Исповедь бессмертного

Лондон находился во власти дождя. Кутаясь в плащ, Роберт почти бегом добрался до входа в тюремный блок. Здороваясь с встречающимися караульными, он спустился на несколько уровней вниз и проследовал в караульную своей секции.
– Добрый вечер, – поприветствовал его сидевший за столом Артур.
– И тебе того же, – ответил Роберт, снимая и складывая плащ. – Как дела?
– Как обычно, – махнул рукой Артур и зевнул. – Разве что новенького привели. Засадили отдельно от всех в самую дальнюю и маленькую каморку. Велели даже не кормить.
– Что так?
– Говорят, подстрекал горожан к мятежу. И якобы оплевал судью.
Роберт усмехнулся и присел за стол.
– Ну я пойду, пожалуй, – встал Артур.
– А может хоть разок в кости? – встрепенулся сменщик.
– Прости, надо еще успеть забежать к портному.
– Понятно, – приуныл Роберт. Он надеялся на компанию друга, ведь работа стражников королевской тюрьмы не отличалась особенным разнообразием. Каждый день одно и то же… Унылую и однообразную жизнь разбавляли три вещи – карты, кости да чудные байки.
Артур ушел, и Роберт остался один в небольшой комнатке, где стояли стол, несколько стульев да сундук для кое-каких вещей. Вскоре пожаловал разносчик с чаном каши и черствым хлебом в свертке. На сегодняшний день это была последняя трапеза для заключенных.
Раздав еду, Роберт уже хотел вернуться на свой пост, но вдруг вспомнил про новенького, которому он, как было велено, ничего не дал, а потому и не видел. Любопытство взяло свое, ведь не каждый день здесь появлялись смельчаки, способные плюнуть в лицо судье.
Роберт повернул в длинный коридор, который вывел его в другой тюремный блок. Пару лет назад здесь случился обвал, и свод подперли деревянными балками, но помещения использовать перестали и пленников не держали. Разве что тех, кто особенно прогневил суд.
Стражник осветил пространство вокруг и в дальнем углу увидел его. Плотный, хорошо сложенный мужчина сидел в тесном каменном мешке, прислонившись спиной к стене и откинув назад голову. Длинные светлые волосы были похожи на солому, лицо заросло щетиной, одежда вся износилась и протерлась. В руках он вертел какой-то деревянный колышек. Пленник повернулся на свет фонаря и безразлично спросил:
– Что, уже утро? А то я заждался, – английский пленника звучал с каким-то странным акцентом, какого Роберту доселе не доводилось слышать.
– Заждался чего? – не понял он.
– Ну как же! Казни!
– Тебя казнят? – глупо повторил стражник.
– Ну, по крайней мере, мне так сказали.
Роберт на мгновение потерялся. В самом деле, если этот человек и впрямь подбивал народ на мятеж, уже одно это оставляло его всего в одном шаге от виселицы. А он к тому же оскорбил суд и короля…
Но не это удивило Роберта. Он уже не раз видел приговоренных к смерти, и наблюдал разные реакции. Одни мужественно переживали приговор, другие плакали, третьи тихо молились, четвертые прятались за напускной бравадой. Но никто из них не относился к своему приговору с таким вопиющим безразличием, какое читал сейчас Роберт на лице узника.
– Тебе что, совсем не страшно? – опешил стражник.
– Страшно? – ухмыльнулся пленник. – Было б чего бояться.
– Святые угодники! Его ведут на плаху, и ему еще нечего бояться!
Узник лишь тихонько рассмеялся.
– Как тебя зовут, господин стражник?
– Роберт. Роберт Тиззл.
– Приятно познакомиться, Роберт Тиззл. А мое имя – Эдмунд. Так вот, будь это и в самом деле конец, я бы только спасибо сказал. Но я бессмертен, вот в чем беда.
– Что ты несешь?.. – скривился Роберт. Похоже, парень спятил перед казнью.
– Я ищу смерть уже много веков, но она с ловкостью дикой кошки ускользает от меня.
– Как это?
– Просто. Я пытался убить себя всеми способами: принимал яд, топился, бросался с утеса… Все бесполезно…
Роберт окончательно уверовал, что узник сошел с ума. Но в тот самый момент, когда он уже собирался повернуться и уйти, тот вдруг сказал:
– Ты мне, наверное, не веришь? Ну-ка смотри!
Он вдруг вскинул деревяшку, что крутил в руках, и ударил себя прямо в сердце.
– Боже милостивый! – воскликнул Роберт, когда Эдмунд безжизненно повалился на бок. Вот полоумный! Убил себя! И выбрал же время, теперь у Роберта будут такие неприятности…
– А вот и снова я, – неожиданно сказал труп.
Сердце Роберта едва не остановилось. До этого он пытался открыть дверь камеры, чтобы если еще не поздно, оказать помощь Эдмунду, но когда тот поднялся и как ни в чем ни бывало выдернул кол из груди, так и отскочил к противоположной стенке.
– Знакомая реакция, – прокомментировал Эдмунд и снова сел.
– Уйди, нечистый! – перекрестился Роберт, всем весом вдавливаясь в стену. – Что это за черная магия?!
– Странно, тут ты должен был начать читать молитву, – горько улыбаясь, отметил Эдмунд и, закрыв глаза, опять откинул голову.
Первым желанием Роберта было убежать и никогда сюда не возвращаться. Он пребывал в полнейшем ужасе. Что это была за дьявольщина?! Неужели, этот скорчившийся на полу человек являлся злым духом?
Но на лице Эдмунда застыло столь апатичное и одновременно трагичное выражение, что против воли Роберта, в его душе помимо страха и смятения вдруг зародилась и искра любопытства.
– Что это было? – повторил он вопрос.
– Ты еще здесь? – слегка удивленно проговорил пленник. – Обычно, когда я показывал такие фокусы, люди удирали без оглядки, а потом за мной приходили инквизиторы.
– Ты… ты был в руках инквизиторов? – горло Роберта пересохло, он едва мог говорить от волнения.
– Ага.
– Как же они тебя отпустили?!
– Они и не отпускали. Помучили немного и сожгли на костре.
– Бог мой! – не выдержал Роберт и снова перекрестился. – Как же ты… – и он наконец-то понял то, чего ради Эдмунд вогнал себе кол под ребра.
– Но это ведь невозможно! Пускай ты выжил от ранения, но после костра…
– От меня ничего не должно было остаться, верно? Я не знаю, что происходит. Сознание просто затухает, а потом я просыпаюсь в каком-нибудь незнакомом месте, не помня, как туда попал.
Наступила пауза. Сердце Роберта все еще бешено скакало в груди, но он уже снова мог мыслить трезво. И хотя трудно было поверить в то, что перед ним сидел бессмертный, у Роберта почему-то больше не возникало к нему недоверия.
– А что случилось, что ты таким стал?
Эдмунд пристально на него посмотрел и серьезно ответил:
– Это длинная история.
Больше всего на свете Роберт любил длинные интересные истории. Но он не сказал об этом, а просто пробормотал:
– Ну, если не хочешь…
– Хорошо, – неожиданно легко согласился Эдмунд и, прочистив горло, начал: – Ничего такого и не происходило. Я просто жил жизнью обычного английского плотника, когда однажды стал жертвой бандитов по дороге с ярмарки. До сих пор помню: лежу в какой-то грязной яме и думаю: где я? Долго валялся, набираясь смелости попробовать подняться. Потом обследовал себя и понял, что абсолютно цел.
Я не знал, что думать: Бог ли это или Дьявол сберег меня. Я вернулся к старой жизни, никому ничего не рассказав, и сам старался забыть этот странный случай. Но в какой-то момент я понял, что это нечто большее, чем случайность.
– Что произошло?
– Я не старел. Мне исполнилось пятьдесят пять, а я выглядел от силы на тридцать. Моя жена умерла, дети взрослели и старились, а я оставался прежним. Тогда я точно понял – что-то со мной не так.
Эдмунд примолк и закрыл лицо руками. Помолчав немного, он продолжил:
– Потом в Англию пришел Вильгельм. Моя деревня пала под норманнским мечом. И я вновь очнулся ото сна, в который меня погрузил удар копьем в самую грудь.
– Ты говоришь о Вильгельме Завоевателе?! – воскликнул Роберт. – Но это было четыреста лет назад!
– Да… – хмыкнул Эдмунд. – Немало воды утекло…
– Немало… – стражник чуть не поперхнулся. – Это чудовищно много! Человек не способен так долго жить! – снова запротестовал он.
– Простой человек – нет, – парировал узник. – Однако, мне продолжать?
– Конечно! – воскликнул Роберт. Теперь он уже не боялся. Любопытство вытеснило страх, и он жадно внимал каждому слову этого необычного человека:
– Мне стало любопытно, насколько простираются возможности моего бессмертия. Я провел серию экспериментов, и выяснил, что никакие ранения мне не страшны. Тогда я попробовал нечто более… впрочем, тебе, доброму христианину, об этом лучше не знать. Все мои проверки говорили сплошь об одном – я неуязвим. Откуда этот дар, как он работает, я не знал. Но раз уж он мне выпал, я решил им воспользоваться.
Следующие двадцать лет я посвятил себя борьбе против норманнского узурпатора. Обучившись воинскому искусству, я сначала примкнул к шотландскому королю Малькольму, а когда тот сдался, принял участие в «восстании трех графов». То был отчаянный шаг, и когда мятеж оказался подавлен, я решил искать сторонников по ту сторону Ла-Манша. Там я поступил на службу к королю Филиппу и под его знаменами прошел всю Бретонскую кампанию, после чего получил звание рыцаря. Однако, примирение Вильгельма с графом Фольком окончательно положило конец моим мечтам.
Роберт слушал, затаив дыхание. В истории он мало смыслил, но в общих чертах знал все основные вехи своей страны. И до чего же удивительно было слышать обо всем этом от человека, который являлся современником тех событий! Речь узника околдовывала, ее чары были столь сильны, что бравый стражник ни о чем не мог желать так страстно, как о продолжении.
И пленник продолжал свой сказ:
– Наверное, сам Бог послал Англии нового монарха, и постепенно я смирился с этим. Тогда же мне пришла в голову мысль, что мой дар послан мне небом, и оно требует от меня великих деяний. Я ждал только знака… И он появился. Даже не появился, а прозвучал на всю Европу, призывая всех добрых христиан, умеющих держать оружие в руках, отвоевать Гроб Господень у мусульман. Глубоко проникнувшись идеями похода, я стал одним из самых верных сподвижников благородного Раймунда Тулузского и под его началом дошел до самого Триполи.
Почти сто лет жизни я положил на алтарь религии, приняв участие во многих боях. Я стал свидетелем рождения храмовников, падения Иерусалима, разброда войск Барбароссы... И по окончанию всего этого я не приобрел ничего: более того, я осознал, что смысл походов извращен или вовсе забыт. Королей и императоров, равно как и их графов и герцогов волновала только нажива, которую можно было поиметь с захватов и грабежей. Когда же пелена спала с моих глаз, я отбросил лживые проповеди наших вождей и решил вернуться в Европу.
Однако провидению было угодно распорядиться иначе. По пути на мой корабль напали берберские пираты и, захватив меня в плен, отвезли в Тунис и продали в рабство. Даже инсценировки смерти не помогли мне сбежать из цепких лап турка, что купил меня. Четырнадцать лет я провел у него на плантациях, затем он принес меня в дар знакомому корсару, Кудаму-Рейсу, а тот посадил меня на весла своей галеры… И следующие пять лет жизни я проклинал свое бессмертие как никогда до или после. Ты даже не представляешь, благородный стражник, что это значит – день и ночь находиться в скрюченном состоянии, питаться объедками, спать по нескольку часов в сутки и каждый день вкушать плеть надсмотрщика…
Эдмунд умолк и вдруг попросил:
– Знаешь, от всех этих разговоров у меня в горле пересохло. Не мог бы ты принести мне воды? А заодно и чего-нибудь перекусить?
Роберт, чье дыхание чуть ли не остановилось от возбуждения, усердно закивал. Его и самого мучила жажда, но он не смел даже пикнуть, чтобы прервать рассказчика. Как только Эдмунд обратился к нему с просьбой, тот сорвался с места и бегом направился в коморку стражников. Там он из тайника достал бурдюк с вином, который припрятал для себя, и сам сделав всего глоток, понесся с ним обратно к камере. От расторопности он забыл про еду, и пришлось вернуться за холодным цыпленком, который также по идее предназначался Роберту.
– Как же ты выбрался?! – выпалил он, едва узник отправил в рот последний кусок.
Эдмунд улыбнулся и, вытерев об одежду руки, протянул:
– Давно у меня не было столь увлеченного слушателя.
В ответ Роберт лишь нетерпеливо скривился. С детской страстностью он всей душой желал снова оказаться под магическим действием рассказа.
– Реконкиста в то время была в самом разгаре, триумвират Арагона, Кастилии и Наварры все сильнее теснил мавров из Испании. Кудама-Рейса призвал Альмохадский халиф, и в числе других корсарских судов он предпринял неудачный набег на Альмерию. Нашу галеру взяло на абордаж испанское судно. Так я и стал свободен.
Не имея денег на дорогу до Франции, я был вынужден снова взять в руки оружие и обратить его против арабов. Теперь я делал это куда охотнее, после всего, что мне пришлось пережить! Мериде, Кордова, Севилья – один за другим эти города пали под натиском христиан. Утолив свою месть и скопив денег, я отправился в путешествие через Пиренеи, ибо морю больше не доверял. Я долго скитался по всей Европе, пока судьба не занесла меня в Геную.
Здесь я окончательно отрекся от меча и вернулся к своему ремеслу. Мастерство довольно скоро возвратилось, и я устроился плотником на верфи. Генуя тогда процветала, не то, что сегодня, и новые корабли сходили со стапелей так же часто, как ночь сменяет день. Я быстро освоился с судостроением и изучил морское дело. В этом славном городе я чувствовал себя, как дома. И когда Республике суждено было сойтись в решающей схватке с Венецией, я бился на одной палубе с легендарным Ламбой Дориа и сам видел, как тот выбросил тело сына за борт в разгар боя! Мы победили, пятнадцать галер против девяноста!
Эдмунд замолчал и протер виски. Роберт вдруг заметил, как тот побледнел и словно еще больше осунулся.
– А потом я встретил ее. Амалию Бенетто. Она была дочерью предприимчивого купца пряностями Эрколя Бенетто. Я полюбил ее с первого взгляда, она походила на ангела, спустившегося с небес. До сих пор помню ее роскошные каштановые волосы, маленький вздернутый носик, алые чувственные губы и кроткий взгляд прекрасных карих глаз. После Курцола за мной уже ходила слава бравого воина, а Генуэзкое правительство щедро воздало за него всем уцелевшим участникам, так что в деньгах я недостатках не испытывал. Амалия сначала вела себя скромно и сдержанно, но постепенно я сумел разжечь в ее сердце ответное пламя. Вместе мы умоляли ее родителей дать согласие на наш брак, и мольбы наши достигли цели. Эрколь Бенетто полюбил меня как сына, и я унаследовал его дело, став одним из самых преуспевающих торговцев пряностями в Генуе.
То было самое счастливое время в моей жизни. Я не жалел ни о чем, ведь случись что-то иначе, я мог никогда и не встретить Амалию. Она стала единственным человеком, которому я открыл тайну своего дара и, – да прибудет ее дух в райских кущах! – она не прокляла меня, не посчитала нечистой силой, а лишь указала, что я особенный…
Бурдюк выпал из его рук, и красная струйка потела на пол. Роберт увидел, что Эдмунд дрожит как в лихорадке, а на глазах у него засверкали слезы.
– Особенный… – повторил он. – Особенный! Эта особенность подарила мне величайшее счастье, и она же погубила его! Как и в первом браке, я наблюдал, как моя любимая стареет и увядает. Наш сын, ставший капитаном одного из моих судов, так и не вернулся из плавания. Как я не пытался, я так и не смог со всем этим смириться… – по лицу Эдмунда пробежала нервная судорога, и он всхлипнул. – В тот миг, когда Амалия испустила дух, я проклял свое бессмертие за то, что не смогу последовать за ней. Я возненавидел весь мир и отрекся от всего рода человеческого.
В Генуе я задержался больше обычного, и добрые люди отнесли мое долголетие на счет поклонения дьяволу. Тогда я впервые столкнулся со Святой Инквизицией. Все мои доходы и владения отошли городу, а меня самого пытали, после чего сожгли на костре.
И вновь узник прервал свою речь, и на этот раз Роберт не посмел его подгонять, признавая его право на печаль. Целый фейерверк эмоций поднялся в душе добродушного стражника: он чувствовал и интерес, и уважение, и жалость, и зависть в отношении собеседника. И чувства эти настолько переплелись, что Роберт даже не мог слова сказать, чтобы выразить какое-то одно.
– Я очнулся где-то на дороге на Милан, и став снова бедным пилигримом, отправился во Францию. Я превратился в обыкновенного нищего, шатающегося по дешевым тавернам и борделям. Из-за постоянного пьянства я не мог удержаться ни на одной работе, и потому занялся воровством, а потом и грабежом. Как разбойника меня пару раз вешали, несколько раз прирезали свои же дружки, но мне было плевать. Каждый раз я поднимался из грязи, зная, что скоро снова в нее упаду. Тут как нельзя кстати началась Столетняя война, и я стал наемником. Мне было плевать, за кого я сражаюсь, лишь бы платили деньги, чтобы я мог удовлетворять свои низкие потребности. Я потерял всякий интерес к жизни, мое сердце окаменело и перестало испытывать хоть какие-то эмоции – я безразлично наблюдал сожжение Орлеанской Девы и не чувствовал ничего. Ничего!
Уж и не помню, как я вернулся на родину, ибо для бессмертного все едино, сменились только декорации. От одиночества хотелось рвать себя на куски. Я испробовал все способы убить себя, но ни один не принес столь желанного результата. Я обращался к сектантам, экзорцистам, демонологам, но никто не мог помочь мне уйти из жизни.
И вот я продолжаю прозябать в этом треклятом мире, не зная, кто я, что я. Вот моя история, господин стражник.
Роберт смотрел на него, как на восьмое чудо света. Впрочем, им он и являлся. Иначе как чудом этого человека и нельзя было назвать.
– И сейчас ты… продолжаешь всем этим заниматься?!
Эдмунд лишь презрительно скривился.
– Меня арестовали за какие-то призывы народа к восстанию. Не знаю, правда ли это, я был пьян. Потом вроде я оскорбил какого-то высокого лорда, плюнул в судью, и разразился бранью в адрес короля. Тоже возможно, хотя я и не помню. Но не просто же так меня приговорили к виселице?
– И тебя это устраивает? – округлил глаза Роберт.
– Что ты имеешь в виду? – не понял Эдмунд. – То, что меня казнят? Так я же вроде объяснил, мне это не впе…
– Я не об этом, – оборвал его стражник. – Тебя правда устраивает такая жизнь? Я же слышал, с каким отвращением ты говорил об этом образе существования, неужели это все, на что тебя хватает?
Эдмунд пристально взглянул на него, а затем расхохотался. Он смеялся, как безумец, и это зрелище напугало Роберта даже сильнее, чем когда тот поднялся из мертвых.
– Хорошо же ты слушал! Разве ты не понял, что это всеразрушающее проклятье? Мое одиночество – это не те сентиментальные бредни, что пишут в своих стихах поэты, а настоящий кошмар, от которого нельзя очнуться. Ты представляешь себе, что значит привязаться к кому-нибудь, и наблюдать, как его жизнь медленно, но верно идет к концу? Представляешь, что значит встречать новый день и осознавать, что ты один во всем мире?
– Но подумай, какие возможности открываются перед тобой! Ты мог бы стать великим путешественником и исследовать новые земли! Мог бы стать знаменитым врачом и лечить самые страшные недуги, не боясь заразиться! Или углубиться в науки и стать апостолом расцвета человеческого разума! Твои приключения удивительны, ты испытал и изведал столько всего, что никому и не снилось! Это благословение, а не проклятье!
– О, глупец! – покачал головой Эдмунд. – Я бы отдал этот Философский камень первому же встречному, если б только мог! Жизнь тем прекрасна, что имеет конец. Ее смысл в том, чтобы ни о чем не жалеть, когда настанет последний час. Добиться чего-то, воплотить мечты в реальность, оставить след в истории и уйти, чтобы дать дорогу другим, кто хочет того же! И вся прелесть в том, чтобы успеть! Успеть и тут, и там! Не потратить ни мгновения зря!
Ты задал мне много вопросов, но спроси себя, что мешает заняться всем тем же тебе? Так что не завидуй мне, полагая, что твой срок слишком короток. Не трать времени зря, а используй на то, чего действительно хочет душа, и тогда ты поймешь, насколько действительно твоя жизнь, – а не моя, – длинная и удивительная!
Откуда-то из коридора послышались оклики других людей. Они звали Роберта.
– Наверное, это за мной, – заметил Эдмунд. – Пора на очередную казнь.
И он поднял бурдюк с вином и залпом допил то, что не успело вылиться.