Контрольное обрезание. Окончание

           ГЛАВА 8.
    
            
    
            Натан поселился в Швейцарии, под Лозанной. Там он купил деревенский домик на берегу Женевского озера –  хорошо расположенное, скромное строение с большим жилым помещением и верандой на первом этаже и тремя комнатами на втором. Хозяйство в доме вела местная женщина – одинокая и довольно еще не старая. Сначала Натан держал дистанцию, как хозяин с наемной работницей, но, как это часто случается с холостяками и одинокими женщинами, их отношения стали более близкими, интимными. Однако, поскольку этот угрюмый, как бы вечно настороже, иностранец не предлагал швейцарке, тоже, кстати, молчаливой, официально оформленных отношений, то и швейцарка не помышляла связать его узами брака. А может, и помышляла, но из природной скромности...
    
            Время от времени Натан писал письма в Париж, Отвечала ему Голди. Она писала, что Эзра устроился на радиозавод инженером, получает хорошие деньги, сама она работает секретарем в одной фирме, так что живут они неплохо. Эзра так и не нашел, как ни старался, своего фронтового друга. Тот был связистом, и ребята его звали Волна. Вот так, пропал Волна и нет его. Но Эзра не смирился, будет продолжать поиски.
    
    
            *   *   *
    
            Через два года Натан получил письмо почему-то из Берлина. Голди писала, что они с мужем в отпуске, давно хотели посетить Берлин, и только сейчас эта мечта сбылась. «Берлин живет бурной жизнью. На сверкающем асфальте Фридрихштрассе или Курфюрстендамм развлекаются и танцуют. Провинциалы, однако, Берлин не любят, называют его вавилонской блудницей, а мы в восторге. Особенно теперь, когда знаем, что Германии больше ничего не угрожает».
    
            Натан следил за политической ситуацией в Германии и знал, что после бесславной гибели «национального барабанщика», НСДАП вновь вернулась к своему первоначальному убогому состоянию – небольшой кружок ностальгирующих романтиков, любителей поболтать за кружкой пива, ставших совершенно безопасными для мира. Да и шансы, которыми пользовалась партийная агитация, почти исключительно питавшаяся комплексами общественного недовольства, стали уменьшаться, когда, начиная с конца 1923 года, положение в стране основательно стабилизировалось. Инфляция была остановлена, и в истории республики, столь несчастливо начавшейся, наступил период «счастливых годов». Это означало завершение послевоенного периода.
    
            
            Из Берлина они приехали погостить к Натану. Голди, казалось, стала еще красивей. Эзра и того сильней преобразился. Оделся по последней берлинской моде. Этакий резиновый кавалер на креповых подошвах в брюках "чарльстон" и с прической "шимми" – гладким зачесом назад, что, в общем-то, было для широкого сознания безнравственным.
    
            Натан представил швейцарке, которую, впрочем, звали Зинаридой, своих гостей согласно легенде. Кассель все больше сживался с этой легендой, которая по замыслу руководства спецотдела Моссада должна была служить им прикрытием всего-то дня два-три, а вот получилось, что срок её действия растянулся на годы. А иногда с холодом в груди понималось – навсегда. 
    
             Сидя на веранде с прекрасным видом на Женевское озеро, Натан с Голди пили домашнее вино, а спортсмен –  баденскую минеральную воду, и обсуждали важную для них проблему, как вернуться домой, в свое время. Кор-Бейт не потерял оптимизма, сверкал своими великолепными зубами. Голди задумчиво следила за далекими белыми пятнышками парусов. Натан грыз мундштук своей трубки, как лошадь грызет свои удила. А что, в самом деле, думал он, разве мы не знали, на что идем? Выполняя задание, мы вообще могли погибнуть. Будем радоваться, что все, вроде, кончилось благополучно. А жить, в конце концов, можно и в эти времена. Дай бог, в Европе не будет войны... Вот возьму и женюсь на Зинариде и останусь здесь. Тем более, что Швейцария в любом случае будет нейтральной. Так что свои субботы* я окончу в мире.


            
            Его надежды относительно спокойствия в Европе, кажется, начинали оправдываться. Германию приняли в Лигу наций, усилился приток американских кредитов. Существенно сократилась безработица. Произошло укрепление центристских партий. На выборах в рейхстаг движение «фёлькише» смогло получить только три процента голосов. Это говорило о том, что Германия встала, наконец, на нормальный путь.
    
            Конечно, было бы наивным полагать, что теперь все само собой пойдет-поедет как по маслу. Впереди всех ждали тяжелые испытания: грядущий мировой экономический кризис 1929 года, который жестче всего ударит по Германии, и последующий за этим правительственный кризис начала 30-х.
    
            У немощного Гинденбурга, в отсутствие Гитлера, которого он назначил канцлером, скрепя сердце, в новой реальности будет еще меньший выбор между политическими пауками. Либо «великолепный наездник» Папен, либо «дьявольский генерал» Шляйхер. Либо еще какой-нибудь хрен, который не слаще редьки. Очевидно, рейхспрезиденту Гинденбургу не останется ничего другого, как ввести в стране чрезвычайное положение и, прежде чем почить в бозе, передать полную власть в руки военного диктатора (более-менее цивилизованного). Диктатура рейхсвера продержится, пока не минует кризис, а потом военным придется – modus vivendi [здесь: так уж заведено (лат.).] – передать власть гражданским.
    
            Если Сталин будет вести себя тихо (а, не имея соблазнительного примера Гитлера, с его наглой экспансией, он вряд ли осмелится претендовать даже на западные территории бывшей Российской империи, не говоря уже о конфликте с Финляндией), то, очевидно, удастся избежать войны с Советским Союзом, поскольку весь генералитет, кроме Гитлера, считал безумием вторгаться в Россию.
    
            В свою очередь у Сталина, в отсутствие гитлеризма, не будет формального повода напасть на Европу.
    
            Каким будет новое будущее Германии, Натан не знал, но надеялся, что не столь мрачным, каким оно было однажды.
    
            
    
    
            ГЛАВА 9
    
    
            В следующий раз они встретились летом 1926 года. На этот раз Натан приехал в Париж к чете Кор-Бейтов. Да, Голди официально перешла на фамилию мужа и родила, наконец, долгожданного ребенка. Это был мальчик, милый карапуз двух лет от роду. Очень умный, как мама, и крепенький, как папа.
    
            Кор-Бейты жили в особом квартале, Жюнвери, его еще называли еврейским,  на правом берегу Сены, откуда видны башни собора Нотр-Дам, в квартире из семи комнат на втором этаже, имели счет в банке Лионский Кредит. Эзра был уже директором собственной фирмы, которая производила электрооборудование или что-то в этом роде, Натан не стал переспрашивать. В застольной беседе, когда они в который уже раз анализировали ситуацию, почему исчезла Волна, Натан поинтересовался у Эзры, знает ли он историю создания темпорального транспортера?
    
            – Конечно, шеф, – ответил Эзра, – это входило в теоретический курс моей подготовки.
    
            – Не случилось ли так, что мы, основательно перетряхнув Историю, ненароком прихлопнули и самого изобретателя машины времени?
    
            – Я понял вас шеф, вы имеете в виду Брэдбери-эффект?
    
            –  Именно это. А ведь мы раздавили не бабочку, а такую ядовитую гадину.
    
            – Не думаю, шеф, открытие сделано было в Японии, так что вряд ли туда докатилась волна изменений... К тому же автор темпорального транспортера был не человек, а искусственный интеллект по имени Микота. Но в любом случае: где бы ни изобрели машину, все равно она будет у нас в Израиле.
    
            – Это верно, – усмехнулся Натан. Потом нахмурился. И заключил:
    
            – К сожалению, мы так и не можем ничем объяснить отсутствие связи с Базой. И даже если бы, как утверждала Голди, Объединенные Нации прижали Израиль, то наши все равно нашли бы способ вытащить нас отсюда.
    
            – А если они были вынуждены отказаться от нас? – мрачно предположил сержант.  – Специфика службы спецопераций...
    
            – Ни Боже мой! – категорически отверг шеф. – Только ни в данном случае. Для собственной же безопасности. Представляешь, что может натворить отчаявшийся агент, находясь в Прошлом? Это все равно как для человека проглотить гранату с выдернутой чекой. Нет, тут какая-то другая причина, более глубинная...
    
            – А что ты думаешь, bel ami?* – поинтересовался Эзра у своей жены. [*милый друг (франц.).]
    
            – О чем ты? – рассеянно отозвалась Голди, прислушиваясь к чему-то постороннему, и прошептала: – Ah, le pauvre petit. [Бедный ребенок (фр.)]
    
            – Ну, о Брэдбери-эффекте и вообще... есть какие-нибудь идеи?..
    
            – А ну вас с вашими Бредбери-эффектами, – махнула рукой Голди и, не спрашивая разрешения у старшего по званию, ушла в детскую, потому что малыш опять плакал и ругался с гувернанткой.
    
            Натан вдруг посчитал себя оскорбленным этим вызывающим пренебрежением субординации. Кровь бросилась ему в лицо. Хотелось приказать лейтенанту Даржан встать по стойке смирно... Впрочем, майор Кассель быстро остыл. Имеет ли он теперь, в сложившихся обстоятельствах, моральное право отдавать приказы? Да и кому? Ведь очевидно – нет уже лейтенанта Даржан, есть мадам Кор-Бейт.
    
            Эзра стеснительно посмотрел на шефа и сказал, оправдываясь:
    
            – Не обращайте внимания, шеф, она в первую очередь женщина. – И для большей ясности пояснил: – У нее типичный послеродовой crise de nerfs*. [*Истерика  (фр)]
    
            – Да, она права... – отходчиво вздохнул Натан и попытался пошутить. – Вообще, в этой чертовой ситуации, как говорят русские, «без бутылки не разберешься...»
    
            Сержант глупо хохотнул.
    
            Шеф не сдержался, закурил свою трубку. Эзра тотчас поспешил выпроводить его на балкон. «Ребенку вреден дым», смущенно произнес хозяин дома, толкаясь мягким животом
    
            – Может, выпьем по-маленькой? – чтобы загладить неловкость, предложил Эзра, когда они вышли на балкон.
    
            – А как же спорт?
    
            – Да какой там спорт, – безнадежно, почти как жена, махнул тот рукой. – Мне уже скоро тридцатник отломится. Вон, глядите, уже брюшко растет...
    
            Эзра ушел за спиртным, Натан оперся локтями на перила. Внизу неторопливо текла жизнь, мирная пока. Из забегаловки на противоположной стороне улицы вышел человек, одетый как типичный еврей; пошатываясь, он побрел, наверное, домой. Два острослова, стоявших поблизости, засмеялись. Один из них запел на идише: «Roboynov shel oylom» – [«Наш ребе набрался» – известная еврейская песенка]
    
            И вдруг Натана как громом поразила страшная догадка, от которой защемило сердце и потемнело в глазах. «Gottenu!» [«Боже мой!» (идиш)] – Он схватился за грудь и чуть не упал. Вовремя вернувшийся Кор-Бейт, поддержал белого как мел шефа, усадил его в плетеное кресло, стоявшее на балконе.
    
            – Что, с вами? – спросил он своего начальника, теперь, вероятно, уже бывшего. – Выглядите вы ужасно...
    
            – Кажется, мы не только Гитлера отменили, – прохрипел Натан, – НО И САМО ГОСУДАРСТВО ИЗРАИЛЬ...
    
            – Как!?! – выдохнул Эзра, едва удержав бутылку, и загорелое его лицо тоже побледнело.
    
            – А вот так. Ведь именно Гитлер и его окружение «решили еврейский вопрос». Но если не будет гитлеровской войны, подчеркну, именно гитлеровской, – евреи не подвергнутся уничтожению в массовом порядке. А значит, в мировом сообществе не возникнет комплекса вины перед несчастной нацией, потому что она вовсе не будет несчастной. Во всяком случае, не несчастнее других. Понимаешь?
    
            Эзра тупо кивал головой, глотая спиртное прямо из горлышка.
    
            – А значит, – вынес приговор Натан Кассель, – вопрос о предоставлении территории для создания еврейского государства так и не будет поставлен в 1945-46 годах со всей остротой. Все наши ходатайства так и останутся лежать под бюрократическим сукном – сначала в Лиге наций, потом в ООН... Мы не получим территории в 48-м и не воссоздадим государства Израиль... По крайней мере – в те сроки и в том месте, каковые нам известны.
    
            – Но ведь это ужасно! – Эзра вдарил крепким кулаком по перилам балкона
    
            – Это катастрофа, – понурив голову, согласился сильно постаревший Натан. –  Только это между нами, entre nous, как говорят у вас во Франции. Голди об этом сообщать не обязательно. У меня никого нет, ты – сирота по жизни, а у нее куча всяких родственников в Израиле. Как-то сложится их судьба? Она будет думать об этом и страдать...
    
            – Вот и пойми: где добро и где зло? Две стороны одной медали, – заключил поумневший Кор-Бейт и в сердцах швырнул пустую бутылку вниз.
    
            С  мостовой донеслись ругательства: «merde» и что-то еще.
    
            
    
            Натан уезжал в Швейцарию, наверное, навсегда. Был конец апреля, почти летняя жара. Потому не удивительно, что свой шлем-котелок он забыл у Кор-Бейтов. Впрочем, это не имело уже значения. Вряд ли ему – шесть лет спустя – еще доведется бегать по крышам под пулями. Отныне он будет жить как все люди. Как один из них.
    
            Решение, уехать как можно скорее, возникло у Натана, когда он вдруг почувствовал, что не нужен этой молодой семье. Они смирились с судьбой, прекрасно устроились и,  наверное, по-своему будут счастливы. Смущаясь и переглядываясь, они вручили ему письменные прошения об отставке, в связи со сложившимися обстоятельствами. Натан подписал бумаги и спрятал документы в карман.
    
            – Как единственный представитель секретной службы, командования армии и государства Израиль принимаю вашу отставку и объявляю вас демобилизованными...
    
            – Натан, а что делать с Головой? – непринужденным голосом уже штатского человека спросил Эзра.
    
            – А разве вы её не уничтожили?
    
            – Вы же не дали нам соответствующего приказа, – ответила Голди.
    
            – Вообще-то, я её уже приспособил... – почесывая затылок, виноватым голосом сказал Эзра. – Желаете взглянуть?
    
            Хозяин дома повел начальника в личный сортир. Отпер ключом дверь. Среди блестевших идеальной чистотой кафеля и фаянса на стене висело бра. Основой светильника служила голова Гитлера, залитая прозрачным пластиком. На лбу у этого любителя печатей, был оттиснут лиловыми чернилами штамп – печать Соломона: четыре малых креста меж перекладин большого. Символы отдаленно напоминали свастику. Натан хмыкнул.
    
            – Я люблю иногда тут посидеть, почитать... – прокомментировал хозяин сортира.
    
            – Не слишком ли мы уподобляемся эсэсовцам, с их сумочками и абажурами из человеческой кожи... а?
    
            – «Око за око...», – сквозь зубы процедил Эзра. – Библия.
    
            – Ладно, разрешаю оставить трофей у себя, – согласился бывший начальник. – Тут ему самое место.
    
            Так закончилась операция «Голиаф».
    
            
    
            
    
           ГЛАВА 10.
    
            
    
            В распахнутом пальто он шел мимо мраморных столиков уличных кафе, мимо суетливых бистро, шел сквозь толпу, собравшуюся у «синема»,  и не сразу заметил, что люди обращают на него внимание. Одни смотрели с улыбкой, другие растерянно, третьи озабоченно. Натана это разозлило. Он остановился и оглядел свое отражение в витринном стекле антикварной лавки. Все вроде было в порядке, но тогда  какого черта вон та пара престарелых парижан уставилась на него?
    
            – На мне узоры, да? – раздраженно спросил Натан  у пожилой четы.
    
            – Вам плохо? У вас неприятности? – в свою очередь спросили они.
    
            – Почему вы так решили?
    
            – Ну, как же... У вас вид растерянный... Идете без головного убора...
    
            Еще кто-то подошел и спросил: «Вам помочь?»
    
            Ах, вот оно в чем дело! – понял Натан.
    
            Только сейчас он заметил, что все прохожие от мала до велика были в головных уборах. Натан вспомнил, что древний обычай покрывать голову, берущий начало из животной жизни, чтобы казаться выше, а значит, сильней, постепенно, наряду с утилитарной необходимостью, стал также символом престижа и указателем социального положения. Голову обнажал только раб и простолюдин. Отсюда берет начало привилегия заслуженных дворян – не снимать шляпу в присутствии короля.
    
            Привычка носить головной убор выдохнется к середине шестидесятых годов ХХ века под давлением лозунга равенства всех людей, но в эти времена обычай еще имел силу. Поэтому придется ему подчиняться, если не хочешь выглядеть белой вороной.
    
            Поблагодарив людей за их участие и заботу, Натан вошел в ближайший магазин головных уборов. Там он купил себе жесткий буржуазный котелок, который французы называют «melon», то есть дыня. Когда он вышел из магазина в головном уборе, уже никто не обращал на него внимания. Никто.
    
            
    
                КОНЕЦ
            
    
            =========================================
    
ПРИМЕЧАНИЕ:
            
     * «...свои субботы я окончу в мире».  – Ветхозаветный оборот, в данном случае «субботы» означают старость. (прим. автора)