По страницам дневников Г. Эфрона

О М.И. Цветаевой в последние десятилетия написано очень много: от солидных литера-туроведческих и биографических исследований до многочисленных статей в региональных и городских газетах. Стимулирует эту активность непроходящий читательский интерес к лично-сти и творчеству поэта.  Вместе с тем не всем публикациям присущи научность, объективность в интерпретации  обстоятельств жизни Цветаевой. Результат этого – поверхностные, а порой и искаженные  суждения, формирующиеся на их основе у читателей. С такими фактами часто приходится сталкиваться музейным работникам и экскурсоводам Чистополя и Елабуги, городов, получивших печальную известность в связи с последним периодом жизни Цветаевой.

Казалось бы, картина ее двухдневного пребывания в Чистополе тщательно восстановлена на основе имеющихся мемуарных и документальных источников, тем не менее демонстрирующие свою эрудицию туристы и гости города обязательно вспомнят о заявлении Цветаевой о приеме на место судомойки, полученном ею отказе, о «трусости» и «предательстве» Н.Н. Асеева по отношению к ней и ее сыну.  Могла ли предположить Марина Ивановна, оставляя записку с последней просьбой о сыне именно  Асееву, что навлечет этим на него многолетние обвине-ния? Совсем недавно на одном из форумов в Интернете (и там эта тема довольно активно обсуждается!) встретилась с такой фразой: «за безродного Асеева заступиться некому». 

По большому счету заступничество Асееву и не нужно: ни «трусом», ни «предателем» он не был. Достаточно обратиться к фактам. Неоспоримым документом являются опубликованные в 2004 году дневники Георгия Эфрона. Мать и сын были постоянно вместе, Цветаева брала его в гости к знакомым, обсуждала с ним мытарства с поисками работы и жилья, не скрывала своего отношения к окружающим ее людям. Записи подробны, датированы, позволяют просле-дить многие события в подробностях и деталях.

Зафиксирована точная дата знакомства Цветаевой с Н. Асеевым – 1 апреля 1941 года [2, т.1, 310], с этого времени его имя начинает часто встречаться на страницах дневника. Он в курсе ее дел, пытается помочь с публикацией ее сборника («Вчера мать виделась с Асеевым. Он ее расспрашивал об арестах членов нашей семьи. Он говорил, что будет говорить в ЦК по поводу издания ее книги…» [2, т.1, 334]), в то время как некоторые из прежних знакомых  предпочли стать не знакомы с Цветаевой, он всячески пытается ввести ее в литературные круги, создать ей определенную репутацию: «… он (Асеев) повсюду говорит (как передают), как ему нравятся стихи матери и какая она сама – замечательный человек. Он ее приглашает к себе, даже на чествовании И. Бехера сошел с президиума и пошел с ней поздороваться…» [2, т.1, 350]  Он советует Цветаевой заниматься переводами, составить книгу, т.к. «стихи не берут», обещает поговорить с редактором Мартыновым. [2, т.1, 351]  Деятельное участие Асеева в судьбе Цветаевой подтверждается и Пастернаком в письме жене в Чистополь.

Первое упоминание Чистополя в дневнике Эфрона 23 июля 1941 года: «…завтра окончательно решится наш отъезд. Эшелон предполагается эвакуировать в г. Чистополь (как говорят, под Казанью, Татарская АССР). Если уедем, то числа 25-го – 27-го. Эвакуируются жены писа-телей с детьми: вот противно-то будет, если я окажусь единственным 16-летним посреди жен-щин и детей. Если сказать правду, то надеюсь, что Союз писателей откажет матери и мне в отъезде». [2, т.1, 472]

Так и случилось: в отправившийся эшелон Цветаева и Мур не попали, т.к. «туда поехали только инвалиды и матери с маленькими детьми» [2, т.1, 474]. Но мысль об отъезде уже не покидает Цветаеву: «каждый день мать бывает в Литфонде», но там «беспрестанно отменяются решения, и возникают новые эвакуационные планы. Сколачиваются группы, едущие неизвестно куда и на что.. потом все отменяется, потом вновь возникают какие-то разветвления, и в конце концов ничего нельзя понять»  [2, т.1, 475] Среди тех, кто хлопочет о включении Цветаевой с сыном в группу отъезжающих, Мур называет и Асеева.

2 августа наконец удается это сделать: «Сегодня выяснилось, что мы уезжаем послезавтра в Татарскую АССР на пароходе с речного вокзала» [2, т.1, 478]. Уезжать из Москвы Мур не хотел, до последнего противился этому решению матери, заочно был настроен против любого предполагаемого места жительства в эвакуации: «Мне страшно не хочется ехать. Какие бы ни были опасности бомбежки и возможность всеобщей эвакуации и всякие другие опасности, а все-таки я уезжаю из столицы, из того города, о котором в мире больше всего знают. Кто знает в Европе и Америке о Татарии? Уезжаю из центра страны. Возможно, уезжаю на очень тяжелую жизнь где-то в глуши… Конечно, это очень мрачно для меня, европейца и культурного человека, уезжать в какую-то там Татарию» [2, т.1, 479].

И вот –  8 августа. «Нахожусь на борту «Александра Пирогова»…Всего путешествие продлится 8 дней. Окончательное место назначения – город Елабуга, на реке Каме… Довольно паршиво, но все, что я мог сделать, чтобы противостоять этому отъезду, я сделал, включая угрозы, саботаж отъезда и вызов на помощь общих друзей. Ничего нельзя было сделать» [2, т.1, 484] Эти подробности важны, они объясняют, почему Мур будет так рваться из Чистополя в Москву месяц спустя: увезен вопреки его желанию, в Москве учеба, друзья, культура, цивилизация – то, без чего ему жизнь не представляется. Он уедет потому, что так будет считать правильным и нужным, потому, что некому будет противостоять его желаниям, а не потому, что Асеев поспешит от него избавиться.

Почему именно Асееву Цветаева поручает своего сына? Потому что ему она может его доверить: за несколько месяцев знакомства у нее сложилось впечатление об Асееве как о человеке порядочном. Поездка в Чистополь это впечатление лишь подтвердила: именно он настоял на рассмотрении просьбы Цветаевой о переезде в Чистополь на совете эвакуированных и поддержал ее. Делясь с сыном перспективами жизни в Чистополе,  она говорила о предполагаемой работе в колхозе вместе с женой Асеева и ее сестрами, а потом, если выйдет, - судомойкой в открываемой писателями столовой [2, т.1, 537].

Вероятно, повторяя слова матери, Мур пишет в дневнике: «Туда (в Чистополь) должны приехать три завода. Там есть писательская молодежь, с которой я познакомлюсь, там есть Лейтес и Асеевы, которые помогут…» [2, т.1, 538].

В Чистополь Мур приехал 4 сентября, сразу же после похорон матери. «Асеев был со-вершенно потрясен известием о смерти М.И., сейчас же пошел вместе со мной в райком партии, где получил разрешение прописать меня на его жилплощади» [2, т.2, 8] «Получил разрешение», которое по условиям военного времени в переполненном эвакуированными Чистополе получить было не так-то просто даже родственникам, но, видимо, Асеев смог настоять, добился. «В этот же день перевезли – я и Н.Н. – все вещи от пристани к нему домой» [2, т.2, 9].

С первого же дня в Чистополе начинает идти разговор о Москве: «мое решение сегодня к утру было окончательно принято: я возвращаюсь в Москву и устраиваюсь там» [Т.2, 9]. Помочь в этом опять должен Асеев. Почему он не настаивает на том, чтобы Мур остался в его семье в Чистополе? Наверное, следует говорить об объективных и субъективных причинах. Во-первых, Асеев потрясен случившимся и вряд ли способен осмыслить сложившуюся ситуацию сразу. Во-вторых, настойчивое стремление Георгия вернуться в Москву, о котором он, наверняка, сразу же заявил, тем более ему есть к кому туда ехать: там его родственники, тетки, здесь – никого. В-третьих, не могли не беспокоить разговоры о том, что всех подростков, кому исполнилось 16 лет, направят на учебу в ремесленное училище, куда Муру идти учиться совсем не хотелось; сомнение в том, примут ли его в интернат Литфонда из-за возраста.

Жить у Асеевых? Этот вариант в дневнике Эфрона даже не рассматривается, потому что он сам понимает, что здесь он жить просто не сможет: Асеевы вовсе не барствовали в Чистопо-ле, как иногда это представляется в ряде публикаций. Он, его жена и три ее сестры  жили в одной комнате без удобств в здании школы, здесь же готовили на керосинке. Николай Николаевич даже не имел возможности нормально работать. В письме учащимся чистопольской средней школы № 1 он писал в 1950 г.: «Не в вашей ли школе я жил одно время в физическом каби-нете с рядами пробирок и препаратов? Я писал там, уходя в дальний класс, свою поэму «Пламя победы» [1, 272].

Со слов А.О. Степановой, Н. Чертова, писатель, редактор Чистопольского радио, приводит в своих воспоминаниях такой факт: «В тот день Ангелина Осиповна зашла к Асеевым. Они жили в небольшой комнате при школьном здании. Женщины стряпали у керосинки. Николая Николаевича с ними не было.
-Коля пишет, - объяснила его супруга. - Он рядом, в классе, там, правда, очень холодно, но он не хочет мешать нам, да и лучше пишется, когда один...   
 
Николай Николаевич все-таки, очевидно, услышал голос гостьи и, когда Ангелина Осиповна уже собиралась уйти, явился в комнату в шубе и валенках. Он был еще более, чем всегда, бледен, но его голубые глаза блестели». [1, 245]

Не стоит забывать и о болезни Асеева – туберкулезе, Мур, очень тщательно следивший за собой и своим здоровьем, вряд ли бы согласился на совместное проживание с больным чело-веком в таких стесненных условиях да еще в окружении «старух». «От Асеевых веет мертвечи-ной – почему? Асеев болен ТБЦ, бледен, сед, молчалив», - записывает он в дневнике 7 сентября [2, т.2, 11].

Между тем к отъезду все готово, с помощью Асеева получено направление Литфонда в Москву, подыскивается попутчик.  Им мог бы стать Виктор Боков,  уже знакомый Муру и со-биравшийся туда 11 или 12 числа. Дожидаясь его, Эфрон распродает вещи матери, продукты, чтобы сократить груз для перевозки. И в этом ему помогают Асеевы.

10 августа Хохлов, директор интерната, сообщает Эфрону о полученной из Москвы те-леграмме с распоряжением зачислить его в интернат с оплатой Литфондом проживания, пита-ния и учебы. Рассказывает об увиденном в Москве, из которой он только что вернулся: там не учатся, все роют окопы и дежурят на крышах. Решение остаться в Чистополе не просто далось Муру: «Я долго терзался – ехать или не ехать? Но в конце концов решил остаться – все-таки не буду проедать денег и буду учиться» [2, т.2, 19]. Кстати, начала учебы Мур так и дождется, уедет раньше, чем начнутся занятия, отложенные из-за работы детей в колхозе до 1 октября, и с большинством интернатовцев у него не будет даже возможности познакомиться. Круг новых знакомых-ровесников очень ограничен: Тимур Гайдар, сыновья Хохлова, какая-то девочка из 9-го класса, которая ему «скорее нравится».  Образ жизни, который вел Георгий в Чистополе, никому из интернатовцев не был доступен: он посещал магазины, делал покупки, «подкармливался» в ресторане и столовых, «много ел мороженого, помидоров» [2, т.2, 22]. Ехать работать в колхоз не хотел, хотя Тимур Гайдар, с которым он успел познакомиться, отправился туда.

Положение изменилось 21 сентября: «Приехал Хмара – директор Литфонда –  из Москвы. Он мне советует ехать в Москву. Говорит, что там учатся и что именно там мне могут оказать материальную помощь – там Президиум Союза. сов. писателей. <…> Раз Хмара говорит о возможности там для меня учебы и о том, что именно в Москве будет поставлен вопрос об оказании мне материальной помощи, то мое решение принято – я еду в Москву» [2, т.2, 27].

Обратим внимание – «мое решение». Никто не агитировал, никто не настаивал. Два убедительных аргумента для Георгия –  возможность учебы и материальная помощь Литфонда.

Все это время тесная связь с Асеевыми не прерывалась: «Асеев бегает с бумагой», оформляя направление в Москву, Ксения отдает деньги за проданные вещи, он бывает у них дома, отмечая, что Асеевы живут скучно, Н.Н. читает ему «очень хорошие главы своей поэмы о войне – очень хорошо» [2, т.2, 28].

В дневнике Эфрона мы не найдем ни слов благодарности Асеевым за помощь, ни каких-либо намеков на то, что они стремились от него избавиться. 

Мы восстановили факты, именно они должны лежать в основе исследований, а не их предвзятая интерпретация.

Литература:

1. Чистопольские страницы. – Казань, 1987
2. Эфрон Г. Дневники. В 2-х томах. – М.: ВАГРИУС, 2004