Философия Ницше

3

Краткая биография


Фридрих Вильгельм Ницше родился в 1844г. Он был первым ребенком в семье священника. Мать его также происходила из семьи священнослужителя. В 1850г. после смерти отца мать с двумя детьми переехала в Наумбург, который стал родным городом философа; сейчас там находится его мемориальный дом-музей.
Школа, гимназия, изучение теологии и филологии в течение двух семестров в Боннском университете, затем филологии в Лейпцигском университете, место профессора классической филологии в Базельском университете, полученное 24-летним студентом, и десятилетняя преподавательская деятельность там же – таковы внешние вехи удачной, даже блестящей академической карьеры Ф.Ницше. С 1879г., после того как по состоянию здоровья Ф.Ницше оставил университет, получив право на ежегодную пенсию, он ведет скитальческую жизнь, кружа между Швейцарией, Италией, Францией и Германией.
Фридрих Ницше с юных лет обнаружил склонности к гуманитарным наукам и вел интенсивную духовную жизнь. До конца своих дней он сочинял музыку, вдохновлялся ею, прекрасно импровизировал на рояле. Его поэтическое дарование помимо собственных поэтических опытов воплотилось в его философских текстах, многие из которых представляют ритмизованную прозу. Интеллектуальный гений Ф.Ницше дал себя знать уже в студенческие годы. Его доклад «Последняя редакция элегий Феогнида», подготовленный для заседания филологического кружка, произвел сильнейшее впечатление на знаменитого профессора Ричля, бывшего в те годы первым филологом Германии. В пятом семестре он получил премию за конкурсное сочинение «Об источниках Диогена Лаэртского», на основании которого Лейпцигский университет без защиты присудил ему степень доктора наук. Ф.Ницше сразу вошел в элитарный круг немецкой профессуры. Кто бы и как бы ни относился к Ф.Ницше и тому, что он делал, все признавали его исключительные дарования, интеллектуальный и духовный аристократизм. Внутренние критерии Ф.Ницше были очень высокими, и мало кто из современников им соответствовал, а его самого они обрекали на невероятные интеллектуальные нагрузки, которых в конце концов его организм не выдержал. В 1866 г. он свидетельствует: «Три вещи служат мне отдохновением: мой Шопенгауэр, шумановская музыка, наконец, одинокие слова». В письме, написанном через 20 лет, есть слова: «Ни среди живых, ни среди мертвых нет у меня никого, с кем бы я чувствовал себя родным. Это неописуемо жутко».
Сильнейшим фактором, определившим внешний рисунок и психологическую мотивацию жизни Ф.Ницше, стала его болезнь. Головные боли, мучившие его с детства, длились иногда до 30 часов. Зрение постоянно ухудшалось, и после 30 лет он был уже полуслепым. Ко всему этому добавились постоянные рвоты, связанные с серьезным расстройством внутренних органов после перенесенных инфекций дизентерии и дифтерита, когда Ф.Ницше находился на грани между жизнью и смертью (это случилось в 1871г. во время франко-прусской войны, в которой он принимал добровольное участие в качестве санитара). В конце 1888 – начале 1889г. у Ф.Ницше обнаруживается душевное заболевание, и он до конца жизни становится пациентом психиатров, оказывается на попечении своей овдовевшей сестры. Умер Ф.Ницше в 1900г. К этому времени он стал знаменит. Наибольшее влияние идей Ф.Ницше испытали представители философии жизни. В начале ХХ в. под его влиянием оказалась значительная часть европейской, в том числе и русской, творческой интеллигенции.
«Я знаю свою судьбу… Когда-нибудь мое имя будет связываться с припоминанием кризиса, равного которому не видела земля, – величайший конфликт совести, отмена всего того, во что до поры верилось, что признавалось нужным, чему поклонялись. Я – не человек. Я – динамит!»
4

Введение
Оппозиция «научности» и «диалогичности» в философии


В современной философии определились два подхода, которые условно можно обозначить как научный (прогрессистский) и диалогический. Каждый из них строит свой образ философии, определяет ее смысл и задачи. И поскольку представление философии в них во многом различно, постольку имеет смысл выделение этих подходов в их специфичности.
Научный подход стремится устроить философию как науку, задать ее по параметрам научной системы. Отчужденность философии понимается как объективность, независимость от того, кто высказывается. Философ должен максимально отвлечься от самого себя, от своих причуд и пристрастий, от всех своих жизненных проявлений в их уникальности, неповторимости, для того чтобы незамутненным взором увидеть и постичь великую истину бытия. Вся его система представляла собой свод правил, по которым он освобождался от собственной предвзятости, от аффектов. Необходимо было усмирить душу, чтобы очистить дух. Только тогда истина бытия могла неискаженно выговариваться устами философа. Он становился средством говорения истины, объективированной истиной, претендующей на всеобщность и абсолютность.
Диалогический подход рассматривает философию как выговаривание, философствование, посредством которого человек утверждается в своей уникальности, непохожести, неповторимости. Разворачивание философии понимается как непрерывный диалог человека с самим собой как «другим», самоистолкование, осуществляющееся в контексте культуры. Самопонимание есть вечное стремление человека. Оно выводит человека за границы самого себя, показывает его в инаковости и, таким образом, утверждает его в его «самости». Философия становится гарантом человеческого существования в его универсальности и уникальности. Она предстает как вечная обращенность человека к самому себе во всем богатстве жизненных проявлений, как самоговорение Логоса в многообразии языковых выражений, каждое из которых есть проявление истины.




«Прогресс» в философии*


Когда идея общественного прогресса захватывает философию, тогда она понимается «…в движении по схематизму науки, …каждая следующая ступень выше предыдущей, вбирает ее в себя, развивает все положительное, что было достигнуто на той ступеньке, которую уже прошел наш ум (все глубже проникая в единственную истину)». [3; С.33]. При этом всегда явно или неявно предполагается, что такая истина существует: будь то божественное провидение, природа или абсолютная идея. Истина получает право самостоятельного существования или некоторого бесконечного предела, к которому стремится человеческое познание. Это некоторая норма, с которой соотносятся знания, полученные на данный момент. Нормативность накладывается тем, кто претендует на достоверность, поэтому данная система, по мысли ее автора, всегда наиболее истинная из всех когда-либо существовавших. Мыслитель является наиболее полной объективацией истины, ее вершиной (напр., Гегель). Прогресс завершается. Таким образом, «прогрессистский» подход к философии служит апологетизацией наличного уровня знания и средством его закрепления, догматизацией.
С точки зрения научного подхода главной задачей философии является постижение истины. Однако еще со времен Декарта философское знание подозревали в недостоверности, ибо оно зачастую не давало однозначного ответа на вопросы, поставленные человеком, а методы получения такого знания казались либо слишком темными, либо произвольными. В связи с этим Р.Декарт хотел найти такие начала метафизического знания, которые были бы очевидны и достоверны. Он писал: «Мы отвергаем все познания, являющиеся только вероятными, и полагаем, что можно доверять только совершенно достоверным и не допускающим никакого сомнения» (см.: Декарт Р. Правила для руководства ума //Избр. произведения. М., 1950. С.82). С наибольшей полнотой этим условиям удовлетворяли математические знания. Именно математику «нужно предпочесть всем прочим знаниям, которые предоставлены нам, людям, ибо она является их источником» (см.: там же, С.91). Иначе говоря, всякое знание с необходимостью должно опираться на предельно простые, очевидные математические понятия, из которых средствами интуиции и дедукции можно построить знание любого рода, в том числе и философское. Впоследствии А.Койре назовет это «беспощадной геометризацией». Желание привести философию к точности и строгости науки побудило Б.Спинозу построить этику, изложенную геометрическим способом. Отныне не только природа, но и поведение человека, страсти его души (любовь, ненависть, дружба, ревность и т.д.) должны были подчиняться строгим математическим правилам. Только при этом условии люди могли стать счастливыми. Ультрарационализм Спинозы приводит его к утверждению, что «бог есть сама истина или истина есть сам бог» (см.: Спиноза Б. Краткий трактат о боге, человеке и его счастье // Избр. произведения. М.,1957. Т.1. С.135). Здесь истина возвышается до ранга абсолютной ценности и совпадает с абсолютным совершенством. Формируется идеал человека познающего, охваченного бесконечной любовью к богу или к истине, постижение которой есть высшее благо.  Цель человеческого существования состоит в том, чтобы на основе познанной истины достойно включиться в универсальный порядок, не нарушая его.
Сведение философии к науке характерно и для философов-эмпириков. Д.Юм писал о необходимости отказаться от поиска универсальных причин, ибо их знание недоступно слабому человеческому уму и неизбежно приводит к заблуждениям. «Предельным усилием, доступным человеческому разуму, является … сведение многих действий к немногим общим причинам путем заключений, основанных на аналогии, опыте, наблюдении» (см.: Юм Д. Исследования о человеческом познании//Сочинения. М.,1965. Т.2. С.33).
*Анализ философских систем дан по [4]
6

Однако в философии невозможно обойтись одним только опытным знанием. Чистая рациональность не имеет опытной достоверности, эмпирия ограничена и не может служить основанием философских умозаключений. Философия оказалась в кризисном состоянии.
Выход из кризиса был предложен И.Кантом. По его мнению, все заблуждения происходят оттого, что рациональные умозаключения претендуют на опытные достоверности, а эмпирия неоправданно стремится к экспансии в область метафизической рациональности. Задача состоит в том, чтобы установить границу между чистой рациональностью и опытностью. «Если метафизика вступит ... на верный путь науки, то она сможет овладеть всеми отраслями относящихся к ней знаний, стало быть завершить свое дело и передать его потомству как капитал, не подлежащий дальнейшему увеличению» (см.: Кант И. Критика чистого разума // Сочинения. М., 1964. Т.3. С. 91-92). Т.о., философия должна завершить свое развитие. На долю последующих поколений достается задача отделки сложившейся системы и включение в нее появляющихся знаний.
Ученик Канта И.Фихте, исследуя причины непопулярности системы своего учителя среди ученых, пришел к выводу, что не система плоха, а наука недостаточно развита, чтобы воспринять эти идеи. Следовательно, необходимо подготовить науку к пониманию философии. Только при этом условии наука станет собственно наукой, а метафизика займет достойное место в ряду наук. Наука станет зрелой, когда все ее элементы займут свои места в целостной системе. До тех пор, пока в ней отсутствует хоть один элемент, она не может претендовать на полноту, значит, на достоверность. В науке «есть только одно незастроенное место, именно то, которое нужно для … философии – Науки о науках вообще» (см.: Фихте И.Г. О понятии наукоучения или так называемой философии //Избр. сочинения. М.,1916. Т.1. С. 17-18).
По мнению Г.В.Ф.Гегеля, попытки И.Фихте оказались безуспешными потому, что не был найден фундамент достоверного знания. Знание представляет собой самодвижение понятия, которое раскрывается как истинный метод – отрицание отрицания, разворачивающийся прогресс. Изложение каких-либо знаний вне этого метода не может претендовать на истинность, а значит, и на научность. «Отрицать за философской критикой объективность суждения значило бы утверждать возможность не различных форм одной и той же идеи, а существенно различных и тем не менее одинаково истинных философий. Подобное представление не заслуживает истинного внимания. Есть лишь один разум, и поэтому и философия только одна и только одной быть может» (см.: Гегель Г.В.Ф. О сущности философской критики и ее отношении к современному состоянию философии в частности // Работы разных лет. М.,1972. Т.1. С. 269-270). Итак, существует единый всеохватывающий разум, который максимально выражает себя в абсолютной истине, полученной с помощью метода отрицания отрицания. Именно он является воплощением абсолюта в знании. Всякое знание, полученное иным методом, не может претендовать на истинность и должно быть подвергнуто критике с точки зрения истинного метода. Философия Гегеля – единственная философия, которая до конца и последовательно применила данный метод, следовательно, – это наиболее истинная философия, т.е. наиболее развитая форма знания. Вся предшествующая философия должна рассматриваться только как подготовительный этап к возникновению и развитию единственной философии. Здесь философия является наукой наук и абсолютной религией. Различные науки есть различные формы, в которые облекает себя истинная философия. Науки располагаются иерархически по способности выражать единственную истину. Философия Гегеля завершает эту пирамиду и, согласно методу отрицания отрицания, в снятом виде содержит в себе все предшествующее знание. Развитие самого процесса рассматривается как процесс приближения к вершине, т.е. как прогресс. После завершения гегелевской системы знание не может больше прогрессировать, т.к. истина постигнута, и развитие знания завершено, далее возможна только детализация.
7

Грандиозность замысла и скрупулезное исполнение тем не менее не уберегли философскую систему Гегеля от кризиса. «И после того как философия была превращена Гегелем в идол, – писал Бердяев, – философия была свергнута, она пала так низко, как не падала еще никогда в истории человеческого самосознания. Материализм был Немезидой гегельянства» (см.: Бердяев Н.А. Философия свободы // Философия свободы. Смысл творчества. М.,1989. С.17).
По мнению К.Маркса, основной недостаток гегелевской философии заключался в ее схоластичности, оторванности от жизни и революционной практики. Философия должна быть обращена к действительности, служить средством ее преобразования. Такой может быть только материалистическая философия, построенная диалектическим (гегелевским) методом. Марксизм есть новый материализм, высшая его стадия, идея, воплощенная в действительность. «Современный материализм … это вообще уже больше не философия, а просто мировоззрение, которое должно найти себе подтверждение и проявить себя не в некоей особой науке наук, а в реальных науках» (см.: Энгельс Ф. Анти-Дюринг // Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т.20. с.142). Истинность знания проверяется практикой, т.е. способностью к материальному преобразованию мира. Однако ни одно философское положение не может быть доказано практикой, следовательно, необходимо очистить философию от всех абстрактных построений, оставить в ней лишь то, что может принести практическую пользу в процессе прогрессивного изменения действительности. И «когда естествознание и историческая наука впитают в себя диалектику, тогда весь философский скарб – за исключением чистого учения о мышлении – станет излишним, исчезнет в положительной науке» (см.: Энгельс Ф. Диалектика природы // Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т.20. С.524-525). Таким образом, идея единственной философии, базирующейся на единственно истинном методе отрицания отрицания, последовательно проведенная, приводит не только к отрицанию этой единственной философии, но и всякой философии вообще. Единственно научная философия – это отсутствие какой бы то ни было философии. Остается только наука, которая содержит в себе диалектический метод, т.е. высшую истину – прогрессивное развитие. Цель науки заключается в ускорении прогресса вообще и, главным образом, ускорении общественного прогресса, который знаменует собою освобождение человечества. Наступает эпоха практической переделки мира на научно-материалистической основе, поскольку именно она содержит в себе истину. «Но если наука должна предписывать законы жизни, то огромное большинство, миллионы людей должны быть управляемы одною или двумя сотнями ученых, в сущности, даже гораздо меньшим числом … Может быть, 20 или 30 человек! И эти 20 или 30 ученых должны управлять целым миром! Можно ли представить себе деспотизм нелепее и отвратительнее этого?» (см.: Бакунин М.А. Государственность и анархия // Философия. Социология. Политика. М., 1989. С.435). Иными словами, претензия на единственную истину всегда приводит к диктату.
Подводя итог всему сказанному по поводу прогрессистского подхода к философии, следует отметить прежде всего, что он совпадает с научным подходом. Вследствие этого практически вся философская проблематика сводится к гносеологии или чистому мышлению, попыткам обнаружить предельно достоверное знание, которое могло бы послужить основанием всякого истинного знания. Путь прошел через математизацию и геометризацию, через опыт и систематизацию с тем, чтобы все привести к практике, идее прогрессивного изменения мира, с которой отпадает надобность в какой бы то ни было философии. Она становится методологией и идеологией, обслуживающей интересы той или иной общественной группы. Это закономерно, ибо претензия на истину непременно приводит к желанию воплотить ее. Если мир не соответствует нашим представлениям, что ж, тем хуже для мира.


8

Ф.Ницше: философия как самоисповедь


Огромная роль в размывании границ стереотипа понимания философии как науки принадлежит Ф.Ницше. Он, пожалуй, одним из первых усомнился в чрезмерных претензиях на истинность философских систем. Ф.Ницше писал: «Мало-помалу для меня выяснилось, чем была до сих пор всякая великая философия: как раз самоисповедью ее творца, чем-то вроде memoires, написанных им помимо воли и незаметно для себя…» [1; С.244]. В этом не было бы ничего дурного или забавного, если бы философы не пытались придать своим занятиям видимость чрезвычайной серьезности и объективности, «…между тем как в сущности они с помощью подтасованных оснований защищают какое-нибудь предвзятое положение… Все они пронырливые ходатаи своих предрассудков, называемых ими “истинами”» [1; С.244]. Их философия есть любовь к собственной мудрости, которая ищет оправдания и утверждения в стремлении к истине. Это тиранический инстинкт, духовная воля к власти, к causa prima, желание сотворить мир, основанный на нескольких плоских принципах, уничтожающих все многообразие жизни, ее дыхание. Поэтому воля к истине противоестественна. Она заменяет акт творения разрушением, превращается в стремление к Ничто. И находятся даже такие пуритане-фанатики, «которые скорее готовы положить жизнь за верное Ничто, чем за неверное Нечто» [1; С.247].
Кроме того, философы не утруждали себя обоснованием достоверности, которая, по сути дела, всегда полагалась ими как нечто простое, самоочевидное, а значит, и самодостаточное. Казалось бы, нет ничего достовернее декартовского «cogito», но это отнюдь не так. Самодостаточность «я мыслю» в основе своей содержит слишком много допущений, которые негласно полагаются изначально очевидными, такие, например, как «я», «мышление», «мыслить» и т.д. Не «я мыслю», но мысль приходит тогда, когда «она» того хочет, а не когда «я» хочу. Можно с одинаковым правом говорить о том, что мысль мыслит меня и даже шире – мысль мыслится. «Мыслится (Es denkt): но что это «ся» есть как раз старое знаменитое Я, это, выражаясь мягко, только предположение, только утверждение, прежде всего не “непосредственная достоверность”» [1; С.253].
У Шопенгауэра свободная воля или хотение («я хочу») лежит в основе самодостоверности. При этом полагается, что желание есть наиболее простой акт, не требующий какого-либо обоснования и не подлежащий дальнейшему разложению. На самом деле, как считал Ф.Ницше, желание – это сложное действие, которое неизбежно содержит в себе раздвоенное Я: Я волящее (командующее) и Я повинующееся. «Человек, который хочет,– приказывает чему-то в себе, что повинуется, или о чем он думает, что оно повинуется» [1; С.254]. Наше повинующееся Я испытывает чувство принуждения, напора и сопротивления вследствие акта воли. Нас тянет, влечет воля к власти, инстинкт жизни, «ибо каждый инстинкт властолюбив; и как таковой, он пытается философствовать» [1; С.245]. Таким образом, философия сама есть это влечение, воля к одухотворенности.
Внутри себя философствование тоже подчиняется некой тяге, влечению. Независимо от желания философов «нечто в них самих ведет их, нечто гонит их в определенном порядке друг за другом – прирожденная систематичность и родство понятий» [1; С.255]. Их мышление постоянно стремится в общую вотчину души, туда, где некогда выросли эти понятия. Спускаясь с горних высот духа, возвращаясь в собственный дом, они постоянно обнаруживают в нем беспорядок, лень и лицемерие. Философы вступают с ними в борьбу, рискуя собой, задаются вопросом о собственном существовании, вовлекают в опасную и скверную игру с небытием. Но именно угроза собственного небытия дает им, рискующим, исключительное право ставить высшую проблему – вопрошать о сущности бытия.

9

По ту сторону


Человеческий ум всегда стремится установить некий целевой каркас, найти внешний источник авторитета и значимости, нечто объективное, чему люди смогут подчиниться и чему они смогут найти смысл для самих себя – «если не Бога и не науку, то совесть, разум, общественный инстинкт или историю», рассматриваемые как «имманентный дух с присущей ему целью, на чью милость можно положиться». Однако не существует никакой подлинной, рациональной, упорядоченной или милосердной вселенной. Мир есть хаос, постоянное становление и бесцельность. Мир враждебен человеку не потому, что имеет свои собственные цели, а потому, что он безразличен к тому, во что мы верим и на что мы надеемся. Значит, человек должен иметь цель не вне, а внутри себя; его цель – это жизнь. Только жизнь имеет абсолютную ценность и порождает все то, что имеет ценность.
Человек находится в нерасторжимой связи с жизнью, и эта связь постоянно подтверждается, в то время как весь остальной («неживой») мир есть только представление жизни и, значит, представление личности. Человек смотрит на вещи сквозь призму собственных потребностей и познает не мир, а себя самого. Закономерности, приписываемые миру, есть законы человеческого бытия в мире, который есть не что иное, как «инвентарь человеческого опыта». Если для А.Шопенгауэра и И.Канта признание мира только «представлением» означает приговор миру, отказ от «доверия» миру, ведет к тому, чтобы «за» миром постулировать некую «подлинную» реальность, то для Ф.Ницше цель – научиться «искусству посюстороннего утешения», позволяющего принять наш мир и нашу жизнь в качестве главной (если не единственной) сферы бытия. Мы должны сказать «дионисийское да миру как таковому, без исключений, привилегий и рассуждений».
 Ф.Ницше отождествляет жизнь с «жизненной силой», прорывающейся в каждой личности. Движущий механизм жизни – инстинктивные реакции. «Нет иных реальных данных, кроме нашего мира вожделений и страстей». Все: философия, мораль, наука, религия, искусство, здравый смысл – словом, цивилизация и человеческое поведение в целом – может быть объяснено как проявления инстинкта жизни. Человек, у которого ослаблен инстинкт жизни, может укрепить свой дух и развить инстинкт жизни, или же, ища жалости и сочувствия, ослабить инстинкт. Жалость и милосердие к себе ослабляют собственный инстинкт жизни; жалость и милосердие к слабым ослабляют и без того слабый инстинкт жизни этих людей. «Жалость высшего умаляет, а низшего – унижает». Отсюда «падающего – толкни».
Человек самоопределяется через природный (жизненный) порыв – волю к власти. Воля к власти – это движущая сила становления, воля к расширению, экспансии своего Я, это порыв к самоизменению человека, воля к власти над собой, а не над другими. Воля к власти – это не то, чем мы располагаем, а то, что мы собой представляем на самом деле. В каждый момент мы – это то, что мы делаем; и, пока мы живы, ежеминутно мы держим универсум в напряжении, поскольку стремимся присвоить то количество власти, которое соответствует нашей природе. Воля к власти навязывает неоформленной субстанции форму и придает значение. Как мы будем жить и о чем мы будем думать – об этом только мы сами можем сказать.
 «Каждый человек есть однажды случающееся чудо». Но уникальность каждой личности является по существу только заданной, а не данной; личность призвана к тому, чтобы всю свою жизнь посвятить раскрытию своего внутреннего неповторимого содержания, своей уникальности. «Для чего существует отдельный человек – вот что ты должен спросить у самого себя… Ты должен попытаться найти оправдание своему существованию, ставя себе самому известные задачи, известные цели, известное «ради», высокое и благородное «ради». Пусть тебя ждет на этом пути даже гибель – я не знаю лучшего жизненного жребия, как погибнуть от великого и невозможного».
10

«Человек есть нечто, что должно преодолеть». Человек преодолевается самим человеком и в самом человеке. «Величие человека в том, что он мост, а не цель; и в любви в нем достойно лишь то, что он переход и уничтожение». «Человек – это канат, протянутый между животным и сверхчеловеком, это канат над пропастью». Таким образом, смыслом человеческого бытия является «сверхчеловек, молния из темной тучи человечества». Отличие состояния «человека» от «сверхчеловека» заключается в том, что в последнем состоянии человек раскрывает свое подлинное значение, переводит его из формы потенциальности в форму актуальности. В идее сверхчеловека заключено убеждение в бесконечном творческом становлении самого Бытия, концентрирующемся в каждой отдельной личности.
«В сущности, каждый человек хорошо знает, что он живет на свете только один раз, что он есть нечто единственное и что даже редчайший случай не сольет уже вторично столь дивно-пестрое многообразие в то единство, которое составляет его личность; он это знает, но скрывает, как нечистую совесть, – почему? Из страха перед соседом, который требует условности и сам прячется за нее…» Главная проблема нашего существования в том, что мы подчиняемся общепринятому, живем в соответствии с всеобщими нормами и требованиями среды и тем самым теряем свою уникальность. Общество накладывает ограничения на волю к власти и тем самым ослабляет инстинкт жизни посредством моральных норм.
1. Господствующая в обществе мораль претендует на абсолютность, т.е. идентифицируется с идеалом, совершенством, последнее истиной – словом, тем, что бесконечно возвышается над индивидами и в перспективе которого их природное существование выглядит исчезающее малым, ничтожным. «Водрузить идеал – идеал «своего Бога» – и перед лицом его быть осязаемо уверенным в своей недостойности. О, эта безумная жалкая бестия человек!» Представление об абсолютном идеале позволяет человеку примириться со своей малостью, отвоевывает ему право быть жалким и недостойным. 2. Мораль стоит на страже общества, а не личности. Группа, обладающая властью, накладывает моральные нормы на остальных, ослабляя их жизненный порыв. Это способствует тому, что люди сбиваются в кучи, толпы, утверждают себя в своей посредственности. «Нет пастуха, одно лишь стадо! Каждый желает равенства, все равны: кто чувствует иначе, тот добровольно идет в сумасшедший дом». 3. Мораль имеет отчужденный характер и реализуется в фиксированных нормах, призванных усреднить индивидов. Мораль не почитает природных инстинктов, обрекая тем самым людей на следование принципам, не совместимым с их природой. В самом человеке она представлена репрессивной функцией разума по отношению к человеческим инстинктам. Отчужденность морали выражается в самой идее ее самоценности, в представлении, будто наградой добродетели является сама добродетель, и поэтому мораль имеет безличный, всеобщий характер. При таком понимании индивид теряет свою личность и обретает нравственное достоинство только в качестве частного случая, простой проекции всеобщего закона. Ф.Ницше назвал это «кенигсбергским китаизмом». 4. Мораль замыкается областью духа, намерений. «Вся мораль есть не что иное, как смелая и продолжительная фальсификация, благодаря которой возможно наслаждаться созерцанием души». Она представлена в человеке неким вторым человеком, который постоянно недоволен первым, внушает ему сознание виновности и обрекает его на постоянные сомнения, нерешительность, муки. Мораль рассекает человека на две части таким образом, что он идентифицирует себя с одной частью, любит ее больше, чем другую. Здесь тело приносится в жертву душе. В морали человек явлен самому себе не как individuum (буквально: неделимое), а как dividuum (буквально: делимое). И он обречен на постоянное копание в себе, чтобы утихомирить, ублажить, обмануть зверя и таким обманным путем обрести покой, мир души. 5. Мораль лицемерна. Она противостоит природному эгоизму витальных сил, но жизнь не может не стоять за себя. И где инстинкт жизни не получает прямого выхода, там он обнаруживает  себя  косвенно.  Моральное  негодование  скрывает, с одной стороны,   
11

неумение, умственную ограниченность или иной недостаток негодующего, а с другой стороны, тайное вожделение, зависть к самому предмету негодования. Презирающий чтит себя как человека, который презирает; за угрызениями совести скрывается самодовольство; те, кто жалким положением вызывает сострадание, показывают, что «несмотря на их слабость у них по крайней мере есть одна сила – причинять боль». И потому – «разве само морализирование не безнравственно?» 6. Квинтэссенцией морали является ressentiment (буквально: вторичное переживание). Первичные эмоции злобы, стыда, вызванные унижением достоинства человека, вспоминаются, рождают чувство мести, подогреваемое завистью, что «они» могут, а «я» нет. Месть, не имея возможности реализоваться в адекватных поступках, получает идеальное воплощение, в результате чего происходит своеобразное переворачивание: бессилие трансформируется в силу, поражение становится победой (мол, пусть я оплеван, но в душе и на весах добра и справедливости я лучше). Ф.Ницше называет ressentiment воображаемой местью, вытесненной ненавистью, измышлением зла. Это гнев, который не переходит в поступок, а обращается вовнутрь и становится формой самоотравления души.
Т.о., мораль сужает человеку перспективу и создает рабов. Мораль не просто несет на себе печать общества и условий его существования и выживания, но направлена на обоснование и оправдание обладания. Моральные ценности оказываются ширмой, маскирующей корысть группы власти. Именно поэтому государственной религией часто оказывается христианство – «победоносное восстание рабов в морали», «восстание воли против жизни». Культивирование слабости приведет к тому, что ослабевшее человечество придет к своему концу. Мораль всегда заключена в рамки, противоположные стороны которой составляют представление о добре и зле. Значит, человек, желая увеличить свою волю к власти, должен строить свою жизнь в пространстве, границы которого пролегают не там, где находится добро и зло морали, стать «по ту сторону добра и зла», выйти за эти рамки. Аморальность (внеморальность) – это преодоление себя и преодоление общества. С одной стороны, такая свобода необходима человеку для полной реализации инстинкта жизни. Такие люди чувствуют себя «не функцией», а «смыслом», «чувствуют себя мерилом ценностей»; они могут условия своего существования прямо осознать как долженствование. «Пусть ваше само отразится в поступке, как мать отражается в ребенке, – таково должно быть ваше слово о добродетели». С другой стороны, преодоление общества есть одиночество, ведь любой человек есть ограничение моей воли к власти. Может ли общество состоять из одиночек, жить в неморальных нормах? Человек – это «социальное животное», для которого даже разговор с Богом выступает частью социального общения. Мир возникает как продукт отношения по крайней мере двоих. При этом интерпретация собственного положения в бытии определяется взглядом другого. «Несчастье, коренящееся в сущности вещей, противоречие, лежащее в самом сердце мира, открывается человеку как взаимное проникновение двух различных миров, например божественного и человеческого, из коих каждый как индивид прав, но, будучи отдельным и рядом с каким-либо другим, неизбежно должен нести страдание за свою индивидуацию. При героическом порыве отдельного ко всеобщности, при попытке шагнуть за грани индивидуации и самому стать единым существом мира – этот отдельный на себе испытывает скрытое в вещах изначальное противоречие, т.е. он вступает на путь преступлений и страданий». Однако единственно верное отношение человека к своей жизни и к своей судьбе – принять все события своего бытия в их собственном смысле, в их значении для себя самого; способность встать над, в результате чего «мир в каждое отдельное мгновение представляется как бы остановившимся и законченным». Свою физическую болезнь Ф.Ницше расценивает как выздоровление духа, т.к. по мере угасания витальности человеку раскрывается ценность жизни. Лишь ощущая себя границей между бытием и небытием человек задается вопросом о собственном существовании и сущности бытия.
12

Философия как философствование


Следуя логике Ф.Ницше, М.Хайдеггер заключил: «Метафизика есть вопрошание, в котором мы пытаемся охватить своими вопросами совокупное целое сущего и спрашиваем о нем так, что сами, спрашивающие, оказываемся поставлены под вопрос» [7; С.122]. Ответ требует от человека применения всех его сущностных сил, ибо от этого зависит существование. Поэтому «философствование есть последнее выговаривание» [7; С.125].
Обратиться с вопросом о собственном существовании можно только к самому себе. При этом «я» отделяется от самого себя, смотрит на себя со стороны и предстает как «ты», которое есть не что иное, как «остановленное» «я». Следовательно, «проецирующее себя на свою способность бытия человеческое существование всегда является уже “бывшим”» [Гадамер Х.-Г. Истина и метод. М., 1988; С.316]. Человеческое бытие структурируется состояниями собственной истории, где прошлое имеет образ «ты» или отчужденного «я». Степень отчуждения не должна нарушать целостность «я», чтобы сохранилось представление о себе, понимание самого себя. Только тогда вопрос, заданный себе, имеет смысл. «Смысл вопроса – это направление, в котором только и может последовать ответ, если этот ответ хочет быть осмысленным, смыслообразным. Вопрос вводит опрашиваемое в определенную перспективу. Появление вопроса вскрывает бытие опрашиваемого. Поэтому логос, раскрывающий это вскрытое бытие, всегда является ответом. Он сам имеет смысл лишь в смысле поставленного вопроса» [см.: там же; С.427]. Т.о.,  вопрошание вскрывает бытие «я», делает его открытым. Происходит расширение бытия в возможности. Существование освещается вопросом, актуализируется как «ты». Прояснение существования есть самопонимание.
Когда «ты» воспринимается как нечто самостоятельное, то его можно заменить понятием «другой». При этом важно, что понимание между «я» и «другим» сохраняется. И коль скоро два человека понимают друг друга независимо от «“того о чем”, значит, они понимают друг друга не в том или ином вопросе, а вообще во всем существенном, что связывает людей» [см.: там же; С. 227-228]. Понимание создает единство «я» – «другой» в точке вопроса и разворачивается в направлении «вопрос-ответ» как диалог. Диалогические отношения – это почти универсальное явление, пронизывающее всю человеческую речь и все отношения и проявления человеческой жизни, вообще все, что имеет смысл и значение.
Внешний диалог «я» – «другой» всегда переводится во внутренний план «я» – «ты», совершается акт самопонимания. Так достигается непрерывность речи. Ее внешняя диалогичность может быть понята как внутренний монолог, а всякий монолог в свою очередь несет в себе обращенность к «другому». Тогда «“другое” до такой степени предстает перед нами как “свое”, что ни “свое”, ни  “другое” вообще уже не обретает голоса» [см.: там же; С. 356]. Разговор предстает как самораскрытие логоса, который не принадлежит ни одному из говорящих. Даже тот, кто ведет беседу, все время остается в неведении. В акте диалога сам Логос «говорит» устами собеседников и самоопределяется в понятиях. Поэтому нельзя утверждать, будто мы ведем беседу, ибо она уже не зависит от нас. Скорее, мы втягиваемся в нее. «Все это означает, что у разговора своя собственная воля и что язык, на котором мы говорим, несет в себе свою собственную истину, т.е. «раскрывает» и выводит на свет нечто такое, что отныне становится реальностью» [см.: там же; С. 446].
Взаимопонимание осуществляется в среде языка. «Вырабатывание общего языка совпадает с самим процессом понимания и взаимопонимания» [см.: там же; С. 451]. Более того, для человека язык есть то, на чем все  основано, и в чем выражается то, что для человека вообще есть мир. Иначе говоря, бытие мира есть бытие языковое. И «подлинное бытие языка в том только и состоит, что в нем выражается мир» [см.: там же; С. 513].
13

Множество языковых миров пересекаются по одному основанию, а именно: это человеческие миры. Каждый из них может быть переведен на язык другого мира, дополняя собственное мировидение и миропонимание. Всякий язык, таким образом, принципиально открыт. Ему по силам понять и постичь тот «вид» мира, в котором он является в другом языке. Собственный мир обогащается впечатлениями, полученными в другом мире, раскрывает границы существования. Очевидно, что ни один из миров, в том числе и свой собственный, не может претендовать на приоритетность, на правильность видения по сравнению со всеми другими. Ни один язык не может быть более истинным или более совершенным, чем другой. На каждом из них происходит выговаривание мира как логоса. Мир языка – существенно человеческий мир, он не может существовать вне и независимо от человека. Считающий всегда должен быть сосчитан. В мире языка человек никогда не может быть объективирован, выделен как нечто отдельное, предметное. Именно поэтому мир языка не может быть опредмечен, а сам язык не должен пониматься как некая рефлексия. Соответственно невозможно сопоставление языка и мира с точки зрения их соответствия или несоответствия, то есть достоверности или недостоверности языка, его истинности. Все это остается уделом науки, которая всегда отделяет, объективирует мир, не считает самого считающего (человека).
Отныне человек и мир нераздельны, ибо «тот, кто имеет язык, имеет мир» [см.: там же; С. 524]. В языке обретает голос само сущее в том виде, в каком оно в качестве сущего и значимого являет себя человеку. «Лишь среда языка, соотнесенная с целостностью сущего, опосредует конечно-историческую сущность человека с самой собою и с миром» [см.: там же; С. 529].
Бесконечность и неопределенность бытия оконечивается и определяется языком. Всякий раз язык предстает как нечто определенное, конкретное, которое разворачивает в себе бесконечную неопределенность смысла. Выявление смысла предполагает истолкование или некие наличные ставшие состояния языка. Язык, таким образом, предстает в своей истории. Прошлое или бывшее состояние языка в своей остановленности, фиксированности есть текст. Наличие текста необходимо для возможности истолкования или прояснения смысла. В процессе истолкования язык обращается к самому себе или толкует самого себя, сам себя понимает. Обращенность к самому себе как тексту есть прочтение, вне прочтения текста нет. Всякий текст существует только в момент прочтения. Поскольку бытие есть язык, то оно может быть представлено как текст, который толкует сам себя. Человеческая история в аспекте языка тоже осуществляется как истолкование текста.
Читатель или интерпретатор хочет понять текст, постоянно набрасывает смыслы. Как только смысл начинает проясняться, он прорисовывает смысл текста в целом. Проявление первого смысла возможно только потому, что мы заранее предполагаем обнаружить какой-либо смысл. Следовательно, все определяющиеся смыслы можно понимать как разработку и уточнение предварительного или исходного смысла, который постоянно углубляется. Происходит постоянное набрасывание смыслов заново. Итак, смысл текста зависит от некоего начального или предварительного мнения. Значит, выбор пред-мнения должен подвергаться строжайшей критике и проверке с точки зрения его оправданности. Необходимо помнить о собственной предвзятости, дабы позволить тексту говорить. Только тогда текст проявляется во всей своей инаковости и способен противостоять нашим пред-мнениям. Чем дальше во времени текст отстоит от нашего существования, тем легче и точнее проявляется его инаковость, тем полнее и определеннее он выговаривается. Время определяет устойчивые смыслы, выделяет истинное понимание, приводит к отказу от предвзятых мнений. Интерпретатор отказывается при это от самого себя, самого себя преодолевает и прочитывает. Он обращается к самому себе, обращается с самим собой как с другим, отстраняется от самого себя. Общение становится основным методом познания. «Язык выходит из своего окказионального окраинного положения и становится в центр философии» [см.: там же; С. 364].
14

Заключение


Философия в аспекте языка представляется как процесс раскрытия и самоопределения Слова, Логоса, развитие бесконечного смысла бытия. Каждое философское понятие рассматривается в определенном горизонте бытия, где оно обретает конкретный смысл, который никогда полностью не исчерпывается этим пластом. Ибо каждое понятие открыто, связано со всеми другими горизонтами и, таким образом, пронизывает собой их все. Оно бытует во всех пластах, а значит, универсально, вечно и всегда живет в настоящем. Его толкование и интерпретация есть процесс общения или выговаривания понятия через все другие понятия, в котором проявляются смыслы. Каждое понятие стоит на пересечении всех других понятий и в них определяется. «Бесконечная уникальность каждого философа раскрывается и имеет смысл только в одновременности и во взаимополагании философских систем, идей, откровений. Философия живет в сопряжении и одновременном порождении разных форм бесконечно-возможного бытия и разных форм его понимания». Ницше существует в одном пласте с Аристотелем и Фомой Аквинским, Кантом и Хайдеггером, Бердяевым и Соловьевым. «Именно и только в одновременности и бесконечной диалогической «дополнительности» каждого из философов на «пиру» Платоновой и вообще философской мысли философия входит в единую полифонию культуры» [3; С. 35].



15

Список литературы

1. Ницше Ф. По ту сторону добра и зла // Ницше Ф. Сочинения: В 2 т. М.,1990. Т.2.
2. Ницше Ф. Так говорил Заратустра. Книга для всех и ни для кого. М.,1990.
 
3. Библер В.С. Культура. Диалог культур // Вопросы философии. 1989. №6.
4. Бушмакина О.Н. Оппозиция «научности» и «диалогичности» в философии // Вестник Удмуртского университета. 1992. №4. С. 16-27.
5. Гусейнов А.А., Апресян Р.Г. Этика. М., 2002.
6. Давыдов Ю.Н. Этика любви и метафизика своеволия: проблемы нравственной философии. М.,1987.
7. Хайдеггер М. Основные понятия метафизики // Вопросы философии. 1989. №9.