Глава 5. Комната

       Жила Настя в такой же маленькой и бедной, но как ей казалось, «милой» комнате, которую своим немногочисленным друзьям называла «Скворечником», а про себя своей спасительницей, «Ракушкой» - домиком мидии.

       В её комнате, как на картине, тоже стоял маленький, раскладной диванчик, но, к счастью, не жёлтый, а обитый бараканом в красных цветах и покрытый мягким пледом. В углу, у изголовья, бельевой ящик маскировался вязанной салфеткой под тумбочку. Над ним висело бра, сделанное из расколовшегося надвое во время ремонта, красного плафона на люстру.

       Вдоль стены стояла «сладкая парочка»: застенчиво спрятавшийся в нише новый двустворчатый узкий шифоньерчик и выпиравшая вперёд широкобёдрая купчиха-горка с толстыми кривыми ногами - двухуровневый буфет сталинской эпохи с закруглёнными углами и стеклянными шлифованными дверцами, облагороженный шпоном карельской березы, который отливал янтарем, когда на него падал солнечный свет. В буфете за стеклом когда-то красовались сервизы и разные безделушки в виде сувениров и статуэток, а теперь осталось лишь то, что от них осталось.

       Посредине комнаты располагался подаренный ей Вадимом журнальный столик, служивший также письменным, обеденным, и даже по совместительству гладильной доской. Настя очень гордилась им. Он был выполнен под антиквариат, с резными ножками и инкрустацией из дерева в виде бабочки.

       Большую часть комнаты занимало деревянное кресло-качалка: массивное, тяжёлое чудовище, похожее на огромное пресс-папье, которое двигалось только от приложения к нему определенной силы и, возвращаясь в исходное положение, гулко грохало об пол, будто пропечатывало пространство. Кресло было слишком большим для жилой площади комнаты и неудобным по причине его слоновой неуклюжести. Ножки и подлокотники его выпирали и цепляли всех и всякий раз, когда кто-то проходил мимо. Сама Настя со временем научилась осторожно обходить эту гигантскую черепаху-тортиллу, деликатно не нарушая её покой. Но, не смотря на все производимые неудобства, это чучело реликтового животного удивительным образом вписывалась в обстановку комнаты и мирно уживалось с другими её обитателями, например, с трюмо.

       Трюмо было замечательным, трёхзеркальным, хотя и не совсем изысканным, но вещью  для женщины самой необходимой, востребованной и даже магической. В его зеркалах отражались диван и кресло, и стол, и все те, кто сидел за столом, на диване и в кресле, и вся жизнь здесь, в комнате. Зеркало знало всё. С ним одним, глядя в него, разговаривала Настя шёпотом вечерами, покачиваясь с сигаретой в кресле.

       Всё же душой этой компании была печь. Кирпичная печка с газовым отоплением, обложенная плиткой - почти камин. Она создавала уют и тепло в доме, и к ней в первую очередь подбегала Настя, когда замёрзнув зимой на улице, грела свои озябшие руки. Эта печь была не простая, а волшебная. Она являлась хранительницей не только тепла, но и духа жилища. Бывало, уезжая зимой на месяц из Города, Настя рискованно оставляла печь включённой, чтобы не промерзла квартира, а когда возвращалась - в доме сохранялся порядок и тепло.

       А как было красиво, когда зимой в непогоду, в стужу вночи в тёплой комнате  светился и мигал жёлтый огонь, и на стенах и потолке метались и играли отблески пламени! Так было, и когда она лежала на плече своего любимого и смотрела на огненную феерию, и потом, когда она оставалась совершенно одна. Наверное, если бы этого не было, Настя давно бы сошла с ума от тоски и одиночества.

       Не раздражали даже тяжёлые жёлтые шторы на окнах, хотя они были здесь просто случайностью. Почему-то в её доме не хотели расти цветы. Вероятно, они что-то чувствовали и погибали преждевременно. Зато здесь с удовольствием селились кошки. Вот и последняя подружка-квартирантка Малышка неплохо здесь обустроилась, может потому, что родилась здесь от трёхцветной «счастливой» мамы-кошки и это была её Родина.

       Настя любила свою квартиру и одновременно ею тяготилась. Ей всегда не хватало средств, чтобы как-то её улучшить, сделать ремонт, расширить, достроить. Но она была бы просто счастлива, если бы высокая деревянная лестница её дома выходила не в общий двор, застроенный сараями, а в заросший сад.

       Иногда ей до боли, до слёз хотелось перенестись вместе со своим домом, как девочке из Канзаса, из этого чужого Города куда-нибудь далеко. В нетронутый лес, где бродят доверчивые олени и лоси, и журчит чистая река.  Или заброшенный сад, где поют счастливые непуганные птицы,  растут дикие цветы и шепчутся листьями свободные мудрые деревья, и жить там среди природы и зверей.