Зреющие в нави 4

Далее в рассказе вновь возобновляется история героев "Несъестного хлебушка", так что тому, кто не читал хотя бы первых и последних глав вышеупомянутого произведения, сначала рекомендуется обратиться к его главам; иначе Вам будет непонятен дальнейших ход событий и смысл написанного.
С уважением Георгий.


10


Когда-то у наших предков бытовало такое поверие  –  ветер оживляет трупы умерших людей.
Так это или не так  –   для нашего мира вопрос однозначный: мёртвые от дуновения ветра не пробуждаются; их заупокойный сон невозможно нарушить без вмешательства сверхъестественных сил. Однако с наступлением Великого Навского Дня, в тот час, когда Явь (как об этом уже неоднократно писалось выше) искривляется Навью, а из мира «теней» начинают веять загробные ветры, в таких местах, как ЭТО   –   может произойти и не такое! Вообразите себе потусторонний мир, представьте себе, как «бог» загробного мира Ний спускает с цепей дьявольский ветер; Вий (а именно так, на украинском и старорусском языке должен был называться ветер)  –  несёт свои воздушные струи в образовавшийся проход между двух сообщившихся друг с другом миров. Косматая голова Чернобога, в виде каменно-земляного холма, поросшего мрачной дубравой, медленно приближается к Заброшенной церкви, широко раскрыв свою жадную пещерную пасть. Слышится мрачное шипенье. В завывающей диким зверем потусторонней стихие, виднеется гигантская длинноволосая тень женоподобного существа. Она наполнена «живительной Навьей энергией», таящей в себе пламень мёртвой жизни, и представляет из себя,   неуёмный человеческий дух, в вещественной оболочке.

… Едва с Екатериной сделали всё то, о чём несколько ранее было написано выше, как тотчас же откуда-то из-под купола церкви, с воем и свистом, обрушился на неё струящийся, мутный вихрь, завертелись над ней бурные навьи струи клокочущего ветра. Абсолютно персонифицированный и совершенно чётко «оформленный с виду» дух, принявший на себя  смутный облик  гигантской длиннорукой женщины с распущенными волосами,  –   вдохнул в мёртвую плоть навью жизнь, вложил в омертвевшее было тело, искру навьего одухотворения.  Екатерина начала раздуваться, потухшие очи её  –  неожиданно вспыхнули; девственная кровь, не засохшая ещё на её белом одеянии  –  приняла образ каких-то таинственных знаков и символов.
Усопшая медленно наполнилась изнутри входящей в неё мутной влагой (ибо вихрь, обрушившийся на её обмякшее, рыхлое тело, состоял из тёмной воды), и, в конце концов, верёвка под ней с треском лопнула.
Великан, с внимание следивший за всем происходящим стоя у входа в церковь, поднял голову к верху и радостно завыл, начав стремительное превращение в волка.
Не было ни какой кинематографической ломки или «акробатических» изгибаний, так любимых западными постановщиками фильмов ужасов, всегда с особым тщанием старающихся показать ту страшную боль и те невыносимые мучения, которые испытывает оборотень во время своего превращения в хищника. Наоборот. Великан испытывал сильнейшее сексуальное возбуждение и неподдельный восторг; его внушительный детородный орган пребывал в эрегированном состоянии и был сильно напряжён. Вены на его руках и ногах страшно напряглись, всё могучее тело налилось мощнейшей, звериной энергией, язык вывалился набок, став необыкновенно длинным, отвислые, рыжие усы покрылись слюной; исполин становился волком, начиная с левого плеча. 
Как же он выл, превращаясь в гигантского зверя! Как же  –  поскуливал от удовольствия!
«Звериная рубашка» в мгновение ока скрыла под собой его человеческую плоть, и трансформировала его могучее тело, разом приподняв грудную клетку вверх, а руки  –  удлинив вдвое. Именно теперь, в этот момент, в этом древнем, заповедном месте, где четыре, а то и три раза в год (в момент пришествия основных великих праздников языческой старины) в наш мир и проникала обманчивая Навь, на исполина нападало то состояние, благодаря которому он и превращался в оборотня; в тело его входил могущественный Навий дух. Именно тут, на руинах сожжённого, зловещего капища, Явные время и пространство  –  деформировались, а надвигающаяся из прошлого Навь, перестраивала здешнюю среду под себя, творила из волкодлака ещё более страшное и злобное существо. 
Тяжёлые, мускулистые, массивные предплечья монстра заметно выделялись на общем фоне ссутулившейся фигуры великана и превосходили по своим размерам даже железные бицепсы гигантского волка. Клыки просили крови. Шерсть на загривке серебрилась. Превращение вовкудлака подходило к своему концу.
Когда же он полностью превратился в зверя и когда наконец-то прекратил выть, он издал ещё один длинный и долгий вой, такой, от которого незаметно всколыхнулся застывший на морозе воздух и поднялся ветер. Неуловимая, материальная субстанция, похожая на водянистый сгусток энергии таилась в этом диком, нечеловеческом вое, распространяясь по ветру. Волны этой энергии шли вместе со звуковыми колебаниями и не были различимы человеческому глазу. Они мгновенно достигли ушей зреющей в Нави молодёжи, что находилась в доме, но самое сильное воздействие оказали только на Диму.
Увы, но это именно из-за этого мощного, потустороннего воздействия Дима на какое-то время превратился в «волка», как в глазах своих друзей,  –  в реальности посчитавших его зверем,   –  так и в своём собственном сознании.
На самом же деле  –  он не был оборотнем, потому что не мог им стать просто так, что называется без «волчьего клыка» или вампирского укуса. И шкура трепетала на нём не по его воле, а по желанию играющих с подростками буйных духов, каждый из которых был вполне личностен и конкретизирован, в отличие от тех «непонятных» навий и упырей, которые были упомянуты в цитируемой Виктором книге. Каков же он был этот персонифицированный «дух-зловредитель»  –   хоть как-то можно было догадаться по тем плотским теням, что витали внутри проклятого дома в образе чудовищных волков либо же монахов. У каждого из них было своё лицо, свои повадки, свои личные особенности. Каждый был персоной и имел в этом доме свою нишу и свой уголок. Однако и над ними, в этом осенённом печатью игриво-обманчивой Нави доме, стоял кто-то более сильный и могущественный, кто-то такой, кто и наслал на несчастную молодёжь потустороннюю волшбу-мороку, окончательно смутившую их разум…

Окружив страшный дом сразу с трёх сторон, оборотни, тем не менее, отчего-то не спешили, и, предоставив сначала Александру, а затем и Виктору свободный доступ к церкви, стали спокойно дожидаться определённого часа.
Что это был за час, как видно, знали только они сами, но терпеть им пришлось недолго.
Старый упырь-вищун(не превратившийся почему-то в волка), поднялся на высокий камень, чтобы хотя бы так быть наравне со своими отпрысками, и, с усмешкой, молвил:
 –   Они уже созрели для Смерти, и души их уже готовы к встрече с Навью. Каждый из вас знает, что делать. Когда волк забирается в овчарню  –  он режет всех овец до единой. Навьи, да помогут нам!
И Навьи помогли им…
Они зарезали всех, кто находился в доме, причём в прямом смысле этого слова, так как все оборотни передвигались на задних лапах, и держали в руках короткие, сильно зазубренные и проржавевшие железные мечи; (заметим, что вместо передних конечностей у этих оборотней были длинные руки,  а руки воинов хорошо умеют держать в ладонях оружие…)

Нечто совсем другое творилось сейчас внутри Заброшенной церкви, давно уже ставшей ареной для каких-то сумрачно-архаичных ритуалов и жертвоприношений разновремённых эпох и, смешавшихся между собой, различных по происхождению и верованиям, этносов.

Алтарь и амвон из центра храма медленно смещается на левую сторону, а обожжённый искалеченный дуб, с чёрными, голыми ветвями к стволу которого  прислонён деревянный, староцерковный крест,  –  воцаряется посередине. У верхушки креста появляется небольшая медно-бронзовая фигурка, внешне напоминающая обнажённую женщину-птицу с крыльями за спиной и со звездой во лбу; женщина стоит на спине льва и держит в руках лук со стрелами. С правой стороны от креста медленно выплывает из тенистой полутьмы дерева идол тура с рогатой головой и возбуждённым фаллосом; с другой  –  встаёт истукан медведя, поднявшегося на задние лапы. Горбатая спина идола покрыта настоящей, медвежьей шкурой. Обезумевшая, мёртвая Екатерина опять сидит в своём гробу и дико хохочет. Виктор лежит мёртвым в луже крови. Его изувеченная сестра с остервенением душит Александра.
И вот начинается преображение и трансформация храма; храм  –  перестраивается; в центре загадочного капища вдруг появляются Олег и Светлана Григорьевна…


***

–   Куда вы дели моего ребёнка?! Что с моей девочкой?!  –  схватив за волосы первого, кто попался ей под руку, истошно закричала Светлана Григорьевна, обрушив весь свой гнев на бесстыжую, лохматую девицу, которая почти уже придушила Александра. Руки её, в этот момент, были так же тверды и сильны, как и у мертвячки; внутри она чувствовала такую силу  –  что могла свернуть горы, попадись они ей на пути к своей дочери.
Выхватив из «причёски» покойницы огромный клок волос, она хотела было вновь вцепиться ей в волосы, нанеся пару ударов по лицу, но неожиданно  –  опешила.
Всё кругом на мгновенье застыло.
Затем контуры Явного причудливо смазались, и одна часть здания храма (вместе с гробом, столом, Екатериной и Витькиной сестрой, вкупе с Сашкой и безжизненным телом Виктора) медленно «поплыла» в противоположную от Светланы Григорьевны сторону, словно бы в каком-то дурацком, фантастическом кино. Заклубились туманы и поднялись испарения; у Светланы Григорьевны закружилась голова. Казалось, что почва уходит у неё из-под ног, как когда-то давно, год тому назад, когда к ней в дом впервые пришла зловещая мавка.
И видимо именно тогда, в ту роковую, злополучную ночь, она впервые почувствовала на себе эффект смещения или проникновения времени из одной плоскости в другую, переход от Явного к Навьему.
Тогда ей показалось, что это был сильнейший испуг, обычный шок или что-то ещё в этом же роде; теперь она полагала, что перед ней  –  мираж или приступ умопомешательства, некое помутнение разума, называемый молодёжью коротким и ёмким словом  –  «глюк». Тем более что вслед за рассеявшимся туманом, на том самом месте, где ранее стояла густая непроницаемая пелена, вдруг образовалось нечто сотканное из подвижного природно-магического материала и собственной микрофлоры. Атмосфера вокруг появившегося миража стояла подавляющая.
Визуально данный фантом имел очертания расплывающейся чёрной горы, с раскрытой пастью-пещерой и густой копной волос из дубового леса, а на подсознательном уровне, в воспалённом воображении Светланы Григорьевны,  –  гигантскую голову огромного, косматого великана с полуженским-полумужским ликом.
И вот, что симптоматично: эта гадкая голова была похожа на голову взрослого ребёнка и не имела правого глаза, а подобные видения уже неоднократно посещали несчастную мать в самых различных формах и вариациях. Вспомните то зловещее существо, что заглядывало к ней в окошко и таращилось на неё одиноким глазом. Вспомните те видения, которые оно вбрасывало в мозг женщины, показывая сожжение дома, огонь и пламя.
Страшно, жутко было Светлане Григорьевне видеть и ощущать всё это; воздействие Нави шло и на слуховые органы человека, и на обоняние, и на сам мозг.
Тоже самое в этот же ужасный момент видел и испытывал и её гражданский муж Олег.
Ему так же казалось, что почва уходит у него из-под ног, и что чудовищная голова-холм хочет проглотить его, разинув страшную пасть. И от этого психическое расстройство его, при виде «уходящей в сумрак» церкви, было не менее жутким, чем у его несчастной супруги.
Ещё больше этот эффект усилился с появлением группы гигантских человеко-волков, пробежавших мимо него на задних лапах. А затем и вереницы монахов, шедших следом за оборотнями, влача за собою гробы. 
Все они медленно вошли в истекающую каплями грязной воды пещеру, и быстро исчезли в глубине её змееобразных гротов, укрывшись туманом.
 –   Господи,  –  стуча зубами от холода еле пролепетал Олег, понимая, что сходит с ума.
Когда же он увидел, а точнее ощутил на себе, что это не церковь, а они погружаются в сумрак, то с ним случился самый настоящий обморок. Он упал на пол и потерял сознание. Прошлое утянуло наших бедных героев прямиком к себе, в 1242 год, но прошлое это уже не было тем прошлым, в котором события повторялись в той же последовательности, что и в 1242-м году, ибо погружаться в минувшие столетия приходилось через мир неизвестной нам Нави…


11


…Густой падающий снег, при свете огромной, полной луны  –  был первым, что увидела Светлана Григорьевна, миновав заполненный влажными туманами и едкими испарениями туннель лесистой «головы».
Помимо лёгкого головокружения и подступившей к горлу тошноты, была ещё и какая-то не испытываемая ею доселе эйфория, какой-то непонятный лёгкий восторг, вызванный продолжительным пребыванием в чреве горной пещеры.
Светлана Григорьевна взирала на всё словно бы сквозь дымку опьяняющего марева, будто бы в полузабытье.
Чёрный дуб, почему-то оказавшийся где-то на возвышении, отдельно от церкви, которой пока ещё не было видно, был полностью залит лунным светом и казался ещё огромнее, чем минуту назад, если такой термин вообще правомерно употреблять к перемещению во времени и пространстве. Позади Светланы Григорьевны громко граяли вороны, и стоял морозящий душу полумрак. Оттуда (или точнее, туда) вела широкая, плотно утрамбованная тропа с невысокими истуканами-менгирами по обеим сторонам дороги. Поблизости от тысячелетнего дуба виднелись полуобгоревшие, местами вывороченные с корнем, а местами спиленные до половины деревья, припорошенные снегом пни, и разбитые кем-то каменные плиты, служившие здешним язычникам алтарями. По правую от Светланы Григорьевны руку, тянулся густой, сосновый лес, разбавленный белыми берёзками и осинами. По левую  от неё руку  –  лежало заснеженное болото, с голыми, корявыми деревьями. Всё, что только было вокруг, тонуло в густом фиолетовом сумраке напитанном волшебством и беснующимся снегом; небо было  –  лиловым, с кровавыми разводами. И только там, куда светила яркая, полная луна  –  было необычайно светло и завораживающе.
Светлана Григорьевна смотрела на дуб с восхищением,  словно бы зачарованная его величественной красотою, и что удивительнее всего, пока ещё не чувствуя холода; Олег только-только начал приходить в сознание и казался ей таким жалким и ничтожным, таким слабым и немощным, что не вызывал у неё ничего, кроме отвращения. Откровенно  –  ей было стыдно за него, и она испытала из-за этого сильную неловкость, как если бы кто-то смотрел сейчас на них со стороны и говорил ей: «кого же ты себе выбрала?»
Расстроенная женщина отступила от «опозорившего» её мужа на пару шагов и вновь устремила свой взгляд к лесному великану; ни волков, ни монахов, ни каких-либо других чудовищ или же монстров поблизости не было.
Внезапно, с левой стороны от Светланы, появился многострадальный, полуразрушенный храм, или, точнее, похожее на него строение, разделённое на две части.
Одна его часть образовала кроваво-светящийся плоский силуэт, отдалённо напоминающий простенькую декорацию перекосившейся часовенки с одиноким куполом, увенчанным погнутым крестом.  А вторая   –  сложилась в нечто похожее на языческое требище, с каменным алтарём посередине и с высоким частоколом, позади алтарных камней. Проход к куполообразной, словно бы фанерчатой половинке храма, был перегорожен, упомянутым выше частоколом, и был оснащён широким проходом, выполненном в виде «золотых врат», с языческими рисунками. Перед массивным алтарём горел яркий бледно-зелёный огонь, похожий на призрак огня с чертами птицы; всё строение этого разделённого надвое, церковно-языческого храма, было окружено плотными рядами искусственных каменных стел и деревянных изваяний.
Послышался какой-то звук.
Светлана Григорьевна лишь на мгновение оторвала взгляд от околдовавшего её дерева, как тотчас же на опушке леса показались какие-то конные воины.
По виду, это были всем известные крестоносцы с чёрными крестами на белых плащах и в «ведёрчатых» шлемах, с узкими прорезями для глаз. По представлению Светланы Григорьевны  –  угрюмые мертвецы, севшие на мёртвых коней и взявшие в руки тяжёлые длинные мечи, чтобы срубить ненавистный им дуб. Отчасти, ей подумалось так, потому что она увидела их порванные штандарты, запёкшиеся на кольчугах сгустки крови, посечённые щиты и уловила идущий от них запах тления, а отчасти, потому, что подобное представление ей словно бы внушил кто-то со стороны, передав свои мысли на расстоянии. И данное мнение удивительным образом абсолютно точно совпадало с её мнением.
Как бы то ни было   –   факт оставался фактом, и она видела то, что видела.
Если бы этот кто-то смог  объяснить ей: кому же подчинялись эти мёртвые рыцари, то она непременно бы узнала, что возглавляли данный отряд, погибшие в 1236 году под Шауляем ливонский магистр Волквин и предводитель крестоносцев из Северной Германии Газельдорф. А так же самый знаменитый из врагов Александра Ярославича   –   Андреас фон Вельвен, собственной персоной.
Этот последний тогда ещё был жив, и совсем недавно захватил Изборск, а затем и Псков. Вся Псковская земля попала в те дни в немецкие руки, перейдя под видимую власть посадника Твердилы Иванковича, ставшего вассалом ливонских рыцарей. На словах, для видимости, «владети Пльсковом» стал изменник Твердило, а не деле псковичей судили немецкие судьи-фогты или тиуны, как их называли на Руси. Непростые то были времена для Псковского княжества. Твердило и его сторонники помогали ливонским рыцарям «воевать сёла новгородские». Положение сложилось опасное…
Однако, в этом лесу, и у этих навских болот, всем повелевали не они, ливонские псы-рыцари, а могущественный дед-вищун (то есть упырь-оборотень) Вовкун со своими сыновьями и дочерьми; а ещё  –  кто-то другой, более хитрый и изворотливый, тот, кто скрывался сейчас в кроне огромного, столетнего дуба.
Итак, едва на опушке леса показалась вся эта ливонская рать, закованная в кольчуги и броню, как тут же из самых рядов их конного воинства, выскочили под лунный свет две крадущихся как звери, вереницы огромных теней, видом своим схожих с человеко-волками, гигантских размеров.
Дабы не томить более читателей и не изъясняться догадками, сразу укажем на то, что первыми из этих волков-оборотней были, подвластные ливонцам литовские вилкитаки, о которых упоминал Виктор, а вторыми, так же упомянутые им же, немецкие вервольфы, которых рыцари наняли за деньги. Противостояли им ирано-славянские оборотни-волкодлаки во главе с волхвом Вовкуном, и двумя его дочерьми, взявшими себе в мужья шестерых исполинов. Впрочем, разницы между ирано-славянскими и германо-немецкими волками-оборотнями, ни чем не отличавшимися от литовских вилколаков, не было практически никакой  –  все они по сути своей были зверями, принадлежали к касте воинов, и уже от природы своей являлись кровожадными.
…Свирепые монстры дрались в пелене кружившего вокруг снега, разя друг друга короткими мечами, тяжёлыми топорами и боевыми дубинками. При свете застывшей над лесом луны, можно было различить отдельные морды, горящие огнём глаза, оскаленные клыки. От каждого из чудовищ исходил густой, горячий пар и убийственный запах. Отрубленные конечности и вырванные с мясом клочья шерсти, отгрызенные уши и прокусанные носы  –  заставили Светлану Григорьевну содрогнуться от ужаса, но не смогли затмить ту боль, что терзала её с момента её разлуки с дочерью. От Олега по-прежнему  не было никакого толка; с каждой минутой он становился всё более жалок и слаб, сильный озноб пробирал его с ног до головы.
Вот корявые сучья в раскидистой кроне могучего дуба начали грозно шуметь, а над самой верхушкой исполинского древа  –   появилась чья-то зловещая тень.
Сначала можно было подумать, что это какая-то чудовищная птица с расправленными в разные стороны крыльями.
Затем Светлане Григорьевне показалось, что птица эта всё-таки больше похожа на человека или, точнее сказать, на демоническое человеческое существо женского пола; тем более что ей хорошо были видны развевающиеся на ветру женские волосы и складки широкого платья. Однако потом, Светлана Григорьевна увидела, что крылья у данной таинственной женщины-птицы всегда находятся в одном положении, и удерживают её на весу лишь благодаря мощнейшим потокам воздуха, идущим от земли. Со стороны это было похоже на ползущих по дереву змей, с постоянно движущимися, извивающимися вихревыми телами и мерцающей чешуёй. Кристаллы замёрзшей воды и льда причудливо серебрились в свете луны, медленно покрывая дерево внушительной коркой льда.
А  между тем, сражение волков-оборотней, как-то незаметно приблизился к исполинскому дереву.
В руках, зависшей в кроне его ветвей женщины-птицы, появилось боевое оружие; в правой руке  она держала лук и два коротких, остро заточенных осиновых кола, похожих на дротики, а в левой  –  тяжёлые стрелы с серебряными наконечниками.
Стреляла женщина-птица  –  без промаха: одна стрела  –  один оборотень. Однако сначала она метнула в кого-то из зверей осиновые дротики, убив двумя бросками двух их вожаков, и только потом принялась пускать в волков-оборотней стрелу за стрелой.
К исходу битвы, в немалой степени решённой в пользу старика Вовкуна именно благодаря её чётким и умелым действиям, от наёмников вервольфов и ливонских вассалов вилкитаков  –  не осталось ни одного воина; странная  женщина-птица, оказалась непревзойдённой воительницей и умелой лучницей.
Немецкие рыцари медленно развернули своих коней в сторону леса и, неспеша, с чувством собственного достоинства (так, словно бы это они, а не их враги одержали победу в этом сражении), скрылись в тёмном лесу, бряцая оружием и доспехами. Последним покинул поле боя Андреас фон Вельвен…

 –   Ну, что  –  ты уже оклемался? Можешь идти?  –  обращаясь к своему полуживому от холода мужу, спросила Олега Светлана Григорьевна, едва кипевшая в хлопьях снега битва, закончилась.
Тот беспомощно пошевелил губами, но тотчас же зашёлся в безудержном кашле.
Всё его тело было синим от мороза; волосы покрывал иней. Он стучал зубами так, что казалось мог прокусить собственный язык.
В тоже время и Светлана Григорьевна была засыпана снегом не меньше чем он, но отчего-то совсем не дрожала и чувствовала себя довольно сносно. Её лёгкая сорочка давно уже задубела на сильном морозе, покрывшись толстой коркой льда, губы стали синими, а глаза остекленели; непонятная ей слабость мужа уже не просто сильно раздражала и выводила её из себя, а вызывала в ней нескрываемое  презрение.
 –   Если ты будешь хныкать тут как баба и сейчас же не встанешь,  –  с ненавистью зашипела она, склонившись над Олегом,  –  то мне уже не помочь тебе. Или вставай или я  –  ухожу.
Олег опять тихо пошевелил губами и вновь начал кашлять.
Светлана Григорьевна молча оставила его и направилась к дереву.
Что она думала в этот момент? Чего ожидала, подходя к дубу?
Само собой разумеется, что никакого плана или мало-мальски обдуманного решения у неё не было. Она просто хотела потребовать у волков вернуть ей дочь, и отправить их с дочерью обратно в их мир, к себе домой. И не важно: знают ли они, что-то о её дочери или нет, и как они вообще будут это делать. Любовь матери преодолеет все преграды, пройдёт через все испытания!
 –   Куда?!   –  грозно окрикнул её чей-то властный, женский голос, в тот момент, когда она почти приблизилась к дубу.  –  Стой, где стоишь, и думай о последствиях, прежде чем решила что-то сделать!
Светлана Григорьевна послушно остановилась и действительно задумалась о том, что же она делает.
Сказать оборотням: «дайте мне мою дочь»  –  было глупо. Требовать от них того, чтобы они вернули их обратно в их мир  –  ещё глупее. Надо было обращаться к этой таинственной незнакомке, искать поддержки у неё.
 –   Не знаю как вас зовут,  воительница с крыльями птицы,  –  издалека начала Светлана Григорьевна, ни без доли лести,  –  но мужчины, наверное, трепещут перед одним вашим видом, а враги  –  падают ниц, едва завидев вашу тень.
Неизвестная женщина громко засмеялась.
 –   Хорошо сказано,  –  милостиво заметила она, внезапно оказавшись рядом со Светланой Григорьевной. Загадочная женщина-птица была на голову выше своей собеседницы, но впечатляла ни своей красотой, (достаточно посредственной, надо сказать), и ни своим ростом, а той мощнейшей, неземной энергетикой, которая буквально изливалась из неё, действуя на любого  –  магически.
 –   Следуй за мной,  –  коротко велела Светлане Григорьевне властная женщина,  –  и не ломай голову над  тем, как же тебе удаётся понимать меня. Вы называете это  –  телепатией, и пусть будет так. А о твоём несчастном Олеге,  –  опередила «заботливую» жену прозорливая женщина, прочитав её мысли ещё до того, как они появились в голове Светланы Григорьевны,  –  позаботятся добрые братья-монахи. Зачем оставлять мужика просто так  –  может сгодится ещё на что. 
Между тем отпрыски старика Вовкуна, вместе со своим древним родителем, отирали свои обнажённые тела снегом, смывая чёрно-красную кровь с кровоточащих ран.
Особенно тщательно они ухаживали за волхвом-вищуном; но более всех над ним хлопотали его обнажённые дочери, с изуродованными клыками врагов лицами и покусанными грудями.
Хищные звери, как и многие люди, очень часто норовят ударить туда, где больнее всего, а тут ещё сознательное нанесение своему противнику морально-психологической травмы, намеренное издевательство над ним, глумление именно над интимными частями тела человека. В таком бою, что закончился только что, не было пощады ни бойцу, ни воительнице; у многих из сыновей Вовкуна уже отсутствовали пенисы, у двух или трёх из них были отрублены кисти рук и обгрызены уши. Отсечённые части тел заворачивали в чистые льняные тряпицы, чем-то похожие на бинты. Этими же тряпицами «бинтовали» самые жестокие и страшные раны, предварительно облизав их языком, точно так же как это делают те же волки или собаки. 
Поистине, не пустыми были слова, произнесённые однажды отцом Михаилом:  насилие и секс  –  две стороны одной медали.  Эрос и Арес  –  всегда ходят вместе.
Пройдя следом за величественной женщиной поодаль приводящей себя в порядок оборотничьей стаи,  Светлана Григорьевна оказалась рядом с невысокими, заснеженными курганами, вход в которые был открыт и напоминал обычные, деревянные ворота, с мрачными рисунками.
Величественная женщина-птица естественно шла впереди, и у Светланы Григорьевны сложилось такое мнение словно бы она не идёт, а  –  плывёт по воздуху, в сантиметре от снега, даже не касаясь ногами протоптанной среди сугробов тропы. Впечатление это не было обманчивым. Могущественная «повелительница стрел и дротиков» «скользила» по воздуху за счёт каких-то невидимых современной женщине воздушных потоков, повелевать, которыми она, видимо, умела. А так как её странное жёлто-красное одеяние, принятое Светланой Григорьевной за платье, полностью скрывало её ноги, и было похоже на долгополый кафтан, шитый из оленьих шкур, то нашей героине показалось, что это она так умело перебирает при ходьбе ногами, и оттого кажется, что она не идёт, а –  плывёт.
Впрочем, ни только это удивило и поразило Светлану Григорьевну.
Например, над спиной «летающей женщины» действительно поднимались внушительные, птичьи крылья, но назвать их настоящими  –  не поворачивался язык. Скорее это была хорошо сработанная подделка или что-то ещё в этом же роде, и пользоваться ею, странная птица-женщина умела просто блестяще. 
Вот они подошли к раскрытому кургану, и надменная воительница одним едва заметным неуловимым движением руки сбросила свои лебяжьи крылья с плеч.
Затем они зашли в самый высокий центральный курган и оказались в утробе земляного жилища.
Тут горели яркие огни, на срубовой обкладке стен висели войлочные ковры, украшенные звериным орнаментом, но было очень дымно, холодно и влажно. Царственная особа (а это была именно «царственная особа», всё из того же древнего и могущественного сословия свирепых исс) села на деревянный трон и благосклонно разрешила Светлане Григорьевне стоять прямо перед ней.
Ах да, ещё следует сказать, что царица эта совсем не была похожа на всем известных  жителей севера с белыми волосами, голубыми глазами и светлой, как и у большинства северян, кожей. У неё были сильно выраженные средиземноморские черты лица, большие, миндалевидные карие глаза, чёрные волосы и яркий «макияж». Подобная «раскраска лица» постоянно встречается на цветных фресках минойского Крита, у всех без исключения женщин далёкого южного острова.  Если честно, смотреть на это без улыбки было невозможно, и пару раз Светлана Григорьевна всё-таки усмехнулась, на мгновение забыв о своём горе и крайней усталости.
Кроме того, поверх жёлто-красного оленьего платья иссы, в районе груди, были нашиты большие конические чащи, защищающие бюст от вражеского оружия. Они имели незатейливый узор и бронзовые сосочки, чуть загнутые к верху. Как только Великая исса отцепила от спины искусственные крылья, она тотчас же сбросила с талии и один из своих широких бронзовых поясов, с золотыми накладками. Сверкающие подвески в виде двух медно-чешуйчатых змей угрожающе шипели, а весь низ её расширяющегося к подолу платья, причудливо переливался сплетением множества змеиных ног. Судя по всему, данный «водно-пресмыкающийся» узор был призван показать остальным, что перед ними наполовину женщина, а наполовину змея, и вместо ног у неё  –  змеиное тело. И хотя с точки зрения современного человека выглядело это всё довольно комично, с точки зрения человека тех эпох  –  смешного в этом не было ни чуть. Ибо все нашитые и навешанные на воительницу «украшения» имели магически-устрашающий характер и содержали в себе реальную опасность, ожидающую того, кто осмелится вступить в борьбу с крылатой полуженщиной-полуптицей-полузмеёй.
И всё же описание её наряда будет не полным, если мы не добавим к нему последний штрих. 
На открытом челе загадочной «дивы» была изображена большая пятиконечная звезда, а по центру выложенного бронзой конического головного убора, (как у некоторых фей в сказках), тускло сверкал серебром внушительный полумесяц, окружённый белокрылыми лебедями. Когда она гордо вскидывала своими тугими чёрными косами, её бронзовый колпак, украшенный к тому же коровьими рогами, смешно болтался то в одну, то в другую сторону, а когда она нагибала голову, то казалось, что она хочет забодать Светлану Григорьевну…

 –   Ну, что,  –  как-то неопределённо начала Великая исса, обращаясь к Светлане Григорьевне.  –  Сейчас тебе дадут горячего питья и тёплую одежду. А потом ты мне расскажешь о своём несчастье.
Заметим, что прозорливая исса и так всё достаточно хорошо и подробно знала; осведомлённость её была просто поразительна. Ей было интересно поиграть и позабавиться с незнакомым ей человеком, послушать его глупые речи, может быть, посмеяться над ним, выслушать его сказки о том, как же он сюда попал и как «докатился до жизни такой». Это был «стиль её жизни», услада её души, отрада для глаз и сердца. А, кроме того, ей не надо было прибегать к переводчикам или утруждать себя произношением чуждых для неё современных слов и речей: она говорила и мыслила на своём, загадочном для нас языке, но отлично понимала слова и мысли Светланы Григорьевны (и не только её), умело пользуясь своим даром. 
Тем не менее, знать всего она, конечно же, не могла, и её способность  читать чужие мысли и разговаривать с человеком на «одном языке» (не смотря на то, что данный человек не знает этого языка) не являлась такой уж удивительной, тем более что эта же самая способность доступна теперь и некоторым современным людям.
Однако двинемся дальше.


Продолжение следует