Глаза... Совсем недетские глаза...

Глаза… Совсем недетские глаза…
Без боли и стыда в них и смотреть нельзя.
Погода – дрянь. Дождит. Я под дождём
Иду по улице. Вот слева – детский дом.
Какой абсурд! Детдом! Ведь не война…
Сирот пускала по миру она.
Так то ж тогда, в войну! А что сейчас,
Несчастные, осиротило вас?..

       Эти строчки сложились в одно мгновение, когда не так давно смотрела по телевизору новости. Показывали сюжет, как в одном из наших городов с помощью милиции приводили в детский дом горе-родителей для того, чтобы дети могли встретиться с теми, кто дал им жизнь…
        И сразу – мороз по спине. Как же так? Вынашивать, в муках родить, покормить грудью, а потом… вот так просто взять и отказаться, а то и хуже – выбросить, как ненужную вещь, в мусорный бак? Свою плоть, свою кровь!..  Это же всё равно, что добровольно отрубить себе руку, ногу или ещё что-нибудь и выбросить на помойку. Даже больше, наверное. Душу вынуть из груди. А как дальше жить? Без руки, ноги, с одной почкой трудно, но всё-таки можно. А без души? Без неё же телесная оболочка становится трупом!
        Ну, война, Вселенский мор с повальными смертями, неотвратимые природные катаклизмы – это ещё можно понять. Когда началась Великая Отечественная, моя свекровь проводила на фронт мужа и осталась с тремя сыновьями: девяти, шести лет и месячным Володей, моим будущим мужем. На Украине… В оккупации… Растила, сберегла… И вот 1947-й год. Голод. Поля, перепаханные войной, усеянные осколками, неразорвавшимися снарядами, минами и бомбами, практически не обрабатывались, не хватало ни сил, ни рук. О технике какой-то и говорить не приходилось. Люди жили тем, что выращивали на своих маленьких приусадебных участках. Этого не хватало, ели лебеду, свекольную ботву, корешки какие-то. Но часто взрослые даже в этой скудной пище себе отказывали, всё отдавали детям, чтобы хоть как-то сохранить их. Трудно, ох, как трудно было, но детей не бросали.
        Моя так и не состоявшаяся свекровь в сорок четвёртом получила похоронку: «Ваш муж и отец… смертью храбрых… защищая Родину…». Я храню её для своих детей и внуков. В том страшном сорок седьмом свекровь умерла. Володя рассказывал, что мать лежала толстая-толстая (детские воспоминания). Позже понял, что она опухла от голода.
        И осталось трое сирот, уже подросших, но всё же детей. Никаких пособий по потере кормильца в то время не было. Выживай, как можешь. Страна только-только начала подниматься из руин. Так вот, старший, пятнадцатилетний Виталий, уже учился в ФЗО (фабрично-заводское обучение), где его кормили и одевали, был «на полном государственном обеспечении». А двух младших, так как родственников не было, забрали в детдома. Двенадцатилетнего Васю – в один, где жили дети школьного возраста и там же учились, шестилетнего Володю – в другой, для малышей-дошкольников. Так они и выросли. И… стали совсем чужими друг другу. Повзрослев, пытались наладить какие-то отношения, но… Не получилось. Не было связующей нити. Почти не общались между собой, так, два-три письма в год, а встречались и вовсе редко. За всю нашу совместную жизнь с Володей с его братьями или членами их семей я так ни разу и не встретилась. Хотя пыталась как-то соединить их.
         Но тогда была война, голод. А сейчас? Смотришь новости и думаешь: «А не сон ли это? Вот проснусь – и окажется, что просто кошмар приснился. Бывает…». Ан нет. Мать в роддоме отказалась от крохи, бомжи в мусорном баке нашли младенца, слава Богу, ещё живого, спасли; за жестокость, из-за пьянства лишили родительских прав, детей – в детдом, мать с отчимом увели четырёхлетнюю девочку в лес и оставили там на верную гибель – мешает им жить…
       Я готова каждую ночь просыпаться в холодном поту, до конца своих дней, только б это оказывалось лишь кошмарным сном… Но…
         Недалеко от нашего дома находится дом-интернат для детей из «неблагополучных» семей. Прохожу мимо и вижу: одеты аккуратно, чистенько, не богато, конечно, но всё же… Многие «домашние» дети одеваются ничуть не лучше. На всё лето вывозят в детские лагеря на отдых, во время каникул – на экскурсии в другие города. Но сердце обрывается и обливается кровью, когда видишь прижавшуюся к ограде маленькую мордашку, эти синие, как незабудки, недетские глаза, которые провожают тебя тоскливым взглядом, а в нём – отчаянная мольба: «Мама, где ты?!! Я хочу домой, забери меня!..»
           Мимо интерната я стараюсь проходить как можно реже…