Рязанская Пушкиниана. 2. Храни меня, мой талисман

(Главы из книги)
РЯЗАНСКАЯ ПУШКИНИАНА.2.„ХРАНИ МЕНЯ, МОЙ ТАЛИСМАН..."

       В тёплый  августовский день 1837 года, отмеченный изредка моросящим мелким дождиком, в Зарайск по Рязанскому тракту со стороны Ильицына  и Беспятова въехала внушительная процессия из нескольких тяжелых дорожных экипажей.
      Переполох, поднявшийся в Зарайске, вполне понятен: это путешествовал царевич великий князь Александр Николаевич, престолонаследник, будущий царь Александр Второй.
      Но для нашего современника это событие особенно ценно ещё и тем, что вместе с этим экипажным поездом путешествовал великий поэт России Василий Андреевич Жуковский.
      Об этом мы рассказывали в зарайской газете «За новую жизнь» в очерке «Лукавый замысел поэта», напечатанном 24 сентября и 1 октября 1985 года. 
     Если помнят читатели, Василий Андреевич провел в Зарайске два часа, а в целом на Зарайской земле более четырех часов. Побывать в среднерусском древнем Зарайске для Жуковского было все равно, что в чистой капле росы увидеть всю Россию.
      Для встречи наследника вышел местный предводитель дворянства князь Александр Дмитриевич Волконский, заранее приехавший для этого из своего имения в селе Радушино, собралось вокруг духовенство, купечество, военный и мастеровой люд, мещане, торговцы и огородники.
      А Жуковский, как во всяком случае намекают его краткие дневниковые записи, после осмотра кремля и собора за время пребывания в городке, виделся с местной интеллигенцией, в частности, с учителями, чиновниками.
     О чем шли его разговоры с просвещенными и грамотными зарайцами? Об этом можно только догадываться.
      Но одна тема обязательно должна была прозвучать — это память о безвременно погибшем полгода тому назад от руки убийцы Александре Сергеевиче Пушкине.
      И непременно при этом должна была находиться в поле зрения и в центре внимания Жуковского и просвещённых  зарайцев одна заветная примечательная вещица, на которую в другое время и при другом  человеке мало кто обратил бы любопытный взгляд...
      Пушкинский перстень...
    В тяжёлый для Жуковского и всей русской литературы день и час Василий Андреевич снял на скорбную память с руки умершего Пушкина завещанный им перстень, с которым Александр Сергеевич не расставался до последней минуты жизни.
Дорожил Пушкин этим перстнем по двум причинам. Он напоминал ему  о днях горячей влюблённости в Елизавету Ксаверьевну Воронцову, которая подарила ему этот перстень в 1824 году, во время  южной ссылки
      Отзвуки тех далёких дней легли в основу двух стихотворений. Одно из них написано через год, в 1825 году.

Храни меня, мой талисман,
Храни меня во дни гоненья,
Во  дни раскаянья, волненья:
Ты в день печали был  мне дан.
Когда подымет  океан
Вокруг   меня   валы   ревучи,
Когда грозою грянут тучи –
Храни меня, мой талисман.
В уединенье чуждых стран,
На лоне  скучного  покоя,
В тревоге пламенного боя
Храни меня, мой талисман.
Священный, сладостный обман,
Души волшебное светило...
Он о сокрылось, изменило...
Храни меня, мой талисман.
Пускай же в век сердечных ран
Не растравит воспоминанье.
Прощай, надежда; спи желанье;
Храни меня, мой талисман.
      Другим настроением проникнуто стихотворение «Талисман», написанное в 1827 году.
Там, где море вечно  плещет
На  пустынные скалы,
Где  луна теплее блещет :
В сладкий час вечерней мглы,
Где, в гаремах наслаждаясь,
Дни проводит мусульман,
Там   волшебница,   ласкаясь.
Мне вручила талисман.
И, ласкаясь, говорила:
«Сохрани мой талисман:
В нем таинственная сила!
Он тебе любовью дан.
От недуга, от могилы,
В бурю, в грозный ураган,
Головы  твоей,  мой  милый,
Не  спасет мой  талисман.
И богатствами Востока
Он тебя не одарит,
И  поклонников  пророка
Он тебе не покорит;
И тебя на лоно друга,
От печальных чуждых стран,
В край родной на север юга
Не умчит мой талисман...
Но когда коварны очи
Очаруют вдруг тебя,
Иль уста во мраке ночи
Поцелуют не любя —
Милый друг! от преступленья,
От сердечных новых ран,
От измены, от забвенья
 Сохранит мой талисман!»
       Елизавета Ксаверьевна купила перстень в лавке торговца и подарила поэту при расставании на даче Рено под Одессой. Вещица не обладала изящными формами, но отличалась крупным камнем-сердоликом о восьми гранях, с еврейской надписью, в которой, в романтической обстановке южной ссылки Пушкин был склонен усмотреть и загадочность, и таинственность, и волшебство.
       Много лет спустя, в 1880 году, удалось расшифровать надпись на камне. Она звучала крайне прозаично и оказалась сокращенной фразой по-древнееврейски: «Симха, сын почтенного Рабби Иосифа, да будет благословенна его память».
       Однако, судя по двум стихотворениям, Александр Сергеевич относился к перстню с глубокой почтительностью и желал верить в его охранительные способности.
      Наверно, с теми же чувствами и Елизавета Ксаверьевна вручала ему этот перстень, надеясь, что в превратностях жизни она убережет поэта от безрассудных поступков и даже от гибели.
      Была, по-видимому, в самом факте душевного подарка и доля женской ревности к возможной в будущем избраннице молодого поэта.
      Боль окончательного расставания придала подарку особенную ценность.
      Пушкин, говорят,  благоговейно хранил его и скучал без него.
      Отпечатки «магического» перстня, как отмечают исследователи, хранятся на рукописях и сургучных печатях поэта.
      Литературовед Евграф Кончин отмечает, что дорожил поэт талисманом, как видно, связывая его со своими удачами и печалями.
      В октябре 1824 года Пушкин пишет брату Льву из Михайловского: «Пришли мне... перстень — мне грустно без него».
      В двадцатых числах октября 1824 года в письме Льву в Петербург напоминает: «Да пришли мне кольцо, мой Лаион».
      Пушкинист Борис Мейлах отмечает, однако, что талисман в стихах поэта живет не столько как волшебный знак, сколько как некий поэтический символ надежды...
      Источников у нас, дающих более глубокие детали пребывания Жуковского в Зарайске, пока практически нет.
     Как мы помним, затерялось его письмо к Н. Н. Семенову в Рязань.
     Остается логика событий, без которых Жуковский не мог обойтись, приехав в маленький городок.
      А эта логика вычерчивает для нас еще одну тайную цель Жуковского во время задуманного им тайно и осуществлённого открыто путешествия по России с наследником царского престола.
      Эта цель — в ознакомлении передовой российской общественности с заключительной трагедией последних дней Пушкина.
      Известно, что Пушкин умер, не покорившись царскому окружению, «...мы насилу довели его до смерти христианской», — вроде бы сказал царь, отказывая Жуковскому в его просьбе отметить смерть Пушкина специальным рескриптом.
      Но обо всём этом известно нам, сегодняшним читателям, вооруженным широкими историческими познаниями.
      А в 1837 году, когда не было таких информационных средств, как сегодня, известие о гибели Пушкина, если и дошло до провинциальной России, то только в изложении коротких известий в газетах и журналах, или в рассказах случайных посетителей столиц — Москвы и Петербурга.
      Царскому окружению выгодно было распустить слух об усмирившемся сусальном Пушкине, склонившем главу перед милостивым самодержцем и перед обстоятельствами.
      И этот слух уже пошел гулять по России, достигая ушей знакомых и друзей поэта, в том числе томившихся в ссылках и на поселениях декабристов.
      «Отчего Пушкин худо умер?» — вопрошали декабристы, не подозревая о действительном положении дел, а также и о необычной миссии Жуковского.
      Сложность всех обстоятельств, связанных с  гибелью Пушкина, для Жуковского состоит в  том, что он находился сейчас в двойственном положении.
      С одной стороны, стремясь  оказать помощь семье Пушкина, оставшейся без кормильца и обреченной на  нищету, он должен позаботиться о посмертных изданиях поэта, а путь этому — в какой-то мере представить умиравшего Пушкина перед царским официозом в качестве покаявшегося грешника.
       С другой стороны, Жуковский как старший друг и творческий учитель Пушкина, как честный литератор и гражданин, должен был сохранить перед всей культурной и патриотической Россией действительный - гордый и непреклонный образ великого поэта, не покорившегося врагам России.
      Так не было ли путешествие Жуковского исполнением еще одного предсмертного желания Пушкина? Желания, высказанного наедине, о котором мы  никогда не узнаем? Тайна  эта ушла вместе с Жуковским…
      А тогда, в Зарайске,  встречаясь с местными  культурными и просвещёнными людьми, Василий Андреевич, показывая перстень, как мы теперь понимаем, не мог не говорить о Пушкине, о мужественном поведении его в последние часы и минуты жизни...
      Какова  же дальнейшая судьба пушкинского талисмана?
      Перстень вместе  с Жуковским проехал по многим дорогам России, побывал там, где он, как посмертный посланец Пушкина, был наиболее нужен…
      Годы спустя перстень попал к Ивану Сергеевичу Тургеневу, который однажды высказал пожелание, чтобы талисман после него перешел «графу Льву Николаевичу Толстому».
      Но обстоятельства сложились  так, что после смерти Тургенева Полина Виардо передала кольцо в Пушкинский музей. Затем оно пропало в марте 1917 года. Воришку нашли, а перстень исчез безвозвратно.
      Но все же верится, что такая ценная, хорошо известная вещь не смогла пропасть окончательно. Где теперь талисман, в какой стране? В чьей коллекции?
      А пока у нас всё-таки есть возможность полюбоваться знаменитым талисманом: он изображён на  известном портрете А.С.Пушкина, исполненном ещё одним Василием Андреевичем — русским художником Тропининым в 1827 году.