Одна

                ОДНА
                Рассказ-притча
                Объём: 0.5 авторского листа.

Мне осточертело моё великолепное отражение в этом вечном зеркале! Самое страшное наказание - это вечное одиночество, бесконечно созерцать одно и то же лицо, и не чьё-нибудь, а своё собственное, говорить с самой собой, ругать саму себя и, наконец, ненавидеть саму себя и жить с этим разъедающим изнутри чувством презрения к самой себе, обиды на саму себя за собственный эгоизм и глупость.
  Все эти мысли в одной и той же последовательности возникали и пропадали в её воспалённом мозгу, точнее было бы сказать в её мыслительном пространстве. В который раз она прокручивала в памяти всю свою жизнь. Она дошла уже до того, что возненавидела своих родителей, которые боготворили её и посвятили ей всю свою недолгую жизнь.
  Вот отец берёт Мону Луизу на руки, а ей уже одиннадцать лет, и кружит и кружит, нежно приговаривая, «Красавица моя! Солнышко моё!» и, обращаясь к маме, кричит: «Елена, ты только посмотри на нашу принцессу!»
   А «принцесса» заливается счастливым смехом, и только слепые от любви родители думают, что этот смех вызван их любовью к своему чаду, радостью общения с любимыми родителями. Отнюдь. Это смех махровой эгоистки от любви к самой себе.
  «Я принцесса, я принцесса!» проносится у неё в голове и встраивается в структуру ДНК, как это делает любой любящий себя вирус.
  Мона растёт, каждая клеточка её организма беспрерывно делится, и вирус обожания самой себя размножается с ужасающей быстротой, пока однажды не заполоняет весь организм.
  Родители Моны Луизы умерли довольно рано. Ей не было и шестнадцати. Теперь девушка жила со своей старенькой бабушкой, которая, как и родители, души не чаяла в своей восхитительной внучке. Бабушка не жалела для Моны ничего: ни денег, ни здоровья. Окружив себя россыпью платьев, туфелек разнообразных фасонов и затейливых шляпок, Мона могла часами выбирать себе наряды для прогулок, походов в театр или в гости.
  Бабушка умерла, оставив внучке великолепный дом и огромное состояние. Девушке в ту пору уже минуло двадцать пять. Уже несколько лет за нею безнадёжно ухаживали трое молодых людей. Но Мона не собиралась замуж. Разве мыслимо было растратить свою уникальную красоту на кого-то одного, не говоря уже о том, чтобы рожать детей – неизбежное следствие замужества. Нет, она не может иметь детей – беременность обезображивает и, к тому же навсегда портит фигуру.
  И вот теперь, вися в этом замороженном безжизненном пространстве, Мона готова была рвать на себе волосы, если бы это было возможно. Дети! Эти маленькие нежные создания! Пусть временами крикливые и вредные, и всё же! Они смысл жизни! Кому, как не им, можно поведать о своей судьбе и поделиться опытом, подсказать, как не заблудиться и не утонуть в этом бурлящем и сбивающем с ног потоке по имени «жизнь». Зачем тогда она, если не оставила после себя ничего, ни книги, ни картины, ни даже ребёнка?
  Тут прелестные черты Моны вдруг исказила гримаса страдания. Вот в ком могла бы продлиться её красота! В её ребёнке! Но она не захотела делиться ни с кем, даже с собственным ребёнком. Если бы у Моны были слёзы, она бы сейчас разрыдалась. Но слёз не было, и от этого было ещё тяжелее.
  И это навсегда! Навсегда! – мысленно повторяла Мона Луиза, взирая усталыми глазами на собственное отражение в очередном зеркале.


                ***

  Шли годы, и вот однажды, как всегда прихорашиваясь перед зеркалом, Мона заметила на лице едва проложившие себе дорогу морщинки, разбегавшиеся лучиками от уголков глаз.
  У меня не может, не должно быть морщин! – в ужасе закричала она и ещё пристальнее вгляделась в зеркало. Но морщинки лежали на месте, как тонюсенькие едва заметные ложбинки на равнине её нежного гладкого лица. Девушку охватил страх. Это начало конца! Что же делать? Она позвонила в колокольчик. На зов тут же явилась Грэта, её самая верная служанка.
- Грэта, немедленно иди в город и разыщи мне чародейку с отличной репутацией. Главное, чтобы она умела изготавливать снадобья, предотвращающие старение кожи. Договорись с ней на завтра в полдень и передай в качестве залога вот это,- и Мона протянула служанке золотое кольцо, инкрустированное по всей поверхности бриллиантами в виде затейливых завитушек.
  Спустя два часа Грэта вернулась, сообщив госпоже подробный адрес и имя колдуньи.
 
В полдень следующего дня Мона Луиза входила в тёмную комнату, расположенную в подвале мрачного на вид дома. В слабоосвещённом холле никого не было, и, превозмогая
гнездившийся где-то в подреберье страх, девушка отправилась вглубь помещения. За тяжёлыми фиолетовыми портьерами располагалась небольшая комната, которую буквально заполонял огромный круглый стол, накрытый узорчатой фиолетовой скатертью. На всех четырёх стенах крепились канделябры, и все свечи были зажжены.
  Мона села на один из двух стульев, стоявших за столом. Через некоторое время из-за противоположенных портьер, также фиолетового цвета, возник силуэт худощавой женщины средних лет, одетой, как можно было ожидать, в фиолетовое бархатное платье.  Его высокий ворот полностью скрывал шею колдуньи, и от этого голова её приобретала какую-то отдельную от туловища зловещую значимость.
-Какие именно снадобья Вас интересуют? – неожиданно спросила, не сочтя нужным ни представиться, ни осведомиться о том, кто перед ней сидит. Поскольку женщина не садилась, Мона тоже встала.
-Видите ли, я боюсь, нет, не то, я просто не могу стареть! У Вас ведь есть надёжные средства, омолаживающие кожу?
-Их множество. Дело лишь в цене, - монотонно проговорила женщина в фиолетовом, - и в том, на какой срок Вы хотите отложить внешнее старение.
-Что значит «внешнее старение», - не поняла Мона.
-Как Вы понимаете, вечной жизни не бывает. Вечной бывает только смерть, - бесстрастно пояснила колдунья. – Любое снадобье может лишь маскировать Ваше внутреннее старение. Организм всё равно будет разрушаться по своим биологическим часам.
-А сколь долго можно сохранять внешнюю молодость? – с замиранием сердца спросила Мона Луиза.
-До самой смерти, - не моргнув глазом, ответила женщина. – Но это стоит слишком дорого. Вашего залога не хватит и на сотую долю всех составляющих, не говоря уже о скрупулёзном выполнении рецепта, что представляет собой многодневный, кропотливый и в полном смысле ювелирный труд.
-На этот счёт я могу Вас уверить, что оплачу всё сполна, - улыбнулась Мона. – Когда всё будет готово? – в радостном предвкушении спросила она.
-Если приступить к делу сегодня же, то, пожалуй, через месяц, - сухо ответила женщина, и в её голосе и взгляде Мона почувствовала едва уловимую неприязнь. – Ещё какие-то пожелания будут?
-Пока нет, - ответила девушка. – Осталось только договориться о цене. Так сколько я буду Вам должна?
  После того, как была названа вся сумма, и Мона внесла половину драгоценностями, которые взяла с собой в шкатулочке, женщина в фиолетовом удалилась за портьеру, не сказав ни слова. Девушка поняла, что их беседа окончена, и, чуть ли не порхая от счастья,
поспешила домой.
  Месяц тянулся мучительно долго. Каждое утро Мона Луиза начинала с того, что подбегала к зеркалу и долго и скрупулёзно изучала своё лицо и тело. Телом она оставалась вполне довольна – оно было нежное и упругое, а кожа гладкая и бархатистая, как кожура персика. Но лицо! Каждый день ей казалось, что на нём появилась ещё одна тонюсенькая морщинка или неровность, и Мона лихорадочно считала, сколько дней ей осталось ждать, и сколько ещё морщинок успеют изуродовать её восхитительное личико за это время.
  И вот, наконец, настал тот долгожданный день, когда, сгорая от нетерпения, девушка уселась перед трюмо и с трепетом открыла заветную баночку. Она стала аккуратно наносить тонким слоем нежный, дышащий ароматами разнотравья  крем вокруг глаз. На всякий случай она втёрла немного над переносицей и вдоль средней линии лба, области лица, где у женщин с возрастом, как правило, появляются морщины. Эффект был поразительным! Как по волшебству, морщинки тут же разглаживались! Мона закрыла глаза, полагая, что принимает желаемое за действительное, но, вновь взглянув в зеркало, убедилась в чудодейственности крема, который стоил ей целого состояния.
  С того дня жизнь Моны была подчинена одной страсти – страсти сохранить свою первозданную красоту. И каждое утро она непременно вставала перед зеркалом, сбрасывала свой пеньюар и пристрастно изучала каждый миллиметр своего тела. И если где-то находился изъян, он немедленно устранялся нежным прикосновением изящного указательного пальца, обмакнутого в чудо-крем.

 
                ***

  Дни складывались в месяцы, а месяцы – в годы. Многие из знакомых Моны, утеряв свою свежесть, с завистью взирали на её неувядающую красоту. Мужчины не скрывали своего восхищения и продолжали безнадёжно ухаживать за вечно-молодой красавицей. Женщины же судачили за её спиной. Кое-кто поговаривал, что она продала свою душу дьяволу. А на все вопросы о том, как ей удаётся столько лет сохранять молодость и красоту, Мона неизменно отвечала, что это загадка для неё самой, и ей остаётся лишь  благодарить Бога за это.
  Но время брало своё. Организм постепенно старел, и при внешней безупречности внутренние болезни уже разъедали неизбежно состарившуюся плоть. На балах Мона всё чаще отказывалась танцевать, ссылаясь на то, что была весь день на ногах, а им тоже когда-то нужен отдых. Если всё же кому-то из элегантных кавалеров удавалось-таки её уговорить, то стоило только отзвучать заключительным аккордам, как Мона неизменно исчезала из зала, оставляя своим озадаченным партнёрам гадать, что послужило причиной столь неуместного бегства. Эксцентричность или кокетство? Никому и в голову не могло прийти, что, едва скрывшись за дверями, Мона, давно страдавшая от одышки, прислонялась к колонне и давала волю шумному тяжёлому дыханию, которое скорее походило на дыхание старухи, нежели молодой цветущей женщины.
  Позднее к одышке присоединились и боли в суставах и неожиданные сердечные перебои. Ей всё сложнее было скрывать свою внутреннюю дряхлость от посторонних глаз и ушей.
  Тогда-то Мона и приняла решение отправиться с визитом к той самой колдунье, которая когда-то помогла ей сохранить красоту. Она не сомневалась в том, что есть какое-нибудь средство поддерживать в хорошем состоянии и весь организм.
  Женщина в фиолетовом встретила её с непроницаемым лицом, и лишь одна чуть приподнятая бровь выдавала некоторое удивление, вызванное нежданным появлением Моны Луизы в её доме.
-У Вас закончилась мазь? – бесстрастно спросила она.
-Нет-нет, - торопливо заговорила Мона, - средства более, чем достаточно…
-Тогда что же привело Вас сюда вновь? – перебила её женщина, и в голосе её сквозило еле скрываемое раздражение.
-Видите ли, мне уже скоро шестьдесят, а выгляжу я до сих пор на двадцать пять, - Моне стоило больших усилий заставить свой голос звучать ровно и уверенно – эта надменная женщина наводила на неё почти суеверный ужас.
-И что же? – ехидно произнесла женщина, - перестаньте применять крем, и Ваша внешность быстро придёт в соответствие с Вашим возрастом.
-А нельзя ли наоборот? – дерзко спросила Мона, внутренне раздражаясь от разъедавшего весь её организм безотчётного страха.
-Если я правильно понимаю, Вы рассчитываете заполучить вечную молодость? – не скрывая злой усмешки, спросила женщина. – Может быть, Вы собираетесь попросить у меня бессмертия? – и она вдруг разразилась отвратительным хохотом.
  Мона задрожала всем телом и, не справившись со страхом, вместо ответа слабо кивнула.
-Милочка, Вы хотите невозможного. Подобные развлечения являются величайшим грехом, а я не собираюсь из-за Вас гореть в аду после смерти!
-Ну можно же сделать хоть что-нибудь? – В отчаянии воскликнула Мона.
-Единственное, что я могу для Вас сделать, это позволить Вам любоваться собою и после смерти. Более того, люди тоже будут в восхищении взирать на Вас не реже, чем сейчас.
-Почему Вы говорите о смерти?! Мне всего пятьдесят девять. Я ещё не так стара! – снова задрожала Мона.
-К сожалению, милочка, при Вашем образе жизни Вы старитесь гораздо быстрее, нежели Ваши ровесники. Ведь Вам приходиться вести себя, как двадцатилетней, а это уже давно не под силу Вашему сердцу.
-Что Вы хотите сказать? – непослушными губами пролепетала Мона.
-Ваш срок близиться к концу. Вы уже не успеете отблистать на следующем пятничном балу, - совершенно безразличным тоном сказала женщина в фиолетовом.
-Замолчите! – вскрикнула Мона, и её черты исказила гримаса ужаса и отчаяния.
  Колдунья лишь пожала плечами и собралась было удалиться за фиолетовую портьеру, как вдруг Мона услышала голос, который, как будто, одновременно принадлежал и ей и ещё кому-то постороннему. И этот дрожащий от А до Я  голос спросил:
-Вы сказали, что можете сделать так, чтобы я могла любоваться собой и после смерти?
-Да, это возможно. Только после ничего нельзя будет изменить, - монотонно произнесла женщина.
-И на меня будут засматриваться мужчины? – осторожно спросила Мона.
-И женщины, и дети, - бесстрастно добавила колдунья.
-Но как это возможно? – недоумённо спросила Мона Луиза.
-Неважно, как я это сделаю. Важно, хотите Вы этого или нет, - презрительно глядя на посетительницу, ответила женщина.
-Конечно хочу, - насколько было сил, резко сказала Мона. – Но сколько это будет стоить?
-Сочтёмся после смерти, - бросила женщина, развернулась и скрылась за портьерой.
    Мону бросило в жар, а ещё через несколько мгновений её заколотило от невыносимого озноба. Она не доживёт и до пятничного бала! А сегодня вторник! Значит, жить ей осталось…  Мона зажмурилась, чтобы помешать себе сосчитать и увидеть перед глазами страшную дату. Она вскочила со стула и выбежала из дома.
  Она бежала по улице, когда вдруг резко остановилась от невыносимой боли в сердце -  такой боли ей ещё не доводилось испытать. Казалось, кто-то рвёт его руками на части с нечеловеческой силой. Мона прислонилась к стене дома и прижала руки к груди, пытаясь как-то отвести боль. Но та только усилилась. Она хотела позвать на помощь, но мучительная судорога сковала ей горло, и вместо крика изо рта вырвался жуткий хрип.
-Я умираю, - пронеслось в затуманенной от ужаса и боли голове. И в тот же миг она вдруг поняла, что не чует под собой ног. Боль в мгновение испарилась, и Мона ощутила ни с чем не сравнимую лёгкость. Казалось, она парит в каком-то неведомом пространстве. Исчезло ощущение тепла и холода, и до сознания Моны Луизы внезапно дошло, что она не чувствует своего тела. Где она? Что с ней? Её вновь обуял ужас.
  Только теперь Мона снова обрела способность видеть и стала внимательно глядеть вокруг – пустота и мрак. Только они да одиноко мерцавшие где-то в бесконечности огоньки окружали её. А что же она? Мона не видела себя. Создавалось ощущение, что её нет, а есть лишь способность видеть окружающий мир, а точнее безжизненный вакуум.
  И вдруг ослепительный свет озарил и ослепил её: «Солнце!» - вырвался восторженный крик, но она не услышала себя – этот крик так и остался внутри неё, и не с кем было разделить радость, которая наполнила Мону при виде ещё более удивительного нечто. Это нечто представляло собой огромный голубоватый шар, который висел в пространстве одновременно и далеко и близко. Мона пригляделась и сквозь разрывы голубовато-белого тумана, окутывавшего этот гигантский шар, увидела или скорее догадалась, что его поверхность в основном покрывает вода. Она вгляделась ещё пристальнее, и её внимание привлекло яркое круглое золотисто-белое пятно на поверхности воды. Мона чувствовала, что она плывёт вокруг этого голубого шара, потому что поверхность его всё время менялась, менялся цвет и плотность тумана. Одно лишь оставалось неизменным – если Мона видела воду, в ней тут же возникало то бледное золотистое пятно, которое, правда,   уже потеряло форму идеального круга. Оно было неравномерно окрашено. Вглядевшись  пристальнее, она как будто различила на его поверхности черты человеческого лица. Да, сомнений быть не могло, это было лицо! То самое лицо, которое с утра до вечера смотрело на неё из глубины зеркал. Это лицо приводило её в восторг и восхищение. Это лицо она так тщательно оберегала от всего, что могло ослабить его очарование. Но почему, почему она видела своё лицо в этом неизвестно откуда взявшемся круге света? Что это? Галлюцинация? Бред? Видение?
  Тем временем солнце оказалось позади Моны, и к своему удивлению вместо великолепного лика она увидела лишь тёмное пятно. Молния догадки пронзила Мону. Это не могло быть ни чем иным, кроме её тени – ведь между солнцем и огромным голубым шаром, кроме неё, больше никого и ничего не было! А значит, она видела в воде своё собственное отражение. И тут, как будто наяву, она вновь услышала обещание, данное ей колдуньей в фиолетовой комнате. Оно зловеще прогрохотало в этой безысходной пустоте и разнеслось и размножилось безжалостным эхом. Только на этот раз колдунья не говорила, а хохотала, как безумная, в какой-то восторженной злобе:
-Единственное, что я могу для Вас сделать, это позволить Вам любоваться собою и после смерти. Более того, люди тоже будут в восхищении взирать на Вас не реже, чем сейчас! Только после ничего нельзя будет изменить!
  Так этот голубой шар – Земля, а я вращаюсь вокруг неё, как прутик в водовороте, с той только страшной разницей, что я никогда не утону.
  Ужас сковал всё существо Моны Луизы. Будь проклята эта ведьма в фиолетовом! Она обрекла её на вечное одиночество, предоставив возможность бесконечно любоваться своим прелестным личиком. Так вот почему колдунья сказала, что сочтётся с ней после смерти! Она наказала её так страшно, как невозможно было вообразить даже в самом изощрённом на издевательства и пытки мозгу. Это и есть расплата за эгоизм. Вечное одиночество хуже смерти. Это – ад!
  За что?!!! Я ведь не сделала никому ничего плохого!
Этот безмолвный вопль надорвал бы души многим добрым людям, но, увы, его никто не услышал. И только откуда-то из пустоты, из вечной бесконечности появилась и, причиняя адскую боль, воцарилась в её душе иная мысль:
 Ты не сделала никому ничего хорошего!

* * *


-Доченька, посмотри, взошла Луна, - говорила молодая женщина своей маленькой дочурке. – Приглядись и ты увидишь, что у неё очень милое лицо. Видишь? Глаза, нос, рот?
-Да, - заулыбалась девочка, - я вижу, вижу! Она очень красивая! – Малышка слегка сжала руку матери. – Мам, а почему она такая грустная-прегрустная?
-Я могу лишь предполагать, - улыбнулась ей мать в ответ. – Наверное, ужасно обидно вот так висеть вечно одной в пустом пространстве и взирать на людей, у которых есть друзья и любимые.
-А у неё никого нет? – очень серьёзно спросила девочка, – Никого-никого? – и мать почувствовала в её голосе подступавшие слёзы.
-Но мы не будем из-за этого плакать, - подбодрила она дочь, - Мы ведь можем навещать её каждый вечер, любоваться ею, и тогда ей не будет так одиноко, да?
-Да! – обрадовалась девочка. – Давай навещать её всегда. Ведь у нас с тобой есть мы и папа, а у неё…
-Теперь тоже будем мы и папа, - перебила её мать, чтобы история со слезами не успела повториться.
Девочка вновь заулыбалась, крепче сжала мамину руку, и они ещё долго стояли так, прижавшись друг к другу, и любовались одинокой полной Луной.