Фотокарточка одного дня

С самого утра прокричал в открытую форточку следующее: «Я люблю! Заебитесь!». После сел смотреть детские фотографии и долго плакал на подоконнике. Вспоминал запахи детства и вкус первого борща. Высмаркивался в занавеску и доверял ей самое дорогое и сокровенное из того, что накопилось и наболело. Когда занавеска оказалась изгажена напрочь заметно полегчало. Глубоко вздохнул и отправился восвояси. И здесь меня осенило. «Восвояси» нигде не было. Куда бы я ни тыкался холодным и мокрым носом, это было что-то иное, как то: угол дивана, дверца холодильника, сливной бачок, но никак не «восвояси». Неуловимое «восвояси» с успехом пряталось от моего жаждущего успокоения и нирваны взора.

На этом было принято решение бесплодные попытки прекратить и стать проекцией собственного «Я». Воплотил в реальность, стал проекцией и более-менее успокоился. После звонил в администрацию президента и долго выяснял перспективы. Перспектив не оказалось, но зато наступил вечер. Вечер был прохладен и свеж. С двенадцатью бутылками нефильтрованного внутри умиротворённо отошёл ко сну.

Сон, впрочем, тоже куда-то отошёл. Околачивался около да поблизости, но упорно не давался в руки. Невозможно приручить сны. Это оттого, что они заодно с подсознанием. Вместе пляшут под свою дудку. Дудка – свиристель. А я не владею навыком свиристения. Не свиристянин я. Северянин может быть. Но и то под вопросом. А вопрос имеет обыкновение нависать в то время, как восклицание перманентно эрегировано в голубую даль небес. В последнее время вопросов так много, что эрекция восклицания совершенно не спасает. Приходиться наклоняться и доверяться занавеске. Занавески всепрощающи и всевпитывающи. День завершился тем, что я открыл настежь форточку, высунулся по пояс и прокричал: «Я люблю! Заебитесь!». После проснулся, оделся и пошёл восвояси.