Брошенные

Я помню то жаркое, дождливое лето очень отчетливо. Мне было 10 лет и родители отправили меня на месяц в гости к дальней родственнице – подышать деревенским воздухом, молока из-под коровы попить. Только бабу Нюру в отпуск не отпустили, поэтому каждое утро мы отравлялись на ее работу – в детдом. 

Детдомовские дети держались от меня на расстоянии, потому что я была «нянечкина» - ведь чуть что – могли наказать. Я забиралась на подоконник, и оттуда, полускрытая шторой, весь день наблюдала за ними.
Заводилой в группе была 7-летняя Светка Крикунова – коренастенькая смуглянка с раскосыми глазами. Шумная, насмешливая и резкая – с ней не связывались парни даже старше ее, потому что дралась она каждый раз не на жизнь, а на смерть. Хватала за волосы, рвала зубами, роняла на пол и била ногами по голове. А самой младшей была Зинка, тоже Крикунова – что-то вроде местной дурочки. Ей всего-то было годика четыре, уж не знаю почему и как оказалась она в группе с семилетками. Зинка вечно улыбалась беззубым ртом и материлась – других слов она не знала. Впрочем, девка была добрая, глупая и безотказная, чем детдомовские и пользовались. Подучали ее гадостям, а потом наслаждались, как орут на нее негодующие воспитатели.
Особенно доставалось Зинке от Светки. Иногда на заводилу ровно находило бешенство: тогда вся группа словно по команде разбегалась. Оставалась вечно тормозившая, растерянная Зинка. Светка бросалась на нее коршуном, хватала за шкирку и била головой об стену. Истязание продолжалось до тех пор, пока на крики не прибегал кто-нибудь из взрослых. 
Однажды я вступилась за Зинку, когда по ее голове тонкой струйкой уже побежала кровь.
 Я была старше – выше и сильнее, а Светка – злее и отчаяннее. Досталось, конечно, больше мне. Минут через пять прибежала баба Нюра – и с оханьем повела мыть расквашенный нос. «Как я тебя родителям в таком виде возвращать буду», - причитала моя родственница. Из ванной комнаты мне было видно Светку, которая сидела на стуле и прикладывала холодную ложку к подбитому глазу. Глаза ее лихорадочно, насмешливо блестели – слез в них не было.
Как ни странно, после драки детдомовские перестали меня чураться. Особенно мы подружились со Светкой – по крайней мере, разговаривали все больше с ней. Я оказалась начитанней – и по сравнению с ними – к своим 10 годам «объездила полмира»: аж два раза побывала с родителями на советском юге. Поэтому они окружали меня кольцом и снова и снова заставляли рассказывать, какого цвета море перед рассветом, чем пахнут туберозы и каково на вкус мясо кита. Их удивляли мои слова – по-моему, в часть моих рассказов они даже не верили и воспринимали как художественную прозу. Мне же было удивительно, что в детском доме столько однофамильцев – одних Крикуновых штук семь, эта же Зинка. 
Однажды, услышав, как ее зовут, я кивнула на нее Светке:
- Одинаковые у вас фамилии…
- Сестра. - Светка зевнула. – Нас мамка в год по одной подкидывает, а этой зимой зараз двух братьев родила и отказную накатала. – И, подумав, добавила взрослое непечатное слово.
- У тебя есть братья-сестры?! Я и не знала… А что ж вы не вместе, ну… не разговариваете друг с другом, не играете там…
Светка посмотрела на меня с интересом и абсолютно непонимающе – это она о чем?    
…Закипающий чайник противно, тоненько засвистел и начал плеваться кипятком. Баба Нюра поспешно выдернула из заискрившей розетки вилку. Зазвенела о края граненого стакана ложка – это нянечки сели в тихий час пить чай.
- Светка Андрюху опять побила – увезли ногу зашивать… Хоть бы пожалела, брат все-таки..
-  А они волчата – любви не наученные. Ведь что видят с детства – пьянку, скандалы, драки. Братским чувствам тоже надо учиться, ведь это только кажется, что они – врожденные, а на самом деле – мама-папа с детства внушают, учат о младших заботиться и за них отвечать, - баба Нюра тяжело вздохнула. – А у них такой учебы не было…
- А ты чего как неродная в углу сидишь? – баба Нюра вдруг повернулась ко мне вполоборота. – Иди чай пить, где-то у меня здесь конфеты были… Любишь «Гусиные лапки»?
Конфета бесполезно таяла в моих руках… В детской голове никак не укладывался факт, что любовь, совсем как мышцу, надо развивать и тренировать, а то атрофируется. Брат или сестра - это еще один родной человек на земле. Тот, кто будет любить всегда, поддержит и придет на помощь – просто потому, что он брат. И казалось мне в детстве, что этот нравственный закон нерушим, он с рождения в крови у каждого из нас. Это первая из тех иллюзий, которые я утратила в то жаркое, дождливое лето.   
…В следующий раз я оказалась в том селе пятнадцать лет спустя – с губернаторским пресс-туром. В пути произошла какая-то задержка и весь кортеж остановился. Я прошлась по заросшей травой пустынной улице, поднялась на пригорок. Отсюда раньше было видно и дом бабы Нюры, и утопающий в зелени детдом – а сейчас только провалившиеся, сгнившие крыши. Брошенное село, брошенные люди,... Сколько еще таких у нас в России брошенных, не наученных любви и прощению, не прощенных… Мы пожинаем только то, что взрастили сами.