Весна

…Она продолжала терять вещи. Хотя вернее было бы сказать, что вещи словно бы теряли ее. Было очень забавно наблюдать, как они внезапно утрачивали связь с ее присутствием – так, словно бы ее внимание, которое придавало им определенное положение в пространстве и функциональную принадлежность, внезапно утрачивалось, и вещи оставались сами по себе, совершенно не представляя, что делать с вновь обретенной свободой. В первый раз за всю жизнь она задумалась о том, что же на самом деле значит – вещь в себе, и по мере того, как ее рассеянный внутренний взгляд – назвать его антивзглядом, тем, что остается, когда исчезает взгляд? попеременно как будто со стороны устремлялся на ту или иную вещь, она обретала свою новую сущность и как бы исчезала из ее реальности событий.
Поначалу это вызывало некоторые неудобства, но, впрочем, этот момент ей тоже уже было трудно вспомнить. Вместе с вещами уходили их названия, вернее, понятия о них, и появлялись другие, доселе неведомые; а может быть, те же самые понятия, внезапно перемешавшись, обретали новый, какой-то синтезированный смысл.
Мир вокруг нее расширился и удлинился, и вместе с ним удлинилось время, вернее оно просто стало нелинейным, приобретя утраченную когда-то давно способность самостоятельно выбирать последовательность чередования определенных своих отрезков. Она не мешала времени – ей было интересно наблюдать за миром, внезапно зажившим своей жизнью; да и к тому же ощущения времени, вкуса, солнца слились в одно – почти что непередаваемое на уровне понятий – или ей просто было лень пытаться что-то определить? Формы окружающих предметов, включая и уже непонятную категорию людей, стали расплывчато-смазаными, и между заполненными материальной субстанцией частями пространства стало очень просто проходить, как между декорациями, расставленными на огромной облитой солнечным светом деревянной площадке.
Потом куда-то пропало ощущение эмоциональных переживаний – в памяти цветными обрывками еще кружились смешные слова – тоска, боль, отчаяние, но смысл куда-то ускользал по мере того, как лоскутки слов растворялись в стремительном и в то же время неподвижном потоке, название которому она не знала, но чувствовала, что он включает в себя все то, чем она когда-нибудь была. Впрочем, понятие «была» тоже потеряло ясность; вслед за освободившимся потоком внешнего времени ее собственное, внутренне время тоже ощутимо перестраивалось, каждый момент, обретая власть над собственной судьбой, не исчезал и не сменялся другим по извечно заведенному кем-то, но нелепому порядку, а просто оставался существовать наравне с остальными.
Потом мир стал потихоньку пропадать, растворяясь в неотвратимо наползающих потоках то света, то темноты – их смена происходила, не затрагивая смены дня и ночи, вернее, день с ночью словно бы обменялись своими качествами или, соединив их, игрались теперь, переплетая части друг друга, как широкие шелковые ленты.
Потом не осталось ничего, кроме сна и обрывков ярких воспоминаний – вот оно, самое упорное, не желающее становится самим собой и оставлять ее, как все остальные, в нем присутствует много слов, уже утративших свой смысл, но живущих внутри этого момента; девочка – или девушка? замершая на границе большой площади – по ощущению залитого солнцем расплавленного мира ясно, что площадь существует сама по себе, также как и мост за ней, фигуры и формы, движущиеся в разные стороны – понятно, что это движение - иллюзия, и форм этих также не существует в данный момент, а за всем этим, вернее сквозь это просвечивают вершины гор, пыльный серо-бежевый цвет должен был бы быть основным, именно такого цвета камни под ногами, но пространство придает хотя бы немного удаленным объектам свои, невероятные оттенки, синий, багрово-золотой и лиловый, оттенков таких цветов не бывает в природе, и очевидно, что все остальное – декорация, что нет ни асфальта, ни домов вокруг площади, ни движущихся фигур, ни девочки, потому что ее глаза просто не способны пропустить и осознать такое количество оттенков цветового спектра…

Потом остался только сон, покой и растворение, золото и зелень, внезапно оттаивающие мягким ощущением свеже-зеленой травы маленького плато, обрывающегося в прозрачность утренней реки – голову поворачивать не хочется, хотя понятно, что за спиной – золотые сосны и дальше разреженный молодой подлесок, и вместе с названиями вещей снова приходит ощущение звуков, холодноватое, как привкус мяты или еще не стряхнувшая утренний туман поверхность воды, ну да, конечно, зеленое, голубое и золотое, как просто, а еще запах земли, и чуть пыльный привкус на губах, и какие-то звуки – шелест, да именно так это и называется, а над обрывом, в безопасном однако расслабленном отдалении стоит Человек – именно так, и он еще не видит ее, но скоро она окончательно проявится, и тогда он обернется, и его лицо непременно будет очень знакомым, хотя, конечно, никогда не виданным доселе. Впрочем, скорее всего не будет никакого лица, а будет намек на все то, что приносит радость и вызывает улыбку, и она, конечно, улыбнется, и тогда лицо, стряхнув наконец выражение настороженного ожидания, которое прячется в углах смеющихся глаз, станет таким, каким ему захочется, а голос с лукавой картавинкой произнесет то самое одно слово, которое только и имеет значение в месте, где начинаются и кончаются любые дороги:

- Здравствуй.

05-2000