ВВЕДЕНИЕ
В конце семидесятых меня, молодого специалиста, направили в командировку в посёлок городского типа, расположенный недалеко от одного областного центра. В основном этот небольшой населённый пункт образовался благодаря богатым залежам угля, но также определённую роль в его развитии сыграли и расположенные рядом лагеря осужденных.
Стояли зимние дни. Меня поселили в холодном общежитии, что-то случилось с отоплением. Но, к счастью я там промучился всего одну ночь. Вахтёрша на следующий день дала мне адрес нового местожительства и добавила: «хвала Богу, есть на свете добрые люди».
Я сразу нашёл этот двухквартирный дом. Открыла мне дверь красивая женщина приблизительно сорока лет, показала мою комнату, а потом пригласила пить чай.
Так я познакомился с Еленой Владимировной – учительницей местной школы, очень гостеприимной и отзывчивой женщиной с удивительно добрыми, чуточку грустными, но всё же больше счастливыми глазами. У неё было два сына-близнеца, один служил в настоящее время офицером на Дальнем Востоке, другой, уже женатый и имеющий дочь, строил большой завод на Урале. Она скучала по ним, а они по ней. Я видел, как Елена Владимировна часто писала им и получала от них письма. Мужа у неё, как она сказала - словно отрезала, никогда не было. И я не стал ничего уточнять.
Наше временное соседство было не стеснительно и скрашивало зимние вечера, как для меня, так и для хозяйки квартиры. Она рассказывала о своих сыновьях, о школе, показывала фотографии, а я рассказывал немного о себе. В доме была гитара, и иногда мы устраивали музыкальные вечера. Елена Владимировна хорошо пела.
Как-то, вернувшись со школы, она застала меня за написанием статьи в местную малотиражную газету по просьбе руководства. Она с интересом смотрела, как я пишу, а когда я закончил, попросила дать прочитать. Ей понравилось. В этот вечер Елена Владимировна была немного задумчива. Я спросил, всё ли у неё в порядке? Она ответила, что всё хорошо. А потом спросила уже меня, не хочу ли я послушать рассказ об одном замечательном человеке – Анатолии Валерьевиче. Она уже раньше мельком упоминала это имя.
- Это действительно замечательный человек, и мне хотелось, чтобы память о нём жила не только в моём сердце и сердце моих детей. Он достоин уважения многих. Скажите, почему так бывает, что по-настоящему хорошие люди часто остаются неприметными и забытыми, а плохие люди превозносятся и запоминаются? Это неправильно, несправедливо и неполезно.
Я задумался и ответил. - Значит, для многих людей это является правильным, справедливым и полезным. Каждый сам выбирает себе кумира. А может за кого-то выбирают другие.
Елена Владимировна посмотрела на меня и улыбнулась, - У вас, оказывается, тоже философская душа. Да, вам непременно надо послушать мой рассказ.
Я всё связал и спросил. - А почему бы вам не написать об Анатолии Валерьевиче? Думаю, это лучший способ увековечить его имя.
- Я пыталась, но не смогла. Мои слова совсем не выражали тех чувств, которые рождались в его душе. Если о нём напишет чужой человек и не раскроет полноценно его особенный внутренний мир, это не так страшно, это простительно. А мне непростительно. Я могу грамотно излагать мысли в письменной форме, я всё-таки учительница, но этого мало, чтобы писать о нём. Получается как-то странно, - усмехнулась Елена Владимировна, - рассказывать неплохо могу, а писать нет. Видно рассказчиком могут быть многие, а писателем - единицы. Поэтому прошу вас внимательно выслушать мой длинный рассказ. Может, в будущем вы сможете изложить его на бумаге. Решать уже вам.
И почти каждый вечер в течение десяти дней я на два-три часа окунался в прошлое время (1953 - 1957 года), в мир двух людей и их спутников, наполненный сомнениями, противоречиями, но больше любовью и добротой. Елена Владимировна не уточняла в рассказе фамилии людей, названия мест, считая это совсем неважным.
Потом командировка кончилась, и я вернулся домой. Прошло несколько лет, и я снова оказался в этом поселке городского типа. Я зашёл в дом, где жила Елена Владимировна, но уже другие хозяева сказали, что она переехала к одному из сыновей. Я не стал искать её новый адрес.
Ещё прошли годы, и я решился изложить её рассказ. Я почувствовал, что способен это сделать (конечно, в меру своих возможностей). Но самое главное, я почувствовал, что должен это сделать. Для Елены Владимировны. Время - не помеха, я хорошо всё запомнил. И я хорошо запомнил её глаза, когда она рассказывала о нём… и о себе, и о своих детях.
* * *
Всё началось неожиданно. Я заканчивала учёбу в педагогическом училище, когда меня и четырёх других девушек вызвал директор.
В кабинете кроме директора был преподаватель марксистко-ленинской философии. Они внимательно, оценивающе смотрели на нас несколько секунд. Потом директор сказал. - Вы - самые лучшие по успеваемости, и вы уже получили направления в будущие места работы. Но для кого-то из вас может всё измениться. Кому-то из вас может достаться очень ответственная и перспективная работа. Мне звонили из особого управления, не буду уточнять какого. Они просят направить самых лучших учениц для проведения тестирования, у них есть одно вакантное место.
Директор чуть ослабил галстук, ему было жарко, и продолжил. - Вы не должны уронить честь нашего училища. Вопрос не только в ваших знаниях по предметам, но и в политической грамотности. Вы должны завтра в девять часов утра быть по этому адресу, - и он ткнул пальцем в листок, лежащий на столе. - Пусть каждая перепишет, а не просто запомнит. Никаких случайностей и непредвиденных ситуаций. Если завтра кто-то из вас не придёт или опоздает, то будет отчислен из училища. Если будут замечания по кому-нибудь из вас, то эта ученица тоже будет отчислена. Надеюсь, вы понимаете всю свою ответственность.
Мы и так с опаской заходили в кабинет директора, а теперь вообще испугались. Моя соседка слева даже побледнела. Преподаватель, наблюдавший за нами, видя наш страх, произнёс, - не надо бояться, вы - умные девушки, и ответите на все вопросы правильно. Всё будет хорошо, - добавил он, успокаивая, как мне показалось, не только нас, но и директора. – У нас есть ещё несколько часов, и я, с разрешения директора, - директор утвердительно и с надеждой кивнул головой преподавателю, - снимаю вас с других занятий. Я постараюсь подготовить вас к завтрашнему испытанию. Конечно, больше политически и психологически, а основные предметы вы, надеюсь, хорошо изучили.
- Да, не будем терять время, - сказал директор, выпроваживая всех из своего кабинета.
Шесть часов преподаватель проводил с нами занятия. Рассказывал о существующей политической обстановке, проверял знания главных литературных источников, знаменательных событий и дат, проводил психологический тренинг. В заключение подготовил ожидаемые, по его мнению, вопросы, и попросил нас ответить на них. Если возникали сложности, подсказывал. В конце занятий он сказал, что относительно удовлетворён нашей подготовкой. Посоветовал не волноваться, пораньше лечь спать, чтобы выглядеть утром свежими.
Мы шли втроём после занятий (одна девушка жила, как и я, в общежитии, другая недалеко от него) и рассуждали о предстоящем испытании. Моя соседка по общежитию очень боялась, и всё твердила, что лучше бы её не выбрали, местная наоборот говорила, что это исключительный шанс выбиться в люди.
- Что нас ждёт в ближайшем будущем? - с энтузиазмом спрашивала она и сама отвечала. – Работа учителем в сельской глубинке, а тут предоставляется возможность остаться в городе в солидном управлении.
- Ты не знаешь, что это за управление, и какие там люди, - парировала первая.
- Люди, как люди, - сначала автоматически ответила вторая, но, задумавшись, уточнила, - а может, важные руководители, и им нужны хорошие учителя для своих детей. Как бы я хотела, чтобы выбрали меня.
- А ты что думаешь? - спросила меня испуганная девушка.
- Я ничего не думаю, завтра всё станет ясно, - просто сказала я. Да, я не боялась, как первая, но и не разделяла уверенности второй. Я никогда не соприкасалась с такими людьми, и никто из моих родственников (а у первой девушки кто-то из родственников пострадал от них). Я родилась в крестьянской семье и ничего не имела против того, чтобы учить деревенских ребятишек. Конечно, большой город – это не деревня, здесь другой ритм жизни, и я начала привыкать к нему, втягиваться в него и, конечно, у меня было желание не выпадать из него, но ещё не такое сильное, как у второй девушки.
Утром мы втроём пришли по указанному адресу. Здание было обыкновенным, и никакого отношения к особому управлению не имело. «Это для конспирации» - уверенно сказала моя спутница. У входа нас встретил молодой человек в штатском с непроницаемым лицом, которое не изменилось даже после смелых вопросов девушек. Он попросил ни о чём не спрашивать и подождать, пока будет ровно девять часов. Всего собралось десять девушек с нашего училища и университета. Университетские девушки смотрели на нас немного свысока.
Ровно в девять часов молодой человек проводил нас в помещение и попросил сесть за столы, стоявшие в ряд. Потом раздал каждой по порядку листки с вопросами и попросил на них ответить. Вопросы не имели ничего общего с теми, которые предсказывал нам наш преподаватель. Сначала надо было написать о себе, родителях, своих увлечениях, особенных детских воспоминаниях, отношении к религии, личном мировоззрении, потом ответить на вопросы по математике, литературе, языку, музыке, изобразительному искусству и какой-то отвлечённой тематике.
Мы все усердно писали, когда в помещение зашёл мужчина в светлом костюме лет пятидесяти среднего телосложения ростом около 180 см. Молодой человек вскочил со своего места, пытаясь отрапортовать о существующем положении. Мы тоже встали. Мужчина поздоровался со всеми и жестом приказал ему не шуметь, а нам сесть. Он тихо сел за стол напротив и внимательно стал нас изучать. Именно изучать. Как опытный человек высокого ума и воли изучает молодых людей, пытаясь уловить в них высокий потенциал. Я писала ответы, иногда поднимая взгляд на него, но если он бросал взгляд на меня, то я не могла смотреть в его глаза, излучающие силу и энергию, и опускала лицо к столу.
Я никогда раньше в жизни не встречала человека такой гармоничной внешности, не смотря на возраст. Мне казалось, чтобы стать таким, надо родиться особенным и по-особому жить. Мне казалось, что он всё знал, что только можно знать в мире. Ему достаточно было взглянуть в мои глаза, чтобы понять меня целиком, все мои способности, стремления и желания. Я боялась его, понимая свою примитивность, но меня одновременно тянуло к нему. Мне хотелось оказаться рядом, чтобы научиться быть похожим на него хоть на чуточку. Вот, оказывается, какие они - особенные люди, принимающие важные решения и несущие большую ответственность за нашу страну.
Его присутствие раскрепостило меня, словно он внушал взглядом – «не надо навязанных, искусственных мыслей, пишите правду, только правду, только то, что идёт от вашего ума и сердца. Если солжёте, я это почувствую». И я писала свободно. Я боялась показаться глупой, но показаться лживой для меня было ещё хуже. Вопросы по предметам были для меня не очень сложными, а вот отвлечённые вопросы заставляли задуматься.
Через полтора часа последняя девушка вышла на улицу. Молодой человек предлагал всем, кто закончил отвечать на вопросы подождать приблизительно час в коридоре, но все девушки выходили на улицу. Была весна, и стояла тёплая погода, но самое главное все хотели поделиться своими мнениями. Даже университетские девушки стали на равных, дружески относиться к нам. Обсуждали вопросы, ответы, но больше всего обсуждали главного мужчину и фантазировали об его профессии. Молодой человек выходил покурить, а заодно поглядеть на нас и покрасоваться самому. Всё-таки не устояв перед нами, он стал потихонечку отвечать на наши вопросы. На вопрос, где и кем работает этот человек, парень сказал, что он занимается очень важной и секретной работой, а точно какой, он не знает, а потом, спохватившись, добавил, что если бы и знал, ничего не сказал.
Мы все горели от нетерпения узнать результаты. И я чувствовала, что все девушки, даже моя соседка, хотят попасть в число избранных. Я тоже хотела. Наконец молодой человек вышел и назвал поочерёдно три фамилии девушек, которые должны завтра в девять, десять и одиннадцать часов, соответственно, прийти сюда на личное собеседование. Моя фамилия была названа второй, и она была единственной из нашего училища.
Назад мы шли молча, только иногда перекидываясь репликами. Моя соседка была несильно огорчена - её не выбрали, но зато исчезли все страхи. А другие девушки завидовали, кто немного, а кто сильно, думая, что с ними обошлись несправедливо. Но их утешало, что конкурс ещё не закончен, и университетские девушки, наверняка, меня обойдут. В училище нас снова вызвал к себе директор. Он спросил, как всё прошло. Самая бойкая из нас вкратце рассказала о конкурсе и результатах. Директор с удовлетворением посмотрел на меня, как же, наше училище смогло конкурировать с университетом, но всё-таки напомнил мне ещё раз об ответственности.
На следующий день в назначенное время я пришла на собеседование, но никто меня не встретил у входа. Постояв несколько секунд в нерешительности в коридоре, я всё-таки набралась смелости и постучала в комнату, в которой была вчера.
- Войдите, - услышала я и тихонечко открыла дверь. Особенный мужчина сидел, но уже за другим столом, перед которым стоял стул. Больше никого в помещении не было. Видно с первой девушкой он уже побеседовал.
- Здравствуйте, - тихо сказала я.
- Здравствуйте, проходите и садитесь сюда, - сказал он и указал рукой на стул. – Смелее, - добавил он, видя мою скованность. - Давайте познакомимся. Меня зовут Анатолий Валерьевич, а вас - Елена Владимировна, правильно?
- Да, - ответила я.
- Елена Владимировна, прежде чем мы начнём с вами беседу, я попрошу вас успокоиться. Я обещаю, что не причиню вам никакого вреда. Максимум, что вам грозит, это быть не принятой на работу, которую я хотел бы вам предложить, если, конечно, вы согласитесь на неё и если, конечно, вы подойдёте для неё. Посмотрите на меня внимательно, я обыкновенный человек, а не строгий начальник специального управления, как вам кто-то или что-то внушило. И мне нужен обыкновенный учитель, а не идейная, решительно настроенная девушка для выполнения какой-нибудь сложной миссии. Раскрепоститесь, я хочу видеть, слышать вас такой, какой вы есть на самом деле.
Он говорил очень спокойно и вежливо, не ставя под сомнения свои слова. Создавалось впечатление, что ему очень легко говорить, потому что его словам всегда все верили, и он никогда никого не подводил. Я уже не могла отвести глаза от его глаз, потому что это было бы слишком трусливо, но, самое главное, за их проницательностью, твёрдостью просачивалась доброта, которая притягивала и успокаивала. Я сразу поверила его словам, неуверенность исчезла, и росло желание поделиться правдиво с ним всем, что его могло интересовать.
Тем временем Анатолий Валерьевич продолжал. - Так мы сможем лучше узнать друг друга. Конечно, на первом этапе выбор за мной, поэтому я буду задавать вопросы, а вы будете отвечать. Не спеша, но и не слишком медля, свободно, ища ответ не на стороне, а - в себе. - Он улыбнулся, ласково посмотрел на меня и спросил. - Вы готовы?
- Да.
- Вы родились в 1933 году в крестьянской семье?
- Да.
- Почему молодая сельская девушка решила поехать в город и стать учителем?
Это был несложный вопрос, и я сразу ответила. - В шестнадцать лет я ездила с мамой и председателем колхоза в город на выставку. Я была помощницей. После выставки мы гуляли по городу, и я увидела другую жизнь. Мне захотелось прикоснуться к ней. Я сказала об этом. Через год председатель вызвал меня, и спросил, хочу ли я поехать в город учиться на педагога. Колхоз расширяется, планируется постройка новой школы, и нужны будут учителя. Он может дать мне направление в педагогическое училище. Я с радостью согласилась и стала усидчиво готовиться к вступительным экзаменам.
- Вы писали, что ваш родной отец умер, когда вам было четыре года. Через два года ваша мать вышла повторно замуж. У вас есть брат, младше вас на семь лет. Расскажите о вашем отношении к своим родным.
- Я очень люблю маму и братишку, скучаю по ним и всегда с нетерпением жду каникул, чтобы встретиться. Родного отца я почти не помню. Помню только, что он всегда приносил мне гостинцы и читал книжки. У меня тогда было только три книжки, и он мне их перечитывал. Особенно запомнилось, что он читал каждый раз неодинаково, добавляя по ходу чтения что-то от себя. Мне это нравилось, но я говорила ему, что этого в книжке нет. А он смеялся и говорил мне, что тут так написано, а маме говорил, что у меня очень хорошая память.
Я не стала рассказывать, что он также говорил маме, что я очень красивая и смышлёная, и что называл меня часто не по имени, а моя краса-душа.
- Он из ваших мест?
- Нет. Он случайно оказался в нашем колхозе, как бы проездом. Но встретил мою маму и остался. А где отец жил раньше, я не знаю. Мама никогда не рассказывала мне о его прошлом.
- Кем отец был по профессии, и почему он умер?
- Я не знаю, кем он был по профессии, но в колхозе работал счетоводом. А умер от воспаления лёгких, когда стояли очень холодные зимние дни. Мама часто говорила ему, чтобы берёг себя, так как организм у него был слабый. Но он не хотел казаться слабым.
- Как к вам относился отчим?
- Очень хорошо, как к своей дочке. Никогда меня не обижал. Он был хозяйственным, и постоянно работал, то в колхозе, то по дому. Только он прожил с нами два года, потом ушёл на войну и погиб.
- В дальнейшем вы жили втроём?
- Да, мама сначала горевала, называла себя несчастливой. Но шла война, надо было много работать. А я ей помогала и следила за братиком. После войны она уже успокоилась и говорила, что у неё есть мы, и больше для счастья ей никого и ничего не надо.
- А как вы сами считаете, детство у вас было счастливым?
- Да. Я - счастливая. Конечно, были трудности, но были и радости. Главное, рядом были любимые родные.
И тут я задумалась, а что меня ждёт в будущем? С какими людьми мне придётся идти рядом по жизни дальше, может, с этим человеком? Анатолий Валерьевич, не прервал возникшую паузу. Он читал мои мысли.
- Вы хотите поехать работать учителем в родной колхоз? – неожиданно спросил он.
- Я думала, что так и будет, у меня уже есть направление. И меня тянет домой, к маме и брату... - Я запнулась, не находя слов, а, точнее, не до конца понимая, что же всё-таки мне хочется по-настоящему. А потом поняла, что не надо ломать голову, пытаясь разгадать свои ощущения, и просто сказала. – А вообще, я сама не знаю, что хочу. В жизни так много интересного, которое хочется раскрыть для себя, но для этого надо выбрать свой путь. Я не сомневалась в своей дальнейшей жизненной дороге, но до вчерашнего дня…до встречи с вами, - честно добавила я.
Анатолий Валерьевич понял все сомнения двадцатилетней девчонки, которая хочет пойти по новому пути, но боится, что он будет ошибочен. Чтобы я не терзала себя, он взял инициативу на себя, как бы уточнив. - Вы хотите сказать, что готовы работать вместе со мной, если предложенная работа вам понравиться? - А на самом деле направив меня по этому пути.
- Да, - тихо ответила я.
- Хорошо, продолжим, - сказал он, снимая напряжение во мне.
- Вы вчера написали, что в детском возрасте думали, что Бог есть, но сейчас в этом не уверены, и вообще религия вас никогда не интересовала. Можете поподробнее рассказать, почему у вас сформировались такие взгляды.
- Когда я была маленькой, я видела, как соседские старушки зажигали свечки перед иконами и молились. Я спрашивала маму, зачем они это делают? А мама отвечала, что есть Бог, который помогает людям жить. Она тоже верила в него, но сама не молилась. Но после смерти второго мужа однажды у бабушки и она помолилась. А мне позже сказала, что я могу не молиться, но верить в Бога в душе должна, потому что он действительно есть и поможет тем, кто в него верит. И я поверила в него. Но я становилась взрослее, и вера в божью помощь постепенно уменьшалась. Теперь я знаю, что религия не нужна, что люди сами способны делать мир справедливее и светлей, только надо учиться, работать и бороться.
Анатолий Валерьевич выслушал последние мои слова как-то равнодушно, словно попросил дальше не развивать эту тему. Потом задумчиво посмотрел мне в глаза и спросил. – Так осталась у вас вера в Бога или нет? Не спешите, загляните в себя и дайте правдивый ответ.
Он встал, подошёл к окну и тихо, для себя, но очень глубоко и красиво произнёс: «Весна», словно в этом слове заключалось что-то очень важное и большое. Лучи вышедшего из облаков солнца ярко отразились от его подёрнутых сединой волос. Я смотрела на него и в себя.
И я почувствовала, что Бог есть. Он есть и в Анатолии Валерьевиче, и во мне, и в других людях. Не могут рождаться, жить люди без Бога. Душа - это искра, которая зажигает жизнь людей, превращая её в красоту, любовь и созидание (Я в тот момент ещё это не осознала, но почувствовала).
- Осталась, - сказала я.
Анатолий Валерьевич встрепенулся, как бы выходя из забытья. Видно, его мысли на небольшое время улетели очень далеко. Он снова сел на своё место.
- Как вы представляете Бога во Вселенной, со всеми её материальными законами, и как он может воздействовать на людей?
- Не знаю.
- Вы допускаете возможность существования разумной жизни на планетах в других звёздных системах?
- Думаю, что она есть.
- Как вы считаете, отношение Бога к человеку предпочтительнее, чем к другим инопланетным разумным существам, или всё зависит от силы веры, как человека, так и инопланетянина?
Я совсем растерялась. Вопросы вроде понятные, но в тоже время такие странные. Мне захотелось, чтобы таких вопросов больше не было, и я, не знаю, откуда взялась у меня такая смелость, произнесла. – Не знаю. А вы знаете?
Анатолий Валерьевич улыбнулся и в шутливом тоне ответил. – Пока вопросы задаю я, – и тут же перевёл тему. - Вы любите рисовать и слушать музыку?
- Да, у меня есть альбом с рисунками.
- Вы рисуете людей, природу или что-нибудь другое?
- Мне больше нравится рисовать пейзаж. Не важно, река или улица, главное, чтобы мне хотелось это нарисовать.
Анатолий Валерьевич молча смотрел на меня, и я, не дожидаясь нового вопроса, продолжила. - А музыку мне нечасто приходилось слушать, но я с удовольствием слушала в детстве народные песни на праздниках, а в городе несколько раз ходила на симфонический концерт.
- А спортом увлекаетесь?
- Я люблю плавать, раньше даже обгоняла мальчишек на речке. А в городе зимой катаюсь на коньках. Мне очень хотелось бы красиво кататься, как фигуристы, но, говорят, уже поздно учиться.
- А теперь, Елена Владимировна, - Анатолий Валерьевич снова встал и плавно стал прогуливаться по комнате, - перейдём к главным вопросам. Я в начале сказал, что мне нужен обыкновенный учитель. Добавлю, хороший учитель младших классов. Моё мнение - учитель обязан быть только хорошим или очень хорошим. Других вариантов не должно быть. Так вот, как вы планируете обучать детей?
- Есть несколько методик…, - начала я.
- Не надо названий методик и их описаний, - перебил меня мужчина. – Своими словами просто объясните, на что будете опираться вы.
- К детям надо быть внимательной, терпеливой, ласковой, но и в меру требовательной. Доходчиво объяснять материал, увлекать их и не давать переутомляться. Если правильно вести занятия, то дети должны сами проявлять инициативу и усидчивость на уроках.
- Вы присутствовали на уроках других учителей?
- Да, на практике.
- Как вы считаете, какие есть минусы в наших школах?
- Не знаю, - озадаченно сказала я.
- Классы с большим количеством учеников, жёсткие стандартные программы, шаблонные усреднённые подходы. Одним словом, не учитываются индивидуальные наклонности учеников. – Анатолий Валерьевич сделал паузу и печально продолжил. - Учителя не хотят или не могут почувствовать и понять каждого ребёнка. Это вам не бросилось в глаза?
- Да, школ не хватает, учителей с образованием тоже. Качество обучения от этого сильно страдает. Я слышала об этих проблемах.
- Хорошо, - сказал Анатолий Валерьевич, и опять сел на своё место, давайте проведём эксперимент. Вот вам простая задачка по математике, - и он протянул мне листок с условиями. - Представьте, что я ученик первого класса, и постарайтесь помочь мне её решить.
Я недоуменно посмотрела на него. А он расслабился, и, видя мой взгляд, молча указал пальцем на листок. Я стала читать условия задачи, а потом задала вопрос. Анатолий Валерьевич смотрел на меня чистым непонимающим взглядом, как у ребёнка. Он хорошо играл. Ну, ладно решила я, почему бы и мне не сыграть роль учителя, тем более, я и есть без пяти минут настоящий учитель. «Представь…» - смело обратилась я к нему на «ты», как к ученику, и стала мягко и доходчиво объяснять задачу. Постепенно я полностью вошла в роль, успокоилась, иногда даже становилось смешно от игры Анатолия Валерьевича, но я старалась держать себя в руках. А он был серьёзен, только глаза чуточку смеялись. Потом был эксперимент по чтению, а в конце - по письменности. Я должна была написать образцы букв и слов и помочь правильно написать ему. Когда Анатолий Валерьевич начал специально выводить каракули, я не выдержала и довольно громко засмеялась. Он тоже улыбнулся.
Но через полминуты раздался неожиданно стук в дверь. Тихий стук, но для меня всё равно неожиданный, я увлеклась своей ролью.
- Войдите, - сказал Анатолий Валерьевич, моментально став полностью серьёзным.
Вошла третья девушка, уже было одиннадцать часов. Все поздоровались, Анатолий Валерьевич извинился и попросил девушку подождать несколько минут. Она вышла.
- Елена Владимировна, - обратился он ко мне. - Вы, наверное, живёте в общежитии.
- Да.
- Напишите адрес общежития и телефон. Там есть телефон?
- Да, у дежурной. Но она может не позвать.
Я написала адрес общежития, номер телефона и своей комнаты.
Анатолий Валерьевич ласково посмотрел на меня, - До свидания, Елена Владимировна. Заранее обещать ничего не буду, но, вполне вероятно, мы с вами ещё увидимся.
Я попрощалась и вышла из помещения. Девушка с любопытством посмотрела на меня. Видимо, она не сразу постучала в дверь, а минуту постояла около неё, и, наверное, слышала мой смех.
Прошло четыре дня. Я старалась не думать об Анатолии Валерьевиче. Но не могла, мои мысли постоянно возвращались к собеседованию. Я упрекала себя за некоторую несдержанность в своём поведении. Но в целом ни о чём не жалела. Во мне жила надежда, что он меня понял и помнит.
Было воскресное утро, я ещё нежилась в постели - уже не спала, но и не бодрствовала. Вдруг раздался громкий стук в дверь, и меня словно ударило током. Я вскочила и открыла дверь. Соседка по общежитию с расширенными глазами проговорила, - быстро одевайся, тебя ждут внизу.
Я всё поняла. - Какая я дура, - обругала я себя за то, что не встала пораньше, и словно солдат, которому надо за минуту помыться, причесаться, одеться, короче привести себя в полный порядок, понеслась сначала в душевую, а потом обратно. Соседки только диву давались, с какой скоростью я проделывала все эти манипуляции над собой. Не знаю, сколько прошло времени, пять минуты, а может и все десять, как я спустилась к проходной.
Анатолий Валерьевич о чём-то беседовал с дежурной.
- А вот и Леночка, - заискивающе сказала она.
- Здравствуйте, Анатолий Валерьевич, сказала я, немного запыхавшись.
Он посмотрел на меня, понял, что я была совсем не готова к его визиту, и оценил скорость моего превращения из спящей красавицы в бодрствующую. - Здравствуйте, Елена Владимировна. Извините, что побеспокоил вас в воскресное утро. Вы не заняты сегодня?
Я ответила, что нет. Мы вышли из общежития, и он предложил мне прогулку на автомобиле, который стоял немного подальше от входа. Легковая машина была бежевого цвета, довольно большая, непонятной марки. Наверное, трофейная.
Я не стала спрашивать, куда мы поедем – всё будет ясно и так через некоторое время. За рулём сидел старый мужчина, которого Анатолий Валерьевич представил, как дядя Ваня. Есть такие люди, которых знакомые и близкие не называют по отчеству, хотя по возрасту давно положено. Вместо отчества используют слово «дядя». Это слово подчёркивает, что перед вами простой человек, не высокого звания или должности, но высокого понимания жизни. Анатолий Валерьевич знал, что такое обращение более привычно для дяди Вани и более уважительно для самого него.
Мы ехали почти час, отвлечённо разговаривая о городе, природе. О будущей работе ничего не говорили, Анатолий Валерьевич не поднимал эту тему. Дядя Ваня иногда смотрел на меня. Ласково, но с какой-то маленькой грустью. Он больше молчал, а если его о чём-то спрашивали, то отвечал точно, подробно, но всё-таки немногословно. Дядя Ваня тоже очень уважительно относился к Анатолию Валерьевичу, это чувствовалось в его разговоре, поведении, исполнительности. Я тогда подумала, что, наверное, в жизни дяди Вани были тяжелые моменты, и они наложили отпечаток на его душу. Поэтому он мало смеётся, немного замкнут и с почти незаметной грустью в глазах.
Сначала мы ехали по городу, потом по загородному шоссе, а ближе к концу пути по просёлочной дороге. Последние минуты пути протекали больше в молчании. Анатолий Валерьевич обладал хорошим свойством, впрочем, как и дядя Ваня – молчание их не было в тягость. Неожиданно для меня Анатолий Валерьевич попросил дядю Ваню остановиться и сказал, что мы пройдём оставшийся путь пешком. А вокруг нас было только равнинное поле, а чуть дальше виднелась тёмная полоса леса. Мы вышли из машины, а дядя Ваня поехал дальше.
Воздух был наполнен ароматом мая. Когда я жила в деревне, для меня каждый месяц имел свой аромат. Даже зимние месяцы отличались свежестью и чистотой. Майский аромат я любила больше всего, он был самым насыщенным, самым живым. Словно проснувшаяся природа сама утверждала, как прекрасна жизнь, и как хочется жить, расцветать и дарить. Родной аромат перенёс меня домой, и я забыла даже об Анатолии Валерьевиче. Я превратилась в маленькую девочку, бегущую по полю.
- Пойдёмте вот в том направлении, - сказал Анатолий Валерьевич, вернув меня в реальность, и показал на равнинную широкую возвышенность, находящуюся с одной стороны дороги. – Вы, я вижу, любите природу. Хотя, тут ничего нет удивительного, - сказал вторую фразу он больше для себя.
Мы неспешно пошли в незаметный подъём. С одной стороны, любая девушка должна была быть в недоумении, даже некотором опасении - приехать в чистое поле с незнакомым мужчиной, тем более работающим в особом управлении. Но я ничему не удивлялась и ничего не опасалась. Я с первых минут, как увидела Анатолия Валерьевича, стала полностью ему доверять. Кажется, если взглянуть на него поверхностно, ничего в его внешности особенного нет. Тёмные волосы с сединой на висках, небольшие карие глаза, прямой нос, не тонкие, но почти всегда крепко сжатые губы. Среднего, можно даже сказать, ещё стройного телосложения. Вроде всё в нём обыкновенно, но во всём чувствовалась гармония. Движения не резкие, но и не медлительные. Голос громкий, но мягкий. Лицо не красивое, но привлекательное. Но, самое главное, он смотрел и говорил как человек, в которого природа или жизнь вложила что-то неповторимое, незаурядное и свойственное только ему. Если объяснить проще, такие глаза должны были именно так смотреть, губы именно так улыбаться, тело именно так двигаться. А голова только так думать – возвышенно, тонко, прогрессивно, а сердце только так биться – с любовью и добротой. На нём словно была печать, наложенная самим Богом, непогрешимости, несгибаемости, честности и порядочности.
Позднее я поняла, что в чём-то заблуждалась, воображала. Что непогрешимых, святых людей не бывает. Но Анатолий Валерьевич был очень близок к этим понятиям.
- Елена Владимировна, вы, конечно, догадались, что остались единственной из девушек-претенденток, - начал он разговор. - Но это ещё ничего не значит, главная проверка ваших качеств – впереди. Во-первых, вам предстоит на следующей неделе пройти медосмотр, вот направление, он вытащил из кармана листок и протянул мне. - Во-вторых, если, даже начав работать, вы не сможете полноценно выполнять мои требования, то я сразу вас уволю. Я не буду требовать от вас невозможного, но безответственности, лености не потерплю.
А теперь я введу вас в курс дела. Вы будете учить двух шестилетних мальчиков читать, считать, писать и т.д., как в обычной школе. С первого взгляда ничего особенного. Но есть дополнительные требования. И важность их выполнения имеет не меньшее значение, чем качество вашего преподавания. Дело в том, что это - необыкновенные дети. Они - близнецы и помогают проводить очень важные исследования, точнее сказать, являются главным объектом исследований. Этот проект был начат шесть лет назад, с рождения детей. В него было вложено много средств и усилий. В первую очередь, моих усилий, так как я являюсь руководителем проекта.
Проект считается секретным и проводится по указанию специальных служб. Поэтому любое разглашение посторонним людям информации о нём будет считаться преступлением. Прежде, чем приступить к работе вы подпишете документ о неразглашении. Вам это понятно, Елена Владимировна?
Я кивнула головой.
Анатолий Валерьевич продолжил, но уже не так строго. - Вы можете говорить свои друзьям и близким, что учите детей в специальной школе. Кроме своих уроков вам ничего о школе неизвестно, и адрес нельзя указывать. Думаю, вы не глупая и болтливая девушка.
Есть ещё одно дополнительное требование. По сути, даже самое главное. Если вы не будете выполнять его, то разрушите весь проект. Сломаете всё, что я и другие люди выстраивали шесть лет. Поэтому очень внимательно меня выслушайте, осмыслите, прочувствуйте.
Вы будете заниматься с каждым мальчиком по отдельности, поочерёдно, меняясь через каждые полтора часа. Допустим, два урока чтения и письма с одним, потом те же уроки с другим. Расписание я с вами согласую. Никаких расхождений в программе, что даётся и спрашивается с одного в эти полтора часа, то даётся и спрашивается с другого в следующие полтора часа. Полная идентичность даже в мелочах.
Я удивлённо посмотрела на Анатолия Валерьевича. Он посмотрел на меня, как бы сказав, что слушайте внимательно дальше, вопросы потом.
- Кроме идентичности по школьной программе, прикладным материалам от вас потребуется более сложная задача – одинаковое отношение к детям. Поощрили при решении задачи одного, обязаны будете точно также поощрить другого. Вы должны смотреть одинаково на каждого мальчика, чувствовать одинаково каждого мальчика. Не заставлять себя делать это искусственно, а естественно развить в себе такие ощущения.
- Но это невозможно, – не выдержала я. - Вы сами говорили, что дети все разные, у каждого есть свои индивидуальные особенности. Следовательно, к каждому должен быть особенный подход. О какой идентичности занятий может идти речь, когда дети не предсказуемы в ответах, поведении. И зачем вообще заниматься с каждым отдельно, намного полезнее для детей совместное обучение. Это доказано…
Анатолий Валерьевич резко прервал меня, - да, я говорил так, но о других, обычных детях. А это – близнецы. Однояйцовые близнецы, с которыми я работал, жил шесть лет.
Я не поняла тогда глубокий смысл последних слов Анатолия Валерьевича - «работал, жил шесть лет». И пропустила их вскользь.
- Елена Владимировна, попрошу вас всё-таки меня внимательно слушать. Вы ещё толком не поняли, что от вас требуется, не знаете существующее положение дел. Конечно, у вас будет много вопросов ко мне, но им своё место и время. А сейчас просто поверьте, что я говорю о реальных вещах. И если я говорю, что вы сможете работать с детьми одинаково до мелочей, относиться к ним, как к одному человеку, то значит – это вполне достижимо. Всё зависит только от вас.
Он замолчал, предоставив мне осмыслить его слова. Мы несколько минут шли молча.
Я чувствовала, что всё так и есть, как говорил Анатолий Валерьевич, но в то же время, всё так странно и непонятно. Основной смысл я поняла. Есть два мальчика-близнеца, которых я должна учить отдельно, но как бы параллельно, соблюдая полную похожесть занятий с каждым, словно постоянный повтор – дежавю. Это слово, услышанное от городской подружки, когда она рассказывала о вечеринке, очень сильно похожей на предыдущую, неожиданно всплыло в памяти. Если я не выполню это условие, то нарушу процесс исследований. Что же это за исследования?
- Вы всё поймёте лучше по ходу работы, я вам буду помогать, - сказал Анатолий Валерьевич.
Мне показалось, что он читал мои мысли и ещё раз просил не задавать прежде времени вопросы.
- Если вы будете профессионально относиться к своим обязанностям и выполнять все мои инструкции, то можете не беспокоиться о своём будущем. Конечно, о ближайшем будущем, – уточнил после небольшой паузы Анатолий Валерьевич, будто бы в эту паузу он заглянул в будущее. - Я имею в виду не только финансовую сторону. У вас будет хорошая зарплата, если сравнивать с зарплатой учителя младших классов. Рабочий день составит восемь часов. Воскресение – выходной день. Раз в год на месяц, а может и больше, предоставляется отпуск. Транспорт и питание – бесплатно. Но и творческую сторону. Вы ещё очень молоды и многому можете научиться. Думаю, работа с мальчиками не пройдёт для вас бесследно.
Да, он прав, работая с близнецами, я, конечно, наберусь определённого опыта. Но настоящие знания даст мне он. Я ещё не понимала, в чём заключаются они, но я ещё в первую встречу почувствовала, что у Анатолия Валерьевича можно научиться чему-то особенному, редкому, что может сделать жизнь более созидательной и интересной.
Мы поднялись на возвышенность, и впереди, да и позади, открылся прекрасный вид. Бескрайний простор полей и лесов расширял что-то внутри. Словно душа почувствовала свободу, красоту пространства и хотела полететь. Чистоту природы нарушало только небольшое строение, находящееся на ближайшем поле внизу и с одной стороны примыкающее к лесу.
- Вот место будущей вашей работы, - сказал Анатолий Валерьевич, показав рукой на строение, и направился к нему, а я последовала за ним. - До города - час езды. В субботу вечером отвозить в город и в понедельник утром привозить вас будет дядя Ваня. В случае большой необходимости это можно сделать и в будни. Решать, конечно, вам, где чаще ночевать, но обычно все, кто здесь работает, здесь и живут. Вам будет предоставлена отдельная комната.
Мы всё ближе и ближе подходили к зданию. Это была заброшенная усадьба, но на данный момент немного восстановленная, с небольшим двором и хозяйственными постройками. Усадьба представляла собой одноэтажный дом в виде широкой и невысокой буквы П с центральным входом. Ремонтные работы видно проводились выборочно, поэтому фасад стен остался неокрашенным, с обсыпавшейся местами штукатуркой. Во дворе стояла машина дяди Вани.
- Внешне кажется, что дом ветхий, неуютный, но это только внешне. На самом деле он довольно удобный для проживания. Есть система водоснабжения: колодец – водонапорный бак – домашняя разводка. Есть местная канализация. Есть система отопления: печь - нагревательный котел – радиаторы, есть электричество, вырабатываемое дизельным генератором. В общем, условия вполне подходящие для работы и жизни, - объяснял Анатолий Валерьевич.
Мы зашли в дом. Действительно, внутри была произведена отделка стен, установлены новые окна и двери. Мы ходили по дому, и Анатолий Валерьевич рассказывал мне об устройстве доме.
С центрального входа сразу попадаешь в прихожую, где стоит вешалка и шкаф для верхней одежды. Влево и вправо есть две двери, за которыми тянутся длинные коридоры, упирающиеся в совмещённую ванную с туалетом. Получалось, что в доме было два санузла, размещённых в разных концах. Из каждого коридора можно было попасть в две комнаты по одну сторону, в одну - по другую. А также с одного коридора можно было зайти в кухню, а с другого - в кладовую комнату. В прихожей была ещё дверь прямо, ведущая в гостиную. Также в гостиной была дверь в кухню. Таким образом, в усадьбе было шесть комнат, гостиная и вспомогательные помещения.
Мы заходили не во все комнаты, а только в некоторые. Сначала мы пошли из прихожей налево, Анатолий Валерьевич разъяснял, - это дверь в кухню, - и добавил, - что я зайду в неё попозже. А это дверь в комнату Тамары Николаевны, вы скоро с ней познакомитесь. А это ваша комната.
И мы зашли в неё. Анатолий Валерьевич говорил так, будто я уже точно принята на работу. А я была согласна. Комната была среднего размера, окно выходило во двор. Там стояла кровать, шкаф и тумбочка. Мы вышли снова в коридор.
- Это ванная с туалетом, - он открыл дверь. Помещение было чистое и удобное. – А это комната Славы.
На двери была приклеена бумага с надписью «Слава». Я поняла, что это комната одного из мальчиков, и удивлённо посмотрела на Анатолия Валерьевича, спрашивая глазами, зачем нужно это напоминание.
- Так надо, поймёте позже, - тихо ответил он.
Мы не зашли к Славе. Но я почувствовала, что комната заперта, и не изнутри. Мы вернулись в прихожую и пошли направо от главного входа.
- Это кладовая комната.
В открытую дверь я увидела разные коробки и кучу всяких хозяйственных принадлежностей, непонятных устройств, игрушек, сложенных на полках. Мы прошли дальше.
- Это по идее комната дяди Вани, но он не хочет жить в доме. Во дворе есть маленькая летняя кухня, вы её, наверное, видели, и дядя Ваня обосновался там. Он считает, что так ему удобнее следить за хозяйством, не беспокоя остальных.
- А зимой? – спросила я.
- И зимой тоже живёт в ней, он установил там небольшую печурку. А это - мой кабинет, – продолжил Анатолий Валерьевич и открыл дверь.
Кабинет был более просторный, чем моя комната. Наверное, за счёт соседней комнаты. Там стоял большой диван, видимо на нём Анатолий Валерьевич и спал, шкаф, письменный стол и книжные полки. А в одной внешней стене, где не было окна, был устроен камин. По углям и сложенной небольшой охапке дров, видно было, что камин иногда использовался. Меня больше всего поразили книги, их было много. Здесь были специальные книги по медицине, психологии, философии и другим дисциплинам, непонятным мне, художественная литература известных и неизвестных для меня авторов и даже книги на иностранных языках.
Вы знаете иностранные языки? – спросила я.
- Хорошо владею немецким языком, неплохо английским, вот и все мои знания.
Он сказал так, словно досадовал, что так мало знал языков. Я же не знала ни одного иностранного языка. Изучение английского языка в училище нельзя было даже назвать изучением. Анатолий Валерьевич не стал долго останавливаться на своём кабинете, и мы вышли снова в коридор.
- Это ванная с туалетом, аналогичная той, что вы уже видели. Это комната Олега.
Соответственно на двери была надпись «Олег». Мы не зашли к Олегу, и я с полной уверенностью знала, что эта дверь тоже была заперта.
- А теперь пройдёмте в гостиную.
В гостиной в центре стоял большой стол, вдоль стен диван, шкаф для посуды и трюмо с большим зеркалом. Широкое окно выходило в сторону леса. Боковая дверь из кухни вдруг резко раскрылась, и из неё быстро вышла женщина и радостно поздоровалась с нами. Анатолий Валерьевич познакомил нас.
Тамара Николаевна представляла собой крупную, но подвижную, женщину лет сорока с весёлым, добрым характером. Не имея большого образования и глубины мировосприятия, она легко плыла по будням и праздникам жизни, стараясь качественно выполнять возложенные на неё обязанности. Ей нравилось работать и жить здесь, потому что условия, по её мнению, были очень хорошими. Начиная от зарплаты и заканчивая мелочами. Всё, что не входило в обязанности, и было выше её интересов, для неё было малозначимым. Это я поняла уже в первый день знакомства.
Тамара Николаевна посетовала, что уже одиннадцать часов, а Анатолий Валерьевич, уехавший в шесть часов утра, и, наверное, я ещё не завтракали. Дети уже давно поели. Она быстро стала накрывать стол. Потом позвала дядю Ваню. За столом Анатолий Валерьевич вкратце охарактеризовал каждого из своих помощников, чтобы я могла лучше понять их роль в проекте, а потом и меня, чтобы они могли понять мою.
- Тамара Николаевна работает со мной уже почти пять лет. Она – наша хозяйка и экономка, - начал он. Женщина заулыбалась, ей видимо нравилось, что её называют «экономка». Улыбнулся и дядя Ваня, но с маленькой иронией.
- Она ответственна за питание, чистоту и порядок в доме. Составляет по мере необходимости заявки на продукты, одежду и другие нужные вещи. Если бы не она, мы бы умерли от голода и грязи, - пошутил Анатолий Валерьевич.
Но он был во многом прав. Это я поняла позже. Тамара Николаевна была хорошей хозяйкой. Дела в её руках спорились. Она успевала стирать, шить, убирать, готовить. А готовила она вкусно и полезно. Блюда, конечно, были обыкновенными. Но новшества, тем более деликатесы, были не нужны ни ей, ни, тем более, Анатолию Валерьевичу. Она была заботлива, внимательна к детям и к Главному (так она и дядя Ваня между собой, а потом и мной, называли Анатолия Валерьевича).
- Дядя Ваня, бывший танкист, со мной тоже трудится давно, года четыре. Он водитель и коммунальщик в одном лице. Снабжение продуктами и необходимыми вещами, обеспечение дома светом, теплом, водой – его заслуга. Если бы не он, мы бы умерли от холода и жажды, - продолжил шутить Главный.
И тут он тоже был прав. Дядя Ваня был мастером на все руки. Он мог починить машину и другие механизмы, исправить течь в трубах, провести любые хозяйственные и ремонтные работы в доме.
– В общем, весь дом держится на Тамаре Николаевне и дяде Ване. И я очень им благодарен, – закончил Анатолий Валерьевич.
Нет, нет, - не согласилась Тамара Николаевна, и дядя Ваня закивал головой, - всё держится на вас, Анатолий Валерьевич. И мы вам благодарны.
Да, для них Анатолий Валерьевич действительно был и Главным и всем. Его способности, которые покорили сразу меня, не могли не покорить их, особенно Тамару Николаевну. Она была просто его рабой, которая представить не могла, что можно его ослушаться, не выполнить его поручение или выполнить недобросовестно. Дядя Ваня не был рабом, он имел свой взгляд на жизнь, рождённый большим опытом мирной жизни и войны, но исходя именно из него, он и уважал Главного, как человека большой души и ума, не соизмеримого с его душой и умом.
- А это Елена Владимировна. Очень способная учительница, и если не возникнут какие-нибудь препятствия, она будет учить наших мальчиков, - представил меня Анатолий Валерьевич.
Все по-доброму и с радостью посмотрели на меня, словно именно меня раньше не хватало этой компании.
- Какие могут быть препятствия? – спросила Тамара Николаевна и сразу ответила. - Никаких не должно быть препятствий. Милости просил вас, Леночка, к нам. Вам понравится здесь.
Анатолий Валерьевич посмотрел на Тамару Николаевну, и она, как бы спохватившись, побежала за чайником, который по её словам уже давно кипит на плите. Она принесла чайник и стала наливать всем чай, а потом спросила Анатолия Валерьевича, что может по случаю знакомства к чаю.… Он кивнул головой. Женщина быстро вышла на кухню и принесла баночку сгущенного молока. Это была редкостная сладость по тем временам. Она с каким-то особым удовольствием положила в чай и намазала на хлеб мне и себе густое молоко. Мужчины от него отказались.
После завтрака Анатолий Валерьевич, попросил меня минут двадцать или отдохнуть в комнате, или ознакомиться самостоятельно с домом. А потом мы ещё погуляем в окрестностях и побеседуем. А дяде Ване сказал, что приблизительно через час он должен будет отвезти меня назад в город.
Я не стала отдыхать. С чего отдыхать? Я стала помогать Тамаре Николаевне с посудой. Она расспрашивала меня, откуда я. Я рассказала немного о себе и, в свою очередь, спросила её. Она родилась в маленьком городке. Хорошо помнит голод, разруху. Потом жизнь улучшилась, она вышла замуж, но муж пил, а потом исчез. Началась война, и она попала в войска особого назначения, где работала поварихой. А пять лет назад ей повезло, её приметил Анатолий Валерьевич.
Почему-то я не спросила её о мальчиках-близнецах. А она тоже ничего не сказала. Я догадывалась, что Анатолий Валерьевич сейчас у детей. Он хочет побыть с ними, чтобы им не было одиноко, чтобы они не на минуту не сомневались, что он всегда с ними. Я чувствовала, что именно по этой причине он попросил у неё двадцать минут.
Я вышла во двор, осмотрела немного хозяйство. Дядя Ваня для профилактики, как он сказал, и ему видимо очень нравилось это слово, возился с дизельным генератором. Я смотрела на этот невероятно сложный для меня механизм, и удивлялась умелости дяди Вани.
Меня окликнул Анатолий Валерьевич, и мы пошли по тропинке в сторону большого дуба, одиноко стоящего в поле. Некоторое время мы шли молча. Он ждал моего вопроса, и я его задала.
- Почему вы запираете детей, и почему они не вместе?
- Ну, что же, вы видели дом, и видимо уже сейчас многое поняли. Хорошо, я постараюсь вам всё разъяснить окончательно, чтобы вы могли однозначно определиться - со мной вы или нет. Ещё раз попрошу вас, Елена Владимировна, внимательно послушать меня.
Моя работа заключается в исследовании самого тонкого, самого глубокого из того, что представляет собой внутренний мир человека. Что способствует появлению, развитию высокой духовности у людей. Ничего нет более важного в нашем мире, чем познание души человека и её свойств. И это объективно, научно (хотя это слово ещё многим людям покажется неподходящим) можно сделать на нынешнем этапе развития человечества только на детях-близнецах.
Однояйцовые близнецы – это физиологически почти идентичные организмы. И если им создать идеально одинаковые условия развития, то похожесть их должна быть максимальной. Но если начнут проявляться по ходу жизни особенности, различия в их внутреннем мире, появившиеся без причины, как бы ниоткуда (а я могу вас заверить, что они уже в некоторой степени проявляются), то мы сможем доказать, что есть что-то высшее, которое способно созидать человека, которое не подвластно никаким генетическим, физическим законам. Скажу больше, никаким раскрытым на нынешнем этапе материальным законам. И, самое главное, мы можем найти некоторые его закономерности.
Но для этого нужна особая чистота эксперимента. Каждый из близнецов должен находиться в исключительно одинаковых условиях. А это значит, что внешние воздействия на них не могут быть различны хоть на капельку. Это первое условие. Есть и второе условие, все существенные воздействия должны быть под моим контролем, чтобы я мог проследить реакцию детей на них.
Вы хорошо понимаете мои слова, Елена Владимировна?
- Да, - сказала я, чтобы не прерывать и не возвращать Анатолия Валерьевича назад, хотя не совсем уловила суть его слов.
- Вот вы спрашиваете, почему дети не вместе? Потому, что тогда и не было бы никаких исследований. Представьте их вместе. Вот они играют. У них есть игрушки, и один захотел взять себе две, чтобы воплотить какую-нибудь идею. Другой заинтересуется его игрой и попросит отдать одну игрушку, но тому она тоже нужна. Вот спор, изменение эмоций. У одного обида, у другого самодовольство. Второй вариант, вы ведёте опрос ребят вместе. Вы задали вопрос, на который они знают ответ. И каждому хочется ответить, но отвечать вместе невозможно, и вы разрешаете ответить одному. Другой вопрос – это уже другой вопрос. У того, кого вы не спросили, из-за сильного желания ответить именно на этот вопрос, померк интерес. Вы не можете всё прочувствовать и учесть – вы спровоцировали изменения, пускай маленькие, но изменения. А если каждый будет создавать неравные условия, и сами ребята, и контактирующие с ними люди, то нет возможности понять причины возникших различий в детях, отследить их. Людей такими, какими они есть, делают в первую очередь окружающие их условия и люди, во вторую очередь – генетические склонности, и только в третью очередь - глубокие душевные свойства, которые я пытаюсь исследовать.
Я понимаю, Елена Владимировна, что без общения с другими детьми им плохо, но мы должны этим поступиться. Исследования не будут очень длительными, думаю, ещё года четыре. А потом ребята вернутся в нормальную жизнь. Человек, особенно если ему не много лет, обладает великим свойством природы быстро подстраиваться под новые условия. Ребята вернутся в общество и станут, я уверен, полноценными его членами.
Я шла, пытаясь вникнуть в слова Анатолия Валерьевича. Но перед глазами стояла картина мальчика, который всегда один, без других детей, запертый, чтобы случайно, не оказаться вне контроля Главного.
- А они бывают на улице? - машинально спросила я.
- Конечно, ежедневно не меньше двух часов, но только со мной. Я для них - дедушка.
Я поняла, что Анатолий Валерьевич совершенно им не родственник и спросила. – А где их родители? Мальчики знают, что у них есть брат?
- Идея этого проекта появилась у меня сразу после войны. Но я никак не мог её осуществить. Проблема была не в отказе властных структур осуществить мои начинания. У меня как раз были знакомые высокопоставленные лица, которые мне помогали. Не было материала для исследования. – Анатолий Валерьевич улыбнулся. Он почувствовал, что мне стало неприятно, когда он назвал детей материалом. – Не принимайте последние мои слова близко к сердцу, Елена Владимировна. Я рассуждаю сейчас, как интеллектуал, а не гуманитарий. По большому счёту всё человечество является материалом для исследований высших сил мироздания. А сами люди постоянно исследуют друг друга в разных жизненных условиях – в этом и заключается развитие человеческого общества. Не забывают и о животном мире. Короче, вся Вселенная - материал для эксперимента. Вы понимаете, что мои исследования нельзя провести на обезьянах или дельфинах. Наши меньшие братья так близки к нам по многим свойствам, но всё-таки так далеки по некоторым.
Продолжу. Прошло два года. Близнецов в стране рождалось, конечно, не мало. Но, то поздно поступали данные, то невозможно было их задействовать чисто по-человечески - нельзя забрать детей у любящей матери. Я уже начал сомневаться в реальности осуществления проекта. Но тут поступило сообщение из одного роддома, что при родах умерла мать двух близнецов. Я стрелой полетел туда. Я молил только об одном, чтобы они были живы. Им было три недели, один был немного слабее. Это естественно, невозможно даже в утробе равномерно делить питательные вещества, поступающие с кровью матери. Но я приложил максимум усилий и за два месяца выровнял физическое состояние близнецов. Это была большая удача, что дети оказались здоровыми и почти идентичными по физическим и умственным показателям.
Отец отказался от детей, он решил, что молод, и ещё вся жизнь впереди. Скажу больше, даже обрадовался моему появлению и помогал мне со сбором данных по родословной детей, чтобы я мог узнать их генетические наклонности. В общем, если бы не я, то близнецов ждало будущее в детском доме. Я день и ночь находился рядом с ними. Можно сказать, проект начал уже работать. Добиться равного, внимательного отношения работников роддома к грудным детям было несложно. И как только стало возможным, я перевёз детей в наш город. Мне и в первый год - самый сложный год, и в последующие помогали очень хорошие медики, психологи. Не все со мной соглашались, но шли навстречу все. Я и сам так много параллельно занимался этими науками, что меня можно теперь смело назвать специалистом в некоторых областях медицины и психологии.
Да, на счёт второго вашего вопроса. Близнецы могли случайно видеть друг друга приблизительно до шести месяцев, услышать случайный разговор о существовании брата – до трёх недель. И я уверен, что они не знают друг о друге.
Я медленно осваивала информацию. Какие-то вопросы крутились в голове, но я ещё не готова была их точно сформулировать. Мы подошли к большому дубу. Ему, наверное, было больше ста лет. В другой ситуации я бы восхитилась его размерами, но только не сейчас. Анатолий Валерьевич прикоснулся к дереву, я тоже прикоснулась.
- Но это была только часть из необходимых условий (самая важная, конечно часть), чтобы полноценно провести мои исследования, - продолжил он. - Существовало ещё два условия. Надо было подготовить базу. Ещё до находки детей, я обнаружил эту удалённую от города старую усадьбу, и как только мальчиков перевёз в город, то сразу по мере возможности начал её восстанавливать и переделывать. Также надо было подобрать состав лиц, которые необходимы были для работы и могли бы контактировать с детьми. Их число должно быть минимальным, но достаточным для полного нормального жизнеобеспечения и развития детей, а также медицинского контроля их состояния. Вы видели Тамару Николаевну и дядю Ваню. Есть ещё несколько людей, которые нечасто, периодически проверяют здоровье детей. Но только Тамара Николаевна может находиться с детьми в моё отсутствие. Она их кормит, одевает, купает и т.п. Она идеально подходит для моих исследований. Когда вы с ней познакомитесь поближе, то поймёте, почему она способна совершенно одинаково относиться к близнецам и не оказывать на них сильных воздействий. К тому же она очень исполнительна.
Теперь детям нужен учитель, то есть вы, Елена Владимировна. И скажу прямо, мне хотелось, чтобы вы дали своё согласие. Мне кажется, вы - тот человек, который поможет и детям получить знания, и мне продолжить работу. Конечно, найти другого учителя можно, незаменимых людей нет, - он сделал паузу, словно засомневался в словах, которые только что произнёс, - но на это уйдёт время и силы. Вы должны дать мне окончательный ответ сегодня перед отъездом в город. Всё взвесьте, если что-то непонятно, спрашивайте.
Мы медленно пошли назад к дому. Я размышляла про себя. С одной стороны всё было просто. Я должна учить детей по совершенно одинаковой программе, тщательно выполняя последовательность урока и повторяя её с другим мальчиком. Сложно, но вполне реально. Равное отношение к каждому. Значит – одинаковые интонации, эмоции и чувства, и не надо акцентировать на этом внимание, чтобы всё было естественно. Это намного сложнее, но тоже возможно, тем более они близнецы и очень похожи. В целом, работа сложная, но интересная, даже удивительная, и условия хорошие. Люди, с которыми придётся взаимодействовать - добрые и отзывчивые. А Анатолий Валерьевич - вообще особенный.
Но глубоко внутри меня что-то давило. Мне всё нравилось, кроме одного – ограничения для детей. Мне не хотелось быть участницей экспериментов над детьми. А если я соглашусь на эту работу, то буду обязана выполнять все требования руководителя проекта и автоматически стану участницей. А если откажусь? Придёт другая девушка, и ничего не изменится. Кроме того, меня учили, что детей, как бы не хотелось, необходимо в чём-то ограничивать для их же пользы. И как сказал Анатолий Валерьевич, его ограничения временные и не оставят никаких последствий. Я решила кое-что уточнить:
- Почему Вы сами не хотите учить детей?
- Я, Елена Владимировна, всё-таки по образованию не учитель. И не думаю, что мог бы учить детей лучше вас. К тому же, на это надо время, я просто физически не смогу всё успеть. Я стараюсь много детям дать по ходу работы и жизни. Вы увидите, что их кругозор довольно широк. Но невозможно всё делать самому. Мне и так не хватает времени на анализ, расчёты по самому проекту. А время не ждёт.
- Анатолий Валерьевич, а разве можно исследовать души людей?
- Слово «душа» - это не совсем точное слово, когда речь идёт об моих исследованиях. Я применил его в разговоре больше для вашего понимания. Люди привыкли делить разум, чувства, духовные ощущения. На самом деле человеческий разум неотделим от чувств и духовных ощущений. Разум человека – это комплексное восприятие окружающего мира, анализ его и принятие решений. Он по существу включает в себя инстинкт, интеллект, обыкновенные чувства, интуицию, духовность, необыкновенные чувства. Все эти составляющие переплетаются и взаимодействуют, в результате и формируется общий разум человека, который ведёт человека по жизни. У кого-то преобладает интеллект и интуиция – потенциальный учёный и лидер. У кого-то обыкновенные чувства и духовные восприятия – потенциальный художник и поэт. У кого-то инстинкт и обыкновенные чувства – потенциальный человек толпы. Люди уже что-то разложили по полочкам. Но далеко не всё, и надо идти вперёд. Меня очень интересуют духовные восприятия, рождённые во многом под воздействием необыкновенных чувств.
Философские трактаты, религиозные учения, демагогии о нравственности, гуманизме, человечности не дают большого эффекта. Только вчера закончилась ужасная вторая мировая война. Бесспорно, люди развиваются, становятся лучше. Наука и техника рвутся вперёд большими скачками. Прогресс - налицо. Но духовность отстаёт. Почему? Потому что люди резко разграничивают материальный мир, который легко поддаётся изучению людей, и нематериальный мир, который почти не поддаётся изучению, оставляя его без особого внимания или на милость религии и суевериям. На самом деле граница очень размыта, и можно уже сегодня изучать то, что вчера считалось невозможным.
В принципе так и происходит, шаг за шагом наука отвоёвывает позиции у того, что сотни лет считалось нематериальным, т.е. невозможным для изучения, превращая в материальное и поддающееся изучению. Но медленно. Надо чуточку ускориться, и мои исследования, надеюсь, будут первой ласточкой в этом направленном систематичном процессе.
Что такое по существу развитие человеческого общества – это постоянное и бесконечное (как хорошо, что есть бесконечность) – вставил Анатолий Валерьевич, улыбнувшись, - накопление знаний и в глубь, и в ширину. И в микромир, и в макрокосмос, и внутренний мир человека. Люди развиваются индивидуально и сообща, чтобы понимать, чувствовать всё больше и больше. Некоторые люди считают, что человечество много знает, но плохо применяет свои знания, и поэтому иногда лучше не знать. Я считаю это неправильным, в некоторых областях просто происходят рывки, а в других - отставание. Поэтому люди часто используют свои знания неразумно. Надо просто идти в ногу по всем направлениям. Поэтому, Леночка, я и хочу ускорить шаг. Надо догонять, а не тормозить.
Люди сейчас часто не могут понять, почувствовать друг друга, потому что не научились понимать, чувствовать глубоко себя. Каждому ребёнку объясняют опасность огня, но многие дети не слушают и подставляют руку в огонь, и тогда их учит боль. Нормальный человек не будет поджигать запертый дом, в котором находится, он знает, что это опасно не только для других людей в этом доме, но и для себя. Это так естественно. А когда человек совершает безнравственный поступок, несущий зло другим людям, то у него ничего не болит (может немного мучает совесть), и он уверен, что поступок не имеет таких негативных для себя последствий, как самосожжение. И пусть говорят духовники об огненной геенне, которая ждёт подобных ему людей, он никогда там не был и не будет. Да и поступок его вынужден и не столь страшен, а может, даже полезен и для многих (с его точки зрения). Он смотрит на окружающее общество, где тщеславие и корысть правят под камуфляжем благодетели и справедливости балом, и ничего не боится. А на самом деле он деградирует, с каждым прожитым днём всё больше и больше. Жизнь, которая ему подарена для взлёта, тратиться на падение. Что ждёт такого человека в будущей жизни? Может быть, и не огненная геенна, но точно не что-то светлое и возвышенное.
Поэтому я хочу развить у людей одно свойство, когда не просто мучает совесть, а болит сердце, если человек совершил порочный поступок. И эта боль не условная, а реальная. Ведь уже сейчас хороший человек, сделавший случайно зло, мучается. Он по-настоящему жалуется, что болит душа, и это видно по его физическому состоянию. Если люди научатся глубоко чувствовать себя, разовьют способность чувствовать боль, когда больно чужому человеку, то будет сделан громадный шаг в светлое будущее. А без этого никакое светлое будущее невозможно, - с неожиданно появившейся печалью сказал Анатолий Валерьевич и после паузы с прежней интонацией продолжил. – Дети помогут мне найти это тонкое, глубокое, сейчас считающееся нематериальным, но которое способно со временем сделать боль материальной. А потом надо будет это развивать у каждого ребёнка в каждом поколении. - Анатолий Валерьевич посмотрел на меня и улыбнулся, - надеюсь, вы немного поняли мою странную философию, Елена Владимировна.
Я с интересом слушала Анатолия Валерьевича, даже не сообразив сразу, что он назвал меня ласково по имени. А не сообразила, потому что он произнёс имя так естественно, непосредственно, будто уже много раз называл так меня. Мы зашли во двор, дядя Ваня уже стоял около машины, готовый в любой момент везти меня назад в город. Во дворе была и Тамара Николаевна.
- Ну вот, Елена Владимировна, вам пора ехать. Сегодня для вас было нелёгкое утро. Многое для вас стало понятным, но, я чувствую, и многое осталось непонятным. Но решать надо сейчас. Вы согласны работать со мной? – Анатолий Владимирович смотрел на меня и ждал положительного ответа. Нет, не навязывал, а просто ждал.
- Да, - сказала я.
- Ну и замечательно, - сказал Главный, словно знал, что я так отвечу. Не потому, что он этого добивался, а потому, что по-другому не могло и быть. – Когда у вас заканчивается учёба?
- Через три недели выпускной экзамен.
- После поезжайте домой, навестите мать и брата. Хорошо отдохните. А через месяц возвращайтесь в город и сразу позвоните по этому телефону, - он протянул мне бумажку с номером, а потом мягко спросил. - Всё ясно?
- Да.
Анатолий Валерьевич открыл заднюю дверь и попрощался. Попрощалась и Тамара Николаевна, подошедшая к машине.
А когда дядя Ваня завёл мотор, Главный громко добавил, - не забудьте пройти медосмотр. Я уверен, что вы здоровы, но так надо.
Мне приятно было ехать с дядей Ваней. Раньше мне почти не доводилось ездить на легковых машинах. А тут такая удобная, мягкая машина. И дядя Ваня - такой спокойный, внимательный. Я смотрела в окно и думала о том, что скоро буду часто ездить по этой дороге, скоро начнётся другая жизнь. И что меня в ней ждёт?
Потом залезла в карман и достала направление на медосмотр в военную санчасть, прочитала его, запомнила адрес. Потом достала листок с номером телефона.
- Анатолий Валерьевич имеет квартиру в городе? – спросила я.
- Не знаю. Кажется, нет. Он никогда не ночевал в городе. - Дядя Ваня оглянулся, увидел в руках у меня бумажку с телефонным номером, и продолжил, - телефон есть в доме, в кабинете Главного. – Посмотрел снова на меня, увидел моё удивление (откуда в такой глуши телефонная связь), и с какой-то загадочностью и удовлетворением сказал, - в полтора километра от дома есть место, где можно подсоединиться к телефонной связи.
Я снова вспомнила о секретности работы, о специальном управлении, под контролем которого проводятся все исследования. Сгущенное молоко, дизельный генератор, телефон, машина – все эти удобства и блага не даются так просто.
Дядя Ваня увидел в моём лице некоторую озабоченность и сказал, - не волнуйтесь, всё будет хорошо. Анатолий Валерьевич - уважаемый человек и не даст никого в обиду.
Потихонечку у нас завязался неторопливый разговор. Я рассказывала о себе, а дядя Ваня о себе, правда немного. Он жил в деревне, расположенной приблизительно в десяти километрах от усадьбы, вдвоём с бабкой, пока не стал работать здесь. Я так и не поняла, женщина, которую он называл бабкой - его супруга или просто сожительница. Сейчас он где-то два раза в неделю её навещает. Есть у него дети или нет, он ничего не сказал, а я уточнять не решилась. Дядя Ваня, я почувствовала, не любил вспоминать свою прошлую жизнь, словно она была непримечательной, без ярких эпизодов. Он жил настоящим, полностью сосредотачиваясь только на своей работе. О мальчиках-близнецах я тоже не стала ничего спрашивать, потому что и эта тема ему не понравилась бы. Когда мы приехали, дядя Ваня остановил машину точно в том месте, где я в неё села в первый раз. Мы попрощались.
Наступили снова обычные дни учёбы. Сначала девчонки-подружки расспрашивали о поездке, будущей работе, но я отвечала уклончиво, и они потихонечку оставили меня в покое. Медосмотр показал, что со здоровьем у меня всё нормально. Правда, пришлось сдать разные анализы и обойти много врачей, которые тщательно меня осматривали, опрашивали. Когда я вернулась через два дня к главному врачу с заполненным обходным листком, он внимательно его прочитал и сказал, что всё хорошо, и он рад за меня, что я буду работать с Анатолием Валерьевичем.
Потом были сданы выпускные экзамены, и мне дали свободное распределение, что вызвало зависть у некоторых сокурсниц. Я уехала домой в колхоз. Первые дни я была очень счастливой рядом с мамой и братом. Но постепенно я начала скучать. Прежняя моя жизнь, которая дала мне много радости, сейчас казалась какой-то обыкновенной. Монотонные полевые работы, всегда одинаковые развлечения после работы. Я заскучала по новой работе, по Анатолию Валерьевичу.
Не дождавшись недели до окончания месяца, я вернулась в город и сразу позвонила по телефону. Трубку подняла Тамара Николаевна. Оказывается, звонок у телефона был довольно громкий, и его было слышно даже на кухне, и к тому же Тамаре Николаевне разрешено было заходить в кабинет и поднимать трубку телефона в отсутствие Анатолия Валерьевича. Я сразу узнала её голос, а она узнала мой. Радостно поздоровавшись, она сказала, что сейчас узнает всё у Главного, мне надо немного подождать. Через минуту она сказала, чтобы я ждала дядю Ваню на старом месте через полтора часа. Спросила, всё ли я поняла? Я ответила, что всё. Тогда она сказала, что меня с нетерпением ждут, до встречи.
В назначенное время приехал дядя Ваня. Мы не сразу поехали в усадьбу. Дядя Ваня сказал, что Анатолий Валерьевич попросил сначала найти мне жильё в городе, где я смогу проводить свободные дни. И он советует мне снять комнату, а не жить в общежитии. Я согласилась. Тогда дядя Ваня повёз меня по первому из двух адресов, которые дал ему Главный. Это была двухкомнатная квартира. Хозяйка, у которой муж погиб на войне, а сын служил за границей, была очень гостеприимной. Она с радостью показала небольшую, но уютную комнату и назначила невысокую оплату. Видимо она знала Анатолия Валерьевича и была предупреждена о возможном моём визите. Я не раздумывая, приняла решение снять комнату у неё.
Я распаковала свои вещи из чемодана, самые необходимые из них и документы переложила в сумку, немного привела себя в порядок, и мы с дядей Ваней поехали в усадьбу.
И вот началась для меня новая жизнь. Жизнь, когда я почувствовала большую ответственность за свои дела и поступки, глубокие переживания и волнения за происходящее вокруг меня, и настоящее счастье, подаренное мне другими людьми.
Анатолий Валерьевич сразу после встречи проводил меня в свой кабинет, попросил заполнить некоторые бумаги, взял мои документы. Он сказал, что сам отвезёт их в управление и официально оформит меня на работу, а потом документы вернёт. После напомнил о своих требованиях, убедился, что я ничего не забыла. Ознакомил меня с расписанием занятий с детьми на каждую неделю. Расписание было следующим: полтора часа по двум предметам с одним мальчиком, потом с другим. И так ещё раз по двум другим предметам. Всего три часа с каждым ребёнком, не считая перерывов. Посоветовал не придерживаться жёсткой программы, как в обычной школе. Сейчас лето, но мальчики пусть уже занимаются. Три часа не так много, им хватит времени и отдохнуть, и погулять. Не надо стараться запихнуть в них как можно больше знаний, чтобы они быстро достигли высоких результатов по предметам, главное, чтобы им нравилось учиться, нравилось больше знать.
И вот настал момент, когда я впервые увидела Славу.
- Деда, посмотри, что я собрал! – радостно вскрикнул мальчик, когда Главный открыл дверь. Но, увидев меня, желание и радость поделиться чем-то с Анатолием Валерьевичем моментально испарились. Он подошёл к нему и с удивлением и некоторой опаской стал смотреть на меня.
- Слава, познакомься. Это - Елена Владимировна, твоя учительница. Я уже говорил, что скоро, как и всем другим детям, тебе надо будет учиться. Только другие дети пойдут в школу, а так как школы здесь нет, то к тебе будет каждый день кроме воскресения приходить Елена Владимировна. Она будет тебя учить читать, писать, считать, рисовать.
Мы поздоровались. Опаска потихонечку исчезла с лица Славы, но удивление, перерастающее в интерес, осталось.
- Она будет с нами жить? – спросил мальчик.
- Да, но не всегда. В воскресение и, может, иногда вечером она будет уезжать к себе домой.
Слава был внешне совершенно обыкновенным шестилетним мальчиком, каких множество я видела и в школах, и на улицах. Шатен, светло-коричневые глаза, симпатичное лицо, нормальное телосложение. И в поведение его было всё естественно, словно он не жил в особенных условиях.
- А теперь покажи мне свою конструкцию (на полу была выстроена башня из кубиков и ещё каких-то деталей), а потом надо будет быстро убрать стол и приступить к занятиям.
- А ты, деда, не уйдёшь? – попросил Слава.
- Нет, я буду с тобой и Еленой Владимировной несколько дней, но потом вы уже заниматься будете вдвоём. Согласен?
Мальчик кивнул головой и стал показывать своё строение.
Пока Главный и мальчик обсуждали сооружение, я стала осматривать комнату. Светлая комната средних размеров. Вдоль стен стояла кровать, стол и небольшой шкаф, заполненный сверху детскими книжками, снизу игрушками. В углу со стороны входа было что-то типа большой кладовки. Я открыла дверь и увидела унитаз и раковину. Окно выходило в сторону леса. На расстоянии пяти метров перед окном росли большие кусты сирени.
Неожиданно мне в голову пришла нехорошая мысль – да, удобная, уютная детская комната-тюрьма. Но я тут же отбросила эту мысль. У многих детей даже близко нет таких удобств, книжек и игрушек. Да, Славу запирают здесь на большую часть дня. Но у других детей нет замка, а жить им особо и негде и идти тоже особо и некуда.
Дедушка и внук закончили свои дела, и я приступила к занятиям. Слава уже медленно читал, только надо поработать над техникой, и мог писать буквы, правда, неуверенно. Совсем неплохо для шестилетнего ребёнка. Незаметно пролетели полтора часа. Анатолий Валерьевич не вмешивался в наш процесс обучения, внешне расслабленно сидел, но чувствовалось его внимание к Славе и мне.
Потом я познакомилась с Олегом. Но прежде чем, мы зашли в комнату к Олегу, Анатолий Валерьевич почему-то напомнил мне, что это второй близнец. Я удивлённо ответила, что понимаю.
- Деда, а почему…? - и удивлённые, опасливые глаза Славы снова застыли на мне. Но это были глаза Олега. Я вовремя сообразила и постаралась нормально среагировать. Но такого я не ожидала. Сходство было просто поразительным. Не говоря об одежде, внешности, голосу, движениям, даже глаза в точности выплеснули одинаковые эмоции и чувства. И комната, и обстановка, всё было один к одному. Разве что книжки и игрушки лежали в шкафу не в том порядке. Анатолий Валерьевич повторил Олегу те же слова, что сказал Славе, смотря на меня, словно напоминая мне - одинаковая реакция, действия, отношение. Он почувствовал во мне замешательство, длившееся всего лишь пару секунд. Я всё поняла и постаралась внушить себе, что передо мной Олег, совсем другой человек, просто невозможно сильно похожий на Славу.
В общем, занятия с Олегом не отличались от занятий со Славой. Уровень подготовки у ребят был очень близок. После занятия с Олегом Анатолий Валерьевич снова пригласил меня в свой кабинет, где высказал несколько замечаний и пожеланий. Попросил меня полчаса отдохнуть, а он кое-что отметит для себя, а потом - по второму кругу.
Я зашла в гостиную и села на диван. Из кухни вышла Тамара Николаевна, с любопытством посмотрела на меня. Вернулась в кухню и вышла опять с чайником. Пригласила за стол, налила мне и себе чаю и начала разговор.
- Вижу, Леночка, ты познакомилась с ребятами. Удивлена?
Я кивнула головой.
- Да я тоже в первые дни работы всему страшно удивлялась. Я не могла привыкнуть к детям, я всё их путала. Но рядом со мной первый год всегда был Анатолий Валерьевич и помогал мне не делать ошибок. Он меня тоже удивлял. Как он заботился о ребятах, как он их легко различал. Он их сам кормил, купал, лечил, всё делал сам и учил внимательно заботиться и одинаково относиться к детям меня. Но я смышленая и быстро всему научилась. Теперь я, как автомат, дядя Ваня меня так однажды назвал, - усмехнулась Тамара Николаевна, - всё делаю без ошибки и точно. Вовремя накормлю, одену, уберу, прослежу за детьми и, самое главное, ничего не скажу лишнего, как требует Анатолий Валерьевич. Думаю, пройдёт пара месяцев, и ты тоже сможешь привыкнуть.
- Тамара Николаевна, вы специально вышиваете на рубашках начальные буквы имён детей?
- Да, так посоветовал Главный, чтобы я, прежде чем назову мальчика по имени, посмотрела на эту букву. У них ведь должно быть всё одинаковым, как тут не ошибиться?
- А дети ничего не спрашивают про неё?
- А что они могут спросить? Анатолий Валерьевич им объяснил их необходимость, чтобы вещь не затерялась. Но я стараюсь часто не называть ребят по имени, так мне советовал Главный в первые месяцы.
- А как дети относятся к тому, что вы их всегда запираете на ключ?
- Они привыкли. Анатолий Валерьевич их приучил. Мне кажется, даже если я их не закрою случайно, они сами не захотят выходить из своей комнаты. Они привыкли гулять или куда-нибудь ехать только с дедушкой. Ох, как они его любят и слушаются, как родного. Но это вы уже, наверное, сами поняли.
- Тамара Николаевна, а вам не жалко их? – прямо спросила я, смотря женщине в глаза.
Она вздохнула.
- Я сама не знаю. Иногда жалко, иногда нет. Вроде у них всё есть, но и чего-то нет. Но я давно перестала обращать на это внимание, Главному видней. Однажды, когда мальчикам было где-то два года, Анатолий Валерьевич повёз детей в город на обследование. По очереди. Когда он повёз вторым Олега, неожиданно (была уже весна) налетел буран. И надо же такому случиться, недалеко от большой дороги машина сломалась. Тогда Анатолий Валерьевич взял Олега на руки и пошёл пешком ловить попутку в город, но как назло машин долго не было. В результате Олег простудился и сильно заболел, была высокая температура. К счастью всё обошлось, и через пять дней Олег поправился. Но я помню те страшные часы, когда Главный сидел всю ночь с ребёнком и лечил его, а я ему помогала. И знаешь, Леночка, что он сказал вроде про себя, но вслух. Что надо бы заразить и Славу. Ты представляешь! Но мне кажется, он просто устал. Конечно, никто Славу не заражал.
А водителя Главный сразу уволил. Без криков, спокойно, но решительно. Неплохой был человек, но немного легкомысленный. А вместо него пришёл дядя Ваня. Вот такие дела. Ты слушайся Анатолия Валерьевича, он добрый и справедливый, но за ошибки спрашивает строго.
Дни шли за днями, я потихонечку осваивалась. Мне нравилось заниматься с детьми. Анатолий Валерьевич постоянно присутствовал на уроках, иногда после занятий делал небольшие замечания и давал полезные советы. Мне казалось, он всё ещё присматривался ко мне, что-то во мне изучал с перспективой на будущее. А я со своей стороны присматривалась к нему и втягивалась в заведённый порядок работы, жизни усадьбы. Постепенно я нашла плоскости соприкосновения с Тамарой Николаевной, дядей Ваней и мальчиками. Я почувствовала их внутренний мир, а они мой. Нам стало легко общаться, взаимодействовать.
Но Анатолий Валерьевич оставался для меня загадкой. С ним тоже было легко работать, но его внутренний мир был, как глубокое море, и мне не хватало воздуха знаний, чувств, чтобы проникнуть в эту глубину. Я попросила Главного обращаться ко мне на «ты», мне не очень было приятно, когда он говорил «вы, Елена Владимировна» или «вы, Леночка». Он ответил, что хорошо, но всё-таки в определённых ситуациях он оставляет за собой право обращаться ко мне на «вы». А потом добавил, что он уверен в нашей большой дружбе в дальнейшем, но у нас не прогулка, а работа.
Так повелось, что я ко всем взрослым обращалась на «вы». Тамара Николаевна сразу стала обращаться ко мне на «ты». Дядя Ваня – только на «вы». А Главный - по-разному, исходя из ситуации.
Однажды Главный привёз какой-то странный прибор. Я поинтересовалась его предназначением, он в меру своей открытости и моих слабых знаний что-то попытался объяснить.
Я спросила. - Где вы его взяли, в управлении?
- Некоторые приборы я беру в управлении, но большинство - у знакомых людей. Некоторые надо долго искать или заказывать из-за границы.
Я удивлённо раскрыла глаза. - Но это невероятно сложно и, наверное, дорого.
Анатолий Валерьевич посмотрел на меня, а я в этот момент думала, что, наверное, Главный расплачивается за приборы своими деньгами.
- Дорогая Леночка, деньги, с одной стороны, - просто дешёвая бумага. Но, с другой стороны – это необходимое средство для существования, созидания. Человечество придумало деньги, чтобы развить экономику, чтобы удобнее, лучше людям было жить. Но я уверен, что настанет время, когда денег не будет, экономика будет работать намного эффективнее без них и многого другого, на чём она держится сейчас.
Я согласилась с Анатолием Валерьевичем. – Да, нас учили, что сейчас без денежных средств экономика не может существовать, товар - деньги – товар, но это временно, пока не наступит коммунизм.
- Правильно учили. Поэтому, Леночка, бережно относись к деньгам, они тебе пригодятся в жизни. Экономика без денег – это не настоящее, это действительно будущее, но которое нужно начинать осознавать сейчас.
Я плачу деньги за новые приборы или книги из своей зарплаты. А что такое моя зарплата – это вознаграждение за мой труд. Значит, мой труд должен быть в определённой степени полезен для людей. Но в мире часто происходит, что вознаграждение не соответствует вложенному труду, его полезности. Деньги в громадном количестве вылетают в трубу в пустых, бессмысленных проектах, начинаниях, особенно связанных с военными программами, или оседают в карманах, банках хитрых дельцов, ничего не созидающих. А многие люди интенсивно работают, но живут в нищете. А теперь представь условную ситуацию, что труд каждого человека только полезен, и в среднем создание необходимых для нормальной жизни всех людей материальных благ намного превышает их потребность. Тогда многое в нынешней экономике, в первую очередь выполняющей функции справедливого распределения благ (на самом деле не очень или совершенно несправедливого) становится просто ненужным. - Анатолий Валерьевич занялся прибором и не стал подробно развивать эту тему. - Деньги с одной стороны организуют жизнь людей, но с другой - поощряют их порочность. Деньги – это монета, где, условно сказать, аверс – добро, реверс – зло.
Наш проект не требует большого финансирования, - продолжил Главный, не сосредотачиваясь на своих словах, а больше акцентируя своё внимание на конструкции прибора, - по идее я для покупок книг и оборудования мог бы попросить деньги в управлении. Но есть причины, по которым я этого не делаю. Есть определённый лимит, и я не хочу просить более. У нас так - или легко раздают дуракам и лжецам миллионы рублей, или для дела копеечку не выпросишь без унижения. Во-вторых, у меня есть цель всей жизни, и есть свободные средства, почему бы мне их не потратить для осуществления этой цели. В отличие от тебя, Леночка, мне копить деньги нет смысла. У тебя вся жизнь впереди, и могут быть трудности, а мне ещё нужно лет пять, и я буду считать, что жизнь прошла не зря. Я никогда не стремился к роскоши и комфорту, а в старости мне это тем более не нужно. Есть ещё причины, почему я трачу личные деньги, но тебе лучше не знать.
Если бы все люди относились к деньгам, точнее, к жизни, как я, и может, как ты, то будущее без денег было бы не за далёкими горами, – подвёл итог Анатолий Валерьевич.
И я вспомнила, что Главный очень внимательно наблюдал за мной, когда выдал мне первый аванс. А я денег даже не считала и в его присутствии быстро сунула их в ящик тумбочки. И двери своей комнаты я никогда не запирала.
Почему-то я никогда не задумывалась о деньгах. Мама покупала мне обновку, когда у неё появлялись деньги, и я радовалась, но если бы обновки не было, я ходила бы в старом и не огорчалась. Стипендии и немного маминых денег в городе мне вполне хватало (маме приходилось всегда настаивать, чтобы я взяла её деньги, когда я приезжала на каникулы, она считала, что в городе всё дорого), и я удивлялась, когда девчонки постоянно жаловались на нехватку денег для покупок разных не всегда нужных вещей. Я, в отличие от них, не транжирила деньги и рассуждала просто, если мне дают такую стипендию, значит, так и должно быть, и её должно хватать на жизнь при разумных тратах. И её хватало. А когда Анатолий Валерьевич выдал мне аванс, я подумала аналогично.
Но не всему течь гладко в размеренной жизни усадьбы. Видно я не могу тихо плыть по течению в спокойной воде, если не вижу, куда плыву. Уже несколько дней я проводила занятия с ребятами самостоятельно, без присутствия Анатолия Валерьевича. Шёл урок рисования со Славой. Он захотел нарисовать Змея Горыныча. Он любил рисовать животных, технику, всё, что случайно приходило на ум.
Я спросила, - почему именно Змея Горыныча?
- Он страшный и злой, и у него три змеиных головы, - ответил он.
Он рисовал, а я смотрела и изредка подсказывала. Когда он стал рисовать головы, очень похожие на змеиные, я попросила немного их приукрасить.
- А вы видели настоящую змею? - спросил он.
- Да, в лесу.
- Я в лесу тоже видел, но она быстро уползла. А одну принёс дедушка сюда. Ох, как я испугался сначала. Но она оказалась неядовитая, и у неё была такая голова.
Я внимательно смотрела на Славу. И в его глазах, когда он сказал о своём испуге, я почувствовала пережитый сильный страх.
- А почему ты испугался? – спросила я.
- Дедушка рассказывал, что если укусит ядовитая змея, то человек может умереть.
- Змея была в клетке?
- Нет, дедушка вытащил её из кармана, и когда я увидел её, она обвивала руку и хотела укусить его за палец. Но это был уж, а он - неядовитый. Но я всё равно боялся коснуться его.
Когда занятия закончились, я зашла в кабинет к Анатолию Валерьевичу. Внутри меня бушевал гнев. - Так он любит своих внуков, что издевается над ними. Я всё ему скажу прямо в глаза и уволюсь.
Он что-то писал за столом. Встретив мой взгляд, он положил ручку и спросил, как прошли занятия? Я рассказала вкратце об уроках, Главный внимательно слушал. Я специально ничего не сказала об уроке рисования со Славой, решив оставить напоследок. Но когда я вроде бы закончила, он сам опередил меня, спросив. - Так что же произошло особенное, Елена Владимировна? Что же вы держите в себе? Пожалуйста, всё расскажите.
Я рассказала о змее и испуге Славы и откровенно спросила. – Зачем вы специально испугали ребёнка? В этом заключаются методы ваших исследований?
Анатолий Валерьевич чуточку задумался и спокойно ответил. – В чём-то да.
- Ничего нет в мире страшнее, чем взрослому обижать ребёнка, - в сердцах сказала я, увидев такую успокоенность у Главного.
- Елена Владимировна, чтобы помочь раскрыться особенностям внутреннего мира человека, иногда надо создать ему стрессовую ситуацию. Если создавать постоянно благоприятные условия, то глубокое, затаённое может так и остаться глубоким, затаённым. А мне нужно обязательно почувствовать это у детей. Других шансов у меня просто больше не будет.
- Я читала в журнале о человеке, в которого ударила молния, что он раскрыл в себе необыкновенные способности. Вы что же будете пытать детей или уже пытали электричеством?
- Нет, электричество я не использую. Я делаю акцент не на физическое, а на психологическое, эмоциональное воздействие. Это воздействие я считаю более эффективным.
Я с удивлением смотрела на Главного, который так рассудительно говорил о своих опытах над детьми. Я не понимала, как он может считать Славу и Олега своими внуками и одновременно так к ним относиться.
Анатолий Валерьевич продолжил. - Я понимаю, что с моральной точки зрения неправ. Что все дети как раз должны быть окружены благополучием, чего в мире часто и нет. Но я чувствую, что могу поступиться в некотором смысле Славой и Олегом ради достижения очень значимых результатов, тем более я знаю, что никаких негативных последствий мои эксперименты у детей не вызовут.
- Вы меня раньше спрашивали, верю ли я в Бога. А теперь я хочу спросить вас, верите ли вы в Бога?
Анатолий Валерьевич внимательно посмотрел на меня, потом на часы, задумался и ответил. – Елена Владимировна, вы знаете немного мои философские взгляды, поэтому вопрос не совсем уместен. Но я понимаю ваше эмоциональное состояние. Вообще, вы задаёте самый популярный вопрос, с тех пор, как люди стали относительно разумными существами. И этот вопрос люди будут задавать друг другу ещё долго. В чём живучесть этого вопроса? В том, что людям душой хочется задавать его, чтобы услышать созвучный ответ. В том, что люди сами ещё толком не понимают, что скрывается под словом «вера» и словом «Бог». Часто вопрошающий разумеет свою веру в своего Бога, отвечающий – свою. Вопрос несёт больше внутренние ощущения, чем конкретные осмысления. В большинстве случаев этот вопрос задаётся впустую, под влиянием простых эмоций.
Поэтому, чтобы не было пустоты и недоразумения между нами, мне надо будет постараться глубже раскрыть свою философию, своё понимание слов «вера» и «Бог». А о том, совпадает оно с вашим пониманием, будете уже судить вы сами. И вы сами ответите на свой вопрос - верю ли я в Бога?
И ещё, настоящее понимание «веры в Бога» – это не догма, вбитая в голову проповедниками и заповедями (хотя большинство людей, заблуждаясь, считает, что без религиозных условностей не может быть веры в Бога). Это живое разумение мироздания, которое развивается по ходу жизни. Поэтому мне надо будет немного рассказать о своей жизни, которая постепенно и сформировала нынешнее мировоззрение. Так легче будет вам меня понять. Вы согласны уделить мне время, слушая мои воспоминания? – спросил и вопросительно посмотрел на меня Главный.
Его глаза излучали свет. Я почувствовала, что ему тоже хочется поделиться со мной своим прошлым. Эти воспоминания, конечно, были больше полезны для меня, а для него…. Нет, видимо, тоже полезны.
- Я с удовольствием послушаю вас, Анатолий Валерьевич, потому что мне очень сильно хочется понять вас. Я знаю, что ещё молода и наивна. А у вас большой жизненный опыт, знания и, - я сделала маленькую паузу, подбирая слово, - восприятия. Мне, конечно, невозможно достигнуть вашего уровня, но я постараюсь хоть на чуточку.
Главный отметил мою заминку. Он видел меня насквозь. Я сама не сообразила сразу, почему сказала сложное для меня слово «восприятия», а не простое - «чувства». А он отметил мгновенно, но не подал никакого вида. Главному недостаточно было моего преклонения перед его умом и характером, ему хотелось достичь созвучия наших душ. Он надеялся, что я всё-таки пойму его душой. И я тоже надеялась.
- Если вам станет скучно и жалко тратить вечернее время, просто скажите мне. - Анатолий Валерьевич откинулся на спинку кресла, несколько секунд собирался с мыслями и начал. - Моя молодость протекала в бурных волнах противоречий между старыми устоями царского режима и новыми веяниями свободы, равенства, братства и любви. Я барахтался в этих волнах, конечно, на стороне свободы. В результате я без сомнения, всей душой принял революцию. На первый взгляд странное сочетание слов - «душа» и «революция». Но точнее сказать невозможно. Я активно участвовал в искоренении всего, что мешало воплотить в жизнь идеи социализма и коммунизма. В том числе и религии. На самом деле это была даже не религия, а мракобесие церковных служителей, не несущее ничего светлого и чистого, а просто унижающее людей и отравляющее их разум. Я с молодых лет изучал философию, а значит, и религию. В религиозных трудах есть очень много Истины, но эта Истина в те годы была просто замазана толстым слоем грязи нелепых религиозных догм и условностей. Удивительно, но идеи коммунизма были ближе к Истине, чем проповеди богослужителей.
Если бы меня спросили тогда, верю ли я в Бога, я однозначно ответил «нет». Я не отрицал существование Величия созидания - это глупо. Если есть мироздание, значит, его кто-то создал, или оно способно было само создаться из ничего. Если у людей есть душа, значит, она для чего-то нужна. Я отрицал веру, я отрицал того Бога, которого придумали религиозные люди, высосав его свойства из своей примитивности. Для меня Богом являлась гармония, красота и любовь, которую я ощущал и обыкновенными чувствами, и сердцем. А она не нуждалась в моей вере. Ей нет дела до людей, живущих, больше, как животные. Верить, молить, просить, не понимая того, что просишь, зачем просишь и у кого просишь - свойство людей, которое я презирал и осуждал. Люди должны сами строить свой человеческий мир, вносить в него гармонию, красоту и любовь. А значит, люди должны ощущать себя частью гармонии, частью Бога. Я был очень похож на вас в те годы, Елена Владимировна.
Я оставил все высокие материи, точнее, нематерии и ринулся в бой с низменной глупостью, тщеславием и корыстью людей. Было тяжело, но я и мои товарищи находили в себе силы, чтобы продвигать свои идеи в жизнь. Я многие годы сочетал работу с учёбой, а потом стал учить других. Преподавал основы марксизма-ленинизма в университете. Был на хорошем счету у руководства. Главным врагом для меня, как и для моих соратников, был мир капитализма. Этот мир был сплетён из несовместимых ниток. С одной стороны - вера в Бога, с другой - власть и деньги. Говорят о добродетели и любви, а сами поощряют несправедливость, неравноправие жизненных условий и возможностей людей. Демагогия и ложь. Я был уверен в те годы, что мир капитализма скоро развалится. Даже уже были предпосылки – кризисы, депрессии. Правда - за нами. Мы не создаём искусственную божественную жизнь в умах людей, а пытаемся создать реальную человеческую жизнь людей. Да, и у нас лилась кровь, может, где-то и неоправданная. Да, были поступки некоторых товарищей, несовместимые с коммунистическими идеями. Но в семье - не без урода. Я старался не акцентировать на этом внимание, считая мелочью.
Но постепенно у меня стало возникать чувство, что мы сплетаем клубок социалистического мира ничем не лучше, чем сплетают другие клубок капиталистического мира. Те же противоречия. Корысть и тщеславие заправляют и здесь. Ложь на каждом шагу. Но что самое страшное, свобода, справедливость, о которой я мечтал с молодых лет для всех людей, совсем исчезла. Моего друга - замечательного человека осудили, как врага народа. Мир в моих глазах стал искривляться. Я или прозрел, или ослеп. Не знаю. Плохое стало править хорошим, ложь попирать правду, трусость побеждать смелость. Я читал лекции о построении светлого прекрасного будущего, а вокруг творилось тёмное страшное настоящее.
Я ломал царский, церковный диктат разве для того, чтобы установился диктат лидеров партии? Нет. Любая власть, ущемляющая свободу и права людей, для меня была неприемлема. Я мирился с кровью, если это кровь врагов, но когда проливается кровь друзей, то с этим я никогда не смирюсь. Самое ужасное, что свои убивают своих. Значит, тут уже не свои. И я стал выяснять, кто свой и кто чужой.
Вы, конечно, понимаете, Елена Владимировна, что такие выяснения для меня добром не кончились бы. Но началась война. Им, т.е. чужим, уже было не до меня, а мне не до них. Я сразу пошёл на фронт, и меня назначили комиссаром, исходя из моих идеологических знаний.
Война меня вернула к вопросам о высоких материях. Чем меньше чего-то в жизни, тем сильнее к этому желание. Если бы меня спросили тогда, верю ли я в Бога, честно сказал - не знаю.
Война – самая ужасная вещь на свете, которую смогли придумать только полулюди-полуживотные. Война – это организованное массовое убийство, бессмысленное по предназначению. Матери рожают в муках детей, чтобы они жили и созидали, а не умирали молодыми – это логично. Рожать детей, чтобы они убивали друг друга – совсем нелогично. Проще не рожать, если они не нужны. Но у полулюдей-полуживотных нет настоящей логики, а есть инстинкты, низменные чувства, стихийность с подключением примитивных мелких логик. Они живут наобум, сочетая безумство с небольшим осмыслением. Сплошное самолюбие, жадность и ложь. Светлое будущее для детей на крови отцов. Светлое будущее для внуков на крови детей и т.д. Конца и края нет. Я смотрел на молодых бойцов, зная, что через час в бою двое из трёх умрут. Я старался всё сделать, чтобы снизить шансы смерти, но её не обмануть, и она методично забирала свою дань.
С одной стороны, на войне возникает чувство, что Бога нет. Ведь Бог – это гармония, красота, совершенствование, жизнь. А на войне только разрушение, уродство, деградация и смерть. И многие офицеры, солдаты действительно забывали, что у них есть душа, и становились просто животными-убийцами.
С другой стороны, рождалась вера в Бога, который поможет пережить это сумасшествие. Многие солдаты про себя, незаметно, молились Богу, чтобы он помог им вернуться из боя живыми. Конечно, вера была примитивная, больше рождённая страхом смерти, поэтому были очень популярны талисманы, приметы. Самое интересное, что я - комиссар, который должен был учить политической грамотности бойцов, развивать их патриотизм, самосознание жертвенности ради светлого будущего Родины, часто становился обыкновенным проповедником, который просто говорил, что смерти нет. Есть только переход в новую жизнь. Все люди, кто раньше, кто позже пройдут по этому божественному мосту. Не надо бояться, надо верить во всевышнюю справедливость и идти в бой с захватчиками рядом со мной.
И я шёл в атаку в первых рядах, не прячась за спины солдат. Если гибнут молодые ребята, то я не вправе стремиться сохранять себе жизнь. Я не лез специально на рожон, но и не давал себе никаких поблажек. Пусть судьба сама решит, кто должен жить, а кто должен умереть. Не знаю, почему я не погиб в первые годы войны. Рядом со мной пали сотни солдат, а я получил только три нетяжёлых ранения. Я не боялся смерти и готов был умереть. У меня даже не было большого желания жить, потому что светлые идеалы в некоторой степени были подорваны тёмными людьми, и меня никто не ждал, а рядом умирали ребята, у которых были радужные перспективы и которых ждали матери и жёны. Кто-то очень хотел жить, но умирал, а кто-то не очень и оставался жить. Может это случайность, а может действительно есть злой рок - удача улыбается тому, кому она особо и не нужна.
Повторюсь, я сам не знал в то страшное время, верил ли я в Бога или нет. Я никогда не просил Бога за себя, он мне был не нужен, и я в него не верил, но просил за других солдат, он был нужен им, и я в него верил.
Когда мы уже научились воевать, потерь стало меньше, и мои шансы погибнуть значительно снизились, я задумался - может, на меня возложена определённая миссия. Может Мировая гармония всё-таки в маленькой степени контролирует жизнь людей, способствуя их гармоничному развитию. И я поверил в Мировую гармонию и решил, если я выживу на этой войне, то найду своё предназначение, которое поможет мне (в первую очередь) и другим людям стать более человечными, поможет в будущем жить нашим детям без пороков и войн.
Война закончилась, я нашёл своё предназначение, точнее развил в себе. Ещё в начале войны к нам пришло пополнение. И в нём было два деревенских брата-близнеца, очень похожих друг на друга. Это вызывало шутки других солдат, но братья не позволяли этим шуткам переходить определённую черту, после которой возникала обида. Они могли постоять за себя - их было двое, соединённых жизнью в одно целое. Они всегда были вместе, и когда шли в бой, и когда отдыхали. Я внимательно стал присматриваться к ним, думая про себя, не слишком ли они привязаны друг к другу. Идут жестокие бои, очень много шансов, что кто из них погибнет или получит тяжёлое ранение, как это отразиться на другом? Постепенно я стал различать их, не по форме или косвенным приметам, а по характеру. Один из них был ведущий, другой ведомый. Степень лидерства была не ярко выражена, но заметна. Нескольких секунд присутствия рядом с ними мне хватало, чтобы знать, кто есть кто. Интонации всё выдавали. Через два месяца одного из братьев тяжело ранило. К моему сожалению, лидера. Ему легче бы было выдержать потерю брата. Раненый был отправлен в тыл, а оставшегося в рядах бойца словно подменили. Тоска, переживание за брата – постоянного попутчика по жизни полностью овладели его разумом. К тому же пришли сведения, что эшелон с ранеными, где был его брат, был разбомблен. Он ждал весточки, но вестей не было. Постепенно он перестал бояться смерти, первым поднимался в атаку, но смерть его обходила стороной, как меня. Я говорил ему, что его брат, наверняка, жив. Но он не верил моим словам, словно он всё знал, всё почувствовал. Мне хотелось, чтобы он остался жить и вернулся после войны домой. Из разговоров с братьями я знал, что кроме них больше в семье детей не было. Как мать переживёт потерю единственных сыновей. Их было двое, но они были действительно едиными, и поэтому он меня не слушал. Приблизительно через четыре месяца в одном из боёв немцы стали нас обходить с флангов. Ситуация была критической, и командир, посоветовавшись со мной, дал приказ отступать. Брат-близнец добровольно остался у пулемёта прикрывать наш отход. Я кричал ему, чтобы он тоже отходил. Но он только стрелял. После, когда мы вышли из окружения, я подумал, может, и здесь смерть обошла его стороной. Его могли ранить и взять в плен. Но я отбросил эту мысль, он не мог жить без брата, и смерть не могла противостоять его истинной любви и сдалась, приняв его в свои объятия. И тогда я понял, что жизнь, смерть – всё мелочное и преходящее. Любовь, вера есть великое и вечное.
С тех пор вера в Мировую гармонию начала во мне укрепляться. Думаю, моя Мировая гармония не сильно отличается от вашего Бога. Я верю в себя, в своё предназначение, я верю в вас, в ваше предназначение, вы тоже божественное создание. Возможно и лучше, чем я. Но вы, Елена Владимировна, действительно ещё молоды. Вы не видели массовую жестокость, кровь, смерть, и дай Бог вам этого никогда не увидеть.
Вы обвиняете меня в жестокости к детям, и поэтому спрашиваете, верю ли я в Бога. Но моё предназначение помочь людям раскрыть себя, наполнить свою жизнь не мелочной суетой, а любовью и верой, помочь разглядеть красоту и гармонию мироздания под порочной мишурой. Ведь тысячи, миллионы людей не живут, а прозябают, их разум придавлен страхом, наполнен низменными желаниями, вдолбленными устоями и догмами. Елена Владимировна, оглянитесь вокруг себя, внимательно посмотрите на людей, которые живут вокруг вас. Чем они живут, к чему стремятся? Весь человеческий мир представляет собой толпу, поделённую вождями, лидерами, руководителями по различным признакам на сообщества, группы, собрания. Всё бурлит, меняется, но суть всегда одна и та же. Раздоры, споры, претензии. Каждый мнит себя правым или избранным, одни в гиперболизированной форме, другие в минимизированной. Везде борьба. За материальные ценности - это понятно. За любовь, веру, свободу, честь - это непонятно. Любовь, веру, свободу, честь можно развить в себе и помогать развивать другим. Их нельзя отвоевать, забрать. Если человек забирает их у другого человека, то он параллельно теряет её и у себя. А если дарит другому, то одаривает и себя. Любовь, вера, свобода, честь – духовные ценности. К ним не применимы материальные законы.
Елена Владимировна, вы согласны со мной?
- Я согласна с вами Анатолий Валерьевич на счёт духовных ценностей. Но ведь вы тоже считаете, что у вас есть особое предназначение. Создали исследовательскую группу и используете в работе методы, которыми попираете свободу других людей. Вы критикуете других, но лучше ли вы их? Вы хотите сделать мир светлее, но и другие преследуют благие цели. Диктаторы идут к этим благим целям (по их мнению), через море крови, а вы через слёзы двух детей, - сказав эти последние слова, я почувствовала, что они были несправедливо резковаты.
- Елена Владимировна, не утрируйте. Я люблю детей не меньше вас. Я занимался с ними шесть лет с самого их рождения. Я никогда никого из них не обидел. Я в меру строг, но это нужно и им, чтобы в будущем стать ответственными людьми. Да, я иногда негативно психологически воздействую на них, но никогда не перегибаю палку. Я всегда нахожу середину между любовью к детям, как дедушки (не только мальчики считают меня дедушкой, но и я сам считаю их своими внуками), и отношением к ним, как к объекту исследований. Моя середина кажется вам сдвинутой в сторону исследований, но ваше мнение складывается ещё из-за неглубокого поверхностного понимания ситуации. Со временем, я надеюсь, оно изменится.
Вы, конечно, правы, я ограничиваю их свободу и выбор. Но, повторюсь, оглянитесь вокруг – сколько несправедливости испытывают миллионы детей, но никому по-настоящему нет до них дела. Их искусственно лишают выбора и свободы, даже не преследуя благие цели. Лишают, потому что считают себя правыми решать за них из-за своей глупости и прихоти, потому что когда-то и их лишили права выбора. Олег и Слава получают любовь. Надо немного потерпеть, и они будут жить так, как захотят сами. Но благодаря десяти годам, проведёнными ими, как вы считаете, в заточении, миллионы других детей в будущем смогут приобрести свободу.
Анатолий Валерьевич замолчал, я тоже не знала что сказать. Всё во мне улеглось и успокоилось. Действительно, я тут всёго пару недель, а уже в резком тоне высказываю свои взгляды. Нельзя судить на скорую руку. Да и вообще, кто дал мне право судить? Молодой девушке обсуждать действия опытного, умного, честного мужчины, тем более своего руководителя? Нет, я не боюсь, что меня выгонят с работы. Это не имеет большого значения. Но я могу ошибаться, а незаслуженно упрекать - ужасно нехорошо и стыдно.
Анатолий Валерьевич всё понял и продолжил. - А теперь вернёмся к делу, Елена Владимировна. На следующем уроке рисования непроизвольно намекните Олегу о змее. Интересно, поделится он с вами прошлыми событиями? Он тоже сильно испугался. Теперь многое зависит и от вас. Старайтесь сами проявлять некоторую инициативу, чтобы почувствовать внутренний мир детей. Я вам доверяю. Обо всех ощущениях перемен, новизны в поведении, характере детей делитесь со мной ежедневно. Но самое главное, отношение ваше к ним должно оставаться одинаковым, даже если почувствуете маленькое различие отношений их к вам. Я же со своей стороны обещаю вам, что не буду искусственно вызывать у них сильные негативные эмоции. Давайте работать вместе.
Главный посмотрел на меня, ожидая ответа.
Я сказала. - Хорошо.
- А теперь отдохните, Елена Владимировна. А после ужина не согласитесь прогуляться на свежем воздухе с детьми по часу? А после я позанимаюсь с ними.
Я снова согласилась.
На следующем уроке рисования с Олегом, а он любил рисовать самолёты, пароходы, военные баталии, я спросила, видел ли он живую змею? В его глазах на миг промелькнул страх, а потом глаза стали какими-то задумчивыми, чуточку печальными.
- Да, - просто ответил он, ничего больше не сказав, и внимательно, но неуверенно посмотрел на меня, словно что-то хотел понять во мне.
Я непроизвольно погладила его по голове, а в глубине души подумала, что не стоят для меня будущие непонятные перспективы миллионов детей этих печальных глаз.
Но я всегда соглашалась с Анатолием Валерьевичем. Почему? Ведь у меня было своё мнение. Пусть не радикальное, но всё-таки неидентичное с его мнением. Просто я не чувствовала себя правой на все сто процентов. Я сомневалась в своих способностях и верила в его способности. Проходили дни, и я выполняла все требования Анатолия Валерьевича и проявляла даже инициативу, как он просил, стараясь всеми силами помочь ему. Я всё больше и больше проводила время с детьми, предоставляя свободное время для аналитических работ Главному. Мне нравилось заниматься, гулять с детьми или просто посидеть с ними без занятий, беседуя на разные темы, но одинаковые для каждого мальчика. Я старалась обогатить их жизнь своим присутствием. Смотрела вместе с ними фильмоскоп и кино (Анатолий Валерьевич иногда показывал детям кинофильмы с помощью ручного проектора), играла в настольные игры.
И я мечтала. Я мечтала, что скоро мы будем проводить время вместе – втроём, дети почувствуют плечо брата, а со временем познакомятся и с другими ребятами. И я больше времени смогу уделять им, без этих всё-таки нелёгких по выполнению и неприятных по предназначению повторов. Надо потерпеть и им и мне.
Как-то вечером я помогала Тамаре Николаевне накрывать стол перед ужином. Тамара Николаевна была почему-то более суетливой, возбужденной и тщательнее расставляла приборы на столе. И обратила внимание, что одной тарелкой было больше.
- Мы кого-то ждём? - спросила я.
- Да, через двадцать минут приедет Иван Павлович.
- А кто он такой?
- Сослуживец и большой друг Анатолия Валерьевича, - я потом с каким-то восторженным чувством добавила. – Он - генерал.
Тамара Николаевна ушла на кухню и через двадцать секунд вернулась с тарелкой салата. - Где-то раз-два в месяц он приезжает сюда вечером после службы, он занимает очень важную должность, - вставила она, - и беседует, нет, спорит, - поправила она себя с улыбкой, но тише, - с Анатолием Валерьевичем о жизни.
- О жизни? – удивлённо уточнила я.
- Да, спорят непонятно о чём, часто используя это слово, - снова сказала она тихим голосом. – Мужиков сложно понять.
Действительно через полчаса стал слышен шум мотора машины, но не дяди Вани. У машины дяди Вани мотор шумел по-другому. Захлопали двери машины. Тамара Николаевна вышла встречать, а я осталась в гостиной. Послышались голоса приветствий, Анатолий Валерьевич тоже вышел встречать Ивана Павловича. Дверь распахнулась, и первым вошёл крупный мужчина лет пятидесяти-шестидесяти в военной форме и папахе. А следом суетливо вошла Тамара Николаевна. Иван Павлович удивлённо уставился на меня, и, не здороваясь, спросил непонятно кого, - кто такая?
- Это Елена Владимировна - учительница мальчиков, - быстро ответила Тамара Николаевна. – Она у нас недавно.
Я тихо, смущённо поздоровалась.
Мужчина неспешно расстегивал пуговицы верхней одежды, он не стал раздеваться в прихожей, и пронзительно молча смотрел на меня. А я смотрела в замешательстве на него. Наконец, он сбросил шинель на услужливые руки Тамары Николаевны, отдал ей папаху, подошёл ко мне поближе и представился, - здравствуйте, Елена Владимировна. Иван Павлович – друг Анатолия Валерьевича.
Иван Павлович продолжал изучать меня, но уже не так пронзительно, мягче.
- Сколько вам лет.
- Двадцать.
- У меня есть дочь, ей двадцать один год, – сказал он, немного отвлекшись.
В гостиную вошли Анатолий Валерьевич и дядя Ваня, несший небольшой пакет, видимо его привёз Иван Павлович с собой.
- Познакомился с твоей учительницей, Еленой Владимировной – красавицей и, наверное, умницей, раз работает с тобой, - обратился Иван Павлович к Анатолию Валерьевичу как бы утверждающе и вопрошающе.
- Хорошая девушка, - просто ответил Главный.
- Где и как ты находишь такие кадры, Толя? Почему я не могу разбираться в людях, как ты? – и в шутку и в серьёз спросил Генерал.
- Может, мне больше везёт, - и в шутку и в серьёз ответил Главный.
Все стали рассаживаться за стол. Генерал расстегнул китель, и постепенно вся его властность и важность стали улетучиваться.
На самом деле, когда Иван Павлович зашёл и посмотрел на меня, я сначала даже немного испугалась. Воля, сила, жёсткость характера, непрекословное подчинение его приказам сквозило в его глазах, чертах крупного лица. Весь его вид (взгляд, внешность, габариты, генеральская форма) внушал уважение и подчинение. А кто в этом сомневался, наверное, потом сильно разочаровывался. Но это был не один облик генерала. Да, наверное, в этом облике он находился чаще всего, и привык сам к нему. Но у него был ещё облик простого человека, не обременённого властью и ответственностью, и мне, кажется, именно в нём он был самим собой. Удивительно, но он мог быть самим собой только вечером в семье, у него была жена и дочь (правда в какой степени семья помогала ему быть самим собой неясно), и здесь – с Анатолием Валерьевичем.
Никогда водитель-солдат, привозивший и увозивший генерала, не заходил в дом, он по приказу оставался в машине. Тамара Николаевна, как правило, носила ему бутерброды и чай.
- Елена Владимировна, можно я буду с вами на «ты» и называть по имени, - обратился ко мне Иван Павлович, я, конечно, согласилась. - Мы с Анатолием Валерьевичем прошли рядом почти всю войну. Это дорогого стоит. Дядя Ваня тоже настоящий фронтовик, а Тамара Николаевна – добрая женщина и хозяйка. Мы за этим столом все свои, я - не генерал, Анатолий Валерьевич - не начальник, а вы (генерал обвёл взглядом меня и всех остальных) - не подчинённые. Мы сейчас за этим столом - просто обыкновенные люди, поэтому каждый говорит, что думает, без оглядки, полностью доверяя другим. Мы с вами, Леночка, встречаемся в первый раз, но мне кажется, мы станем друзьями.
Он сам разлил водку в рюмки, поднял свою и сказал, - за встречу и за знакомство, - и посмотрел с улыбкой на меня.
Все выпили. Я отпила капельку. Я не любила пить водку, она была противной на вкус, и настроение мне почему-то не добавляла, как другим. Генерал заметил на моём лице отвращение к водке, закусил и произнёс:
- Водка полезна, если, конечно, не злоупотреблять, и с физической точки зрения, и с духовной. Она как лекарство, прочищающее и организм, и душу от накопившегося шлама. Что интересно. Для того, кто хочет прочистить организм, водка горька, а для того, кто - душу, сладка. У вас, Леночка, чистая душа, для вас водка горька, но немного выпить можно, чтобы оказать небольшое уважение нам – пожилым мужикам и для здоровья. А для меня водка за этим столом сладка, - проникновенно закончил он мысль.
- Что нового, Иван? – спросил Главный. Этот вопрос Анатолий Валерьевич задал, не для того чтобы узнать конкретные новости по работе, а чтобы узнать ощущения Ивана Павловича от происходящих вокруг него событий.
- Да всё по-старому и не по-старому. Новые взгляды, новые инструкции в политике и в армии. Всё остаётся по существу неизменным, но в мелочах постоянные новшества, перетасовки. Короче, возимся, дёргаемся, как тараканы на плите. Приходят молодые новые люди, и каждый мнит себя полководцем. У них за плечами ничего нет, а самомнение, словно они прошли несколько войн. Нам не хватает опытных, умных, честных работников, таких, как ты. Сколько раз я тебе говорил: «брось свою затею о поиске новых направлений в развитии человечества», - а для меня просто утопическом спасении человечества. Тебе надо заниматься реальными делами, воспитывать наших будущих защитников отечества. И дядя Ваня со мной согласен.
Дядя Ваня не изменился в лице, но я почувствовала, что раньше он открыто один раз согласился с генералом. И этого вполне достаточно, каждый раз кивать головой он не будет. Не изменился в лице и Анатолий Валерьевич. Он видимо не раз слышал эти слова и привык к ним.
Иван Павлович видя, что никакой реакции у Главного нет, продолжил. – Но ты всегда был упрям. Как бык, который идёт на красную тряпку, до тех пор, пока шпага тореадора не пронзит его сердце.
Я удивлённо посмотрела на генерала, а он, видя мой интерес к такому сравнению, продолжил уже больше для меня. – Я, Леночка, был в Испании, помогал бороться испанскому народу с диктаторским режимом. Правда, всё зря. А там погибли мои товарищи. Так вот, однажды в одном небольшом городе мне довелось присутствовать на родео. Захватывающее зрелище. Я - не трус и смотрел смерти в лицо, но такой человеческой отваги не видел. Представь, я сидел на трибуне, а за барьером стоял человек, на которого нёсся громадный бык с острыми рогами. Мне было страшно, а он не боялся и в самый последний момент уклонился от его острых рогов. Да, это стоило увидеть.
Конечно, мы все играли со смертью на войне, особенно Анатолий Валерьевич. Но на родео - красивая игра. А на войне - красоты нет. Давайте выпьем за то, чтобы со смертью играли только на родео.
Все выпили, и я отпила немного больше, чем в первый раз. За столом говорил, в основном, Иван Павлович. Дядя Ваня был несловоохотлив, как, впрочем, всегда. Нам, женщинам, было неуместно много говорить, да и к тому же, чем существенным мы могли поделиться с такими людьми. А время Анатолия Валерьевича ещё не наступило.
- А что значит играть со смертью на войне? От пули или осколка не увернёшься, как от рогов быка, – неожиданно спросила я. Что-то было во мне непонятное, которое заставляло задавать меня вопросы, неожиданные даже для себя самой. Не уж то, чтобы просто что-то сказать? Я задала вопрос и испугалась. Иван Павлович посмотрел на меня, потом многозначительно посмотрел на Анатолия Валерьевича. Я так и не поняла, что было в его взгляде – «но и глупая у тебя девчонка», или «но и странная у тебя девчонка» или ещё что-то. Генерал спокойно прожевал кусок мяса, выдержав солидную паузу, что ещё сильней укрепило меня во мнении, что я задала неудачный вопрос, и сказал:
- Я уже за этим столом вспоминал некоторые эпизоды наших с Толей военных лет, но с удовольствием вспомню ещё. Ты, Леночка, с одной стороны, права, на войне со смертью играть сложно. Слишком много она придумала молниеносных способов отнимания жизни. Но, с другой стороны, всё-таки можно. Эта игра не на уровне механических уклонений от смертельных ударов, а на уровне, который находится здесь, - и генерал коснулся пальцем своего лба. - Почему Анатолий Валерьевич занимается своими необходимыми для людей, как он считает, а, по моему мнению, бесполезными исследованиями? Во многом, потому что я ему помогаю. У меня остался один процент, всего один процент веры в его правоту. А почему у меня есть этот малюсенький процент, потому что я чувствовал его игру со смертью. И скажу больше, он научил немного играть и меня.
Презирать смерть на высоком уровне – это удар по ней. Не бояться смерти, не потому что тебе просто не хочется жить, а потому что она ничего не решит. Смерть не любит ничего не решать. Она может отнять и даже подарить на некоторое время жизнь, чтобы почувствовать свою существенность. Она хочет быть жирной точкой в жизни каждого человека. Свою жирность она чувствует по своему удовлетворению. Она любит противостоять. Ты хочешь жить? А она решит, что такое сильное желание жить неуместно с твоими жизненными возможностями и стремлениями, и убьёт. Легко и непринуждённо. Но некоторым любит идти навстречу. Ты хочешь умереть - пожалуйста. Но иногда она затрудняется и теряется, ты не боишься её, но жить пока тебе нужно. Для неё самой. И она отводит удар, даёт шанс выжить, где почти шансов нет. Кто-то скажет, что это просто удача. Не буду спорить. Вполне возможно, что кому-то повезёт раз, кому-то - два раза, а кому-то - сто раз. Но когда везёт сто раз, слово «удача» для меня теряет смысл.
Иван Павлович сделал паузу, чтобы наполнить рюмки. А Анатолий Валерьевич, воспользовавшись паузой, с улыбкой, но искренне произнёс, - Иван, ты начинаешь меня удивлять.
- С тобой поживёшь, ещё не таким станешь. Леночка, вы меня чуточку узнали, – непосредственно произнёс генерал, обращаясь ко мне.
Всё было просто, логично и естественно в его обращении ко мне, но я, случайно взглянув на Тамару Николаевну, почувствовала у неё ревность. И я поняла, вспомнив её поведение ещё до приезда генерала, что Иван Павлович для неё кумир всех мужчин. Перед Анатолием Валерьевичем она преклоняется, но не понимает его. А перед Иваном Павловичем она преклоняется и немного понимает его. Он более простой, немножко даже грубоватый, но это ему идёт, добрый, большой и уважаемый. Наверное, её заветной мечтой было быть всегда рядом с таким мужчиной. Но это невозможно, и ей хотелось маленького внимания от такого человека хотя бы раз в месяц. А я забираю это внимание. Мне стало неловко.
Между тем генерал продолжал. - Я сильный человек и не люблю, когда на меня влияют. Я сам могу повлиять на кого угодно. Но, Анатолий Валерьевич всегда на меня влиял. И я так и не смог от него избавиться, - шутя, сказал он последнюю фразу.
- Всё началось ещё в сорок первом. Я командовал остатками батальона, когда к нам пришло небольшое пополнение и новый замполит - Анатолий Валерьевич. Худой, потрёпанный, но глаза светятся. Он только недавно вывел своих солдат из окружения. Такой вежливый, интеллигентный замполит, даже на солдат не орёт, больше убеждает непонятными беседами. Какая к чёрту тут вежливость, когда немцы так давят, что кости трещат и ломаются. Ну, думаю, дали помощника. Но в атаку поднимается первый. Я ему кричу: «ты куда спешишь - на тот свет»? А он в ответ: «все там будем» и вперёд. Я ещё подумал, что через пару атак снова надо просить нового замполита. Но пули, словно заговорённые, мимо него летели. Стал я присматриваться к нему, а он ко мне. Завязались более тёплые отношения, хотя какие тёплые? Я говорю, что через два часа атакуем высоту, а он в ответ говорит, что нельзя, зря солдат положим. Я говорю, что это приказ. А он в ответ, что это глупый приказ, и я, как командир, должен это понимать и отстаивать свою позицию с вышестоящим командиром. И приходилось отстаивать, правда, не всегда удавалось. Тогда он просто смотрел на меня, всё понимая, и поднимал солдат в атаку. И он поднимался первым, а я рядом с ним. Не мог не подняться.
В одной такой атаке только помню, что солдаты падают один за другим, и всё. Очнулся я на носилках, контуженный. Потом мне сказал один из оставшихся в живых солдат, что атака захлебнулась, и замполит приказал всем отступать, а сам стал вытаскивать меня с поля боя под шквальным огнём. Потом появились на флангах немецкие танки, и чтобы не попасть в окружение, пришлось оставить позиции.
Вот так мы вместе и воевали, но всё лучше и лучше. Получали звания, ордена, наши солдаты получали ордена и медали. Вышестоящие офицеры считали меня толковым командиром, а Толю - хорошим замполитом. Но были и проблемы. С Толей я всегда чувствовал себя на лезвии ножа. С одной стороны, без его влияния я не стал бы тем, кем есть, но с другой стороны...
Вот был такой случай. Как-то ребята захватили языка - молодого немецкого парня лет восемнадцати, кажется связиста. Он видно, только недавно попал на фронт и ещё толком не понял, что такое война. В его глазах был сильный страх, и, конечно, он всё выложил без утайки. Мне показалось, что он рассказывал автоматически. Он смотрел на нас, не как на людей, а как на живой антураж ужасного спектакля, где судьба выбрала его на главную смертельную роль. Он чувствовал всю реальность происходящего, но не мог поверить, что заслужил такую участь. Он не просил нас о пощаде, потому что знал, что пощады не должно быть. Он смирённо ждал худшего, никого не виня и только не понимая, почему именно он? Думаю что-то подобное, а может более глубокое, чувствовал и Толя. В сложившееся тогда время, война шла уже два года, о поимке языка обычно докладывали наверх, и оттуда за ним присылали солдат комендатуры, и только в особых случаях приказывали расстрелять на месте. Пленного заперли на ночь, а утром Толя говорит мне, что немец убежал. У нас даже матёрый фашист не смог бы убежать, а тут какой-то пацан. Я посмотрел ему в глаза…. Ты помнишь тот случай, и как я на тебя тогда посмотрел? – спросил Иван Павлович Анатолия Валерьевича.
Анатолий Валерьевич кивнул головой.
- Так вот, я посмотрел ему в глаза и сказал, что дело может обернуться военным судом. А он просто кивнул головой, как сейчас, соглашаясь. А я подумал, из-за какого-то немецкого парнишки, который завтра или случайно погибнет, или ещё хуже начнёт стрелять в наших солдат, так рисковать. Но вслух я приказал ординарцу привести сержанта. Был у нас один сержант – толковый и смелый солдат, жалко погиб в сорок четвёртом. И я знал, что он всё сделает ради Толи, и освобождение пленного наверняка без его участия не обошлось. Он зашёл, и я сказал им обоим, что немецкий солдат не убежал, а был расстрелян на берегу реки по моему приказу.
Через неделю заходит ко мне в блиндаж офицер особого отдела и говорит, что от нас от такого-то числа поступили разведданные от немецкого пленного. А где он сам? И так хитро смотрит на меня. Я объяснил, что исходя из того, что на следующий день была запланирована наступательная операция, пленный был расстрелян. А он спрашивает, кто отдал приказ, грубо нарушивший военные предписания, и почему не принял никаких мер замполит. Я уже тогда знал, что особый отдел неравнодушен к Толе, несколько раз он с ними препирался и плохо о них отзывался. И я понял, куда клонит особист. Я ответил, что приказ отдал я, а замполит не был поставлен в известность. Тогда он спросил, кто привёл приказ в исполнение? Я вызвал сержанта, и он строго по форме доложил, не моргнув не одним глазом, что лично расстрелял фашиста по моему приказу на берегу реки, а труп был сброшен в реку. Смелый и умный был парень. Отпустив сержанта, я в свою очередь спросил, почему так интересуется особый отдел каким-то немецким солдатом-связистом. И он, прищурено посмотрев на меня, ответил, что поступили сведения, что пленный убежал. Он специально сказал, что убежал, а не был отпущен, в надежде, что я соглашусь с его версией, тогда можно будет начать расследование. Но я сказал, что это невозможно, и хотелось бы узнать об его источниках информации. Тогда он решил сыграть в открытую и попросил привести одного нашего солдата. Я хорошо помню его. У солдата погибли под бомбёжкой все родные, и он люто ненавидел фашистов. Или кто-то случайно увидел и сболтнул ему, или он сам увидел, я не знаю, но донос о том, что пленный был отпущен, написал именно этот солдат. Он зашёл, и я сразу жёстко спросил его, что он конкретно видел. Написать донос - это одно, а стоять и отвечать перед своим строгим командиром и офицером особой части не так легко, он начал что-то мямлить, что подумал, но точно не знает, и тому подобное. Ненависти, злости много, а душа трусливая. Я не стал долго выслушивать солдата и отпустил его. Хочет офицер, пусть допрашивает солдата у себя, но эти показания уже ничего не изменят. Офицер был умный, он сразу заметил мои ордена, звёздочки на погонах, и понял, что я ему не по зубам. Но в его хитрых глазах осталась надежда, что в следующий раз может ему повезёт, и он попросил написать объяснительную. Я без колебаний написал, что по таким-то причинам такой-то немецкий солдат по моему приказу был расстрелян.
А может сейчас этот немец живой и хвастается перед женой и детьми своими военными подвигами, стыдясь сознаться, что однажды был почти парализован безумным страхом. А может честно рассказывает, что попал в плен, но был отпущен благородным русским офицером и солдатом. И что у русских тоже доброе сердце и высокое понимание, а может и выше, чем у своих западных идеологов, навешивающих на русских людей ярлык варваров. Хотя маловероятно, что он остался жив.
- Я не знал, что приходил особист. Почему ты мне не сказал тогда? – спросил Главный.
- Тебе что говорить, что не говорить – одно и тоже. Ты всё равно будешь поступать, как хочешь. А вот что ты сказал немцу, когда отпускал его? Давно я хотел это узнать, но всё как-то забывал тебя спросить.
- Я сказал, что устами русского офицера с ним говорит его ангел-хранитель, который дарит ему жизнь и свободу. У него есть прекрасное будущее, но оно не связано с войной. Если он убьёт кого-нибудь, то сам погибнет, и никто его больше не спасёт. Ему выпал светлый единственный шанс, пусть он полноценно воспользуется божественной добротой. А сейчас пусть идёт за русским солдатом.
- Да, ты всегда умел говорить, с чувством. Но думаю, немец через пару недель забыл твои слова и спокойно стрелял в наших солдат, – генерал сделал паузу, задумался и тихо произнёс, - а может, и нет. Давайте выпьем, – сказал генерал опять громко и поднял рюмку. - Давайте выпьем за немца, если он остался жив (дядя Ваня покосился на генерала). За то, чтобы он по-доброму прожил свою жизнь, вполне вероятно подаренную ему нашим замполитом.
- За это можно, - тихо сказал дядя Ваня.
Все выпили и начали закусывать. Наступила небольшая пауза, нарушаемая возгласами «вкусный салат», «давайте я вам положу вот этот» и т.п.
- Так вот, Анатолий Валерьевич играл со смертью, продолжил тему Иван Павлович. - А смерть не любит, когда с ней играют и выигрывают. Злится. И мне иногда казалось, что ещё чуть-чуть, и он перегнёт палку. Но она прощала. Смерть может терпеть и ждать своего нужного часа.
Он и меня втягивал в свою игру. Бывало, думаю про себя, что же постоянно мирюсь с его рискованными стремлениями и действиями, потакаю его желанию всегда ходить по лезвию, и даже сам лезу на остриё. Надо знать меру. Но проходит время, и всё остаётся по-прежнему.
Генерал сделал паузу, задумчиво посмотрел на Анатолия Валерьевича.
- Наверное, что-то при всём различии есть в нашем нутре, что притягивается друг к другу. После одного большого удачного наступления Толя получил ранение и отправлен был в госпиталь, а меня назначили командовать полком. Я, конечно, интересовался, как он поправляется. И вот через неделю он снова должен вернуться в строй. Я говорю офицеру, ответственному по кадрам, что хотел бы, чтобы его направили ко мне. А он спрашивает, зачем он мне нужен? Может, он хороший политрук для солдат, но некоторые офицеры в высоких командных кругах считают его своевольным и не совсем идейно подкованным. Он может помешать моей военной карьере. Я задумался, может действительно пора разойтись немного нашим дорожкам. Но понял, что это невозможно. Я не могу предать друга, которому многим обязан - и жизнью и успехами. Ведь попадёт к другому командиру, идейно подкованному, и пропадёт. Пусть лучше будет рядом со мной. И мне на душе спокойнее, и ему полегче. Вот и тащу этот крест до сих пор, – с улыбкой закончил генерал.
- Я благодарен тебе, Иван, - с чувством сказал Главный. Ты поддерживал всегда меня в трудные минуты. Ты и другие солдаты, офицеры, которые оставались настоящими людьми даже на войне. Вы вселили в меня веру, а с верой легче было жить и воевать. Ты говоришь, я на тебя влиял? Вполне возможно, но и ты на меня влиял. Всё, чего я достиг, и надеюсь ещё достигнуть, во многом твоя заслуга. Получается, мы с тобой вместе тащим один крест. Может, жизнь свела нас не просто так, а чтобы мы помогали друг другу выполнить предназначенное для нас обоих.
- Может это и судьба. Но я не понимаю этого предназначения, о котором ты говоришь. Ты, наверняка, имеешь в виду свои исследования? Но почему-то у меня нет большого желания помогать тебе в них? Да, я всегда тебе помогал и сейчас помогаю, хотя часто не одобрял твои действия. Я не считался со своими желаниями и даже шёл на риск, потому что ты мне дорог. Я не семи пядей во лбу, но считаю твоё (извини, всё-таки не моё) предназначение бесполезным и недостижимым. Ты видишь в перспективе мир людей без пороков, а это значит, без корысти, тщеславия, зависти, лжи, праздности, насилия и тому подобного даже в маленьких проявлениях. Мир людей с полной возможностью реализации каждым своих способностей, где правит свобода, справедливость, равноправие, доброта и любовь. Мир, где нет никаких правовых законов и ограничений, потому что в них нет смысла. Мир без границ, политики, религии, потому что все люди, в первую очередь – земляне с глобальным единым стремлением сделать чище, светлее нашу планету, и только потом, личности, с локальными индивидуальными желаниями. Я могу ещё долго красочно расписывать твой мир, к которому ты стремишься и пытаешься направить других людей. Но зачем, и так понятно, что твой мир – сказка. Вроде таких, как о молочных реках и кисельных берегах. Сказка, которая никогда не сбудется.
Я согласен с тобой, что люди могут быть менее порочными, более добрыми, справедливыми, но люди считаться будут всегда. Каждый будет себя оценивать чуточку выше, чем он заслуживает на самом деле. Почему? Потому что всегда всего на всех не хватит. Изысканной пищи, удобных больших квартир, домов или дач, красивых, роскошных, эксклюзивных, редких вещей и так далее, кончая самым главным – власти и славы. Можно чем-то поделиться с другом, чем-то с любимым, чем-то с соседом, чем-то с соотечественником, чем-то с чужим человеком. Но всегда чем-то, а не всем. Мне кажется, в этом и есть суть природы, суть жизни. Эволюция человечества, да что человечества, всего живого в мироздании, и происходит за счёт борьбы за то, чего не хватает всем.
Можно даже представить такую ситуацию, построили по соседству десять одинаковых удобных для проживания домов и поселили в них разных людей. Каждому дают качественную пищу на свой вкус, каждый может украшать дом и создавать свой уют как душе угодно, каждый может заниматься любимым делом, полезным для общества. Вроде искусственного светлого твоего будущего – живи, не хочу. И что же будет? Я думаю, у них отношение друг к другу постепенно изменится. Вроде всё есть, но внутренние различия сначала поделят их на группы, потом кому-то покажется, что он в чём-то ущемлён, начнутся споры, а там глядишь, и ссоры. Почему? От скуки и счёта. Один подумает, что сосед не такой умный, трудолюбивый и талантливый, как он и, значит, делает меньше его, а имеет даже больше, хотя они в совершенно равных условиях. Другой захочет построить мастерскую, в которой будет создавать, по его мнению, хорошие вещи для людей, и немного залезет в соседний огород. Для него - несущественная мелочь, а сосед почувствует себя ущемлённым. Мол, что за бессовестный человек, делает непонятные, ненужные вещи в своей мастерской, а мои прекрасным цветам в саду не хватает места.
Повторюсь, всегда чего-то людям будет не хватать и всегда они будут что-то делить, А, значит, будет борьба. Допускаю, что борьба может быть более человечной или менее. Она - словно волны, то маленькие, то девятый вал. То все люди в среднем относительно добренькие, то весь мир в огне.
Все слушали. Тамара Николаевна смотрела на генерала с некоторым восхищением, она с ним была полностью согласна. Дядя Ваня не выказывал никаких эмоций, но я чувствовала, что он тоже во многом согласен с генералом. А я была на распутье, и мне хотелось, чтобы высказался Главный.
Иван Павлович продолжал, обращаясь к Анатолию Валерьевичу. - Спустись на землю. Война недавно только закончилась, а уже есть предпосылки новой. Ты можешь принести нашей стране огромную пользу. Воспитывай нашу молодёжь, чтобы она в будущем не потеряла то, за что мы с тобой проливали кровь. Идеального светлого будущего нет, и неважно пойдут люди к нему через коммунизм или капитализм, или ещё как-то. Нельзя прийти к тому, чего нет, – генерал улыбнулся, посмотрел на Тамару Николаевну и меня и вставил. – Только это между нами. Но у нас есть Родина, есть желание сделать её краше и светлее для детей и внуков. Есть желание, чтобы они любили её и могли всегда защитить.
Ты хочешь охватить необъятное. Теоретически вроде бы это возможно, но практически - нет. Все люди уже давно знают, что такое доброта, но многие творят зло. Потому что, доброта и зло не могут существовать друг без друга. Это не абсолютные понятия, а относительные. Злодей сделал менее злое дело и посчитал себя добрым. Святой сделал маленькое доброе дело и посчитал себя злым. Ты хочешь, чтобы в будущем была абсолютная доброта. Но, повторюсь, абсолютная доброта не может просто существовать, так как она - относительное понятие. Не может быть на море вечный штиль, когда дуют ветра природы.
Ещё раз акцентирую, тот, кто замахивается на большое, как правило, не сделает ничего. Давай реальными делами учить жить наших детей. Давай зажигать искру в одном месте, может, повезёт, и разгорится когда-нибудь большой костёр.
Генерал закончил свою тираду. Он умел и любил говорить. Но видно, не везде можно было расслабиться и пустить в свободный поток свои мысли, как за этим столом. Здесь он раскрывался, в атмосфере дружбы и понимания. Именно понимания, хотя постороннему человеку показалось, что никакого понимания между друзьями нет, а сплошные споры. Но это непонимание на поверхности, а понимание в глубине.
Все выпили. Я только сделала вид, для здоровья мне уже водки было достаточно. Анатолий Валерьевич тоже не допил где-то наполовину. Он начал снижать дозу.
- Ну, что скажешь, Толя? – спросил довольный генерал, считая свои доводы очень убедительными.
Анатолий Валерьевич спокойно закусил и сделал свой ход, который ждал генерал, и который особенно ждала я.
- Я во многом с тобой согласен, Иван. Я всегда знал, что ты умеешь смотреть на мир и видеть суть. Но, смотря правильно на мир, ты приходишь к противоположному со мной заключению - что делать? Ты хочешь, чтобы я разжигал искру в людях работой в управлении. Но эта искра никогда не зажжёт большой костёр. Дождь, который придёт со стороны, потушит её. Надо зажигать искры везде, в сердце каждого человека, только тогда разгорится пламя. Ещё ты говоришь, что абсолютной доброты не может быть. И здесь я согласен. Понятие «доброта» постепенно с развитием человечества потеряет свой смысл. Мы сейчас довольно часто говорим о человеколюбии, гуманизме. Потому что мы ещё очень порочны. Когда люди не смогут совершать порочные поступки, то не будет и необходимости рассуждать о доброте. Жизнь без пороков будет просто жизнью, а не жизнью с добротой.
Анатолий Валерьевич посмотрел на генерала и решил подробнее раскрыть свою мысль:
- Представь первобытное племя людей. Сидят в пещере несколько неандертальцев и беседуют. Один говорит, мне всё-таки кажется, мы неправильно делаем, поедая наших врагов. Они очень похожи на нас, и надо их уважать. Мясо кабана ничем не хуже мяса человека, да и вообще лучше пожевать коренья, чем съесть человека. А другой спрашивает, что ты несёшь? Я посмотрю на тебя, когда наступят холода, и еды станет меньше. Болтать все могут, а на деле. Приходит зима, первый крепится, не ест убитого человека, перебиваясь на подножном корму. Второй смотрит на него с некоторым состраданием, протягивает кусок мяса и спрашивает, зачем это тебе нужно? Я хочу, чтобы ты был сыт и здоров, чтобы тебя самого не съели враги. Никогда не наступит время, когда люди не будут поедать тела убитых врагов. В этом сила любого племени. Может, в хорошие времена, когда много будет другой еды, меньше будет людоедства. Оно словно волна, то маленькая, то девятый вал. Но людоедство будет всегда – это закон природы.
Сопоставь тех первобытных людей и нас. Между нами есть разница?
- Как можно съесть человека. Это ужасно. Я даже представить не могу, - влезла Тамара Николаевна.
Иван Павлович хотел что-то ответить, но после слов Тамары Николаевны решил промолчать.
- Я тоже считаю, что есть, - продолжил Главный. - И я хочу, чтобы через тысячу лет наши потомки судили о насилии, лжи, зависти, корысти, тщеславии точно так же, как мы сейчас судим о людоедстве. И я не хочу, чтобы через тысячу лет снова беседовали неандертальцы. Мы стали умнее, нравственнее неандертальцев. Надо сделать так, чтобы наши потомки стали лучше нас. И мы должны это делать уже сейчас, развивая себя и других людей. Я считаю себя способным сделать больше именно своими исследованиями, а не работой с молодыми офицерами. Как учёный, который видит толк больше в своих научных работах, чем в обучении студентов. Как художник, который видит толк больше в своих произведениях, чем в публичных лекциях. И мне нужна твоя помощь, Иван. Помощь дяди Вани, Тамары Николаевны и Елены Владимировны.
Ты веришь в мои положительные результаты только на один процент, в основном, считая мою работу бесполезной для людей. Приводишь примеры светлого будущего, доказывая, что и оно не нужно людям. Ты неправ. Конечно, добьюсь ли я существенных подвижек в работе, покажет время. Но моя работа нужна мне, потому что есть вера, надежда, что она поможет людям.
Иногда мне кажется, что своё, точнее наше общее предназначение, одобрено самой Мировой гармоний. Ты правильно говорил, Иван, я не боялся смерти на войне. Она действительно ничего не решала. Но я не играл с ней. Мне, кажется, это не подходящее слово. Смерть – это естественный конец жизни любого организма. И она наступает тогда, когда организм уже неспособен жить. Старость, болезнь, перегрузки, стрессы и многое другое могут спровоцировать её. Но это касается больше естественной смерти. А насильственная смерть вызывается непредвиденными факторами, рождёнными или природой или чаще всего глупостью людей. Здесь здоровье уходит на второй план. А что выходит на первый план? Способность уловить смертельную опасность и противостоять ей. Некоторые люди, да и животные, способны интуитивно чувствовать наступающие события и выбрать правильное решение ради своей безопасности. Сразу скажу, что у меня интуиция работала не в личном плане, а больше, в общем. Я иногда советовал тебе принять такое-то решение при выполнении боевой задачи. Ты принимал, и оно оказывалось верным. А потом хвалил меня за чутьё.
- Было, было. Удивлял ты иногда меня.
- Но эта слабая интуиция просто не могла подсказывать мне, куда сделать шаг, чтобы увернуться от пули. Это невозможно, Елена Владимировна права. Значит, есть ещё что-то, что помогает людям уйти от смерти? Это - удача. Все, кто был на войне, это прекрасно понимают. Поэтому ты, Иван, и говоришь, что мы играли со смертью. Словно в русскую рулетку. Но по существу игры нет. Есть математическая вероятность и случайность – больше ничего. Многие солдаты носили талисманы, верили в приметы, в божественные силы, но удача, улыбнувшись кому раз, кому несколько раз, в конце концов, отворачивалась и от них. Людям свойственны суеверия, а на войне тем более. Есть мнение, что Бог хранит добрых, честных и смелых людей, но я видел, как они погибали первыми. Вот честно ответь, Иван, у тебя были определённые условности?
Генерал задумался и сказал, но как-то не от сердца, - ну, может маленькие, в которые особо я не верил.
Я смотрела на Ивана Павловича и чувствовала, что у него точно были свои приметы, даже, вполне вероятно, связанные с самим Анатолием Валерьевичем.
- А у меня вообще не было никаких условностей. Ты знаешь, для меня приметы, поверья, талисманы – просто предрассудки. Что же у нас было с тобой, Иван, что помогло прошагать всю войну и остаться в живых? Удача? Как ты сказал, вполне возможно, но когда так везёт, то слово «удача» теряет смысл. Что-то было ещё. Ты говоришь, смерть не брала нас, потому что мы её переигрывали, а мне кажется, это жизнь не отпускала нас, потому что нам суждено было ещё что-то сделать важное.
- Жизнь, смерть – слова. Суть не меняется, - вставил генерал.
- Соглашусь, суть не меняется. Но мне нравится больше слово «жизнь».
- Ну, что вы всё о смерти. Оставьте её в покое, - по инерции в сердцах произнесла Тамара Николаевна. Ей было неприятно. Все посмотрели на неё с пониманием, и больше в разговоре это слово не упоминалось.
Анатолий Валерьевич продолжил. - Что-то есть в жизни каждого человека - тонкое, глубокое, что позволяет ему пройти свой путь. Этот путь у всех людей разный, не все его видят. Но, кто нашёл себя, свой путь, тот сможет дойти до конца, если будет верить в себя. Это тонкое, глубокое связывает нас с Мировой гармонией. И эта связь способна на определённом уровне помогать жить.
- Знаешь, что мне всегда в тебе не нравилось, - почему-то немного разгневался Иван Павлович (мне показалось не совсем к месту, может из-за небольшого опьянения), - что ты считаешь себя тоньше других людей. Твоё понятие «Мировая гармония» в принципе ничем не отличается от понятия «Бог», но ты критикуешь веру в Бога религиозных людей, как и подобает настоящему коммунисту, но в тоже время придумываешь какую-то Мировую гармонию. Чем чище твоя вера по сравнению с верой других людей, чем тоньше твоё понимание мироздания? Может, у тебя есть веские доказательства, приведи их. А если нет, то будь последователен. Знаешь, что мне больше всего не нравится? Когда порочные люди говорят о доброте и любви. Я не имею в виду тебя, Толя. Ты всегда был образцом чести, и отвечал за свои слова. Но, когда ты начинаешь философствовать, твои слова всё-таки остаются просто словами.
Генерал, немного возбуждённый, сопровождал свои высказывания заполнением рюмок. А в конце речи пригласил всех выпить за здоровье. Наступила небольшая пауза, которой воспользовался дядя Ваня. Выпив, он встал, сказал, что у него норма, и очень приятно было провести вечер, но надо кое-что сделать по хозяйству. На самом деле, он чувствовал, что надо оставить спорщиков вдвоём. Он не нужен им, да и ему не хочется быть вроде балласта. Тамара Николаевна тоже начала убирать пустые чашки и лишние блюда. Я тоже встала, поблагодарив всех. Но Иван Павлович попросил меня не уходить из гостиной, сказав, что мне полезно будет послушать их спор, и может быть, когда-нибудь я смогу их рассудить. Я села в сторонке на диван.
- Что же, я с тобой согласен, Иван. У меня нет веских доказательств. И ты имеешь все основания критиковать меня. Ни одно религиозное сообщество не способно доказать истинность своих постулатов. Поэтому я, ты и многие другие люди, обладающие широкими знаниями, смело критикуют религию. А также буржуазную философию, во многом пропитанную религиозностью. А также и марксистко-ленинскую философию, – Иван Павлович выразил на лице отрицательные эмоции, мол, не надо упоминать здесь о марксистко-ленинской философии, но Главный, не особо обращая внимания, продолжил. – Но если внимательно взглянуть, то и в разных религиозных течениях, и философских направлениях под грудой условностей, где меньше, где больше, есть Истина. В чём заключается она? Первое, есть Величие созидания, обладающее способностью создавать условия для рождения жизней. Второе, смысл этих жизней заключается в совершенствовании, достижении новых свойств и возможностей. Третье, количественный и качественный уровень жизней беспредельно широк. Четвёртое, всегда из бесконечного множества жизней, условий их взаимодействий может возникнуть более совершенная на определённом уровне жизнь. Пятое, только в исключительных случаях что-то новое, достигнутое на низком уровне развития жизни, способно постоянно прогрессировать и достичь необыкновенных свойств и высот, с точки зрения Величия созидания.
- Ты снова загибаешь, Толя, - с иронией произнёс генерал.
- Хорошо, объясню проще.
Иван Павлович сделал гримасу на лице. И я поняла, почему генерал выражал своё неудовольствие. Потому что Анатолий Валерьевич ставил его в роль ученика. Не потому, что хотел показать своё превосходство в уме, чувствах. Это происходило само собой совершенно естественно. А генерал не хотел становиться учеником, и его натура противилась этому, хотя глубоко внутри он чувствовал, что так оно и есть.
Анатолий Валерьевич не обратил внимания на поверхностные эмоции, он давно уже знал Ивана Павловича и спокойно продолжил. - На нашей планете очень много различных живых существ, начиная от простейшей клетки и заканчивая человеком. У всех свой уровень развития. Почему человек стал не доминирующим, а сверх доминирующим видом? Благодаря своим физическим способностям - строению тела, рук, органов чувств? Или интеллектуальным способностям – мышлению, анализу, памяти? Или благодаря духовным способностям – глубоким чувствам сострадания, веры, любви? Ответ прост. Благодаря гармоничному сочетанию всех довольно высоких в среднем показателей разума и тела человека, если сравнивать с другими близкими к человеку животными. Эта гармония спровоцировала и продолжает провоцировать развитие человечества. Но что ждёт людей в далёкой перспективе, если они не воспользуются таким чудесным шансом, подаренным им Мировой гармонией? Если они сломают или постепенно потеряют гармонию? Полное исчезновение, каких бы высот на материальном уровне они не добились. Солнце потухнет, а потом исчезнет и Вселенная. Пожили маленько и хватит. Выхода нет. Абсурд. А где великий смысл жизни?
Главный сделал паузу, смотря на генерала.
- Не знаю, вообще нужно ли искать великий смысл в жизни? - сказал он.
- Нет смысла, - продолжил Анатолий Валерьевич, пропустив мимо ушей реплику генерала. – Но Величие созидания не может творить бессмысленности. И у нас остаётся последняя лазейка - существуют нераскрытые, пока ещё считающиеся нематериальными свойства у живых организмов, которые способны раскрываться и также развиваться. И при достижении высокого уровня для этих организмов уже не будет материальных преград, которые способны остановить их развитие. Вопрос, хватит ли нам - людям разумности сохранить гармонию, раскрыть и развить эти способности?
- Ладно, исходя из твоей логики, допустим, что есть Бог, и что человек связан с ним духовно. Но это не открытие.
Конечно, не открытие. Но уже хорошо, что ты допускаешь, что у нас есть тонкая связь с Мировой гармонией, и если её чувствовать и немного понимать, то она поможет жить. Может, она и помогла нам с тобой пройти всю войну, чтобы мы могли выполнить общее дело. И сейчас, а не потом.
Вот ты говоришь, что моё понятие «Мировая гармония» не отличается от понятия «Бог». Но это, во-первых, не моё понятие, подобно, может, с небольшими различиями, рассуждают многие люди, живущие в разных уголках планеты, и пусть даже они используют другие названия. Во-вторых, отличия есть.
Мировая гармония лишена той примитивной мистической атрибутики, которой напичкали люди разных религиозных направлений своего Бога. Мировая гармония – просто гармония беспредельной конструктивности и красоты. Это раз.
Мировая гармония не требует преклонения, повиновения, жертвенности, ритуальности, которую, как считают проповедники, требует от людей Бог, а только дарит возможность совершенствования всем своим составляющим. Чем больше она раскрывает в своих составляющих необыкновенных, чудесных свойств, тем прекрасней становится сама. Это два.
Мировая гармония не что-то Великое, обособленное, карающее неправедных или награждающее праведных людей, каким большинство верующих представляет своего Бога. Мировая гармония есть всё – от наименьшей энергетической частицы до самого светлого конструктивного разума. Все изменения в ней текут по определённым законам и свойствам, но всегда есть возможность из бесконечного количества взаимодействий, чаще бесперспективных и, следовательно, обречённых на неудачу, достигнуть чего-то необычайно прогрессивного и, вполне возможно, в чём-то долговечного. Это три.
Мировая гармония поощряет свободу и индивидуальность своих составляющих, способных на эти свойства, как необходимое условие достижения нового, но чтобы они не противоречили её главным условиям – гармоничности, конструктивности и красоте. Бог традиционно верующих людей во многом ограничивает их, делая из них религиозную толпу. Это четыре.
Главный хотел ещё добавить пункт или пункты, но, смотря в поскучневшее, самоуглублённое лицо генерала, сказал следующее:
- Верующие люди понимают, что надо верить всем, а не одному. Но своими условностями, часто отталкивают людей, поэтому религиозные сообщества разобщены. Если бы они отбросили все условности и догмы, они пришли бы к Мировой гармонии. Они пришли бы к единению. Как люди пришли бы к истинной доброте, когда перестали о ней говорить, а просто жили с добротой, так люди пришли бы к истинному Богу, когда перестали говорить о правильном Боге своего религиозного сообщества, а просто жили по-человечески, а это и, значит, по-божески.
Миссия религии уже выполнена и наступило время её заканчивать. Но проповедники не хотят оставлять себя не у дел и продолжают обманывать и людей, и себя. Всему виной та же глупость, корысть и тщеславие.
Жизнь человека невозможна без Мировой гармонии, так как она часть её. Жизнь человека многогранна. У людей пять органов чувств, способных анализировать окружающий материальный мир, но это только малая часть восприятий жизни. Большая часть пока не доступна для полноценного ощущения. Но она есть, и чуточку начинает проявляться и в интуиции, и в предвидении, и передаче мыслей на расстоянии, и в глубоких чувствах между людьми и природой. Предела в количественных и качественных показателях этих восприятий нет.
Материальная жизнь человека – всего лишь составная часть потенциальной большой жизни, во многом пока ещё нематериальной. Материальная жизнь человека – маленький шажок в нужном направлении. Таких материальных жизней много, одна сменяет другую, и если всегда шагать в одном правильном направлении, то можно в определённой мере раскрыть потенциал большой жизни. Составляющие жизни всегда будут материальны, даже когда сильно раскроют потенциал большой жизни, но материальность может быть такого высокого уровня, что люди смогут зажигать Вселенные. Но всегда в любой составляющей жизни будет присутствовать что-то нематериальное, неизведанное, ждущее своего часа, чтобы раскрыться перед разумом человека. Какое счастье быть разумным – мыслить, чувствовать, творить, любить. И как хочется совершенствоваться, чтобы поднимать уровень этого счастья.
Но знаешь, Иван, мне кажется, в одиночку тяжело совершенствоваться, находить правильное направление в каждой жизни. Поэтому люди больше топчутся на месте. Нам надо шагать всем вместе, и тогда мы точно пойдём к цели, и ничто нам не сможет помешать. А Мировая гармония будет помогать.
- Я так и не понял, куда мне идти? - полушутя сказал генерал. Анатолий Валерьевич внимательно посмотрел на Ивана Павловича, и мужчины громко расхохотались.
Я встала, подошла к столу и сказала вопросительно Анатолию Валерьевичу, что пойду к детям, минут десять почитаю им перед сном и уложу их спать. Уже время. Анатолий Валерьевич посмотрел на часы, а потом на меня. Он снова на миг стал Главным, оценивая моё состояние. Он понял, что я помню основные требования, и согласно кивнул головой. Пока я покидала гостиную, я чувствовала на себе взгляды мужчин и их доброту ко мне.
Через полчаса, уложив мальчиков, я снова зашла в гостиную (там всё ещё спорили), желая попрощаться с генералом и пожелать всем спокойной ночи. Но Иван Павлович не отпустил меня. Он налил мне чай и попросил посидеть вместе с ними ещё полчасика, а потом и он поедет домой.
- Леночка, скажи, пожалуйста, в чём ты видишь своё счастье в жизни? – обратился генерал ко мне.
Я пожала плечами, не зная, что ответить. – Наверное, в воспитании, учёбе детей, чтобы они стали добрыми и умными.
Я замолчала, думая, чтобы ещё сказать. Но генерал сказал, - хочешь, я продолжу за тебя, а ты потом согласишься со мной или нет. Ты будешь чувствовать себя счастливой, если будешь работать в хорошей школе с уважающим тебя коллективом. Когда тебя будут заслуженно любить ученики и не забывать со временем. Когда в тёплом доме рядом с тобой будет любимый мужчина, не чающий души в тебе. Когда будут подрастать потихоньку ваши красивые дети и раскрывать в себе большие способности. Ты согласна со мной?
Я покраснела и кивнула головой.
- А будешь ты счастлива, если будешь заниматься перестройкой школьной системы, изменением программ обучения и т.п., уделяя этому львиную долю своего времени, забывая о любимых детях и муже, но думая о светлых, но очень далёких перспективах всех детей на свете?
Я молчала, продолжая краснеть и не зная, что ответить.
Анатолий Валерьевич взял инициативу на себя. – Ты используешь неправильные методы доказательства своей правоты, Иван. Сильно упрощаешь и противопоставляешь. Не надо спрашивать Елену Владимировну о понимании счастья. Ты спрашивай себя.
- Почему не надо? Елена Владимировна – нормальный человек, каких большинство в мире. Почему мнение её тебе неважно?
- Мне важно её мнение. Но нельзя в таких рамках ставить вопрос и жёстко ждать конкретного ответа, тем более от такой молодой девушки.
- Хорошо оставим Леночку в покое (генерал придвинул ко мне вазу с конфетами, не прося, требуя взглядом их попробовать), хотя она очень толковая и добрая девушка, и к её ответу можно смело прислушаться.
Значит, ты со мной согласен, на данный момент невидно никаких конкретных, явных направлений достижения светлого будущего?
Главный согласно кивнул головой, а генерал воодушевлённо продолжил.
- Никаких! Построим коммунизм на всей планете, а потом сами всё развалим. Объединимся в одну религиозную толпу, а потом сами и разбежимся по разным сектам. Похороним полмира, создав братское общество, а потом сами и разделимся на мелкие враждебные государства. Всегда счёты, всегда непонимания. Вечный, то ламинарный, то турбулентный поток идей, желаний, страстей, противоречий. Так?
Главный снова кивнул, попытавшись немного уточнить, но генерал опередил. - Но ты не хочешь с этим мириться, как я мирюсь, и ищешь выход. Твой выход заключается в изменении себя, в раскрытии в человеке новых свойств и их развитии. А я тебя спрашиваю, каких свойств? Мы все похожи. Чуть добрее, чуть злее, но по сути одинаковые. У нас похожие мечты, стремления, только высказываем их разными словами, и возникает непонимание. Ведь мы с тобой в душе братья, Толя, но спорим. А чтобы мы делали с тобой за этим столом, если бы не спорили? Играли в преферанс? Тот же спор, только примитивнее. Что же нам в себе раскрывать и, главное, для чего? Чтобы спорить более возвышенно? Чтобы в мире не было драк, неприличных жестов, а были ласковые упрёки? Но вечный смысл взаимоотношений людей от этого не изменится. Пусть всё идёт, как идёт. Не надо дёргаться, Толя, надо просто жить.
Иван Павлович был немного пьян, а Анатолий Валерьевич не менялся. Может, чуть сильнее блестели глаза.
- Но, как можно просто жить? Извини, Иван, но ты при всей широте взгляда искусственно заставляешь себя смотреть в щелочку. Раскрой глаза.
Ты на службе занимаешься важными вопросами безопасности страны. Но сам говоришь, что это больше политические, военные интриги ради мелочных выигрышей. Большой выигрыш может дать только большое противостояние или война. Но, как правило, победа в большом противостоянии не оправдывает человеческих жертв, потраченных средств и возложенных надежд. А Мировая война – это вообще массовое безумие людей. Третья Мировая война будет крахом человеческой общества – это понимают все нормальные люди, и ты в том числе, особенно после атомной бомбардировки.
А в свободные от работы дни ты играешь в преферанс с другими военными и политиками, едешь на охоту и иногда споришь со мной.
Я смотрю на мир шире, и вижу глубокую порочность, примитивность людей, несущих всему человеческому обществу страдания, нищету, угнетение. Именно глубокую. Даже если накормить, обогреть всех людей планеты, в возможности чего я сомневаюсь, то угнетение, неравноправие останется. Я не могу смириться с этим, а ты можешь. И поэтому моя жизнь отличается от твоей жизни и, следовательно, мечты у нас разные.
Ты говоришь, споры будут всегда. Я согласен, пусть будут, но честные споры, а не избиение и давление. Борись в спорте по правилам, в человеческих делах по чести и любви. Борись со стихией без правил. Пожалуйста. Когда каждый человек способен будет выбирать сам, и чувство справедливости у него будет на высоком уровне, тогда можно сказать, что люди стали похожи. А сейчас люди очень разные по нравственным показателям. И порочных людей большинство, потому что порочны сами устои общества.
На войне мы стали братьями. Мы хотели победить врага, но стараясь при этом сохранить жизни солдатам и друг другу, не щадя своей жизни. Мы были честны и справедливы. На войне мы были похожи. А сейчас? – Анатолий Валерьевич сделал паузу, Иван Павлович внимательно смотрел на него. - И сейчас мы остались похожими. Ты мне продолжаешь помогать, правда, пытаясь меня убедить в ненужности моей работы. Ради чего? В первую очередь, ради моей безопасности, а потом уже своей, и в последнюю очередь ради своих убеждений.
Мы похожи с тобой, Иван, но мечты у нас всегда были разными. Ты - настоящий воин, выполняющий с честью свой долг перед Родиной. Ты видишь ближайшие хорошие перспективы, в определённой мере навязанные сложившимися условиями и взглядом вышестоящего руководства. И воплощаешь их в жизнь. А я верю в светлое будущее, и пытаюсь сделать его чуточку реалистичней.
Я мечтаю о счастливой жизни всех людей планеты, а ты своего народа, не понимая, что не может быть по-настоящему счастливого народа среди несчастливых людей. Мог бы ты, Иван, быть счастливым, если у рядом стоящего человека случилась большая беда? Нет. А если у не рядом стоящего? Да. И я ощущаю себя также. Но в отличие от тебя, у меня уже есть слабое чувство, что это неправильно. Беда чужого, далёкого человека должна также лишать счастья, как и беда близкого. А сколько вокруг нас людей, которые ради своего примитивного удовольствия желают и несут беду ближнему, не говоря уже о дальних. Руководство страны заявляет, что люди нашей страны счастливы. А я смотрю вокруг и часто вижу ложь и несправедливость. А если посмотреть ещё внимательнее, то можно увидеть страдание и боль.
Вот мы с тобой спорим в свободное от дел время. Но всё-таки большую часть жизни мы пытаемся созидать. Именно созидать, а не делать вид. Но политиканство, воинственность, религиозность, спекуляция – это не созидание, а игра в созидание. Накормить людей, выучить детей, построить жильё, развивать науку и искусство, совершенствовать технологии процессов труда – вот созидание. Лишить людей пищи и жилья, унизить их, у детей забрать детство, у молодёжи – молодость, совершенствовать технологии уничтожения – это не созидание. Ты как-то сказал раньше, что война - в некоторой степени двигатель прогресса и очищения планеты. Полная глупость. Если рожать детей разумно, для их развития, а не просто так, следуя религиозным догмам или животным инстинктам, то лишних людей не будет. И людям надо стремиться, чтобы не было естественных и искусственных бездельников. Если у ребёнка развивать индивидуальные способности, нравственные устои, и поверь, они в потенциале есть у каждого ребёнка, то он будет естественно хотеть, когда вырастет, созидать и творить. И будет это делать от сердца. А что касается искусственных бездельников, то будут не нужны такие профессии, как воин, охранник, политик, чиновник, проповедник, спекулянт, судья и многие другие. Современное человеческое общество ненормально, потому что (а можно сказать «поэтому») в нём много людей, ничего по-настоящему полезного не созидающих. Я имею в виду не только бездельников, но и тружеников. Сколько материальных, людских затрат уходит в пустоту при производстве и совершенствовании оружия, выпуске никчёмных или некачественных вещей, создании пустой роскоши и организации тупых развлечений. Обидно, когда человеческий труд по прихоти порочных глупых людей, прикидывающихся честными умниками, тратится бессмысленно и развивает порочность у других людей, особенно детей.
Получается, не все люди умеют различать необходимое и пустое, не все могут найти своё предназначение и реализовать себя, значит, не все могут быть полезными. Почему, ведь на первый взгляд, кажется, всё несложно? Даже самый отсталый человек понимает, что построить хороший дом нужнее для людей, чем сбросить бомбу на уже построенный дом. В чём же дело? В сильной животной природе человека и слабой духовности. Людям ещё приятно обманывать, унижать, превосходить, разрушать. А люди, у кого интеллект чуть повыше, а духовность так себе, просто наслаждаются придуманной и постоянно совершенствующейся ими жизнью-игрой, если, конечно, не проигрывают. И все оправдываются, что от природы нельзя уйти. Парадоксально, люди не хотят уходить от своей устаревшей, уже во многом искусственной природы и повсеместно постепенно уничтожают в себе и вокруг себя естественную природу. Люди не понимают, что завязли и вязнут дальше всё глубже и глубже. Что нельзя долго стоять на месте. Никто никогда не уйдёт от природы, просто сама природа должна меняться и в человеке, и вокруг него. В лучшую сторону. Только надо развивать гармонию жизни и души.
Анатолий Валерьевич сделал паузу, чтобы передохнуть и немного унять эмоции. Этой паузой воспользовался генерал.
Значит, ты считаешь, что я - бездельник? – с некоторой обидой спросил Иван Павлович.
- На данный момент ты лично - нет. Ты, Иван, ещё нужен, как опытный офицер. А защищаться, к сожалению, ещё надо. Но есть уже и сейчас рядом с тобой ненужные люди, ты сам об этом прекрасно знаешь, которые своей бездушной прямолинейностью, воинственностью и недальновидностью не помогают, а мешают своему народу. В нашей стране, можно сказать первой поднявшей знамя свободы и братства, так много государственных, правовых, военных структур, словно здесь живут одни негодяи и дураки, которых надо охранять, контролировать, заставлять, а, в конце концов, просто угнетать. Чистые лозунги и грязные дела. Я критикую своё правительство, чтобы сделать жизнь людей лучше, а не чтобы им вредить. Но это понимаешь ты, а твои соратники меня не поймут. И ты между ними и мной. Нет, ты ближе ко мне. И я знаю, как это тяжело.
Иван Павлович ничего не ответил, задумчиво опустил голову. Я почувствовала, что во многом, но конечно, не во всём, он согласен с Анатолием Валерьевичем.
Главный продолжил. - Проблема заключается в следующем - чтобы люди развили в себе качества свободолюбия и справедливости, нельзя их ограничивать и заставлять. А вся наша планета насыщена ограничениями, законами и правилами. И в каждой стране множество людей следит за их выполнением. Можно в современном человеческом обществе стать по-настоящему свободным и справедливым. Нет. Идеология Западного блока сталкивается с идеологией Восточного блока, и каждая утверждает, что именно она несёт демократию, содружество, свободу и справедливость людям. Они нас называют закрепощёнными глупостью и насилием, мы их называем закрепощёнными корыстью и тщеславием. Всё - демагогия. Они также во многом глупы, а мы также во многом жадны и горды. И у них, и у нас мир порочен. Везде на планете Земля мир людей порочен. Люди не способны по-настоящему любить всех людей, а только своих близких.
А если убрать защитные запреты - границы, законы, армию, государственные, правоохранительные органы? Попытаться предоставить людям полную свободу, может они начнут развивать в себе человеческие качества? Но все, кто у власти скажут, что это глупость. И ты также скажешь, Иван.
- Конечно, скажу. Полная глупость. Крови будет ещё больше, и вернёмся к первобытному строю.
- И я так скажу. Это не выход. Но, если оставить всё как есть, то человечество, в конце концов, также зайдёт в тупик, и я могу дать тебе неутешительный прогноз, каким будет мир через тысячу лет.
Иван Павлович скептически посмотрел на Анатолия Валерьевича и презрительно сказал. – Ты хочешь дать прогноз мироустройства через тысячу лет, если не будешь заниматься своим проектом? Я тебя правильно понял?
- Моя работа, даже если даст существенные результаты, не окажет сильного влияния. Максимум, что она может - положить начало систематическим, углублённым исследованиям. Хочешь, я дам тебе два прогноза. Первый - мир, когда связь человека с Мировой гармонией (точнее с её высшими составляющими) останется прерогативой философии, религии, т.е. продолжатся нескончаемые споры в человеческом обществе, кто прав, кто виноват, и что делать. Второй - мир, когда связь человека с Мировой гармонией будет планомерно изучаться всеми возможными научными методами с подключением глубоких чувственных способностей людей, т.е. выявляются непререкаемые высшие аксиомы и доказательства единого смысла и цели жизни всего человеческого общества и каждого человека в отдельности.
Иван Павлович с иронической улыбкой ждал прогноза Анатолия Валерьевича. Я тоже недоумевала, как можно увидеть мир через тысячу лет. Когда даже произведения фантастов об относительно близком будущем через десятки лет читаются с улыбкой от их наивности. Но мне было очень интересно узнать, каким представляет будущее Главный.
- Государства, границы, противостояния, конфликты, войны – всё в истории. Люди забыли о национальной принадлежности. Только у некоторых людей в совсем маленькой степени чувствуется особенное отношение к человеку с незначительными расовыми различиями. На Земле менее десяти миллиардов людей, тесно живущих на небольшой территории относительно пригодной для жилья, если сравнивать с сегодняшним днём. Рождаемость под жёстким контролем, природа планеты нарушена в связи с военными, технологическими, и может, естественными катастрофами. Люди в большинстве слабы, больны, если сравнивать с нашим поколением, из-за неправильного образа жизни, химического суррогатного питания и плохих жизненных условий. Хорошие условия только для избранных, на всех не хватает. Избранными являются власть имущие – потомки некоторых богатых воротил, политиков, проповедников и просто удачных людей, волею случая которые постепенно захватили власть над всей планетой. Планета представляет собой технологического монстра, насыщенного механическими электронными интеллектуальными устройствами и системами, осуществляющими деятельность всех информационных, коммуникационных, производственных, жизнеобеспечивающих и правоохранительных структур. Широко используется природная водная, ветровая, земная, солнечная энергия. Полезные ископаемые добываются не только на Земле, но и на других ближайших планетах и спутниках.
Люди в целом нравственные. Убийство и насилие случается очень редко, если сравнивать с нынешним современным обществом. Но общество деградирует и физически и духовно, потому что цель у людей одна - быть поближе к материальным ценностям, которых не хватает на всех. Корысть и тщеславие продолжают править миром. Стремление добиться успеха, и пусть остальные тебе завидуют, вкладывается в каждого ребёнка с самого рождения. Социальная пирамида успешности пронизывает всё общество. Но, чтобы низы не чувствовали себя ущемлёнными, верхи строго выполняют определённые условия. Первое условие, равные возможности для всех, т.е. шанс приблизиться к верхам есть у каждого человека, если он талантлив и устремлён. И в исключительных случаях его примут даже в свой круг – небольшой круг, образованный больше родственными связями. Второе условие, жильё, еда и зрелища доступны всем, т.е. самые бедные имеют крышу над головой (пусть совсем маленькую), не голодают (искусственной пищи хватает всем) и могут участвовать в разнообразнейших развлечениях (где не надо сильно ломать голову и глубоко переживать), пользующихся массовой популярностью. Третье условие, искусное искусственное сочетание идеологии божественной любви к другому человеку и конкурентной борьбы с ним за лучшее место, т.е. если ты сильней, умней и хитрей, то можешь унизить человека, но только вежливо, без явного обмана и насилия, о степени которого судят тоже избранные. Четвёртое, правоохранительные органы, высоко оснащённые технически, полностью под контролем власти, и люди, несогласные с таким постепенным вымиранием человечества, легко выявляются и перевоспитываются.
Представленное мной будущее человеческое общество во многом похоже на настоящее, в чём-то даже лучше, но в целом оно ближе к закату человечества, чем сейчас.
- Что-то ты всё расписал обобщённо, без конкретики, - сказал генерал.
- А зачем тебе детали, когда главная суть ясна.
Я же, не знавшая ничего толком о том, как живут люди за границей, не знавшая, как живёт руководство нашей страны и её «враги», не знавшая многих вещей, о которых знали собеседники, вообще не поняла сути будущего человечества и не смогла его хорошо представить. Оно мне показалось каким-то неприятным, нечистым, и уж точно не светлым. Мне захотелось послушать о светлом будущем.
- Давай второй вариант, - тоже сказал генерал.
- Второй вариант ты частично уже представил сам два часа тому назад. Но я готов повторить.
Государства, границы, противостояния, конфликты, войны – всё также в истории. Люди забыли о национальной, расовой принадлежности. На Земле более десяти миллиардов человек, считающих своим родным домом всю планету и очень внимательно заботящихся о ней. Гармоничное сочетание высоких технологий и естественных природных свойств обеспечивает возможность хорошего проживания и работы людей в разных уголках планеты. Военных и технологических катастроф в большом масштабе не было, а последствия природных, если таковы были, сглажены. Люди здоровы и жизнерадостны. Качественной пищи и нормальных социальных благ хватает всем, потому что полноценно работает принцип от каждого по способности, каждому по потребности. А способности раскрываются ещё в детском возрасте, и каждый человек занимается тем делом, которое ему больше нравится, и где он больше полезен для общества, т.е. гармонично сочетаются способности человека и необходимость, возможность использования их обществом. А потребности у всех относительно схожие – нормальные социальные условия жизни и удовлетворение своих творческих, созидательных наклонностей. Люди умеют работать и умеют отдыхать, с умом и душой. Массовые увлечения в большой степени проявляются только в спорте.
Остаточные порочные свойства, проявляющиеся у некоторых людей в виде самомнения, трусости, неблагожелательности, зависти проявляются очень редко и считаются просто болезнью, которую можно вылечить.
Никаких ограничений нет. Всем всё доступно, если, конечно, не брать крайности. Такие атрибуты общества, как законы, документирование, денежные средства и многое другое – пустое, исчезли. При рождении ребёнка просто появляется информация о человеке, его имени, которая хранится и пополняется в электронном устройстве для истории, а не контроля. Конечно, на важных объектах для предотвращения катастроф существуют системы пропуска, наблюдения и безопасности. Одним словом, мир разумных людей.
Люди в среднем живут приблизительно сто пятьдесят лет. Могут и больше, но нет смысла засиживаться долго в жизни, даже такой прекрасной, если большой отдачи уже нет. Придут молодые и эффективнее продолжат начатое. В семье рождается, как правило, один или два ребёнка, все люди давно понимают, что прирост населения должен быть гармонично связан с возможностями общества и планеты.
В мире уже нет фанатической бессмысленной одержимости, непримиримости и жертвенности, воспитанной религиозной, партийной или государственной пропагандой, несущей насилие и смерть людям, а есть прочувствованное доверие, взаимопонимание, самопожертвование, рождённое любовью и добротой, несущее радость и жизнь людям. Высоконравственные люди, каждый своим путём, стремятся к одной светлой цели – сделать человеческое общество, а значит и себя, лучше. Умеют правильно делать выбор и даже готовы отдать жизни при необходимости для процветания планеты, детей, потомков. Потому что очень высоко у людей понимание, что их постепенное развитие в каждой составляющей жизни непосредственно связано с развитием человеческого общества. В экстремальных случаях отдать в расцвете сил и возможностей свою жизнь ради будущего человечества, – это если не полноценное развитие, то уж точно не деградация в данной составляющей жизни и полноценное развитие общества. А в гармоничном сочетании развития общества и себя и есть смысл жизни.
Планомерность, организованность человеческой жизнедеятельности осуществляется Советами в различных научных, производственных, общественных и культурных центрах. В Советы выбираются самые лучшие люди по разуму и профессиональным качествам. А вообще, что лучше, что полезней, что эффективней выбирают все люди, а Советы оценивают этот выбор, и потом только принимают оптимальные решения. Только в узких областях, в которых нет возможности сделать выбор многим, выбор делают избранные в Совет. Но их выбор будет полностью одобрен людьми, потому что Совет может ошибиться только в исключительном случае.
Это будущее тоже немного похоже на настоящее, но в целом намного лучше, светлее и перспективнее для человечества. А знаешь, Иван, мне кажется, что люди нашей страны, пережившие такую страшную войну, победившие в ней, сейчас ближе всего к людям светлого будущего. Ближе душой, настроем сделать мир лучше. Когда война закончилась у всех, кого встречал, я ощущал в душе и видел на лицах радость, счастье и желание построить новый мир, разрушенный войной. Я был счастлив и думал, что теперь начну по-настоящему созидать. И продолжаю думать так и сейчас. Нам всем надо только не заесться, не спиться, не смелочиться, не озлобиться. Нам надо продолжать бороться, только больше не с внешним врагом, а с врагом, который находится внутри нас, чтобы сохранить высокие стремления.
- Значит, руководство осуществляют Советы? Значит, у кого-то есть власть. Значит, кто-то имеет право решать за другого? Значит, настоящего равноправия и свободы нет, и получается, никогда не будет.
- Если хороший человек доверяет другому хорошему человеку, полностью полагаясь на его более высокие способности, принять правильное решение в данном вопросе, это что - ущемление в себе прав и свободы? Совет и власть – несовместимые слова по истинному смыслу. Советы - это самые справедливые, добрые и умные люди, которые главной целью ставят создание условий невозможности появления бессмысленных и порочных противоречий, тем более насилия в обществе. У них нет никаких привилегий, а только большая ответственность. Они не стремятся быть членами Советов, их просят ими стать люди, которые на деле знают об их высоких качествах. Они принимают самое правильное решение для пользы всего человечества.
Иван, пойми, в светлом будущем главным для любого человека будет раскрытие своих способностей, совершенствование их и созидание для людей. А также раскрытие способностей, совершенствование их и созидание других людей. И если у одного человека эти способности развились лучше, он без сомнения должен стать руководителем, советником. Это тяжёлая доля - быть советником, придётся больше работать и принимать сложные решения.
Сейчас многие люди стремятся любыми путями попасть во властные структуры, чтобы потешить своё тщеславие и корысть, поэтому мир людей так порочен и примитивен. А в светлом будущем есть равное уважение для всех людей без почестей и привилегий, независимо от занимаемой должности. Когда любой человек умрёт, о его смерти узнает весь мир (ежедневно будет минута человеческой скорби), и все люди с благодарностью проводят его, потому что каждый умерший старался сделать для других людей всё, на что был способен. Кто-то, конечно, смог в абсолютном значении сделать больше, и, может, будет больше человеческих слёз при прощании, и память о нём будет жить многие века в его шедеврах, открытиях и делах, но повторюсь, при жизни никому никаких почестей и привилегий. И не потому, что люди не способны оценить заслуженно человека при жизни, а потому, что эти почести и привилегии унижают достоинство человека, которому оказываются. Хорошему человеку всегда стыдно, когда его хвалят, даже за дело.
Анатолий Валерьевич посмотрел в сомневающиеся глаза генерала и решил больше ничего не говорить. Наступило недолгое молчание. Генерал распрямился, потянулся и стал подниматься со стола. - Ладно, хватит на сегодня философии. Пора и честь знать. Спасибо всем за гостеприимство. Но всё-таки я напоследок скажу тебе, Толя.
Генерал стал неспешно одеваться. Тамара Николаевна ему помогала.
- Ты говоришь, я отговариваю тебя заниматься этой работой, в первую очередь, ради твоей безопасности. Нет, в первую очередь, я не верю в неё, почти не верю, а потом уже безопасность. А ближе я к тебе, потому что люблю тебя больше других, потому что ты - мой фронтовой друг.
Я не стала выходить во двор и попрощалась с генералом в прихожей. Он ласково пожал мою руку и сказал, что очень рад со мной познакомиться, и надеется ещё много раз со мной встретиться.
Когда все вышли во двор, до меня глухо донеслись упрёки генерала Главному, что он всё реже появляется в Управлении. Главный спросил, зачем заходить туда, если нет в этом необходимости, чтобы отвлекать людей от работы? На что генерал ответил, что Анатолий Валерьевич совсем одичал в своей усадьбе. Я пошла в свою комнату. Через минуту окно засветилось от света фар машины. Замелькали тени, потом стукнула дверь машины, завелся двигатель, и постепенно всё стихло.
Я в темноте разделась, хотя можно было включить свет, генератор ещё работал, и легла в кровать. Но заснуть не могла. Я вспоминала мысли, интонации, чувства генерала, Главного, сопоставляла их. Я даже представила светлое будущее Главного и стала фантазировать, как бы я в нём жила. Мне понравилось, я учила бы детей в светлой красивой школе, а в свободное время путешествовала и общалась с разными людьми. И все мне были очень рады, и я радовалась встрече и делилась с людьми всем, что знала. Я представляла людей, далёкие страны. Как всё прекрасно, как в сказке. Но эйфория улетучилась, и я снова ощутила себя в реальном мире. Да похоже больше на сказку, так считает и генерал. Кто я? Что я могу дать людям, и почему они должны радоваться моему приезду? Я ничего толком не умею, не актриса, не спортсменка. Потому что я просто хороший человек? Но возможно ли, чтобы чужие люди радовались мне, только потому, что я просто хороший человек, и уделяли мне внимание? Я лежала в задумчивости. Но ведь генерал радовался встрече со мной, Главный тоже очень хорошо ко мне относится, да и дядя Ваня, и Тамара Николаевна. Но я для них не чужая, я для них своя. Могу ли я быть своей для любого человека в мире? Да, если он будет похож на Анатолия Валерьевича, Ивана Павловича, дядю Ваню и Тамару Николаевну. Но это вполне возможно, я встречала в своей жизни многих похожих на них людей. Наверное, таких людей очень много и на всей Земле, тогда почему люди не только не строят сказочный мир, но даже не хотят его представить в реальности. Только один Анатолий Валерьевич. Почему он один из всех, кого я знаю, верит в своё фантастическое будущее и пытается даже сейчас воплощать его в жизнь? Все согласны с фразой «сегодня сказка – завтра быль», но с условием, если не смотреть очень далеко. Анатолий Валерьевич - неглупый человек. Хорошее образование и гибкость мышления заметны даже при неблизком знакомстве. Но ему не верят и глупые и умные люди. Они просто не могут видеть далеко. И я тоже не могу видеть далеко, может, поэтому не совсем понимаю его исследования. А может Анатолий Валерьевич не видит далеко, а думает, что видит? Ведь кто-то считает, что можно построить вечный двигатель. Но учёные говорят, что это невозможно.
Допустим, он по-настоящему способен видеть светлое или тёмное будущее человечества, тогда за счёт чего? Что же в нём есть особенное? А ведь что-то есть, я как его увидела в первый раз, так сразу что-то почувствовала. И сегодня он не просто говорил о Мировой гармонии и будущем людей, а словно ощущал их на себе. Надо стараться не просто запоминать, осмысливать сказанное Анатолием Валерьевичем, а почувствовать живую силу и энергию этих слов, интонаций, взгляда. Может, тогда я смогу понять его особенные качества.
Я ещё поворочалась немного в постели, вспоминая диалог Главного и генерала, и пытаясь его проанализировать. Но вдруг поняла, что давно пора спать. Я заставила себя ни о чём больше не думать и быстро заснула.
Утром за завтраком я спросила. - Анатолий Валерьевич, скажите, можно построить вечный двигатель? Допустим, в далёком будущем?
Главный задумчиво и медленно перевёл взгляд от тарелки на меня. - Леночка, что за странный вопрос из уст учителя младших классов?
- Просто интересно. Я в книжке читала про вечный двигатель.
- Ничего в мире нет вечного. Всё бежит, всё меняется. Можно говорить о бесконечности определённых процессов. Допустим с некоторой оговоркой о времени. Слово «вечность» подразумевает незыблемость, неизменность, чего в мире нет и не должно быть по логике. Это больше абстрактное слово, а ненаучное. Поэтому словосочетание «вечный двигатель» сегодня больше нелепо, чем осмыслено. Источником энергии для двигателя может быть что-то довольно продолжительное по времени, например, энергия звезды, которая способна гореть миллиарды лет, гравитационные силы и тому подобное, но продолжительное не есть вечное. - Анатолий Валерьевич улыбнулся, ласково смотря на меня. - Да и зачем нам, Леночка, что-то вечное? Вечный двигатель, вечная жизнь, вечная любовь? Я допускаю, но тоже с оговоркой, бесконечно работающий двигатель, бесконечно протяжённая жизнь, бесконечно верная любовь. Когда всё в конце концов изменится так, что от начального ничего не останется, но эти изменения постепенны, и создаётся эффект бесконечности.
Мне понравилось слово «эффект». Получается, ничего нет - ни вечности, ни бесконечности, а только эффект. Эта фраза понравилась и дяде Ване.
- Всё в мире - эффект или дефект, - сказал он.
Все засмеялись. А Тамара Николаевна пошутила. – Тоже мне философ нашёлся.
Дядя Ваня парировал. – Скажи, Тамара, ты считаешь себя эффектной женщиной или дефектной? – и хитро посмотрел на неё.
Тамара Николаевна ничего не ответила, только махнула на него рукой и вышла на кухню. Дядя Ваня иногда подшучивал над простотой Тамары Николаевны, в некоторых случаях сердился на неё за редкие промашки по хозяйству. Тамара Николаевна тоже, были случаи, покрикивала на дядю Ваню. Но в целом они относились друг к другу с пониманием и без злобы.
Как-то Анатолий Валерьевич после поездки в город попросил меня погулять по очереди с ребятами вместо занятий. Точнее, он попросил провести занятия на свежем воздухе. Когда я вернулась через два часа со Славой, то заметила, что у потолка кроме электрических проводов появились новые. А в самой комнате Славы они подходили к микрофону, прикреплённому над столом на стене. А после прогулки с Олегом микрофон появился и у него в комнате. Анатолий Валерьевич сказал мальчикам, что это устройство необходимо для того, чтобы он мог услышать их, если что-то случиться. Что дети могут позвать его, если, конечно, он будет в своём кабинете.
Я же поняла всё по-другому. Анатолий Валерьевич хочет подслушивать меня и ребят. Я вопросительно смотрела на него, пока он удовлетворял любопытство детей. Просил мальчиков что-то сказать через минуту, когда он уйдёт в свой кабинет, а потом приходил и точно всё повторял, приводя ребят в восторг. Когда мальчики успокоились, Анатолий Валерьевич пригласил меня зайти к нему. В кабинете я увидела большое устройство (магнитофон).
- Так надо, Леночка, для работы, – сразу взял он с места в карьер. – Я должен слышать ребят, их интонации, чтобы понять эмоции и чувства. Кроме того, это сильно упростит нашу работу, тебе не надо будет постоянно пересказывать мне ход занятий, а только иногда. Но ты должна научиться забывать о микрофоне, о том, что я тебя слышу, и оставаться непринуждённой. Я обратил внимание, что когда ты вела занятия в моём присутствии, то чаще меня не замечала, увлёкшись уроком, но иногда сковывалась. Микрофон тебя не должен сковывать.
И ещё, я хочу ввести новый урок. Правда, он уже иногда тобой проводился, но без системности и планомерности. Его можно назвать свободным, т.е. ты просто разговариваешь с мальчиками на любые темы, взятые допустим из твоих воспоминаний, переживаний, стремлений, и так далее. Короче, ты вольна сама, исходя из своего желания, увязанного с желаниями мальчиков, выбирать тематику. Но тематика не должна провоцировать их к нарушению необходимой для исследований изоляции. Всё должно быть очень умно и тонко. И как всегда одинаково для ребят. Этот урок будет очень полезен для моих исследований. Ты согласна со мной?
- Я тоже становлюсь подопытным кроликом, - подумала я про себя. - Главный хочет, чтобы я раскрывала душу перед детьми, хорошо я с этим в определённой мере согласна, но и он сам хочет залезть в мою душу, как залез в души детей. Я должна стать для него раскрытым письмом.
Анатолий Валерьевич ждал моего ответа. И я ответила вопросом.
- Почему вы за мной следите в городе? Я это точно знаю.
- Мы работаем над секретной программой. Слежка вполне возможна.
Но что-то в его словах было не совсем честным. Я смотрела на него. Он понял моё неудовлетворение и продолжил.
- Я поговорю с кем надо. Больше слежки не будет. - А потом резко сменил тему. – Давайте поговорим всё-таки о работе.
Но у меня появилась неизвестно откуда взявшаяся решительность, даже дерзость. - А что, доверия в вашем секретном управлении к людям нет, а есть только надзор?
Главный посмотрел на меня как-то особенно, очень серьёзно. И я поняла, что мои слова были даже не дерзки, а просто опасны. Я испугалась этого взгляда. Не потому что он был страшен, а потому что в нём было грозное предупреждение, что за неудачно произнесённые слова в неудачном месте можно сильно поплатиться. Уже с тихой интонацией я произнесла. - Думаете, что я что-то скрываю? Разве вы не смогли понять меня за всё время, что я тут работаю?
Анатолий Валерьевич ничего не ответил на мой первый дерзкий вопрос. Он увидел мой испуг осознания, и сразу ответил на последние два.
- Некоторым людям достаточно задать несколько десятков вопросов и понаблюдать за ними внимательно пару дней, и всё становится явным - чем они живут, к чему стремятся и кем станут завтра. Это статичные люди. А есть люди, которых невозможно понять, задав тысячи вопросов и прожив рядом почти всю жизнь. Это динамичные люди. Они способны меняться, развиваться. Комплексно - и внешне, и внутренне. Их действия в жизни не всегда предсказуемы, и их будущее не прогнозируемо.
- Я, по-вашему, непредсказуема?
- Ты живая, в большом смысле слова. Ты способна превратиться и в тигрицу, и в котенка. В твоей маленькой головке огромный внутренний мир, наполненный настоящим богатством. Этот мир ещё сонный, но уже начинает пробуждаться. Да, я внимательно наблюдаю за тобой уже три месяца, и всегда нахожу что-то новое. Ты молода и расцветаешь, как красивый цветок. Я не знаю, как сложиться твоя будущая жизнь, кем ты станешь в далёкой перспективе. Надеюсь, счастливой. Меня сейчас больше волнуют наши исследования, и я хочу, чтобы твои раскрывающиеся свойства помогали работе, а не мешали ей.
- Что же во мне такого особенного? Почему всё-таки вы выбрали из всех девушек именно меня? – спросила я, желая понять саму себя.
- Хорошо, я отвечу, почему ты подходишь для моей работы больше всех. Всё по порядку, во-первых, ты женщина.
Я удивлённо посмотрела на Анатолия Валерьевича и сказала, - но я сразу поняла, когда узнала, что надо учить мальчиков, что вам желательно, чтобы учительницей была женщина.
- А почему? Почему именно женщина? Мужчины - преподаватели вполне могут быть умнее и добрее тебя.
Я пожала плечами. Мне просто казалось, что мальчиков удобнее учить женщине. А почему, объяснить толком я не могла.
- Объясню. Люди привыкли делить людей на расы, национальности, придавая им особенные свойства поведения, мышления и глубоких чувств. На самом деле, по большому счёту все их особенности – результат воздействия, влияния окружающей среды, обычаев. Для разума не важно, к какой расе принадлежит человек. Можно взять нормальных маленьких детей - негроида, монголоида и европеоида, предоставить им одинаковые хорошие условия жизни и воспитания, и они со временем не будут существенно уступать в развитии друг другу. Взаимодействие людей с каждым десятилетием возрастает, и постепенно национальные, расовые различия будут стираться. Уже сейчас у многих людей они смешались.
Но в мире людей есть два несовместимых, несмешанных по природе, и, следовательно, никогда или очень долго не должных слиться по своим свойствам, различных вида – женщина и мужчина.
Ты знаешь многие их физиологические различия. Но не знаешь, что мозг у женщины и мужчины сильно отличается по строению и, самое главное, по функционированию, мышлению. Мозг определяет всё, и эти различия просто необходимы для эволюции человечества. Женщина и мужчина должны отличаться и дополнять друг друга, каждый выполняет свою роль для получения, развития, сохранения и передачи потомству чего-то нового, полезного, более совершенного. Если внимательно посмотреть в прошлое, то эволюционные процессы были наиболее яркими у тех народов, где гармонично, без закрепощения (я больше имею в виду женщин) сочетались особенные свойства женщин и мужчин.
Всё меняется, эволюционирует. Меняется и работа мозга у женщины и мужчины. В древние времена от мужчины требовалась сила, смекалка, чтобы сохранить племя. И достаточно было выжить несколько самым сильным, ловким и умным самцам, чтобы оплодотворить много самок, которые передавали эти навыки потомству. Но ничего не стоит на месте. Сейчас особенности мужского и женского мышления, поведения всё сильнее раскрываются и используются в жизни - производстве, искусстве, социальной сфере. Это сказывается и на развитии людей.
Главное, не перегибать палку. Женщина всегда должна оставаться женщиной, а мужчина - мужчиной. Крайняя эмансипация, ты слышала это слово? - я кивнула головой, - женщин, изнеженность мужчин может нарушить гармонию.
Так вот, ты мыслишь и чувствуешь, как настоящая женщина. Ты лучшая представительница своего пола на современный момент, т.е. не догматичная и не эмансипированная. Ты по-женски умна и добра. Чтобы Олегу и Славе развиваться, им необходимо, как детям мужского пола, твоё присутствие, влияние. – Анатолий Валерьевич замолчал, а потом открыто сказал. - Мальчикам всегда нужна мать больше, чем девочкам, и наоборот. И простой, без глубины чувств, заботы Тамары Николаевны им всё-таки недостаточно. Ребятам нужно общаться именно с такой женщиной, как ты.
Во-вторых, ты профессионально подготовленная учительница, и можешь качественно учить ребят читать, писать и так далее.
В-третьих, в тебе есть высокий потенциал чистого разума. - Я не понимающе посмотрела на Анатолия Валерьевича, он увидел мой взгляд и сказал. – Ты постепенно поймёшь, что я подразумеваю под чистым разумом. В отличие от интеллекта, обыкновенных и глубоких чувств он не разделяется на женский или мужской разум. Чистый разум совершенно не связан с физиологическими особенностями, как человека, так и любого другого организма. Он - вне материальной природы. Точнее, он взаимодействует со всеми составляющими разума, но на высоком уровне, недосягаемом для этих особенностей. Человека, обладающего высоким уровнем чистого разума, очень полезно понимать, находить общие связи, стремления. Ты и с этой точки зрения нужна мальчикам, но с другой стороны, и они тебе нужны, чтобы помочь раскрыть потенциал чистого разума и у них и у тебя.
Так вот, такое сочетание всех трёх твоих особенных ярких составляющих – и есть настоящее богатство твоего внутреннего мира. Значит, ты способна нести мальчикам пользу и радость.
Я всё сказал на чистоту. Я постараюсь больше ничего от тебя не скрывать. И прости меня, что я попросил немного понаблюдать стороннего человека, как ты проводишь свободное время в городе. Я хотел просто проверить, может, у тебя есть личная тайна, которая способна помешать работе.
- Вы хотели знать, есть ли у меня парень?
- Не только, я хотел знать, с кем ты общаешься, и вообще, чем ты ещё живёшь. Я тебе доверяю, но посчитал, что проверка не помешает. Я ошибся.
- Хорошо, я тоже ничего скрывать от вас не буду. Да я и не скрывала. Спросили бы вы меня, чем я занимаюсь в свободное время, я бы вам всё честно и ответила. У меня нет парня, есть знакомые ребята и подружки в городе, но я их даже не могу назвать друзьями и редко с ними встречаюсь, так, по случаю. В выходные дни я просто читаю, гуляю по городу, хожу в кино и театр. Мне больше нравится быть здесь с Олегом, Славой… и с вами, - добавила я.
- Леночка, я совершенно не против того, что у тебя будет парень. Ты молода и создана для любви. Ты способна своей любовью, добротой и красотой сделать мужчину счастливым, если, конечно, он будет соответствовать твоему внутреннему миру. И я верю, ты встретишь такого мужчину, способного подарить счастье и тебе.
Но всё-таки давай вернёмся к делу.
- Я не знаю, сумею ли сделать то, что вы просите.
- Ты сумеешь.
- Вы просите раскрыть свой мир перед детьми. А как я могу его раскрыть, если в душе продолжаю считать, что вы лишаете их детства? Как я могу не касаться этой темы, если я смотрю на жизнь Олега и Славы, смотрю на ваши действия, и мне грустно. Вы всё мне объяснили, и я верю вашим доводам, но на сердце от этого нелегче. Да, я хочу быть с мальчиками и с вами. Но не знаю, смогу ли я сделать то, что вы просите.
- А что такое детство? Родители ко мне были внимательны, но в меру своих возможностей. Они весь день работали и только вечерами и в воскресный день уделяли немного времени мне. Меня воспитывали родители, но больше улица и гимназия. Один мой товарищ вообще был лишён внимания родителей, в гимназию не ходил и жил только улицей. А у одного мальчика были очень строгие родители, не позволяли ему общаться с нами, заставляли хорошо учиться и заниматься музыкой. Я стал таким, каким ты меня видишь. Второй ещё молодым погиб в пьяной драке. Третий стал руководителем большого оркестра. Так у кого из нас было настоящее детство?
- У всех. Вы было во многом свободны. Вы общались с множеством детей и взрослых, может быть за исключением третьего мальчика. Перед вами не было стен и запретов. Но почему нельзя проводить ваши исследования не в изолированных, а в обычных, пусть немного ущемлённых условиях. Будет больше жизни, и жизнь может даже что-то сильней раскроет у детей.
- В этом и проблема. Обычная естественная жизнь обязательно раскроет. Но любое даже совсем незначительное различие, возникшее из-за естественности условий, способно повлиять и изменить одного ребёнка по сравнению с другим. Также существует опасность, что у одного из них воздействие может вызвать более резкую реакцию, чем у другого, а я это воздействие и реакцию не сумею проконтролировать. И гадай потом, что и насколько проявило себя в мальчиках – или чистый разум или случайные особые обстоятельства? А я - не гадальщик, я – научный работник. Почему я прошу тебя работать с ребятами? Ведь ты для них и есть яркая новизна в жизни. Но ты способна нести её в жизнь ребят совершенно одинаково, тем самым не нарушая исследований, и под моим полным контролем. Больше веры в себя, и у тебя всё получится.
Я согласилась. Как всегда. Я всегда соглашалась, бывало - не понимала, не чувствовала, но соглашалась. Словно, кто-то другой решал всё за меня. Но забегая вперёд, скажу, что этот другой оказался прав, я никогда не пожалела о своих решениях.
Я проводила с мальчиками всё больше времени, предоставляя всё большую свободу Анатолию Валерьевичу. Он уже не интересовался ходом обычных уроков, полностью доверяя моим способностям учителя. Да, и результаты были заметны. Но всегда внимательно слушал свободный урок, обсуждал его со мной, подсказывал новые темы. Часто он присоединялся к нашим прогулкам на свежем воздухе, но старался быть больше сторонним наблюдателем, иногда организатором, но не активным участником разговора или игры.
Но ежедневно вечером он проводил час-два с каждым мальчиком тет-а-тет. Это для него и детей уже было вроде ритуала, который мог нарушиться только чрезвычайными обстоятельствами. Главный приносил с собой большой портфель, иногда сумку, где я догадывалась, лежали необходимые для исследований приборы и материалы. Я никогда не присутствовала на этих ежедневных моционах. Но из косвенных разговоров с мальчиками поняла, что он проводил тесты и с помощью своих приборов снимал показания. Как он применял приборы, какие использовал подручные материалы, я точно не знала. А потом Анатолий Валерьевич уходил к себе и работал в одиночестве допоздна, обычно генератор отключал дядя Ваня в одиннадцать часов ночи. Утром Анатолий Валерьевич вставал с рассветом и снова работал.
Я видела, что дядя Ваня иногда помогал Анатолию Валерьевичу в его работе. Он привозил собаку, других животных, а однажды поймал волка, для которого сделал небольшой загон из металлической проволоки на лесной опушке в удалении от усадьбы, где волк стал жить. Периодически Главный ходил к загону с мальчиками, но без меня. Я не вникала в его работу. Я поверила Анатолию Валерьевичу, что мальчикам никакая опасность не грозит. Я просто очень внимательно смотрела на ребят, пытаясь уловить в их глазах сильный страх, печаль, злость или ещё что-то негативное, рождённое благодаря этим экспериментам. Но ничего особенного не видела.
Анатолий Валерьевич был доволен мной. Хвалил нечасто, но я чувствовала, что благодаря моему появлению, работа пошла успешнее. Я не только освободила для него время, но и своим вниманием к детям что-то сильнее стала раскрывать в них.
А свободными вечерами я любила читать. Сначала я увлеклась детскими книжками, которые использовала для занятий с ребятами. Когда я была маленькой, я даже не знала о существовании таких детских авторов и их произведений. И мне почему-то захотелось их почитать. Хорошая детская книга видно может нравиться и взрослому человеку. Приятно окунуться в волшебный сказочный детский мир.
Но скоро я перешла к серьёзным книгам. В этом мне сильно помог Анатолий Валерьевич. Во-первых, у него было много хороших книг, даже таких, которые, по его словам, были запрещены недальновидными политизированными чиновниками, и он разрешил мне брать любую. Во-вторых, он непринуждённо советовал обратить внимание на какую-нибудь из них. А он хорошо понимал меня и был очень начитан.
Помню, он спросил меня, читала ли я вот этого известного русского классика, и показал рукой на собрание его произведений.
Я ответила. - Читала. По программе училища требовалось.
- И понравились тебе его произведения?
- Я читала всего одно. Нет. Слишком тягучие, не захватывающие, растянутые мысли людей, живущих обыкновенной жизнью. Одним словом, тяжёлое произведение.
- Ты любишь необыкновенные приключения, жертвенную любовь, волшебные схватки добра со злом?
- Наверное, – неубедительно ответила я.
- Леночка, хорошая книга – это произведение искусства, которое способно тронуть душу человека и повлиять на неё. Хорошая книга не должна читаться легко, тем более, на ходу. В неё надо окунуться, забыть обо всём на свете, залезть во внутренний мир героя и идти с ним по его жизни. И не важно, какая жизнь у героя, полная невероятных приключений или обывательских проблем, нежной любви или семейных невзгод. Важно, как автор помогает ощутить тебе боль, счастье, тоску, радость героя. Если твоя душа заболит, завоет от смертельного горя, или если мир для тебя станет беспредельно светел и прекрасен, то значит, ты нашла созвучие с автором, с придуманным или реальным его героем. Ты понимаешь меня?
- Да.
- И ещё любая книга кроме чувств должна нести мысль. Не избитую, поверхностную, а глубокую мысль, пусть для кого-то противоречивую или неприятную. Что самое обидное для автора, когда толковый читатель скажет, что ни души, ни мысли писатель в своё произведение не вложил. А если те, кто читает не вдумчиво, на ходу, скажут, что книга тягучая, не захватывающая, сложная для восприятия, то это больше комплимент для автора.
В мире девяносто девять процентов всей художественной литературы занимают произведения популярных писателей, а только один процент - шедевры. Так вот, я советую тебе почитать вот эти, по моему мнению, тоже шедевры. – Анатолий Валерьевич подошёл к книжным полкам и взял в руки одну из книг собрания. - Здесь ранние, более лёгкие, с твоей точки зрения, - вставил он, чуть задумавшись, - произведения этого величайшего всех времён и народов писателя.
К тому же постоянно читать в большом количестве приключенческие, детективные, фантастические, любовные романы популярных писателей, пусть даже некоторые из них довольно высокого уровня, я тебе не советую. Жить надо не миром книг, а реальным миром. Мир книг должен помогать раскрывать реальный мир и идти по нему, но не подменять его. Книга не должна убивать время жизни, она должна научить ценить время жизни. Короче, читать надо избирательно и в меру.
Анатолий Валерьевич задумался, что-то затронуло его чувства, а я ожидающе смотрела на него.
- Меня немного пугает будущее людей, – неожиданно сказал он и сделал паузу. – Я помню свои молодые годы, когда хороших книг было не так много. Точнее, я не мог их найти. Но и плохих книг было мало. А сейчас в книжных магазинах, библиотеках так много книг, а хороших всё равно мало. Получается большинство – плохие книги. А что будет через сто лет? Количество книг увеличится в геометрической прогрессии, и за горой плохих литературных произведений сложно будет увидеть хорошие творения. Что будут читать люди? Лёгкие чувственные бульварные романчики, фантасмагорию бесконечных геройств и приключений, патриотические победные военные интриги, криминальные истории про честных и лживых преступников и служителей закона. Но они могут нести для людей только узость, шаблонность, закрепощение разума? Что тогда станет с людьми? - Анатолий Валерьевич встряхнулся и закончил тему. – Нам надо развивать себя и наших детей, Леночка, чтобы люди всегда могли различать хорошие книги. А для этого хорошие книги надо читать. Замкнутый круг, который нельзя разрывать.
Иван Павлович приблизительно через каждые три недели наведывался к нам в гости, если не считать редких случаев, когда он уезжал или в длительную командировку, или на отдых. Бывали дни, когда генерал не сразу садился за стол. Он и Анатолий Валерьевич уходили на минут десять-двадцать в кабинет и что-то обсуждали вдвоём. За общим столом чаще всего Главный и генерал беседовали, спорили, привлекая в небольшой степени к разговору меня, Тамару Николаевну и дядю Ваню. Иногда пели за столом песни. Тамар Николаевна любила петь простые народные песни, у неё был сильный, чувственный голос. И вместе с генералом у них хорошо получалось. Часто просили спеть что-нибудь меня, всем нравилось, как я пою. Голос у меня был не сильный, но приятный, а слух хороший.
После одного такого философски-музыкального вечера при прощании довольный генерал сказал Главному своё заключительное слово.
- Ты, Толя, настоящий мастер слова, а может, жизни. Кстати о «Мастере», у тебя есть одна книга с похожим названием? – генерал сделал ударение на слове «одна» и посмотрел многозначительно на Анатолия Валерьевича, Главный понимающе и утвердительно кивнул. – Меня попросила дочь. В её кругу, видите ли, модно читать такие книги, и она должна соответствовать уровню своих друзей. Сплошная глупость. Если тебя не затруднит, Толя, привези её, только, конечно, завёрнутую, на мой день рождения. Надеюсь, ты не забыл, что он наступит через три дня.
Анатолий Валерьевич улыбнулся, - я не забыл и привезу.
- В шесть вечера жду. И тебя, Леночка.
Я удивлённо подняла глаза. Генерал, довольный эффектом, произведённым его неожиданными словами на меня, повторил.
- Я приглашаю и вас, Елена Владимировна. Мне будет приятно, и я надеюсь, будет приятно и моей дочери.
После отъезда я задумалась над словами генерала. Нет, не о приглашении меня на день рождения. А о Мастере. Нет, Анатолий Валерьевич, конечно, не Мастер слова, и даже не Мастер жизни, он - Мастер разума. Именно. Он для меня - Мастер разума.
Через три дня я вместе с Главным поехала к генералу. Анатолия Валерьевича он приглашал всегда. А поводом моего приглашения послужила его дочь. Мы с ней были почти ровесницы, и наше знакомство генерал, видимо, посчитал полезным.
Генерал жил в красивой, большой квартире. Жена – важная, немного чопорная женщина, высокого мнения о себе, была главой дома. К мужу она относилась с некоторой строгостью. К Анатолию Валерьевичу она относилась внимательно, но с некоторой опаской. Он внушал ей уважение, но и чуточку страх своей неординарностью мышления и работой, о которой видимо немного рассказывал муж. Ко мне она отнеслась, как к вспомогательному объекту, удостоенному большой чести сидеть в таком обществе. Было ещё несколько гостей.
Дочке было скучно со своими родителями и другими гостями. Немного оживляло её присутствие Анатолия Валерьевича и меня. После ужина она пригласила меня в свою комнату, показывала журналы, редкие, даже запрещённые, по её словам, пластинки. Мы негромко и немного послушали современную западную музыку, я никогда такую не слышала, и она мне понравилась. В результате этого общения у меня сложилось впечатление, что я, по мнению дочки генерала, не доросла до её высокого светского уровня, и о никакой дружбе с ней мечтать мне не надо. Да я и не мечтала. И вообще мне немножко стало жаль генерала. Мне показалось, что он не очень нужен своим родным, а нужна больше его должность, связи и деньги.
Однажды я, Анатолий Валерьевич и Олег гуляли в лесу, недалеко от усадьбы. Олег убежал вперёд, высматривая на дереве белку. А мы остановились, и я не выдержала и спросила.
- Анатолий Валерьевич, в одном разговоре Иван Павлович обмолвился о вашей бывшей жене. Извините за нескромный вопрос, почему вы развелись?
- Извините теперь вы меня, Елена Владимировна, но я задам встречный вопрос, а почему это вас интересует?
- Не знаю, просто мне непонятно, по каким причинам хорошие люди остаются одинокими?
- Ответ честный и приятный для меня, но я не совсем согласен со словом «хороший человек» и совсем не согласен со словом «одинокий» применительно ко мне. Ладно, я вам расскажу немного о своей прошлой семейной жизни, впрочем, ничем особо непримечательной.
Я познакомился со своей будущей женой на торжественном заседании, посвящённом какому-то юбилею, после которого был праздничный ужин и даже танцы. Я тогда был довольно симпатичным мужчиной с перспективным карьерным будущим, как считали многие. Потом я понял, что именно по этому она проявила инициативу в нашем сначала знакомстве, а потом и в бракосочетании. Но нельзя насильно женить человека на себе, тем более такого, как я. Я сам влюбился в неё, и хотел быть рядом с ней. Она была красивой, грациозной, весёлой.
Первые годы нашей совместной жизни были прекрасными. Были путешествия, дружеские встречи, вечера, когда только любовь правила нашей жизнью. Но постепенно обыкновенные будни, когда почти весь день уделялся работе, а вечер превращался чаще в мелочные упрёки и споры, заполнили нашу семейную жизнь.
Я увидел в своей жене качества, которые раньше были скрыты, нет, которые я сам раньше не замечал. Это качества типичной женщины, рождённой и живущей в огнях большого города. Часто неслось с её уст: «А вот эти переехали туда-то, а вот эти купили то-то, а вот эти отдыхали там-то, а вот эти приглашены к тем-то». Я занимался, как мне казалось, решениями глобальных проблем, воспитанием нового поколения, что могло изменить человеческий мир в лучшую сторону, а тут мещанские потребности.
Однажды после не очень приятного телефонного разговора с женой, я в сердцах высказался о мелочном мышлении женщин. Но мой соратник по работе, тоже женатый, ответил, что выполнение мелких капризов женщины, если она не дура и не злоупотребляет ими, на самом деле является самым важным делом. Женщины не летают в высоких материях, они реально смотрят на мир. Семейное благополучие, достаток, соответствие параметров семьи общепринятым в данном обществе требованиям – это главное для них. И может они и правы, пытаясь заставить считать так и нас. Я не согласился с ним, сказав, что это приземлённое мышление и, шутя, добавил, что нельзя разрешать женщинам править мужчинами.
Сейчас я понимаю, что был эгоистичен и невнимателен к своей жене. Но, в то же время, я и сейчас не оправдываю её мелочное недовольство мной. Но главная причина распада нашего брака была не в этом. У нас не было детей. Я так и не знаю, по какой причине. И я упрекаю себя в одном, что пустил на самотёк эту проблему в первые годы нашей семейной жизни, думая, что она разрешится сама собой со временем. Мне было некогда, жене было неохота провести тщательные медицинские исследования и лечение, а потом постепенно они стали и не нужны. Я упустил момент, проглядел главное, занимаясь второстепенными делами. Дети – цемент, который мог скрепить фундамент нашей семьи. Конечно, если бы всё разрешилось положительно.
Но что рассуждать о том, чего не случилось. Наша семья с каждым годом катилась в пропасть. А тут годы репрессий, арест друга, всё в моём сознании начало рушиться, наступила какая-то апатия, депрессия. Моя жена полностью разочаровалась во мне, и моё поведение начало её пугать. Я стал опасен для её благополучия. Она требовала развода, а я в неуравновешенном состоянии злой на всех подлых людей, к которым относил и её (хотя при чём тут она – просто типичная женщина большого города), отказывался уделять внимание этому вопросу, который меня в такое время совсем не волновал.
Но началась война. И наши семейные мучения кончились. Да, я последние годы мучил её, сам не понимая этого. А вы говорите, Елена Владимировна, «хороший человек». Я ушёл на фронт, и её последние слова были: «лучше бы ты не возвращался назад». Думаю, она не желала мне смерти, она просто не хотела меня больше видеть. И я ответил, что не вернусь. Приблизительно за год до окончания войны я получил от неё письмо, где она просила прощения за свои последние слова, а также, если я не против, подписать бумагу о согласии развода. Я подписал бумагу, и в свою очередь извинился за своё прошлое поведение и пожелал счастья.
Вот и вся моя семейная история, Елена Владимировна. Обыкновенная история. Но, знаете, я ощущал себя больше одиноким именно семейным человеком, потому что семья была только несколько лет, а потом осталось одно название. А сейчас я совсем не чувствую себя одиноким, потому что у меня есть Слава, Олег, - Анатолий Валерьевич улыбнулся и добавил, - и вы.
Он был прав, и я. Я только ощущала начало вхождения в их семью, а он уже принял меня полноправным членом.
Прошёл год. Год необыкновенно прекрасной моей жизни. Даже не могу описать всех чувств, которые наполняли меня все эти дни. Я менялась, и мне это нравилось. Та, суетливая, глупая девчонка, которая жила во мне до встречи с Анатолием Валерьевичем, постепенно таяла в чудесной атмосфере усадьбы, а и всё явнее проявлялась... Эту атмосферу создавало всё – и чистый красивый лес вокруг усадьбы, и добрые отношения людей, живущих в ней, конечно, с учётом и славного генерала Ивана Павловича, и мальчики, к которым я всё сильней привыкала, ощущая себя с ними и учителем и подружкой. А они всё сильней и сильней тянулись ко мне. После зимних праздников Анатолий Валерьевич разрешил мне поехать к маме и брату на неделю. И за неделю я уже стала скучать по Олегу и Славе. А когда я вернулась, они тоже очень обрадовались.
Но самым главным создателем этой чудесной атмосферы был Анатолий Валерьевич. Его доброе отношение ко мне, полезные советы и мысли, сказанные вроде бы случайно, наполняли мой разум знаниями и светом. И даже не добрые, умные слова, а само его присутствие оживляло эту атмосферу, наполняло её каким-то праздником, радостью, волшебством.
Жизнь в усадьбе была, с одной стороны, будничной, но, с другой, созидательной и гармоничной. А в выходные дни я приезжала в город и окуналась в его стремительную жизнь. Но я была словно в оболочке из атмосферы усадьбы, через которую проходили новости, огни, эмоции, но не суета, нетерпение города. Город не мог впитать в меня, как в своих жителей, свою стремительность, одержимость, желание всё охватить и везде успеть. Я была из другого мира, маленького чудесного мира усадьбы, и мир большого города был невозможно слабым перед ним. Он не мог овладеть мной, потому что в нём не было настоящих чудес.
Как-то я проводила свободный урок со Славой и Олегом по очереди. Я почитала им книгу об Африке, а потом ребята стали задавать мне вопросы. Слава задавал обычные вопросы - почему там всегда лето, почему негры чёрные, почему у нас нет слонов и львов и тому подобное. Олег задавал похожие вопросы, кроме одного.
- Тётя Лена, ты хотела бы поехать в Африку? – спросил неожиданно он.
Я сама предложила ребятам называть меня тётей. Обращение по имени-отчеству и на «вы», было уже сковывающим и не естественным. Я стала за год для детей постоянным спутником в их жизни - учёбе, игре, интересам.
- Не знаю, - я никогда не ставила себе такой вопрос. - А ты?
- Тоже не знаю. Там мне, наверное, не понравилось бы. Да, и дедушка не разрешит.
- Сейчас не разрешит, потому что ты ещё маленький, но ты подрастёшь, и тогда он разрешит.
Олег ничего не сказал. И о чём он думал в этот момент, я не могла разобрать. Вот так Олег меня, пусть редко, но озадачивал. Слава тоже мог задать случайно неординарный вопрос, но его думы были более открыты и предсказуемы. А мысли Олега проваливались для меня так глубоко, что я не знала, остались ли они вообще или просто исчезли.
Иногда у меня создавалось впечатление, что Олег более стеснителен, а Слава более раскрепощён. А иногда наоборот, что Олег ведёт себя более свободно, а Слава боится раскрыться, чтобы не показаться глупым или неумелым. Я научилась их уже немного различать, но всё-таки больше по мелким внешним нюансам, чем по внутреннему миру.
Анатолий Валерьевич ежедневно интересовался у меня после проведённого с детьми дня, что нового? А я толком ничего не могла объяснить, что для меня открылось новое. А он внимательно слушал, и из моих непонятных мыслей, своих наблюдений и подслушиваний за мной и детьми что-то складывал, выстраивал и открывал. Часто мне казалось, что мои сумбурные мысли его интересовали меньше, чем мои внутренние ощущения. Но как он мог так хорошо чувствовать и меня, и детей?
И я в один вечер решила попытаться узнать ответ.
- Анатолий Валерьевич, я давно заметила, что вы легко различаете детей. И не только по мелким деталям внешности и поведения, а по каким-то ещё признакам. Но мы все одинаково относимся к детям, пытаясь создать им очень похожие условия жизни. Стараемся даже смягчить мелкие несущественные расхождения, которые иногда возникают. Природа и мы сделали и продолжаем делать их одинаковыми. Но они всё равно разные. Для меня на капельку, а для вас.… Что в них отлично для вас?
- Чистый разум, – просто ответил он.
- Вы обещали объяснить мне, что такое чистый разум? Это что-то от Бога, как говорили раньше люди? – схватилась за эту тему я.
- Люди всегда считали, что талант, большие индивидуальные способности – это божий дар. Легко и просто, без напряжения ума. Но, если немного подумать, то очевидно, что всё в мире – и обыкновенное, и необыкновенное – это чудо, это Мировая гармония. Вопрос в том, что считать обыкновенным и необыкновенным чудом? Например, генетические свойства, которые влияют на интеллект, чувства и, следовательно, на способности человека – это обыкновенное или необыкновенное чудо? Для меня - обыкновенное чудо (но чисто условно, так как генетика только начинает поддаваться изучению). А чистый разум, который тоже влияет в определённой степени на способности человека – это для меня необыкновенное чудо (никто даже не пытался начать его изучать, одни фантазии и суеверия). Поэтому лучше говорить, что чистый разум – это от высших необыкновенных свойств Мировой гармонии. Пока необыкновенных свойств, но пройдёт время, и многие люди посчитают чистый разум уже обыкновенным чудом.
Прежде, чем рассуждать о чистом разуме, я немного расскажу тебе, Леночка, об общем разуме человека. Что самое ценное есть у людей – их разум. Пусть в будущем люди создадут высокоинтеллектуальные машины, способные молниеносно считать, быстро анализировать и выполнять самые сложные действия. Но это всего лишь математико-технический интеллект, невозможно много уступающий разуму человека. Пусть в будущем люди создадут искусственных живых органических существ, сильно похожих по устройству и функционированию на человека, но они будут уступать при полноценной комплексной оценке разуму нормального человека, рождённого, воспитанного и обученного в нормальных добрых человеческих условиях. Пусть в будущем люди создадут монстров-гибридов, сочетающих в себе интеллект и способности машины и мышление органического мозга. Они могут оказаться намного жизнеспособнее людей, могут даже уничтожить человечество, но по разуму, несущему настоящие перспективы для Мировой гармонии, они будут всё равно уступать человеческому разуму.
Искусственный разум в любой форме может иметь право на существование, как элемент, осуществляющий вспомогательные функции для людей, но не в коей мере, не ущемляющий полноценное развитие человеческого разума.
Но люди не понимают свою истинную ценность. Не замечают потенциал и силу своего разума. Однобоко его развивают или даже извращают. Люди не хотят лучше думать, чувствовать друг друга и Мировую гармонию, а без полноценного, гармоничного развития всех составляющих разума нельзя достичь больших высот. Людям проще жить, когда за них будут думать и работать машины, а связь с Мировой гармонией будут продолжать осуществлять догматичные проповедники, лживые пророки или идеологи, и в небольшой степени учёные. Зато на их долю останется самое интересное – играть, в угоду своему примитивному, порочному наследию, перетащенному из животного мира, но развившемуся и более утончённому. Ленивая развлекательно-потребительская жизнь людей несёт деградацию человечеству.
Извини, Леночка, что я так тёмно обрисовал перспективы людей. Я, конечно, сгустил краски. На самом деле, люди всегда будут развивать свой разум. У Мировой гармонии есть возможности помочь людям. Ведь помогла она в частном случае мне начать исследования, помогла найти мальчиков, помогла встретиться с тобой. Будем надеяться, что она поможет нам и дальше.
Я уже раньше тебе говорил, что собой представляет общий разум человека. Это сочетание инстинкта, интеллекта, обыкновенных чувств и необыкновенных чувств. Так вот необыкновенные чувства – это чувства, рождённые под воздействием чистого разума. Воспринимать полноценно чистый разум человек ещё не может. И неизвестно, когда сможет. Но чувствовать его воздействие уже способен. А раз способен чувствовать чистый разум, значит, и способен, в некоторой степени анализировать его. Только надо найти методы оценки, пусть даже косвенные.
Ты сильно поразилась внешнему сходству близнецов, когда увидела их впервые. Но это ещё не так удивительно. Ты не могла увидеть внутреннее сходство. А я видел. Когда мальчики были маленькие, я с одним не особо известным, но талантливым учёным, изучающим работу мозга, исследовал их. У детей была идентичная работа мозга. Скорость биоэлектрических процессов, задействованные области, короче, все показатели работы мозга были сильно схожи. И у детей были идентичные показатели всех органов чувств. Они совершенно одинаково воспринимали мир. Вот это было по-настоящему поразительно.
Люди очень похожи, но каждый ощущает окружающий мир по-своему. Многие очень близко, стандартно, а некоторые очень индивидуально. Только при таких условиях и могут эволюционировать относительно развитые организмы. Стандартное большинство предназначено сохранять накопленное, не потерять из-за негативных крайностей, но при благоприятных условиях способное приобретать что-то новое от положительных крайностей, пусть не стремительными, а больше консервативными темпами.
Но эти мальчики не имели по сравнению друг с другом никаких отличий, словно примитивные организмы. В принципе такое сходство не нужно Мировой гармонии, но это было нужно мне. Это был один шанс из миллиона, и он выпал. А дальше мне просто нужно было работать и не упустить такой шанс.
Я очень нежно, бережно, чтобы ничего не испортить, стал работать над развитием Олега и Славы. Каждый свой шаг я тщательно продумывал. Дети подрастали, и их все показатели продолжали оставаться очень близкими. Но вдруг я что-то почувствовал. Что-то мимолётное, совершенно неявное. Всё вроде осталось таким, как всегда, но я понял, что случайно нашёл конец ниточки и потянул её. И мальчики стали расходиться. По капельке, но расходиться. Я затронул своим воздействием в одном из них чистый разум, точнее его оголённый тонкий нерв, вышедший на поверхность в глубоких чувствах. В другом мальчике этот нерв не был оголён, и воздействие не оказало никакого результата.
Леночка, в людях есть чистый разум, в мальчиках, в тебе, во мне. Мы связаны с Мировой гармонией не только материальной физической оболочкой, логично обречённой на гибель (и не надо этому противиться), а бессмертным чистым разумом. И его можно выявить и нужно развивать, в этом смысл жизни.
Знаешь, как интересно работать с тем, что поистине бессмертно. Я подключил все свои способности, но их не хватало, и мне приходилось по ходу работы их развивать. Удивительно, я обнаружил чистый разум в детях, его необыкновенные возможности для развития общего разума, и одновременно начал ощущать силу и мощь чистого разума в себе. У меня стало всё получаться. В меня, условно сказать, стали вливаться высокие интеллектуальные способности и глубокие чувства благодаря чистому разуму из чудесного накопителя Мировой гармонии. Мои коллеги, которые помогали мне контролировать и изучать физическое и интеллектуальное развитие детей, удивлялись моим приобретённым за короткий срок знаниям и моей работоспособности. Но я не концентрировался на себе. Мой чистый разум должен не изучаться, а просто работать для возможности изучения чистого разума у детей. Я нашёл оголённые нервы и у другого мальчика, но у первого их было больше. У первого был больше потенциал чистого разума, и он развивал свой общий разум глубже, тоньше и эффективнее.
Леночка, скажи, кто из мальчиков первый?
- Олег.
- У тебя, как я и думал, тоже высокий потенциал чистого разума и ты начинаешь его развивать. Ты совершенно права. Конечно, разница у ребят не очень большая в развитии и не для всех заметна, но я вижу, и ты видишь. Самое главное, что чистый разум способствует развитию всех остальных составляющих общего разума. Тебе нравятся Олег и Слава?
- Да. Умные, добрые.
- Их сделал такими чистый разум.
- Нет, их сделали такими вы.
- Соглашусь, их сделал такими чистый разум, генетические особенности, моё и твоё внимание.
- Но я не понимаю, как можно воздействовать на чистый разум? Как можно почувствовать его оголённый нерв, если он материально не существует.
- Это долго объяснять, - Анатолий Валерьевич посмотрел в мои очень заинтересованные глаза и продолжил. – Но хорошо я постараюсь как-то упростить. Надеюсь, ты поймешь суть, а всё остальное не столь важно.
Всё довольно просто, но одновременно и сложно. Действительно, прямых методов нет, значит, существует реальная опасность, что исследования могут быть приблизительны и неточны. Так оно и есть, если работать поверхностно и не системно. Но я так не работаю. Я начал с нуля, никаких научных разработок ещё в данной области не было. Я создал оптимальные условия работы, держа её под непрестанным личным контролем. Я использую весь передовой научный потенциал людей и иногда привлекаю к работе лучших специалистов. Я развиваю в себе знания в разных областях науки. Я никогда ни на секунду не усомнился в правильности направления своих исследований.
Ну, а что касается технической стороны? То я воздействовал на интеллект, чувства детей. А так, как все составляющие общего разума взаимодействуют, то эти воздействия в некоторой степени затронули и чистый разум. Главное заключается в методике воздействий. Сначала я использовал лёгкие воздействия, особенно в первые годы, чтобы ничего искусственно не нарушить в естественном развитии разума детей. Потом более акцентированные. Эти методы я придумывал сам по ходу исследований. Воздействия несли в себе положительные и негативные стороны, были иногда комплексными, иногда одиночными, иногда ожидаемыми, иногда резкими. Я не буду тебе их все описывать, скажу только, что они были продуманы и системны.
А как я почувствовал, что коснулся оголённого нерва чистого разума у Олега? Очень просто. Олег раскрыл в своём разуме то, чего у него не было от материальной природы.
Анатолий Валерьевич посмотрел внимательно в мои глаза, пытаясь уловить в них реакцию на эти последние слова. Но я почти не среагировала на эти слова.
- Помнишь, Леночка, ты приводила раньше при споре о методике работы с ребятами пример о человеке, в которого ударила молния, и он раскрыл в себе удивительные способности?
- Да.
- Так вот Олег раскрыл в себе в пять лет способности, которых у него не было и, самое главное, не было никаких логических предпосылок для их появления. Конечно, это новое в нём было почти не заметно, но не для меня. Я чувствовал, понимал детей почти, как себя, мы за эти годы стали органическим целым. А у Славы они не раскрылись, как и должно было быть по логике. Это был настоящий первый результат, конец ниточки. А потом её нужно было просто аккуратно тянуть, используя наработанные и новые методики. И пошли другие более существенные результаты, моя методика начала работать. И я уверен, она способна будет работать и с другими детьми. Нам с тобой надо ещё немного времени, Леночка, чтобы довести её до ума.
Только у одного человека из миллионов людей при случайных резких неординарных воздействиях могут возникнуть яркие новые способности, как в твоём примере с молнией. Но причины их возникновения невозможно выяснить. Может, это следствие обыкновенных, а может необыкновенных свойств Мировой гармонии. Я помню одного студенческого товарища. Он страшно не любил писать. За свои сочинения он получал от педагогов только низкие оценки. Он даже не писал письма своей матери, говоря, что ничего, потерпит, скоро наступят каникулы, и он поедет домой. В целом он был добрым, неглупым человеком, а в чём-то даже оригинальным. А через десятки лет он начал писать книги. Я читал - не замечательные, но и не плохие книги. Я с удивлением спросил его при встрече, как такое могло случиться, что он, раньше не то, что написать, сказать грамотно неспособный, стал писать книги. Он ответил философски, что виной всему его жизнь, с её случайными и неслучайными передрягами, непредсказуемостью и трудом.
Хочу заметить, Леночка, что какие бы волнения, удары в жизни человека не случались, не может бездарь неожиданно стать настоящим учёным, поэтом или мастером. И за этими неожиданными сенсациями об необыкновенных способностях человека скрывается на самом деле больше шумиха, чем правда. Выгодны эти сенсации разным шарлатанам и лжеучёным. Их вымыслы о необыкновенных свойствах людей, природы, инопланетном, космическом влиянии и тому подобном сложно опровергнуть. И они смеются нагло в лицо, тем, кто хочет их угомонить, утверждая, что у вас нет доказательств нашего обмана. А когда доказательства всё-таки находятся, они продолжают смеяться, утверждая, что не нужны людям ваши сложные научные доказательства, людям нужны простые надуманные сенсации.
Извини, Леночка, я немного отвлёкся, – сказал Главный, отряхнув свои мысли от дум, что нужно и не нужно людям. - Так, что же тебя ещё интересует?
- А в чём выражены эти способности у Олега, и как вы их почувствовали?
Анатолий Валерьевич улыбнулся с доброй хитринкой и сказал. – А позволь, Леночка мне не отвечать на эти вопросы. Мне хотелось, чтобы ты сама раскрыла, в чём проявляется чистый разум у Олега, и, конечно, у Славы. Это важно, в первую очередь, для самой тебя. Скажу только, что чистый разум – это не просто необычная информация или свойства, переданные человеку вроде ниоткуда. Это способность находить, анализировать и создавать информацию, улавливать и развивать чувства именно в материальном мире, но особенно, уникально, под влиянием нематериальных закономерностей Мировой гармонии.
Я чувствовала, что влияние нематериальных закономерностей Мировой гармонии проявляется именно в Анатолии Валерьевиче. И последнее предложение подходит больше к нему, чем к Олегу или Славе. Но, наверное, что-то есть и у мальчиков, только надо быть к ним очень внимательной.
Анатолий Валерьевич продолжил. – Конечно, у меня есть преимущество перед тобой. Я всегда с детьми, а ты только год и несколько месяцев. У меня есть приборы, тесты и другие прикладные средства, помогающие точнее анализировать разум детей. Но это сейчас. Пройдёт время, и ты почувствуешь детей не хуже, а может, и лучше меня. И тебе не нужны будут для этого никакие прикладные средства, потому что ты хотела почувствовать их чистый разум только для себя, для своего чистого разума, для своей жизни, а не для науки и жизни других людей. А дети, наверное, со своей стороны, хотят почувствовать твой чистый разум.
Анатолий Валерьевич всегда говорил немного непонятно, любил отвлечения. Свои мысли он излагал сложно, часто используя длинные фразы. Я даже в некоторых случаях спрашивала его про себя, почему эту фразу не сказать короче и без повтора. Но проходило время, иногда часы, а иногда годы, и я доходила до его слов. Я доходила до глубины его слов. На этой глубине жили очень ценные и для меня, и, может, для других его собеседников, светлые пророческие мысли. Он говорил так, словно нанизывал на ниточку бисеринки. Часто одинаковые, но и всегда новые. В результате рождались прекрасные бусы, украшающие жизнь.
Я решила больше не спрашивать ничего про Олега и Славу. Главный прав, я должна сама научиться понимать и чувствовать их. И перевела тему немного в сторону.
- Вот, вы говорите, что Мировая гармония помогает людям?
- Это - несомненно.
- Это - несомненно, применительно для вас, может, чуточку для меня. А в чём это выражается для обычного человека?
- Каждый человек сам должен понять, как и чем Мировая гармония помогает ему. Главное, человек никогда не должен считать, что он обделён этой помощью или облагодетельствован. Это - просто глупость. Тогда лучше думать, что этой помощи вообще нет. Мировая гармония не избирает для подвигов или открытий героев и гениев. Героями и гениями становятся благодаря множественным факторам, на приблизительно двадцать процентов случайным, а на восемьдесят, созданными обстоятельствами материальной окружающей среды. Не могла, допустим, ты, Леночка, стать кинозвездой. Ты способная, но ты даже не мечтала о такой карьере в детстве. А если бы и мечтала, то шансов всё равно почти не было. Где-то один из тысячи. Но ты стала учителем, профессия ничем не хуже, а может и лучше, чтобы развить себя и ощутить помощь Мировой гармонии.
Я не приняла такой расплывчатый ответ. Анатолий Валерьевич меня понял и продолжил.
- Истинная помощь Мировой гармонии для каждого человека идёт только через его разум, а не через удачу в жизни, как желалось бы многим людям. Удачные моменты могут быть следствием этой помощи, но, как правило, очень редко. Полученные благодаря везению и борьбе деньги и власть можно ставить в заслугу только низшим свойствам Мировой гармонии, а развившиеся высокие способности творить и созидать - высшим.
Знания, чувства идут к людям сквозь время. Только интеллект, обыкновенные чувства поступательно развиваются у людей от прошлого к настоящему по ходу эволюции их физических способностей. А высокая разумность и необыкновенные чувства - от будущего к настоящему по ходу эволюции чистого разума.
Я снова ничего не поняла с первого раза. Как можно идти от будущего к настоящему? Я искала опору в себе для мыслей Анатолия Валерьевича, но не находила. И тут я подумала, нет, почувствовала, как Главному сложно, когда мысли не могут найти подходящие слова (слов просто не хватает, а если в обычное слово вкладывать немного отличный смысл, то он растворяется в общепринятом смысле), а если и находят, то проваливаются в бездонную пустоту чужого непонимания. Я не могла делать вид, что понимаю, хотя, может, в маленькой степени и делала. Я не могла обманывать, но могла чуть лукавить. А Анатолий Валерьевич видел меня насквозь. И моё непонимание, и лукавство, которое не одобрял, но принимал из-за доброты намерения, и желание научиться понимать. Видел и спокойно уделял мне внимание.
- Но не могут быть эволюционными процессы, идущие из будущего в прошлое. И вообще, не может будущее влиять на прошлое, – сказала упрямо я, словно была настоящей материалисткой.
Анатолий Валерьевич улыбнулся. – И для разума?
- И даже для чистого разума. Если его уровень высок, зачем ему пытаться втиснуться в разум примитивного организма. В этом нет перспективы, – я пыталась рассуждать, как Анатолий Валерьевич.
- Чтобы постепенно развить его. Зачем учитель учит несмышленых детей? Чтобы они со временем стали умней учителя. Так? Проводи аналогии, Мировая гармония во многом повторяет главные принципы устройства во всех своих составляющих. Это раз. Во-вторых, чистый разум, каким бы он чистым не был, предназначен, в первую очередь, влиять на другие составляющие общего разума. В количественных показателях у одних организмов, возможно, чистый разум доминантен и, следовательно, уровень влияния на общий разум очень высок, у других примитивных – совсем маленький, соответствующий данному низкому уровню. Дело не в этом. Разум имеет некоторые особенности даже у организмов на ранней стадии развития. Значит, они могут эволюционировать, и в далёкой перспективе можно получить уникальный разум. Я много раз говорил, что пределов совершенствования у Мировой гармонии нет, как впрочем, и у человечества.
- Но чистый разум, мне кажется, эволюционирует тоже от прошлого к настоящему. Творческое наследие, история, учителя обучают новое поколение не только знаниям, но и нравственности.
- Согласен. Глубокие обыкновенные чувства, в некоторой степени, развиваются открытиями, шедеврами чистого разума людей прошлого. Точнее, достигают определённого уровня в массе. Но настоящее развитие высокой разумности и необыкновенных чувств, повторюсь, идёт из будущего.
Я снова не согласилась. И снова Анатолий Валерьевич стал мне разъяснять свою мысль. Терпеливо и настойчиво.
- Интеллект и обыкновенные чувства тоже могут развиваться будущим. Допустим, произошёл контакт людей с неземной высокоразвитой цивилизацией. И за десяток лет эти пришельцы научили людей тому, к чему они пришли бы самостоятельно за тысячи лет. Но этого контакта нет, не должно быть и долго ещё не будет. Человечеству надо сильно повзрослеть до прямых контактов с другими формами разумной жизни.
- А я верю в контакт. Скоро люди полетят в космос (я читала журнал) и откроют много тайн.
- Леночка, ты веришь в чудеса. Это хорошо. Но верить надо с умом. Тогда есть надежда, что чудеса сбудутся. Да, в космос, ближайший космос, скоро люди полетят, но никаких внеземных чудес не откроют. Люди считают, что найдут будущее в космосе, в других фантастических мирах, а надо просто раскрывать свой разум. В нём есть всё, и будущее человечества, и другие миры, как золотые крупицы в большом куске породы. Только надо научиться их находить и использовать. А это очень тяжело, поэтому многие ищут ответы вне своего разума и даже вне науки, а в чужих вымыслах и пророчествах. Так легче, не так сильно и глубоко нужно раскидывать мозгами и чувствами.
Людей с будущим связывает пока только чистый разум. Он вне времени, вне пространства. Человечество не способно было бы выйти на нынешний уровень, если развивалось только через грубые животные чувства и примитивный интеллект. Только сочетание развития от будущего к настоящему и от прошлого к настоящему может вывести людей на высокий уровень. В этом и заключается помощь Мировой гармонии людям. Я хочу активировать у людей возможность идти от будущего к настоящему. Я хочу научиться раскрывать у детей потенциал их чистого разума, только в нём можно найти будущее.
- Анатолий Валерьевич, вы хотите сказать, что чистый разум несёт знания из будущей жизни человека? Извините, но я хочу всё понять детальнее.
Анатолий Валерьевич задумался. Он не мог говорить о том, чего не знал наверняка, а я просила его уточнить. Он представлял, но не знал деталей. Он хотел найти ту грань, за которой его твёрдая уверенность переходила в скользкое предположение.
- Конечно, я могу сказать с высокой долей уверенности, что после смерти одного человека чистый разум способен в определённых случаях раскрываться в другом человеке. И совсем неважно, где, когда и кем он родится. Время, место рождения, физические данные человека неважны. Важен только диапазон. Диапазон включает в себя время, допустим, применительно к людям – три тысячи лет, пространство, допустим, применительно тоже к людям – планета Земля, и другие особенности. Главное, что в этом диапазоне люди в целом близки по уровню потенциала чистого разума, а значит, существует возможность его раскрытия. Степень перехода и раскрытия для каждого чистого разума очень индивидуальна. Проводи аналогии с обычными способностями людей. Большинство в среднем похожи и способны раскрыться одинаково, с незначительными отклонениями, другие пониже и почти неспособны раскрыться, другие повыше и способны раскрыться сильнее.
А если чистый разум раскрылся полностью, то он, действительно, несёт высокие знания и чувства. Из будущего, где потенциал чистого разума у людей в среднем уже повыше. Параллельно развитию людей эти знания и чувства будут расти.
Но хочу всё-таки оговориться. Я рассуждаю с высокой уверенностью, но как человек, а людям свойственно ошибаться. Да, безусловно, Мировая гармония доступна для понимания основных своих свойств уже сейчас. Но не детально. Мировая гармония очень многогранна и сложна. Человечество для неё просто песчинка. Возможно, что надо на этот вопрос смотреть намного шире и глубже.
Анатолий Валерьевич сделал паузу, а потом улыбнулся и сказал. – Но в принципе я прав, всё-таки она вертится.
- Я немного поняла вас. Ваше «будущее» больше связано с более высоким уровнем чистого разума, а не прошлым или будущим человечества.
- Да, но время тоже в определённой мере связано с моим «будущим». В прошлом были в истории людей великие гении и святые. В далёком будущем будет больше людей ещё гениальней и святее (по прямому сравнению), если конечно человечество не остановится в развитии разума. Всё движется вперёд, только надо выбрать правильный путь, и настанет светлое время, когда много людей будет соответствовать прошлым великим гениям и святым.
- Анатолий Валерьевич, вы верите, что будете жить в светлом будущем?
- Не я, другой человек, но с моим чистым разумом, развитым и другими людьми.
- Но насколько его можно считать вами?
- Совсем немного. – Анатолий Валерьевич очень добро посмотрел на меня и продолжил. - Я понял, куда ты клонишь, Леночка. Ты думаешь, что чистый разум - ничтожный сохранённый след, в котором почти ничего не останется от конкретного человека? Да, если человек не раскрыл свой чистый разум, след останется ничтожным. А если раскрыл?
Анатолий Валерьевич встал и немного возбуждённый стал медленно ходить по кабинету.
- Я выскажу тебе одну мысль, которую считаю истинной. Я пришёл к ней сам, и мне казалось, что каждый человек должен прийти к ней тоже сам. Но, смотря в твои глаза, я понял, что ты должна её услышать. И другие люди, подобные тебе и стремящиеся к ней. И выбор за тобой, верить моим словам или нет.
Небольшое вступление. Я вроде жил, как все, был в меру честен и добр по отношению к другим людям. Я допускал ошибки, но они всё-таки никогда не опускались до уровня подлости, жадности, жестокости и тому подобного. Я никогда глубоко не задумывался о будущей жизни, но и не проваливался в низкие материальные желания настоящей жизни. Я родился и жил интеллектуалом-философом с сердцем, способным в некоторой степени любить и дарить. Но постепенно я стал ощущать что-то в себе особенное, отличное от многих людей. Теперь я знаю, что у меня был относительно высокий потенциал чистого разума. И я за все прожитые годы сумел его немного раскрыть.
- Ничего себе, немного, - искусственно грубовато вставила я про себя.
- И произошло удивительное чудо, чистый разум, который я развил в себе, стал моим. Он был сначала чужим и принадлежал другим людям, которые развивали его в прошлых или будущих жизнях. Но, раскрывшись до определённого уровня в моей материальной жизни, он стал уже и моим. И их, он стал общим. Я раскрыл его и оставил в нём уже свой след. После моей смерти он может раскрыться и ещё сильней развиться в жизни другого человека. Получается странная вещь, чистый разум, развиваясь, оживает. Я оживаю в нём, но вместе со мной оживают и другие люди, которые сумели вложить в него свою лепту.
Как интересно устроена Мировая гармония. Что станет с моим чистым разумом в далёкой перспективе, как я смогу воспринимать им мир? Неизвестно. Но так притягательно.
А теперь скажи, Леночка. Допустим, после жизни доброго человека, творящего, созидающего для блага других людей и потомков, останется ничтожный, но светлый след, в виде чистого разума. Какие его далёкие перспективы, судить невозможно? А после жизни порочного человека, который только разрушал, угнетал и забирал у людей, не останется, можно предположить, никакого следа. Может, след в истории, такой же изменчивой и несовершенной, как ещё и сами люди. Итак, один жил больше в созидании, а другой в суете и праздности. Какую жизнь выбрала бы ты?
- Наверное, первую, – сказала неуверенно я, хотя в сердце у меня была полная уверенность.
- Конечно, первую. Ты, Леночка, поверь мне, не только правильно выбираешь, но и воплотишь свой выбор в жизнь. Многие люди выберут первую, но осуществят свой выбор полноценно некоторые. Те, у кого есть потенциал чистого разума. Кроме желания должны быть силы и возможности. В большинстве люди живут, сочетая порочные стремления со светлыми мыслями и надеждами, в результате оставляя за собой тусклый тлеющий огонёк, почти не имеющий шанса разгореться до звезды.
- Значит, у большинства людей жизнь пройдёт бесследно? Но это несправедливо.
- У Мировой гармонии по большому счёту всё справедливо. Живых организмов рождается в мироздании бесконечно много. Но на ранней стадии развития большинство из них имеет вспомогательную функцию. Их чистый разум, а он есть и у них, не способен достигнуть больших высот. Некоторые из них преодолевают препятствия, но останавливаются на других, отдельные перескакивают более высокие, но здесь их ждёт конец пути и только единицы прыгают дальше. Человечество запрыгнуло довольно высоко, но для многих людей здесь - предел. Кто хочет и имеет шанс прыгнуть выше – прыгает. Кто доволен эти уровнем – отдыхает. Только те организмы, которые больше других стремились вверх, заслуживают быть наверху. Снова проводи аналогии с настоящей материальной жизнью. Конечно, вершины противоположные, но принцип достижения одинаков.
- Значит, и ваш чистый разум тоже может зависнуть перед каким-то новым препятствием?
- Вполне возможно. Но попытки всегда будут, и может удача улыбнётся, и мой разум будет продолжать развиваться. Скажу больше, если он уже имеет что-то особенное и перспективное, то обязательно раскроется в новых жизнях.
- Получается, чистый разум развивается самыми чистыми глубокими особенными чувствами, когда человек творит добро. Чистый разум с одной стороны индивидуален, бессмертен, но с другой стороны раскрывается и совершенствуется с помощью жизней многих людей. Получается, материальные жизни людей – это оболочка, во многом тоже индивидуальная, предназначенная, в первую очередь для развития чистого разума. Оболочки сменяют друг друга, часто безрезультатно, реже прогрессивно, и чистый разум остаётся таким же или развивается. Получается, истинная жизнь человека – это гармония между жизнью чистого разума и жизнью материальной оболочки, – произнесла я, как бы подведя итог мыслям Анатолия Валерьевича и одновременно уточняя у него, правильно ли всё я поняла. Я сама не ожидала от себя такой лаконичной тирады.
Анатолий Валерьевич немного удивлённо смотрел на меня. - Леночка, ты очень интересная девушка. Я часто пытаюсь упростить свои мысли, чтобы тебе было легче меня понять, потому что вижу твоё непонимание, но наступает момент, и оказывается, ты всё понимаешь. Не идеально, но хорошо. Ты права, если человек раскрыл в себе чистый разум, он начинает понимать, что истинная исключительность, бессмертность его жизни связана только с чистым разумом. И он старается жить уже не только материальной оболочкой, а больше чистым разумом. Он начинает жить настоящей разумной жизнью.
И ещё, чистый разум развивается не рывками, а поступательно. Сложно его раскрыть, но ещё сложнее значительно развить за одну жизнь. Чаще он, как ты сказала, остаётся таким же, потому что жизнь прошла обыкновенно средне. Но в некоторых случаях, он может и деградировать, тоже несущественно, но может. Всегда можно взлететь, но и всегда можно упасть.
Анатолий Валерьевич посмотрел на часы. Время уже было позднее, а ему видимо, ещё надо было поработать. Я всё поняла и стала прощаться. Анатолий Валерьевич на прощание сказал.
- Леночка, не старайся воспринимать мои слова, как руководство по жизни. Хочешь, бери что-то на заметку, но живи так, как подсказывает тебе твой разум. Он и есть твоё главное руководство. Понять людей, которые говорят, что знают Истину, если нет к этому предпосылок, невозможно и ненужно. Во-первых, они могут ошибаться, и, как правило, ошибаются. Во-вторых, их Истина, выраженная словами, не всегда доступна для понимания другому разуму. Должно быть созвучие разумов.
Чем дальше бежало время жизни в тёплом мире усадьбы, тем сильней я привыкала к нему, а он ко мне. Я стала неотделима от людей и волшебной атмосферы этого мира. Прошло полтора года. После Нового года поздним вечером неожиданно Анатолий Валерьевич предложил мне поехать в отпуск. Точнее, отправил в отпуск.
- Леночка, ты не разу не брала полноценного отпуска. Ездила только пару раз на неделю домой. Я взял тебе путёвку в Дом отдыха на двадцать дней, и ещё пять дней можешь побыть дома.
- Спасибо Анатолий Валерьевич, но я не устала. И мне не хочется ехать в Дом отдыха на двадцать дней.
Анатолий Валерьевич твёрдо посмотрел на меня. – Тебе надо отдохнуть, отвлечься от работы, пообщаться с другими людьми в спокойной расслабленной обстановке.
Я удивлённо посмотрела на него. Почему он решил, что мне надо отдохнуть? Что-то во мне не так? Я себя прекрасно чувствую, и мне достаточно одного выходного городского дня, чтобы развеяться. Домой на неделю я согласна поехать, хочется повидаться с мамой и братом, но в Дом отдыха и на двадцать дней?
Анатолий Валерьевич пододвинул путёвку ко мне. – Там очень красиво и хороший сервис. Завтра рано утром дядя Ваня отвезёт тебя на квартиру, а потом на вокзал.
Я посмотрела на путёвку, а потом на Анатолия Валерьевича. Я не понимала его, а он меня понимал. Зачем он выпроваживает меня в этот Дом отдыха, если я не хочу? Почему не посоветовался со мной заранее? Он знал, что я буду чувствовать сейчас, но преднамеренно всё так устроил. Я молча взяла путёвку и пошла к двери.
- Я сам скажу завтра ребятам, что ты поехала в гости к маме и брату. Про Дом отдыха умолчу. Это лишнее. И ты, когда приедешь назад, тоже ничего не говори, – и напоследок Главный добавил. - Хорошего отдыха, будем ждать твоего возвращения, но не раньше, чем через двадцать пять дней.
- Спасибо, - безжизненно ответила я на такое пожелание-приказ.
Я зашла в свою комнату, села на кровать и стала размышлять. Главный хочет, чтобы дети и я подольше побыли в разлуке, и сильно соскучились. Это бесспорно. Также видимо хочет, чтобы я подольше пожила в обычном мире людей, а то я начинаю отвыкать от него. Но почему всё так неожиданно? Даже попрощаться нет времени с детьми. И сделать ничего нельзя, надо ехать.
Я вернулась через двадцать три дня. Дом отдыха действительно был замечательным, для меня даже шикарным. Живописные горы, внимательное обслуживание. Катание на лыжах, конкурсы, экскурсии. Мне всё очень понравилось. Отдыхающие были добрыми, весёлыми людьми и полноценно наслаждались беззаботностью, красотой и вниманием. Но я всё равно скучала, особенно последние дни, по своему любимому миру. Поэтому в отличие от других отдыхающих уезжала с радостью. В родной деревне я пробыла всего три дня, сославшись на работу. Но мама чувствовала мою тягу в другой мир. Я всеми силами пыталась дать понять ей, что мир моей любимой мамы и брата для меня остался таким же дорогим. Но я жила уже и другим миром, в котором происходили для меня более важные события, в котором я чувствовала себя более необходимой. Перед отъездом я пообещала маме, что летом приеду на более долгий срок.
Меня все встретили с большой радостью. И неэмоциональный дядя Ваня, с живостью рассказывавший пока мы ехали в усадьбу о произошедших без меня событиях. И Тамара Николаевна, весело и с большим любопытством расспрашивавшая меня о Доме отдыха за относительно праздничным по случаю моего возвращения обедом. И Анатолий Валерьевич, который внимательно наблюдал за мной, ища во мне перемены. Но сквозь его внимательный взгляд я чувствовала в его глазах теплоту и счастье видеть меня снова.
Но настоящую радость выплеснули дети. Они любили меня самой чистой и открытой любовью. В комнату к детям я заходила вместе с Анатолием Валерьевичем. Но он, пробыв там несколько секунд и отметив первую реакцию ребят, сразу уходил в свой кабинет.
А реакция детей сначала для меня была немного странной. Первое, что было в глазах у Славы, а потом и у Олега, удивление, моментально переросшее в восторг, а потом плавно в радость. Но всё быстро разъяснилось после разговора с мальчиками.
Они задавали одни и те же вопросы. - Почему тебя так долго не было? Ты хотела навсегда уехать от нас?
- Я не хотела уезжать навсегда, я просто поехала к маме и брату погостить, они тоже скучали. А почему ты так решил? – спрашивала я каждого в свою очередь.
- Дедушка сказал, что ты, наверное, больше не вернёшься. И он будет искать нового учителя.
- Как же я могу тебя так оставить, даже не попрощавшись?
- А я знал, что ты вернёшься, и говорил дедушке, что никого искать не надо. А ты больше не уедешь?
- Нет. Я буду с тобой, – обещала я и целовала ребят.
Вот в чём главная подоплёка, эксперименты продолжаются. Я была раздосадована на Анатолия Валерьевича, но, не злилась. Да, того гнева, как в начале работы из-за случая со змеёй, не было. Я смирилась с исследованиями, научилась терпеть и верила, что скоро всё кончится. Сейчас главное, что я вернулась, и всё станет, как прежде, а может и лучше. Разлука только усилила мою любовь к детям, а их ко мне.
Я ничего не сказала Главному о его нечестных методах работы с детьми и со мной. Он тоже ничего не сказал. Всё было понятно и так. Ему нужны чистые наши чувства, которые тонко реагируют на неприятности или радости, которые он иногда искусственно создаёт. Создаёт, чтобы естественнее, быстрее и как можно глубже они раскрывались для него. Я чувствую, понимаю его игру. А как дети? Они взрослеют, и скоро тоже будут её чувствовать.
Я быстро забыла эти не очень приятные события. А Анатолий Валерьевич? Конечно, не забыл, у него была настоящая совесть. Но никогда он не вспоминал их, всё нужно было оставить в прошлом.
Наш мир усадьбы, не смотря на определённые моменты, вызывающие непонимание и досаду у меня по отношению к методам работы Главного, всё равно становился гармоничнее. У всех нас был свой индивидуальный разум и характер, но никто не хотел нарушить такую замечательную атмосферу мира усадьбы. Иногда Тамара Николаевна упрекала меня, что я часто помогаю ей. Но она знала, что я делаю это естественно от некоторой свободы и доброты, и легко принимала эту помощь. Иногда дядя Ваня ворчал на Тамару Николаевну, её ошибки по хозяйству приводили к небольшим неисправностям жизнеобеспечивающей системы. Но больше для вида, потому что он не любил сидеть без дела. Каждый знал свою роль и исполнял её с большим желанием, ответственностью и пониманием, что мы все нужны друг другу для выполнения важной работы (в высокой полезности исследований Анатолия Валерьевича никто не сомневался) и сохранения гармонии (всем было очень приятно чувствовать эту гармонию).
А когда я уезжала на воскресение в город или на неделю домой, то бывали случаи, сталкивалась с чем-то непонятным для меня. Диким, злобным, примитивным. Люди ожесточённо ругались между собой из-за мелочи. Кто-то кого-то толкнул в трамвае, кто-то влез в не свою очередь, а кто-то просто не понял другого. Словно дикие собаки грызлись люди между собой, выкрикивая ужасную брань. И чем сильнее унижали друг друга, тем больше испытывали удовольствие. Моя душа пугалась и сжималась, я старалась быстрее покинуть это место. Некоторые люди, но таких было мало, просили прекратить ругаться в общественном месте, но тогда злоба иногда обрушивалась и на них. Большинство же трусливо молчали и с порочным интересом ждали, чем же всё закончится.
Обычный мир людей меня иногда не только пугал, но и озадачивал. Я видела, как женщины жестоко толкались в магазине, чтобы купить дефицитную импортную кофточку. А потом они красовались перед другими этой кофточкой. Не особо симпатичные, но раскрашенные и в модной кофточке, они были на седьмом небе от счастья.
Люди жили кофточками, сапогами, мебелью, машинами, квартирами. Даже не своими внешними особенностями, характером, обаянием, воспитанием – поверхностной, но всё-таки живой сущностью, а на все сто процентов неживой искусственной мишурой. Люди жили материальным разумом, состоящим из инстинкта добытчика, борца и примитивными порочными чувствами тщеславия и корысти, подкреплённого хитреньким слабеньким умом. Они шли в театр ради приличия и засыпали под монотонные для них арии. Но потом хвастались посещением премьеры, рассказывали о ней, опираясь не на собственное мнение, а на прочитанные чужие комментарии. Они с удовольствием шли на концерты популярных артистов, слушая лёгкие мелодии, песенки или юмористические номера. Посмеяться несложным шуткам, пусть даже иногда и над собой, их ограниченному разуму нравилось больше всего.
Я спрашивала Анатолия Валерьевича, почему многие люди так странно неразумно живут, словно внутри их оболочки пустота?
А он с улыбкой отвечал, - Леночка, ты не права, они живут обыкновенно, а странно живёшь как раз ты. Не они, а больше ты выпадаешь из общей массы. Дело в том, что сообщества людей выбирают на каждом этапе развития определённую систему ценностей. И большинство людей именно к этим ценностям и стремится. В одних обществах превалируют религиозные стремления, в других - материальные, в третьих – национальные или государственные.
- Но почему ценность жизни заключается в хвастовстве перед другими приобретёнными вещами, рассказывании пошленьких анекдотов и сплетен, разнузданном пьяном веселье?
- Ты снова не права. Люди нашего советского общества очень разносторонние. У нас нет сильной религиозности и материальности, сжимающей стремления людей в более узкий единый поток, как в других странах. У нас превалируют общегосударственные стремления, а они намного слабее. С одной стороны, это делает нас сложноорганизованной, спонтанной массой, которая может превратиться или в стройные ряды, или в анархическую толпу. У нас поэт напишет замечательные стихи, а потом пустит пулю в голову. У нас учёный выдаст гениальную идею, но не сможет довести её до практических результатов. У нас мастер создаст шедевр и продаст за пару сотен. Но вместе с экстравагантными талантливыми высоко духовными людьми в нашей стране могут появляться и экстремальные убийцы, насильники, воры, жестокости и подлости которых нет предела.
Конечно, материальные ценности у большинства людей стоят на первом месте, в отличие от тебя. Люди рассуждают очень просто - счастье жизни заключается в материальном потреблении, дарящем обычные общепринятые удовольствия, и накоплении для своих родных, а в нравственность можно поиграть по обстоятельствам. Но не всё так плохо. У нас многие люди понимают любовь и добро, ценят настоящее искусство, творчество и, следовательно, довольно высоко ставят духовные ценности. Только за их внешним поведением не всегда это заметно.
Леночка, не будь строга к другим людям. Не у всех есть такой чистый разум и интеллектуальные, чувственные особенности, как у тебя. А у многих они скрыты под привычкой или маской, созданной суетами и заботами. Система ценностей нашего общества во многом порочна. Но есть люди, которые живут в ней, потому что вне системы жить невозможно, но не вживаются в неё и, следовательно, не укрепляют её. Эти люди выбирают светлые чистые ценности, принимают по обстоятельствам средние и отвергают низкие грязные. Своими стремлениями они пытаются улучшить систему. Конечно, у всех разная мера, исходя их внешних условий и потенциала чистого разума.
Анатолий Валерьевич не только так рассуждал, но и делом подтверждал свои слова. Я любила ходить в выходные дни в кино, театр или на концерты. И на симфонические, и эстрадные. А Анатолий Валерьевич, мне казалось, совсем не интересовался искусством. Как-то я его спросила.
- Анатолий Валерьевич, почему вы выезжаете из усадьбы в основном только по делам, и совсем не отдыхаете, посещая выставки, кино или театр.
- Иногда посещаю, - ответил он. – И музеи, и выставки. Я там встречаюсь с людьми, сочетая полезное с приятным. Но, конечно, всё реже и реже.
- Мы можем сходить вместе, – добродушно предложила я.
- Анатолий Валерьевич ласково ответил. – Спасибо за предложение. Но я хочу кое-что объяснить тебе, Леночка. Когда мне было двадцать-сорок лет, я старался не упускать ни одного случая соприкосновения с искусством талантливых людей. Я слышал голоса великих певцов и поэтов, музыку великих музыкантов, видел полотна великих художников. Мои чувства трепетали от восторга. В жизни мне посчастливилось лично встретиться с некоторыми замечательными мыслителями и писателями. А во время войны я прошагал пол Европы. И не просто прошагал в боях, но и находил немного времени для познания местных нравов и обычаев разных народов. Я обогащал свой ум и чувства новыми знаниями, ощущениями. Именно благодаря моим стремлениям к познанию жизни, её красоты, неповторимости, осмысленности и развился мой чистый разум.
Я потреблял человеческие духовные ценности, чтобы развить свои чувства и стать человеком, который сам сумеет что-то создать полезное для людей. Не скрою, я при этом испытывал наслаждение. Я был не чужд и простых материальных чувств. Я получал большое удовлетворение и от обыкновенной сексуальной мужской любви к женщине и от спортивных азартных состязаний и от простых мелких удовольствий. Мировая гармония придумала чувства наслаждения, удовлетворения у живых организмов специально, чтобы они развивались. И я согласно своему разуму гармонично сочетал духовные и материальные потребности.
Но постепенно у меня появилось желание меньше потреблять. И в духовном плане, и тем более в материальном. Я раскрыл свой чистый разум, развил обыкновенный, наступило время созидать. Леночка, невозможно сходить на все концерты, представления, выставки, ознакомиться со всеми значимыми творческими произведениями. Это бесконечный процесс. Нельзя объять необъятное. Это раз. И нельзя всегда получать наслаждение от потребления, как животное. Однотипное, притухшее, без яркой новизны удовлетворение, когда чувства притупились от их безмерности. Это два. Я понял, что уже способен получать наслаждение от созидания. От высокого творческого полёта своих мыслей и чувств, которые помогают мне воплощать свои светлые мечты в жизнь. Это более высокий, тонкий уровень наслаждения.
Леночка, мне надо больше времени уделять работе. Без отвлечения на второстепенные дела, чтобы реализовать задуманное. Я свою долю полезной духовно-материальной пищи уже получил. А ты только начинаешь жить полноценной духовной и материальной жизнью - книги, театры, музеи, выставки, путешествия, общение, развлечения. И я в меру своих возможностей буду тебе помогать. Я знаю, что не всегда можно достать билеты на премьеры или ограниченные выступления. Ты мне обязательно предварительно сообщи о таком выступлении, и я постараюсь решить вопрос с билетом.
- Но жизнь не стоит на месте, вы сами говорили. Искусство тоже развивается, особенно кино. Всегда можно обогатить себя чем-то новым.
Анатолий Валерьевич задумался и ответил. – Ты, наверное, в чём-то права. Может, мы и сходим с тобой как-нибудь в кино или театр.
И мы сходили. Всего два раза за всё время. Но это были незабываемые для меня походы в обычный мир людей вместе Анатолием Валерьевичем. В первый раз мы пошли на премьеру военного фильма. Было много важных людей в военной и гражданской одежде. В фойе играл оркестр, люди стояли небольшими группами или прохаживались парами. Все знакомые радостно приветствовали друг друга.
Анатолий Валерьевич, пока мы шли к свободному местечку в фойе, где могли подождать, когда попросят пройти в кинозал, тоже с некоторыми людьми уважительно здоровался и иногда перекидывался стандартными фразами. Я, находясь рядом с Главным, чувствовала внимание к нему и себе других людей. Разное внимание. Некоторые женщины с интересом смотрели на Анатолия Валерьевича и на меня, как его молодую спутницу. Если бы не Главный, они, конечно, меня даже не заметили в обычном, пусть и привлекательном платье. А сейчас пытались разглядеть во мне что-то необыкновенное, что позволило находиться рядом с таким мужчиной. Я легко читала их поверхностные умозаключения - без большого шика и вкуса, но молода, стройна, красива, и видимо, чуточку умна - всё понятно. Некоторые мужчины, уважительно здороваясь с Анатолием Валерьевичем и мной, не акцентировано, но внимательно разглядывали меня и думали приблизительно следующее - молодец Анатолий Валерьевич, раз рядом с ним такая симпатичная спутница. Всё происходящее было для меня, как женщины, интересным и приятным.
А Главный был вежлив и спокоен. Его совсем не волновали мысли других людей. Он их читал, конечно, не хуже меня, но пропускал мимо себя, как крупная решётка пылеватые частицы. Я удивлялась способности Анатолия Валерьевича быть выше мелочности, суетливости людей, но не отторгать себя от них. Низкие душой люди не любят нравственно достойных людей, судят о них по себе и принимают их нравственные принципы за высокомерие и лицемерие. И выносят свой вердикт - не хочешь быть таким, как мы, что же, живи один. Они хорошо понимают, что один в поле не воин. Высокая нравственность и одиночество часто идут в настоящее время по жизни рука об руку. Анатолий Валерьевич был вежлив, добр, но никогда не подыгрывал суждениям других людей, которые не одобрял. Иногда просто молчал, а чаще высказывал противоположное своё мнение. А люди, чувствуя и веря в его высокую нравственность, наоборот чаще подыгрывали ему. Конечно, больше словами, чем разумом. Люди признавали его нравственное превосходство и легко с этим мирились. Наверное, кто-то считал себя единомышленником и помощником, кто-то считал себя не в праве противостоять ему, кто-то - не в силах, а кто-то – в не высшей безнаказанности.
Постепенно вокруг нас в фойе образовался небольшой круг знакомых Анатолия Валерьевича. Обсуждали анонсы нового фильма. Людям было приятно, может, и немного почётно, стоять рядом и разговаривать с Главным. И я тоже не портила, а может, и чуточку украшала этот круг.
Во второй раз мы пошли в театр. Поведение, отношение Главного к знакомым и незнакомым людям было точно таким же. Благожелательность, внимательность, но без излишней расположенности, если не считать одной встречи. Во втором антракте к Анатолию Валерьевичу подошёл пожилой мужчина и радостно его поприветствовал. Анатолий Валерьевич отреагировал тоже намного эмоциональнее, чем ранее с другими знакомыми. Мужчины тепло пожали руки. Анатолий Валерьевич представил нас друг другу. Человек оказался, по словам Главного, выдающимся музыкантом. А я бы никогда и не подумала. Обычный человек, не старающийся тщательно следить за своей внешностью и имеющий, как мне показалось, вредную привычку. И я оказалась права. После радостных первых слов мужчина предложил пойти в буфет и отметить встречу портвейном. Анатолий Валерьевич согласился, только уточнил, что сто граммов будет достаточно. Из разговора мужчин и некоторых моих расспросов, когда мы возвращались в усадьбу, у меня сложилось представление о жизни этого человека.
Главный и музыкант познакомились ещё в военные годы. На фронт приехала небольшая группа музыкантов, и Анатолий Валерьевич помогал организовывать им концерты для воинских подразделений. Сольные партии на скрипке играл как раз этот человек. Анатолий Валерьевич любил и понимал музыку, и поэтому получал громадное удовольствие от его замечательной игры. После войны Главный стал специально ходить на концерты этого человека - ведущего скрипача в составе большого оркестра, и у них даже завязались в некоторой степени дружеские отношения. Многие люди, понимающие толк в музыке, считали музыканта очень талантливым и прочили ему большое будущее.
Но у Анатолия Валерьевича начались исследования, а у музыканта было много гастролей, и уже прошло восемь лет, как они не встречались. Поэтому сегодняшняя встреча была такой радостной. А теперь скрипач играет вечерами в небольшом ресторане. Лет шесть назад он разошёлся во мнении с руководителем оркестра, который думал больше не о качестве музыки, а финансовых результатах, и уволился. Пытался создать свой оркестр, но возникло много сложностей. Никто не хотел ему помочь делом, а больше мешали. Он плюнул на всё и устроился работать вечерами в ресторане, где относительно неплохо зарабатывает, но, конечно, не ощущает вдохновения, играя для публики, которая музыку считает служанкой развлечений. Вот так и живёт с музой в душе, но которая не нужна, по его словам, никому кроме самого него.
Антракт закончился, надо было возвращаться в зал. Анатолий Валерьевич пожелал счастья и сказал, что его музыка нужна. Пусть одному человеку из десяти, это не важно. Важно только, что нужна. Надо играть и не падать духом. Музыкант тоже пожелал нам счастья и пригласил в ресторан, где он сыграет специально для нас. Его глаза засветились огнём вдохновения. Мы попрощались и пошли в зал, а он остался за столиком со стаканом портвейна, мечтая сыграть так, чтобы у людей от его музыки проснулась и запела душа.
А сколько других людей, похожих на этого музыканта по тусклой внешности и яркой глубине? Я стала более внимательно относиться к человеку, с которым сталкивалась по жизни, научилась не делать скоропалительных выводов о нём по внешности и эмоциональному поведению. Я верила человеку, который даже производил на меня неприятное впечатление своими привычками, словами, что его внутренний мир замаскирован житейским приспособлением и привыканием, но ещё способен дарить любовь и добро. Я судила только по поступкам и делам.
Я часто по ходу жизни удивлялась субъективности мышления, обидчивости, доверчивости чужому мнению многих людей. Бывает, что хороший человек, который никогда не совершал подлых дел, а больше добрых, в пылу спора под воздействием алкоголя или больших эмоций произнесёт обидные, несправедливые слова. И почему-то эти слова глубоко западают в души обиженных людей. Хорошие дела забываются, плохие слова запоминаются. Это были просто плохие слова, а не подлые слова, которые превращаются в подлые дела, но по ним начинают негативно судить о человеке и передавать эти суждения другим людям. А те верят.
Невозможно человеку быть идеальным во всём. Любой может совершить ошибки. Нельзя прощать за продуманную подлость, но за спонтанные глупые эмоциональные проступки надо прощать. А чтобы понимать, где умысел, а где случайность, надо научиться судить о человеке по прошлым делам и внутреннему миру. Не искать или придумывать внешние доказательства, не вычислять намерения человека косвенными допросами и подковырками, а просто почувствовать его внутренний мир. Я всё сильнее и сильнее проникалась важностью работы Анатолия Валерьевича. Если люди научаться раскрывать потенциал всех составляющих разума человека с детского возраста, что обязательно поможет воспринимать внутренние мира друг друга – это значит повседневная жизнь людей без несправедливости и порочности. Без субъективных судов и, главное, незаслуженных, коверкающих душу, наказаний.
Особенно мне запомнился один приезд генерала (к тому времени я проработала в усадьбе уже два года). Иван Павлович сразу ушёл в кабинет к Анатолию Валерьевичу, и они долго там беседовали, минут сорок. Тамара Николаевна уже начала переживать, что кушанья остынут. А когда все сели за стол, я почувствовала, что генерал чем-то раздосадован, он был не такой жизнерадостный, как раньше. И плохое настроение было связано не с нами, не с Анатолием Валерьевичем, а с проблемами, как мне показалось, по службе.
Сначала были обычные слова, тосты, но как-то быстро генерал начал одну тему, словно продолжил разговор с Главным, начатый в кабинете, а все другие в этот вечер как-то особенно притихшие просто их слушали.
- Ты говоришь, Толя, что люди должны менять себя, раскрывать в себе новые свойства, чтобы приблизить светлое будущее. И делать надо уже сейчас. Но твои слова без конкретики. Скажи, что надо делать лично мне? Может, всем кричать, какой ты умный и добрый, или обвинить своих соратников в порочности, бросить свою службу и провозглашать любовь к ближнему и дальнему. Ты думаешь, это что-то изменит? Ничего, если не считать, что я просто останусь в дураках. Я боюсь, Толя, что и вся твоя затея ничего не даст, и ты тоже просто останешься в дураках.
Главный совсем не обиделся на резкие слова генерала, искренне улыбнулся другу и ответил. - Иван, тебе ничего менять существенно в жизни не надо. Ты - хороший человек, живи, как живёшь. Ты на своём месте. Но по жизни тебе придётся принимать решения и делать выбор, и я уверен, Иван, что ты сделаешь это правильно, как делал и раньше, полагаясь на свой разум. Ты способен заглянуть в себя, почувствовать свой полный не закрепощённый разум и принять верное решение. И, я уверен, ты не будешь никогда о чём-то сильно жалеть, и не будет тебя мучить совесть. Это и есть – раскрывать в себе новые свойства. Иметь такой разум, такую совесть на старости лет, и ни в чём себя сильно не винить, оценивая прожитую жизнь, дано не каждому. А тебе будет дано.
И ещё, не переживай за меня. Поверь, я тоже на своём месте. И чтобы не случилось, я не останусь в дураках в своих глазах, а в чужих глазах остаться в дураках в настоящее время по большому счёту даже комплимент.
- Толя, ты что - пророк? Твои глаза шире и дальше видят? - с некоторым возбуждением и иронией громко сказал генерал. – Посмотри на себя со стороны. Семьи нет, большее время жизни проводишь, как отшельник в лесной глуши, вдали от активной жизни общества. Всеми необходимыми условиями для жизни и работы ты обеспечен благодаря удачному стечению обстоятельств и моей помощи, но ведёшь себя как одурманенный проповедями и самовнушением монах.
Помнишь, как всё начиналось лет восемь назад? Ты пришёл ко мне и попросил помочь открыть проект. Я спросил, что за проект, ожидая что-то значимое и важное для отчизны, зная о твоих способностях. Но постепенно, по мере раскрытия его сути, начиная от поиска близнецов, их изоляции и так далее, я начинал теряться. Я не ожидал от тебя такого. Как в твою умную голову смогла прийти такая сумасбродная идея? Помнишь, я спросил, ты головой не ударился? Но ты попросил меня поверить в тебя и поддержать у руководства. Как мне сильно хотелось тебя послать, ради тебя же, но я видел по твоим глазам, что это будет конец нашей дружбы, ты мне не простишь. Так?
Анатолий Валерьевич кивнул головой.
- И я не смог тебе отказать, как часто было и раньше. А надо было отказать, - в сердцах добавил генерал. - Мы пришли к шефу, и ты вкратце изложил свой проект, акцентируя, что он не потребует большого финансирования и привлечения сотрудников. Я помню его взгляд, как он посмотрел на тебя, а потом на меня. Как на идиотов. Задал несколько вопросов тебе, а в конце спросил меня, вижу ли я толк в этом деле. И он, и ты смотрели на меня. Я мог ответить, что особо нет, и всё закончилось бы. Всё. А ответил, что вполне возможно, время покажет. И всё продолжается. А помнишь, что сказал шеф в конце, - я уже стар, а вы относительно молоды, и я вас знаю давно и верю вам, может действительно, вы видите дальше, чем я. - И подписал проект.
Настал момент истины, Толя. Докажи, что ты видишь дальше. Только не абстрактно, а точно.
- Иван, ты всегда мне говорил, что не хочешь интересоваться моими исследованиями.
- Да, мне как-то неприятно было вникать в ход твоей работы. Я и сейчас не хочу. Я только хочу узнать конкретные результаты, если они, конечно, есть.
- Хорошо, я постараюсь изложить тебе некоторые результаты. Работа, правда, ещё не доведена до конца, и сейчас наступил наиболее эффективный её период. Главные результаты впереди, но уже кое-что есть.
Ты знаешь, что однояйцовые близнецы очень похожи, потому что их оплодотворённые яйцеклетки развиваются в одинаковых условиях и имеют одинаковые генетические характеристики. Если близнецам после рождения продолжать создать совершенно одинаковые окружающие условия, то по материальным физическим, генетическим законам их развитие должно быть очень близким.
- Я это давно понял, Толя, ближе к делу. И хочу предупредить, я знаю, что ты выписываешь и просишь по возможности некоторых людей привести иностранную литературу. Так вот, генетика у нас нынче не в моде, постарайся не привлекать к себе большого внимания.
- Я это знаю и действую осторожно. Вот тебе, Иван, доказательство абсурдности современного мира, когда наука подчинена политикам и военным. Это приводит к искусственности, однобокости научных исследований, что пагубно влияет на развитие общества. Вместо того чтобы дружно двигать науку вперёд, опираясь на опыт, достижения учёных всего мира, политизированные учёные, а по мне просто лжеучёные, создают свои школы, направления, чтобы не открывать что-то новое, а больше противопоставлять свои взгляды враждебному лагерю. Раз наша идеология лучше других, значит, и наша наука передовая, – Главный вздохнул. - Ладно, ближе к делу.
Мне удавалось до сих пор создавать очень похожие окружающие условия жизни ребят, конечно, с помощью Тамары Николаевны, дяди Вани и Елены Владимировны. Спасибо им. – Анатолий Валерьевич благодарно посмотрел на нас. – И по началу близнецы были совершенно идентичными по всем показателям. Но с каждым годом у них появлялись различия, словно какие-то особенности постепенно развивались в них благодаря окружающим предметам, людям, событиям.
А теперь подумай, Иван, окружающая обстановка, предметы, люди, события почти одинаковы. Идеала, конечно, нет, но различия минимальны. Я всегда контролировал ситуацию и полностью уверен в своих помощниках, потому что они честные и ответственные люди.
Иван Павлович сочувственно посмотрел на Главного. – Да, Толя, тебе не позавидуешь. Это постоянное напряжение не ошибиться даже в мелочи.
- Сначала было очень тяжело, но я привык, и многое уже делается без напряжения само собой.
Тамара Николаевна согласно закивала головой, Анатолий Валерьевич заметил это и добавил. - Правда, Тамара Николаевна?
- Да, с мальчиками легко быть одинаковой, они очень похожи. Я уже давно привыкла заниматься с ними одним и тем же по очереди. Что-то сделала у одного, надо сделать такое же у другого.
- Итак, всё одинаково, но с каждым годом по капельке, но в геометрической прогрессии, у них появляются различия. Одинаковые воздействия в них вызывают разные ощущения, чувства, способности.
- Я не замечаю в них различий, - влезла Тамара Николаевна.
- Это видно по определённым тестам, - мягко ответил Анатолий Валерьевич и продолжил, смотря на Ивана Павловича. – Если бы они были физически, генетически разными организмами, всё было бы понятно. Но они не разные. В начале, как стали проявляться эти незначительные несхожести, я подумал, что, может, нарушена где-то чуточку чистота эксперимента. И теперь несхожести разрастаются, как цепная реакция. Но с взрослением мальчиков, я отбросил эту версию. Несхожести – это не растущее наследство, а больше сочетание возникших особенностей под новым воздействием и старых особенностей. И свежие особенности превалируют.
- Ты уверен в этом?
- На сто процентов. Все воздействия, искусственно вызванные или естественные, все ответные реакции, поведение, чувства мальчиков детально мной запротоколированы и проанализированы. Короче, документы все систематизированы, и логические выводы не вызывают сомнений.
Первый вывод, есть ещё что-то кроме материальных физических, генетических особенностей, что влияет на внутренний мир человека. Это что-то я называю условно чистым разумом. И он не закладывается в человека с рождения как законченная программа или неизменное свойство, а закладывается как потенциал, который может развиваться в человеке по ходу жизни. Этот потенциал отличен в разной степени у людей и совершенно не зависит от материальных физических, генетических свойств человека.
- Ты доказал, что у человека есть душа? – спросил генерал.
Все сидели молча, внимательно смотря на Главного.
- Можно сказать и так. Но я бы сказал по-другому. Человек живёт двумя жизнями. Материальной жизнью, ощущаемой и контролируемой разумом, сформированным инстинктом, интеллектом, поверхностными чувствами, глубокими чувствами и нематериальной жизнью, ощущаемой и контролируемой чистым разумом. На самом деле жизнь одна, гармонично связывающая и материальную, и нематериальную часть. Но я их специально разделяю, чтобы выделить их особенности.
В чём их особенности? Первая доминирует над второй на данном уровне развития человечества, относительно легко воспринимается и поддаётся изучению, предсказуема, конечна. Вторая тяжело воспринимается, почти не поддаётся изучению, непредсказуема и бесконечна. Но есть и одинаковые свойства. Обе имеют потенциал, который реализовывается, или не реализовывается.
В каждом человеке есть интеллектуально-чувственный потенциал, обусловленный генетическими факторами. И в каждом человеке есть душевный потенциал, обусловленный чистым разумом. Многие люди давно поняли, что надо выявлять и гармонично развивать физические, умственные, творческие способности детей, и даже знают, как это практически делать и делают. У меня один только вопрос - почему не все? Также многие люди поняли, что надо выявлять и развивать духовные способности у детей, но не знают, как это практически делать.
- Разве учить нравственности - это не развивать духовные способности у детей? – спросил генерал.
- Это теоретические уроки. Религиозные сообщества, политические партии, всевозможные объединения в своём арсенале имеют только идеологии, лозунги и обещания. Одни обещают вечную райскую жизнь на небе, если придерживаться религиозных устоев, другие - светлое будущее своего народа, если любить своих вождей и выполнять их заветы. Жизнь показывает, что на теории далеко не уехать. Религиозные течения мертвы, потому что похоронили начальное понимание Истины под грудой условностей и догм. Политические партийные течения лицемерны, потому что, провозглашая справедливость, любовь и добро, утопают в пороке. Люди это чувствуют и никому не верят.
Ведь ты, Иван, не веришь в светлое будущее, провозглашаемое нашей партией? Нет. Потому что ты - не человек толпы, которую могут вести в никуда поверившие в свою исключительность проповедники и лидеры, ты способен правильно смотреть на мир.
- Ты знаешь, как практически развивать чистый разум?
- Начинаю познавать. Ещё много надо работать. Но я думаю, что смогу создать первые методики практических занятий с детьми, чтобы выявлять и в некоторой степени развивать потенциал чистого разума. Пусть мои методики будут сырыми, но они способны работать. Это второй вывод моих исследований.
- Толя, ты хочешь сказать, что будешь учить нравственности, как музыкант практически учит ребёнка играть на пианино.
- Нет, как музыкант, который сначала учит чувствовать, понимать прекрасную музыку. Чтобы хорошо играть на пианино, надо развить ребёнку слух, раскрыть красоту мелодии, а потом учить высокой технике игры. И если ребёнок талантлив, и с ним занимался хороший учитель, то в мире появится новый композитор, дарящий красоту людям. Хорошая музыка, литература, изобразительное искусство необходимы людям, чтобы воспитывать их глубокие чувства. А от глубоких чувств не слишком далеко и до чистого разума.
- Толя, хорошую музыку можно послушать обычными органами слуха, и она создаёт приятное ощущение на душе. Что даёт людям высокий чистый разум? Мы его не можем воспринимать.
- Можем и воспринимаем. Чистый разум проявляется в улыбке, взгляде, поступке, работе, результатах. Улыбнулся, посмотрел человек от чистого разума, и тебе приятно. Посмотрел на рисунок, где чувствуется чистый разум художника, и тебе приятно. Увидел подвиг от чистого разума, и ты преклоняешься перед этим человеком. Помнишь, Иван, как лёг солдат на гранату, брошенную в кузов машины. Не ради высокой идеи, а ради нас тобой и других бойцов. Значит, есть люди, сумевшие раскрыть свой потенциал.
Вот ты, Иван, со мной споришь, не веришь мне, а ты тоже сумел раскрыть свои нематериальные возможности. И они сочетаются с твоими материальными пониманиями, часто входя с ними в противоречие. И ты, я уверен, если бы ехал не со мной в кабине машины, а в кузове, тоже лёг бы на гранату.
- Не знаю. Может, попытался её выбросить, а лечь – не знаю. Но не будем отвлекаться. Я так и не понял, что такое чистый твой разум конкретно. Всё так абстрактно.
- Чтобы ты мог точнее, детальней понять, тебе надо просто изучить мои материалы, но предупрежу, это будет не так просто, и потребуется много времени, чтобы ты во всё вник.
Иван Павлович задумался.
Анатолий Валерьевич прочитал все мысли генерала и продолжил. – Просто послушай меня, Иван. Не всё можно доказать на словах за два часа. Но если я говорю, что это есть, значит, я уверен в этом на девяносто процентов сейчас и думаю добавить девять в ближайшем будущем.
Почему многие люди чувствуют красоту мироздания, почему многие люди творят добро, потому что у них есть чистый разум, влияющий на глубокие чувства. Люди воспринимают свой чистый разум, но не понимают этих ощущений. Поэтому очень много в мире придумано чудес, волшебства, мистики. Человечество интеллектуально развивается, одни чудеса превращаются в сказки, другие объясняет наука, но рождаются новые чудеса, соответствующие новым реалиям. Так и должно быть. Но я не люблю, когда люди становятся болванчиками, веря в чудесную, но примитивную сказку. Пусть будут чудеса, пусть люди фантазируют, но на высоком уровне, который помогает людям идти вперёд, а не топит в болоте.
Ты, Иван – человек больше материального практического склада ума, не хочешь верить в чудеса, в том числе и в свои ощущения чистого разума, хотя он явно влияет на твои поступки (на мой взгляд). Поэтому думаешь, что я фантазирую, но пройдут сотни лет и моя фантазия станет реальностью и неотъемлемой атрибутикой нормального человека.
Ты не видишь необходимости в жизни человеку понимать то, что он не воспринимает обычными чувствами. Для тебя это не имеющая никакой ценности абстракция, которую невозможно и ненужно изучать, это удел никчёмных философов и религиозных людей, которых ты презираешь. Ты заблуждаешься. Чистый разум не абстракция, он существует. Его можно вычислить, даже неидеально воспринимая, как неяркую звезду, которую не видно в существующий телескоп, но она должна быть в этом месте по побочным признакам. Что, кстати, я и делаю. Даже бесчувственный интеллектуал, ознакомившись с моими материалами, признает, что чистый разум есть. А раскрывать свойства чистого разума – значит, делать настоящие шаги в светлое будущее. Ничего не ценнее, чем понимать законы мироздания на таком тонком уровне, потому что они помогут людям преодолеть вначале главное препятствие – высокую животную материальность. С каждым шагом люди будут отрывать от себя жирные кровавые куски порочности. А потом, с новыми шагами, расширять границы понимания смысла полноценной жизни, в настоящее время так сильно усечённой примитивным мышлением до кратковременного материального бытия, наполненного смесью интеллектуально-животных страстей.
Пройдёт не так много времени, и выявленный высокий потенциал чистого разума у ребёнка будет не менее ценен для общества, чем интеллектуальный творческий талант. Потому что если ему помочь раскрыться, он поможет своими делами и творениями раскрываться другим людям. Постепенно все люди поднимут уровень своего разума за счёт более высоких свойств чистого разума. Высокая интуиция, передача мыслей на расстоянии, гармоничное сочетание интеллекта, обыкновенных и уже необыкновенных (с нынешней точки зрения) чувств будет свойственно каждому человеку. А это значит, что наступило светлое будущее, когда природа в гармонии живёт с разумом человека.
- Мы что сейчас не можем жить в гармонии с природой? Без высокой интуиции, необыкновенных чувств и передачи мыслей на расстоянии, – с некоторой иронией спросил генерал (сегодня раздражительность не покидала его) и сам ответил. – Мне кажется, вполне можем. Я с тобой даже соглашусь, надо сократить армию, чиновников, спекулянтов во всём мире, усреднить законы, снизить свои порочные потребности. И можно жить, счастливо и созидательно. Ведь мы же встречаемся здесь за столом, и никто ни на кого не в обиде. Можно так жить и всем людям. Неужто так сложно быть похожими на нас?
- Хочу отметить, у всех вас потенциал чистого разума, если и не был высоким, но раскрыли вы его хорошо.
- Ты что нас тоже изучал? – смеясь, спросил генерал. Все тоже засмеялись.
- Не без этого, - с улыбкой ответил Главный. – Я считаю из своего жизненного опыта, конечно, с некоторой долей субъективности, что нравственность у всех нас чуточку повыше, чем в среднем у всех людей. Но даже если все люди будут похожи по нравственности на нас – это лишь маленький шажок к светлому будущему. Останется порочность, выраженная в неравных возможностях, условиях жизни и высокой субъективности, будут разгораться, затухать споры, раздоры. В целом ситуация будет нестабильной, нравственность может, как на качелях, то подниматься, то падать, гармония будет натянутой, счастье мелочным. Продвижения существенного в развитии не будет, человечество, в конце концов, погибнет или деградирует.
- Спасибо, конечно, за высокое мнение о нас. Но меня мало интересует далёкое будущее человечества. А других людей и подавно. Вот ты говоришь, Толя, что чистый разум бессмертен, и он способен как бы передаваться в новые жизни. Так?
- Совершенно верно.
- Ещё ты говоришь, что у меня развит немного чистый разум. Но почему же я считаю себя жёстким материалистом? Почему я ничего не воспринимаю? Ни чистого разума, ни своей прошлой жизни. А ведь если логически рассуждать, она должна была у меня быть, так же как и будет, по твоим словам, будущая. Я чувствую только настоящую жизнь, и хочу прожить её счастливо по реальным материальным ощущениям, а не абстрактным нематериальным. Я здоровый умный человек, и верю своим чувствам, почему я должен верить твоим чувствам?
- Всё правильно, ты должен верить только своему разуму. Беда многих людей и человеческого общества в целом, что многие люди в слепую верят чужим словам. Кто-то по своей природной глупости, кто-то из-за низкого воспитания и образования. Ты, Иван - умный человек, поэтому я прошу только послушать и поразмыслить над моими словами. Конечно, я тебе объясняю не устройство простого предмета, и будет много непонятного, но тогда тебе ничего не останется, как поверить мне или нет. Решать тебе. Но я для тебя всё-таки не чужой.
Итак, чистый разум бессмертен, но способен развиваться и вполне возможно деградировать. Уровень чистого разума примитивного организма, жизнь которого нельзя назвать даже жизнью в высоком смысле слова, так низок, что можно смело сказать, что он почти мёртв. У людей чистый разум более развит, адекватно соответствуя общему развитию. Но мы ещё очень несовершенны, и, следовательно, ещё очень несовершенен наш чистый разум. Он только начинает оказывать маленькое влияние на общий разум, рождая в людях начальные взгляды, больше не научные, а философские и религиозные. Но если человек уже способен летать в своих мыслях, мечтах высоко, значит, он сделал очень важный первый шаг к познанию Мировой гармонии.
Мне сейчас очень сложно судить, что собой представляет чистый разум, в чём заключается его бессмертие, что вообще находится за пределами современных материальных представлений о Мировой гармонии. У меня нет ещё больших способностей и хороших инструментов воспринимать тонкие, главные её свойства. Поэтому я иду эмпирическим путём, проще сказать, я пытаюсь вычислить главные свойства Мировой гармонии, опираясь на сопоставление, отождествление с уже раскрытыми знаниями о ней, на логику, интуицию и ищу маленькие доказательства своих расчётов с помощью слабых глубоких своих и чужих чувств.
На лице Ивана Павловича всё сильней росло нетерпение. Он ждал конкретных ответов, а не общих фраз. Анатолий Валерьевич не стал больше тянуть.
- Если ты, Иван, сильней раскроешь свой чистый разум, то чуточку почувствуешь свои прошедшие жизни. Чистый разум - это самые светлые элементы высокой интеллектуальности, глубоких чувств, чистых порывов и воспоминаний. Это стремление к самосовершенствованию, веры в себя, людей и Мировую гармонию. Всё самое светлое, что сумел сохранить и раскрыть в себе чистый разум. В этих прошедших днях нет конкретных деталей, а есть именно элементы высоты, глубины и чистоты…. Я думаю, ты, Иван, их уже легонько воспринимаешь, но не принимаешь и отталкиваешь. В тебе, несомненно, очень развито чувство реальности жизни. Война, ответственная должность. Но причина непринятия чистого разума (ты его считаешь только моей выдумкой) больше лежит в твоём противоречии к моим словам и делам. Я догадываюсь почему. Потому что всегда я усложнял твою жизнь, и ты привык спорить со мной. Потом, бывало, соглашался, но сначала спорил. Вполне возможно пройдёт время, и ты снова согласишься со мной, а может, и нет.
Главный с доброй улыбкой посмотрел на генерала (он задумчиво смотрел в ответ и ничего не говорил) и продолжил.
- Если человек не верит в бессмертие своего чистого разума, не стремится сделать себя лучше, а живёт только мелкими желаниями материальной жизни, стараясь прозябать в ней подольше, значит, или у него был невысокий потенциал чистого разума, или он не сумел его раскрыть. Значит, по большому счёту его жизнь прошла бесследно, и он ничего по-настоящему полезного не приобрёл сам и не передал своим потомкам. Если человек считает, что Мировая гармония ему подарила жизнь, чтобы он просто потакал своим обыкновенным чувствам и воспроизводил потомство, он сильно ошибается. В этом, конечно, тоже есть смысл, но примитивный, животный, необходимый на начальном этапе. Но Мировая гармония хочет большего, и большего должен хотеть человек.
Человек в будущем может добиться бессмертия двумя путями. Первый, не стареть, и бесконечно поддерживать жизнь клеток своего мозга. Короче, бессмертный общий разум. Второй, развивать свой чистый разум. Короче, бессмертный чистый разум. Какой путь более прогрессивный? Конечно, второй. И знаешь, что я думаю, Иван? Когда человек сможет сделать себя физически бессмертным, то у него будет такой уровень чистого разума, что он просто не захочет долго жить в одной жизни. От старения души нельзя уйти. Это свойство Мировой гармонии. Получается, когда человек научится умирать, тогда он научится и жить. Или наоборот.
В общем, Иван, на вопрос, почему ты не воспринимаешь чистый разум, я не смогу тебе точно ответить. Очень хотел бы, но видимо не в силах. Сейчас никто тебе не ответит, кроме тебя самого. И у тебя будет два варианта, ты не чувствуешь, потому что его просто нет, или он есть, потому что ты его почувствовал. И правильно - не верь чужим чувствам, даже моим. Здесь всё очень тонко.
Главный замолчал и обвёл всех взглядом. Никто ничего не сказал, но по глазам было видно, что все согласны с ним, решать здесь надо каждому самому. После небольшой паузы Анатолий Валерьевич продолжил.
- Человека, созданного Мировой гармонией, можно сравнить с кувшином, которого вылепил гончар. Каждый кувшин отличается составом глины (для человека - генетическими свойствами) и вложенным в его изготовление старанием, умением мастера (для человека - воспитание, образование). У каждого кувшина неповторимый рисунок, форма, свойства, если, конечно, производство кувшинов не поставить на конвейер (для человека – индивидуальные способности). В результате одни кувшины получаются с трещиной, другие похожие, а некоторые красивые (для человека – порочные, средние и высоконравственные качества). В один наливают лучшее вино, в другой - пищевые отходы (для человека – один наполняется чистым разумом созидания, а другой – грязным разумом потребления).
Снова наступила пауза, заполненная очередным коротким тостом и обдумыванием. Первым собрался с мыслями генерал.
- Для кого ты всё это делаешь? Для людей? Ты думаешь, твои доказательства чистого разума, который можно тихонечко развивать, очень нужны людям? Да ты представь тысячу доказательств, что если сегодня жить так, то завтра будет намного лучше, люди всё равно наплюют на тебя и твои доказательства и будут брать от жизни сегодня всё, не оставляя ничего на завтра. Кто хитрее - согласиться подождать, не брать сейчас, чтобы взять потом в сто раз больше, но не очень долго. Крайняя граница – конец этой жизни, потому что, в новую жизнь материальных ценностей не взять, и останется один вариант (тоже неплохой) - оставить своим детям. И ты хочешь, чтобы люди прислушались к тебе и изменили свою жизнь, старались больше созидать, чем потреблять? Не получиться, их сегодняшняя жизнь ближе к телу, чем завтрашняя. Религия тоже обещает рай на небе завтра и пугает грешников сегодня, но даже суеверные боязливые люди грешат. А ты не пугаешь, а просто убеждаешь. Ты, Толя, хороший психолог и хорошо разбираешься в людях, и ты всё должен видеть и понимать.
Анатолий Валерьевич глубоко задумался, он сразу уловил мысль Ивана Павловича, и пока генерал разжёвывал её, думы его витали немного в стороне от слов собеседника. Когда генерал закончил, Главный вернулся к теме и ответил.
- Я делаю это для себя. Я – эгоист.
Глаза у генерала заулыбались, вот, наконец, признание Анатолия Валерьевича, что он ничем не лучше остальных. И все его слова и дела лишены самоотверженности и святости.
Главный между тем продолжил. - Я всё это понимаю, что сегодняшняя жизнь у многих людей ближе к телу, чем к душе, а в завтрашнюю жизнь тело не возьмёшь, а только душу. Но не у всех, и есть надежда, что мой труд не пропадёт бесследно.
- Ты что, хочешь признания завтра, а не сегодня? Вроде гения, не признанного при жизни, но очень сильно уважаемого после смерти? Ты всегда меня удивлял, Толя, своим пренебрежительным отношением к карьере. Перед тобой ещё в военные годы раскрывались большие перспективы, а ты словно специально тормозил. И твоё решение замкнуться в этом проекте, уйти из реальной жизни было очень странным. И сейчас я не понимаю, зачем тебе нужно призрачное признание завтра, когда легко мог иметь почёт сегодня?
- Иван, ты меня часто совсем не понимаешь. Мне даже обидно, что при таком жизненном опыте, ты делаешь такие скоропалительные выводы, основанные на поверхностном логическом мышлении без подключения глубоких размышлений. Нельзя так всё упрощать. Не спеши говорить, старайся сначала вникнуть.
Эгоизм эгоизму рознь. Представь талантливого творческого духовного человека, который создал шедевр. Ты думаешь, он создал его, в первую очередь, для людей? Ничего подобного, он создал его для себя и для людей. В гармонии. Это надо было его глубокому интеллекту, чувствам реализовать свои возможности. Этот эгоизм заложен также природой, но на другом уровне, отличном от уровня примитивного эгоизма, когда человеку просто хочется получать сладкие куски славы и богатства. Творческому человеку нужен чистый полёт, просветляющий разум, а не грязная суета, засоряющая разум.
Миром правит эгоизм. Если бы любому человеку было неважно, что с ним будет сегодня, завтра, то не было вообще смысла в жизни, в существовании человечества. Иван, надо просто развиваться, и эгоизм будет переходить на новые уровни. Личная заинтересованность будет всегда у человека. Но сейчас большинство людей стремиться овладеть материальными ценностями для себя или своего окружения, а завтра – духовными ценностями для себя и, следовательно, для всех.
В чём мой эгоизм? Если утрировано просто, я не хочу в новой жизни стать сильно порочным человеком. Помню одного лейтенанта, который бросил раненых при отступлении. Я остался с группой солдат прикрывать их отход. А потом, когда мы с большим трудом вышли из окружения, встречаю его и спрашиваю, где раненые? А он отвечает, что создалась сложная ситуация, обоз напоролся на вражескую бронетехнику, и пришлось раненых оставить. Потом я, выяснив детально все обстоятельства, спрашиваю его, как он смог так поступить? Он отвечает, что это – война. А я говорю ему, что это – не война, это – его мелкая душа. Я боюсь, что в новой жизни может сложиться такая обстановка, что и никакой потенциал чистого разума не поможет, и я буду походить на этого человека. Я хочу уйти от такой вероятности, но уйти от этого наверняка можно только людям всем вместе. Выиграют все люди, если не будет в обществе возможности стать порочным человеком.
- Вот как ты загнул? – удивлённо, но всё равно недоверчиво произнёс генерал. - Не переживай, Толя, если ты станешь в будущей жизни безнравственным уродом, ты сам не будешь этого понимать.
- Это самое страшное.
- Но если следовать твоим рассуждениям, твой чистый разум не сможет просто раскрыться в таком человеке.
- Я надеюсь. Я эгоистично хочу, чтобы мой чистый разум постоянно развивался. Я чувствую, что это перспективно и в человеческом, и личном плане.
Я вот только немного путаюсь, - с некоторой подковыркой сказал генерал. - Ты говоришь «мой чистый разум», но если он бессмертен, значит, он перешёл к тебе от другого человека? Так? Я следую твоей логике и подключаю свою. Получается, он не «твой чистый разум»?
- Правильно, Иван. Я говорю сумбурно, перескакиваю с одного момента на другой. Моё желание точно объяснить всё, что я понимаю, не совпадает с моими возможностями. Я спешу и упускаю плавность, лаконичность хода мыслей. Ты, Иван, направляй меня своими вопросами.
Я говорю «мой чистый разум» применительно к своей настоящей жизни. Это удобно, но, конечно, неверно. По идее надо говорить «чистый разум моей нынешней составляющей жизни». Чистый разум, который имеет возможность сначала раскрываться, а потом развиваться в моей настоящей жизни, первичен, бессмертен. Да, он ещё очень примитивен, но всё равно выше, чем моя жизнь, которая не оставит никакого следа в масштабах Мировой гармонии. У меня нет детей, и я даже не вложу ничтожный вклад в генетическую эволюцию человечества. Я могу оставить только свои знания (правда, насколько они будут полезны или насколько ими воспользуются люди – ещё вопрос), и чистый разум.
Конечно, если в следующих составляющих жизнях новые организмы не будут его существенно раскрывать, мои старания по его развитию, могут пропасть даром. Это не исключено. В мире всегда могут быть случайности, неожиданности, ничего не идёт по накатанному пути. Удача и неудача всегда имеют место. А если нет? Если и в будущей жизни о нём позаботятся? А потом и в следующей? Каким он станет через тысячи жизней? Я уверен – достаточно сильным, проявляющимся существенно уже в каждой составляющей жизни, несущим истинное счастье своим, условно сказать, «временным владельцам». И я буду продолжать жить в нём, и вполне возможно даже в перспективе воспринимать новые составляющие жизни. Я думаю, что это логично. Многое непонятно, но логично.
Наш человеческий мир развивается параллельно чистым разумам. Человек может развивать чистый разум, только созидая для людей. Делая добро для людей, делаешь добро для чистого разума. И наоборот. Неотрывность развития чистого разума от развития общества - одно из важных свойств Мировой гармонии. И суть не в том, что он выше твоей жизни, не в том, в ком он был до тебя, а в том, что ты можешь для него сделать. А настоящие люди давно это осмыслили и жили для людей.
Только примитивный эгоист может считать, что можно развиваться индивидуально, с полным отрывом от общества или можно развиваться, в основном заботясь материально о себе и своих детях, не созидая полезное, необходимое для других.
- Ты снова отвлекаешься, Толя. Лучше скажи, как возможно сохранить и передать из одной жизни в другую, то чего нет?
- Чистый разум есть. Кроме него есть ещё многое, что сочетается с ним, помогает ему сохранять в себе особенные свойства, передавать их. Если чего-то не чувствуешь, то это совершенно не значит, что этого нет. Я не знаю, как чистый разум взаимодействует с мыслительными процессами в клетках мозга человека. Человеческий мозг ещё далеко не изучен. Мир ещё далеко не изучен. У людей ещё не хватает физических, технических возможностей глубоко проникать в него.
Я могу условно описать тебе модель Мировой гармонии, основанную на моём воображении и интуиции. Мировая гармония на девяносто-девяносто девять процентов нематериальна. Т.е. состоит из множества элементов, которые ещё не воспринимаются человеком. Большинство из них так далеко по своим конструктивным, гармоничным свойствам от материального мира, ощущаемого человеком, что никакие фантазии людей даже близко не отразят их сущность. Материальный мир – основание условной пирамиды, предназначенное для зарождения жизни и появления новых путей совершенствования Мировой гармонии.
Представь, Иван, стеклянную пирамидальную ёмкость, заполненную водой. Если бросить в неё кусок земли и размешать. То получится мутная взвесь. Если подождать минуту, то взвесь станет неоднородной, вверху светлее, ближе к низу темнее. А на дне будет лежать песок и камни. Жидкая часть - это высшая нематериальная сущность Мировой гармонии, а твердая часть – низкая материальная сущность. Но жидкая часть взаимодействует с твёрдой, проходит время, и жидкость меняется под влиянием твёрдой фракции. Может, начинает играть светом. Так вот, человечество пока на дне.
- Вопрос, Толя? Кому это нужно? Кто взбалтывает жидкость, кто добавляет землю, и кто потом любуется светом?
- Я просто сравнил, чтобы было легче понять. Не акцентируй внимание на этом сравнении. Повторюсь, люди пока на дне Мировой гармонии. Но и на дне действуют многие её законы и проявляются её свойства. Наш осознанный материальный мир пронизан элементами неосознанного нематериального мира.
Ты знаешь, что атомы расщепляются, материальные частицы пронизывают Вселенную, проникая через любую материю, если не столкнутся с другими частицами. А нематериальные элементы способны не просто взаимодействовать с материальными частицами, а управлять ими. В одном случае, частицы пролетят через эти элементы, не почувствовав никакого влияния, а в другом, изменят направление или с ними что-то произойдёт. Например, взорвётся новая Вселенная. Что же, думаешь, элементам Мировой гармонии невозможно взаимодействовать с мозгом человека? На всё живое действуют определённые её законы и свойства, и не важно понимают люди это или ещё нет.
Люди чувствуют другого человека. Не его энергетику, поверхностные чувства, а его душу, глубокие чувства, выраженные в мыслях, поведении. Потому что элементы нематериального мира связаны с человеком. Потому что в людях, способных глубоко чувствовать раскрывается чистый разум.
Я расскажу тебе о своём студенческом друге, которого, кстати, осудили, как врага народа ещё в довоенные годы. Он был обыкновенным с виду парнем, любил шутить, правда, не всегда по месту. Я сначала не понимал, зачем он так себя ведёт, словно шут. Другие ребята не принимали его всерьёз, считали чуточку странноватым. Как-то сложились удачно обстоятельства, и мне довелось с ним поговорить по душам. И его необыкновенные по тем временам мысли меня поразили. Постепенно мы сошлись поближе и стали друзьями. Я понял, почему он старался раньше много шутить, веселить других ребят, потому что он не понимал их стремлений, а они его. Но он не хотел быть одиноким, он хотел влиться в компанию, и находил единственный способ – много шутить. А я стал как бы между ними, я понимал и его и других ребят. Прошло много времени, пока я осознал, почему он чувствовал и мыслил не как все. Он раскрывал в себе чистый разум, развивавшийся в прошлых жизнях в инопланетных условиях.
Все, сидевшие за столом, раскрыли рты и уставились на Анатолия Валерьевича. Даже Иван Павлович. Главный оценил произведённый эффект и продолжил.
- Его особенное мышление не могло зародиться на нашей планете. Я сначала думал, что он начитался редких книг. Но он сам признался, что мало читал в молодости - не было возможности. Как он мог видеть в людях то, чего в них ещё не родилось, как он мог смотреть на мир с такой точки зрения, которая в земных условиях не могла появиться? Это я понял значительно позже, когда поумнел. И сейчас я сильно жалею, что не понял этого раньше, что мало с ним проводил время в беседах и, следовательно, мало чему у него научился. А потом мы реже стали видеться, а потом он просто исчез. Я пытался его найти, но не успел, он умер на сибирских лесоповалах. Земное человеческое общество не готово было принять его раскрывающийся особенный чистый разум. А он жил им, а не только животными стремлениями. Его чистый разум попал не в своё время и место и не принёс земного счастья моему студенческому другу, но душевное счастье, я думаю, он капельку успел познать. И капельку успел подарить мне.
Люди мечтают увидеть инопланетян, близких по развитию, придумывают фантастические истории о пришельцах. Хотя умный человек понимает, что пространство и время лишают на нынешнем этапе развития человечества этой возможности. Люди ещё не могут организовать встречу, а кто из инопланетян уже может, тот понимает, что в этом свидании нет надобности. Я на сто процентов уверен, что в других мирах существуют более развитые живые организмы, но они или очень далеки или дают людям возможность познавать мир самим. В этом и заключается настоящая жизнь, когда выбор остаётся за человеком.
Нужно всего лишь внимательно посмотреть на своих детей, помочь раскрыть им в себе чистый разум. И тогда за странностью можно увидеть в человеке и инопланетные мира, и будущий мир человечества.
- Ты точно, Толя, странный. Я уже заметил это давно. Но вроде не псих. Ты раскрываешь в себе чистый разум инопланетных существ? – спросил, немного шутя, генерал.
- Нет, мой чистый разум побывал в будущем человечества, - тоже немного шутя, ответил Анатолий Валерьевич, а потом серьёзно продолжил. - Странность, если она не вызвана, конечно, сильным нарушением психики, заслуживает большого внимания. За странностью может стоять большая способность, талантливость и в обыкновенной творческой деятельности, и в том, что ещё считается необыкновенностью.
- Вот почему ты считаешь, что у некоторых людей раскрывается необыкновенный чистый разум? А у большинства - обыкновенный чистый разум, да к тому же, плохо раскрытый? Чем при рождении они лучше других? – не унимался Иван Павлович.
- Потенциал чистого разума у детей при рождении неодинаков, но отличается несущественно, за исключением некоторых детей. Это необходимо Мировой гармонии для развития, чтобы создавались редкие исключительные случаи, а не всё шло по шаблону.
В Мировой гармонии во всех своих составляющих действует принцип пирамидального развития - от многочисленного простого к малочисленному сложному. Всё в постоянном движении и перетекает из одного уровня в другой. Границ нет, а есть плавные переходы. Человек вчера был, утрировано сказать, обезьяной, завтра будет апостолом. Современный человек и сейчас ещё ведёт себя во многом, как обезьяна, а иногда в чём-то, как апостол. Значит, чтобы все обезьяны стали людьми, прежде человеческое должно было зародиться в некоторых обезьянах. Значит, чтобы люди стали апостолами, прежде святое должно зародиться в некоторых людях. Мировая гармония так и действует, большинство людей во многом похоже друг на друга по обыкновенным способностям, но всегда есть определённое количество людей с незначительными, а иногда и значительными положительными или отрицательными крайностями. Всё это аналогично относится и к необыкновенным свойствам, в данном случае, к чистому разуму. Представь выстрел дробовика в мишень. Восемьдесят процентов дроби ложится кучно, у пятнадцати процентов маленький разлёт, у пяти процентов – средний, а у отдельных дробинок - большой. Получается, что у отдельных людей потенциал чистого разума может быть намного больше среднего. А у некоторых намного меньше среднего.
Но в настоящее время это малосущественно. Чтобы раскрыть потенциал и существенно развить – его надо выявить и создать благоприятные условия для развития. Для этого необходимо качественное воспитание, образование и условия жизни, работы, повсеместно. Мировой гармонии нет необходимости выбирать детей для высокого потенциала чистого разума, как нет необходимости человеку вычислять дробинку, которая улетит в сторону. Нет необходимости выбирать и место их рождения - в убогой лачуге или во дворце. Может, какие-то тонкие факторы влияют, но, думаю, несущественно. Повторюсь, всё это сейчас маловажно. Главное, что в человеческом мире реализовывает себя малая часть талантливых людей, большая часть теряется в суете, бессмысленных страстях и стремлениях.
Если люди способны будут воспитывать, учить всех детей, то резко повысятся шансы одарённых. Но чтобы нормально воспитывать, учить, создавать благоприятные условия для всех детей, надо перестать считаться, надо стать единым обществом, надо научиться любить всех детей одинаково. Но люди не хотят равных возможностей ни для себя, ни для своих детей.
- Ты, Толя, хочешь определять потенциал чистого разума в ребёнке, а потом вести его по жизни. Один способный - ему больше внимания, другой неспособный – ему меньше внимания. Получается избирательность. А если ты ещё и ошибёшься? Ты говоришь о равных возможностях для всех людей, но своим выбором создашь для кого-то исключительные условия.
- Я не согласен с такой трактовкой. Внимания заслуживает любой ребёнок, и даже скажу, большего внимания заслуживает ребёнок с крайним невысоким потенциалом. О нём надо сильнее заботиться, чтобы он сумел раскрыть свой потенциал, потому что ему это сделать труднее остальных, и потому что для человеческого общества опасны «обезьяны».
А ошибок можно избежать, если правильно работать с детьми, потому что раскрывается чистый разум постепенно на протяжении многих лет. И никакой избирательности нет, потому что на начальном этапе все дети будут находиться в равных условиях, и лишь с годами начнут проявляться их индивидуальные свойства, но они уже будут способны выбирать, а значит, частично сами строить свою жизнь.
Ну а если у кого-то раскрылся большой потенциал ещё в ранние годы, то особое внимание к нему, согласен, является избирательностью, но заслуженной и необходимой для людей. Выбирать людям надо будет всегда, но выбор должен быть разумным. Кто упрекнёт родителя или учителя, который раскрыл в ребёнке, допустим музыкальные высокие способности, и привёл в консерваторию. Никто. А если не раскрыл талант у способного ребёнка, а устроил за деньги в консерваторию своего бездарного сына или родственника? Должны упрекнуть все.
Но многие не упрекают. Для них разумно жить стадным животным образом, разделяя людей на своих и чужих, на близких и дальних. Для них разумно превозносить свои особенности, неважно религиозные, расовые, национальные, государственные, культурные или родственные, над особенностями других людей. Они легко судят о людях по внешнему виду, чужим словам, въевшимся в них с детства примитивным привычкам, назиданиям и безумно решают, кто чего достоин. Они на одних «недостойных» плюют, перед другими «достойными» раскланиваются. Они не способны видеть человека в других людях (только рабов и владык в разной степени), они не способны видеть человека в себе (то раба, то владыку).
В Мировой гармонии во всех своих составляющих действует принцип избирательности. И люди это чувствуют и очень хорошо им пользуются. Но жаль, что пока больше в материальном плане. Многие люди считают, что власть и богатство дают свободу, независимость, право выбора решать за себя и за других людей. Правители всех видов и рангов считают в разной степени себя посланниками Бога, помощники их - приближёнными к Богу. Так повелось с древних времён и почти ничего не изменилось до настоящего времени в политике, религии, экономике, короче, во всех областях жизни. Люди любят считать избранным себя, своих близких и пытаются это постоянно доказывать. Типичная самовлюблённость и глупость. Но это естественно, потому что необходимо Мировой гармонией для своего развития на определённом этапе. Но вопрос заключается в уровне понимания и ощущения своей избранности. Наступил новый этап, пора людям смотреть на свою избранность с точки зрения человека, а не животного.
Когда у нас произошла революция, и люди стали реально воплощать мечту о равноправии, свободе, братстве, я тоже принял активное участие, потому что поверил в эту возможность. Я надеялся, что теперь люди будут стремиться быть избранными не с материальной точки зрения, а только с высоконравственной точки зрения. Я был молод, неопытен и верил в людей всем сердцем. Я представлял нашу страну сильной и светлой, потому что в ней дружно жили трудолюбивые добрые умные люди, талантливые учёные и художники. А теперь я вижу, ты видишь, многие видят, что мы живём, погрязнув в насилии и лицемерии. Нас считают на Западе толпой, строго управляемой кучкой безнравственных партийных вождей. И я в чём-то согласен. Действительно, искусственная материальная уравниловка, массовое бездушие и диктат превращает людей в толпу.
Генерал поморщился, но не от несогласия с Главным, а что он так откровенно сказал правду в присутствии всех нас. Анатолий Валерьевич никак не отреагировал и продолжил.
- Мы начали тонуть в своей порочности, просочившейся зловонной чёрной жижей через ветхий настил светлых чувств и идей. И мне очень обидно, когда толковые люди, побывавшие за границей, честно признаются, что свободы и равенства там больше. Почему случилось такое, что западная идеология материальной успешности, подслащённая религиозностью, стала ближе к свободе, независимости и равноправию. Как бы Запад не утверждал, что можно более-менее честно обманывать друг друга, обман есть обман, и их идеология обречена на провал. Но они подстраиваются и пытаются плавно менять свою идеологию. И вполне возможно они первыми придут на практике к коммунизму, который мы хотели быстро построить, совершив революцию.
Кончилась война, мы победили. Не толпой, а всё-таки умом и душой, правда, не сразу всё получалось. И я снова поверил в людей. Мы первыми совершили революцию, может поспешно, но у нас есть силы и великодушие, чтобы идеи коммунизма воплотить теперь плавно в жизнь. Мы всё равно пока ближе к светлому будущему, чем западные страны. Мы избраны созидать и собственной жизнью доказывать, что есть у людей чистый разум, и что можно великие идеи свободы, равенства и братства реализовать в жизни, выбросив тщеславие и корысть на помойку. И знаешь, мне кажется, развитые страны не будут вставлять нам палки в колёса, это не в их интересах. Там живут тоже нормальные люди, которые больше опасаются, что именно мы, лживо прикрываясь своей идеологией, на самом деле несём миру насилие и диктат.
Я хочу изменить себя, изменить тебя, Иван, изменить всех вас, изменить всю нашу страну, изменить весь человеческий мир. Мне в одиночку не по силам сделать даже первый маленький шаг, мы нужны друг другу. Я считаю себя избранным, и вас считаю избранными, и наших детей считаю избранными. Вопрос у меня только один, а вы считаете себя и своих детей избранными для этого? Если да, то давайте раскрывать в них чистый разум, поощрять способных, относясь ко всем детям, как к своим родным.
- Но как можно не любить своих родных, близких, свой народ, не постараться сделать для них больше, чем для других? Как можно любить одинаково всех? Мне кажется, это значит - никого не любить. Извини, Толя, ты воевал за свою Родину, как настоящий патриот, а рассуждаешь, как космополит. А ведь своих мальчишек-близнецов ты любишь больше всех детей. Я в тебе вижу любящего деда, а не равнодушного исследователя. Состыкуй в себе эти противоречия.
- У меня нет никаких противоречий. Всё дело в понимании любви. Любовь и ненависть – это не константы, это тоже больше относительные понятия, как добро и зло, свобода и рабство. Есть слепая любовь, как слепая доброта и слепая свобода, есть святая любовь, как святая доброта и святая свобода. Есть много степеней любви и ненависти.
Пример слепой любви. Мать защищает от волков родившегося слабым оленёнка, который не может поспевать за стадом оленей. Он обречён, но материнский инстинкт заставляет её отставать и отгонять волков. Но конец неизбежен, и мать догоняет стадо, потеряв детёныша. Разумных шансов на спасение не было, но был инстинкт материнства.
- Плохой пример. Разве это слепая любовь, это настоящая любовь матери к своему детёнышу, – сказал Иван Павлович.
- Я специально утрировал. Конечно, люди никогда не бросят больного ребёнка, - Главный сделал задумчивую паузу и изменил свою мысль. - Хотя в человеческом мире иногда бывает всё намного страшней, чем в мире животных. Смысл заключается в том, что слепая любовь не несёт света. Если бы оленёнок был здоров и мог хорошо бегать, то его бы защитило всё стадо. Вот это – чуточку похоже на светлую любовь, правда, по существу всё же больше инстинктивную.
Инстинкты материнства, продолжения рода, самосохранения, уничтожения очень развиты у животных, чтобы они могли выживать, чтобы шло развитие. Но к какому результату должно было прийти по большому счёту развитие животных в земных условиях – только к человеку. Люди – главный результат эволюции животных на планете Земля. Думаю, ни у каких других организмов в прошлом не было таких перспектив, как у человечества, и надеюсь, не будет. Самые сильные, ловкие, умные, приспосабливаемые, можно даже сказать, самые удачливые организмы из всех видов живых существ постепенно превратились в людей. Случилось одно из маленьких чудес, к которым на первом этапе стремилась Мировая гармония. Эти маленькие чудеса в масштабах Мировой гармонии происходят довольно часто. Но всё равно это настоящее чудо, потому что человек при всей похожести законов и свойств мироздания уникален.
Теперь наступил новый этап эволюции, когда слепой инстинкт в людях должен постепенно заменяться чистым разумом. Этот путь длителен, но я верю, что люди изменятся и создадут светлое будущее, в котором любовь не будет слепа, а будет свята. Мировая гармония не отделяет материальные и нематериальные свойства, мечты и желания людей, а гармонизирует их на каждом этапе развития. Крайние проявления святости или животности у людей в настоящее время несут только противоречия.
Сейчас человек уже не животное, но часто ведёт себя похоже, потому что им ещё правит животный инстинкт. Потому что без него ещё очень сложно жить, потому что он ещё несёт приятные ощущения и эмоции, немного приправленные интеллектуальностью и чувственностью.
Вот ты, Иван, ставишь в пример мою любовь к мальчикам и любовь к Родине в военный период. Ты прав, я люблю мальчиков и Родину во многом ещё слепо. Но я уже способен не примитивно избирательно их любить, а в некоторой степени справедливо, гармонично. Слепая любовь должна быть в настоящее время умеренной, потому что в ней уже должна растворяться святая любовь. Святая любовь – это любовь к гармонии, красоте, справедливости, это чистая любовь ко всем людям без исключения. Люди должны любить свою Родину. Но Родина – не догматичное понятие, заключённое в понимании своего дома, города, страны, планеты, галактики и т.д. Это уровень мировоззрения человека, уровень его развития. Можно одновременно любить и свой дом, и всю планету, и близких людей, и чужих. Пусть сейчас любовь ещё низко избирательна, подслеповата по отношению к своему дому, чем ко всей планете, своему, чем чужому человеку, но надо учиться любить.
Когда закончится второй этап развития человечества, люди будут способны любить всех, вообще не будет своих и чужих. Но и в этой любви всегда будет место для более светлой любви к некоторым. Более светлая любовь к некоторым будет нести в себе избирательность на высочайшем глубочайшем уровне разума человека, даже близко не сравнимым с нынешней материальной избирательностью человека. Высокая светлая любовь представляет собой сам чистый разум.
Мне казалось, что Анатолий Валерьевич сейчас расскажет о высокой светлой любви уровня чистого разума, а не инстинкта и обыкновенных чувств. Я в такую светлую любовь верила, и мне очень хотелось про неё послушать. Но Иван Павлович не верил и чуточку улыбался, и Анатолий Валерьевич опустился на землю.
- Вот ты смеёшься, Иван. А зря. Оглянись вокруг, и ты увидишь, что люди пытаются предоставить родным и близким наилучшие условия жизни, не взирая на справедливость и человечность. Всем не хватает, и они стараются всё сделать, чтобы отобрать у других и отдать своим. Они не понимают, что надо раскрыть у своих детей способности и подарить им знания, а ко всему остальному они придут неспешно сами. Нет, они учат детей драться, отбирать, руководить, воевать, а не созидать. Любовь идёт по Земле, взявшись за руку с ненавистью. Многие люди считают, что невозможно любить своих, не ненавидя чужих. Мне стыдно за таких слепых людей-животных, мне стыдно за беспомощность, свою и других нормальных людей, что мы не можем повлиять на них.
Но надо пытаться двигать человечество вперёд. По маленькому шажочку, но вперёд. И остановиться на полпути нельзя, можно снова скатиться назад. И когда люди придут к светлому будущему, они будут совсем другими. И они не будут даже представлять, как можно жить без чистой святой любви. Для их понимания просто жить. Как ты говоришь, Иван, никого не любя, а на самом деле, любя всех.
И если ты внимательнее посмотришь на меня, мою жизнь, то увидишь, что моя ещё сильно слепая любовь с маленькой святостью более гармонична, чем противоречива, как кажется с первого взгляда.
- Не знаю, насколько твоя любовь, да, и жизнь гармонична. Кроме книг и своих исследований тебя сейчас мало что интересует. Раньше, в военные и первые послевоенные годы, ты был активным, компанейским парнем, а теперь только рассуждаешь в узком кругу людей о святости. Легко рассуждать о любви и доброте, когда тепло, сытно, и жестокие проявления жизни проходят мимо и не касаются тебя лично, - сказал генерал с такой интонацией, словно жестокие проявления его как раз и коснулись.
- Не будем спорить, Иван, кто гармоничнее, полезнее из нас сейчас живёт. Каждый сам строит свою жизнь и идёт своим путём. Нельзя осуждать другого человека, только за то, что он живёт не так, как принято в определённом обществе. Нельзя осуждать за непонятные, неприятные, даже резкие слова, если ни не являются грязной ложью и тупой грубостью. Осуждать человека можно только за порочные дела.
Я согласен, моя жизнь изменилась за последние годы. У всех людей жизнь меняется, потому что приходит опыт и новые понимания. И было бы очень странно, если бы она не менялась со многими летами. И я уверен, что она ещё изменится. И у меня, и у тебя. Но я не боюсь этих перемен, которые вполне вероятно будут нести, как ты говоришь, жестокие проявления. Думаю, что не испугаешься и ты. И вообще, давай, ничего не будем загадывать, время расставит всё на свои места.
Генерал молча кивнул головой. Он чувствовал, как и Главный, что перемены придут. Нехорошие перемены. И я тоже это почувствовала, но совсем слабо, не придав этим ощущениям никакого значения.
- Да, жизнь расставит всё на свои места. Как бы хотелось, чтобы она не ошиблась в своих расстановках, - с грустью в голосе произнёс Иван Павлович.
- Не переживай. – С пониманием сказал Анатолий Валерьевич. – Мировая гармония может ошибаться в мелких, с её высокой точки зрения, деталях, ведь она неидеальна, и многое даже для неё непредсказуемо. Но у неё есть великое свойство не ошибаться в главном. Она способна рисковать, надеяться на удачу, но гармонично сочетая её с высокой разумностью. Мировая гармония может изменить на 99% свою конструкцию, но всегда новая конструкция будет гармоничнее, чем старая. Стремление к светлой любви и свободе для неё является незыблемым. И если мы способны будем это стремление сохранить даже в тяжёлых условиях, нам зачтётся. С высокой точки зрения.
Я всегда с удовольствием слушала споры-диалоги Главного и генерала. Почти при каждой встрече в усадьбе они спорили, но в разной мере. Иногда только немного затрагивали жизненные вопросы, беседуя больше об обычных делах, находя в них много точек соприкосновения, а иногда уделяли спору о жизни почти весь вечер. Некоторые из их мыслей я уже слышала ранее, и они не являлись для меня открытием, но всегда в их беседах я раскрывала и что-то новое. Я была учеником, который наблюдает за игрой опытных мастеров. Часто одинаковые ходы, похожие комбинации, но всегда есть простор для неожиданного манёвра и красивого тонкого хода. А потом я анализировала эти диалоги, раскрывала и запоминала суть. Никто не хотел уступать в этих спорах. Ни Главный, ни генерал. Каждый имел веские доводы, и упорно доказывал их состоятельность, но я понимала, что Анатолий Валерьевич одерживал победу чаще. И мне кажется, это понимали в разной степени и сторонние слушатели, и сами спорщики. Но генерал не сдавался, иногда распалялся, гневался, видя слабость своих рассуждений и непоколебимую веру, логику в словах Главного.
Но постепенно в последних приездах генерала страсти в диалогах стали гаснуть. Нет, генерал не признал своё поражение, просто философские вопросы о смысле жизни ушли для него на второй план. Его интересовала реальная жизнь. Всё больше генерал и Главный беседовали в кабинете, обсуждая существующее положение в своём управлении. Я это поняла, потому что генерал иногда не сдерживался и упоминал некоторые служебные дела и имена при нас. Я чувствовала, что в политических, военных кругах наверху что-то меняется, и это негативно отражается на службе генерала. Главный, как всегда, был спокоен, а генерал переживал, и это видели все.
Я сочувствовала Ивану Павловичу. Мне так хотелось ему сказать, что не надо так принимать всё близко к сердцу. Что в нём ещё так много силы и энергии, и было бы очень несправедливо и глупо руководству отправлять такого честного, опытного офицера в отставку. Но с другой стороны, работа – это, конечно, очень важно, но всегда наступит момент, когда надо будет дать дорогу молодым. А Иван Павлович уже в солидном возрасте.
Но в целом жизнь в усадьбе продолжалась без изменений. Анатолий Валерьевич работал, как всегда, сосредоточенно и планомерно. А все остальные ему помогали. В нашем чудесном мире был пик гармонии. Если бы ещё дать полную свободу ребятишкам, то я бы посчитала, что светлое будущее в мире усадьбы уже наступило. Когда мы собирались за одним столом, я чувствовала у всех радость, а если бы за этим столом сидели и дети, я уверена все были просто счастливы.
Я смотрела на Анатолия Валерьевича, надеясь, что он это тоже понимает, и постарается быстрее приблизить этот момент. А он понимал и сам ждал этого момента. Но у некоторых людей есть странное свойство - мечтать, почти реализовать мечту, но всё откладывать последний самый приятный момент постановки точки, думая, что ещё одной капельки не хватает для окончательной победы. А эта капелька часто бывает нескончаемой. Но я надеялась, что Анатолий Валерьевич не такой человек.
А Главный смотрел понимающе на меня и говорил глазами, что ещё немного. Что сейчас самое важное он познаёт в детях. Наступает кульминационный момент, к которому он шёл все эти годы. И он снова оказался прав.
Ребятам всегда нравилось быть со мной. Сначала они воспринимали меня, как добрую учительницу, потом довольно быстро стали считать и подружкой, а потом постепенно стало разрастаться глубокое чувство любви. Взаимной любви. Им нравилось, когда я их целовала. А мне хотелось целовать их всё чаще. Они защищали меня, если я пугалась чего-то на прогулке, и прижимались ко мне, ища тепло, когда пугались сами, или когда я читала им сказку. А мне нравилось дарить им тепло. Уже прошло два с половиной года нашей дружной жизни с одной разлукой и небольшими расставаниями, и мне казалось, что наша любовь стала бесконечной, как когда-то сказал Анатолий Валерьевич.
Однажды после обеда я зашла к Славе, чтобы пойти вместе погулять. Он только что закончил читать детскую книгу о великой преданности и силе материнской любви (её дал ему Главный) и неожиданно сказал мне.
- Давай, ты будешь моей мамой?
Славе было уже восемь с половиной лет, и он прекрасно понимал, что значит, быть родной матерью. И понимал, что я не была ею. В его словах была игра. Да, игра. Но игра на поверхности. А в глубине? А в глубине его глаз я видела чистую веру и надежду, что я и есть его мама.
Я поцеловала его и ответила, - я согласна.
Он обнял меня, а я его. А потом мы пошли гулять. Счастливые.
После пряток и весёлой беготни, когда мы решили немного передохнуть, я задумалась.
- Что есть жизнь, и что есть игра? Существует ли судья, который проведёт границу между жизнью и игрой? С одной стороны, нет. Никому из людей этого не дано. Игра и жизнь переплетаются, взаимодействуют, перетекают друг в друга. Кто-то скажет кому-то «ты не живёшь, а играешь». А кто-то - «ты играешь, как живёшь». Но с другой стороны, есть. Это - Мировая гармония, которая вложила в человека чистый разум, влияющий на глубокие чувства. Именно он является истинным судьёй, который может сделать выбор между жизнью и игрой. Точнее, подскажет, что есть жизнь, а что есть игра.
Я глубокомысленно рассуждала про себя, иногда прерываясь и уделяя внимание Славе.
- А если чистый разум хорошо не раскрылся, тогда что, подсказка будет неверной? Нет, верной. Чистый разум всегда подсказывает верно. Степень раскрытия его по жизни - это судьба или доля. У каждого человека в конце жизни, если, конечно, он не умирает молодым, - заслуженный чистый разум. Резко обвинять или жестоко судить кого-то за бездушие - удел бездушных людей. Надо просто созидать для людей и помогать себе и людям раскрывать чистый разум. Значит, мне надо в настоящий момент воспитывать, учить ребят для своей и их пользы. Всё именно так, как говорил Главный (я постоянно сравнивала в последнее время свои мысли и чувства с мыслями и чувствами Анатолия Валерьевича).
Я решила отбросить лишние размышления и подвела итог.
- Я стала мамой для Славы. Не мнимой, а настоящей. Потому что судить об этом только ему и мне. Судить только нашему разуму, и никакому чужому. С нами можно согласиться или не согласиться и не более.
После прогулки со Славой, я сразу же, не теряя ни минуты, пошла к Олегу. Больше по сильному желанию узнать, что скажет он, а не по привычке или обязанностям. Он тоже прочитал такую же книгу. Я специально обратила его внимание на неё, пытаясь чуточку подтолкнуть. Может, его чувства уже немного остыли, он закончил чтение уже час или два назад.
Но он ничего не сказал. Я почувствовала у него ощущения, очень сильно похожие на Славины. Но он не сказал тех желаемых слов. Олег не смог так сыграть, как смог Слава. Он чувствовал ко мне любовь, не меньшую, чем Слава, но не сказал мне о ней. Точнее, не сказал в такой форме. Я поцеловала его и обняла. Он обнял меня. И тут я без слов почувствовала его любовь, а он почувствовал мою. Любовь между сыном и матерью. А потом мы пошли гулять. Счастливые.
Я в тот же вечер рассказала Анатолию Валерьевичу о высоких чувствах между мной и детьми, и о том, как ребята их одинаково воспринимают, но по-разному открывают. Он ничему не удивился. Наверное, он слышал и слова Славы, и молчание Олега, и всё прочувствовал и, самое главное, он предвидел. Он только попросил рассказать, что я теперь ощущаю внутри сама, и внимательно смотрел на меня. А что я могла рассказать, кроме того, что люблю их, как своих детей. Тогда он спросил.
- Леночка, как ты можешь знать, что такое материнская любовь? Ведь ты ещё не была настоящей матерью.
- Даже если у меня будет свой ребёнок, я не буду Олега и Славу любить меньше.
- Ты уверена?
- Да, - твёрдо ответила я.
Были моменты, когда я ощущала большую уверенность, но отвечала неуверенно. А сейчас я не позволила себе даже на капельку усомниться в себе. Есть внутренние понимания, которые никогда нельзя ставить под сомнения, потому что эти понимания и есть «Я», мой чистый разум.
Анатолий Валерьевич больше ничего не сказал. Он лучше меня знал меня. Я стала таким человеком, которого он хотел видеть во мне и помогал им стать. Я стала мамой для Славы и Олега, а они стали моими детьми. Но я к ним не обращалась «сын», а только по имени. Слава в исключительных случаях произносил, обращаясь ко мне, слово «мама», а Олег в исключительных случаях - «тётя». Они считали меня в душе мамой, но обращались чаще всего - «ты». Это было неудобно, но я почему-то не могла сломать последнюю искусственную преграду. Со Славой это было чуть легче, чем с Олегом, но всё равно тяжело. И к тому же я не могла к ним по-разному обращаться. Анатолий Валерьевич просил одинакового отношения к Олегу и Славе в любой мелочи.
Да, Анатолий Валерьевич уже не требовал от меня сохранения идентичности взаимодействий с детьми, а просил. Вообще, отношения между мной и им менялись постепенно с каждым годом. Его требовательность и прошение ко мне в разных условиях брали друг над другом верх. Но в начале работы просьба имела подчинённый статус, а требование - доминирующий. Сейчас всё стало наоборот. Но удивительно, что менялись наши отношения без противоречий. Не я заставляла его относиться ко мне по-другому, а он сам менялся, чувствуя меня и анализируя новые условия. Всегда он удивительно тонко мог, где надо настоять, а где надо пожелать.
Как он мог сейчас от меня чего-то требовать по отношению к детям, если я стала их мамой. Они любили его, как дедушку, не меньше, чем меня, но, наверное, и не больше. Я могла сказать ему, что хватит испытывать детей, потому что имела на это полное право. И он подчинился бы моему требованию. Но он просил, и я согласилась потерпеть. Он так много вложил в этот проект, и мне не хотелось его обрывать в самый важный для Главного момент. Я любила Славу и Олега, но я любила и Анатолия Валерьевича. Я любила их по-разному, но в обоих случаях любовь была светлой и разумной. А разум мне подсказывал, что надо потерпеть.
Я чувствовала, что ещё несколько месяцев, максимум год, и разлука Олега и Славы закончится. А потом может Анатолий Валерьевич ещё будет что-то исследовать, но это уже будут в любом случае позитивные исследования, несущие без сомнения только пользу и радость для всех.
А сейчас у меня есть возможность лучше почувствовать Олега и Славу, пока они ещё в одинаковых условиях. Может, я смогу тоже открыть в них нечто особенное, связанное с чистым разумом. Теперь наши внутренние миры открыты и созвучны, и мы можем без опаски и стыда путешествовать в них.
Эти путешествия не прошли даром. Я почувствовала некоторые особенности миров мальчиков. Действительно, беспричинные особенности, словно что-то потихонечку оживало в них. Для меня очень тонкие, почти незаметные, мимолётные особенности, но я их ощутила. А тогда, что же почувствовал Анатолий Валерьевич, с его возможностями и опытом? Но он мне не скажет. А мне и не надо. Пусть он их оставит для науки. А мне достаточно своих открытий, и настоящих, и будущих.
А я всё же поделюсь своими открытиями. Слава был охоч для всего. Он легко учился всем предметам. Глубоко не задумываясь, для чего ему надо всё это знать. Обычный ребёнок, мозг которого, как промокашка, с определённой скоростью впитывал любые знания. И только чуточку начали проявляться склонности к рисованию, без большой фантазии, и математике. Он любил читать книги по любой тематике, лишь бы там был интересный сюжет. Он хорошо чувствовал добро и зло. И всем сердцем переживал за добрых героев.
Олег был почти точно таким. Также легко всё схватывал, любил тоже рисовать, но рисунки были чуть более сюжетными. Математика тоже ему нравилась. И добро, зло он воспринимал близко к сердцу. Но иногда его мысли улетали куда-то очень далеко. Несколько секунд его разум словно отсутствовал. Слава тоже отвлекался, но я чувствовала и догадывалась, куда улетели его мысли или в какую сторону. А мысли Олега улетали подальше, и я не всегда могла даже догадаться, где они. А когда он возвращался в реальность, мне казалось, он что-то глубже понял. Не сразу, не моментально, со временем. Это я чувствовала в его интересных вопросах, которые он задавал позже. Я не могла логично связать полёт его мыслей и чуточку более глубокое восприятие жизни, по сравнению со Славой. Но чувства мне подсказывали, что связь есть.
Прошло потом много времени, и эти особенности, которые я в то время только на капельку почувствовала, наложили отпечаток на всю последующую жизнь мальчиков. Слава стал более целеустремлённым, уверенным человеком, точно определившим своё место в жизни. Олег при всех похожих качествах, не был таким самостоятельным и устремлённым. Словно, его разум не спешил кем-то стать. Словно, он хотел впитывать знания, но оставаться свободным без постановки прямых целей и жёсткого мировоззрения. Словно, он готовил базу для приобретения чего-то особенного, которое именно и поставит самые нужные и важные для его разума цели. Проще сказать, Олег при очень похожем разуме со Славой, оставался в душе больше ребёнком. Ребёнком, который просто радуется жизни, не ограничивает свои чистые желания, больше доверяет своим чувствам, чем интеллекту. Но в ответственные моменты, Олег мог принять самое разумное решение и повести за собой Славу. Удивительно, Слава чаще вёл себя взрослее и брал инициативу на себя, но в некоторых сложных ситуациях Олег становился лидером.
Я не буду больше забегать вперёд. Скажу только, что надо внимательно относиться к обыкновенным, умным, добрым людям, которые долго остаются в душе ребёнком. У них высокий потенциал чистого разума, и у них может быть большое будущее, если, конечно, им помочь. И ещё посоветую не спешить становиться взрослым, чтобы дать себе шанс остаться ребёнком и раскрыть свой чистый разум.
Вернёмся в усадьбу. Как-то под вечер дядя Ваня привёз назад из города Анатолия Валерьевича вместе с Иваном Павловичем. И генерал был в штатской одежде. Этого раньше никогда не было, генерал приезжал только на служебной машине и в форме. И только на один вечер. Но меня поразило не отсутствие служебной машины и не гражданская одежда генерала, а его вид. Он выглядел потухшим, словно вместе с генеральской формой у него забрали внутренний источник энергии.
Главный попросил Тамару Николаевну, которая тоже с удивлением смотрела на генерала, накрывать стол сейчас, не ожидая положенного часа для ужина, и в первую очередь, принести холодную закуску. Тамара Николаевна, почувствовав беду у генерала, суетливо побежала на кухню. А я стала сервировать стол. Когда стол частично уже был накрыт, все мужчины, включая дядю Ваню, сели за него и повели невесёлую неспешную беседу. До меня глухо доносились их слова, когда я была на кухне (мы с Тамарой Николаевной старались не шуметь посудой), и явно, когда я выходила в гостиную.
- Служил, служил отчизне, а теперь на свалку, – с горечью произнёс генерал, когда все выпили первую рюмку за здоровье.
- Не переживай, Иван. Ты будешь преподавать и консультировать. К тебе ещё не раз обратятся за советом. Жизнь продолжается.
- Ладно, был бы я неспособным, больным, короче, не справлялся бы хорошо с делами. Да, пожалуйста, сам уйду с радостью. Я не хочу быть ни для кого обузой. Но выгнали, именно выгнали, - резко уточнил генерал (я была на кухне), - за принципиальность и достоинство. И выгнали по подлому, но с виду честно. Всё учли, и мой пенсионный возраст, и сложившуюся ситуацию и благоприятный момент. И противопоставить ничего нельзя, не научился я работать их методами.
Снова зазвенели рюмки. Я чувствовала, как тяжело сейчас Ивану Павловичу. Всю жизнь он служил Родине, а теперь он ей стал не нужен. Хорошо, что хоть предоставили другую работу, а то такой поворот мог совсем плохо закончиться для генерала. Это всё равно, что лишить человека жизни, потому что жизнь для такого человека как раз и заключалась в службе Родине.
- Не переживай, - снова повторил Главный. – Учи курсантов. Это может даже полезнее, чем бегать по сковородке с другими тараканами, как ты однажды сравнил свою нынешнюю работу.
- Но куда они прибегут, не имея политического и военного опыта? – спросил генерал и сам продолжил. - Мне обидно, Толя. Мы все, сидящие здесь за столом, прошагали войну и победили. Весь народ на фронте и в тылу ковал эту победу. Теперь, благодаря этому подвигу, нас уважают во всём мире, как освободителей, как людей, не щадивших своих жизней ради свободы, братства и равенства многих народов. А что делают эти тараканы? На мощи, достигнутой неимоверными усилиями всего народа в тяжёлый военный период, они занимаются какими-то непонятными играми. Такими же играми занимаются и на Западе. Но Западу они выгодны, потому что они играют давно и лучше. У нас есть сила и справедливость, надо не играть, а жить, развивая наши преимущества, и не только в военной мощи, а во всём. Знаешь, Толя, мне кажется, что начинается новая война. Завуалированная война, выходящая на поверхность в мелких военных эпизодах на стороне. И мы снова к ней не готовы. И что, снова нам надо дойти до крайности, чтобы понять, как надо воевать в этой новой войне?
- Извини, Иван. Я понимаю твои чувства, но всё-таки скажу. Чтобы победить, надо не воевать, а просто жить в мире и справедливости. Любая война, жестокое противостояние мускулов, интеллекта, техники не выявит окончательного победителя. Ты правильно сказал, надо развивать наши преимущества во всём. И в последнюю очередь, в военной силе. Тем более, такой страшной силе, как ядерное оружие. Рассуждай логически, наступило время, когда геноцид, рабство уходит из жизни нормального человеческого общества. Конечно, есть крайности, но не в развитых странах, которые являются доминирующими. Люди стали человечнее, прошедшая война многому научила. Зачем нашу страну пытаться завоевать кому-то – бессмысленно. Во-первых, это невозможно сделать обычным вооружением, а если использовать ядерное оружие, то значит, её просто уничтожить, а заодно и всю планету. Это логично и понятно любому здравомыслящему человеку. Поэтому и начинаются игры. Нам надо просто не играть в военно-политические игры. Нам надо разумно жить, а военная политика приложится. Надо поддерживать армию на высокотехническом профессиональном уровне и развивать преимущества в образовании, медицине, науке, производстве, искусстве, культуре и многом-многом другом. Делиться нашими достижениями с другими странами и пользоваться их достижениями, по доброй воле предоставленными нам. Нам надо всем созидательно жить, с любовью и добротой. И жизнь каждого человека будет становиться лучше, осмысленней и прекраснее.
- Ты снова о своём светлом будущем, - иронично сказал генерал.
- Дело в том, что какие бы проблемы не стояли, твои личные или мирового масштаба, всё упирается в разумность людей. От её глубины, чистоты и зависит, будут войны, противоречия, пороки и беды. В том, что тебя отправили в отставку, виновата глупость и порочность людей, ты знаешь, каких. В том, что идут игры, тоже виновата глупость и порочность людей, пусть ты не совсем знаешь каких. А по большому счёту виновата глупость и порочность всего человеческого общества, в которое входим и мы с тобой. В том, что произошло с тобой, надо винить и самих нас. Только не дядю Ваню, – добавил с улыбкой, но без шутки, Главный. – Дядя Ваня - единственный из нас, кто выкладывается полностью ради людей.
Дядя Ваня несогласно замотал головой, но ничего не сказал.
- А я и виню себя, – подтвердил генерал.
- И в чём ты винишь себя? В том, что ты не уподобился своим бывшим сослуживцам, ради достижения высокой цели, или в том, что не смог уподобить их себе?
- И в том, и в другом.
- Думаю, Иван. Ничего бы существенно не изменилось. Всё произошло так, как и должно было быть. Идёт естественный исторический ход жизни, – глубокомысленно отметил Анатолий Валерьевич. – А насколько это было бы полезно для тебя – ещё вопрос.
- А что скажут наши потомки о нас, когда мы не смогли изменить историю в лучшую сторону?
- Не в твоих и моих силах существенно менять историю. Настоящие изменения очень длительны, и её творят многие поколения людей. А что касается кратковременных периодов в жизни человечества, то эта история не столь важна. К тому же, её очень субъективно и изменчиво трактуют. Историю переписывают, искажают в угоду личному или массовому тщеславию и корысти. Ты считаешь себя освободителем во второй Мировой войне, а какой-то потомок посчитает завоевателем. Он сильно ошибётся, но в искажённой истории, он будет считать себя правым. Я знаю много примеров, когда одна историческая личность для одних является героем, а для других - злодеем. Конечно, я не отрицаю роль личности в переломных моментах жизни человечества. Но мне кажется, она может чуточку ускорить или замедлить ход истории, но не существенно. Раньше злодей не мог влиять глобально на весь мир, а сейчас уже разумные люди не позволят ему это сделать. А что касается героев, то за ними идёт человечество, но не особо торопясь.
Считай, Иван, что твоя благородная миссия службе Отечеству почти выполнена. С честью и самоотверженностью. Осталось передать свой опыт молодым курсантам. А это тоже очень важно. Выпьем за тебя, за твою достойную жизнь и за твоё здоровье.
- За всех нас! - уточнил генерал.
Тамара Николаевна и я принесли горячие блюда. Все стали ужинать, иногда переговариваясь. Иван Павлович больше шутил над своей участью перед Тамарой Николаевной и мной, пытаясь остаться бравым генералом в наших глазах. Но не очень получалось, а мы его успокаивали, что даже в отставке он всегда для нас останется настоящим генералом. Иван Павлович в этот вечер больше пил. Разговор за столом становился всё сумбурнее. Я поужинала и ушла к детям.
Утром я снова встретилась с Иваном Павловичем. Анатолий Валерьевич настоял, чтобы он остался заночевать в усадьбе в свободной комнате. Генерал был свеж, видимо он встал пораньше и привёл себя в порядок. Только глаза были не очень весёлыми. Между делами (я кормила по очереди детей и накрывала стол к завтраку) неожиданно Иван Павлович сказал мне, когда в гостиной мы были одни.
- Леночка, после завтрака я поеду в город, надо приступать к новым обязанностям лектора. Давай, ты поедешь со мной. Брось эту жизнь и начни строить новую. А я помогу. Здесь нет перспективы.
Я удивлённо посмотрела в задумчивые и добрые глаза генерала. Он понял мой взгляд, отвёл глаза и тихонечко кивнул несколько раз головой, как бы говоря, что всё понятно, и мне можно ничего не отвечать.
Последнее время Главный был чем-то озабочен. Внешне всё шло, как всегда - по заведённому порядку. Отношение его к работе и к окружающим было неизменным, но я чувствовала в нём небольшую отрешенность, его мысли, всегда направленные на ход исследований, теперь в отдельные моменты улетали куда-то в даль.
Выбрав удачный момент, когда мы были вдвоём в его кабинете, и все насущные вопросы были решены, я спросила, - вас что-то беспокоит, Анатолий Валерьевич?
Он улыбнулся, ласково посмотрел на меня и ответил. - Всё хорошо, Леночка. Всё хорошо, - потом добавил. - Мы многое сделали. Скоро работа будет закончена.
Я вышла из кабинета, но перед глазами стояла реальная картина. Не воображаемая, а именно реальная, словно мои глаза остались в кабинете. Я видела Главного, сидящего в одиночестве и отрешённо смотрящего на огонь в камине, а мысли его витали так далеко или высоко, что проще сказать, мыслей вообще не было.
У меня была догадка, что после ухода на пенсию Ивана Павловича у Главного могли возникнуть неувязки с новым руководством. Кстати об этом думала и Тамара Николаевна и дядя Ваня. Они, конечно, ничего не говорили, но их неуверенность в завтрашнем дне проявлялась и в настроении, и иногда в поведении. Но Анатолий Валерьевич – это не экономка и не шофёр. Он не боялся проблем, а решал их. Даже если очень велика была опасность, что его исследования закроют, он не сидел бы так перед камином в апатии и бездействии. Тут что-то есть ещё, недосягаемое для моего понимания. А может это не понимает и сам Анатолий Валерьевич. Поэтому не знает, что делать, и пытается найти ответ в себе самом, смотря на огонь, точнее в никуда.
Мои размышления о внутреннем состоянии Главного прервали бурные события, кардинально изменившие жизнь всех обитателей мира усадьбы.
Сначала был звонок Ивана Павловича. Трубку подняла Тамара Николаевна и, запыхавшись, ворвалась в комнату, где Анатолий Валерьевич и я занимались со Славой.
– Анатолий Валерьевич, вам звонит Иван Павлович по очень срочному делу, прерывисто и громко произнесла она.
Главный спокойно, но не медлительно, вышел из комнаты. Тамара Петровна, испуганно посмотрев на меня, произнесла. – Вот, кажется, и всё.
Я взяла её под руку и вывела из комнаты, потому что Слава удивлённо смотрел на Тамару Николаевну, не понимая, что означают эти слова.
Через пять минут Главный вышел из своего кабинета, увидел наши взволнованные лица и сказал, что беспокоиться нам не о чем. Потом обратился ко мне. – Елена Владимировна, сегодня занятия закончены. Поезжайте в город, дядя Ваня вас отвезёт, и неделю можете отдохнуть. Вы давно не брали отпуск.
Я удивлённо спросила. – А как же дети? - а потом смело добавила. - Мне не нужен отпуск, я останусь здесь.
Главный спокойно прореагировал на моё несогласие, задумался на секунду и произнёс, – поступайте, как хотите.
Потом окинул всех добрым взглядом, улыбнулся и ещё раз повторил, что нам всем беспокоиться не о чем, всё будет хорошо. Попросил не волноваться и выполнять свои обязанности, как всегда. И уже возвращаясь к себе в кабинет, добавил, чтобы его сегодня никто не беспокоил.
Мы молча разошлись. Я вернулась к Славе. Но занималась с ним математикой машинально, автоматически, сосредоточив все свои мысли на Анатолии Валерьевиче. Почему меня волновал тогда именно он и его будущее, а не будущее ребят и своё будущее, я не знаю. Наверное, потому, что он сказал, что нам беспокоиться не о чем. И я, и Тамара Николаевна, и дядя Ваня безгранично верили Главному, он никогда не обманывал.
Ещё я обратила внимание, что Анатолий Валерьевич, когда вышел из кабинета после звонка, снова стал таким, как всегда – решительным и уверенным. Человеком, который знает, что делать ему и его помощникам, который всегда готов взять всю ответственность за эти дела на себя.
Поэтому меня и волновало будущее Главного. Что будет, если работу закроют? А может их могут ещё и наказать? Но за что их наказывать? Наверное, есть за что. Внутри меня сидел какой-то червячок, который грыз мою душу все годы, пока я работала здесь. Как бы не оправдывал свой эксперимент Анатолий Валерьевич, какие бы веские доводы он не приводил, я всегда чувствовала его и свою вину перед Славой и Олегом. Они были здоровы, сыты, им давали знания и дарили любовь, но они не были свободны, как другие дети. Они были объектом исследования. Я могу быть объектом исследования, потому что добровольно иду на это. Но дети не должны быть объектом исследования, ни при каких условиях. Их можно, даже нужно наблюдать, изучать, но со стороны, в естественной среде (в семье, в школе, на улице), а не в ограничительных рамках, тем более в бетонных стенах.
Я поцеловала Славу, поняв, что так автоматически заниматься с ним бессмысленно. Он немного удивлённо, но больше радостно посмотрел на меня. Я сказала, что у меня есть другие дела, и я зайду попозже, а он пусть решит несколько примеров по математике и почитает книгу. Я вышла из особняка и побрела по тропинке, продолжая думать об Анатолии Валерьевиче. Если их накажут, то непременно всю вину возьмёт он на себя, не оставив другим ничего. Его лишат возможности работать, и нам что же, придётся расстаться?
- Его накажут, его неизбежно накажут, его сурово накажут, - вдруг произнесла я в полголоса, словно увидела будущее Главного. Это понимание было столь верным, что стрелой вонзилось мне в сердце. В первый миг, я хотела броситься назад к особняку, чтобы предупредить Анатолия Валерьевича об опасности. Но тут же в голове родилась другая мысль, что он всё уже знает, поэтому он и попросил его не беспокоить. Попросил вроде не акцентировано, но так, что нарушить этот запрет невозможно. Никому.
Я не находила себе места, то заходила к детям, но не способная сосредоточиться, снова покидала их комнаты. Отказалась от ужина, Анатолий Валерьевич тоже не ужинал.
В восемь часов вечера Главный вышел из кабинета. Я как раз сидела в гостиной, словно ожидала его появление. У него был немного уставший вид, но взгляд был решителен и целеустремлён. Он попросил меня пройти с ним к детям. Сначала мы зашли к Олегу. Анатолий Валерьевич ласково погладил его по голове, сел напротив и сказал, - Олег, ты уже довольно большой мальчик, тебе девять лет, настала пора изменить свою жизнь. Ты, возможно, скоро переедешь в другое место. – Анатолий Валерьевич сделал небольшую паузу. - Но самое главное, у тебя есть брат Слава. Он очень похож на тебя, вы - близнецы. Сейчас ты с ним познакомишься. Через десять минут за тобой придёт Елена Владимировна, и вы вместе с ней и братом погуляете около особняка.
Олег внимательно слушал дедушку, но новость, что у него есть брат-близнец не вызвала слишком большого удивления. Он просто ещё не осознал её, или не придал ей должного значения, или его мысли снова улетели далеко и глубоко.
Потом мы зашли в комнату к Славе, и Анатолий Валерьевич то же самое сказал и ему. В отличие от Олега, Слава воспринял новость о брате-близнеце чуть эмоциональнее. Только невозможно было понять рад он или огорчён этим известием. Он ещё не понимал, как это может отразиться на его жизни.
Мы все вышли в вестибюль, и я сходила за Олегом. И вот братья встретились. Они были разлучены почти сразу после рождения. Всегда были недалеко друг от друга, но никогда не виделись. Я часто задавала себе вопрос, может они догадывались о существовании друг друга. Может, была какая-то случайная утечка информации. Нет, это невозможно, очень большее значение придавал чистоте исследований Анатолий Валерьевич, и не мог допустить такой оплошности. Может, они чувствовали друг друга. Ведь люди способны чувствовать. А они так похожи, словно природа решила сделать одного человека в двух экземплярах. У них должны быть одинаковыми и чувства, как бы настроенные на одну «волну». Может, сейчас я получу ответ.
Дети с большим удивлением смотрели друг на друга. Я попросила их поздороваться за руку. Они нерешительно протянули руки. А потом отошли в разные стороны. Иногда бросали взгляды друг на друга, но больше вопросительно смотрели на дедушку и меня. – Что дальше?
- Теперь идите с Еленой Владимировной погулять. Только не очень долго, скоро стемнеет. А мне надо заняться кое-какими делами, - сказал Анатолий Валерьевич и кивнул мне головой, словно успокаивая меня. – Всё будет хорошо. Вы справитесь.
Так была поставлена Анатолием Валерьевичем последняя точка девятилетних исследований чистого разума и моих трёх лет помощи ему. На его лице не было сильного волнения, переживания, а только сосредоточенность. Действительно, что-то ещё срочное и важное ему необходимо было сделать.
Мы гуляли по полю. Ребята иногда ловили запоздавших заснуть кузнечиков, но больше с любопытством смотрели друг на друга и вели сначала натянуто, но постепенно всё более естественно между собой беседу. В конце концов, моя помощь по налаживанию их отношений стала не нужна. Я просто стала наблюдать за ними. Да, они раньше не догадывались о существовании друг друга. Они были по-настоящему удивлены своей похожестью. Но понимание, что они братья и к тому же близнецы, постепенно ушло на второй план. На первом плане осталось только то, что они просто дети. Раньше они никогда не общались с другими детьми. По книжкам знали о дружбе детей, но сами были её лишены. Сегодня был для них настоящий праздник. И для меня. И для Анатолия Валерьевича. Для всех.
Я так долго, три года мечтала об этой прогулке. И вот мы вместе, я, Олег и Слава. И ничего особенного, обычная прогулка, только в душе что-то тихонечко поёт, а тех возвышенных вдохновенных чувств, которые я заранее представляла, вовсе и нет. А может, когда-то люди будут жить в светлом мире Анатолия Валерьевича, и у них не будет той восторженности, с которой сейчас он и немного я представляем тот светлый мир. Просто в душе у них всегда будет по жизни что-то тихонечко петь.
Дети очень быстро находят между собой общий язык, если не очень различны по возрасту и воспитанию. И конечно быстро нашли общие интересы Олег со Славой.
- Ты где жил? – спрашивал Слава.
- Здесь.
- И я здесь, но тебя никогда не видел.
- И я не видел, - задумался на секунду Олег. Но видимо вспомнил дедушку. Наверное, дедушка хотел, чтобы они не видели друг друга. И значит, так было нужно. Сейчас авторитет дедушки для ребят был непоколебим. Но они подрастут и обязательно зададут ему вопрос, почему он разлучил на девять лет их между собой и другими детьми. А если и не зададут этот вопрос ему вслух, то зададут про себя. Этот вопрос-укор камнем будет давить на Анатолия Валерьевича всю его оставшуюся жизнь. А может уже давно и давит. Главный лучше всех знал, на что шёл.
Меня ещё раз поразило сходство близнецов. Когда я занималась с каждым по отдельности, то это уже меня, особенно в начале, сильно удивляло. Но когда я сейчас видела мальчиков одновременно рядом друг с другом, их движение, мимику, интонацию, одинаковые для обоих, то эффект был намного сильней. Легко смотреть на двух идеально похожих бабочек, это воспринимается как должное. Но смотреть на двух идеально похожих людей в жизненных, естественных условиях – исключительная редкость.
Пройдёт время, дети повзрослеют, и жизнь постепенно начнёт накладывать на них отпечаток, делающий их отличными. В чём-то они искусственно будут стараться быть непохожими (каждый человек хочет иметь своё неповторимое «я»). И это войдёт в привычку. В чём-то те глубокие, почти незаметные расхождения, которые несёт в себе чистый разум, смешиваясь с окружающим воздействием, уже не искусственно тепличным и схожим, превратятся из маленьких нитевидных коротеньких трещин пусть не в разломы, но в более широкие и протяжённые трещины. Словно стояли два совершенно одинаковых сфинкса, но прошло время, и различные внешние воздействия и незначительные внутренние структурные отличия, разрушили их, превратив в уже не совсем похожие древние изваяния.
- У меня есть самолёт, - продолжали говорить ребята.
- У меня тоже есть самолёт.
- Я два дня назад поймал вот такого кузнечика, - похвастался Слава, показывая его длину пальцами.
- А я чуть не поймал осу. Она хотела меня ужалить.
- А тебе дедушка рассказывал про войну?
- Рассказывал и показывал ордена, - ответил Олег.
- Мне тоже показывал. А меня мама научила рисовать слона и жирафа, - сказал Слава и взял меня за руку.
Олег вдруг неожиданно затих, странно посмотрел на Славу, а потом бросил совсем короткий взгляд на меня. Я сама взяла Олега за руку и предложила пройти к недалеко стоящим берёзкам, может там есть грибы.
Вот оно - различие, не объяснимое ничем, рождённое только душами детей. Нет, идеально схожих людей не бывает, да и не может быть. И Слава, и Олег знали, что я не родная их мать. Но детям просто необходима мама. И они сильно и одинаково хотели, чтобы я была ею. Слава полгода назад перешёл эту черту и выдал желаемое за действительное, а Олег не смог сделать последний шажок. Почему? Моей вины нет, я это чувствовала. Тем более других людей. Олег был смелым и добрым мальчиком, и по силе воли ни в чём не уступал Славе, а может, даже и превосходил на чуточку. Почему же он не перешёл эту черту, хотя хотел перейти её не меньше Славы? Ответ знает только Анатолий Валерьевич.
И ещё мне показалось, что Слава своим примером подтолкнёт Олега сделать этот последний шажок. И я, наконец, смогу их называть сыновьями. Но потом я как бы встряхнулась. О чём я рассуждаю? Я не знаю, что будет завтра, что будет с Главным, что будет с детьми. Страшная неопределённость висит в воздухе. Но в то же время внутри было какое-то чувство, что как бы плохо не было, у меня хватит сил преодолеть любые трудности.
Стемнело. Мы вернулись в особняк. Я сказала, что мальчики должны разойтись по своим комнатам и лечь спать. Теперь двери комнат закрываться на ключ не будут. И завтра утром они снова увидятся. Дети с некоторой неохотой, но с радостным ожиданием наступивших перемен и завтрашнего дня послушно разошлись.
Я вернулась в свою комнату. Пыталась читать, а потом заснуть. Но ничего не получалось. Я, как в бреду, металась на постели, отгоняя плохие мысли, но они, как кошмары, всё лезли и лезли мне в голову. Я пыталась думать о прошедшем прекрасном вечере, а завтра день будет ещё лучше. Но их отодвигали в сторону предчувствия и страхи наступающей беды. Я чувствовала, что Анатолий Валерьевич тоже не спит. Но ему было легче, он занимался каким-то важным делом.
Наконец наступило раннее утро. Я умылась, привела себя в порядок. К моему удивлению Тамара Николаевна тоже уже встала и хлопотала на кухне. Дети, конечно, тоже проснулись раньше, чем всегда, и выскочили из своих комнат почти одновременно. Сначала они вместе изучали детально особняк внутри, раньше у них не было этой возможности, а потом выбежали на улицу, где стали осматривать автомобиль вместе с дядей Ваней, который с большой охотой рассказывал о его устройстве.
Анатолий Валерьевич вышел из кабинета прямо перед завтраком. Тамара Николаевна приготовила на завтрак пирог из яблок, что нарушало традиционное меню, но Главный только похвалил её. Все взрослые чувствовали себя свободно и раскрепощено. Буд-то у каждого свалился с души тяжёлый груз. Конечно, неопределённое завтра всех пугало. Но это только усиливало ощущение, что завтра будет завтра, а сегодня все должны быть счастливы. Дядя Ваня, обычно молчаливый, сегодня всех веселил разными историями. А в конце завтрака предложил поехать на речку. Он знает одно красивое место, где можно купаться и рыбачить, всего полчаса езды. Анатолий Валерьевич в ответ произнёс, что это замечательное предложение организовать пикник на свежем воздухе. Дядя Ваня удивлённо спросил, что это за гора такая, чем ещё больше всех развеселил. Через два часа, подготовив и взяв всё необходимое, мы поехали на речку.
Больше всех радовались дети. Очень редко Анатолий Валерьевич вывозил их на природу дальше, чем километр от особняка, боясь непредвиденных неординарных воздействий на детей, которые могли бы по-разному на них повлиять. К тому же, теперь они были вместе.
Накупавшись вдоволь, ребята стали ловить с дядей Ваней рыбу, Тамара Николаевна - готовить «стол», а я и Анатолий Валерьевич – загорать. Мы с удовольствием наблюдали за рыбаками, издававшими периодически восторженные вопли. С расстояния десяти метров я не могла различить ребят с мокрыми волосами и в одинаковых плавках. Я даже немного растерялась и посмотрела на Анатолия Валерьевича. Он был спокоен и расслаблен, и я поняла, что он их как-то различал.
Вдруг у Главного загорелись глаза. - Интересно было бы ещё понаблюдать, как бы со стороны, годик-два за ребятами, как они входили бы в реальную жизнь. Это был бы заключительный аккорд всех исследований. - Но взгляд, как неожиданно загорелся, так и потух. - Впрочем, это уже не важно.
Я вопросительно смотрела на Анатолия Валерьевича.
Анатолий Валерьевич без большого желания всё-таки решил ввести немного меня в курс дела. - Иван Павлович узнал от доброжелательного человека, что нашей работой заинтересовались важные особы. И преобладает негативное отношение к ней. Нам следует ждать гостей.
- Когда?
- Думаю, ждать недолго, или несколько часов, или пару дней.
- И что же нас ждёт?
- Ничего хорошего. Но ты не беспокойся, Леночка. У тебя, Тамары Николаевны, дяди Вани не будет очень больших неприятностей.
- А что же будет с Олегом и Славой?
Анатолий Валерьевич с большой любовью посмотрел на детей, но постепенно в его взгляде появилась тоска, словно он потерял или разбил что-то очень дорогое, важное для себя и, самое главное, по своей вине. Потом посмотрел на меня. Никогда я не видела, чтобы он так смотрел. В его глазах была и благодарность и извинения и надежда и любовь.
- Детей наша страна любит и бережёт, - как-то неубедительно произнёс он, а потом уже очень добро попросил, - дорогая моя, Леночка, пожалуйста, иди к детям, ты сейчас им сильно нужна.
Мне ещё о многом хотелось поговорить с Главным – об исследованиях, успел ли он их в основном закончить, о будущих планах. Нет, не то. Я хотела поговорить с ним просто о жизни. Мне казалось, что в настоящее время никто не может лучше рассказать о жизни, чем он. Я надеялась, что вечером у меня будет эта возможность.
Накупавшись, набегавшись, получивших за день море эмоциональных восторженных ощущений, которых раньше и за месяц невозможно было им получить, ребята быстро уснули в одной комнате. По моей просьбе дядя Ваня перенёс кровать Олега в комнату Славы. Я, заботливо укрыв их, тихонечко вышла из комнаты и постучалась в кабинет Главного.
- Войдите, - сказал Анатолий Валерьевич и, увидев меня, спросил. – Дети уснули?
- Да, - ответила я.
- Вот, Елена Владимировна, наша работа подошла к концу, – с некоторой официальностью сказал Главный, но, внимательно посмотрев в мои глаза, сменил тон. - Хочу сразу попросить прощения за то, что втянул тебя в это дело. Может быть, лучше бы ты поехала в родной колхоз учить деревенских ребятишек.
- Я ни о чём не жалею, чтобы не случилось, - ответила я, давая понять, что готова к худшему.
- Ты смелая, умная и добрая девушка, и сумеешь преодолеть все сложности. Да, жизнь – сложная штука, но, сколько прекрасных моментов она дарит, когда преодолеваются её сложности. Я вот только не знаю, что приятнее – осуществлять свои светлые заветные мечты в труде или радоваться достигнутой цели? – и он вопросительно посмотрел на меня.
- Я тоже не знаю. Я не ставила перед собой ещё никаких серьёзных целей. Я ещё учусь жить. У вас.
- Ты уже научилась жить, – он задумался. - Что интересно, со мной или без меня, чуть раньше или чуть позже, но ты в любом случае научилась бы жить. Дело было только во времени.
Знаешь, Леночка, иногда рождаются по природе счастливые люди. Я не имею в виду слабоумных людей (только глупый человек может считать, что горе от ума, и только бездушный человек может считать, что горе от глубоких чувств). Эти счастливцы имеют хороший интеллект, глубокие чувства, интуицию и некоторые необыкновенные особенности (вроде внутреннего обаяния), обусловленные во многом высоким чистым разумом. В них чувствуется настоящая гармония. К ним тянутся хорошие и уважают, конечно, в определённых границах, плохие люди. Таких людей часто в древности называли святыми. Что характерно, такие люди не боятся трудностей и часто их уверенно преодолевают, но самое главное, они способны находить настоящее счастье там, где другие его не видят. Почему? Потому что другие слепы разумом, и стремятся к бутафорскому счастью и, следовательно, по большому счёту остаются несчастливыми или искусственно счастливыми.
Ты, Леночка, относишься к таким редким людям, которые способны видеть в водоворотах или спокойных водах жизни светлые крупицы настоящего счастья и благодаря своим способностям вытаскивать их.
- А вы? Вы сами счастливы? – почему-то задала я такой вопрос. По идее, кто должен быть счастлив, так только Анатолий Валерьевич. Такой гармонии я ни в ком не видела. Такой светлый ум и такое доброе сердце. И он мечтал о высокой цели, самоотверженно стремился к ней и осуществил её. Но я чувствовала в нём неудовлетворение и отрешённость. Поэтому и задала свой вопрос.
Анатолий Валерьевич улыбнулся и ответил. – Не знаю. Вот почему ты задала мне этот вопрос? Потому что ты чувствуешь мои сомнения. Вроде я не обделён разумом, старался жить, соответствуя своему разуму, и достиг многого благодаря своему разуму. Но есть сомнения. Леночка, я ещё покопаюсь в самом себе, и может, дам тебе ответ позже.
- Может, вы не успели довести свои исследования до конца или беспокоитесь за наше будущее и считаете себя виновным?
- Нет, в целом все исследования доведены до конца, и намеченные результаты достигнуты. Я добился, чего хотел, только что-то начал сомневаться, этого ли я хотел. А за ваше будущее, скажу честно, я не беспокоюсь. Всё наладится и у Тамары Николаевны и у дяди Вани и у тебя, и…, - он сделал паузу и взглянул глубоко в меня, - у Олега и Славы. А вот виновным…. наверное, считаю.
- Может, нам надо что-то предпринять? Время ещё есть, – с большим желанием растормошить Главного и выполнить любое его поручение спросила я.
Анатолий Валерьевич задумчиво смотрел на меня, не проявляя никакой активности. – Время всегда есть. И разбрасывать, и собирать камни, – сказал глубокомысленно он, а я ничего не поняла. А потом добавил, – Леночка, иди спать, о делах поговорим завтра, на свежую голову.
Но не сбылось поговорить о делах, да и не должно было сбыться - Анатолий Валерьевич всё предвидел. Утром в пять часов послышался шум двигателей машин. Я только успела одеться, как в комнату зашел мужчина в штатской одежде и приказал выйти в вестибюль. Потом мне и Тамаре Николаевне приказали одеть детей и всем сесть в машину. Полчаса мы сидели за занавешенными стёклами, не зная, что происходит в доме. Дети удивлённо смотрели на чужого человека, пытались нас расспросить, но человек приказал нам успокоить детей и всем сидеть тихо. Я сказала ребятам, что всё будет хорошо, не надо волноваться. Мне пришлось это сказать и Тамаре Николаевне, потому что она не могла сдержать слёз, а дети не должны их видеть.
Пришёл водитель, и нас повезли в город. Во дворе какого-то сооружения машина остановилась, нас высадили и разлучили.
Меня отвели в камеру. Там было шесть женщин. Они удивлённо посмотрели на меня и стали задавать вопросы. Я рассеяно отвечала, мои мысли и чувства кружились, не способные остановиться на чём-то. Одна женщина позже сказала, что всё ясно, я - политическая. А потом добавила, что за народ неблагодарный, даже такие молодые предают Родину. Но другая встала на мою защиту, сказав, что ещё неизвестно виновата ли я, и приказала всем оставить меня в покое, пока я не приду в себя.
Постепенно я успокоилась, веря словам Анатолия Валерьевича, что для всех нас нет опасности. В камере было грязно, и стоял противный запах, некоторые женщины относились ко мне грубо, но я заставила себя не обращать внимания на такие мелочи. Это не на долго, главное, чтобы ребятам и Анатолию Валерьевичу не сделали ничего плохого. Почему-то я меньше всего переживала за Тамару Николаевну и дядю Ваню. Мне казалось, что им, как и мне, большая опасность не грозила.
На следующий день меня вызвали на допрос. Расспрашивали подробно о моей жизни до работы в усадьбе, как я попала к Анатолию Валерьевичу, и в чём заключалась моя работа с ним. Я подробно всё рассказала. Но я акцентировала в ответах, что выполняла только свои обязанности – поочерёдные одинаковые занятия с мальчиками по школьной программе. Больше от меня ничего не требовали, и меня со своей стороны ничего больше не интересовало. Также спрашивали, кто приезжал в усадьбу и куда возили детей. Я сказала, что редко приезжал фронтовой друг Иван Павлович (скрывать это не имело смысла, только уличат меня во лжи), они вместе выпивали и вспоминали военные годы. А куда возили детей, я не знаю.
Особенно тщательно расспрашивали меня о последних днях, перед арестом. Чем занималась я, чем занимался Анатолий Валерьевич, чуть ли не поминутно. Кто приезжал или звонил в последние три дня? Я догадывалась, что они искали материалы исследований, видно Главный их уничтожил или спрятал в последнюю ночь. Я сказала, что пять дней никто не приезжал и никто, кроме дяди Вани (он ездил за продуктами), не уезжал из усадьбы. Телефонных звонков я не слышала. Я отвечала естественно, как способна была вспомнить события. Только для допрашивающего офицера я вспоминала не всё и мимолётно, без подробностей. Я хорошо играла роль простой деревенской девушки. Допросы длились три дня и сопровождались запугиванием, давлением, но физическая сила не применялась.
На четвёртый день меня допрашивал другой офицер - сравнительно молодой, подтянутый, следящий за своей внешностью, старающийся произвести хорошее впечатление. Но что-то в его вроде нормальной внешности было наигранное, лживое. На столе лежали папки с материалами исследований Анатолия Валерьевича. Но их было очень мало, только где-то четвёртая часть от тех, что я видела в последние дни на полках в кабинете. Я сделала вид, что не обратила на них никакого внимания.
Он вежливо поздоровался со мной. Спросил о самочувствии, не обижают ли меня в камере. А только потом перешёл к делу.
- Я читал ваши показания, и они вызывают у меня двоякое впечатление. Или вы действительно простая недалёкая учительница, или что-то не договариваете. Я вот смотрю на вас и, мне кажется, вы - умная девушка. Поэтому я уточню обстановку, чтобы вы всё поняли и исчезли ваши страхи - разумные страхи, вызванные во многом некомпетентностью и непрофессионализмом некоторых наших сотрудников.
Анатолия Валерьевича я и другие понимающие ответственные офицеры глубоко уважаем. То, что произошло с вами, заключение под стражу – просто недоразумение. И я приношу свои извинения. Ваша работа, я имею в виду не только обучение детей, а все исследования – очень полезны и необходимы для страны. Их нельзя было прерывать, но произошла ошибка, и её надо исправить. Вы согласны со мной?
Я кивнула. Он так говорил, что действительно могло показаться, что всё произошедшее - глупость, и всё можно вернуть. Но в душе я чувствовала, что ничего вернуть невозможно, и все его слова - обман.
Офицер улыбнулся, но непонятно или от доброты ко мне, или от своего произведённого на меня хитрого впечатления, и продолжил.
- Если вы с нами будете сотрудничать, то вас ждёт прекрасное будущее. Такие красивые, умные девушки нам нужны. И даже неважно, продолжите вы заниматься прежней работой, или мы найдём для вас новую, тоже хорошую работу. Но вернёмся к делу. Меня интересуют, в первую очередь, уже полученные результаты исследований Анатолия Валерьевича, чтобы обосновать их продолжение. Посмотрите на эту маленькую стопку материалов. Вы, наверное, сами удивлены, что их так мало? – и он внимательно, ожидающе посмотрел на меня.
- Я редко заходила в кабинет к Анатолию Валерьевичу и никогда не обращала внимания на его материалы. Он, мне кажется, не хранил их вместе, и мне трудно судить об их объеме.
- Хорошо, - недовольно сказал офицер. - А что вы можете сказать об исследованиях? Какие задачи ставил Анатолий Валерьевич перед вами кроме учебной программы, вне прямых обязанностей, что вам советовал, чем с вами делился?
- Он требовал кроме учебных обязанностей только похожести уроков, одинакового отношения к детям и всё. А своей работой со мной не делился, - сухо, прямолинейно продолжала отвечать я, играя в непонимание, незнание и невинность.
Офицер стал менять ко мне своё отношение.
- Я никак не пойму, вы хотите серьёзно сотрудничать со мной, или прикидываетесь. Поймите, если исследования закроются, и будут признаны неполезными, вы будете осуждены, как пособница антисоветских действий. В ваших интересах доказать их необходимость, а для этого надо предоставить результаты – стоящие результаты проделанной за девять лет работы, а не эту жалкую стопку.
Я сделала испуганное лицо и плаксиво сказала. - Я ничего не делала, только учила детей, за что меня осуждать?
Офицер не обратил внимания на мои слова и продолжил. - Нам готова помочь и Тамара Николаевна, и дядя Ваня, но от них мало толку.
Я про себя подумала, что может Тамара Николаевна и готова в чём-то небольшом вам помочь, она может поддаться давлению, но дядя Ваня для вас ничего не сделает.
- А где Анатолий Валерьевич? – спросила я искусственно наивно.
- К сожалению, он ещё не дал окончательного решения с нами сотрудничать. Если вы нам поможете восстановить часть материалов, то это обязательно подтолкнёт и его. Он сказал, что испугался и сжёг материалы исследований. Я ему верю, но может, где-то что-то могло остаться? Надо помочь человеку, он очень талантлив и ещё на многое способен. Подумайте пять минут, может у вас есть, что сказать. Взвесьте всё, а я подожду.
Он достал папиросу, прикурил и отошёл к маленькому окну. - Жизнь прекрасна, - сказал через минуту он, смотря в окно, как бы про себя. Но лучи солнца не проникали в маленькое окно в толстых стенах, и его лицо оставалось тёмным.
Прошло пять минут, он вернулся за стол и молча посмотрел на меня.
- Я не знаю что сказать, я больше ничего не знаю, - тихо сказала я.
Он вздохнул и грубо сказал. – Я чувствую, что вы врёте. Я не знаю только одного, насколько вы врёте. Но может время раскроет это мне. Я умею ждать. А ваша участь незавидна, но вы по своей воле выбрали её. Подумайте в камере ещё, и если перемените своё решение, скажете об этом охраннику.
Он вызвал охранника и нетерпеливо приказал меня увести. Он видимо не любил тратить время впустую и не любил проигрывать.
Я, конечно, ничего охраннику не сказала, и больше допросов не было. А через три дня меня выпустили.
Я стояла на улице, размышляя, а что дальше? Поехать домой? Устроиться на работу в школу в родном колхозе, и потихонечку забыть прошедшие три года? Но это невозможно. Как можно забыть Анатолия Валерьевича, как можно забыть Олега и Славу? Что с ними, где они? Анатолий Валерьевич, наверное, ещё в заключении. А дети?
Я вернулась на квартиру, где снимала комнату. Хозяйка сейчас на даче. Она в летнюю пору постоянно там живёт, иногда приезжая в город по необходимости. Она милая женщина и полностью доверяет мне. Это даже хорошо, что она на даче, и не знает, что со мной произошло.
В доме всё стояло на своих местах, вроде чужих людей не было. Я проверила свой тайник. Всё на месте - деньги, диплом и сберегательная книжка. Я легла на кровать, расслабилась, стараясь успокоиться, и не спеша всё осмыслить. Итак, деньги у меня есть. Накопилась довольно приличная сумма за три года. Главными расходами была покупка одежды для себя и подарки родным и близким. Но на это ушло не так много. Деньги по совету Анатолия Валерьевича я хранила в двух равных частях - в сберегательной кассе и наличными в маленьком тайничке, устроенном в этой комнате. Интересно, при допросе меня спрашивали, есть ли у меня деньги, и где я их храню? Я ответила, что в сберкассе. Может, мой счёт закрыли? Надо будет проверить.
Следующее. Документы. Паспорт мне вернули при освобождении. Диплом об окончании училища всегда был у меня, Анатолий Валерьевич при приёме на работу сделал фотокопию. Надо будет зайти в управление, где меня принимали на работу, и взять трудовую книжку.
Подведём итоги. Жильё есть, деньги есть, документы есть. Всё не так плохо на первое время. Теперь, самое главное, надо узнать, где мальчики и где Анатолий Валерьевич? Есть два пути. Первый, пойти официально наводить справки в особом управлении. Второй, пойти к Ивану Павловичу и попросить его о помощи. Я решила сначала пойти к Ивану Павловичу и посоветоваться с ним.
Часов в восемь вечера я позвонила к нему в дверь. Открыла его дочь, она как раз куда-то собиралась. Она снисходительно поздоровалась, позвала мать, и ушла. Супруга Ивана Павловича, не здороваясь, с открытым раздражением спросила, что мне надо? Я попросила позвать мужа. Она не хотела его звать, начала говорить о его занятости и, что он не хочет меня видеть. Но я прервала её, жёстко сказав, что хоть как с ним встречусь, и лучше ей не мешать. Тогда она ушла в кабинет к мужу. Через минуту послышались её резкий голос и громкий голос Ивана Павловича. Они спорили обо мне. Удивительно, но мне было приятно слышать этот громкий спор. Через минуту он вышел сам, немного раздражённый, но доброжелательный ко мне. А его жена, со злобой взглянув на меня, прошла на кухню.
- Леночка, как я рад тебя видеть. Ну, как ты? – он легонько обнял меня и проводил в свой кабинет.
- У меня всё хорошо. Меня неделю допрашивали. Но я сказала, что была просто учителем. И вот меня выпустили.
- Ну и хорошо. Именно за тебя я переживал больше всего. А я ведь предупреждал Анатолия Валерьевича, что его затея с мальчиками-близнецами добром не кончится, и не только для него, но и для других. Но он никогда меня не слушал.
- Вы не знаете, где он?
- По-моему ещё в следственном изоляторе. И он всё продолжает упрямствовать. Понимаешь, Леночка, мне нельзя сейчас туда соваться. Я уже ничем ему не смогу помочь, я уже не при делах. Надо выждать время. Сейчас его судьба зависит только от него самого.
- А где мальчики?
- Тоже пока никакой информации о них у меня нет. Всё там происходит под большой секретностью. Надо ждать. Я тебе советую поехать домой в деревню. Отдохнуть, успокоиться. Думаю, пройдёт время, и всё станет на свои места.
Иван Павлович особо не изменился, если не считать, что у него пропала в некоторой мере решительность и уверенность в своих силах. Она уже начала пропадать полгода назад, когда в их структуре начались кадровые перестановки. И с каждой встречей это было заметней.
- Вы продолжаете читать лекции в Военной академии?
- Да, читаю. Это осталось единственным моим занятием. А так я просто военный в отставке, – с некоторой горечью сказал генерал.
Я всё хорошо понимала. В жизни Ивана Павловича многое изменилось. Его супруга недовольна потерей значимости мужа в определённых кругах, и не хочет терять оставшееся. Не хочет терять и сам генерал. А я на данный момент нежелательный контакт для них. Жена заглянула в кабинет и с укором посмотрела на мужа. Я поняла, что надо уходить, нельзя злоупотреблять вниманием генерала.
- И как долго ждать? - спросила я, вставая с дивана.
- Не знаю. Ты позвони мне через десять дней. Может, что-то прояснится, - а после паузы тихо спросил. - Леночка, а про меня там не спрашивали?
Я поняла, что Иван Павлович боялся, что раскроется его последний телефонный звонок. Всё обернулось так, что этот звонок сломал все планы заинтересованных лиц.
- Я сказала, что вы иногда приезжали и вспоминали с Анатолием Валерьевичем военные годы. И всё. Думаю, так сказали и остальные. Вас все любят.
Лицо генерала немного просветлело. Я пошла к выходу. Генерал спросил больше для вида, может, мне что-то ещё нужно, но я сказала, что ничего не надо. Он проводил меня до двери и пожелал на прощание веры и надежды.
Десять дней ждать, так долго (я тогда ошибалась, десять дней - это совсем не долго, потому что пришлось ждать больше трёх месяцев).
За эти десять дней я получила трудовую книжку, что оказалось совсем непростым делом. Сначала пришлось найти отдел кадров этого особого управления. Потом получить пропуск. Там мне сказали, что моей трудовой книжки не заведено. Пришлось прикидываться обманутой простушкой, чтобы, наконец, мне пошли навстречу. Только через неделю офицер отдела кадров мне выдал трудовую книжку, где было написано, что я три года проработала каким-то младшим сотрудником. На мой удивлённый вопрос он ответил, что должностей школьного учителя у них нет, и я должна радоваться и этому.
Также я сняла часть денег со сберкнижки (на счету были все деньги), отвезла их домой и оставила маме. Я ничего не рассказывала дома о своей прерванной работе. Но мама и брат чувствовали мои переживания. Когда я собралась уезжать назад в город, мама сказала, чтобы я бросила свою работу и возвращалась домой. Что-то на сердце у неё тяжело от моей работы.
Ровно через десять дней я позвонила Ивану Павловичу, и он дал мне адрес, по которому можно обратиться, чтобы узнать об Анатолии Валерьевиче и мальчиках. Я пришла по данному адресу. Меня спросили, кем я прихожусь Анатолию Валерьевичу, я соврала, ответив, что дальней родственницей, и больше у него никого нет. Мне ответили, что скоро состоится закрытый военный суд, а пока навещать его запрещено, тем более дальней родственнице. Тогда я спросила про мальчиков-близнецов. Каких мальчиков, спросили меня в свою очередь. Я попыталась объяснить, но меня не поняли, подозрительно стали смотреть на меня. Потом сказали, никаких детей-близнецов здесь по документам не содержится, пройдите к вышестоящему начальству в такой-то кабинет. Я не стала никуда проходить, поняв, что никто мне ничего не скажет, и я только снова обращу на себя внимание спецслужб.
Я снова вынуждена была ждать. Я молила Мировую гармонию помочь Анатолию Валерьевичу. Человеку, который лучше всех, по моему мнению, её понимал и чувствовал. Я точно знала, что больше никаких исследований не будет, так видимо, окончательно решил Мастер разума. Но и не надо. Лишь бы его отпустили. Ему далеко за пятьдесят, ветеран войны, разве можно его осудить. Но что-то в душе, как и раньше после того предупредительного звонка генерала, кололо моё сердце - его не отпустят. Он чувствовал Мировую гармонию, и она его чувствовала, и даже я, наверное, её немного чувствовала, поэтому и кололо. Но это уже не имело значения, просто так должно было быть, и уже ничего нельзя было изменить и мне своими мольбами, и даже Мастеру, и даже Мировой гармонии. Всё давно шло к этому, всё давно решено, и, следовательно, так оно и будет. И ещё мне сердце начинало подсказывать, что каким бы не было решение военного суда ужасным и печальным, по очень большому счёту так лучше для всех. Но я этого ещё не понимала, да и все остальные, причастные к этому делу люди. Все, кроме Мастера.
Анатолия Валерьевича осудили и отправили отбывать наказание в далёкие степи. А меня к нему так и не пустили в эти дни. И снова я не знала, что делать. И снова я обратилась за помощью к Ивану Павловичу, хотя так не хотелось беспокоить его, подвергать опасности. Я дежурила несколько часов около его дома, пытаясь встретиться как бы случайно, не привлекая чужого внимания. И дождалась, он вышел ближе к вечеру из подъезда, наверное, за продуктами в магазин. Я подошла тихонечко к нему и поздоровалась. Он удивился моему появлению, непроизвольно оглянулся, но доброжелательно поздоровался. Мы вместе пошли по улице.
- Анатолия Валерьевича осудили, ты, наверное, знаешь?
Я кивнула головой.
- Я ничем не мог ему помочь.
Я снова кивнула с пониманием головой.
- Всегда будет конец, и печальный, если не думать о завтрашнем дне. Он думал о после, послезавтрашнем дне. Искал ласточку в небе, а глухаря на земле и проглядел. Это судьба, Леночка, его судьба. Ну, а как ты? Чем думаешь теперь заниматься?
- Я хочу найти Славу и Олега. И хотела попросить вас помочь мне.
- А зачем тебе это надо? Ты молодая красивая умная девушка, у тебя вся жизнь впереди, счастливая жизнь. Помнишь, при первой нашей встрече я сказал, в чём твоё счастье, и ты согласилась со мной.
Я ещё раз кивнула головой.
- Так в чём дело? Устройся на работу в школу дома или здесь в городе, я постараюсь помочь тебе, трудись, живи и радуйся жизни. А с ребятами ничего не случится, они молодые, привыкнут к новой нормальной жизни и в будущем найдут себя. Может, и для них лучше резко порвать с прошлым, без лишних напоминаний?
- Я думала об этом. Но я им нужна, а они мне. Я это чувствую.
- Ты такая же упрямая и чувствительная, как и Анатолий Валерьевич. Может, он тебя загипнотизировал?
Я отрицательно покачала головой.
- Он на всех влиял, и ты попала под его влияние. Не спорь. – Иван Павлович улыбнулся чему-то и, немного шутя, по-доброму продолжил. - Ты похожа на него. Раньше он меня использовал, теперь – ты.
Я тоже улыбнулась.
Иван Павлович ласково поглядел на меня и сказал. – Ну что мне с тобой делать? Постараюсь помочь. Ты планируешь поехать домой или останешься в городе?
- Останусь в городе, найду временную работу, пока не узнаю, где дети.
- У хозяйки, где ты живёшь, есть телефон?
- Нет.
- Скажи тогда адрес.
Я назвала адрес.
Генерал несколько раз про себя повторил, а потом сказал. – Запомнил, дома запишу. Меня не ищи, я, как что-нибудь узнаю, сам тебя найду. Может, тебе придётся долго ждать. Наберись терпения. Договорились?
- Да, - ответила я.
Мы попрощались.
Я устроилась помощницей повара в небольшой закусочной, предупредив, что в любой момент могу уволиться. Они согласились, но условием, что если найдут постоянного работника, то сразу уволят меня. Меня, наверное, считали странной на работе, потому что я ничем не интересовалась, ни с кем не сближалась, всё делала хорошо, но механически, всегда погружённая в свои думы. А я просто ждала. Ждала будущее, живя прошлым, а настоящее проходило мимо меня. Самое тяжёлое на свете – это ждать (любимого человека, важного результата, необыкновенного события) когда от тебя уже ничего не зависит. Ты живёшь только надеждой и верой, что это случится, и снова появятся новые возможности, стремления и счастливые моменты в жизни. Но идут дни, а человека, результата, события нет, и печаль всё глубже просовывает свои черные щупальца в сердце.
Прошёл почти месяц, и, наконец, вечером пришёл молодой человек от генерала. Парень спросил меня, а когда я представилась, сказал, что он от Ивана Павловича. Он передал мне бумажку с номером телефона и предупредил, что звонить надо после восьми часов вечера и при знакомстве сослаться на такое-то имя. И уже уходя, добавил, что Иван Павлович больше ничем не может помочь и желает мне удачи. Я дождалась восьми и позвонила. Со мной почти не говорили, спросили имя и назначили встречу на следующий вечер в определённом месте.
Я пришла раньше на десять минут. С пятиминутным опозданием от назначенного времени ко мне подошёл мужчина лет сорока, полноватый, лысоватый. Мне показалось, что он уже прогуливался в стороне, наблюдая за мной. Мы сели на скамейку. Я рассказала ему, несильно углубляясь, о деле Анатолия Валерьевича и попросила найти адрес мальчиков-близнецов. Он, украдкой смотря по сторонам, уточнил кое-какие детали. Потом сказал, что это дело закрытое, и вся информация секретная. Я сказала, что понимаю, но это не военная тайна, а только адрес мальчиков, может, он поможет мне. Он внимательно посмотрел на меня, что-то в его взгляде было нехорошее, сказал, что попытается мне помочь, но если я со своей стороны пойду ему навстречу. Я сказала, что готова возместить все затраты. Он ничего не сказал, сколько надо денег или ещё чего-то. Чуточку подумал и попросил через день быть здесь в сквере с восьми до девяти.
Я уже сидела минут двадцать на скамейке в сквере, когда он подошёл, поздоровался и сел, рядом, как случайно знакомый. Он посмотрел на меня оценивающе, ничего не говоря, словно замышляя что-то нехорошее. Я почувствовала в нём хитрые мысли и твёрдо попросила, чтобы он только меня не обманывал. Мне и так тяжело. Я готова отдать все деньги, и они у меня есть. Но только за настоящий адрес, а ложь ему самому выйдет боком. Он сказал, что и не думал меня обманывать, но всё очень сложно. Материалы не находятся в спецчасти, а видимо лежат ещё у кого-то в кабинете, хотя дело вроде бы закрыто. Он с сожалением посмотрел на меня, и сказал, что надо ждать. Потом добавил, что звонить ему не надо, я должна два раза в неделю в разные дни прогуливаться вечером в сквере. Как появится информация, он меня найдёт.
И снова надо было ждать. Хоть одно хорошо, меня из закусочной не увольняли, никто не хотел там постоянно работать. Работа немного отвлекала. Я даже чуть чаще, чем два раза в неделю, прогуливалась вечером в сквере. Могла бы и каждый день, но боялась повредить делу. Прошёл месяц, я не выдержала и позвонила. Знакомый по голосу мужчина сказал, когда я назвала себя, что, наверное, я ошиблась номером, и мне надо правильно вспомнить то, что мне говорили. Нет, мужчина меня узнал, но не хотел со мной говорить по телефону. Остаётся одно, ждать его в сквере.
Прошло ещё две недели, а может, три, которые мне казались месяцами, и мужчина объявился. Никто, наверное, в жизни не встречал его с такой радостью в душе, как я. Я готова была его расцеловать, но сдержала свои эмоции. Но он увидел мою радость в глазах, и на его лице отразилось удовольствие. Нет, не от моей радости, а от своей значимости.
- Итак, вроде есть шанс узнать необходимый вам адрес детей. Но вы понимаете, как я рискую, - сказал он, и как бы подтверждая свои слова, обвёл взглядом окружающее пространство.
Я прямо спросила, сколько ему надо денег, и назвала всю сумму денег, которая была у меня в городе. Он с интересом смотрел на моё ожившее, воодушевлённое лицо, что-то в уме недоверчиво прикидывал, а потом с уважением к себе сказал, - я советский офицер, и не продаюсь, а вот поощрение любовью допустимо, – он противно улыбнулся мне. - Вы поняли меня?
Я всё поняла, смотря в его лживые, порочные глаза. Я никогда не видела его в офицерской форме, и мне тяжело было представить этого полукабанчика-получеловека в форме защитника Родины.
- Я постараюсь найти больше денег, и у меня есть серебряное кольцо, - я показала его на пальце.
Это кольцо подарил маме мой отец, а она отдала мне. Мужчина посмотрел оценивающе на кольцо, и оно его не удовлетворило. Я поняла, что он любит золото. Если бы у меня было золотое кольцо, то его жадность взяла верх над желанием переспать со мной. И ещё у него был страх, деньги – это улика, а переспать безопаснее. Он снова посмотрел на меня, и мне вдруг так захотелось стать уродиной, и сказал окончательно. – Решать вам, нужен вам адрес или нет. Не думаю, что от вас что-нибудь убудет, если вы пойдёте мне на встречу.
Я поняла, он надеялся, что я - девственница, и это ещё сильней распаляло его и помогало страху победить жадность.
Он продолжил. - Если вы согласны, через два дня будьте здесь вечером в восемь. Нет, можете не приходить.
Мужчина встал, собираясь уходить. Он видел в моих глазах, лице, поведении, что мне деваться некуда, поэтому нагло ставил условия. Я не могла делать вид, хитрить, и он этим бессовестно пользовался.
- Вы принесёте адрес? – спросила я.
- Адрес я вам дам, но после того, как…, - ответил он и ушёл.
Что делать, спрашивала я себя. Отказаться от его условий? Но тогда кто поможет? Как я найду Олега и Славу в такой большой стране? Где они, у них нет даже фамилии, может в детском доме, а может и ещё где-то. Я две недели искала их в детских домах в этом городе. Мне даже не хотели показывать недавно поступивших детей, приходилось упрашивать. Мне жизни не хватит объездить все детские дома. А каждый потерянный день дорогого стоит для детей. Они попали в мир чужих людей из мира дедушки, как из огня в полымя, психологически совершенно не готовые жить в нём. Выхода нет, надо соглашаться.
В этот момент мимо меня проходила влюблённая пара. Парень нежно обнимал и целовал свою девушку. Я с женской завистью посмотрела на неё. Я раньше никогда не завидовала своим подружкам, бегавшим на свидание. Я верила, что придёт время, и мой любимый приплывёт ко мне на алых парусах. Я часто ощущала внимание к себе знакомых и незнакомых парней. Но мне не нравилось их настойчивое приставание или искусственное равнодушие. Или я была не готова ещё найти свою любовь, или я ещё её не встретила, не знаю. Немного поцелуев на вечеринках – весь мой опыт любви. А когда я встретила Анатолия Валерьевича, то все мои знакомые ребята стали какими-то ничтожными. Сначала я увлеклась Мастером, работой с ним, а потом стала членом семьи. Парни, свидания – всё ушло на второй план.
Но сейчас я пожалела, что в свободные дни не замечала внимательных взглядов парней. Я машинально встала и пошла по аллее, мельком всматриваясь мужчин. Но как назло таких парней, каких встречала часто раньше - симпатичных, обращающих на меня внимание не было. Когда они тебе не нужны - их много, а когда хочется с ними познакомиться – их нет. Я пришла домой. В моей голове крутились непонятные мысли. Надо ждать два дня, а потом? Что потом? Потом надо будет пройти через что-то мерзкое. А если отказаться? А как Олег и Слава, а как Анатолий Валерьевич? Всё забыть? Предать их и заодно и себя, ради телесной чистоты. Но за два часа хаотичные мои мысли приняли стройный ряд, я приняла окончательное решение и даже разработала план.
В следующие два дня перед выходными я взяла отгул, и решила заняться поисками того, кто мне подходил бы. Я заходила в кафе, прогуливалась в парке. Даже знакомилась с некоторыми парнями, но всё безрезультатно. В городе так много мужчин, но все, кого встречала, мне совершенно не нравились. А может мужчин, похожих на Анатолия Валерьевича хоть на капельку по чувствам и характеру совсем мало. Таких и за годы не найдёшь, а тут всего два дня. День и вечер пропал зря.
На следующий день я решила снизить уровень оценки кандидата, упрекая себя в высокой требовательности. Но, познакомившись с парнем и почувствовав, что он мне не подходит, я ничего не могла поделать с собой и резко разрывала отношение. Я уже начала падать духом, решив, что все мои поиски глупы и напрасны.
Я присела на скамейку, и одиночество, бессилие стали тоскливой пустотой наполнять моё сердце. Я даже не заметила, как на соседнюю скамейку, стоящую в двадцати метрах, сел мужчина. Увидев его, я решила просто понаблюдать за ним, разочаровавшись во всём. Ему было на вид лет тридцать. Он был худощавого телосложения, обыкновенной внешности, но с мягкими чертами лица. Мужчина достал из портфеля толстый журнал, блокнот, и периодически что-то выписывал. Молодого человека с книжкой или журналом встретить в парке было несложно, но такого сосредоточенного изучения материалов, словно человек работал не на свежем воздухе, а в кабинете, я не встречала. Он ничего не замечал вокруг.
Я не утерпела, подошла и села рядом. Больше из-за любопытства, чем перспективы знакомства. Он удивлённо, словно его неожиданно отвлекли, посмотрел на меня и тут же стеснительно отвёл глаза. Я не стала тянуть время и спросила, что его так заинтересовало в этом журнале.
Он улыбнулся, показал какой-то технический журнал и стал что-то пояснять. Постепенно завязался разговор. Оказывается, он приехал в командировку на предприятие, находящееся неподалёку, на две недели по обмену опытом и рационализаторскими предложениями. Сейчас обед, и он, чтобы не терять оставшиеся полчаса, решил немного изучить свежий номер журнала, данный ему одним из работников. Поговорив ещё немного, он поблагодарил меня за приятную беседу и стал прощаться. И что-то меня изнутри дёрнуло спросить его, не хотел бы он лучше узнать наш город, я могу уделить ему внимание и после работы стать на один вечер экскурсоводом. Он очень внимательно заглянул в мои глаза, словно почувствовал, что не всё так просто в моём предложении. А я почувствовала, что он поначалу хотел вежливо отказаться, но видно он ощутил во мне что-то ещё, может моё чистое желание быть ему полезной или тоскливую пустоту в моём сердце. Я добавила, что мне совсем нетрудно, и если он вечером не занят, мы можем прогуляться по достопримечательным местам города.
Мне повезло, вечер у мужчины был свободен, а соврать, сославшись на занятость, он не мог. И он согласился. Мы договорились о времени и месте встречи. Я пошла домой немного отдохнуть и приготовиться к моему, можно сказать, первому волнующему свиданию. В студенческие годы я ходила на пару свиданий, но они были больше дружественные, ребяческие, не волнующие сильно сердце. А этот мужчина, с которым я поговорила всего десять минут, почему-то волновал моё сердце.
Обыкновенный инженер, наверное, женатый, наверное, любящий свою жену. Что в нём было такое, что я, наплевав на все приличия, так дерзко пригласила его на свидание. Именно на свидание, а не на экскурсию, и он это понял. Может мне не пойти, он не обидится, потому что так лучше для всех. Но я пошла. Пришёл и он. Поначалу мы были скованы, потому что ощущали какую-то неловкость, натянутость ситуации, но постепенно, рассматривая архитектуру зданий, нашли общие точки соприкосновения. Ему нравилась красота, конструктивность живой природы, которую он хотел бы научиться применять и в технических сооружениях. И я любила живую природу. Нам стало приятно гулять по вечернему городу. Постепенно моя миссия экскурсовода закончилась, и мы просто рассказывали о себе, своих интересах, но я всё-таки не акцентировано больше просила рассказывать его.
Действительно, он был женат и любил свою жену. Он был немного стеснителен и не любил отказывать просьбам других людей. Конечно, если надо было быть прямым и жёстким, он им был. Под мягкостью чувствовался характер. Но если в душе были сомнения, как поступить, он уступал чужим просьбам и требованиям. Идеальный муж для хорошей жены. А жена у него была хорошая, я это поняла по его словам. Он чисто и нежно рассказывал о ней увлёкшись, но вдруг, сообразив, что как-то неприлично рассказывать в таких возвышенных тонах о женщине другой женщине, немного осёкся. А я ничего неприличного здесь и не видела, а видела только любовь, и мне было приятно. Мы зашли в кафе, выпили немного вина и съели пирожное. Потом он проводил меня домой.
И вот настал решающий момент. Он стал снова вежливо прощаться и благодарить меня за прекрасный вечер. Я тоже поблагодарила его, и уже сама хотела повернуться и зайти в подъезд, но почему-то моя рука, словно не моя, взяла его руку, а мой язык, словно не мой, произнёс, - не уходите, пожалуйста, зайдите ко мне. - И я, нежно держа его за руку, повела его за собой в квартиру, а он молча, не противясь, пошёл следом.
Хозяйка была в эту ещё тёплую пору на даче. Я достала из холодильника бутылку вина, заранее приготовленную мной. Мы немного выпили, но снова скованность и стеснение наполнили нас. Но я уже решила окончательно. Я выключила свет, и комнату стала освещать только неширокая светлая полоса, проходящая в приоткрытую дверь. Подошла к нему, поцеловала нежно в губы и стала медленно раздеваться.
- Зачем вы это делаете? – спросил тихо он. – У вас неприятности? Может, вы мстите, потеряв любовь и веру. Не спешите, всё вернётся. Вы же хорошая.
Я подошла к нему и стала расстегивать пуговицы на его рубашке. – Так надо, очень мне надо. Я ничего у вас не заберу, только немного внимания и ласки. Помогите мне, – и ещё раз поцеловала его.
Постепенно мужская сексуальная сущность стала проявляться в нём, он был в командировке уже больше недели. Но стеснительность всё ещё оставалась, вполне возможно, что я была второй женщиной в его сексуальной жизни.
Влечение, волнение, стеснение – всё переплелось в нас в эти минуты, но свершилось – я стала женщиной. Первый опыт любви мне совершенно не понравился, хотя мужчина был нежен, ласков, заботлив и спрашивал, не больно ли мне. Я отвечала, что нет, но мне было неприятно и немного больно. А потом всё быстро кончилось.
Мы снова выпили вина, лежа в постели и говоря о всякой мелочи, чувствуя, что всё прошло не так, как хотелось, и каждый винил больше себя. Но в нас жила надежда, что можно попробовать ещё раз, и может в этот раз получиться лучше.
Минут через двадцать он снова начал ласкать меня, но уже без стеснения, а очень нежно, волнительно и не спеша, постепенно наращивая свой пыл. Раздетым он не казался худым, а больше стройным, его тело было упругим и энергичным. Постепенно меня стали наполнять страстные и восторженные чувства, которые, достигнув предела, выплеснулись из меня чувственной счастливой волной.
Я лежала и целовала мужчину, с которым была знакома всего несколько часов, но который стал таким близким, потому что он был настоящим мужчиной, способным чувствовать, понимать и дарить счастье. Да, идеальный муж, но не мой. Я вернулась в реальность, встала и стала одеваться. Он всё понял и тоже стал одеваться. Потом я проводила его к двери, и мы стали прощаться. Он всё же спросил, но как-то неуверенно, - может, мы ещё увидимся?
- Нет, - ответила я, - мы никогда больше не встретимся. Наш сегодняшний вечер – это просто волшебный сон, который можно помнить, но нельзя считать реальностью. В реальном мире у вас есть любимая жена, и именно ей вы должны дарить любовь.
Я закрыла дверь, постояла около неё несколько секунд, слушая затихающие шаги. Потом выпила ещё капельку вина, легла в постель и счастливо заснула.
На следующий день я пришла ровно к восьми часам в сквер. Бесформенный офицер был уже там. Он подошёл ко мне и удовлетворённо сказал, - значит, вы согласны.
- Вы нашли адрес? - спросила я его.
- Мальчиков зовут Олег и Слава?
- Да.
- Значит, нашёл, – сказал он и по-деловому продолжил. - Сделаем так. Через полчаса вы придёте по этому адресу, – и он назвал адрес. – Запомнили?
- Да, - ответила я.
- Тут хода минут пятнадцать, но не торопитесь. Через полчаса.
Он ушёл, а я немного подождала и потихонечку пошла в сторону, в которую он показал взглядом. Через двадцать пять минут я стояла около двери квартиры, соответствующей адресу. Я хотела постучать, но дверь сама открылась, и мужчина жестом приказал мне быстро войти, а сам прикрыл тихо дверь, но не до конца, и внимательно прислушался. Удостоверившись, что всё спокойно, он обратил свой неприятный взор на меня и пригласил пройти в комнату. Затем полез в нагрудный карман рубашки и вытащил листок с адресом. Я протянула руку, но он снова положил его в карман, противно сказав, - после того, как…
Я не стала спорить, просить, молча и быстро сняла юбку, трусики и легла на кровать, раздвинув ноги. Он немного опешил от такого поведения, но, видя красивую девушку в такой откровенной позе, стал суетливо снимать штаны. А потом навалился на меня своим жирным телом. Он хотел поцеловать меня, но я отвернулась, и сама стала проявлять активность рукой, чтобы быстрее возбудить его. Наконец это получилось, и он задёргался, вдавливая меня периодически в растянутые пружины кровати.
К счастью всё продолжалось недолго, я резко оттолкнула его и побежала в ванную помыться. Вытерев своё тело внутренней стороной юбки, я вышла и снова молча протянула руку. Он достал листок и отдал мне. Я по его глазам чувствовала, что адрес настоящий, но всё-таки напомнила ему, что если он меня обманул, то ему это очень дорого обойдётся. Он испугался, но потом стал ругаться, кто я такая, просто шлюха, да как я смею с ним так разговаривать. Но под всей видимой грозностью, попыткой меня запугать, из глаз, кожи всё равно просачивался смердящий страх, отравляющий его жизнь. Мне стало невыносимо неприятно на него смотреть. Я резко повернулась и бросилась вон из квартиры.
Этажом ниже кто-то стоял на лестничной площадке, звеня ключами. Мы быстро встретились. Мясистая, крупная средних лет женщина свысока, пренебрежительно посмотрела на меня, акцентируя своим взглядом, что ей всё про мою продажность известно (до неё видимо донеслись некоторые слова сверху). Я чуть замедлила шаг и внимательно посмотрела на неё, и через две секунды она, в свою очередь, поняла, что и мне всё про её скрытую под благопристойностью зависть к моей молодости, красоте, вниманию мужчин известно.
Я шла по улице и смотрела в лица встречных людей, и мне казалось, что у каждого второго я ощущала страх, запрятанный глубоко внутрь и прикрытый напускной угрюмостью или веселостью.
Мелкие душой людишки, к власти и богатству стремящиеся и власть и богатство имеющие в разной степени. Вы карабкаетесь по карьерному крутому склону, сталкиваете своих конкурентов, цепляетесь за острые камни, чтобы не свалили вниз вас. Находите свои ниши, чуточку расслабляетесь и снова лезете вверх. Желание подняться повыше и страх упасть вниз никогда не покидают вас. Вы жаждете удовольствий и наслаждений, не доступных многим. Вы жаждете быть вне закона хоть на капельку. Корысть и тщеславие захватили ваш внутренний мир, потому что они тешат ваш примитивный разум и развращённую плоть. Но у них есть неприятный вечный попутчик – страх. И от него невозможно отделаться. И в определённые моменты он выходит из-за их спин и начинает вас терзать. Но вы готовы платить эту страшную плату.
Поэтому вы с большой завистью глядите на настоящих людей, которые не лезут, подобно вам по крутому карьерному склону, их поднимает наверх сама гармония жизни. Они не стремятся к власти, но приходят к ней, потому что достойны вести других людей. До них невозможно дотянуться, чтобы схватить руками и не дать подняться наверх. Но самые ловкие и хитрые из вас всё-таки пытаются накинуть на них сеть, чтобы притянуть вниз.
Бедное общество людей, которое массово порождает таких людишек, не желающих и не способных жить, как подобает человеку, и мешающих жить так тем, кто желает и способен.
В те часы я была зла почти на всех людей. Я обвиняла их в том, что мне пришлось пережить в последние месяцы и ещё, наверное, придётся пережить. Но постепенно злость ушла. У меня был адрес мальчиков, который согревал и оттаивал моё сердце, заледеневшее в последнее время. У меня была цель в жизни, значит всё наладиться, только надо не отступать и идти вперёд, как учил Мастер. Я собрала вещи и поехала по этому адресу.
А сейчас, смотря на те прошедшие со мной события, я никого не осуждаю и ни о чём не жалею. Первый мой мужчина вспоминается, как прекрасный рыцарь, спустившийся ко мне во сне. Кто-то подумает, что я совратила положительного женатого мужчину. Это их право. А я считаю, что ни на капельку не отобрала его любви к своей жене. Настоящую любовь нельзя разделить и отобрать часть её. Она цельная, и не отрывается кусками. Она рождается, растёт или потихоньку умирает и исчезает. Я уверена, что и он вспоминает меня, как мимолётный сон, и продолжает сильно любить свою единственную.
Для мужчины секс – больше стремление овладеть женской красотой, обаянием, которое может не нести любви. Настоящему мужчине в особых случаях допустимо заняться сексом с привлекательной женщиной, к которой нет настоящей любви, но невозможно сказать ей «я тебя люблю». Мой рыцарь был нежен, чувственен со мной, и мне было этого достаточно, и мне не нужна была его большая земная любовь, а только мимолётная, как во сне.
Для женщины секс – больше дополнение к любви. Настоящей женщине тяжело заниматься сексом с мужчиной, которого она не любит. Поэтому я принимаю осуждение тех женщин, кто по-настоящему любит и любим. И не принимаю осуждение тех женщин, которые живут с нелюбимым человеком и ханжески считают себя благовоспитанными, благочестивыми жёнами. Если в семье нет настоящей любви между мужем и женой, то это не семья, а содружество двух людей, объединённых воспитанием, любовью к детям, материальными стремлениями и супружескими обязательствами. В светлом будущем Мастера нет места таким семьям, потому что там нет надуманных правил и условностей в семейной жизни, там нет лицемерия и притворства, а есть только любовь.
А что же касается второго мужчины, то его и по внутреннему миру и по внешности вообще нельзя считать мужчиной. Я осуждаю свой поступок только с гигиенической точки зрения. Рассуждать о благочестии в той сложившейся вынужденной для меня ситуации вообще не уместно. Воспоминания о втором мужчине меня совершенно не волнуют, словно это произошло не со мной.
Прошло два дня, и я уже стояла перед воротами детского дома, мечтая только об одном, чтобы за этими стенами жили Олег и Слава. Город был не очень большим, и я, сдав вещи в камеру хранения, сразу начала искать этот детский дом и быстро нашла. Осталось сделать последний шаг, чтобы увидеть детей. Но я почему-то не спешила, или боялась, что их здесь не будет, или хотела успокоиться, чтобы эмоции не переполняли меня. Я со стороны внимательно изучила здание и двор через неплотный забор, обратила внимание на людей, выходивших и заходивших в здание. Здание было довольно большим, двухэтажным, наверное, детей было здесь много. Около четырёх часов дня во двор стали выходить дети. Сначала вышли совсем маленькие, дошколята, а потом стали выходить и постарше. Я выбрала удобное место, где сама была не очень заметной, но виден был весь двор, и наблюдала.
И тут моё сердце расширилось от счастья, из дверей вышли Слава и Олег. Я узнала их сразу, хотя они были не в одинаковой одежде. Они остались очень похожими - одна внешность, одни движения. Я смотрела на них, и мое сердце снова начало сжиматься. Немного исхудавшие лица Славы и Олега были грустными. Они больше пассивно сидели рядом, иногда о чём-то переговариваясь, сторонясь и с опаской поглядывая на других ребят, которые затевали шустрые игры и иногда задевали их.
Они показались мне затравленными волчатами на псарне, которые прижимаются друг к другу, ища потерянное тепло волчьего логова. Многочисленные щенки собак чуточку покусывают их, но они не реагируют, а только плотнее прижимаются друг к дружке. Они виделись только два дня до тех пор, как их разлучили с дедушкой и домом, но этих двух дней хватило, чтобы они стали настоящими братьями, так как они всегда жили одной жизнью, несмотря на то, что врознь. Они искали друг в друге воспоминания любви и доброты дедушки, и может быть, моей. Они не смогли принять мир других детей. Действительно, как волки не могут сразу превратиться в собак.
Слёзы навернулись на моих глазах, и я, ни о чём больше не думая, пошла к ним. А зашла в ворота, которые к счастью в это время оказались не запертыми, и стала медленно приближаться к детям. Первым увидел меня Слава. Я по губам поняла, что он произнёс тихо слово «мама». Олег, услышав это слово, встрепенулся, посмотрел на Славу, повернул голову и тоже увидел меня. Мальчики бросились ко мне и мы, счастливые, обнялись. Я горячо расцеловала каждого.
- Ну, как вы живёте здесь? – спросила я.
Ребята ничего не ответили на этот вопрос, но я по глазам поняла, что им тут плохо.
- А где дедушка? – спросил меня Олег.
- Он не может сейчас приехать.
Олег немного задумался и спросил. - А что он сделал? Это из-за того, что мы жили не вместе?
Олег имел в виду себя и Славу. Он всё быстро схватывал, потому что умел чувствовать и рассуждать. Слава чуточку ему уступал в восприятии и выводах.
- Не только из-за этого, есть и другие причины. Я позже всё вам объясню.
- А ты заберёшь нас отсюда? - спросил Слава.
- Я постараюсь. Но если сразу не получится, я всё равно буду с вами, я буду каждый день приходить к вам.
И тут я обратила внимание на женщину, наверное, воспитателя, которая подошла ко мне. А все другие ребятишки бросили свои игры и с удивлением смотрели на нас. Женщина поздоровалась и спросила, кто я такая? Я сосредоточенно посмотрела на ребят, словно давая только им понять, что буду немного играть, и ответила, что несколько лет учила мальчиков, и очень хорошо их знаю. Женщина сказала, что не положено чужим людям заходить во двор без согласования с директором детского дома. Поэтому мне лучше пройти в кабинет к директору и поговорить с ней. А потом сказала, чтобы Олег и Слава шли к другим детям. Я кивнула ребятам, чтобы они послушались, и сказала, что теперь я с ними. Олег взял Славу за руку, и они пошли назад.
А я пошла к входу в здание, оглядываясь на мальчиков. Они вернулись к тому месту, где сидели, а другие дети облепили их и что-то расспрашивали. И грусть покинула лица Олега и Славы. Воспитатель нагнала меня и сказала, что проводит. Перед кабинетом она попросила меня подождать, а сам зашла к директору. Через две минуты она вышла, и попросила зайти меня.
Директором была средних лет женщина с некрасивыми, грубыми чертами лица. И вообще в её поведении было что-то мужское. Громкий невысокий голос, резкие движения, жёсткость и властность в поведении. Только длинные волосы, заплетённые в косу, приколотую на затылке, подчёркивали, что перед вами женщина.
Она внимательно посмотрела на меня и спросила, что меня привело в её детский дом. Она именно так и сказала - «мой детский дом». Я рассказала о мальчиках-близнецах, о проведённых вместе годах и моей любви к ним, а их ко мне. Я попросила разрешить навещать их и помочь в дальнейшем усыновить.
Она всё выслушала, улыбнулась как-то неприятно и спросила. – Вы замужем?
- Нет, - ответила я.
- А почему вы, молодая симпатичная девушка, не выйдете замуж и не родите своих детей? Зачем вам нужны чужие дети? Может, вы больны? – и она с каким-то подозрением посмотрела на меня.
Я почувствовала, что вопрос о моём здоровье она для себя не замыкала только на возможности родить ребёнка. Поэтому я сразу решила расставить все точки. - Я совершенно здорова с гинекологической, психической и какой-либо ещё медицинской точки зрения. Если не верите, принесу медицинскую справку. Я просто полюбила их, и я им нужна. Вы смотрели в их глаза? В их детских глазах нет радости, а только грусть.
- Ничего, обвыкнутся, закалятся, и в глазах появится цель и радость жить, трудиться в социалистическом обществе. Я не знаю, где они жили, и кто на них влиял, но они слишком изнеженные, ленивые и упрямые, а нашей стране нужны исполнительные умные головы и работящие руки. Мы их перевоспитаем и направим по правильному пути, и они ещё скажут спасибо нам и нашей партии. И вы не беспокойтесь за них, они хорошо питаются, учатся. Здесь работают хорошие воспитатели и педагоги. Подумайте лучше о себе, о своём месте в жизни.
Что же касается ваших перспектив об усыновлении, то это просто невозможно. Вы молоды, у вас нет семьи, и, как я догадываюсь, слабые моральные устои. Наше государство никогда не доверит детей не зарекомендовавшим себя с самой лучшей стороны приёмным родителям. Также я поняла по вашим же словам, что вы ранее воспитывали, учили близнецов, а результат плохой. Нет, не по школьным знаниям, мне рассказывали педагоги о способностях ребят, а по активности, целеустремлённости, дисциплинированности. Давайте не ворошить прошлое, чтобы не сбивать детей с толку. Оставьте их в покое, для блага всех. Вы, я поняла, приезжая. Так пожелайте детям счастья, попрощайтесь с ними навсегда, чтобы они поняли, что надо приучаться жить по-новому, и езжайте домой.
- Они никогда не будут счастливы в вашей новой жизни. Приведите их, посмотрите в их глаза, и вы поймёте, что они счастливы, когда рядом с ними я. Я для них - мать.
- Вы не их мать. Я смотрела документы, родная мать умерла при родах, отец отказался от детей. Зачем вы засоряете детям мозги, зачем вы им лгали и хотите продолжать лгать? Что же вам надо на самом деле?
- Я не лгу детям, они знают, что я не родная их мама. Но им, как и всем детям, нужна мама. И им неважно, родной я человек по крови или нет, лишь бы относилась к ним, как мама. Я по существу уже раньше была приёмным родителем для них. И мы хотим быть просто вместе. И не ищите двусмысленности в моих обыкновенных человеческих чувствах.
- Я несу ответственность за вверенных мне детей. И мне нет дела до ваших чувств. Есть закон об усыновлении детей, и вы не удовлетворяете его требованиям. И совершенно неважно, что движет вами – или любовь к детям, или скрытая расчётливость, или душевное неравновесие. Главное, что ваши встречи вредны детям.
- Как может любовь быть вредна? – перебила я директора.
- Ещё как может. Слепая, чрезмерно добрая любовь делает из детей маменькиных сыночков, неспособных к решительности, самостоятельности, трудолюбию, взаимодействию. Что, кстати проявляется и у Олега со Славой. И причиной этому видимо вы с вашей любовью.
- Может быть, вы в чём-то правы, но причиной этому не моя любовь, а сложившиеся обстоятельства. Теперь всё изменится, и я обещаю, что воспитаю хороших людей.
- Повторяю, мне не нужны обещания. Создайте свою семью, проявите себя, как достойная гражданка нашего общества, а потом, пожалуйста, усыновляйте. Конечно, эти ребята уже вырастут, но будут другие дети, и я с радостью пойду вам навстречу.
- Вы не понимаете меня, вы не понимаете детей, – отрешённо сказала я, поняв, что упёрлась в каменную стену, которую невозможно обойти и перелезть, слишком она длинна, высока и отвесна. Но я не отступлю, и постараюсь проломить её.
- Я знаю свои обязанности, и мне их надо выполнять, а вы меня, кстати, отвлекаете. И я запрещаю вам заходить на территорию детского дома, – сказала деловито директор, заканчивая разговор. Она почувствовала мою решительность, и с радостью согласилась повоевать, думая, что такой молодой одинокой женщине никак не устоять перед её опытом, характером и властью.
Это была тяжёлая война, длившаяся почти год. В неё были вовлечены и другие люди, которые не захотели остаться в стороне. В неё, что самое печальное, были вовлечены Олег и Слава, и не по моей воле. Но ребята проявили настоящую мужественность и упорство, чего, как считала директор, у них не было. Она ошибалась, и именно стойкость ребят принесла нам победу. Но всё по порядку.
Я устроилась на работу на местный завод и поселилась в общежитии. Теперь я уже людей не сторонилась и со многими познакомилась поближе. Они с удивлением и сочувствием слушали мой рассказ о причинах, по которым я приехала в этот город. Постепенно, всё лучше узнавая меня, люди стали меня поддерживать, что придавало мне силы.
Я больше не заходила на территорию детского дома, оставаясь за забором, но мальчики видели меня и знали, что я всегда рядом. Раза два в неделю я передавала посылки, но не только им, а всем детям, зная, что, конечно, и им немного достанется пряников или конфет. Через месяц некоторыми вечерами благодаря сторожу, нянечке и двум воспитателям, которые стали проявлять ко мне и детям неравнодушие, я стала видеться и разговаривать с мальчиками у ворот.
Директор, видя моё упорство, стала проявлять своё. Она проводила беседы с мальчиками, пытаясь «раскрыть им глаза» на меня, наказывала их, но они стойко выдерживали все трудности, утверждая, что я их мама, и спрашивая всех, почему меня не пускают к ним? Дети даже готовы были объявить голодовку или убежать из детского дома, но я просила их потерпеть, как настоящих мужчин, и не проявлять никаких крайностей, чтобы ничего не усложнить. Директор наговаривала на меня сотрудникам, что я странная и психически ненормальная, даже привлекала милицию. Но я ничего не нарушала, и новое медицинское обследование показало, что я была здорова. К тому же я была неглупа и, следовательно, выдержана, терпелива, настойчива. И многие люди меня чувствовали и понимали. Тогда директор стала пугать тех, кто шёл мне навстречу увольнением. Дошло даже до несуразности, она пригласила работников уплотнить забор территории детского дома.
Но, благодаря увеличивающейся поддержке людей, я стала отвоёвывать позиции у директора. Она думала о лёгкой победе над одинокой женщиной, а в результате получила тяжёлое противостояние своего окружения. Если человек умеет бескорыстно, беззаветно, неотступно любить, он всегда найдёт помощь даже среди врагов, потому что и среди врагов есть настоящие люди, способные оценить такую любовь. Некоторые дети, которые вначале не приняли близнецов и задевали их, постепенно стали их друзьями. Некоторые воспитатели, учителя, полностью вначале поддерживающие своего директора, стали принимать мою сторону. Даже первый секретарь горисполкома, по должности интересующийся всеми событиями, происходившими в городе, проникся ко мне сочувствием после беседы со мной и посещения по моей просьбе детского дома.
Внешне всё казалось спокойным, днём я хорошо работала, вечерами и выходными общалась с новыми друзьями и, конечно, приходила к детскому дому в надежде увидеть ребят, а также передать сладости или письмо. Но за видимым спокойствием каждый день шла скрытая бескомпромиссная борьба между мной и директором, и её чувствовали многие, и многие принимали в ней участие, к счастью большинство на моей стороне.
Только две недели были вне этой борьбы. Я поехала к Мастеру. Прошло девять месяцев, как я его видела в последний раз. Я в начале решила не писать ему, а сразу приехать с Олегом и Славой, чтобы он порадовался вместе с нами. Но обстоятельства сложились так, что всё затянулось, а адрес я сразу не уточнила. Я думала, он верит в меня, мальчиков и ждёт. Но вдруг мне почудилось, что он меня зовёт сейчас. Видимо он не может ждать. Поразмышляв, прочувствовав, я решила ехать. У меня были отгулы и, договорившись со сменщицами и начальником, предупредив о поездке к дедушке мальчиков и друзей, я села на поезд и с пересадками, уточнив по пути адрес его пребывания, поехала в далёкие степи.
И вот я стою, продуваемая ещё холодным весенним ветром, перед серой стеной, поверху которой идут ряды колючей проволоки. За этими стенами находится Анатолий Валерьевич. Я подошла к проходной, и мне солдат подсказал, где находится начальник данной исправительной колонии. Я прошла в небольшое отдельно стоящее здание. Там меня попросили написать заявление о свидании с заключенным и передаче ему посылки. На следующий день мне сказали, что в посещении отказано, так как я не близкая родственница, а передать посылку можно. Я стала добиваться встречи с начальником и параллельно собирать посылку. Другие родственники заключённых мне подсказали, что из продуктов и вещей им необходимее всего и не запрещено. Посылка была передана, и также состоялась встреча с начальником исправительной колонии. Он вежливо сказал, что посещение возможно в определённые сроки и только близким родственникам. Таковы правила. По срокам я подхожу, а по родству - нет. Я сказала, что приехала издалека ради этой встречи, и что она нам нужна больше, чем многим близким родственникам. Я попросила помочь мне, но он снова сказал, что не положено.
Меня ждут мальчики, но меня ждёт и Анатолий Валерьевич. Что же делать? Мальчики потерпят, они сильные, а вот Анатолий Валерьевич…? Надо бороться и здесь. Что за глупый жестокий мир людей, когда в нём правят такие запреты.
Я сказала начальнику, что никуда не уеду без свидания с заключённым. Он сказал в ответ, что это моё право - писать заявления на свидание, а его право - отказывать.
Но случилось невероятное, мне разрешили свидание через три дня. И благодаря не моему упорству, не доброте командира, а, мне показалось, благодаря воле самого Анатолия Валерьевича. Он способен и там, за стенами, как-то влиять на людей. А может, сыграл ещё какой-нибудь фактор.
Я собрала продукты и утром в назначенный день пришла к проходной. Там в тесноте маялись и другие посетители. Я ждала больше на свежем воздухе, заходя в проходную только погреться и проверить, не называли ли мою фамилию. Ждущие просили не волноваться, они сразу меня позовут. Через пять часов, наконец, меня пропустили в комнату для встреч, предварительно проверив все мои вещи и предупредив, что длительность свидания - один час.
Я села за потёртый липкий деревянный стол и стала ждать. Через пятнадцать минут открылась дверь, и в комнату зашёл Анатолий Валерьевич. Он сильно постарел за эти месяцы разлуки, исхудал и выглядел бледным, но глаза смотрели на меня с такой же любовью и добротой, словно мы расстались только вчера. Мы обнялись и сели за стол. Я стала наливать ему чай из термоса, и раскладывать печенье, пряники, масло и хлеб на столе. А он смотрел на меня. И его глаза немножко стали грустными, он увидел во мне незначительные перемены, наложенные печалями, волнениями, ожиданиями, трудностями, которые мне пришлось пережить. Но постепенно его глаза стали мягкими и радостными, он понял, что трудности только закалили меня, не изменив ничего из того, что он открыл во мне ещё при первой встрече.
Я первая начала разговор, с грустью спросив. – Как могли так с вами обойтись?
Анатолий Валерьевич очень спокойно ответил. - Ничего ценного я не открыл, поэтому и здесь. А предлоги для моего наказания придумать было несложно. Это и вредительство советскому обществу, подрыв диалектического материализма и ленинской философии – неоспоримых (глаза у Анатолия Валерьевича засмеялись) достижений социализма. Это и издевательство над детьми, которых на самом деле (глаза погрустнели) я всегда любил. Это и растрата народных средств. Может и ещё что-то, я невнимательно прочитал предъявленные мне обвинения, написанные на целой странице.
После паузы Анатолий Валерьевич продолжил. - А знаешь, Леночка, я принимаю свою участь без упрёка и сожаления. Когда я был на фронте, то с осуждением относился к командирам, которые безжалостно бросали в первые годы войны под огонь молодых неопытных, только прибывших из резерва, бойцов, лишь бы достигнуть поставленной задачи. И на моё замечание они только подозрительно, непонимающе смотрели на меня. Они считали себя правыми, для них выполнение задания было главным, а цена её достижения - второстепенным. В то время всё было крайне резко, бескомпромиссно, на грани хладнокровия и безумия. Я не понимал, как можно положить сотню молодых ребят на безымянной высоте, которую всё равно завтра придётся отдать врагу, только потому, что кто-то, совершенно не разобравшись в существующей военной обстановке, решил перейти в наступление. А они не задумывались и гнали ребят на смерть, и не одну сотню. И если кто-нибудь осуждал их тогда, то они не понимали за что, ведь они просто выполняли приказ.
Я уподобился им, когда решил создать и выполнить проект поиска бесспорного доказательства существования чистого разума и разгадки его основных свойств. Меня тоже некоторые люди осуждали, и ты в том числе, но я считал себя правым и не понимал вас. А теперь я понял всю ненужность, бессмысленность потраченных усилий, и чужих и своих. Так же, как и кто-то из тех командиров понял по прошествии нескольких лет войны или после неё, что допустил страшную ошибку, приказывая идти молодым солдатам на верную и бесполезную смерть.
Я считал себя умным, добрым, смелым, способным выполнить полезную для людей миссию, не считаясь с другими людьми, которых использовал для своей цели. Я не считался с ребятами и с тобой. К счастью моя работа не требовала слишком больших жертв. Это облегчает мне душу. Во мне живёт надежда, что у вас будет всё хорошо. Я прошу прощения у тебя и, конечно, Олега и Славы.
- О чём вы говорите? Я и мальчики любим вас и очень хотим быть вместе. И я думаю, что это скоро случится, только вам надо поберечь себя. У вас слабый, болезненный вид, – печально сказала я, сразу обратив внимание, что Анатолий Валерьевич часто покашливал, словно был простужен, - Я вижу, что тут очень плохие условия, может можно что-то изменить, вы скажите, я постараюсь всё сделать?
- В целом всё приемлемо, так, как и должно быть для заключенных. Да, социальные условия плохие. Но это не главное. Главное - люди разные. Есть, конечно, сволочи, но есть и нормальные. Правда, в таких условиях тяжело остаться нормальным человеком. Но многие здесь пробыли довольно долго и не сломались. Это относится больше к душе, потому что превращение в животного здесь неизбежно.
Относятся ко мне заключенные и охранники хорошо. Можно сказать, даже уважают. Не знаю почему, но ко мне лидеры уголовников и офицерский состав не придираются. Взять-то с меня по большому счёту нечего, а просто обидеть боятся. Словно я приближён к Богу, и доложу в будущем ему об их отношении ко мне, - Мастер рассмеялся своим шутливым последним словам, а потом серьёзно продолжил. - Может на мне лежит печать смерти или ещё что-то. Бесчувственные болваны, заглядывающие в рот своим главарям, тоже особо не беспокоят меня, а добрые люди даже пытаются помочь. Но я здесь точно долго не продержусь. Не потому что не смогу приспособиться, а просто не хочу жить животным с человеческой душой.
Что необходимо человеку, чтобы достойно и счастливо жить - вера, честь, любовь и свобода. Кажется немного, но это - кажется. В реальной жизни не каждый из людей способен по-настоящему раскрыть в себе эти свойства. А пронести их в себе через многие годы удаётся, можно сказать, счастливчикам. – Анатолий Валерьевич улыбнулся больше глазами очень светло и тепло и, благодарно смотря в мои глаза, сказал. - Мне повезло.
Но всё кончается. Свобода уже в определённом смысле потеряна. Не хочу постепенно растерять и всё остальное. - Мастер сделал паузу и, чувствуя мой протест, резко закончил мысль. - Ну, продержусь я несколько лет, выйду на волю, а что дальше? Ничего. Старый, слабый, одинокий, без стремлений и надежд, с потухшей душой. Я даже рад, что попал в эти жуткие условия, они ускорят мой процесс доживания.
- Вы не одинокий, мы с вами. И у вас столько знаний и доброты, которой можно поделиться с людьми. Даже нужно поделиться.
- Знаний? – немного возбуждённо и вопрошающе сказал Мастер. - Тем, что я знаю, нельзя делиться. Эти знания надо открыть человеку самостоятельно, только тогда они станут для него полезны. Мои знания - это что-то вроде «философского камня». Люди всегда пытались его найти, но не находили. И никогда не найдут. Потому что «философский камень» - вещь нематериальная, это постоянное и бесконечное стремление человека познать мир, и его можно по капельке раскрывать только в своём разуме. Комплексно развитом – от поверхностного до чистого. Но всегда будет оставаться непознанная грань «философского камня», уходящая в бесконечность. Кому-то надо прожить почти всю жизнь, как мне, чтобы почувствовать «философский камень», кому-то полжизни, а кому-то и жизни не хватит. «Философский камень» один, но раскрывается у каждого человека в разной степени. У кого-то он мёртвый, и незаметный, а у кого-то оживает, наполняя светом жизнь самого человека и тех людей, с кем он соприкасается.
А знаешь, когда я почувствовал «философский камень»? Когда позвонил Иван Павлович и сказал, что надо срочно прикрывать свою «лавочку». Как он точно выразился, именно «лавочку». Сначала у меня мелькнула мысль - «как не во время, ещё бы немного, и работа будет почти завершена». Меня охватила паника, я не знал, что делать. Но вдруг, словно пелена упала с моих глаз. Я перестал витать в небе и очутился на земле. Я реально взглянул на мир, на жестокий, холодный, грязный человеческий мир. Я снова почувствовал себя, как на войне. Мой ум стал трезв, расчётлив, рассудителен. Я стал перечитывать все материалы по работе, и они мне раскрывались по-другому, так, как раскрывались бы для тех, кто в ближайшее время их заберёт и начнёт изучать. Читая, я машинально подошёл к горящему камину и стал кидать листы в огонь, оставляя лишь некоторые для видимости работы. Я смотрел, как листы - плод моего девятилетнего труда, и твоего тоже, сгорали в пламени и превращались в пепел. Я не могу передать тебе, что я тогда чувствовал. Это и сожаление, и тоска, и очищение, и просветление.
Я смотрела на Мастера. Осунувшийся, старый человек, но какая сила, глубина, чистота в этот момент ощущалась в нём. Его тонкие, обветренные пальцы сминали обёртку от печенья, но и даже в руках, в их нервном движении, проявлялась красота его внутреннего мира.
- Чистый разум, свойства, взаимодействие. Эксперименты, методики, результаты, перспективы - не материал, а бомба. Вроде атомной, - усмехнулся Анатолий Валерьевич. – Она способна разрушить старые догматичные примитивные представления людей о мироздании и раскрыть новые возможности для человечества. Она сломает старый мир, чтобы построить новый. Ах, какая перспектива! – театрально сказал он.
А на самом деле, какое заблуждение, - сменив тон, произнёс Мастер. - Действительно, она многое сломает, но построит ли? И в тот вечер, я понял, что нет. Человечество ещё не способно по-настоящему строить гармоничный мир. Оно способно выкрикивать лозунги о мире и воевать, провозглашать добродетель и порочно жить, делать открытия, но использовать их больше во вред, чем на пользу себе. Пройдут десятки, сотни лет и люди придут к тому, к чему пришёл я. И пойдут дальше. Время не столь важно. И придут естественно, без скоропалительных революционных решений. И самое главное, они уже смогут свои знания использовать только себе во благо.
Я подлила чаю и протянула печенье Анатолию Валерьевичу. Он ласково посмотрел на меня.
- Ты хотела бы прочитать эти материалы? А видел у тебя заинтересованность, когда ты смотрела на них. Там очень много было написано и о тебе. Ты ведь была не просто сотрудницей, а больше объектом исследований. Ты, конечно, об этом догадывалась, но никогда не отказывалась мне помочь. Это тоже причина, по которой я сжёг материалы. Мне не хотелось, чтобы кто-нибудь продолжил тебя и ребят использовать, что в принципе уже и невозможно, – сказал Анатолий Валерьевич. - Кстати, один высокоинтеллектуальный бездушный холёный тип, самовлюблённый в себя, предлагал мне продолжить исследования, когда шло следствие по нашему делу.
- Меня он тоже допрашивал и предлагал сотрудничество. Но я не могла, да и не хотела помочь этому неприятному человеку, - вставила я.
Я почувствовала, что Анатолий Валерьевич иногда говорил, словно играл. Наверное, у этих стен есть уши, и я стала тоже стараться, где нужно подыграть ему. Но мы безошибочно чувствовали и понимали друг друга.
- Как он сожалел о поспешности вмешательства в нашу работу, как сокрушался о глупости приказа начальства. Какое неудачное произошло стечение обстоятельств, по его мнению. Во-первых, тупые сотрудники не ознакомили его с нашими исследованиями, а во-вторых, когда информация всплыла наверх, он был в командировке по пустячному делу. Таким типам дано право даже критиковать вышестоящее руководство. Что интересно, критиковал он действия правдиво, от сердца, а не для видимости, но если что, прикрылся бы наигранностью своих слов. Он говорил:
- Анатолий Валерьевич, я внимательно ознакомился с вашим делом. Таких как вы людей - высокого интеллекта, тонкости чувств и сильного характера, очень мало. Даже в нашей организации. Но ваша работа более полезна, чем работа большинства сотрудников, способных только подчиняться и отдавать приказы с минимальным созиданием. Они - вспомогательный материал, а главные дела совершают, и главные решения принимают такие люди, как вы. - Он не добавил «и как я», но подразумевал. - Я очень высоко ценю ваши исследования, и мне обидно, что вы сами их не цените. Вы уничтожили большую часть материалов. Это бесспорно. Вопрос другой, сможете вы его восстановить, точнее, захотите ли?
Времена меняются, и в лучшую сторону. На первый план выходят не вояки, а интеллектуалы. Вы не должны бояться, что вас не поймут и не оценят. Я же вас оценил, скажу больше, вы для меня, как учитель. Время гонений, репрессий, грубого использования умных, талантливых людей закончилось. Ваша работа нам очень необходима, а мы, наша страна, - поправился он, - со своей стороны, вас заслуженно отблагодарим. Вы войдёте в историю. – Последний довод этот человек считал самым сильным.
Я ответил просто. – Неужели я похож на человека, который чего-то боится и который хочет войти в историю?
Он посмотрел на меня и уверенно сказал. – Я знаю, что вы человек чести, но даже человек чести боится непонимания, заброшенности, одиночества, смерти.
- Вы не понимаете правильно слово «честь». Человек чести боится только одного - потерять её. Я не буду вам лгать. Да, я уничтожил материал. И восстановить его невозможно. Но самое главное, он не представляет для вас никакой ценности. Поверьте мне. А если вы захотите пойти по моему пути, то потратите впустую только усилия и время. И в историю точно не войдёте, - последний довод произвёл на него, мне показалось, самое большое впечатление.
Он внимательно посмотрел мне в глаза и поверил. Он был умным подлецом. – Я восхищаюсь вашей самоотверженностью. Вы заживо хороните себя, свою созидательную жизнь. Вы знаете, что вас ждёт, и отказываетесь от помощи. Я не понимаю ваш выбор, но уважаю его.
- Не надо играть словами, - прервал я его. - Давайте поставим всё на свои места. Я вижу вас насквозь. Мало кто из людей способен на это, но я способен, снова поверьте мне. Вы меня просто хотели использовать, и я рад, что в нужный момент вы оказались в командировке. Вы правы - времена меняются, но боюсь, что не в лучшую сторону. В былые времена я не встречал такого тонкого лицемерия. И я не мог быть вашим учителем. Вас воспитали люди, пропитанные страхом, властолюбием и бесчеловечностью. Вам развили ум, но зажали душу.
В глазах у него вспыхнула злость, но он загасил её. У него была власть, и он мог в отместку помучить меня, но что-то его остановило, или ощущение страха передо мной, как и у некоторых людей в этой зоне, или ощущение правды в моих словах. – Я не отреагирую на ваши резкие слова, - сказал он, играя в благородство. - Вы пожилой человек. Прошли войну. Я хотел помочь вам, вы отказались. Выбор был за вами. Ну что ж, пусть всё идёт своим ходом.
Может, мне надо было согласиться? – спросил Анатолий Валерьевич меня. Я покачала отрицательно головой. Мастер знал мой ответ, он знал почти всё. Но радости от этого не было. Где-то минуту он молчал, погружённый в себя, а потом снова продолжил:
- Один великий философ сказал, что хорошая книга, как зеркало, и если в неё посмотрит обезьяна, то не увидит в ней апостола. Мои материалы тоже вроде хорошей книги, только куда опасней. Обезьяна найдёт им обезьянье применение. И ещё, мне кажется, что хороший человек тоже, как зеркало. Если в него внимательно посмотрит другой хороший человек, то увидит в нём светлое отражение. А плохой человек увидит в нём тёмное отражение.
Вот ты говоришь, что у меня много доброты. Ты ошибаешься. Только такой человек, как ты, может увидеть во мне большую доброту. Может, сейчас я стал лучше, когда почувствовал «философский камень». А настоящая любовь и доброта была всегда как раз у тебя, я только немного помог ей окрылиться. И вот ты и будешь ею делиться с людьми. Но не со мной, я этого не заслуживаю. Мне не надо никакой жалости и никакого участия. Ни от кого, тем более от тебя. Я тебя люблю, как дочь, как…
- Я знаю, как вы меня любите. Высокой светлой любовью. Я её всегда чувствовала.
- Да, светлой любовью. Ты подарила мне счастье. Три года, проведённых вместе с тобой были самыми счастливыми моими годами. Их разве что чуточку можно сравнить с моим относительно беззаботным детством и войной, пройденной рядом с плечом друга. – Анатолий Валерьевич на секунду углубился в воспоминания. - Интересно, настоящая дружба даже на войне способна дарить счастье. - Потом снова вернулся ко мне. - Ты так много мне дала, и я очень благодарен, – Мастер смотрел на меня, и я чувствовала его светлую любовь, а он, наверное, мою. - Но всему есть предел. Это наша последняя встреча, - обрезал Анатолий Валерьевич и опустил глаза.
Несколько минут мы сидели в молчании. Мастер ел печенье, запивая чаем, а я взяла его поношенный пиджак и стала зашивать местами разорвавшиеся швы. Иголку и нитки я предусмотрительно взяла с собой, и мне разрешили их пронести. Но с условием, что я при выходе покажу их им.
Анатолий Валерьевич с нежностью смотрел на мои руки, а потом произнёс. - Знаешь, три года тому назад мы беседовали с тобой о предназначении человека и обсуждали мои исследования и методы работы. Ты была права. И у меня сейчас возникло заветное желание?
Я внимательно посмотрела на него.
- Часто люди в прогрессивных целях, как они сами считают (и как я раньше считал тоже), совершают глупости. Многие себя мнят первооткрывателями, талантами, пророками, короче наидобрейшими, наиумнейшими, наисправедливейшими. Ради Бога. Но, пожалуйста, несите в мир прогресс, доброту, справедливость, красоту только за счёт своих сил, а не за счёт других людей. Тогда будет не так страшно и обидно для людей, когда ваш прогресс превратится в застой и деградацию, доброта в равнодушие и зло, справедливость в лицемерие и гнёт, красота в безделушки и уродство.
Но многие скажут (как и я раньше сказал), что невозможно обойтись без помощи других людей, чтобы осуществить свои планы. Так вот, я желал бы, чтобы люди, которые хотят добиться своей доброй цели, и для этого необходима помощь других людей, сто раз всё взвесили и отмерили, прежде начали раздавать приказы другим и пользоваться их помощью, тем более принимать их жертвы. Может, тогда на планете Земля действительно станет меньше глупости, и человечество начнёт по-настоящему идти вперёд.
- А может людям, в поддержке которых кто-то нуждается, следует внимательнее присмотреться к нуждающемуся человеку? – решила я продолжить тему.
- Это, конечно, тоже важно. Но человечество ещё долго будет идти вперёд благодаря вождям и гениям. И не всегда можно сразу определить истины или лживы их намерения, реальны или утопичны их планы.
Анатолий Валерьевич, сделал паузу и потом сказал. – Ладно, поговорим о главном. Времени не так много. Как Олег и Слава?
Я рассказала, упустив ненужные подробности, что смогла найти детей. Что они здоровы, и очень хотят встретиться с дедушкой. Что сейчас я живу рядом с ними, и пытаюсь их усыновить, но это не так просто.
Анатолий Валерьевич внимательно слушал меня. Он представлял детей по моему описанию, как они подросли, возмужали. Его глаза блестели от счастья. Когда я сказала о сложностях с усыновлением, он с доброй обнадёживающей улыбкой сказал.
- У тебя всё получится. Если бы не получалось у таких людей, как ты, то у человечества не было бы никаких перспектив. А Мировая гармония даёт человечеству перспективы.
Открылась дверь, в которую заглянул охранник и сказал, что свидание заканчивается и что у нас пять минут на прощание. Дверь снова закрылась. Анатолий Валерьевич медленно встал, одел пиджак. Я тоже встала, смотря молча на него.
- Вот, Леночка, пора действительно прощаться, – он ласково грустно посмотрел на меня и продолжил. - Навсегда. Больше мы не увидимся.
Я хотела ещё раз возразить, но не могла, а просто смотрела в глаза Мастера, которые излучали живой свет, но это, я чувствовала, были последние лучи догоравшей в его теле души. Я впитывала этот свет, стараясь никогда не забыть его особенный тёплый спектр.
- Ещё раз прости и попроси за меня прощение у мальчиков. Скажи, что я всегда их любил. Наверное, любовь у меня была странной, но это была чистая любовь.
Он подошёл ко мне и обнял меня. Приблизительно полминуты мы стояли, обнявшись, ничего не говоря, а только ощущая теплоту и любовь. Но неожиданно Мастер прямо мне в ухо очень тихо, но отчётливо сказал. – Я не всё сжёг, четыре метра на восток от дуба.
Он немного отстранился и внимательно посмотрел на меня. Я еле заметно кивнула, давая знать, что всё поняла.
- Моя жизнь завершается, а твоя ещё вся впереди. Я верю в тебя, верю, что ты найдёшь правильный путь в жизни. Только не спеши, чтобы не наделать ошибок.
- Я буду вам писать, - сказала я.
- Конечно, пиши, я буду рад.
Снова открылась дверь, за которой стоял ожидавший охранник. Мастер, не стал медлить, повернулся и вышел из комнаты.
Он неожиданно быстро вошёл в мою жизнь, наполнил её светом и неожиданно быстро из неё вышел.
Я не стала задерживаться в этом суровом по человечности и в некоторой степени по природе (весна здесь была холодная) месте. Только встретилась с одним из врачей, который вроде бы лечил заключенных, попросила обратить внимание на Анатолия Валерьевича и отдала ему все оставшиеся деньги на лекарства, оставив себе только на проезд. Он взял деньги, сказав, что не всегда можно в таких условиях вылечить заключенного, но он постарается помочь Анатолию Валерьевичу. Я поверила ему. Кому ещё верить, если не врачам?
Я снова вернулась к мальчикам, чем сильно огорчила директора, которая решила, что я сдалась. Но поездка к Анатолию Валерьевичу придала мне только больше уверенности в своих силах. Я ещё упорнее и целеустремлённее стала бороться за Олега и Славу.
И через пять месяцев всё разрешилось. Нянечка, милая пожилая женщина, много лет проработавшая в детском доме, постепенно открыто стала помогать мне. Директор её несколько раз предупреждала, и, видя, что угрозы не дают результата, решила её уволить. Нянечка на такое решение отреагировала спокойно, просто ответив, что это право директора, но лучше бы она родилась мужиком. А так она - просто ошибка природы, когда такая гордыня и бессердечие, допустимое ещё для мужчин, родилось в женщине. Такое ужасное создание с косой во власти - смертушка для добрых людей.
Увольнение нянечки переполнило чашу, и все работники детдома стали на её защиту. Было составлено и отправлено в Министерство коллективное письмо с жалобой на авторитарное управление и нецелевое использование государственных средств директором детдома. Приехала проверочная комиссия, и в результате директор была освобождена от своей должности.
Я, нет, мы победили, а директор проиграла. У меня была любовь, и, кажется, больше ничего, а у неё была власть, и кажется, поддержка людей. Но люди отвернулись от неё. За что она боролась - за правду, за авторитет, за закон? Но, правда, авторитет, закон у неё были искусственными, потому что мешали доброте и любви проявлять себя. Любовь и доброта вне законов и власти, их нельзя уничтожить или запретить. Можно убить человека, но они оживут в другом человеке, можно ограничить от них общество, но они оживут в другом обществе, можно распылить весь мир, но они оживут в другом мире.
Дальше всё стало проще. Новый директор детдома и секретарь горисполкома доверились мне и решили помочь усыновить Олега и Славу. И вот наступил самый счастливый момент в нашей уже правовой семье, когда мальчики покидали стены детского дома. Все работники вышли их провожать (в том числе и восстановленная на работу добрая нянечка), и лица людей светились радостью. Были добрые пожелания нам, а от нас была благодарность всем за помощь.
Мы вышли за ворота, и я бросила последний взгляд на взрослых и детей, махающих прощально руками. И радость моя омрачилась завистью в глазах некоторых детей. Страшно, когда детские глаза так смотрят. Страшно, когда в чистых невинных глазах проявляется такая глубокая душевная зависть. Страшно, когда дети чувствуют себя брошенными и одинокими. И как мне сильно захотелось приблизить светлое будущее Мастера, чтобы никогда у детей не было таких глаз. Только ради одних этих глаз оно обязано наступить. И почему люди это не понимают?
Мы не остались в этом городе, и поехали в деревню к моей маме и брату. Я так давно их не видела. А больше ехать и некуда было. К Анатолию Валерьевичу? Я и ребята писали ему, вкладывая листы в один конверт, и с большой радостью читали несколько коротких ответов с пожеланиями счастья в жизни. Но два месяца назад моё последнее отправленное письмо вернулось назад с припиской, что Анатолий Валерьевич умер. Я написала ещё письмо, но вернулось и оно.
Я печально плакала душой. Умом всё я давно приняла, когда ещё ехала назад от Анатолия Валерьевича. Я знала, что больше никогда его не увижу. Мастер правил своей жизнью. Его чистый разум помогал ему достойно жить и помог достойно умереть. Только в светлом будущем все люди будут умирать достойно, завершив полностью добрые дела или совершив подвиг. Короче, развив свой чистый разум. И плакать по нему все будут только душой.
Если любимый человек уходит из жизни скоропостижно из-за глупости и порочности общества, не закончив всех полезных дел, то печалится и ум, и душа. Когда печалится ум, требующий справедливости и мщения, то душа озлобляется. Испытать горе – страшная участь для человека. Но человек должен плакать больше душой. Потому что плач душой просветляет, очищает разум, чистые обильные слёзы души вымывают из него всю грязь. Люди плакать душой будут всегда. Или от печали или от счастья (чаще бы от счастья). Именно слёзы души создали главным образом человека из животного. Именно слёзы души создадут и человека светлого будущего.
Я плакала душой. Когда мы писали ему письма и даже получали ответы, я уже чувствовала, что Мастер очень далеко. Его чистый разум начал отделяться от его разума. Я переставала ощущать живую земную связь с ним. Но моя душа не хотела верить, пока не вернулось назад письмо. Всё, живой земной связи нет, и душа печально заплакала, окончательно приняв такую потерю, но плача она живую земную связь превращала в живую небесную. Мастер, наверное, сказал бы, что Мировая гармония связь очень глубоких чувств, опирающихся во многом на материальные свойства человека, трансформировала в связь уровня нематериального чистого разума. Не знаю, так это или нет, но слёзы бежали, а душа плакала и очищалась.
Я не стала ничего скрывать от ребят, да и не смогла бы. Они сразу всё почувствовали, смотря в мои печальные, заплаканные глаза. Мальчики мужественно восприняли утрату, без слёз. А может слёзы и были, когда каждый из них ночью остался наедине с собой и любовью к дедушке. Мы так все хотели снова быть вчетвером, но нашим надеждам не суждено было сбыться. В те дни мы окончательно поняли, что прошлое никогда не вернётся, и как писал дедушка мальчикам, надо строить новую жизнь.
Дома нас встретили тепло. Мама и брат приняли мальчиков, как родных. Но с каждым днём я чувствовала, что деревенская жизнь не совсем мальчикам по душе. Они ощущали себя здесь чужими, и такое же чувство было и у меня. Местные жители относились к нам хорошо, но не понимали нас. Я ещё раньше обратила внимание, что с каждым годом, проведённым в городе, а потом в усадьбе, уклад, отношения, взгляды деревенских людей для меня становились всё примитивнее. И вообще я ещё маленькой выделялась среди деревенских детишек (как рассказывала мама) фантазией, энергичностью, стремлением больше раскрыть для себя мир. Меня всегда тянуло домой к маме и брату, тянуло к природе, но всё меньше тянуло к деревенскому строю. А сейчас догматичный менталитет большинства деревенских людей просто бросался в глаза. Мы отличались от местных жителей, значит, были для них вроде заморских экспонатов, которых надо всесторонне обсудить и не принять. Взрослые это ещё как-то скрывали, улыбаясь мне в лицо и перешёптываясь за моей спиной. А деревенские дети нет. Часто Олег и Слава меня спрашивали, почему дети над ними насмехаются, обзывают. И часто дело доходило до драки, когда обида была невыносимо несправедлива. И, конечно, больше доставалось им. Их было всего двое против всех деревенских мальчишек.
Я знала, что пройдёт время, и мы притрёмся к деревенским условиям, да и местные к нам привыкнут. Но что-то мне этого сильно не хотелось. Олег как-то случайно сказал, что хотел бы посмотреть, что же стало с их бывшим родным домом – усадьбой? И я предложила мальчикам съездить и положить цветы на могилку к дедушке, а по пути заехать в нашу усадьбу. Они с радостью согласились.
Сначала мы приехали в город и навестили Ивана Павловича. Он просил, как всё у меня сложится, обязательно заехать к нему. Открыла дверь супруга генерала и отнеслась к моему визиту уже не так отрицательно, как в прошлый раз. Она видимо начала привыкать к новым обстоятельствам, успокоилась. К тому же рядом со мной были ребята, вызвавшие у неё некоторое любопытство. Супруга вежливо пригласила нас зайти в квартиру и позвала генерала.
- Какие люди! - радостно воскликнул Иван Павлович, увидев нас. Он обнял меня и по-мужски поздоровался с ребятами. – Какие молодцы! Вы меня, наверное, не помните, – обратился он к мальчикам, с удовольствием смотря на них, - а я вас помню. Правда, когда я вас видел в последний раз, вы были совсем маленькими.
Мы прошли в гостиную. Генерал стал расспрашивать меня, мальчиков, что произошло в последний год в нашей жизни. Мы вкратце рассказывали, а он восхищался в ответ. Потом все сели за стол ужинать. Генерал по такому случаю достал коньяк и попросил меня немного выпить вместе с ним. После чаепития ребята по предложению Ивана Павловича и своему сильному желанию стали изучать домашнюю библиотеку, а я с генералом прошла в кабинет. Иван Павлович всё-таки захватил коньяк и вазу с печеньем с собой, чем вызвал недовольство жены.
- Ты, конечно, знаешь, что Анатолий Валерьевич умер? – спросил он, когда я села на диван, а он расположился в кресле напротив, поставив рядом столик с коньяком и печеньем.
- Да. Мы хотим съездить к его могиле.
Иван Павлович понимающе кивнул головой. - Он умер, а мне кажется порой, что он не вернулся из боя. Словно ещё идёт война. А я не смог его прикрыть. Конечно, на самом деле войны нет. И я уже не солдат, а больше персональный пенсионер, консультант. Но порой мне кажется... – генерал задумался. Я смотрела на него и видела, что он действительно стал больше пенсионером, чем остался генералом, которого я видела в первый раз.
- Он на всех влиял, – продолжил Иван Павлович. - Раздражал своим всезнайством, упрямством, странным мышлением и жизнью, но проходило время и снова к нему тянуло. Он был человеком, встречи с которым приносили только радость и пользу. Только это раскрывалось позднее. А сейчас его нет, и не то чтобы что-то сделать толковое, а даже поговорить в принципе по-человечески, не с кем. Давай помянем его.
Мы выпили.
- Я знал, что ты к нему ездила. Я ему написал письмо, и он мне ответил. А также о том, что ты нашла детей. И я ждал твоего приезда. И вот ты здесь, и я очень рад за тебя и мальчиков.
- Хорошо, что вы написали ему, он тоже скучал без вас.
- Да, я написал, правда, все, особенно жена, просили этого не делать. И я послушал их сначала. Но потом плюнул на всё и написал. Потому что он мой друг. Но это не главное. Я знал случаи в жизни, когда ради своего благополучия, не говоря уже о своей безопасности, дружбу ставили на кон, как золотую монету или медный грош. Почему же я пренебрёг благополучием семьи (о себе я никогда особо не волновался)? Потому что Толя своими беседами, стремлениями не дал мне похоронить в себе то доброе, чистое, что раскрылось ещё в войну. Генеральская жизнь без войны больше развращает, успокаивает, создаёт иллюзию своей исключительности и значимости. Как же, генерал, полководец!
Но если смотреть в корень, Толя прав, гении войны, политики больше исправляют человеческий мир, подчищают. Вроде садовников, которые с разной успешностью борются с сорняками в саду, но никогда не выведут их полностью. Этот участок сада выпололи, но на другом участке за это время вырос новый сорняк. Один сорняк с помощью сильных химикатов вывели, правда, пострадали и хорошие цветы, но через время появился новый мутированный, более приспособленный. Чтобы сад стал красивым, чтобы в нём могли не выживать, а просто расти нежные благоухающие цветы, он должен быть единым, цельным, не поделённым на отдельно обрабатываемые участки. Должно быть предоставлено место каждому красивому цветку. Должны на тонком генетическом уровне, без химии, меняться свойства цветов, чтобы их целью было не стремление занять весь сад подобными себе цветами, точнее колючими сорняками. К тому же это невозможно, на каждый колючий сорняк, найдётся новый, более колючий. Целью каждого цветка должно быть совершенствование своей красоты, взаимодействуя и используя удачные особенные свойства, развившиеся как у себя, так и других цветов с помощью пыльцы.
Но это невозможно, - изменив интонацию, произнёс Иван Павлович. - Ты заметила, Леночка, что я рассуждаю как бы за Анатолия Валерьевича, и за себя одновременно. Я так хорошо прочувствовал его за все совместно проведённые годы, что способен уже думать, как он.
Но это невозможно, уже с моей точки зрения, - продолжил генерал. - Миром правят политики, генералы и экономисты. Цивилизации рождались и умирали, государства поднимались над другими и опускались, объединялись и соперничали. Вечный круговорот страстей, стремлений, порывов. Я желал бы одного, чтобы безрассудная прополка не убила постепенно настоящую красоту цветов, а то через тысячу лет один более симпатичный колючий сорняк-уродец посчитает себя эталоном красоты, и другие цветы это признают, хотя их нельзя даже назвать симпатичными с настоящей точки зрения. Ты понимаешь меня?
- Да. Но может надо сочетать разумную прополку с генетическими работами? Тогда есть шанс не потерять красоту цветов и даже приумножить её.
- Да, я тоже так думал. Но существует парадокс. Прополка сама по себе порождает у сорняков защитную реакцию на генетическом уровне. А если при прополке страдают красивые цветы, то у них тоже могут развиться защитные свойства в ущерб красоте. Как найти ту гармонию между прополкой и генетической селекцией?
- Я знаю, как найти, – веско сказала я, придав словам шуточную многозначительность.
Генерал внимательно, но недоверчиво и с улыбкой посмотрел на меня.
- Надо, чтобы военные, политики, экономисты были похожи на вас, а творческие люди похожи на Анатолия Валерьевича. Тогда будет гармония.
Генерал приподнялся и ласково прикоснулся к моей руке. – Нет, надо чтобы все люди были похожи на тебя. Вот тогда будет гармония.
Генерал снова наполнил рюмки. Мою рюмку на капельку, я почти не пила. – Я хочу выпить за тебя, Славу и Олега, за ваше счастливое будущее. И я уверен, что оно будет счастливым.
Он выпил, насладился ароматом коньяка и продолжил.
- Кстати, какие у тебя планы? Может, тебе устроиться здесь? Мне будет приятно видеться с тобой.
- Мы ещё не решили. Сначала мы хотим съездить к дедушке. - Генерал снова понимающе кивнул головой. – А как ваша дочка? Она, наверное, закончила учёбу в университете?
- Закончила и уже вышла замуж за одного министерского работника среднего уровня. У них своя жизнь в собственной квартире (общий свадебный подарок), которая полностью их удовлетворяет. А также мою жену, но не меня. Всё познаётся в сравнении. Люди смотрят на других и стараются жить, как они. Но одних прельщает наполненное жизнью творчество и созидательная работа, а других – несправедливо большая зарплата, тупые развлечения и тепличные условия.
Генерал встал, подошёл к шкафу, достал альбом и какую-то коробку. Потом сел рядом со мной и стал показывать фотографии.
- У меня есть несколько фотографий Анатолия Валерьевича, в основном военных и ранних послевоенных лет. Вот это в сорок втором. Вот это офицерский состав нашего полка. Вот это мы с Толей после награждения орденами.
Я смотрела на Мастера в военные годы. И чувствовала даже в снимках не очень хорошего качества его энергию, жизнелюбие, желание победить и сделать мир лучше. Его глаза были наполнены верой в себя, друзей и всех людей. Генерал перелистывал дальше страницы альбома, где были, в основном, его послевоенные семейные фотографии. В конце лежал конверт с письмом, который видимо специально Иван Павлович положил в альбом. Для меня. Он вытащил письмо и со словами, что это ему написал Анатолий Валерьевич оттуда, протянул мне. Я сказала, что не хочу читать чужие письма, но генерал настойчиво попросил прочитать. Я стала читать.
- Здравствуй, дорогой друг! Я ждал твоё письмо, и дождался. Спасибо. Мне не хватало именно его. Оно было последней каплей полностью заполнившей мою чашу жизни счастьем. Да, я счастлив. Потому что я прожил счастливую жизнь. Рядом со мной были люди, которые любили меня, и которых любил я. Как приятно дарить чистую любовь, но какое счастье получать ответную, ещё чище. Я был эгоистом (обыкновенным эгоистом, а не тем, которого расписывал тебе в одной нашей встрече), я был во многом неправ, но ты, Иван, и Леночка и мои внучата раскрыли мне глаза. Ваше внимание ко мне не имело границ. Вот и сейчас в письме ты извиняешься, что так всё получилось, и в чём-то винишь себя. Это мне надо извиняться, что я постоянно озадачивал, нагружал тебя, а ты смирённо нёс эту ношу. Всё получилось так, как должно было быть, и вина здесь только моя. Прости меня.
Ты пишешь о Леночке. Я уже обо всём в курсе. Она навестила меня и рассказала о мальчиках. Она вместе с ними и пытается их усыновить. Думаю, у неё получится. И думаю, что вы ещё встретитесь. А вот мы с тобой, Иван, больше не увидимся. Я заболел, и самое главное желания выздороветь нет. Да и в нашей встрече уже нет надобности. Ты так много сделал доброго для меня. Хватит.
Будь счастлив. Твой друг, Толя.
Я кончила читать. Иван Павлович с грустью посмотрел на меня. – Я ему писал ещё и просил крепиться, как настоящего офицера, прошедшего тяжёлую войну, но крепиться у него не было ни желания, ни сил. А вскоре мои письма стали возвращаться с пометкой «адресат умер». Вот такие дела.
Скажи, Леночка, как такое может получиться? – после печальной паузы спросил меня генерал. – Анатолий Валерьевич в последний момент посчитал свою работу, в которую вложил столько сил и души, бесполезной для людей и уничтожил её. А я, наоборот, только сейчас начал считать её полезной. И его правоту доказала больше всего именно ты, потому что своими поступками стала ярким примером его светлых стремлений. Я продолжаю считать, что светлое будущее недостижимо, но попытаться его построить всё-таки надо. Надо пытаться, потому что только это по-настоящему полезно. Спорно с многих материальных точек зрения, но бесспорно с точки зрения Мировой гармонии. Я, Леночка, начал верить в Мировую гармонию. Может, это старческий маразм, а может, я на старости лет раскрыл в себе новые внутренние мироощущения.
- А я всегда верила Анатолию Валерьевичу и верю сейчас. Может, он в чём-то небольшом и ошибался, но в целом он прав. Он человек будущего. Будущего, в котором уже жил, – воодушевлённо сказала я.
- Парадоксальная фраза «будущее, которое уже было». А я полюбил парадоксы. Всё-таки меня приучил к ним Толя. Странно, парадоксы любят философы, учёные, а я просто военный аналитик. И знаешь, Леночка, некоторые курсанты с удовольствием посещают в последнее время мои лекции, потому что я учу их не убивать, а побеждать. А побеждать без насилия намного сложнее. - Иван Павлович немного опьянел, что способствовало его ораторству. – Но почему Анатолий Валерьевич изменил своему мировоззрению? Ты считаешь, что он во многом прав, я считаю, что он в чём-то прав, а он считает себя неправым? Почему он перестал верить в свой путь?
- Он не изменил своему мировоззрению. И он не перестал верить в себя и в людей. Он просто посчитал себя не вправе насаждать людям своё мировоззрение.
- А разве он насаждал? Он просто рекомендовал прислушаться к нему и приводил некоторые доказательства своей правоты.
- Если человек не готов правильно принять рекомендации и понять доказательства, и больше на ощупь, слепо последует за кем-то, кто громко или тихо зовёт идти за собой, то это - насаждение. Человек идёт не по своему пути. Будут противоречия, будут последствия.
- Очень интересно. Леночка, ты рассуждаешь, как Анатолий Валерьевич. Очень глубоко и, следовательно, непонятно. Я думал, что ты просто смышлёная, добрая девушка, но ты оказывается и очень умная. Каким всё-таки большим талантом раскрывать людей обладал Толя.
Мне стало немного неудобно от похвалы, даже произнесённой из уст такого человека, как Иван Павлович.
- Но вернёмся к теме, – продолжил генерал. – Давай уточним, что значит «свой путь»? Я смотрю на многих людей, которые идут «своим путём» - убогим, порочным, похожим. Они что, нашли или не нашли «свой путь»?
- Кто-то идёт своим путём, потому что другого пути ему не дано. А кто-то идёт чужим путём, полным противоречий. Противоречия, сомнения дают шанс понять человеку, что путь не его. Его путь более светел, и надо идти на свет, и когда он найдёт правильное направление, противоречия постепенно уйдут.
- Леночка, у меня есть противоречия, но честно скажу, их становится всё меньше, неужели я тоже нашёл свой путь? А может мне уже некуда идти? А может, я привык идти чужим путём?
- Я не знаю, Иван Павлович. За себя могу сказать, что я нашла свой путь. Мой путь вместе с Олегом и Славой. А ваш путь – это ваш путь.
- Да, мой путь – это мои путы.
- Я не это хотела сказать.
- Конечно, конечно. Это просто мой старческий сарказм.
- Я надеюсь, Иван Павлович, что вы нашли свой путь. Человеку всегда есть куда идти. Даже смерть, как доказывает Анатолий Валерьевич, не является конечной остановкой. Несомненно, человеку свойственно привыкать ко всему. Но если он долго идёт не своим путём, значит, он насильно придавил свою душу. А она всё равно шевелится или скулит, пока не умрёт, что выражается в укорах совести или уколах в сердце.
Генерал с любовью посмотрел на меня и сказал.
- Значит, Анатолий Валерьевич посчитал, что его могут неправильно понять? Я, конечно, не углублялся в его работы, но из его слов многое понял. И мне кажется, ничего очень сложного там для понимания нет.
Я тоже ласково посмотрела на Ивана Павловича, - Не все люди, как вы. Прежде, чем использовать его работу, человек должен поверить в светлое будущее, принять его всем разумом. Это значит, развить чистый разум. Копание грязным разумом одних людей в чистом разуме других несёт больше опасность для людей, а не светлое будущее. По большому счёту Анатолий Валерьевич не философ, как считали его многие, он учёный практик-теоретик. Он двинул науку туда, куда большинство людей боялось даже заглядывать. Даже гении науки, открывая великие законы, признавались, что наука всегда будет бессильна перед Богом. А Анатолий Валерьевич считал, что разум человека безграничен в своём развитии, а значит и наука. Настоящий учёный должен всегда верить в силу разума и никогда не признавать своё бессилие. Нет абсолютного Бога, есть разумная прогрессивная Мировая гармония, и разум человека является её составной частью.
Иван Павлович с некоторым восхищением молча смотрел на меня.
- Это не мои слова, - как бы оправдываясь, сказала я. – Так говорил Анатолий Валерьевич. Но я с ним полностью согласна.
Я решила резко изменить тему разговора.
- Иван Павлович, можно я возьму несколько фотографий Анатолия Валерьевича, чтобы сделать фотокопии. А завтра я их вам верну.
- Нет, – вдруг строго сказал генерал, чем озадачил меня, а потом улыбнулся и продолжил, - возвращать не надо. Фотокопии всегда хуже оригинала.
Он раскрыл альбом и стал вытаскивать фотографии.
- А как же вы? - удивлённо спросила я.
- Я себе оставлю несколько самых любимых, и мне хватит. Вам они нужнее и сохраннее. Ещё добавлю несколько чисто моих фотографий, они у меня дублируются.
Он положил отобранные фотографии в новый конверт и вместе с коробкой протянул мне.
Я снова удивлённо посмотрела на генерала.
- Это личные вещи Анатолия Валерьевича, открой и посмотри.
Я открыла коробку, в ней лежали ордена, медали, старые карманные часы, фотографии (в том числе и такие, какие генерал оставил себе) и несколько других вещей. Я стала их рассматривать, а Иван Павлович тем временем рассказывал.
- За три месяца до ареста Толя, словно почувствовав неладное, попросил меня сохранить эти вещи у себя, пока он не попросит их вернуть или... И тут он замолчал. Я уточнил тогда: «или»? А он как-то странно посмотрел на меня и перевёл разговор на другую тему, – генерал сделал паузу и многозначительно произнёс. - Вот и наступило это «или». - А потом генерал решил оставить меня в одиночестве, сказав, - посмотрю, не скучают ли Олег и Слава?
Через десять минут он вернулся и сказал, что мальчики вместе с его женой просматривают книги. Я встала с дивана, решив, что пора прощаться. Но Иван Павлович не стал даже меня слушать, сказав, что уже скоро начнёт темнеть, и места переночевать у них всем хватит. Я вопросительно посмотрела на него. Он понял мой взгляд и ответил, что он уже всё согласовал с женой. Нельзя было ставить под сомнения его слова, а я и не ставила, легко согласившись. Тем более идти действительно нам кроме гостиницы было некуда, а там часто не бывает свободных мест.
Утром мы распрощались. Я пообещала Ивану Павловичу, что буду ему писать и по возможности приезжать в гости. Он подарил мальчикам по книжке, которые они начали читать ещё вечером, не вызвав этим радости у своей жены, но к счастью и огорчения у неё большого не было. Мальчики ей понравились.
Следующей нашей целью была поездка в усадьбу. И в этом нам помочь мог дядя Ваня. Я помнила название деревни, в которой он жил до работы с Анатолием Валерьевичем, а потом периодически наведывался туда, и приблизительное её место расположения. Я навела справки, и мы на автобусе тронулись в путь.
Когда мы приехали в деревню, нам сразу подсказали, где живёт дядя Ваня. Мы подошли к дому и увидели его во дворе, складывающим поленицы дров. Он почти не изменился, только стал чуточку суше, словно человека уменьшили на пять процентов в размере. А может, мне это просто показалось. Мы молча зашли во двор. Он повернул к нам голову, опустил руки, и поленицы вывалились из его рук. Глаза его засветились, наполнившись немного слезами. Он неуверенно подошёл к нам и сказал, - Здравствуйте, Елена Владимировна, здравствуйте, ребята.
Я подошла к нему и обняла его, а потом мальчики по очереди протянули руки. Ему стало немного неудобно своей слабости, он повернулся, приглашая нас жестом в дом, и громко крикнул,- бабка, встречай дорогих гостей.
На порог вышла пожилая женщина, и мы поздоровались.
- Давай накрывай на стол, - приказал дядя Ваня, и женщина суетливо начала готовить угощения. Мы прошли в главную комнату и сели за стол. Дом был маленьким, низеньким, в нём было две комнаты (в одной мы сидели) и кухня.
- Как вы живёте, дядя Ваня? – спросила я.
- Обыкновенно, работаю конюхом и занимаюсь немного своим хозяйством. А как вы? – спросил, оглядывая добро всех нас, дядя Ваня.
- У нас всё хорошо, мы теперь вместе. Вот приехали навестить вас и, если возможно, посетить нашу усадьбу.
- Я рад. Очень рад за вас. А усадьбы в принципе и нет, но съездить можно.
- Расскажите, дядя Ваня, обо всём, что случилось с вами после того дня, - попросила я.
Дядя Ваня призадумался, вспоминая, и начал рассказ. - Нас увезли часа через два после вас. Я долго сидел в машине, потом привели Анатолия Валерьевича, и машина поехала. Дня три меня допрашивали, но я сразу сказал, что ничем, кроме хозяйства по дому и вождения машины, не занимался, ничего не знаю и не скажу, хоть режьте. Они поняли, что возиться со мной бес толку, и отпустили. Не просто отпустили, а попросили следить и сторожить усадьбу, мол, работа моя продолжается. Правда, потом ни копейки не заплатили, но это не важно.
Я вернулся в усадьбу с каким-то офицером, но не на нашей машине. Всё было опечатано. Он сломал печати и уехал. Я зашёл в дом и ужаснулся, всё было перевёрнуто, даже местами полы вывернуты, словно прошёл Мамай. Я так думаю, искали документы Анатолия Валерьевича. Я потихонечку всё подремонтировал, прибрал и стал ждать. За продуктами ездил сюда в деревню на телеге. Пару раз приезжало начальство, что-то недовольно высматривало, проверяло, переписывало вещи, не обращая на меня особого внимания. Прошло так два месяца, и вдруг приезжают два грузовика с офицером и шестью солдатами, и давай те всё крушить и грузить в машины. Генератор, мебель, сантехнику, вещи, книги - всё, что где-то могло пригодиться. Даже сняли двери и окна. Я спрашиваю, что же вы делаете, сукины дети? Этот дом восстанавливали месяцами, улучшали годами, а вы за пять часов всё разрушили. А офицер отвечает, что это приказ, и лучше бы тебе, дед, не мешать, а то ушибут случайно.
А потом подходит он ко мне, протягивает папироску (я, конечно, не взял) и спрашивает, а кто, дед, тут раньше жил. Я отвечаю, что хорошие люди, не чета вам, а он, ухмыляясь, говорит, что догадывается, где сейчас эти хорошие люди. А потом сел в машину и уехал, пошутив на прощание, чтобы я сторожил дальше.
А что сторожить? Стены, полы, крышу? Но я всё-таки пытался отгонять местных мародёров. Но всё бес толку. Нет больше нашей усадьбы.
Тем временем хозяйка поставила на стол картошку, сметану и другие простые, но вкусные продукты, свежие и заготовленные впрок с подсобного крестьянского хозяйства. Дядя Ваня достал бутылку водки.
- Я специально держал её для этого случая. Годы работы с Анатолием Валерьевичем не прошли для меня даром. Конечно, не так, как для вас, Елена Владимировна, – дядя Ваня посмотрел на меня, а потом на ребят. – Но я тоже научился кое-чему. Сейчас покушаем, а потом я вам что-то покажу.
Дядя Ваня загадочно посмотрел на мальчиков, чем сильно их заинтересовал. Они с аппетитом быстро поели и стали ждать. Дядя Ваня не стал тянуть и пригласил их в чулан. Там раздался шум перекладываемых вещей, а потом скрежет передвигаемого чего-то массивного. Через пять минут мужчины втащили в комнату довольно объёмный сундук. Я вспомнила, что раньше он стоял в кладовке в особняке, забитый каким-то хламом.
Дядя Ваня торжественно его открыл и стал вытаскивать из него вместе с ребятами разные знакомые вещи. Я увидела своё аккуратно сложенное платье и кофточку, зеркальце, пудреницу. Настольные принадлежности, некоторые подручные вещи, костюм и две рубашки Анатолия Валерьевича. Но больший объём в сундуке занимали игрушки ребят и книги.
- Я чувствовал, что особняк разграбят, и поэтому некоторые вещи заранее вывез оттуда. Много взять было опасно, и я выбрал те, которые мне показались более ценными для вас и Анатолия Валерьевича.
Больше всех обрадовались Олег и Слава. Они снова окунулись в свой прошлый мир благодаря этим родным вещам. Я попросила их не шуметь, и они, захватив несколько игрушек, вышли во двор.
Я и дядя Ваня вернулись за стол.
- Я не вижу личных вещей Тамары Николаевны, а именно у неё, если не считать Анатолия Валерьевича, их было в особняке больше всего. Вы не знаете, где она?
- Она вернулась через десять дней в особняк на машине специально за своими вещами. Она очень горевала, что так всё закончилось. А когда погрузила их в машину, сказала, что, наверное, Главный никогда больше сюда не вернётся и, может, я разрешу взять на память о нём какую-нибудь его вещь. Я ответил, что типун ей на язык, и позволил взять одну безделушку. Тамара Николаевна немного обиделась и попрощалась навсегда, пожелав мне счастья. И ещё она попросила передать вам и Анатолию Валерьевичу, если я вас увижу, свои добрые пожелания.
Дядя Ваня сделал паузу, произнёс тост за здоровье Тамары Николаевны, выпил вместе со всеми и сказал, чтобы я не беспокоилась за неё, она нигде не пропадёт. Дядя Ваня и его хозяйка с большой добротой смотрели на меня, хозяйка постоянно подкладывала мне в тарелку еду, прося хорошо кушать.
- Когда всё это случилось, - продолжил разговор дядя Ваня, - я беспокоился больше всего о детишках, вас и Анатолии Валерьевиче. И всё время ждал вас. А когда усадьбу совсем растащили, я не вытерпел и поехал в город узнать новости у генерала. Вы его помните.
Я кивнула головой, не став говорить, что была у него совсем недавно.
- И он мне сказал, что вас тоже отпустили, и вы в безопасности. А детям тем более ничего не грозит. А вот Главного осудили, и надолго. Я чувствовал, что так всё обернётся. Вы не знаете, где сейчас Анатолий Валерьевич?
- Он умер в заключении, – тихо сказала я.
Дядя Ваня молча, с тоской в глазах, налил себе и добавил остальным водки и, не чокаясь, выпил. Выпили и мы с хозяйкой.
- Особенный был человек. Всем было далеко до него, как до луны. Разве что вы, Елена Владимировна, его немного понимали.
Его взгляд случайно упал на сундук, - а тут его вещи. Вы их заберите, Елена Владимировна.
Я сказала, что мы сразу поедем к могилке Анатолия Валерьевича, а это очень далеко. Поэтому мы не можем нагружать себя. Пусть ребята возьмут с собой то, что нужнее им. А остальные вещи, пусть останутся у дяди Вани, как память о Главном. Может, в будущем мы ещё увидимся, и что-нибудь, если дядя Ваня сохранит, возьмём.
Дядя Ваня пообещал всё сохранить и попросил поклониться могиле Анатолия Валерьевича и от него.
Через полчаса дядя Ваня запряг в телегу лошадь, пошутив, что этот автомобиль не такой быстрый, как тот, что был раньше у нас, но намного надёжней. Я попросила его взять с собой лопату. Дядя Ваня ничего не сказал, сходил на огород, принёс лопату, и мы поехали к усадьбе. Мальчики с удовольствием по очереди держали вожжи, хотя лошадь сама знала дорогу и не нуждалась в управлении. Потом стали бегать по полю, ловя бабочек, отставая и догоняя телегу. Они почувствовали родные поля. А мы смотрели с удовольствием на них и беседовали о жизни, детях и Анатолии Валерьевиче.
Да, усадьба произвела на меня и ребят тяжкое впечатление. Штукатурка на стенах обвалилась во многих местах, полы почти везде сгнили или отсутствовали, потолок потрескался, обсыпался или обвалился, крыша разрушилась или была частично разобрана. Везде валялся мусор. Сама усадьба вообще казалась какой-то маленькой, как будто её подменили. Я оставила мальчиков и дядю Ваню исследовать её останки самостоятельно, а сама взяла лопату и пошла к дубу. А дуб, каким был величественным, таким и остался.
Я сразу заметила немного неровный дёрн именно там, где сказал Анатолий Валерьевич, и стала копать. Довольно быстро лопата упёрлась во что-то плотное, но не жёсткое. Я аккуратно расчистила и вытащила из земли плотно завязанный непромокаемый мешок. Там по форме находилось что-то очень похожее на портфель. Я вернулась назад к телеге и попросила дядю Ваню развязать мешок. Он не стал развязывать, вытащил из кармана нож и аккуратно разрезал верёвки. Действительно в мешке оказался портфель, довольно плотно набитый. Я прикинула, где-то одна треть всех материалов Анатолия Валерьевича.
Мальчики внимательно смотрели за действиями дяди Вани. А когда увидели портфель, то спросили, что там. Я ответила, что там документы дедушки. И они по моей интонации, по акценту на слове «дедушки» поняли, что посмотреть им содержимое портфеля время ещё не наступило. Дядя Ваня же ничего не спрашивал.
Мы душевно распрощались с дядей Ваней и его хозяйкой. Я взяла из сохранённых им вещей с собой кофточку и, конечно, взяла портфель с материалами Мастера. Он был довольно тяжёл, но теперь это только моя ноша. Мальчики взяли несколько книжек и конструктор. И снова мы тронулись в путь.
Путешествовать на поезде, автобусах нам вместе было совсем не в тягость, а больше в радость. Новые места, новые попутчики. Когда я раньше ехала к Анатолию Валерьевичу одна, то поездка была тяжела, потому что внутри меня были одни тревоги и волнения, и ничего другого я не замечала. А сейчас была только наша любовь, а вокруг были добрые люди. Конечно, люди остались теми же, но сейчас они казались добрее, потому что я сама на них смотрела веселее и добрее.
И снова я нахожусь в продуваемых всеми ветрами бескрайних степях. Но ветер тепел и свеж. Даже природа встретила нас ласково, не то, что в прошлый раз.
Мы быстро решили некоторые проблемы с багажом и поехали к месту заключения Анатолия Валерьевича. Там нам подтвердили, что действительно Анатолий Валерьевич умер согласно документам такого-то числа и похоронен здесь. Нам посоветовали обратиться к одному старому человеку – аксакалу, который следит за кладбищем заключённых, всё знает и поможет нам. Мы нашли его дом, точнее землянку, и постучали в дверь. Дверь открылась, и из неё вышел маленький седой с длинной, но узкой бородой старик в толстом халате и меховой шапке, хотя погода была очень тёплой. Он охватил нас быстрым взглядом, мне показалось очень зорких, во всех смыслах слова, узких глаз и спросил с акцентом, что нам надо? Я постаралась несложно объяснить, что мы хотим найти могилу одного заключённого такого-то исправительного учреждения. Он уточнил год и месяц смерти. Потом вернулся в землянку, ничего нам не сказав, и через минуту вышел с какой-то толстой тетрадью. И снова молча пошёл в сторону, я догадалась, кладбища. Я нагнала его, а мальчики пошли сзади.
- Кто он? – спросил аксакал.
Я поняла, что он хотел знать, кем Анатолий Валерьевич приходился нам, и ответила, - дедушка, - повернув голову немного назад. Старый человек, чуть замедлил шаг и ещё раз внимательно посмотрел на Олега и Славу.
Мы пришли на кладбище, которое внешне и кладбищем назвать было сложно. Было много низеньких и чуть выше холмиков-могил, заросших редкой степной травой, но на одних ничего не было, на других стояли таблички с номерами, иногда фамилиями, и только на некоторых стояли звёзды, кресты и полумесяцы. Наверное, приехавшие родственники самостоятельно их установили. Аксакал понял мои мысли и сказал.
- Я всегда здесь жил и много видел. В этой земле лежит много людей, но мало помнит их имена, и мало приезжает их могилам. Сейчас хорошо, умирает мало. А раньше, - и аксакал показал рукой в сторону, где вдалеке виднелись холмики, чуть шире, - хоронили много, очень много.
Мы подошли к месту, где захоронения были недавними. Аксакал что-то посмотрел в своей потрёпанной тетради и сказал, что здесь и обвёл рукой некоторую область. Я попросила мальчиков внимательно почитать таблички на могилах и найти фамилию дедушки. И сама тоже стала просматривать таблички. Аксакал шёл рядом со мной и говорил.
- Здесь людей нет, здесь одни кости. Если дедушка был хороший, он уже далеко, – и он посмотрел в чистое голубое небо, я тоже подняла голову и увидела очень высоко парившую большую одинокую птицу.
- Глупые люди, - продолжал старый человек, - зачем мучают, зачем убивают, зачем живут. Столько земли, паси баранов, лошадей, пей кумыс и радуйся, что Аллах дал тебе жизнь.
Мальчики стали тихо звать меня к себе, помахивая руками. Мы пошли к ним. Олег показал на могилу и сказал, что буквы на табличке сходятся с инициалами дедушки. Аксакал ещё раз посмотрел в свою тетрадь и кивнул головой. Я так и не поняла, действительно он точно знал, что это та могила, которую мы искали, или нет. Но аксакал был прав, здесь только прах, обезличенный, обездушенный органический материал, который совершает постоянный круговорот в природе. А Анатолий Валерьевич остался в нашем сердце, в нашем чистом разуме, который он помог раскрыть. Анатолий Валерьевич остался в Мировой гармонии, где продолжает свой светлый путь.
Я присела и положила цветы на могилу, мальчики присели рядом. Аксакал отошёл в сторонку и стал поправлять таблички на могилах неизвестно откуда взявшимся молотком.
Мы сидели и вспоминали прошлую счастливую жизнь, потому что в ней была светлая любовь дедушки. Были ограничения, противоречия в той жизни, но светлая любовь всё компенсировала. Я только спустя годы поняла настоящий смысл слов Мастера, что у мальчиков есть любовь, а остальное всё поправимо. Действительно, можно испытывать трудности, но если есть светлая любовь, то всё неважно и преодолимо. Я боялась, что мальчики не простят дедушку за такое детство. Но они сразу его простили. Когда их резко выдернули из мира усадьбы, они мечтали в первое время вернуться в него. В мир вроде несвободный, но со светлой любовью. Потому что свободы не было и в мире детского дома, и, самое главное, не было любви. А теперь они подросли и возмужали, и хотят жить новым миром. Миром, где раскрыты все горизонты, и есть светлая любовь. Моя к ним светлая любовь, которая родилась благодаря дедушке. У Олега и Славы нет никаких упрёков к дедушке, а только благодарность за счастливое детство. И сожаление, что он покинул их.
Я раньше спорила с Мастером, а он просил меня поверить ему. Он всё предчувствовал и предвидел. И я поверила. Какое счастье поверить человеку и потом убедиться, что он был прав. Я, сидя у могилы Мастера, была одновременно счастлива и печальна. Я обняла ребят. Если бы Мастер нас сейчас увидел и почувствовал нашу любовь и благодарность…. А может, его чистый разум как раз чувствует нас и расцветает.
Через пять минут мы встали, я попросила Олега и Славу запомнить номер на табличке и место могилы. Мы подождали аксакала и вместе пошли назад.
- Где твой дом? – спросил старый человек.
Я задумалась про себя, - правда, где наш дом? - и машинально ответила, - не знаю.
Аксакал внимательно посмотрел на меня и сказал, - если не знаешь, где твой дом - твой дом, может, здесь.
Некоторое время мы шли молча, а потом он снова спросил, - что умеешь делать?
- Я - учительница.
- Учительница, - повторил аксакал, погладил свою бороду и сказал. – Это хорошо. Очень хорошо.
Мы подошли к его землянке. Я хотела поблагодарить его и попрощаться. Но он настойчивыми жестами попросил, чтобы мы зашли в землянку. Пригласил нас сесть за низкий стол, угостил кумысом и баурсаками. Потом снял шапку и халат, надел поношенный пиджак и тюбетейку и вместе с нами пошёл в посёлок.
Все встречные люди уважительно здоровались с аксакалом. Мы зашли в административное здание и прошли в кабинет. Мужчина, сидевший за столом радостно поздоровался со старым человеком по имени и с нами и пригласил всех сесть.
Сначала аксакал ответил на вопросы мужчины о здоровье, нуждах, что всё хорошо и ничего не надо. А потом сказал, что я приезжая учительница. Мужчина обрадовался, попросил мои документы и диплом, внимательно посмотрел их и сказал, что поселковой школе нужны хорошие учителя. И вообще, в этом году планируется строительство новой школы, старая уже не справляется с количеством детей. Стране нужен уголь, шахты увеличивают мощности и строятся новые, всё больше приезжает людей, и у многих есть дети. И ещё будут, с улыбкой добавил он.
Он красочно расписывал перспективы развития района и посёлка, а потом спросил, соглашусь ли я жить и учить здесь детей? Я посмотрела на Олега и Славу и согласилась. Он пригласил свою помощницу и попросил её познакомить меня с директором школы и поселить в общежитии.
Так начался новый этап в нашей жизни. Секретарь сказал правду, посёлок развивался на глазах. Была построена новая большая школа, через три года нашей семье дали квартиру в новом доме. Но самое главное, мне и мальчикам здесь нравилось. Все люди, и местные, и приезжие стремились хорошо работать и дружно жить. Мало упрёков и счётов, а много участия и помощи. Шахтёрский посёлок, а он постепенно стал именно шахтёрским, - дружный посёлок.
У Олега и Славы появились друзья, новые интересы. И я с радостью видела, как они меняются, взрослеют и всё сильней отличаются друг от друга. Анатолий Валерьевич был прав, утверждая, что искусственные условия, необходимые для его исследований, не наложат негативный отпечаток на близнецов. Мальчики успеют полноценно войти в жизнь и раскрыть свои особенности. Да, и у близнецов, похожих, как две капли воды, есть особенности, а естественная жизнь их сразу улавливает и усиливает.
Я часто вспоминала слова Ивана Павловича о моём счастье. Всё сбылось, как он сказал. Я работаю в хорошей школе с уважающим меня коллективом. Меня любят ученики и не забывают со временем. У меня в тёплом доме подрастают красивые дети и раскрывают в себе большие способности. А в сердце всегда со мной любимый мужчина, который не чаял души во мне. Я счастлива. И я благодарна судьбе, которая свела меня с Мастером разума.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
- Вот и всё, что я хотела вам рассказать об одном замечательном человеке. Кстати, летом обязательно надо будет мне по пути к маме и брату заехать к Ивану Павловичу. Он, конечно, постарел, но старается держаться и просит в письмах приехать в гости.
- А дядя Ваня? – спросил я.
- Дядя Ваня пять лет назад умер. Я незадолго до его смерти была у него. Он был уже слабым и всё жаловался, что люди заелись, спились, смелочились и озлобились. Случилось именно то, чего опасался Анатолий Валерьевич. Что редко теперь встретишь человека, похожего хоть немного на Главного. Я не соглашалась с ним, говоря, что вокруг очень много хороших людей. Конечно, они, не как Анатолий Валерьевич, но всё же хорошие.
- А вы читали материалы Анатолия Валерьевича?
- Как-то я открыла наугад одну папку. Там были графики, таблицы, расчёты, непонятные термины. И я поняла, что для изучения материалов нужны хорошие знания в определённых областях и… чистый разум Анатолия Валерьевича. Материалы ждут только его. Я надеюсь, что где-то живёт такой человек, и я с ним встречусь, а если ещё не живёт, то родится, тогда с ним встретятся мои дети.
При расставании я поблагодарил Елену Владимировну за доброту ко мне, за рассказ, за её такую жизнь. Но ничего не обещал на словах. А сердцем…, а сердцем видно обещал.
Рассказ написан. Сумел я раскрыть в нём то, что хотел, судить Еленам Владимировнам, Анатолиям Валерьевичам, Иванам Павловичам, дядям Ваням, Тамарам Николаевнам, Олегам, Славам и всем добрым людям, которые не были широко известными личностями, которых не баловала слава и богатство. Но именно эти люди, а не самые видные деятели науки, искусства и культуры, популярные артисты, политики, экономисты и подобные им люди, определяют истинный путь человечества. Они живут, а не играют, и помогают, учат жить, а не играть тех, кто рядом с ними.
Эти люди счастливы и несут счастье другим людям. Не бутафорское счастье, а человеческое. Это люди несут в себе зачатки светлого будущего, поэтому они не лезут в первые ряды, а желают просто любить, дарить и созидать. Иногда их светлые деяния становятся всенародным достоянием, и долгие годы радуют разум современников и их потомков. Но чаще они остаются безвестными для истории, в памяти узкого окружения, но их жизнь совсем от этого не ущемлена. Достоинство жизни определяется не историческим преклонением, восхвалением масс, а свойствами и законами Мировой гармонии. Не слепой бездушной любовью толпы, а светлой любовью пусть даже одного по-настоящему осчастливленного человека.
Мастер разума
© Copyright: Александр Есентаев, 2010
Свидетельство о публикации №210060800690
Свидетельство о публикации №210060800690
Рецензии
Спасибо!!! Вы сумели рассказать об очень сильных людях. Они сильны не только духом, но и своей любовью. С уважением
Татьяна Подплутова 2 25.12.2016 01:39 • Заявить о нарушении
Татьяна Подплутова 2 25.12.2016 01:39 • Заявить о нарушении
На это произведение написаны 2 рецензии, здесь отображается последняя, остальные - в полном списке.