Игорь Смысловский - мемуары Глава 29

     Спектакль шел с успехом, но уже в помещении Большого Драматического театра, куда переехал наш театр. Помещение это было удобнее еще тем, что в нем было бомбоубежище в подвале здания, и во время воздушных тревог зрителя препровождали в это убежище. Жизнь в Ленинграде усложнялась с каждым днем. Эвакуация учреждений и детей продолжалась. Город маскировался. Стекла окон оклеивались полосами бумаги, это предохраняло их от взрывной волны. Витрины магазинов забаррикодировались ящиками с песком. Памятники частью были вывезены, а другие тоже забаррикодированы. Радио не выключалось круглосуточно и передавало отсчет метронома. Немцы стремительно наступали. Наше безоружное ополчение могла только своим телом преграждать им путь. Не было даже винтовок. Вражеское кольцо вокруг Ленинграда все сжималось и сжималось. «» августа 1941 года из Ленинграда ушел последний поезд. Кольцо замкнулось.
                А дальше - блокада!

         О блокаде Ленинграда много написано, много снято кинофильмов и в хронике и в художественных произведениях.  Я постараюсь вспомнить мое личное пребывание в ней. Хотя оно относительно было не долгое, но очень тяжелое.

            8 сентября немцы предприняли ожесточенный налет авиации и разбомбили Бабаевские склады. Весь запас был уничтожен и начался страшный голод. Все было по карточкам.  Но для жизни этого было мало. Хлеба я получал 125 грамм в день и это был не хлеб, ибо приготовлен он был из жмыха и еще с чем-то. Выглядел он темным сырым кусочком и вкуса был не понятного. На продовольственных карточках были так называемые мясные талоны, рыбные, сахарные и отдельные талоны на опять же так называемый обед, который состоял из тарелки чего-то жидкого.
    Я начинал голодать очень быстро, ибо никаких запасов домашних, как у других ленинградцев, у меня не было. Единственно, что я успел запасти это было мыло и табак. В таком же положении как и я находился актер Николай Михайлович Церетелли, который незадолго до войны был приглашен Акимовым в наш театр. Это, в прошлом, знаменитый и очень популярный актер Камерного театра. Играл всех героев, великолепно двигался и вообще был первоклассным мастером.

        И вот, незадолго до войны, он вернулся на большую землю из не столь отдаленных мест, где пребывал очень долго. Николай Павлович проявил к нему свою сердечность и приютил в нашем театре.  Церетелли успел сыграть только одну роль в «Валенсианской вдове» за Севастьянова. И вот два актера, бывшие камерники, партнеры по спектаклю, живущие в Ленинграде вне дома, в одиночестве, как-то само собой подружились. Завязались очень теплые отношения. Николай Михайлович был значительно старше меня. А ссылка сильно потрепала его здоровье, нервную систему и волевые качества.

      Находясь в одинаковом положении, мы оба, раньше других оказались во власти голода. Это ужасные ощущения. Все время хочешь есть, только есть. Думаешь только о еде. Боже мой! Ничего не нужно, только вдоволь черного хлеба. Не дай Бог кому-нибудь пережить такое, но не переживши это понять невозможно. Есть! Есть! Что угодно. Все, что можно разжевать и проглатить. Только бы есть.
      В Ленинграде были съедены все собаки, кошки и птицы. С наслаждением ели жмых и хлебали растворенный столярный клей. Я уже кому-то рассказывал мой блокадный эпизод, как мы с Церетелли услышав, как по улице Фонтанке, где я жил, прошла воинская конная часть. Выбежали на улицу и начали в конском помете собирать непереваренные овсянные зерна. А потом мы их по зернышку очистили от шелухи, смололи мелко на перечнице и состряпали себе, правда очень жидкую, но овсянку.
      К сожалению второй такой радости мы не пережили. Интересная история получилась с моей язвенной болезнью, она достаточно мучила меня в мирное время, а в блокаду вдруг исчезла и никаких болей. Естественно, без пищи в желудке , ей нечего было делать. Зато в последствии, через два года она дала о себе знать в полную силу.

        Не смотря на тяжелую жизнь, театр продолжал работать. Спктакли давались ежедневно. А немец ежедневно бомбил город. Днем, по расписанию, бомбил из орудий по определенным квадратам города, на следующий день выбирал другой квадрат. А вечером он совершал налеты и бомбил с воздуха. Сначала кидал зажигательные бомбы, после чего начинал фугасить. Я состоял в «бригаде революционного порядка». На моей обязанности были вовремя таких налетов вылезти на крышу дома и скидывать вниз на землю зажигательные бомбы, чтобы они не успели подпалить дом. Для этого у нас были специальные рукавицы. Это надо было сделать быстро, до того, как начнет кидать фугасные бомбы.
     Самое трудное для меня было это момент вылезания с чердака на крышу по трудной стремянке. С каждым днем это становилось все тяжелее, ибо физически силы уходили из организма. Полагалось, после процедуры с зажигалками спускаться в бомбоубежище. Но я не делал этого на первых порах, по причине моего абсолютного убеждения, что меня не убьет и только становился у внутренней капитальной стены, ибо по нашим наблюдениям это наименее опасное место.