Алиен. часть 13

***

Месяц проходил за месяцем, год за годом. Молодая графиня де Байон выглядела спокойной и вполне счастливой, если не считать некоей серебристой тени, временами набегавшей на ее лицо, но все считали, что эта легкая грусть лишь придает ей очарования и томности.
Она была ласкова и послушна с мужем, к которому со временем привыкла и привязалась, как к человеку, с которым постоянно приходится находиться рядом. Она была весела и обходительна с гостями. И казалось: жизнь ее сложилась вполне удачно. Некоторые даже завидовали ей, ее благополучию, уверенности и семейному счастью.
Но никто, ни одна живая душа не была свидетелем ночных бдений графини, когда она потихоньку покидала супружеское ложе и тайком запиралась в будуаре, где при свете свечи часами перечитывала некие письма, и плакала, и покрывала их поцелуями, а потом сама бралась за перо, и не замечая, как проходит время, сидела, склонившись над столом, иногда до самого рассвета.
Однако муж, просыпаясь, всегда находил ее подле себя, иногда немного грустную, утомленную, и спрашивал ее о причинах ее тоски.
«Все хорошо», - отвечала она и улыбалась.
Улыбалась она и тогда, когда он возвращался после нескольких дней отсутствия, не говоря ей, где пропадал, и когда он был мрачен и зол, и кричал на нее, срывая свое раздражение.
Беатрис решила с покорностью принять свою участь, как пристало благородной даме и просто женщине, она старалась быть хорошей женой. Все вокруг, да и она сама, считали, что это у нее получается.
Но была ли она при том счастлива? Не являлись ли единственным ее утешением редкие письма, которые в тайне от всех она перечитывала, целуя каждую строчку, написанную любимой рукой?
Разве существует ответ на этот вопрос?
Жизнь ее проходила, а память была все так же свежа, как в тот, первый день их встречи в тенистой аллее.
Она старалась – и не могла удержаться от сравнения, и это сравнение было таким болезненным! Годы разлуки окружили образ Ральфа еще более ярким ореолом, и в мечтах ее он представал почти совершенством.
Так прошло пять лет, истерзавших ее душу и истончивших терпение. Она чувствовала, что больше уже не выдержит. Супруг стал казаться ей чуть ли не чудовищем, лишившим ее свободы и всего самого дорогого в жизни, хотя сам он об этом вряд ли догадывался. И однажды плотина ее терпения была прорвана. Когда в один прекрасный день супруг ее в очередной раз вернулся после недельного отсутствия, небритый и усталый, с запахом вина и еще каким-то чужим, отвратительно-приторным ароматом, она первый раз прямо спросила его, где он пропадал.
Ответом была отборная ругань и слова о том, что она – его жена, а значит, - его собственность, обязанность которой состоит в том, чтобы подчиняться ему во всем беспрекословно, всегда быть послушной и услужливой и не задавать никогда никаких вопросов.
Беатрис вдруг вспыхнула до корней волос, и впервые повысив голос, закричала, что она – ни чья не собственность, а такой же человек, как все, и он не смеет обращаться с ней подобным образом.
Сильная пощечина отбросила ее в угол комнаты. Девушка ударилась затылком о стену, и сидя на полу, сквозь застилающие глаза слезы, почувствовала, как холодная, всепоглощающая ярость поднимается в ней неудержимой волной.
Граф в растерянности смотрел, как Беатрис, пошатываясь, встает, вытирая ладонью бегущую из уголка губы кровь. Он никогда прежде не под-нимал на нее руку и сейчас ощущал сожаление от того, что произошло. Но – в конце-концов – она позволила себе ему перечить, вела себя вызывающе и надменно, – а разве не так следует ставить на место непослушных жен? И все же он не мог не почувствовать мгновенную жалость при виде ее распластавшейся на полу беспомощной фигуры, когда она ударилась о стену. И эта кровь… В глубине души граф вовсе не был жестоким человеком.
Но поднимающаяся Беатрис смотрела на него новым, каким-то совершенно другим взглядом. И в этом взгляде было нечто, настолько поразившее его, что он замер на месте, не в силах вымолвить ни слова, глядя, как она приближается, как медленно, словно во сне, поднимает руки, как снимает золотое обручальное кольцо с безымянного пальца, кладет его на стол, как смотрит молча в его лицо этими ледяными совершенно глазами несколько мгновений, а затем так же молча разворачивается и выходит.
Спустя пять минут до него доносится стук подков, и даже не подходя к окну, граф, словно воочию, видит, как закутанная в плащ фигура проносится под аркадами замка, покидая его.