Глава 1. Город Зю

«Этот город чужой не знает слёз,
Я с безумной тоской брожу, как пёс…»
(из песни Эдит Пиаф)

       Где-то в старом большом Городе, восточном и грязном, где как  в Древнем Вавилоне смешалось много обычаев и рас, где всегда процветали торговля и проституция, а культура и религия воспринимались враждебно, где в почёте были богатство и сила, а гуманность приравнивалась к слабости, где множилось золото, а стены домов рушились от времени – произошли эти события...

       Обломки разрушенных зданий представляли собой отвратительную картину того, из чего были сделаны их стены: разбитый пористый камень, гнилое дерево, какая-то грязная пакля. Всё это баррикадами окружало свалку мусора и старых вещей, накопившихся за долгую земную жизнь её обитателей. И вся эта куча мерзости гнила и воняла, как труп, выброшенной на помойку дохлой собаки...
 
       пока Великий Дизайнер – Природа, не выдержав оскорбления своему чувству прекрасного, не начинала свою работу... Во время летних суховеев присыпала свалку песком и пылью; осенью прикрывала её сверху ярким покрывальцем из пёстрых листьев в стиле печвёрк; зимой же, под Рождество, застилала землю белой скатертью, сотканной из кружевных, искрящихся снежинок; а уж весной, наконец, - бросала  наугад семена деревьев и цветов, пополам с дикой травой, взятых поблизости, с соседних дворов, и таким образом заканчивала на этот год черновой набросок своей картины...

       Деревья и кусты сначала росли тонкими и жалкими заморышами, как беспризорные детишки-доходяги, родившиеся в трущобах, но с упрямой, отчаянной настойчивостью стремящиеся к свету, к жизни. Потом некоторых из них ломала эта самая жизнь, в лице таких же бездомных мальчишек, сделающих из веток стрелы и палки, чтобы играть в войну.

       Иногда на этой куче мусора из семечка, занесённого ветром, вырастала какая-нибудь Мальва или Дикая Роза, которая осветив и одарив всех вокруг своей неожиданной красотой, звучащей диссонансом в таком гнилом месте, казалось смущалась, краснела и мучилась, но скоро сникала, обломанная и растоптанная чьими-то жестокими сапожищами. А ужё через год эта груда мусора превращалась в живописный зелёный курган, под которым была похоронена чья-то жалкая, пошлая и, кажется, напрасная, но по-своему интересная и чаще трагическая человеческая жизнь – маленькая модель кургана человеческой цивилизации...

       Город Зю был ленив, порочен и неряшлив, как старик Козлодоев.
Дряхлые купеческие дома, чаще двух-, трёх-этажки, с облупившейся пошло-розовой или голубой штукатуркой, с вечно грязными окнами и намокшим фундаментом, обязательно прилепленные друг к другу боками, разные по высоте и калибру, выстроились словно в шеренгу на какой-нибудь главной улице Города,  называемой когда-то недавно Ленинской или Карл-Марксовской, а потом, например, Большой Бульварной, и выглядели, как вульгарно размалёванные и кричаще одетые, старые, потрепанные путаны, стоящие в ожидании клиентов. А на задворках тем временем уже догнивал труп одного такого же здания-бомжа.

       Старый Город болел и кашлял. Он болел отравлением и кашлял выхлопными газами. К тому же, как больной диареей, производил большое количество отходов, в основном под себя, и, как наркоман со стажем, с тягой к саморазрушению, уничтожал в себе все здоровые силы, отвергая лекарства матушки-Природы: сады, парки, водоёмы.

       Серые, грязные, замученные и отравленные деревья, с раковыми опухолями «ведьминых гнезд», опустив ветви, догнивали свою жизнь, закованные в асфальте, как узники в кандалах. На смену великолепным дубам-великанам, роскошным елям и нежным барышням-цветам заступали плюгавые неприхотливые деревья, ядовитые и колючие кусты, жухлые сорные травы-  эти безмолвные солдаты в камуфляжной форме, герои-стоики, эти гладиаторы в борьбе за жизнь под солнцем с человеком.

       Как ни старался он – «венец природы», с настойчивостью маньяка-убийцы уничтожить всё живое вокруг: залить почву бетоном, загадить свалками, заколоть землю железными прутьями и придавить её сердце чугунными перекладинами, с садистским усердием скашивая редкие дикие травы острой косой, убивая топором деревья, как Раскольников свою старуху, четвертуя, обрубая их ветви-руки, из-за чего они становились похожими на калек Первой Мировой, возвратившихся с фронта, но всё равно...

       Всё равно, весь этот зелёный упрямый батальон, израненный и ежечастно теряющий своих бойцов, оказывал отчаянное сопротивление на передовой и переходил к партизанским вылазкам, пробиваясь между тротуарными плитами, ломая корнями асфальт, прорастая в фундаменты домов, цепляясь за кирпичи и балконы, и в конце-концов, как герой-победитель, водружал свой зелёный, побитый в атаках флаг, в виде чахлой акации или пучка травы на крышу многоэтажного дома, как на Рейстаг.

       Эта героическая, упрямая борьба природы против человека за жизнь, с элементами самопожертвования, вызывала заслуженное уважение и восхищение, так что хотелось по-пионерски восторженно отсалютовать: «Слава героям!» и потом, опустив глаза, самому себе грустно ответить: «Героям-слава!»