Автобус, лето...

Он апельсинового цвета, громкий и душный. За рулём – исчадие водительского ада, Монтойя отдыхает.
Громадина колышется, несётся в невыносимой близости от ползущих легковушек с полурасплавленными от жары дядьками и истекающими макияжем тётьками на передних сиденьях.
Внутри него – из последних сил цепляющиеся за поручни безлошадные на сегодня человеки, удушливые сквозняки, потные подмышки, тёмные очки, «свежесть» орбитов и выхлоп псевдомальбор.
У грязного окна - лёгкое платье в синий цветочек, кудри по спине, тонкие каблуки, наушники, тоска во взгляде. Руки – холодные. Задевают. Не вздрагивает, не отстраняется. Вся в себе.
Рядом – клетчатая рубашка, чёрная барсетка, наушники, тубус, подрагивающая в такт ту-тумц-ту-тумц коленка. Чёрные очки. Весь в себе.
Оранжевый монстр по разбитым трамвайным путям, по ямам, ямкам и ямищам стремится к конечной цели маршрута 90д – длинного, о, якобы длинного, разгоняясь на крутых виражах... Судорожно сжав облезлые железяки, болтаются рядом он и она, истомлёнными сосисками, не людьми... Из дальнего угла выбирается тушка с кошёлками : «На Пугачах выходите?» Хорошо, что спросила, не попёрлась по сосисочным ногам в стоптанных босоножках, в растрёпанных ботинках, в домашних тапочках, шлепанцах с лохматыми цветами поверх пальцев, вкручивая в мокрые спины палец. Ноги-спины-ноги-спины. Следи, следи, следи – затопчут.
С вдохом толпа - в жгучую жару, на крупную гальку постводоканальных работ, добраться до асфальта без вывихов. Тубус шлёпает за каблуками, ту-тумц-ту-тумц. Каблуки танцуют в сторону перехода, на красный проносятся затемнённые стекла, визг тормозов.
Она купит в ближайшем ларьке хлеба, он – пирожные сёстрам.
Они никогда не увидят друг друга, не заметят в ежедневном внутриавтобусном сражении за глоток воздуха, за полметра пространства.
Лето скоро кончится.