Посылаю Вам, милочка, два фунта Голландских сладостей, выписанных мной из-за заграницы недавно. Сделайте милость, не откажите в удовольствии побаловать Ваш тончайший вкус. С уважением!