нет конца

Жизнь этого человека, началась в загадочном городе, в городе, наполненным коктейлем из чувств: боли, любви, счастье , горя- это всего лишь малая часть. В городе Санкт-Петербурге в коммуналке, не то что бы это была обычная коммуналка. Она находилась в старинной части города на улице Кириллиловская 22.  Это около станции метро Чернышевская, если кому-то интересно. Комнаты проходили по обеим сторонам длинного узкого коридора, идя по нему казалось, что он никогда не кончиться, а будет продолжаться вечно. А самих комнат, было 30 не считая подсобных помещений, тех же самых комнат, но только без окна. Квартира занимала весь первый этаж всего дома, кухня была одна 20 метров. По утрам, а особенно по вечерам, когда все жители приходили уставшие с работы, на ней располагалось сразу человек 25, пытавшихся хоть что-нибудь себе приготовить. Беспрерывный балаган не прикрощался до самого утра, пока жильцам опять не надо будет идти на работу. Муравейник, только без сообщенности действий. У каждого муравья свои проблемы, хотя у всех одни: ныть, ныть, ныть…. Больше ничего. Если так жить, то можно усомниться во всем, только и делая, что показывать на других людей, говорить какие они дураки, и спокойно лежать на диване. Вот это жизнь, нет. Сама система воспитания с самого рождения наполнена тупостью. При рождении у ребенка нет стеореотипов как жить. Он уверен в себе, и никогда не отойдет от своей веры в себя. Пока на протижении всего формирования земного сознания, человек которого он любит, будет вдалбливать ему, что это не так, это не надо, основываясь только на своей точке зрения, ничего не имея у себя за спиной. Если бы его мысли были правы, ох если бы, но он как и все подвержен обществу морали. В какой то момент дитя становиться старше погрязает в собственных комплексах, неуверенности в себе. Когда вокруг тебя только те люди, которые бояться сделать шаг, боясь, что же скажут люди, ой, это же не этично, не культурно. Или ой это опасно, сложно, у меня не получиться. И вот, то невинное создание стало как все, оно потеряло свою связь с божественным, неземным миром. Свою индивидуальность. Удивительно, но не правда ли. Вот он, закон матрицы, все повторяется и повторяется, круг замкнут, выхода нет. Почему одно и тоже, только плохое, повторяется из озо дня в день, от месяца к месяцу, от года к году, от вечности к вечности. Но есть же единицы, которые что-то меняют в себе, взять даже тех же самых монахов, как они отпускают все свои дела и идут дальше, не оглядываясь в прошлое, с тем же спокойствием, пониманием жизни. Человек не меняется, нет, он узнает в себе что-то новое, и это новое становится доминирующим, а старое соответственно рецессивным признаком. Но, оно, то есть старое, всегда в тебе, есть вероятность, что когда-нибудь она проявиться вновь, но измениться можно и это самое главное.
Этот человек- я. Знаете, иногда люблю поговорить от третьего лица, узнаешь что-то новое, можешь правильно взвесить ситуацию. Итак, мое появление на белый свет. Произошло 21 августа 1978 года в роддоме Центрального района города Санкт- Петербурга . Я сразу дал о себе знать закричав очень громко, так громко, что доктор пробормотав, выбежал из родильной палаты. Болел мало, особых проблем не доставлял. Мать работала на заводе по выпечке хлеба, находившейся на Васильевском острове. Женщина простая, как все, любила поболтать без повода. А если считать, что все мысли материальны, несут в себе некоторый поток энергии, что основная тема была как мы плохо живем, то сколько сил тратилось в пустую. Отец же работал водителем на том же заводе, развозил хлеб по магазинам. Помню я его плохо, он умер когда мне было 5 лет от сердечного приступа. Помню спрашиваю где папа, в ответ слышал: уехал. Полгода спустя после смерти отца, мать все таки рассказала мне, что он умер. Плавно отвернувшись от нее, у меня покатилась одна слеза по щеке, но это была необычная слеза, в ней читалось само отношение, сама любовь, искренние чувства. Это и есть то высокое чувство, про которое мы забываем искренняя любовь, без страха предательства.
С самого детства я тянулся к знанием, можно сказать жаждал их, со временем превратившись в потребность. Может быть из-за того, что у меня получалось все на столько легко, и настолько быстро, все диву давались. Таким вот незамысловатым способом,  в 8 месяцев , когда все дети, максимум сидели или делали попытки встать, я уже вовсю бегал по коммунальной квартире, а точнее по длинному коридору. Говорить научился тоже рано в 1 год, не просто говорить, а строить цельные предложения. У родителей как вы уже наверное догадались времени на меня особого не было, и в 1,5 года я был отдан в детский сад, в самый обыкновенный. Отношение к детям, было конечно не из лучших. Но мне там нравилось, мы постоянно что-нибудь мастерили из бумаги, газетных листов. Получались штуки похожие на оригами. Мы еще много что делали, а я как жадный карапуз, пытался получить максимум от этих занятий.
    Уже в пять лет я пошел в школу, по наставлению воспитателей из детского сада. Я был самый маленький в классе по возрасту, да и по росту тоже. Зато по разуму, не по знаниям, а именно по разуму, первый. С первого класса у меня были свои принципы, никогда не мерился и не делал, того что не хочу, не шел на компромиссы. Может кто-то из вас считает, что я зазнался или я максималист, сумасшедший, вариантов много. Наверное в этом есть некая доля истины. Но если постоянно себя опускать понижать , то как тогда выжить в этом мире, не теряя свое мнение, индивидуальность и истинные чувства?
Летели месяцы, потихоньку начали зарождаться некоторые комплексы. Сформировывалось понимание, что живу плохо в какой-то коммуналке, денег нету, отец умер. Все отлично. Я уж было начал превращаться в совсем обычного человека. Но на мое горе или счастье, с какой стороны посмотреть. Это случилось со мной в 12 лет, когда ничего не могло остановить меня, к восхождению, к полному успеху. Я уже определился куда буду поступать, в театральный, конечно же. В то время я часами проводил за репетициями в школьном театре.
 Однажды, носясь по квартире, как и в раннем детстве, я забежал на кухню перехватить   что-нибудь из еды. Тут тетя Люба- соседка по коммуналке отвлеклась на меня и в тот же момент уронила с плиты кипящее масло прямо мне на голову, на лицо. Дальше была боль, потеря сознания, очнулся уже в больнице, через 2 суток. Лицо и руки было перебинтованы. Надо мной сидела мать, и тихонько плакала. Я только хотел сказать: “Мама, мама, не плачь, что с тобой? Почему ты плачешь?” Хотел, но только начал произносить, почувствовал резкую боль. В палату вошел врач, достаточно тихо произнеся матери, что  восемьдесят процентов лица- это один большой сильной степени ожог и  вряд ли лицу можно будет вернуть в первоначальный вид. Достав из кармана длинный список,  он добавил:”Вам нужны все эти лекарства.”
    Мне сделали пять пересадок кожи. Но все равно, шрамы, следы от ожогов, волдыри, опять шрамы. Одна больница сменялась другой, денег нет. Помню как первый раз подошел к зеркалу, было ужасно, чувство страха, переполняло меня, а душа хотела выпрыгнуть. С каждой пересадкой мое состояние все улучшалось, пока один хирург, если его можно так сказать не натянул кожу на правой части лица, сказав: Будет лучше, лучше. Через день на левой щеке начала появляться опухоль. Это было мерзко, после ее удаления. Появилось странная ребристая поверхность. Спустя год, мучительных лечений. Вернувшись в школу, учиться стало тяжелее. Я потерял то восхищение в глазах, то желание общаться, у тех людей что видели меня, возникал только страх и жалость. Все сводилось к обрастанию в комплексах не полноценности окончательно. Восприятие информации стало сводиться к нулю. Тяга к знаниям исчезла, как мне казалось навсегда. Еще эта перестройка началась. Убийство, насилие, банкротство многих заводов в том числе и хлебный на котором работала мать. Денег начисто не стало, лекарства не раздавали бесплатно, появились боли. Мать пошла работать на рынок, продавщицей, одеждой торговать. К одному преуспевающему челноку. Просто продавать у него особенно времени не было, мотался, то в Китай, то в Польшу за шмотками. Единственное, что меня спасало это чтение книг. Где разнообразные известные люди, рассказывали о себе, о жизни. Какое у них было детство, и как они  достигли успеха. В моем воображении представлялись картины, что это я , этот человек, добившийся чего то в жизни. Так же мне нравились философские книжки Ницши, Фрэйда, Энгельса, Фромма . И вот мне уже пятнадцать, я окончательно съезжаю с катушек. Одев на себя маску, чтобы никто не увидел мое лицо. Бросаю школу, и начинаю идти к первоначальной цели. Записываюсь в театральный кружок, и сразу же начинаю играть в разных спектаклях. Преподаватели мной восхищались, говорили: Что я один из самых способных, что у меня есть талант и он  от бога, только играй. Позже я начал сам ставить постановки, придумывать их, и сам же играть. Из классических постановок мне больше всего нравилось играть “Призрак оперы” логично, что в роли призрака. В нем было все: загадочность, страсть, безразличие, , ну вы сами все знаете. Там я прибываю недолго, за мной приезжает белая карета. Что может быть лучше. По направлению из школы, бросил называется, не могут просто взять и отпустить. Вошли мед братья, взяли да увезли, перед этим говоря сними маску, я так ее и не снял. Диагноз был прост, последствие травмы. Это и становиться отправной точкой, во все то что со мной случиться.
 В машине я вел себя буйно, психованно, не понимая за что, почему и как. За такое поведение медбратья вкололи мне какое-то лекарство, медленно погрузившее меня в сон. Очнулся мой герой, то есть я сам в белом здании в хорошей рубашке, с завязанными на спине рукавами. Плавно приоткрыв глаза, вижу передо мной мама плачет. У меня тоже проскользнула слеза. Так мы просидели около часа в полном молчании. В палату вошел доктор и произнес: ”У вашего ребенка, серьезное отклонение, связанное с серьезными эмоциональными перепадами. Ему придется провести в этих стенах минимум два года.” Вскоре мама ушла. Я остался один в полном одиночестве. Решетки на окнах, трещины на потолке действительно сводили с ума. Оставалась только вера в то, что все в порядке, все нормально, завтра я выйду и все будет, как прежде. Но проходили дни, а изменения оставались в моей голове.
    Навещать меня можно было один раз в неделю. Приходя, мать пыталась не плакать, не ронять слез. Как жаль, что у нее этого не получалось. Ее несчастные глаза погружали меня в еще большее уныние. Каждый раз она приносила что-нибудь из еды, хотя едой это было назвать трудно, одни сладости, которые я, если честно, недолюбливал и жевал с наигранным удовольствием.
    Каждый раз, когда приходил врач, я становился полностью неуправляемым, безумным. Мне не хотелось напичкаться таблетками, и находиться в состоянии самоубийцы. Чувствовать себя настолько плохо, что хотелось биться головой о стену или перерезать себе вены. И тут наружу вылезала творческая натура. Психопат, делающий все, чтобы уйти от этих таблеток и уколов.
           Входит медсестра:
- Стойте, погодите, давайте поговорим, что вам стоит уделить больному человеку всего лишь пять минут, - медленным пронизывающим голосом говорил я.
- И о чем же мы будем говорить? – произнесла медсестра
- Поскольку со мной уже все ясно, как вы видите белая комната, белый потолок, короче я в больнице, то есть по законам общества, я не выполняю определенных требований, норм, пытаюсь познать себя, и мое одиночество не знает границ, постоянная депрессия.  Можно узнать ваше имя, о госпожа в белом халате, - сказал я
- Любовь Григорьевна, - с важным видом произнесла она.
“Пошла игра, и я уж на коне. Завел внимание я на себе, чтоб не окутаться во мгле.”, -пробежала некая фраза. И через минуту:
- Так чего же вы хотите, желаете в жизни, довольны ли ей?  Вы что всегда хотели стать медсестрой? Работая за гроши? Да ладно, у вас есть истинное желание, истинная мечта, вспомните ее. Каждый же хочет стать творцом, творцом своей судьбы, жизни, любви, будь то плотник, водитель, сантехник в каждом можно разглядеть актера, музыканта, писателя, только со временем бурной жизни, мы забываем об этом. Как жаль, само отношение к этому нет, это уже не работа, это игра, что приходя после работы, ты не хочешь некого умиротворения и не смотришь в прекрасный телевизор, наполненный всяким таким, лишающим человека всех действий, любых движений, и возбуждая зависимость, не тешить себя глупыми мыслями: А кому сейчас легко? Всем тяжело, Это моя обязанность?  Жить на что-то надо? Хотя занимаясь любимым делом, деньги будут всегда, ибо как сказал (Зигмунд Фрэйд): “Если ты чего-то хочешь, и ты уверен в этом, то вся Вселенная будет помогать тебе.” Посмотрите же на себя,  у вас такой утомленный вид, вы чуть ли не плачете от своей работы. По-моему это наказание, а не работа, смотреть на лица безумцев разве это работа.
По тому же Фрэйду:
Все мысли материальны и несут в себе, Положительный или отрицательный заряд.
А какие мысли у безумцев, никаких, или один негатив. Вам бы понравилось всю жизнь сидеть в четырех стенах? Никому не нравиться!!! А как вы думаете из-за чего вы сюда попали на эту работу а… Из-за низкой самооценки. Всего лишь ответ прост. Если испокон времен большинство людей не могут самореализоваться, а лишь в полной печали изживают свою жизнь, они не живут, они готовятся к смерти всю жизнь, или уже умерли, кому как больше нравиться. Здорово не правда ли? Что еще надо? Кроме как погрязать в болоте, фальшивого навязанного оптимизма, и горами обвинений в собственной неполноценности. Как будто все говорят нет? Почему это не так, эх ты, у тебя же ничего нет ничего. И только лишь единицы у которых в кармане не было даже крохи, прорываются, проходят через все этапы этого забвенного круга, из которого казалось бы выхода нет, проходя сквозь  стену. Как будто ее не существует, и начинают жить не для других, нет, для себя, только для себя. Только так можно хоть чего-нибудь добиться, только так. Или у вас есть другое мнение на этот счет?
Медсестра, сухо ответила:
- Вы себя хоть видели. Да у меня, все есть. Мне 45 лет, у меня дочка взрослая, и у нее все хорошо, есть крыша над головой, работа, которую я очень, вы слышите меня, очень люблю. И к вашему сведению: я не должна общаться с пациентами, моя задача делать уколы. К тому же тут очень дружелюбный коллектив. Вот вас кто-нибудь благодарил хоть за что-то? А мне медаль  вручили за 25 летний стаж работы.
- Нет - спокойно, как каменная стена произнес я, после чего замолчал. В мыслях, конечно, творился полнейший калапс. Женщина, так реагирующая на слова психа, сама не чуть не лучше, а самое прискорбное - это степень защиты, то есть я прав.
Почтив мою речь минутой молчания, с некой долей презрения смотря мне в глаза, она продолжила свой диалог:
- Ну чем я, не счастлива? Я очень счастлива. Ну чем я не счастлива, ну чем?
  Это напоминало пленку повторяющие одни и те же слова, бесконечное число раз. Только спустя час, эту неимоверную пленку зажевало, и она нервно громко хлопнув дверью, выбежала из палаты, так и не сделав мне укол, не напичкав меня таблетками.
   Какая  тишина в глубине сознания произнес я, и опять погрузился в раздумья. Моей фантазии представлялись все новые и новые немыслимые постановки, так и жаждущие на сцену, быть вовлеченными в необъятные рамки  театрального искусства, но в то же время это было не передать словами. Какая грация, какое блаженство, и все это делает моя фантазия? Не реально- вырвалось с криком наружу. Через пару секунд меня резко затрясло, страх проходил через каждую клетку моего тела. Появилась искрометная судорога, пена полилась из рта, словно бешеный пес укусил меня и вот, тот микроб передавшийся мне, злорадствует и не дает пошевелиться. После чего настала темнота.
     Открыл глаза я от подергивания руками головы влево вправо, так главврач хотела меня разбудить. Не успев толком проснуться, я услышал отсчитывание, нравоучение.
-  Как ты так можешь говорить женщине, ухаживающей за тобой, и кто старше тебя по возрасту, кто явно умней и мудрей тебя и гораздо лучше понимает жизнь. Вот сколько тебе лет 16. Что ты сделал в жизни? Да ничего. Докатился до психбольницы, у тебя нет ничего своего, маму расстраиваешь.
  Я- А что сделала она ? закончила школу, вышла замуж, родила дочь, развилась, и отработала всю жизнь в психбольнице, после медицинского училища, да с такой самооценкой куда еще?
На пол слове перебив меня, глав врач уже в разъяренном виде, да ты, да ты…… Не человек, не псих, ты чудовище, не один не  позволит себе, говорить такое, про другого человека. К тому же которого ты совершенно не знаешь. Мы из-за тебя такого ценного работника потеряли, золотого, эх ты. После чего она вышла с гордым носом, что за ней все таки осталось последнее слово. А я лишь подумал: уволилась………..
Тишина, что это? Может это счастье, нет- это мука, счастье это игра на сцене, без нее я долго не протяну. А как мне выбраться из этих стен оставалось неведомой загадкой для меня. Перебирая свою жизнь, а точнее жизненные моменты. Пытаясь не упустить, не одной песчинки. Почему все вышло именно так, а ни как иначе?  Почему?
  Зачем создан мир? Если большинство людей не ценят его. И зачем созданы люди, если они не ценят свои возможности, то, что они могут. Не кому, не кому, познание не приносило горе, если это познание для себя, направленное в истинные цели человека. Почему все общество, не дает, мешает тебе дойти до своей цели, искренней цели? Зачем? Ведь это общество, это все люди на планете. Тогда зачем превращать жизнь в адский плен. В некую леность действий. Тогда не остается ничего, как истребить себя из нутрии, а потом как бы неожиданно кто-то придет и нападет с наружи, центрального входа. Основной пример этому майя, величайшая цивилизация, идущая впереди времен, имеющая богатый духовный мир, но все же не понимающая, что жизнью правит любовь, а не злость, скупость, и порочность, извращение, расширение территории, захвата в плен. Племен много, то есть то, что объединяет их все, что все люди, из крови, плоти, и души. которая помогает жить, а не разорвать друг друга, от ненависти. Но майя погибли, вся цивилизация, от междоусобицы внутри, и конкистадоров с наружи. Все эмоции материальны и несут некий смысл, некую энергию идущую в центр вселенной и возвращающиеся с тройной силой. Если все так, то любая не проработанная ситуация, повторяется вновь. Жизнь- испытание подготавливающие человека к самому сложному шагу, открывающую дорогу к новому этапу жизни, избавления от обыденности, предстать пред самым вечным. Но люди боятся  его, из-за не самореализации в жизни, и начинают убегать, не понимая, что это всего лишь их воображения. И стоит лишь подумать о том чтобы оно исчезло, и оно исчезнет, его не существовало. Не понимая они умирают под гнетом этого чудовища, и умирают и в духовной жизни, тем самым продлевая контракт с наболевшими и до жути знакомыми испытаниями.
      Так стоит идти на компромисс? Вот он исток, маленькое зерно. Стоит ли идти на компромисс со своей душой, со своим я, и навечно запирать себя, в поток комплексов, обид и ужимок, нет. Нельзя же убедить человека в том, что он не хочет понять. Так как только истинным желанием, ты можешь измерить свои знания, которые не покинут тебя никогда. Разве любовь может на скучить? Нет. Разве любимое дело? Тот же ответ, нет. Я поставил под сомнения все чем я жил, все  свои принципы и идеалы, все то, что составляло мой образ жизни, мой жизненный стержень, который помогал мне выжить не потеряв себя под этими тесками.
    Мысли крутились, час сменял час, минута минутой, секунда секундой, а рассуждения накапливались, и давали новою оценку моей жизни. Раз за разом. Только после того как все произошло: медсестра уволилась,  поскандалил с главврачом, я осознал, что не надо было этого делать. Это бесполезно, все равно ты один не сможешь убедить человека в том. Что он, она плохо жил(а), ничего не понимает, не смыслит в жизни, ушедшие глубоко в землю. Нужно просто думать о них, что думаешь, и говорить так же зачем сворачивать свое я.
        В голове был хаос, и этот хаос твердил, а точнее сопутствовал изменению всего мировоззрения, медленно продумывая схему развития событий,  этой ситуации в целом.
      Время уходило за пределы моего разума, мгновение не вернешь. Дверь в палату открылась, вошла мама с неким чувством разочарования и со слезами на лице. Молча сев на заднюю часть кровати, она с неким упоением и чувством одиночества смотрела на меня, а по лицу медленно, как будто нехотя, пытаясь растянуть это мгновение на как можно долгий период, текли слезы. На моем же лице обрисовывалась некое безразличие, но в то же время сочувствие, но к чему?  Я не мог понять, точнее было много версий.  Не у что к тому что я лежу в палате с желтыми стенами. Так это я лежу, а не она. Зачем тратить энергию на ничего, если это никак не отразиться на ситуации. С другой же стороны ее понять можно, и достаточно легко, ведь именно на этом держится мир, на боли. Чем бы занимались люди не сочувствуя какому-нибудь  прохожему. Они бы больше делали, концентрировались на себе и шли к цели. Хотя, заработок телевидения на этом огромен, убийство, что может быть популярней. Ведь только так можно разнообразить свою жизнь. И что мы имеем, кучу людей с одной точкой зрения, и с одним взглядом на жизнь, с неким равновесием всего, ассорти всяких разнообразных чуств, собирая в одну оболочку получив обычного человека, а есть я где чаши весов перевесили обыденность, гениальность и разум взяли вверх. Это как в магазине весы, мы покупаем конфеты с разными начинками, у каждой свой вкус. И нам надо взвесить 300 грамм, мы берем ставим конфеты в одну чашу, и некий груз в другую. Да, взвешивает их продавец, старая наглая бабушка, экономившая каждую копейку и сделавшую все чтобы ненороком, случайно обвесить. Так именно из-за вот таких перевесов, у нее есть деньги, а у кого то новые таланты.
      Извините видимо мои мысли еще раз оторвали меня от повествования. Так вот, она смотрела мне в глаза как будто последний раз. И Вт еле-еле, тихим голосом произнесла, что меня распределяют в другую больницу, где-то под Сестрорецком, из-за моего вопиющего поведения, отвратительная фраза не правда ли. Произнеся эти слова она обняла меня , и не сдерживая эмоций заплакала.
             Завтра меня должны перевести, все документы уже собраны, подписаны все необходимые бумаги. У матери через час начиналась смена, и через минут десять она вышла, оставив меня с этим известием в гордом. Но пристойном одиночестве.
             Я вспомнил, ощущение любви старых домов города преподносящего всю культуру, и таящую много тайн и загадок Фасады домов носящие особую энергетику, индивидуальность и прелесть полуразрушившихся, отданных на капитальный ремонт старых зданий, где можно было гулять часами. Погружаться в небытие времен, как будто нет ничего, ничего не существует. И мысли, эти чистые мысли, лениво залезающие в мозг,      проникнутые неповторимой девственной гениальностью решений.
            Уезжать из центра пусть даже в таком состоянии не хотелось, пусть с набережной Пряжки, но не в Сестрорецк, пусть окна во двор, но это центр, он жизненно необходим, мне. Без него я действительно стану психом, истинным безумцем.
        Включив мозг в пять утра, медленно приоткрыв глаза, я пристально всматривался в потолок, разглядывая трещину идущую через всю палату. Остановившись взглядом на какой-то черной точке, я завис,  не думая ни о чем, лежал и ждал глав врача.
        Через некоторое время он открыл дверь с несколькими санитарами. Глав врач произнесла: Ну что пора, доволен что переезжаешь, так сказать меняешь место жительства? В ответ она услышала только молчание. Растягнув ремни на руках и ногах, я же считался буйным, на меня надели белую рубаху с длинными рукавами, завязав из за спиной, и вручили мне на Ноги какую-то старую полуразвалившуюся обувь, и повели к выходу, по длинным коридором и узким ступенькам.
        Около больницы стояла скорая в которую меня и посадили два санитара, сопровождавшие меня. а глав врач с некой ухмылкой смотрела вслед уезжающей машине, медленно махая мне рукой.
      Как только мы выехали из Центрального района в Петроградский. Во мне проснулся непреодолимый порыв гнева, я готов был разорвать медбратьев в клочья только бы сбежать. Начав сопротивляться, я заорал, и с криком вмазал одному санитару по носу головой, руки связаны. Он завопил, но не успев, сделать больше никаких телодвижений, меня огрел в спину второй медбрат и я отключился.
     Придя в себя, уже в палате этой больнице, я почувствовал острую боль по всему телу, видимо после моей вырубке, медбрат повеселился, отомстил за кровоточащий нос. Попытавшись встать, я понял, что этого не сделаю, все тело было в синяках и ушибах. Все таки немножко представ, я дополз до окна, из него открывался вид на одиноко стоящую сосну, медленно колыхающуюся на ветру. Смотря на нее, мне вспомнился центр города,  мечтая вернуться туда. И так день сменялся днем, приходили медсестры делали уколы, пичкали таблетками, а мне хотелось просто не думать. Это невозможно отвечал мне разум, ты этим живешь, это единственное что связывает тебя с этим миром, умение мыслить. Мать не навещала меня уже месяц, я мог только догадываться, гадать, почему она меня не навещает.
     Дни повторялись, пытаясь уйти от обыденности, я ее нашел, и в самом откровенном проявлении. Укол за уколом, открывание двери за открыванием, сонное состояние сменялось еще более сонным. Только лишь через полгода однообразной жизни, мать все таки решила навестить своего сына. Открыв дверь, она вошла, но увидев, я понял, что все изменилось, время куда-то ушло. Да и я стал полным пофигистом , сломленным гением, не дошедшего даже до одной трети пути к своей цели. От матери несло, пахло алкоголем, она уже не садилась на краешек кровати, а просто с таким пофигистическим взглядом, смотрела на меня. Веки у нее казались тяжелыми, а одежда не внушала того честолюбия, которое было раньше. Мы смотрели друг другу в глаза, но не было ничего, те чуства были заперты  в темный ящик, из которого им увы не выбраться, неосталось даже сочувствия друг к другу. Спустя пять минут, она вышла, так и не произнеся ни одного слова. Это было прощание, прощание навсегда, пустое и черствое.
           Как я потом узнал, еще через два года заточения, она умерла, спилась. Комнату в коммуналке соответственно отдали замдиректрисе этой больнице, давно мечтавшей переехать в Санкт- Петербург, даже в коммуналку.
   И…. а что и…. у меня не осталось ничего. Перестав думать я превратился в овоща, никому не нужного, ничем не отличавшегося от основной биомассы. Еще через два года, я было совсем отчаялся, но надежда умирает последней. Даже если сломать карандаш, им все ровно можно будет писать, стоит только заточить, и грифель будет острым как стрела пронизывающее тела врага. Снова начав думать, я воскресил в себе те процессы которые спали уже несколько лет, я возродил в себе самое ценное, свою индивидуальность.
             Передо мной снова начали появляться картины пьес ,  которые могли бы превратиться в шедевры. Вот он мечтатель, с верою в то, что ему все подвластно, и можно изменить все, в любом возрасте, нужно только верить.
                Уколы на меня не действовали, каким-то чудесным образом, точнее перестали действовать. Через некоторое время я вспомнил мать, и начал делать определееные выводы, возводить хронологию, рассуждать.
           Одиночество сводит с ума!! С этим не поспоришь, но лишь тех людей которые слабы, ты можешь сломаться. Но сможешь ли ты не утонуть? Восстать, это уже другой вопрос. Многие люди как и моя мать ищут замену этому одиночеству, этому нападку проблем, самое интересное, что находят, но это приводит к еще более массивному напору проблем, хотя выход близко, нужно было только посмотреть на себя с другой стороны. Кто-то заменяет одиночество в алкоголе, кто-то в наркотиках, кто-то в уходе за кем-нибудь, но счастья у них уже нет, все жизненные процессы останавливаются, и мы получаем человека, уже смотрящего в пропасть под названием смерть. Стоит чуть-чуть подбавить невзгод, и он летит умирая на вечно.
            Мысли продолжали накапливать мою голову какой-то информацией. И с каждым днем, рассуждения превращались во что-то большее чем просто мысли. Если по Фрэйду все мысли материальны, и несут в себе некую энергетику. То зачем тогда, столько говорить, и разбазаривать свою энергию налево и направо, но все зависит от чеовека. Опять же если захочешь кого-нибудь послать, то это лучше сделать молча, потому что именно так он почувствует истинное чувство, истинную ярость. Идущая по нервам, он не будет понимать откуда она, откуда она просто сведет его с ума, с катушек слетит и все. Ибо что может быть страшнее посыльного игнорирования.
         Еще через год я добился, полного контроля в своих эмоциях, не один врач, не одна медсестра не могла со мной работать. Единственное что они могли сказать, ну вы только посмотрите на его глаза, как он смотрит, да ему…… на этом фраза заканчивалась, это было необъяснимо. Самое интересное, заключалось в эмоциональном состоянии, все те кто пичкали меня таблетками и делали уколы, от которых все равно ничего не происходило, увольнялись  после недели вот такого своеобразного общения со мной. Глав врач же должна была с некой периодичностью навещать, но изо всех сил пыталась сделать так, чтобы этого не делать. И так спустя еще полгода, меня боялась вся больница, моего молчания, мою палату стали обходить стороной, не один врач не мог этого объяснить. Идти ко мне даже приносить еду, никому не хотелось. У всех работающих в этой больнице, был всего один ответ, да он же псих. Теперь я наслаждался истинным одиночеством, оно не внушало мне никаких отрицательных или положительных эмоций, оно лишь заставляло думать. Почему все его боятся, это же удовольствие, к тому же оно не вечно, это только один из этапов жизни, поиск себя. Иногда, чтобы хоть как-то скрасить его, я входил в образ, в образ второй  своей части, своих мыслей,  и как бы это неприскорбно звучало я часами разговаривал сам с собой. Сейчас у меня сформировалась вера, что я рано или поздно выберусь отсюда, и стану известным актером, гением, пытающимся познать себя.
    Обстановка в больнице накаливалась, и вот в один из обычных однотипных до жути деньков, главврач все таки навестила своего пациента. Спросив как общее состояние, по ощущением. Слышала лишь тишину, и пронизывающий зловещий взгляд исходивший из всего моего нутра. Потом начала вопить, я слышал лишь бормотание. Отчетливо она произнесла всего одну фразу : Все больше ты нам нервы трепать не будешь, мы все таки добились что бы тебя перевили, поедешь ты в Красносельский район, в красное село, пусть там тобой займутся. К центру ближе, единственная мысль пролетевшая у меня в мозгу.
     На следующее утро, вошли медбратья вкололи мне снотворное. Мои веки отяжелели, и я медленно погрузился в сон. Проснулся уже в той больнице, там работники были подобрее, чуть меня не расквасили. Меня прям на сочувствие иногда пробирало или на жалость. Но тем не менее спустя год я их довел, довел окончательно. Таким вот неоднозначным способом я объехал почти всю Ленинградскую область, конечно я преувеличил их было около 5, психбольниц. Никто, не один врач не знал, что со мной делать, так меня распределили в очередную психбольницу, только экспериментального типа в Московской области, хотя можно сказать, что в Москву, она находилась всего в 30 километрах. Тут весь персонал был настолько жестким и безразличным, что мог выдержать любые нападки от пациентов. Только за мной наблюдали более чем 11 врачей, и если один уже не мог, то на смену приходил другой или электрошок хорошая терапия неправда ли? Плюс к этому каждую неделю меня водили в допросную если так можно выразиться, и там я должен был рассказывать во всех подробностях свою жизнь с самого рождения. Моя надежда медленно и постепенно угасало, а мое второе я, начинало все больше преобладать в моем теле. Я не мог не мыслить, но с мыслями все больше и больше уходил в жизнь за пределами реальности. Кстати именно в это время у него появилось имя: Фрэнк, властный, животрепещущий, пытающийся сыграть каждую роль с поразительной точностью и вывереностью движений и слов.  Он был неподвластен никому, у него есть своя точка зрения на все и именно по этому он безумен, а вмести с ним безумен и я, человек застрявший в неопределенной оболочке этого заведения.
            На мое счастье, может хватит черной полосы, рано или поздно все меняет свой цвет. В эту больницу приехала делегация врачей со всей Московской области и Москвы, и как нестранно, я оказался отличным экспонатом для обсуждений. Там я и познакомился с врачом Василием Петровичем Сорокиным,  из соседнего района Московской области. Не знаю чем он меня подкупил, но когда он начал говорить, я решил поддержать беседу. Ему было близко актерское искусство в целом, он в детстве хотел стать актером. Ну как в детстве до 21 года. Даже театральное училище закончил, а потом координальный поворот и вот врач. Я рассказал ему часть своих идей, особенно ему понравилась идея про радио эфир,  как мое второе я полностью берет власть в свои руки, и начинает импровизировать, входить в роль какой-нибудь известной личности или литературного персонажа. Он пообещал что-нибудь придумать.
       Уже через месяц по просьбе Сорокина, для дальнейшего изучения я был перевезен в Одинцовский район, в психбольницу естественно. Он считал, что я не болен, а что у меня индивидуальный склад мышления, а эта ситуация просто стечения обстоятельств, обстоятельств поглотивших у меня столько времени. Меня поселили в палате, но уже не в такой с трещинами, с решетками, а с чередой удобств, можно сказать vip. По его распоряжению у меня был допуск в библиотеку, а тех книг которых не было, я мог у него же заказать. У меня была полная свобода, по сравнению с теми условиями, я мог даже выходить на улицу когда хотел, и доводить медсестер, зачем не знаю, но для репетиции шло, как нельзя кстати. Они жалобы писали, орали, но проблема была решена достаточна органично премиями, что не вытерпишь ради премии.
       На сегодняшнем этапе мне было достаточно и этой свободы, допуска к знаниям. Жаль только, что я все равно не свободен, еще бы столько отрицательных характеристик, прям обалдеть можно.
      Неделя сменяется неделей, месяц месяцем, материал накапливается, я не мог больше ждать, я жаждал играть, играть для публики, дать им смысловую нагрузку, в жесткой, прямой, но в тоже время мягкой форме, а то поэтому телевизору, только и идет постоянная информация про убийство, да про катастрофы, тупейте дамы и господа тупейте.