Туфли

Сразу после пошива черные мужские туфли были упакованы в картонную коробку. Не успев заметить необъятности мира, они нашли пребывание в темном ограниченном пространстве вполне естественным, поэтому, аккуратно уложенные привычными руками, равнодушно лежали без движения. Снаружи доносились приглушенные звуки, сообщавшие, что вокруг бушует наполненная событиями жизнь, но пока еще звуки эти, оставаясь непонятыми, не вызывали у туфель никакой реакции. Вот и получилось, что, не сделав ни одного движения, безразличные ко всему, туфли пропутешествовали через полмира.
Коробка об этом странствии могла рассказать больше. Она видела, как была погружена в фургон, видела огромный склад, где лежала, дожидаясь следующего перемещения. Потом контейнер, проглотивший ее вместе с множеством таких же, как она, коробок, снова, спустя какое-то время, склад, после – опять фургон. У коробки было бы много впечатлений, будь она способна их получить.
Наконец, туфли были извлечены и получили возможность осмотреться. Они оказались на стеллаже в углу помещения, которое с непривычки казалось громадным. Стеллажей было много, они располагались вдоль всех стен и даже посреди зала. Стены уходили вверх, упирались в потолок, усеянный лампами, одна из которых не горела, свет остальных после темноты коробки казался излишне ярким. Рядом на стеллаже располагались соседи. Ими были другие туфли, такие же черные, как наши герои, только других размеров и фасонов.
Какое-то время ничего не происходило. Потом раздался отдаленный звук, второй, третий, потом несколько одновременно, и вот помещение заполнено шумом, который, то нарастая, то стихая, уже не прерывался.
Начался длинный день. Стеллаж привлекал мало внимания. Лишь изредка к нему кто-то подходил, соседей куда-то уносили, чтобы вернуть через некоторое время. Впрочем, ближе к вечеру, одна пара отбыла, чтобы уже не вернуться. Опустевшее место немедленно было занято другой обувью, того же фасона, цвета и размера. Наши же герои, как и несколько других пар, простояли никем не замеченные. Потом шум стих, свет погас, и все погрузилось в темноту.
Потекла размеренная, скучная жизнь. Утро лениво включало свет ламп, дополняя его гулом шагов и голосов. Шум и свет докучали до вечера, пока на смену не приходила темная и бесшумная ночь. Туфли привыкли к этому распорядку, он стал для них нормой жизни. Соседи, такие же черные, как и в первый день, понемногу менялись. Причины их отлучек и исчезновений соседей были пока еще тайной, абсолютно не интересовавшей. Сами же туфли все эти дни незаметно лежали на полке и единственными прикосновениями, которые они испытывали, были прикосновения ветоши, убиравшей пыль.
Однажды, ранним утром, странный прямоугольничек бумаги с какими-то цифрами, с первого дня установленный рядом в пластмассовой подставке, был удален и на его месте оказался новый, такой же, только с другими цифрами. Чуть позже туфли впервые были сняты со стеллажа и, с помощью длинного и холодного предмета, оказались на чьих-то ногах. Еще немного – и сделаны первые шаги. Вокруг крутились всевозможные пары обуви. Черные, коричневые, белые, серые, красные, желтые… Рядом оказывались то новые, то уже явно многое повидавшие, нездешние… Сплошная суета, состоящая из беспорядочного мелькания и топота. А потом туфли были возвращены на свое привычное место на стеллаже. Закончилась первая примерка.
Не сразу, но за первой примеркой последовала вторая, потом еще и еще. Первый кусок бумаги будто заслонял туфли от мира; его сменщик смог привлечь к ним внимание. Осознав это, туфли стали испытывать к новому прямоугольничку нечто, похожее на чувство благодарности.
А потом в жизнь ворвались перемены. Поначалу день был таким же, как многие предыдущие – тот же свет, такой же шум. И так же буднично туфли были сняты с полки и отправились на примерку. Вот тут-то и произошла встреча, изменившая все. Во время обычной и уже приевшейся процедуры рядом оказались босоножки. Маленькие, ослепительно белые, на невысоком каблучке и со скромной пряжечкой, они завертелись вокруг туфель.
Происходящее пока еще вкладывалось в обычный порядок вещей. Как правило, в такие минуты рядом оказывалась какая-нибудь пара женской обуви. Это было практически обязательным атрибутом. Но сейчас обыденность отступила. Стало заметно, как мягки и грациозны движения босоножек, цвет их стал казаться необычно белым, подчеркнуто добрым. При их приближении накрывала приятная теплая волна. Когда они удалялись, появлялась странная непостижимая тревога. Все остальное исчезло, перестало существовать. Больше не было ни огромного зала, ни безликого стеллажа, ни времени, ни пространства…
Вернувшись к действительности, туфли обнаружили себя на стеллаже. Ох, как же все-таки он опротивел за прошедшие дни! Только что была вечность и вот – она грубо оборвана, превращена в пустое мгновение. И нахлынула тоска, усиленная наступившей ночью, как никогда долгой.
Кое-как дождавшись утра, туфли снова попали на примерку. Ночные переживания немного улеглись, сменились апатией, сохранявшейся до тех пор, пока вскользь брошенный взгляд не наткнулся на босоножки. Те самые, что вчера. Конечно же, они находились рядом с того самого момента как была покинута полка стеллажа; они были бы замечены сразу, если б не отчаянье, которому туфли дали себя охватить. И это было важным уроком. А босоножки опять кружились вокруг, случайно или намеренно – кто знает? – привлекая к себе внимание. И туфли снова забылись и ничего не замечали вокруг, пока не попали в коробку.
Дальше были какие-то незнакомые звуки, тряска, сменявшаяся покачиванием. Вскоре все стихло, коробка открылась, и туфли оказались в новом помещении. Оно было неплохо освещено, хотя и не таким ярким светом, как зал магазина. А стеллаж… кажется, про него можно забыть.
Немного привыкнув к свету, туфли приступили к изучению новой обстановки. Они находились на полке для обуви, рядом были тапки, чуть дальше – коричневые, уже сильно поношенные, мужские туфли. А возле полки, на полу, стояли босоножки. Впервые они были спокойны, будто нарочно приостановили свое движение, давая насмотреться на себя. И это было так кстати.
Промелькнул остаток дня, настали сумерки, с приходом которых босоножки немного повертелись и ушли. Осталось какое-то смутное чувство. Более всего оно было похоже на предвкушение свидания, которое должно вот-вот произойти. Как и все, кто пребывает в подобном состоянии, туфли обрели чуть глуповатый вид. И далекие звезды, которые одна за другой заглядывали в щелочку между занавесок, замечали это, понимающе улыбались и спешили удалиться, чтобы не показаться назойливыми.
Утром туфли впервые вышли в свет. Прошлись по асфальту и бетону, щебенке и траве. Первая лужа на пути, которую обошли стороной. Потом какое-то запыленное место – его обойти не удалось. Вокруг сновали разные туфли и туфельки, сандалии и босоножки, не было только тех самых, единственных, кого действительно хотелось увидеть. Они пришли позже, когда туфли уже отдыхали от первой прогулки. Пришли, чтобы занять место рядом и простоять там несколько часов. Туфли любовались, затаив дыхание. Им казалось, что босоножки улыбаются спокойной доброй улыбкой, потревожить которую было бы непростительно. И снова наступили сумерки, и босоножки быстро собрались и убежали, точно страшась приближающейся темноты.
Отныне каждый день начинался с макияжа, производимого щеткой и кремом. Дальше – обязательная прогулка, во время которой мимо проходили, пробегали, проносились другие пары обуви, видимо, выполнявшие такой же обязательный моцион. Наконец, наваливалась усталость, и туфли возвращались на обычное место на полке.
Маршруты менялись, но были и места, часто посещаемые. Первое из них было возле скамейки в парке. Приятно в разгар дня немного отдохнуть после длительных блужданий, постоять, лишь изредка слегка перемещаясь и приглядываясь к медленно шествующим мимо парам обуви. А потом к скамейке приходили босоножки. Приходили, чтобы немножко постоять рядом, затем приблизиться вплотную, отчего перехватывало дыхание, дальше они быстро удалялись, куда-то спеша.
Другое постоянное место запомнилось изысканным запахом. Вернее сказать, там смешивалось огромное количество изумительных запахов, и эта смесь пьянила, очаровывала, силою своего волшебства уносила в поднебесье. И каждый раз продолжение прогулки сопровождалось крупицей этого аромата, который сохранялся и до возвращения домой, и почему-то оказывалось, что этой крупицы достаточно, чтобы заполнить всю квартиру.
Это служило доброй приметой. Каждый раз, когда квартира наполнялась запахами, на их зов прибегали босоножки, прибежав, взмывали вверх, и забавно болтались там. Даже угомонившись, они будто продолжали улыбаться каким-то своим тайным мечтам, отчего становились особенно милыми. Эта загадочная улыбка бурной рекой заполняла квартиру, и туфли тонули в этом потоке, но не пытались выплыть, а лишь с радостью погружались все глубже и глубже. И так до самых сумерек…
Зачем босоножки убегали по вечерам? Хотелось остановить их и держать, держать, не отпуская. И никак это не удавалось, будто в решающий момент тайные оковы не давали пошевелиться. Потом, после ухода босоножек, туфли подолгу еще проклинали свою робость. И казалось, что звезды, верные своей привычке подсматривать, тоже молчаливо осуждают издалека.
В конце концов, босоножки взяли инициативу на себя. Тот день поначалу выглядел обычным – прогулка, аромат, взлет босоножек, их улыбка… Но и с наступлением сумерек босоножки продолжали стоять рядом, все так же улыбаясь своим мыслям. Любопытные звезды слетелись со всех сторон, подглядывали, смущались, уходили прочь. А потом возвращались, не в силах противостоять соблазну, и снова подглядывали и смущались… А утром, когда звезды, наконец, разбежались, привычное хождение по городу было отменено. И тем лучше. Босоножки тоже остались, и весь день удалось провести рядом с ними. Только поздним вечером они ушли с явною неохотой в движениях.
Несколько дней босоножки не появлялись. Следующий их визит был недолог. И еще несколько таких же мимолетных визитов. Потом все вернулось в прежнее русло, и босоножки снова стали задерживаться до сумерек. Но – не больше. Ничего. Минуты счастья настают для тех, кто ждет. И туфли ждали.
Встречи чередовались с ожиданиями встреч, и вдруг – катастрофа. В один из вечеров раздался шум, громкие возгласы и далее босоножки быстро убежали, раздраженно стуча каблучками. Даже повертеться забыли. На миг показалось, что это сон, что каблучки не могут стучать так сердито. Но это случилось наяву.
Босоножки перестали появляться. Проходили дни, а их все не было. Маршруты прогулок странным образом изменились, стали проходить вдали от излюбленных мест. Разлука нестерпимо затянулась, и тогда туфли попробовали вмешаться. Они сделали, что могли. Во время прогулок стали внимательно вглядываться, нет ли босоножек поблизости, после, находясь на полке, напряженно вслушивались, не зазвучит ли на лестнице звук знакомых шагов. Увы, напрасно.
А в один из вечеров рядом с туфлями появились бежевые женские туфельки. Надменные гордячки заняли место, обычно предназначенное для босоножек, и простояли до утра. Это выглядело как объявление о том, что босоножки ушли навсегда. Туфли мстили единственным доступным способом – ненавидящим взглядом старались найти у посетительниц все их изъяны, даже мельчайшие, даже отсутствующие; гостьям были приписаны все мыслимые и немыслимые недостатки. Вряд ли эта месть могла причинить бежевым туфелькам какой-то ущерб, но и царили они недолго. Появились еще несколько раз, и все. Исчезли.
 Казалось, пора смириться. Но туфли, назло судьбе, заставили себя отвергнуть прозвучавший приговор и продолжали поиски. И однажды они были очень близки к цели.
Это случилось на суетливой городской улице. Среди заполнивших тротуар сотен пар обуви, стоящих, шагающих и бегущих, взгляд выхватил из толпы босоножки. Чудо, что их удалось заметить. И туфли бросились вперед. Никогда ни до, ни после, им не удавалось двигаться так быстро. А босоножки убегали, время от времени терялись из виду – и тогда туфли продолжали преследование наугад, – потом показывались снова, с каждым разом все ближе и ближе. В какой-то момент показалось, что встреча уже неизбежна. Но тут босоножки резко взмыли вверх, и пропали окончательно. Рядом раздался резкий хлопок, взвыл электромотор, прошуршали по асфальту шины, туфли еще сделали несколько шагов вслед шуршанию и остановились. Оставалось только вернуться домой.
Следующие несколько дней прошли в посещениях той же улицы и примерно в то же время. Туфли утроили внимание и приготовились нестись еще быстрее. Уж теперь-то они не упустят свой шанс.
Но его больше так и не представилось. Далее настал момент, с которого та улица была вычеркнута из маршрутов, потом прогулки прекратились вовсе. Теперь туфли просто пылились на полке, глядя по утрам, как другие уходят гулять вместо них.
Внутри квартиры теперь все было по-другому. Окно было постоянно задернуто плотными портьерами, так, словно, появилась еще одна стена, такая же непроницаемая и надежная, как остальные, кирпичные. И тьма воспользовалась этим, захватила власть.
Звезды, обнаружив, что их взгляды упираются в монолит занавеса, быстро утратили к туфлям всякий интерес и перестали обращать внимание на неприступное окно. Противиться тьме продолжало только солнце, единственный верный союзник. С рассветом оно бросало в бой легионы своих лучей. Лучи всей своей мощью обрушивались на портьеры, разбивались, отскакивали прочь, и, перегруппировав силы, вновь рвались в бой. Атаки повторялись и повторялись до самого вечера, когда утомленное битвой солнце удалялось, чтобы с утра с новыми силами возобновить войну. Так заканчивался очередной эпизод в вечной битве верных слуг света против верных слуг тьмы… Пользуясь паузой, мрак спешил закрепиться на захваченной территории, вкрадчиво расползаясь повсюду. Несущий пустоту, он обволакивал, изображал искренность, пытался соблазнить покоем. Туфли сопротивлялись до изнеможения, оставаясь к утру совершенно обессиленными.
Однообразие войны время от времени нарушали туфельки, ботиночки, сапожки. Побольше и поменьше, изящные и не очень, – они появлялись лишь затем, чтобы вскоре исчезнуть. Одни уходили быстро, почти мгновенно; другие становились свидетелями нескольких баталий, и скрывались, страшась коварства мрака. Визитеры растворялись, не оставив заметного следа, их забывали сразу после ухода.
Потом прекратилось и это. Откуда-то из чулана была извлечена чудом сохранившаяся коробка, в которой состоялось прибытие в этот дом, туфли вновь были в нее уложены, и, вместе с ней, отправились в чулан.
Заточение было воспринято едва ли не как награда. Теперь ничто не отвлекало от воспоминаний о босоножках. И этим обстоятельством туфли воспользовались в полной мере, бережно перебирая в памяти каждое мгновение, стараясь восстановить все с предельной точностью, на которую только были способны. Мало-помалу из воспоминаний сложилась цельная законченная цепочка. Она проносилась в воображении, не прерываясь, и, чуть закончившись, в следующий миг начинала свой бег заново. Вереница неслась и неслась, словно в воображении был запущен вечный двигатель.
Туфли примирились и даже внушили себе, что такое существование их вполне устраивает. Вот отчего внезапное освобождение было воспринято скорее как горе. Некогда привычная чистка щеткой и кремом стала мукой. Прогулка вылилась в пытку. Потому ли, по другой ли причине, длилась она ужасно долго. И хотелось только одного – скорее спрятаться в коробке. А возврата все не было.
Но вот усталость вынудила расположиться на отдых. Туфли сразу же ушли в иллюзорный мир воспоминаний и, отрешившись от всего, не замечали ни обычной для городской жизни суеты, ни сопровождавшего суету громкого шума. Но душа оставалась на посту. И вот там, в глубине души, зазвучал еле различимый шепот, возвещающий, что пора очнуться. Набат этого шепота загудел, разбудил и заставил оглядеться.
Дверца сознания приоткрылась, и туфли обнаружили себя возле памятной скамеечки, а рядом – в это даже не верилось – стояли босоножки. Те самые, не спутать, хотя время потрудилось над ними. Теперь босоножки уже не выглядели так молодо и задорно, как раньше, а прошлое покрыло некогда безупречную кожу паутинкой трещинок. Неважно. Утратило ли солнце в своей прелести, когда на нем разглядели пятна? Милые, добрые, нежные босоножки… Как вы прекрасны!
От скамейки туфли и босоножки уходили вместе, иногда еле ощутимо касаясь друг друга. Дома туфли заняли ранее привычное, а теперь уже подзабытое, место на полке, босоножки снова оказались рядом. Они пробыли меньше обычного, ушли задолго до наступления сумерек, но совсем скоро вернулись, теперь уже на всю ночь. И тогда туфли почувствовали, как неведомая доселе магическая сила наполнила их, сделала способными творить чудеса. Повинуясь этому ощущению, они распахнули душу, выплеснули ее полностью, преподнося ее в подарок босоножкам, щедро, без остатка. Горячий поток чувств вдруг наткнулся на встречный, такой же жаркий. Потоки слились, их совместное пламя вырвалось на простор, и объединенная страсть превратилась в огромную вселенную.
Новый мир возник втайне от всех. Мир, существующий только для босоножек и туфель. Ни одного свидетеля, ни одного лишнего взгляда. Даже вездесущие звезды, непревзойденные любительницы всюду совать свой нос, – и те ничего не увидели. Чрезмерно занятые другими окнами они прозевали чудо, свершившееся здесь.
…Утром показалась хорошо знакомая коробка, и туфли были упакованы в нее. Туда же уложили босоножки, после чего коробку поместили в чулан. Больше ни туфлями, ни босоножками хозяева никогда не пользовались. Две пары обуви были забыты всеми. Но они были вместе и это единственное, что имело значение. Второстепенное – не в счет.


7 июня 2009 года