Возрождение

Эта эпоха, называемая Возрождением, что она на самом деле? Откровение, освобождение, заблуждение? Миф, созданный заботливыми руками многих поколений торговцев и церковников. Ах, с момента печати первой библии началось возрождение?! А может, все было несколько проще. Завершилось активное завоевание, огромные армии понемногу перестали топтать землю, передав эстафету своим меньшим подразделениям. Появились кое-какие денежки у тех, у кого и должны были появиться. пошел приток капитала от собственных рабов, да еще и открытая Америка помогла финансово. И стало возможным отвлечься, перестать захватывать и завоевывать, а немного построить. Не для церкви, не для Бога – для себя. Заказать портрет, изваять статую, построить дворец. Пока римляне и греки трудились над украшением своих владений, остальные народы Европы раболепно отдавали себя в угоду создаваемому богатству. Когда оба Рима рухнули, гибель второго, благополучно дотянувшего до середины века пятнадцатого, совпало чудесным образом с началом притока прапрадолларов. Дворы начала учиться не только договариваться, но и кое-как сдерживать данные обещание и выполнять обязательства. Излишки сыграли свою роль – началось.
Но мы почему-то настолько привязаны к Европейским мифам и понятиям, что даже не допускаем мысли о тех же процессах, происходивших в Азии, в Америке. Другие мифы, другие сказки не дают нам того ощущения причастности корнями, кровью, землей в истории культур, уходящих в такую древность, когда европейцы испытывали серьезные затруднения с пошивом даже простейшей одежды из шкур. Где и как мы пересекаемся сейчас? Кто и кого поглощает, ежедневным незаметным и невозвратным движением? Каждый человечек, ступивший на землю другой культуры, других мифов, других сказок и других священных книг, уже несет в себе вирус гибели, тем более сильный и разрушительный, чем более сильный и, к сожалению, по-своему хорошо образованный его носитель. При всем своем желании он не может понять то, что здесь рассеяно в воздухе, разбросано пылью на дороге, согрето другим, но очень похожим на родное, Солнцем. Единственно, что может он сделать для того мира, в который вошел – раствориться в нем, открыться ему, перестать говорить «я» и «он» или «они», начать говорить «мы». Но что это значит для всего опыта, всех знаний, всей ложной бессмысленной гордости? Гибель, обезличивание? Страх потери этого прошлого гонит дальше, чем землетрясение, и приносит разрушения страшнее цунами…