Старый рыбак

           ||
   

               
                Раньше об  этом человеке  я больше слышала, чем его знала. Как-то так получалось, что  в годы юности мы с ним никогда не встречались, и нас никто не знакомил, но я о нем очень много слышала. Его мама,  моя  свекровь,  сама к нам приезжала в Салехард. Мы её с детьми очень любили. Детей своих они с мужем вырастили  хорошими, интересными людьми. Всю жизнь жили на просторах тазовской тундры, пасли оленей и ловили рыбу.Одним из их  сыновей является Валерий Васильевич  Ламдо, о котором мне хочется рассказать. Это был хороший человек, надёжный товарищ, заботливый отец,  мастер с золотыми руками.
         По мере  журналистской деятельности я часто бываю в Тазовском районе, и  всегда мне хотелось с ним  встретиться, потому что он слыл очень хорошим рассказчиком, но его никогда не бывало в поселке. Они с женой жили в чуме и рыбачили. И так до самой пенсии.
В последние  годы  Валерий Васильевич  был на  группе  инвалидности. Но всё равно они с женой Маргаритой Николаевной жили в чуме, продолжали рыбачить вместе с сыном Василием, на которого возлагали большие надежды.
         Когда приезжаю в районный центр  Тазовский, я всегда навещаю свою подругу  Екатерину Вэнго, с которой  связывает  меня многолетняя дружба. И, оказывается, Валерий Васильевич жил  рядом  с ней на одной  улице. И  в один прекрасный день я решила навестить  нашего родственника, дядю моих детей.
Дом, в котором  он жил с семьёй,  был  старый  и сырой, построенный  ещё в советское  время  в деревянном исполнении на два хозяина. При подходе к  дому, я заметила  стоящий рядом снегоход  «Буран». Дверь оказалась запертой, и я решила постучать.
Кто-то вышел  в сени  и спросил:
- Кто там?
- Откройте, пожалуйста. Мне нужен Валерий Васильевич,- ответила я, немного волнуясь.
Загремела щеколда и вскоре открылась дверь, за порогом стоял молодой человек, старший сын хозяина Николай, он инвалид с детства.
-Нани торова,- поздоровалась я на ненецком языке.
-Нани торова,-  ответил он,  узнав меня и добродушно приглашая  в дом.
Навстречу вышла жена хозяина, Маргарита  Николаевна. Они все знают, что я им  когда-то приходилась  родственницей, женой брата  и  матерью племянников, и поэтому относились ко мне с большим уважением.
Валерий Васильевич лежал на кровати в своей комнате,  сладко дремал. У него в то время была ампутирована одна нога. Он  приподнялся, сел и осторожно опустил единственную ногу.
- Нани торова, Валерий Васильевич,-  поздоровалась я и протянула  ему руку.
 Узнав меня, он заулыбался и  крепко пожал мою ладонь.  Рука  у него была   прохладная, большая, суставы на руках разбиты полиартритом, и поэтому, смутившись, он не знал, куда их спрятать. Не найдя им места, он только развёл руками, как бы извиняясь, произнёс:
- Вот, болею.
Волосы у него были коротко острижены, скулы сильно выступали, может быть, он, и никогда не  был полным, но сейчас его комплекция  не внушала доверия, он  сильно похудел, стал очень маленьким. Мало, что было общего с тем  красивым и молодым человеком, который смотрел на нас с портрета, висевшего на стене. Но, не смотря на своё состояние, он вдруг оживился, улыбка не сходила с его лица, его голова то и дело крутилась то влево, то вправо.
И всё время спрашивал о нас, как говорил  он,  салехардских. О моих детях, братьях Иване и Якове, о друге детства, большом начальнике, как он выразился, Сергее Николаевиче Харючи, с ним его связывали многие годы дружбы.
  Хозяйка дома дала распоряжение  снохе накрыть стол, а сама  примостилась рядом с мужем на кровати. Они  расспрашивали, как растут мои девочки,   видели   их только  на фотографиях, и то в раннем младшем возрасте. Я им рассказала, что сегодня мои девочки уже все выросли, некоторые уже сами имеют детей. Время идёт, дети вырастают, а мы стареем. Вот и он, Валерий Васильевич Ламдо, некогда  молодой и здоровый мужчина, у которого всё спорилось в умелых руках, сегодня уже состарился, да и к тому же  его  очень рано одолела болезнь.
Но  его память чиста,  будто острым ножом сверлит в нём воспоминания.
 Знает и помнит этот незаурядный человек очень много интересного из своей жизни. Это то меня и интересовало, хочется узнать, как можно больше об этом интересном человеке, предках моих детей, о происхождении фамилии, которая  так редка в Тазовском районе. Откуда они, предки  Ламдо, чем занимались, как они жили? Эти же вопросы были интересны и другим родственникам, которые собрались в этот день у него.
      - О наших предках мало что известно, - начал  он  свой рассказ, - но то, что наши деды пришли  откуда-то на тазовскую землю, это точно. Они пришли, возможно, из Надымского района, батрачили у богачей. Говорят, в надымской стороне есть Ламдо, а ещё есть Ламдо в Приуральском, кажется в Ямальском районах. Я, конечно, их не знаю, но слышал. Вот,у нас около Газсале есть Мамеев мыс, там жили наши предки и батрачили у богача Мамеева. Благодаря  этому купцу, наши предки выжили. Они работали на него, он платил им продуктами, иногда брали  у него капканы, рыболовные снасти, всё, что нужно было для жизни.
      - В какие годы пришли на Таз ваши предки?
      - Для меня это тоже  тайна, которую хотелось бы разгадать,- продолжает он, закуривая сигарету,  ненадолго задумывается. Взгляд его глаз направлен прямо перед собой в одну точку,  что-то важное пытаясь,  вспомнить.- В каких годах они заселились здесь, сколько их было, кто они были? Наверное, это были наши деды. Помню, наш отец рассказывал, что когда он ездил на оленях с отцом, ему было  пять-шесть лет. Поселок коми где-то был,   возможно, это как раз где-то в Надымском районе, мама давала ему печенье или сушки,  чтобы есть по пути. Может, наши родители знали об этом, а мы по молодости лет не слушали, не запоминали эти моменты. Наш дед, отец нашего отца, говорят, имел трёх жён. Когда они продвигались в наши края, его  некоторые братья  остались по пути, возможно, они там создавали семьи. А в Тазовском районе их было  трое. Наш отец, Василий, ещё один брат, Николай его звали, сестра, которая вышла замуж за Николая Евая, ветерана войны. Но, об  их жизни, к сожалению, я ничего не знаю. Если отец что-то и рассказывал, то уже и не помню. Иногда  воспоминания сами лезут в голову, а вот когда спрашивают, то ничего не могу вспомнить. Воспоминания, конечно, есть, но это уже о своей жизни, о молодых годах.
 В детстве, помогая отцу, я долго слушал его рассказы, наставления по изготовлению нарт и лодок. Меня это очень интересовало, и так постепенно перенимал у него секреты мастерства. Отец был очень скромным человеком, он больше молчал и делал своё дело.
Я хорошо помню своих родителей, которые прожили тоже нелегкую жизнь. Нас у них было много. У них сначала рождались девочки, но те годы были очень тяжелыми, поэтому, они умирали, может быть,  были вспышки каких-то инфекций, и после этого  нас было восемь детей.  Если нашу жизнь сравнивать с их прожитой жизнью, то  у них она  была намного тяжелей. А сейчас жизнь наших детей нам кажется  легче и лучше, чем  ту, которую прожили мы.
Наши родители жили в тундре, работали в транспортном стаде, перевозили всевозможные грузы. К этому времени у них появились свои олени, добытые собственным горбом, батрача у богатых оленеводов.
 Заработать важенку  считалось великим трудом, но за то через год  она радовала приплодом. Таким образом, всю жизнь  кропотливо  работая, они сколотили себе небольшое,  живое состояние.
       - Валерий Васильевич, расскажите, пожалуйста, о своей жизни. Где Вы росли, как Вас родители воспитывали?
       -  Сколько себя помню, мы жили на правом берегу реки Таз в местечке под названием Енгась. Там мои родители жили и ловили рыбу. Тогда мне было примерно 6-7 лет, а может даже и меньше. Это время я очень хорошо помню, потому что в то время  у нас не было детской  резиновой  обуви, и я надевал отцовские сапоги. И один раз в болотистой местности я утопил  сапоги, но они были  не отцовы, а старшей сестры, женские, размер небольшой. Пока карабкался, сапоги уходили  всё глубже и   глубже, я  застрял в болоте по пояс.
Но чудом вылез, будто кто-то меня снизу  выталкивал на поверхность  земли и вытащил сапоги.
- В те годы, наверное,  вы всегда были рядом с отцом, помогали, смотрели, как и что он делает. Тем самым Вы учились ремеслу.
- Конечно, я всегда был рядом с ним, - с удовольствием вспоминая детство, рассказывает старый рыбак.- Отец возился сетями, чистил, ремонтировал, я смотрел, как он это делал, как говорится, мотал себе на ус. А иногда и проказничал. Однажды отец привязывал  балберы к сетке,  в то время не было таких специальных, как сегодня, а сами мастерили из легких досок. Это очень долгая работа. Видимо, мне наскучило, и захотел поиграть. Пока он не смотрит, я ножичком отрезал  один балбер и сел  за его спиной мастерить  себе игрушку-лодку. 
     Конечно, отец, занятый  своим делом, на меня не обращал никакого внимания и даже не думал из чего сын смастерил себе лодку,  а  он хвалил  меня, подбадривая: « Ух, ты, у этого мальчика какая большая лодка! Когда-нибудь он станет капитаном большого корабля».       
    Валерий Васильевич с большим удовольствием вспоминает детские годы. И мы  все, сидящие рядом, вместе с ним заливаемся смехом,  а он  при этом, сдерживая смех, не забывает затягиваться сигаретой. Ради такого интересного разговора мы терпим сигаретный дым.
- Когда Вы учились в школе,  о чем мечтали, какую работу хотели выбрать?- продолжаю я задавать вопросы.
- Безусловно, хотел работать на катере, моряком. В то время это было мечтой каждого мальчика. На Севере начиналась новая интересная жизнь, приехали разного рода  первопроходцы, которые осваивали наш край. Я готов был выполнять любую работу на катере, лишь бы взяли в плавание.
- После окончания  школы, наверное, как и все служили в армии, расскажите, пожалуйста, где Вы служили?
- Служил в Забайкалье, в стройбате, инженерно-технические войска, по-моему, назывались. В городе Чита. В те годы служили по два с половиной года.
- Служил ли ещё кто-нибудь с округа?
- Да, нас было очень много. Нас, одинаковых откуда-то всех вместе собрали, - сдерживая смех, и  снова закуривая, ответил он.
-А в чём вы были одинаковы?- интересуемся мы.
- Ничем мы друг от друга не отличались, -  громко смеясь, продолжает он,- ростом все мы низкие, лица у всех круглые, глаза у всех узкие и интеллект тоже один уровень, особого образования нет,7 классов от силы. Например, такая команда: Тырлин, смирно! А он наоборот, ноги расширит, руки по швам, глаза навыкате. Тырлин у нас был, из Шурышкарского района.
Ни только он, все мы были такие. В первые два месяца службы никак не могли привыкнуть к дисциплине. Мы ведь  жили на вольной северной земле. И вдруг оказались в тисках. Однажды пошли в столовую, после ужина  на крылечке было очень солнечно, все сняли свои носки и разложили на крыльце сушить, а сами около стены расположились отдыхать,  глаза (веки)  склеились, их посетил  «неслышно ходящий» (образное выражение; ненецкое.т.е. погрузились в сон).
Подходит старый старшина и недоумевает: «А это что такое?» и никто  из нас даже не шелохнется. Лежим, может, и вправду кто-то уснул, а некоторые подсматривают сквозь ресницы за старшиной. А он как начал нас гонять, пинать, шлёпать, а иначе никак, только и слышно: «Янэй, янэй! (Больно!) И прозвучала команда: «Встать смирно! И никто на это  не реагирует, уж очень  сильно  нас разморило на солнце.
Но всё же армия есть армия, выстроил старый старшина всех в одну шеренгу. Он был участником  войны, его грудь украшало множество медалей, и они постоянно звенели. Ходит он, ходит перед нами, глядя на наши короткие, кривые ноги,  и недоумевает: « Ну откуда вас, таких взяли на мою голову? Ну, кто и на каком станке вас  выточил? Почему у вас, у всех такие  искривленные ноги?».
 Вспоминая  былые времена, и с удовольствием рассказывая,  Валерий Васильевич сам  вместе с нами безудержно смеётся.
       - Он вас спрашивал, откуда вы приехали?
       - Он знает, что мы из Тюменской области. Про Ямал-то мы не рассказываем. Тогда же Ямал был диким краем, никто особо не знал о нём. А старшина нас спрашивает: А вы знаете, где находится Тюменская область?
Все мы отвечаем, что знаем. Другого ответа просто быть недолжно.
А на самом деле, нам рыбакам и оленеводам, откуда знать  географическую карту. На уроках географии может, и  показывали, но  уже прошло много лет, как  учились в школе, ведь мы это уже забыли. Но всё равно надо отвечать положительно, иначе будет плохо дело. Назавтра снова строевая подготовка. Матвей Пачёвич Салиндер, был такой из  посёлка Находка  Тазовского района, мой друг, мы с ним не умели петь песни. А надо обязательно  петь. Как ведётся в армии, не хочешь - заставим, не умеешь - научим. Другого варианта быть не может. Я сейчас забыл, какая у нас была строевая песня, ведь прошло много лет. Просто сейчас вылетело из головы. Но мы с ним пели, и довольно  таки, очень громко, но иногда просто открывали  рты. Мы никак не могли подхватить мелодию. Это была неведомая, чужая  культура, но мы знали, что сейчас наступила новая жизнь, и эти песни нам придется петь. И жить мы будем теперь в этих четырёхугольных чумах, спать на высоких кроватях, каждый раз боясь упасть.
- А в каких годах Вы, Валерий Васильевич, служили?
- Это август 1967 года. Это сорок лет назад. Даже не верится, кажется, недавно я стоял на плацу, маршировал,-  сказал он, задумавшись на ненадолго, задержав взгляд на портрете.
- И, наверное, там было жарко?
- Конечно, было очень жарко, доходило до сорока градусов. Это для нас было самым тяжёлым испытанием. Гимнастерки наши  были солёными, как  во время войны у солдат.
- Валерий Васильевич, Вы служили очень давно, скажите, пожалуйста,  в те времена в армии была дедовщина?
- Была, куда она денется. Понимаете, это явление ни сейчас появилось, оно всегда было, есть и будет. Оно имеет свои корни ещё с давних времён, и с каждым годом развивается. Раньше, может, ни так было выражено, чем сейчас.
В настоящее время  как-то жизнь изменилась,  конечно, в лучшую сторону, материально люди стали лучше жить, но всё равно что-то они потеряли и самое существенное.
Раньше люди  разных национальностей жили между собой дружней, а сейчас вражда какая-то появилась, ненависть человека к человеку.
- А на вас, плохо говорящих по-русски, на первый взгляд маленьких, беспомощных, каким нибудь образом  отражалась  дедовщина?
- Честно скажу, были такие случаи, но  не с нами, нас не трогали. Может быть, то, что мы вместе держались,  самое главное не огрызаться, и делать вид, что ты не боишься. Но, я не знаю почему, но нас не трогали. Но, у нас были ребята, которые в школе занимались спортом, сила всё равно какая-то была, мы же были молодыми и могли дать  отпор. Были  такие ребята, которые не могли за себя постоять, им  постоянно доставалось.
      Наконец,  прошли два с половиной года,  в протяжении  которых,  посланцы Ямала честно выполнили свой патриотический долг перед Родиной. Казалось бы, приехали они с самой ответственной командировки, где требовалась  смелость и отвага, сила и сноровка, но их на родной земле  никто не ждал. Приехали они  в никуда. Работы и жилья, как не было, так и нет. В основном, кто был занят в оленеводстве, они  все уехали по своим чумам.
А Валерий Ламдо  устроился работать на пилораму. Вместе с ним  и его друзья: Петя Хабдю и Миша Салиндер. А друзья, которые их ждали  на гражданке, каждый день им устраивали праздники.
Но больше всего  его ждали  родители, у которых чум стоял на окраине посёлка,  именуемой Зимовка. Там стояло  несколько чумов, в основном жили старики- пенсионеры. Недалеко от их чума стоял годами чум Николая Максимовича Харючи. И не думал и не ведал он в то время, что когда-то его сыновья станут уважаемыми людьми ни только в округе, но и далеко за его пределами. Старики жили дружно, часто общались, советовались и во многом помогали друг другу. И дети, глядя на родителей, дружили между собой.
        Отец Валерия  очень был рад приезду сына, но был по-мужски сдержан,  а мать не скрывала своей радости, и всем  соседям рассказывала, что сын вернулся с армии. Отец в то время  уже  болел, тяжёлый рыбацкий труд  в экстремальных условиях не заставил долго ожидать последствий: его парализовало, поэтому, помощь сына была очень кстати.
              - Младшие братья и сестры были ещё маленькими, которые постарше учились в школе. Родителям  нужна   была  помощь, поэтому,  кроме работы ходил на рыбалку. Рыба в то время была, только лови. В поселке жить было трудно, постоянно приходилось после работы пить горячительные напитки, друзья придут  и принесут. Сегодня один, завтра другой, а иногда и вместе ждут меня после работы. Я так жить не мог, хотел вообще устроиться рыбаком, но одному жить в чуме  без женщины очень трудно. Женщины, конечно, были, их было предостаточно, но ни одна не захотела жить в чуме.
        Но,  в конце концов,  всё-таки  хоть не сразу,  он  встретил женщину, которая захотела жить с ним в чуме и родила ему двух сыновей. Жили, рыбачили, детей растили.  Трудились на  своей родной земле, чувствовали себе вольно  на родных просторах, где издавна, соблюдая традиции и обычаи предков, жили  и работали  предки.
Земля родная была богата ценностями, рыба была  разных  пород, тундра  полна  дикоросами, охота всякая. Но зарплата рыбака была мизерная, ни на что не хватала.
          - Килограмм ряпушки стоил  4  копейки. А наша  тазовская  ряпушка крупная, вкусная, ведь её все знают. А также и пыжьян, и сырок, и муксун, приёмочная цена тоже невысокая. В то время  спецодежды нет, сети тоже использовали  в основном свои. Иногда  сети мы получали, пользовались несколько лет, но всё равно было мало. Они ведь тоже имеют срок годности, часто рвались, но мы их тщательно ремонтировали.
 Иногда совсем нехорошие люди в некоторых случаях сети снимали вместе с уловом, и мы остались без снастей. Сколько было таких случаев. А второй раз кто даст сети. Иногда вообще нечем было ловить рыбу, были такие. Некоторые пили, сетки не проверяли  много дней подряд, а лёд все твердеет, и весной они у них уходили вместе с ледоходом.
Такие печальные случаи тоже были, что сделаешь. Ведь мы все люди смертные, имеем грешки. Сколько людей погубила эта водка, какие хорошие люди были, -  стряхивая с сигареты пепел,  сокрушаясь, сказал он. Сколько было среди них прекрасных людей, и все почти умерли в расцвете лет. Кто от водки, а кто в нетрезвом  состоянии утонул, которых  навечно приютила  матушка Таз-река.
Взгляд его на некоторое мгновение упал  прямо перед собой,  глубоко вздохнув, подняв голову, посмотрел прямо на меня. В  его глазах, окруженных мелкими морщинами,  мелькнула непрошенная грусть.
            Я глядела на него и  поражалась тому, как  у него быстро менялось настроение. Вспоминая  время молодое,  то смеялся безудержно, как ребенок, то грустил, сожалея, об ушедшем, безвозвратном времени. Пожалуй,  сейчас  из его ровесников   мало кто остался  в живых,  многие ушли в иной мир.   
  - Валерий Васильевич, Вы потомственный рыбак, своё ремесло передали своим детям. Они продолжают Ваше дело.А говорят, что Вы ещё и мастер по изготовлению нарт и лодок, – спешу я перевести разговор на другую тему.
      - Да, занимался я когда-то, было время, имел такую  прихоть -  посмотрев на свои руки, разбитые полиартритом, искренне сожалея, сказал он,  глубоко вздохнув.
      -Скажите, пожалуйста, что требуется для того, чтобы создать то или иное изделие? – задаю  очередной вопрос своему собеседнику.
      -Самое главное желание что-то сделать своими руками. Руки всегда должны трудиться, - уже забыв недавнюю грусть, с восторгом ответил он,- Отец был немногословный, один раз объяснял. Я его очень внимательно слушал. Он говорил, сначала в свободное время просто обдумываешь, как сделать это или иное изделие. К изготовлению  любой  вещи  надо относиться очень  серьёзно. Я это всегда помнил, и видел, как он сам делал, учился на примере. Некоторые мастера, имеющие  специальное образование  сначала   рисуют эскиз, измеряют  в метрах, сантиметрах. Наверное, так надо, они же специалисты. А мы  сразу начинаем делать изделие, и получается именно то, что хотим. Вот нарта без единого  гвоздя, а служит человеку годами. Много, конечно, чего сделал, пока руки работали. Когда заболел, очень  жалел, и заготовки лежали, а  сделать вещь уже не могу. Раньше материала не было, не из чего было делать, приходилось обменивать у людей на что-нибудь.
       Глядя на  него со стороны, было видно, что он очень сожалеет о том, что больше никогда не возьмёт в руки топор или нож, которыми совсем недавно мог создать нужные в быту предметы. Это ремесло для него служило отдушиной после тяжелой рыбацкой смены.  И, если бы не болезнь, он мог бы ещё долго заниматься своим любимым делом.
А теперь приходится только вспоминать  те годы, когда  он был молодой,  и усталости не знал. Сколько раз замерзал под проливным дождём, зимой работал в трескучие морозы и в холоде, пронизывающем до костей.  Вытаскивая  тяжеленные, заполненные уловом сети, руки замерзали, он их опускал в прорубь с ледяной водой. В этот момент вода казалось теплой, и руки начинали гореть. А потом ночью кисти   пылали,  суставы охватывала нестерпимая боль, кости ныли, не давая уснуть до зари. А утром снова на работу. Таким образом, было выполнено много производственных планов.
Но, пожалуй, за свой многолетний, добросовестный, безупречный труд  в развитии рыбной промышленности в Тазовском  районе он заработал только  лишь  мизерную пенсию и группу инвалидности.

  - Когда у меня заболела нога, я очень долго терпел, думал, пройдет,- продолжает он, - Вот сейчас думаю, почему сразу не пошел в больницу. Тогда надо было работать,  я ещё мог ходить на ногах, хотя уже было очень тяжело. Да и просто честно говоря, хотя я не трус,(смеется) но очень боялся больницы, врачей. Нет, ни уколов боялся, знаете, вот придешь в больницу, спросишь медсестру или врача, а они отвечают нехотя или грубо, встретишь такое равнодушие  медперсонала, махнешь рукой и уйдешь обратно со своей бедой. Я не говорю, что все такие, но случаи были. Простой, неграмотный народ они за людей не считали. По-человечески разговаривать с простыми людьми не хотели. Может, это только с пенсионерами они так поступали, что с нас возьмёшь, мы  ж не блатные.
Вот когда я попал в больницу, положили в палату и на долгое время  про меня забыли, ни судна не поставили, воды не принесли. Хочу, извините меня, в отхожее место, но никак не могу идти без костылей. Прошу подойти санитарку, но она на меня ворчит, что, мол, хочешь, ни дома находишься.  Скажи спасибо, что тебя ещё лечат. Здесь тепло и чисто, а в чуме грязно и холодно. Вот и лежи и радуйся.
    От этих её слов мне стало ещё хуже,  думаю, зачем я сюда пришел, лучше бы в чуме своем  был, пусть он по её словам и грязный и холодный, но мне в нем  хорошо и спокойно. Я очень захотел домой, моих родственников ко мне  не пускают, хирургия ведь, что они тут инфекцией будут трясти. Она же с них прямо сыплется. А как же мы выжили, если сплошь и рядом витает так называемая инфекция?
Прошу дать мне костыль, санитарка,  ворчливо нашла  костыль и бросила в мою сторону. Она говорит, кто ты такой, чтоб я тебе подавала. И тут парень молодой совсем, русский, который  лежал вместе со мной в палате, встает и подает мне костыль. Познакомились с ним, зовут его Сергей, он и фамилию называл, но сейчас я забыл. Я очень был ему благодарен, всегда мне помогал. О всех моих мытарствах   он рассказал медсестре, та ещё дальше пошла хирургу. Оказывается, чтоб принести судно нужно было вмешательство хирурга.
Ампутировали мне ногу,  проходит время. Приходит ко мне в больницу друг детства Сергей Николаевич Харючи. Поговорили, пожелал он мне выздоровления, и  ушел. После этого  врач, медсестра и санитарка приходят ко мне и спрашивают, а кто  он тебе. Я говорю друг детства, почти брат. После этого отношение ко мне абсолютно изменилось, принесли хорошие костыли, а потом коляску. Стали со мной хорошо разговаривать,  почти каждый день спрашивают о моем самочувствии, я очень удивился, что же вдруг случилось. И только потом  я это понял, и  после этого лежал, и долго одолевали меня думы.   
       Долго он прыгал на костылях на одной ноге,  но не мог он  продолжительное  время   находиться в четырёх стенах. Как только наступала весна, они с женой и  детьми уезжали на рыбацкие пески, ближе к чистой воде, вольной жизни,  воздуху, пьянящему запахами тундры. И, несмотря на увечье, он только здесь, на родной земле чувствовал себя человеком.