Матросы не спят

                МАТРОСЫ НЕ СПЯТ

Я не знал, что  участвую в этой войне
Я шел по своим делам, я пал в перекрестном огне
Едва ли я узнаю, кому был назначен заряд
Впрочем, все равно. Мертвые матросы не спят.
Борис Гребенщиков

Я прошел в следующую комнату, пол корой был застелен газетами, причем большинство из них были давно уже запрещены системниками. Возле зеркала на столе была рассыпана дорожка кокаина. От этого в груди моментально сдавило и стало трудно дышать.
В комнате стоял кислый запах портянок и перегара.
У окна складировались пустые бутылки. Теперь становилось ясно, чем здесь занимаются солдаты.
Повесив бушлат на спинку стула,  я сел на него и закурил папироску. Когда уже совсем стало нечем дышать, я расстегнул пуговицу гимнастерки и сплюнул на пол.
“Маша, твою мать, где ты?” – заорал  я во все горло. Повисла глубокая тишина. За окном, каркая с дерева, улетели в небо вороны.
Неожиданно где-то забренчали кастрюли, послышался топот. И в комнату влетела девушка.
-Чего изволите? – печально улыбалась она.
-Водки стакан мне, - пробасил я и снова сплюнул.
Девочка сразу же убежала обратно на кухню. Зовут ее Маша фон Браун. Прозвище это или ее истинная фамилия никто точно не скажет.  На вид ей лет двадцать и она страстная любительница немецких солдат. Немцы хорошо знают это и потому любят Машу. Обычно они любят ее по пятницам вечером, когда возвращаются пьяными со службы. Лица солдат все время разные. Видимо все в дивизии знают о любвиобильной наклонности русской девичьей души. 
За стеной громко хлопнула дверца холодильника, и вновь послышались шаги.
Рядом со стаканом водки она положила два кусочка сухого черного хлеба. Чуть замялась и снова убежала прочь.
Сегодня пятница. Я взглянул на часы. Время шесть минут девятого. Вечер.
Я терпеливо ждал немцев и немного нервничал.
Пить водку совсем не хотелось.
Положив свой маузер на стол, я подошел к окну, открыл форточку и сделал пару глотков свежего воздуха. Только после этого я смог выпить стакан водки.
Уже через пару минут ноги обмякли, а в голове появилась ясность.
Память уверяет тебя, что вчерашний день был в действительности вчера, но сегодняшнее утро доказывает – он сегодня. Все повторяется. И так каждый божий день.
Вдруг под окном раздалось тарахтение машины.
Немцы приехали. Вывалившись из экипажа, они дружно обнялись и стали петь какую-то свою немецкую песню.
Взяв со стола маузер  я спрятался за дверью, а Маше пригрозил пальцем. Думаю, она и так обо всем догадывалась. На какое-то мгновение я заметил на ее румяном личике горькую досаду, будто вот-вот кто-то из ее близких умрет. Мне и самому не хотелось делать, то что мне придется сделать, но истинный матрос раз ступив на путь истины, уже никогда не сможет с него сойти.  Может эта фраза для кого-то покажется ничего не значавшей или даже совсем глупой, но истина - это закон.
Тем временем, судя по звукам, доносящимся из кухни, в квартиру ввалились пьяные немецкие солдаты и начали что-то бурно обсуждать. Их речи я не знал, потому совершенно не понимал о чем могут спорить эти СС мудаки .
Вдруг Маша заговорила с ними на немецком языке.
"Как бы не выдала, дура", - подумалось мне.
С самого детства я не доверял женщинам. Помнится, когда мой папаша был еще жив, он говаривал: "Знаешь сына, в мире существует только два вида женщин: первые это суки, они никогда тебе не дадут, вторые это ****и, они, наоборот, дают всем, кто им по душе. Так что нам особо выбирать не приходится." После он всегда любил добавлять: "вырастишь, все сам поймешь, наверное".
Но Маша, тем не менее и не собиралась сдавать меня врагу. Она вульгарно смеялась и охотно участвовала в их разговоре. Точно Фон Браун, не отличишь от немецкой шельмы, а имя русское. Что за мутантов наплодила мать-земля? Хотя может это все западные влияния. Детями все молоко сосут из мамкиной сиськи, а как оно заканчивается, то водяру ведрами хлещут. Деградации начало, естественный отбор нашего времени.
Вдруг разговор перешел в ссору и Машу втащили комнату, за дверью которой я прятался. Девушка вырывалась и ругалась по-русски, зовя на помощь. Немцев оказалось трое:  мудак, пидарок и тощий. Таких только в комедиях снимать. Мудак был брит наголо. На затылке у него значилась буржуйская татуировка, что делают в модных салонах, на ногах грязные камуфляжные штаны, заправленные в берцы. Пидарок же был в розовой рубашке и обтягивающих джинсах. А тощий ничего из себя особо опасного не представлял, он был похож больше на червяка, чем на представителя вражеской моему сердцу нации фашистов. 
Порвав на ней грязный халат они бросили ее на пол и хотели было надругаться, но....
Я оттолкнул дверь, за которой стоял. Та заскрипела. Пидарок передернулся. И чуть обернулся,  и краем глаза смог меня заметить. Тут же он заорал что-то на своем языке. Все разом обернулись назад и уставились на меня. В это время темное дуло моего маузера уже глядело на кого-то из них. Но испугался каждый.
На немецкие рожи одновременно легла тень отчаяние. Похоже им совсем не нравилось, как развернулись события. Наша встреча  не входила в их планы. Я подошел ближе к выбритому мудаку. Приставил к его потному лбу дуло и спустил курок.
Голова его резко дернулась назад и тело в тот же миг повалилось на пол.
Маша заорала как резанная.
Наверное, самое время начать свой рассказ.
Примерно в восемнадцать лет я почувствовал, что все мое существо похоже на траурной пустоты комнату. В ее центре стоял старый шатающийся стул, рядом черный рояль.
Каждый вечер на протяжение долгих трех лет я садился за него и играл. Затем появлялись темные силуэты людей и они танцевали. После разговаривали. Через какое-то время их лица сливались со стенами и вовсе исчезали. Меня охватывала чудовищная меланхолия, хотелось кричать. Представлялось чужое детство, чей-то прозрачный взгляд устремленный к звездам. Иногда казалось. что это вовсе не звезды, а замерзшие в воздухе хлопья снега. Кто-то нажал на паузу и все замерло.
Звезды или снежинки отражаются своими яркими бликами  в моей голове.
И вот однажды несколько снежинок легло все-таки на мои ладони. Я прижал их к щекам и почувствовал холод. Все настоящее. Поднял голову, но ни звезд, ни снега там уже не оказалось. Не оказалось и рояля со стулом, но появилась дверь в стене.
Не раздумывая, я потянул ручку двери на себя и оказался перед жуткой чернотой. Она летела на меня из ниоткуда встречным поездом, словно в яму падаешь. Оцепенев от страха, я  закрыл глаза. 
Мне показалось, что я незаметно заснул. Или вовсе потерял сознание. В голове будто сами собой появлялись мысли. Или это даже не мои мысли, кого-то другого или голова не моя. Следующее, что я почувствовал было ощущение того, что ни только голова, но и я сам уже ни я, а что-то другое. А кто я? Вернее кем я был, а кем стал? Я не думаю мысли, мысли думают меня. Мне очень хотелось вспомнить, так кто же я на самом деле? Но правильный ответ каждый раз ускользал от меня, как только я начяла чувствовать, что близок к истине.
"Да, я сплю и мне все снится", - и это была уже не мысль, а ощущение.
Мне стало спокойно. Я сплю, значит ничего страшного не случится.
Вдруг я или то, что было мной сконцентрировалось на этом чувстве покоя и я начал просыпаться. Но самым неожиданным оказалось, что на протяжении всего времени мои глаза оставались открытыми. Это я понял, когда пришел в себя. 
Зевнув я повернул голову на бок и увидел рядом сидящего человека лет пятидесяти. Ремнями он был плотно пристегнут к креслу, в котором утонул будто какой-то космонавт. Из носа у него выходила тонкая полупрозрачная трубка и провод желтого цвета. Голова его тоже оказалась фиксирована ремнями, как и все тело. По правде сказать, я мало чем  отличался от него: мое тело тоже полностью было вжато в кресло с одним лишь отличаем, что моя трубка почему-то выпала из носа, а головной ремень расстегнулся на затылке.
Что касается всего остального, то окружающая меня картина представляла собой полутемный зал, в котором сидели люди и смотрели прямо перед собой на огромный экран с трехмерным изображением. У каждого в ушах были установлены еле заметные наушники. На них подавался сигнал.   
  В течении десяти минут я освободился от ремней и встал с кресла в полный рост. Моментально закружилась голова.
Я снова сел.
Когда все прошло, то я снова повторил свою попытку  и на этот раз уже  смог идти.
 Людей, сидящих в креслах, оказалось много больше, чем я себе представлял. Недвижно они сидели  на своих местах и таращились на экран.  Я тоже взглянул на него, но не увидел ничего интересного, только помехи. Такое обычно происходит с телевизором, когда он не настроен ни на один из каналов. Вдруг промелькнули какие-то еле уловимые кадры улиц, и вновь появилась объемная картинка. “Интересный эффект, - подумал  я, - будто настоящее”. На экране стояла женщина, правую грудь которой сосал ребенок.  Вдруг я почувствовал что-то странное, будто меня обдало соленым морским воздухом. К рукам и ногам словно прилила холодная вода. Воздух стал прохладным. Такое ощущение, что  я проглотил горсть ментоловых пластинок жвачи. Во мне возникло натужное, но, тем не менее, пустое усилие воли. Я абсолютно не мог вспомнить свое детство.
Эта женщина с ребенком показалась мне настолько близкой и в тоже время далекой, словно персонаж из книжки, что я когда-то читал. Возможно, она даже была моей матерью, или мне казалось, что она моя мать. Что абсолютно реально, так это ощущения  и чувства, которые я испытывал по отношению к ней. 
Я поплелся вдоль стены этого зрительного зала и через какое-то время, наконец, наткнулся на дверь. За ней оказалась лестница наверх. Когда я поднялся по ней, то оказался в тесной маленькой комнатке, в которой с разных сторон раздавались щелчки. Они доносились из странных аппаратов: одни были с разными кнопками и рычажками, а другие с растворами и какими-то препаратами. Выглядело все довольно безобидно и в то же время напоминало старое кино про одержимого маньяка, который сидел в своем убежище и наблюдал за всеми героями фильма через скрытые камеры. Для нас это режиссер, а в фильме это человек с больной психикой.
Я прошел дальше и заглянул за угол. “Маньяк” не заставил себя долго ждать.
За столом  в дырявом халате сидел немолодой мужчина с всклокоченными волосами на голове и делал какие-то записи в журнале.
Сидел он ко мне спиной, так что лица его видеть я не мог. Скорее он больше походил на монтера, или же на человека в будке, который показывает  нам фильмы в кинотеатре, и незаметно для зрителей в нужный момент меняет пленку.
В любом  случае кем бы он там не был, но он, кажется единственный разумный человек, который не таращится на экран.
“Ну, что… проснулся”, - проговорил мужчина, не отвлекаясь от дел. Это было довольно неожиданно,  что я даже слегка вздрогнул.
Уж чего-чего, а на твоем бы месте я оказаться не хотел, - продолжал он, - ну, да ладно. Времени ходить вокруг да около  - у нас с тобой нет, так что объясню все по существу и быстро. Зовут меня…, - здесь он замялся, - а в принципе, как хочешь, так и называй. Какая разница!!! Как и у   тебя у меня тоже отошла питательная трубка от носа. Я  так же, как и ты сейчас, был поражен увиденным. Точно так же, как и ты, я поднялся наверх в эту комнатенку и увидел одного единственного человека.  Я даже могу позволить себе сказать больше:  между нами с тобой нет никакой разницы. Тот человек, который сидел тогда на месте, на котором сижу сейчас я, сказал, что примерно раз в полсотни-сотню лет у кого-нибудь отходит трубка. И этот человек просыпается и поднимается сюда.
Трубка доставляет в организм все необходимое. Это питательные вещества, витамины, аминокислоты, гормоны и другие препараты. Эта машина,  - мужчина со спины указал пальцем на маленькую коробочку в углу, -  высчитывает сколько в тот или иной момент тебе нужно гормонов, чтобы испытать счастье или гнев, любовь или страх. На экране тебе показывают трехмерную картинку, и в тот же момент через трубки и кровь в мозг поступает нужный препарат, нужные звуки начинают звучать через наушники и картинка в твоей голове уже оживает. И кем это изображение станет для тебя, зависит только от  количества и концентрации гормона в твоей трубке.  Так машина взаимодействует с телом и контролирует все тобой увиденное во сне. Формируется сознание.
А тело взаимодействует с машиной с помощью желтого провода, что так же выходит из носового прохода. Тело сигнализирует обо всем что, испытывает и ощущает во сне. Это сейчас тебе кажется, что сон – это глупость и ничего не значит, а для них, - на этот раз он указал уже другой рукой в сторону зрительного зала, - для них там все по-настоящему. Там они ведут войны, рожают детей, голодают и размножаются. И запомни: ничего нет. Есть только сознание и ничего больше. Есть только сознание, что оно есть”.
Здесь  я уже перебил его.
-Это что же… и людей нет?
-Конечно, нет! Есть только сигнал в мозгу, в котором есть информация, что мозг есть. Так и со всем остальным. Все существует покуда ты в него веришь. Ты думаешь, почему тело не помнит первые годы свое жизни?
- Не верит? -  спросил я.
-Да, ты прав, только здесь целесообразно заменить слово “вера” на слово “знание”. Когда тело что-то о чем-то знает, оно уже в это что-то верит. И  наоборот. Первые годы жизни у тела маленькая связь с массовым сознанием, потому оно мало знает, но сильно старается верить. Это первая программа. А к старости ситуация несколько другая. Состав вещества в трубке чуть меняется  и человек больше знает, чем верит.   
-А как же реальность? По твоим словам, выходит, что каждое из тел подключено к общему сну.  Как образуется мир, в котором живут/спят люди?
- Ты понял все верно, раз задаешь такие вопросы. Но все довольно просто.  Единственно важное что производит или вырабатывает человек - это мысли, или сознание. Человек это генератор мыслей, генератор энергии, генератор сна, в котором он же сам спит.
Вырабатывать энергию мысли для человека так же естественно, как дышать. Он делает это скорее неосознанно. Часто он даже задается вопросами:  "а откуда эта энергия берется, куда девается после смерти, и где эта энергия пребывает до рождения?" И в итоге строит предположения и теории.
Ответом на твой вопрос будет: реально то, что знаешь. Реально то, во что веришь.
И чем больше определенное количество людей будет, скажем, думать о вознаграждении за свои труды, то вскоре материализуются деньги. А чем больше думать о передвижении на большие расстояния, то появятся машины, самолеты и корабли.
Но даже всего этого нет, кроме как в твоем сознании. Понимаешь?, - спросила спина мужика.
-Видимо, не совсем!
-А что тут может быть не понятным. Ты вот, наверняка, ведь считаешь, что твое сознание в твоей голове. Тогда скажи где твоя голова?
-Ну, как где... Она принадлежит мне. На плечах у меня она, - подытожил я.
-А где ты сам? Даже если бы ты сейчас и был на планете Земля, то где эта твоя планета Земля? В космосе? А космос тогда где? Не знаешь?
-Не знаю! - в замешательстве стало ясно мне.
-Все в твоем сознании и только. Не будет его, не станет и всего того, что ты видишь. Ты думаешь  реальность зеркальным отражением копируется в твою голову?Да, но не думал ли ты, что зеркальным отражением копируется реальность из твоей головы?
От этих слов меня снова обдало морским ветром. На лбу выступили соленые "брызги".  Мне показалось, что я стою не в комнате полной всякого бумажного хлама, а на палубе корабля и командую целым морским флотом. И нет никакого зала с привязанными к креслам людьми, которые видят свои жизни во сне под воздействием всяких психоделиков, что текут по трубкам в их кровь, а есть люди, такие же матросы, как и я, что борются за жизнь, за правду.
Нет никакого мужика в драном халате. Все привиделось.
На мне тельняшка и китель, в зубах папироска. И только сейчас на горизонте показалась заветная земля, мой уютный дом, в поисках которого я путешествую в этой долбанной нескончаемой вечности, веренице цветных снов или жизней.
И так кошмарно внутри, когда в очередной раз понимаешь, что эта еле виднеющаяся суша лишь мираж, привидевшийся голодному разуму "моряка", которому время от времени просто необходимо впадать в иллюзии.
Было уже довольно поздно, я прошел в свою каюту и лег спать.
Но когда я проснулся, то уже был схвачен немецкими солдатами. Они что-то требовали от меня и подвергали пыткам. Так прошло около недели, пока я не бежал. Я мало что понимал, во всем что меня окружает. Ясным всегда оставалось одно - я должен отстаивать свою правду.
Скрывался я в лесах и сараях. Подружился даже с парой-тройкой партизан, они то и дали мне наводку на квартиру Маши Браун. Такая вот моя история, а теперь вернемся к тому, что принято называть реальностью. Два солдата враждебной моему сердцу нации стоят передо мной на коленях в моей голове, третий фашист с простреленным черепом валяется в луже своей крови. Так же в  моей голове как блажная плачет Маша, которая только пару минут принесла мне водки. И твою мать, я совершенно запутался где здесь верх, а где низ.
 
Я застрелил их всех. Даже Машу.
Расстреляв их в этой реальности, внутри своей головы,  пьяный я сел за стол, обнял свою больную башку руками и долго пьяный в слезах думал: "если весь мир во мне, то где тогда существую я? И если все-таки я существую в этом мире, то где тогда в нем находится мое сознание?"  Но эти мысли ни к чему не привели, только родили еще несколько последовательных цепей вопросов-ответов.
Я засыпал и проваливался в очередной сон. Завтра с утра надо будет пустить себе пулю в лоб, может тогда проснусь. Но  только мне стоило коснуться подушки, как я провалился в темную яму беспамятства. Последнее что я успел подумать было: "Значит в другой раз!! и эта фраза раз пять эхом простучала во мне, а затем растаяла в моем сознании, словно первый снег в середине ноября.