Транс

Янге Е. Транс: Психологический роман / Художник И.Беличенко – М.:Аквилегия-М, 2015. – 352 с.
Со второй декады ноября - в "Лабиринте" и книжных магазинах России.
 
«Транс» – мудрый, светлый, провидческий роман об одиночестве, взрослении, духовном росте, взлётах и падениях, жизни  и счастье. Героиня романа – девочка-подросток – проходит путь от ненависти к любви, от отчаяния к надежде, от безысходности к творческому росту. И героиня не одна, с ней рядом надёжные помощники, люди, которым она небезразлична. Роман «Транс» вошёл в лонг-лист Международной литературной премии «Ясная Поляна 2014». Для читателей старше 16 лет.
Издано при финансовой поддержке Федерального агентства по печати и массовым коммуникациям в рамках Федеральной целевой программы «Культура России (2012-2018 годы)». Охраняется законом об авторском праве. Все права защищены. Полная или частичная перепечатка издания, включая размещение в сети Интернет, возможна только с письменного разрешения правообладателя.
Серия «16+»
ББК 84.4 УДК 82-311.1
   
Буктрейлер к роману размещен на ютьюбе и сделан писателем, поэтом, сценаристом Марго Па (поиск: Елена Янге Транс)



Глава 1

Мать вошла в комнату, и запах терпких духов заполнил жизненное пространство. Ненавижу её духи. Кажется, это - запах похоти.
Кажется.
Остаётся предполагать, ведь похоти я не знаю. Впрочем, как и многого другого.
Запах книг, кошки, лаванды я знаю.  Последний - самый приятный. Его подарила миру Дева Мария – говорят, для поддержания духа.
Красивая легенда.
Жаль, что легенда. В жизни – всё проще. Лавандовые саше мать раскладывает в бельё. Считает, что помогает от моли. Лучше бы сказала: для поддержания духа. Так романтичней.
Мать подошла к журнальному столу и поставила на него поднос.
-  Как спала? – спросила она.
Посмотрев на поднос, я промычала. Опять кефир с круассаном.
-  Похолодало, – сказала мать. – Надо достать манто.
Ненавижу, когда растягивают слова. 
«Ма-а-а-нто».
Лучше бы сказала: «Меховая накидка». Да, разве скажет?! Не её стиль. Говорить простым языком она не умеет -  надо манерничать. Зачем? Тридцать семь лет, а строит из себя соблазнительницу. Утром – пеньюар, днём – облегающее платье, по вечерам….
Куда она ходит по вечерам? В ресторан, на концерты, в кино? Может, у неё есть любовник? Красится, душится, ходит на массаж. Наверняка есть.
-  Таш, посмотри.
Мать протянула книгу.
-  Спасибо, - прокаркала я.
Ужас. Голос, как у охрипшей вороны.
Странно? Заладила, как попугай - ненавижу, ненавижу. Вы полагаете, я с приветом?
Не угадали. В моей головой – полный порядок. Мысли – ясные, словарный запас - большой. Проблема в другом - стоит произнести слово вслух, скрип, как у старой телеги. Всё почему?
Потому, что я проклята.
Да-да. Проклята Судьбой, Космосом, Богом – не знаю кем. На мне – клеймо, и имя ему – ДЦП. Три буквы, за ними – трагедия.
Моя трагедия.
Церебральный паралич. Слышали? Скольких таких, как я, ДЦП выдёргивает из жизни? Тысячи, миллионы?
Да, хоть – миллиарды. Мне-то какое дело. Этим клеймом помечена Я.
За что наказали, ЗАЧЕМ?
Мать говорит, ошибка акушерки. Будь проклята эта акушерка! Не туда наложила щипцы, не так тащила, что-то задела…. Наверное, не вспоминает об этом. А по её вине корчится человек. Нет, не человек - червяк.
Движение – через боль, желание – через просьбу. Можете такое представить? Уверена, нет. Всё потому, что вы и я – на разных полюсах. Вы ходите, общаетесь, живёте, я существую.
Мой мир: мать, Аня - работница по дому и кошка Лушка. Моя несбыточная мечта – ходить.
Счастье – это просто ходить. Сам встал, сам умылся, сварил себе кофе, сделал бутерброд, вышел на улицу…. Сам, сам, сам!!!  Нет поручней, чтобы сесть на горшок, нет жуткого запаха испражнений, нет унижений. Вот, оно - счастье.
Знаю-знаю, сейчас скажете: «Счастье – когда тебя понимают». Так рассуждают те, у кого есть послушное тело. А у меня его нет. Поэтому мне наплевать, понимают меня или нет. Если бы могла ходить, свободно перемещаться, была бы счастлива. А так…. Понимание – это сироп. Без него можно прожить. А вот попробуйте прожить лёжа.

Я заёрзала и хмуро посмотрела на мать. Она стояла у окна и слушала дождь.
-  Помнишь Ахматову? «Дождь косил свои глаза гневливо, с городом ты в буйный спор вступал…».
Помолчав, мать добавила:
-  «Маяковский в 1913».
Зачем спрашивает? Ведь знает, не отвечу. Не потому, что не помню - не смогу выговорить. «Маяковский» куда не шло - в три приёма осилю, а четырёхзначное число….
-  Ладно, мне пора.
Голос у матери - грустный, под стать погоде.
«Дождь косил свои глаза гневливо».
Верно. Струи дождя, хмурое небо, перестук по карнизу.
-  А книгу прочти.
Я посмотрела на руки. Между пальцами торчала брошюра. Взгляд зацепился за два слова - «Йога сновидений».
-  Или пролистай. Может, станет легче.
Лучше бы не говорила. Кому легче - мне или ей?
-  Уходи, – прохрипела я.
Мать сделала вид, что не слышит. Знаю, она привыкла. К моей грубости, отчаянию, плохому настроению. Человек ко всему привыкает - ко всему, кроме боли.
-  Влажные салфетки – на подносе. Аня скоро придёт. У меня -  совещание, круглый стол, встреча. Приеду поздно.
Мать направилась к двери. Посмотрев вслед, я заплакала. Тихо, беззвучно, одними глазами. Верней, сердцем. Шёлковый пеньюар, тщательно уложенные волосы, прямая спина. Ничего этого у меня нет и не будет. Всю жизнь я буду извиваться на ковре, а развлечения ограничат три репера: книги, интернет, прогулки.

Глава 2

Дверь хлопнула, и я осталась одна. Было слышно урчание холодильника, тиканье часов, бульканье в батареях. Лушка зашла в комнату и, не взглянув на меня, прыгнула на подоконник.
Вот, стерва. Интересно, о чём она думает? Или не думает вовсе? Смотрит на дождь и слушает перестук.
-  Луша, – позвала я.
В уме всё правильно, а прозвучало: «У-ша». Точнее, что-то невообразимое. Не получилось ни «ш», ни «у». Однако кошка поняла. Оторвавшись от окна, повернулась в мою сторону. Дескать, чего тебе?
-  Кис, – выдавила я.
Хотелось тепла.
Я попыталась улыбнуться. Не получилось. Вместо улыбки - гримаса.
Кошка спрыгнула с подоконника и, посмотрев на кефир, легла мне на ноги. Умная тварь. Стало тепло. Мягкая шерсть, урчание, присутствие живого существа.
Возникла иллюзия, что меня любят.
Раскинув лапы, Лушка задремала. Лентяйка. Два-три движения, и спит.
Мне бы так. Диван, поддон, миска, а между ними – сон. И так всю жизнь.
Может, я что-то не понимаю? Может, Лушка не спит? Уткнулась головой в живот и думает: «Вот, колода. И чего развалилась? Встала бы, походила, как все…».
Щёлкнул замок. Аня пришла. Слышно, как раскрывает зонт, идёт в туалет, моет руки. Сейчас появится. Приподняв голову, Лушка взглянула на дверь.
Аня вошла в комнату. Румяная, светловолосая, толстая. Всё в обтяжку - кофта, брюки, жилет.
-  Таш, привет. Поела?
Лушка встрепенулась. Ясно. Мать её не кормила. Взглянув на поднос, Аня сказала:
-  Э, так не годится. Кефир не выпила, круассан не съела.
Аня присела на корточки и коснулась меня коленом. Запахло дождём, свежестью, утром.
-  Хандришь?
Я вздохнула.
-  Сейчас сварю бульон.
Губы дёрнулись. Бульон – моя слабость. Прозрачный, с золотыми бляшками и веточкой базилика. Что говорить, радость. Мать этого не понимает. Боится, что поправлюсь, и меня не поднять.
Аня пошла на кухню. На пороге остановилась.
-  Писать не хочешь?
Я помотала головой.
С чего писать? Пью мало, ем ещё меньше.
-  Таш, не ворчи, – ласково сказала Аня.
Вот девица. Переживает за меня. А ведь переживание в её обязанности не входят. Мать платит за уборку, готовку, уход.
Я упёрлась в диван. Почуяв еду, Лушка выскочила на кухню. Ну и, пожалуйста. Без неё обойдусь. Я поелозила по ковру. Пальцы не слушались, однако удалось зацепиться за подушку. Осталось переместить ее к ногам.
Судорожные движения разогрели кровь. Почувствовала тепло. Вот и хорошо. Получилось. Теперь можно почитать. Прижав книгу локтём, я перевернула страницу. Взгляд бежал по строчкам, однако смысл летел мимо. Медитация, транс, сон….
Видимо, не моё.
Из книги вылетел сложенный пополам листок. Ткнувшись в бедро, он приоткрылся. Незнакомый почерк, мелкие, корявые буквы.
«Лариса, оставляю свои впечатления. Скажу откровенно: я – в шоке. Подробности при встрече, здесь только - эмоции и ощущения. Теперь понимаю, как увлекательны эти занятия. Целую, Андрей».
Далее короткий рассказ:
«Впал в состояние транса. Был женщиной. Появились новые желания. Захотелось вилять задом, жмуриться, поглядывать из-под ресниц, томно вздыхать. Чёрте что. Ощущение, что схожу с ума. Тем не менее, пошёл дальше. Понял, что должен (вернее, должна) кого-то соблазнить. Кого, не видел. Думаю, это не важно. Слышал свой голос, видел плавные движения рук, ощущал мощные удары сердца. Испугался последствий, вышел из транса. К чему приведёт этот опыт, не знаю. Возникла мысль: женщина желает быть объектом сексуального желания. Не обиделась? Думаю, нет. Ты понимаешь, о чем говорю …».
Дальше густо замарано. Однако хватило и этого. Я получила подтверждение - у матери есть любовник.  Дурит ей голову, вызывает интерес, набивает цену. Транс, превращение, новые желания….
Мысли зажужжали, как мухи. Я ощутила Событие. Именно так - событие с большой буквы. Оно ворвалось в жизнь и, наполнив её смыслом, размазало чёрную краску. У меня закружилась голова. Хотелось одного - хорошенько подумать.
О чём? - спросите вы. О многом. Во-первых, о матери. До этого дня она принадлежала мне. И только. Теперь в жизни матери появился мужчина. Могу допустить, что мужчины были и раньше. Но, если и были, то за пределами моей жизни. Мужчин я не знала, не видела, не ощущала. В квартире их не было и нет. А теперь есть. Некий Андрей спрятался в записке, и его слова врезались в память.
Надо обдумать, понять. Ощутить неведомое - тайну взаимоотношений матери и любовника. Как это у него? Вошёл в транс. Интересно, как вошёл?
Я посмотрела на календарь: 19 марта 2011. Уходя, мать сказала: «Прочти, некоторым помогает». Может быть. Ясно одно, записка появилась случайно. Мать положила ее в книгу и забыла. Конечно, забыла. Я знаю мать, она душу не откроет.
-  Бульон готов.
Аня вошла с чашкой и улыбнулась.
-  Наваристый. И базилик положила.
Вдохнув аромат, я поняла - хочу есть.
-  Погоди-погоди. Сначала умоемся.
Схватив меня, Аня направилась в ванную. Сорок пять килограммов для Ани - не проблема. Думаю, подняла бы шестьдесят.
-  Помоем личико, почистим зубки….
Я сидела на толстых коленках и дёргалась. Прижав к умывальнику, Аня меня умыла, причесала, вытерла полотенцем.
-  Глянь на глазки. Красивые.
Посмотрев на себя, я отвернулась. Ничего хорошего. В глазах – уныние, боль и тоска.
 -  Теперь кушать.
Аня отнесла меня в комнату, накормила, вытерла рот, положила на диван. Прикрыв пледом, оставила одну.
Наконец-то.
Что ни говори, жизнь – это суета.
..............................

Глава 22

Мать с Андреем гостили в деревне три дня. Куда бы они не шли, брали меня с собой. Инициатива исходила от Андрея. Всегда. Он усаживал меня в коляску, и… вперёд. Мы купались, ходили в лес, бродили по лугам, сидели на берегу, жгли костры. Последнее доставляло особое удовольствие. Треск дров, пляшущие язычки огня… - словом, романтика.
Однажды, нацепив ломоть хлеба на палку, Андрей опалил его над костром и протянул мне.
-  Попробуй. Нет ничего вкуснее.
Откусив кусок, я кивнула в ответ. И, правда, хорошо. Горячий хлеб с запахом дыма. Андрей посмотрел на костёр и запел. Голос – низкий, приятный, с лёгкой хрипотцой.
-  Дым костра создаёт уют, искры гаснут в полёте сами,
Пять ребят о любви поют чуть охрипшими голосами….

Песня летела над рекой, и Медведица ей вторила. «Уют, искры, любовь…», - журчала она. Последнее слово понеслось по течению. На него отозвался лес. «Лю-ю-бо-овь», - проскрипели деревья, «лю-ю-бо-овь», - зашелестела трава.
Андрей замолк, и мать сложила ладони. Несколько хлопков, за ними слова, похожие на ириску. Тягучие, приторные, застревающие в зубах.
-  Бра-а-а-во, - сказала она. – Не знала, что ты поёшь.
Я взглянула на мать. Губы изображали улыбку (именно так - изображали), глаза – тёмные, невесёлые. С матерью что-то происходит. Что интересно, я ощущала жалость и досаду одновременно. Второе чувство было привычно, но почему появилось первое?
-  Походная песня, - прокомментировал Андрей.
Взглянув на мать, он спросил:
-  Ходила в походы?
-  Было дело, - ответила мать. – И у костра пела.
«Как странно ответила, - удивилась я. - На сей раз без позы, нормальными словами. Неужели не врет?»
-  Спой, - попросил Андрей.
Я напряжённо ждала. Не помню, чтобы мать пела. Вот стихи читала. Это всегда, пожалуйста. В любое время суток. А песни…. Может, пела колыбельные? Такое допускаю. Жаль, что не помню.

-  Я вас люблю мои дожди, - запела мать.
Голос – неуверенный, слабый. Видимо, волнуется. Взгляд опустила вниз.
-  Мои тяжёлые осенние.
Голос окреп и полетел над рекой.
- Чуть-чуть смешно чуть-чуть рассеянно. Я вас люблю мои дожди.
«А ничего. И слух есть, и голос».
Мать откашлялась и, приобретя уверенность, запела выше.
-  А листья ластятся к стволам. А тротуары, словно зеркало. И я плыву-у-у по зеркалам. В которых… отражаться некому.
Андрей притянул мать и поцеловал в губы. Коротко, нежно, как-то по-родственному.
-  Красивая песня, - сказал он. – Запиши для меня.
От похвалы мать раскраснелась и сразу похорошела.
-  Записать? – переспросила она. – Зачем?
-  Выучу, и будем петь вместе, - улыбнулся Андрей. – На два голоса.
-  Думаешь, получится?
-  Не сомневаюсь.
Андрей встал и затоптал костёр.
-  Думаю, Аня нас заждалась. Пора домой.
Наша процессия тронулась к деревне. Впереди я на коляске, за мной Андрей и мать. Я не сомневалась, что одной рукой Андрей толкал коляску, другой обнимал мать. Всё-таки, удивительный человек. Чем-то похож на Аню. Такое впечатление, что у них обоих  – огромный запас любви. Бескорыстной и искренней.

Ближе к ночи я и Андрей сидели на крыльце. Аня мыла посуду, мать улеглась с книгой, а мы решили посумерничать. Вернее, решил Андрей. Сначала сидели и слушали деревенские звуки. Собака залаяла, всхрапнула лошадь, где-то дрались коты. 
-  Хочешь, спою любимую? – неожиданно спросил Андрей.
Я кивнула. Мы сидели плечом к плечу, и новые ощущения сжимали сердце. Нет-нет, бурления в крови не было. Разум контролировал эмоции, и я понимала, той любви, о которой пишут в книжках, в моей жизни не будет. Что же, такова судьба. Видимо, мне надо смириться. И вообще…, что-то произошло. Отчаяние и протест пропали, их место заняла мысль, жили бы одной семьёй  – я, мать, Андрей и Аня. Собирались бы за столом, вели бы неспешные разговоры, улыбались бы друг другу. Аня и Андрей пели бы песни и дарили свою любовь. Глядишь, и мы бы с матерью изменились. Научились бы любить, смеяться, видеть благодать, которая сейчас нам не доступна.
Андрей притянул меня к себе и прошептал в ухо:
-  Эту песню надо петь тихо. Знаешь, почему?
Я пожала плечами. Неизъяснимое блаженство наполнило душу, и стало покойно, как никогда.
-  Потому, что эта песня - волшебная.
Он посмотрел на небо и запел:
-  Есть десяток звёзд над головой….
Прижавшись к Андрею, я впитывала человеческое тепло. Какое счастье. Неважно какое оно – мужское или женское. Просто ТЕПЛО. С большой буквы. Я чувствовала, оно необходимо для сердца. Чтобы не замёрзло, стучало в ответ. Тогда заблестят глаза, и увидишь то, что не видела раньше.
Думаю, мои глаза светились. Как звёзды, о которых пел Андрей. Они не могли не светиться, ведь в душу вошло тепло. Знаю-знаю, свет и тепло как-то связаны. Значит, одно привлекает другое.
-  Эти десять звёзд - как маяки. На краю неведомой земли….
Я смотрела на звёзды и думала, думала…. О матери, о себе, об Ане с Андреем. Они появились неслучайно. Зачем-то пересеклись с нашей жизнью. Видимо, и им что-то надо понять.
-  А наши песни слушают леса, - повысил голос Андрей. - И в чаще леса прячется беда….
Где-то промычала корова, Аня громыхнула кастрюлей.
«Пусть беда прячется. Пусть. Куда угодно. В глубокий колодец, в чащу леса, на дно реки. Хватит уже. Нахлебались. И я, и мать».
-  Ну, как? – улыбнулся Андрей. – Понравилось?
-  Да, - выдохнула я. – Эта песня заставляет думать.
Андрей прижал меня ещё крепче.
-  Тебе никто не говорил об уме?
-  Что-то не то сказала? – насторожилась я.
-  Наоборот.
Андрей улыбнулся.
-  Ты - умная девушка. Не по годам.
-  Скажешь тоже, – ответила я (мы перешли на «ты» в первый же день). – В моей голове – сплошная чушь.
-  Ой, ли?
Мы рассмеялись одновременно. Андрей звонко, я с бульканьем в горле. И вдруг Андрей замолчал. Он развернул меня и посмотрел в глаза. В его взгляде мерцала ночь. Не тёмная - с далёкими звёздами.
-  Ты в отличие от матери – живая, - сказал Андрей. - А Лариса, к сожалению, спит.
-  Может, и так.
Сказала и запнулась.
-  Таких людей, как Лариса, много, - продолжил Андрей. - Спят наяву. Некоторые так и уходят, не проснувшись. Грустно. Верно?
-  Аня сказала, что мать, как потерянная. Бродит по лесу, а выйти не может.
-  Анюта - мудрая. Я это сразу понял. Есть в ней что-то глубинное. От земли.
На этой «ноте» наш разговор закончился. Вышла Аня, подхватила меня и унесла в закуток. Андрей ушёл на сеновал. Устраиваясь в кровати, я посмотрела на мать. Она лежала на диване с закрытыми глазами. То ли спала, то ли притворялась. Мать не поймёшь.
Однако «заноза» в сердце засела. «Спит наяву». Что с ней происходит? Здорова ли она? Этот вопрос я задала впервые. И тому были свои причины. С самого рождения у меня было особое положение. Я – больная, мать – здоровая; я могу похандрить, мать обязана «держать лицо».


Глава 23

Ночью прилетала сова. Второй раз за лето. Уселась на подушку. Захлопала крыльями.
«Ну, её».
Я повернулась на бок. Сова переместилась за мной. Ухнула над головой.
-  Отстань.
Я открыла глаза. Ночь. Рядом стена. Не бетонная - другая. Чёрная, скользкая, будто ракушка. Где я? Не помню, чтобы шла или летела. Мистика. Ни крючков, ни ажурной калитки. В голове пусто, только обрывки картинок. Листья, трава, стебель. Кто-то ползёт. Гадкий, зелёный, длинный. Вгрызается в лист, хрустит. Ни мыслей, ни чувств – одни рефлексы. Этот кто-то наелся. Застыл. Похоже, уснул.
У меня возникли желания. Первое - расправить плечи, второе – вздохнуть. Глубоко, со свистом. А есть ли на теле плечи? Глупый вопрос.

Темно. Ничего не видно. Я потянулась. Кажется, подросла. Громкий треск. Щель. За ней – поток света. Чьи-то ноги. Нож. Блестит на солнце. Страшно. Нож коснулся щели. Расширил её. Пропал. Стало легче дышать.
Я вылезла наружу. Всё, будто в тумане. Небо, трава, солнечный луч. Ни сил, ни воли. Лежу на траве. Тело обмякло. Кажется, умираю. Рядом со мной появилась рука. Подняла меня вверх. Отпустила.
Падение и удар. Сердце зашлось. Больно.
Закрыла глаза. Услышала знакомый голос. Неужели бабка Натаха?
-  О-хо-хо! Не знамши, а лезешь. Видно, бес попутал.
-  Хотел помочь.
Голос мужчины – незнакомый.
-  Чтобы вылететь, нужна сила.
-  Понимаю.
«О ком они говорят?»
Снова голос бабки Натахи.
-  Силу надо копить.
-  Верно.
-  И научиться ждать.
-  Попробуем снова?

Темно. Ничего не видно. Я потянулась. Кажется, подросла. Громкий треск. Щель. За ней – поток света. Всё ярче и ярче. Выползла. Греюсь на солнце. Жду. Чего, не знаю. Внутри – таймер. Громко тикает: «Вре-мя, вре-мя…». Намёк поняла – «всё в своё время».
Крикнула в полный голос.
-  Да, не спешу я. Слышите? Не спешу.
Теперь я – это терпение. Крепкое, как корабельный канат. Затаилась и жду.
Время пришло. Наполнило силой. И я полетела. Прямо на небо.
«Ух, ты! Как же красиво».
На полпути остановка. Глянула вниз.
Лес. Избушка. Море цветов.
Потянуло к земле. Опустилась.
Прикоснулась к цветку. И… захлебнулась от счастья.