Кирилл Котов
Оглавление
Предисловие. 4
Глава 1 «Николай Яковлевич и Валентина Ивановна Блиновы» 5
Глава 2 «Детство» 20
Глава 3 «Юность, перемены» 58
Глава 4 «Молодая бездомная семья Эдуарда Блинова» 68
Глава 5 «На пути к Истине». 73
Глава 6 «Знакомство с Троице-Сергиевой Лаврой» 78
Глава 7 «Литургические наброски» 108
Глава 8 «Эортологические штрихи» 118
Глава 9 «Некоторые размышления о воспитание детей». 134
Глава 10 «Научитесь сами и научите своих детей подвигу: жить в мире с миром» 140
Послесловие. 152
Предисловие.
Написание данного очерка имело целью рассказать о событиях, повлиявших на формирование моей личности, потому, он изобилует эмоциями. Я хотел показать мою жизнь до встречи со Христом и после нее. Христианское вероучение в моем изложении не претендует на абсолютное соответствие с учением Русской Православной Церкви, прошу простить меня за ошибки и неточности, это результат моего осмысления и духовного роста.
Что касается моих впечатлений о тех или иных людях, о которых я рассказал, прошу отнестись к их образу, как к моему субъективному мнению.
Данный очерк писался мною на протяжении почти всей моей жизни, потому разные части его вполне могут не соответствовать логической и оценочной последовательности.
В первых пяти главах я рассказал Вам о своей жизни и жизни своих родителей.
Пятая глава венчает собой тот поиск моей души, который, через страдания и жизненные горести, привел меня ко Христу.
В шестой, седьмой и восьмой главах мной была сделана попытка ознакомить читателей с основами Христианского вероучения, и некоторыми моментами Истории Русской Православной Церкви.
В девятой главе, я привел свои пожелания к семейной жизни, той сфере человеческого бытия, которая была для меня наиболее мучительной.
В десятой главе, в форме размышлений о различных сторонах человеческого существования, был подведен итог данного очерка.
Мне досталась скорбная жизнь, и, порой, я себя жалел, отсюда и общий эмоциональный тон. В своем изложении я никого не осуждаю, а если и осудил, то прошу меня простить.
Я прожил свою жизнь, где-то совершал ошибки, а где-то совершил поступки, позволяющие мне гордиться ими и считать, что свою жизнь я прожил не зря.
С любовью и радостью, во Христе, Петр Блинов.
Глава 1 «Николай Яковлевич и Валентина Ивановна Блиновы»
1.
Далекая земля моих предков преображалась медленно. Цивилизация, как далекое эхо, гасла в этих глухих лесных краях – не доходила. Железная дорога проходила в двухстах пятидесяти километрах. А дорог почти не было, как не было транспорта, кроме упряжки с лошадью и быков, которые медленно «мылили» по здешним колеям грунтовых дорог. Колеса телег утопали в колее почти на половину, и так двигалась упряжка по заранее проделанному колесами других телег пути. Такая дорога тянулась на сотни километров, извиваясь по полям и лесам, нанизывая на себя русские деревни и ветхие деревеньки и села. Крыши многих домов были покрыты соломой, а в окнах светились огоньки керосиновых ламп и, когда наступали сумерки, потрескивали горящие лучины. На такой вот избитой дороге стояло глухое село Обуховское, затерявшееся за полями и лесами, вдали от железнодорожного узла.
Село состояло из двадцати пяти дворов, три из них кирпичные, бывшие помещичьи покои. В стороне от них церковь, службы в ней не было, и она была приспособлена для другого служения, чем было до селе. С другой стороны протекала река. Село стояло на крутом берегу, с которого были видны заливные луга, а за ними лес и соседние деревни, которые небольшими группками стояли по берегам этой реки. С противоположной стороны села начинались поля, на которых зрели хлеба.
В это село по избитой дороге ехала повозка, запряженная лошадью, которая тянула упряжи, напрягаясь и низко нагибая голову, вид лошади был измученный и заезженный. На повозке сидели двое: молодая девушка и мужчина пожилых лет. Он держал в руках вожжи, то и дело, похлопывая ими по бокам лошади и покрикивая: «Но милая!». Одет он был в рубашку, цвет которой было трудно определить, так она выгорела, и была простирана потом и временем. Брюки были замазаны тележьей мазью (мазутой) и грязью. На ногах были потрепанные кирзовые сапоги. Было тепло, и он ехал без кепи, и его густые седые волосы прядями нависали на лоб. Из под густых лохматых бровей зло смотрели карие глаза. Взгляд у него был быстрый, колкий и неприветливый, лицо покрыто густой щетиной. Не оборачиваясь к своей пассажирке, после длительного молчания, как бы нехотя, он спросил: «Значит учителем учительствовать к нам в село?». – «Да!», бойко и с улыбкой отвечала девушка. И он опять замолчал, глядя куда-то под колеса телеги. Девушка была совсем юная. В своем ситцевом голубого цвета сарафанчике и белой кофточке она выглядела совсем девчонкой. Ее голубые глаза, чисто белое юное лицо с небольшим загаром, оттенявшие темно-русые волосы делали ее милой, и каждый раз, когда она отвечала на вопрос, она улыбалась, показывая свои белые ровные зубы.
Эта девушка, которую звали Валя, после окончания педагогического техникума получила направление в это глухое село, куда она сейчас и ехала. Когда при встрече мужчина, который ее встречал, спросил: «Где твой багаж?», - она, по-девичьи смущенно улыбаясь, ответила: «А он весь здесь», - она показала на маленький сундучок, который держала в руке. Этот мужчина, Иван Тимофеевич, был послан колхозом, встретить учительницу на своей Милой, так звали его лошадь.
Путники были изнуренны длинной дорогой, Иван Тимофеевич останавливал иногда лошадь около речки, давая ей напиться, и для того, чтобы отдохнуть самим, т.к. ноги отекали от долгого сиденья. И так, после двух дней и ночей пути, когда лошадь поднялась из лощины, Иван Тимофеевич сказал: «Вот и приехали». Перед глазами Валентины открылся вид на село. Солнце уже садилось, и лучи заходящего солнца скользили по золотым куполам церкви, отражаясь в них и, в то же время, бросая тень на соседние дома, стоящие рядом. Лошадь, почуяв свой дом, пошла быстрее, а когда повозка въехала в село, уже наступили сумерки. Милка остановилась около дома, где жил Иван Тимофеевич.
В селе было тихо, только крик петухов, да мычание коров наполняли улицы села. Где-то поскрипывал «журавль» колодец, кто-то набирал воду в соседнем дворе. Иван Тимофеевич постучал в окно своего дома, открылась калитка, вышла его жена. Это была женщина довольная, дородная, таких же лет, как сам Иван Тимофеевич. Из-под платка выбились седые волосы, рукава куртки были закручены, и на платье был надет передник, она только что подоила корову и приготовила ужин, но стук в окно заставил ее бросить все занятия и выйти во двор. Она посмотрела на Валю, улыбнулась и потом сказала: «Ну что, привез учительницу?». Иван Тимофеевич кивнул головой в сторону Валентины.
Нина Петровна - так звали его жену, всплеснула руками и, не проговорила, а пропела: «Такая молоденькая! Батюшки мои, сколько же тебе лет?» – «Девятнадцать».
Пока Валя знакомилась с хозяйкой, Иван Тимофеевич тем временем выпрягал лошадь, около его ног бегали ребятишки, их у него было трое, и все мальчики. Старший, которому было двенадцать лет, помогал отцу снимать упряжь с лошади, младшие несли корм для нее. Нина Петровна, взяв сундучок Валентины, пошла в избу вместе с ней, а Иван Тимофеевич остался с сыновьями на улице, около лошади. Придя в избу, хозяйка показала Вале, где умывальник, а сама засуетилась около стола, приготавливая что-нибудь на ужин. Валя вымыла ноги, умылась, причесалась и села на скамейку. Все тело ныло от дальней дороги. Сидя на скамейке, Валентина стала разглядывать фотографии, висевшие на стене. Фотографии Ивана Тимофеевича, когда он был молодым, в папахе с красной лентой, в шинели с винтовкой в руках. Эта фотография уже потемнела от лет. Тут же висела фотография Нины Петровны, когда она была еще совсем молодой, дальше шли фотографии их родителей и их детей.
В прихожей было две скамейки, стоявшие вдоль стен, большой стол у окон и три табуретки. Дальше шла дверь в кухню, где хозяйка дома возилась у русской печки, громыхая ухватами и горшками об шесток. На печи лежали одеяла и подушки – там спали дети. Напротив печи стояла кровать. Пока Валя рассматривала все это, спустились сумерки, Нина Петровна зажгла керосиновую лампу и поставила на стол, затем пошла на кухню, принести хлеба, молока, ягод, творогу, поставила к печи самовар, насыпала в него углей и стала разжигать его. Тем временем пришел Иван Тимофеевич со своими сыновьями, Нина Петровна усадила их всех за стол, предложила выпить квасу Вале и Ивану Тимофеевичу, затем стали ужинать.
Нина Петровна расспрашивала гостью, где ее мать, где отец, большая ли у них семья. Она была очень словоохотливая, по сравнению с Иваном Тимофеевичем, и говорила без конца. Иван Тимофеевич сказал: «Дай поесть человеку, отдохнуть, а потом и спрашивай!». Когда хозяйка узнала, что Валентина будет учить младшие классы, то сказала: «Значит, и нашего Николу будет учить». Когда закончили ужинать и попили чаю, Нина Петровна стала устилать постель Валентине, до этого спросив, где ей будет лучше, здесь в избе, или в клети, или на сеновал; так как был август, но было еще тепло. Валя согласилась спать в клети, там стояла койка, и ее это устраивало: спать, спать хоть где, только бы быстрее. Иван Тимофеевич сказал: «Ложись спать, и завтра пойдем в сельсовет к председателю, а он все скажет». Валя поблагодарила Ивана Тимофеевича и Нину Петровну за угощенье и пошла, спать в отведенное ей место.
Спала она очень крепко, намучившись за дорогу. Она не слышала, как Нина Петровна выгоняла свою корову в колхозное стадо, как гоготали гуси. Ее разбудил Иван Тимофеевич, постучал в стену и сказал: «Учительница, вставай, пошли, пора!». Валентина быстро поднялась, умылась, поела, что приготовила хозяйка своей семье и на ее долю тоже. И они, Иван Тимофеевич и Валя, отправились в сельсовет к председателю. Когда подошли к небольшому каменному дому, где находился сельсовет, Иван Тимофеевич сказал: «Вот сюда», - и, показав рукой на дверь, пошел в сторону, к недалеко стоящим людям. Войдя в сельсовет, Валентина направилась прямо к двери, на которой было написано «Председатель». В прихожей было много народу, который, разбившись на группы, говорил и спорил о делах колхозных. Увидев незнакомую девушку, многие прекратили свои разговоры и повернули головы в сторону Вали. Она поздоровалась со всеми и вошла к главе сельсовета, тот разговаривал с каким-то бригадиром, судя по разговору, тот не соглашался, и председатель настаивал на своем. Когда председатель заметил Валентину, спор прекратился. Он и бригадир поздоровались с вошедшей девушкой. «Я к вам в школу, по направлению», - начала свой разговор с председателем сельсовета Валя. Тем временем, как вновь прибывшая разговаривала, бригадир ушел. Когда Валентина кончила объяснять, почему она здесь и зачем, председатель спросил: «Вы комсомолка?» - «Да». «Тогда подойдите к товарищу Игнатову, его комната здесь рядом, и встаньте на учет. Затем я хочу знать, где Вы остановились?» - «У Ивана Тимофеевича», - «Так», - потом, немного помолчав, подумал и сказал, - «У нас негде жить, придется снять комнатку, Вы замужем?». – «Нет». «Зайдите к директору школы, она живет тут, недалеко, получите от нее указания, придется, наверное, пойти в соседние деревни и переписать всех детей, кто нынче пойдет в школу. Ну, я думаю, еще встретимся, а пока прошу извинения, сейчас надо ехать на дальние поля. Всего хорошего, до свидания!» – он поднялся со стула и подал руку Вале, приветливо улыбнувшись. Выходя из сельсовета, Валентина пошла в ту сторону, где жила директор школы. В.П., так звали директора школы, жила недалеко от сельсовета. Валентина, подходя к ее дому, думала, как встретит ее директор, и какая она. Предстоящая встреча волновала ее, но не пугала. Когда подошла к указанному дому, где жила В.П., Валя сказала себе: «Ну, смелей!», и вошла во двор, открыв калитку рукой. Во дворе никого не было. Она подошла к дверям и постучала. Никто не ответил, после повторного стука в дверь из-за дома вышла пожилая женщина, голова ее была повязана косынкой, которая немного сбилась на бок, в правой руке держала серп, а в левой пучок травы. Платье было ситцевое выцветшее. «Здрасте», - сказала Валя. «Вам кого?» - спросила женщина, опуская серп на завалинку и, бросив пучок травы в большую кучу, лежащую около крыльца. Валентина ответила смущенно: «А мне надо В.П.». «Это значит ко мне», - ответила женщина улыбаясь. – «Проходите в избу, я сейчас». Она пошла мыть руки, а Валя пошла в избу. Следом за ней вошла В.П. – «Вы проходите, садитесь, вот занялась по хозяйству, трава так и прет, все заросло, надо было бы обкашивать, да решила серпом срезать, навела немного порядок в огороде». Валя сидела почему-то немного обескураженная такой встречей. В.П. спросила, выходя из другой комнаты, переодевшись. «Вы ко мне по какому вопросу? Не новая ли учительница?» - «Да» - ответила Валя. И между ними завязался разговор коллег по ремеслу, только с той разницей, что одно проработала более двадцати лет на этом поприще, а другая была только вначале той большой и трудной дороги, по которой, она должна была пройти всю свою жизнь. Отдать все свои знания, силы, передать и научить, не только читать и писать, но и любить свой язык, природу, народ, Родину. Труд ожидал нелегкий, кропотливый, но почетный! Валя получила задания от В.П. переписать в пяти близ лежащих деревнях детей и принести списки в школу, хотя учебный год не начался, но учителя уже работали, готовясь к новому учебному году. Прощаясь с В.П., Валентина уходила довольная этой встречей, разговором со старшей коллегой и наставницей.
От директора школы Валентина направилась к реке. Гуляя по берегу реки, слушая пение птиц и шелест листвы, она думала о предстоящей работе, о школе, о жизни. Так думая и любуясь природой, она не заметила, как начали сгущаться сумерки, надо было идти домой. Придя к Ивану Тимофеевичу, где она остановилась, Валя застала Нину Петровну за приготовлением ужина, поздоровавшись с хозяйкой, Валя предложила ей помощь. Та в знак согласия кивнула головой, и Валя быстро и умело стала чистить картошку. Когда ужин был готов, пришел Иван Тимофеевич. С порога, увидев Валю, спросил: «Ну как дела учительница?». Девушка, улыбаясь, ответила: «Все в порядке, завтра иду переписывать детей деревни Ж.,М.,Т., И., Т.», - «Ну, что-то много», - сказала Нина Петровна. - «Сразу не обежать всего». «Ничего, молодая», - вставил Иван Тимофеевич, садясь за стол – «Я на вечерку к тебе бегал не ближе, когда был молодым-то, помнишь?» – улыбаясь, добавил он. «Ты давай ешь» - сказала Нина Петровна, подавая ему миску с едой. «Что было, то было, это дело другое». Поужинав, семья Ивана Тимофеевича разошлась, кто куда, дети сели на кухне и стали делиться между собой мнениями, кто вперед переплывет реку, Ганька Рыжий или Колька Ванин. Нина Петровна и Валя стали убирать со стола, а Иван Тимофеевич ушел во двор дать пить лошади. Когда все легли спать, было совсем темно. Так прошел первый день пребывания Вали на новом месте.
2
Рано утром, когда только еще золотился восток восходящим солнцем, Валентина была уже на ногах. Она, наспех поев, взяв тетрадь и карандаш, отправилась в путь, за работу. Выйдя за ворота дома, Валя встретила раннее утро уходящего лета со всеми его красотами. Проснувшиеся птицы, щебетали и чистили свои перышки в листве деревьев, солнце только что всходило и своими нежными лучами ласкало лицо молодой учительнице. Небо было чистое, ясное, легкий ветерок заставлял иногда шушукаться листву на деревьях. Все встречало Валентину ласково и способствовало тому, чтобы путь в ее жизни, в ее трудовой деятельности был такой же вот светлый и радостный. Валя шла и радовалась солнцу, небу, пению птиц и улыбалась им всем. Идя вдоль села, она встретила пастуха, который играл на рожке, созывая свое стадо, проходя рядом, она поздоровалась с ним, он тоже ответил ей, на время, прекратив игру на своем рожке. Выйдя за село, молодая учительница пошла быстро, погрузившись в мысли о предстоящей работе. Обойдя за один день, пять деревень, пройдя общей сложностью двадцать километров, Валя возвратилась усталая, но довольная, тем, что свое дело сделала до конца. Дома вся семья Торжковых была в сборе. «А, путешественница, проходи, проходи», - сказала Нина Петровна, ставя табурет около стола. Валентина поблагодарила и села. «Всех переписала?» - спросила хозяйка. «Да», - ответила Валя «А сегодня вечерка в клубе - не идешь?» - спросила Нина Петровна. «Нет», - сказала Валя, - «Устала». А когда поела и легла спать, ноги и тело ныли. Уснула быстро и спала крепко.
Утром следующего дня, взяв список переписанных детей, отправилась в школу. Школа была двухэтажной. На первом этаже размещалась учительская и кабинет директора. Когда Валя вошла в учительскую, там уже сидело несколько учителей и, в том числе, директор школы В.П. Она пошла навстречу Валентине и, оборачиваясь к сидящим учителям, сказала: «Вот новая учительница, звать ее Валентина, по отчеству Ивановна». Валя подходила к каждой из учителей, здороваясь за руку, называя свое имя, а те в свою очередь называли свое имя и отчество. После знакомства Валентина села на свободный стул. Минуты через две стали подходить остальные учителя. Они, здороваясь со всеми, проходили и садились на стулья, расставленные вокруг стола. Ровно в девять часов, когда все собрались, директор школы взяла слово первой и объявила о начале работы семинара. Так за первыми трудовыми буднями, незаметно для Валентины, подошел месяц сентябрь. Начало учительства: работы, работы тяжелой, кропотливой, но молодая учительница ждала с нетерпением этого часа. Того часа, когда она войдет в класс, и ее встретят десятки пар любопытных глаз, которые будут следить за каждым движением ее руки прописывающей первые буквы, но обладателей этих глаз надо еще научить сидеть, вставать, поднимать руку, правильно держать карандаш, надо многому научить, что бы потом открылся удивительный мир знаний. И вот настал день, когда впервые перешагнули порог школы, дети, идущие в первый класс, и перешагнула порог Валентина Ивановна, как учительница 1«а» класса, встречавшая тоже впервые своих учеников. Этот день своей жизни она никогда не забудет. Все было торжественно с самого раннего утра, когда она еще выходила из дому, Нина Петровна и Иван Тимофеевич пожали ей руку и пожелали счастливого пути. Когда она пришла в школу, с началом нового учебного года и началом трудовой деятельности поздравили ее коллеги и директор школы с завучем. Торжественно было и на душе, сознавать, что ты учитель, человек который, должен зажечь огонь любви к грамоте, к знаниям, научить понимать, мыслить этих вот «несмышленышей», пришедших еще с родителями. Привить любовь к труду, к старшим, к нашей Великой Родине. И вот первый звонок и первый урок.
У Валентины Ивановны было, как говориться, введение в будущие трудовые будни. Она познакомилась с детьми по списку, а некоторых она уже видела, когда ходила по деревням и переписывала их. Показала, как надо правильно сидеть, спрашивать поднятием руки, что надо с собой брать из письменных принадлежностей и так далее. В общем, сказала, показала, все, что требуется на первый день для первоклассников.
Прошли месяцы, окончился второй год трудовой деятельности. Трудными были эти годы для Валентины, но на выручку приходили старшие коллеги, помогали, учили. Валя не стеснялась сама спрашивать что-либо у них, те охотно делились своим опытом. За это время Валентину Ивановну полюбили за ее трудолюбие, исполнительность и за ее активность в общественной работе школы. Как говориться вошла в коллектив. У нее был не плохой голос, в художественной самодеятельности была первой запевалой, и нрав ее был веселый, общительный. Никогда не унывала, любила природу, часами могла стоять на берегу реки, прислонившись к березке, глядя на восход или закат солнца, любоваться красками воды, трав, цветов и убегающей вдаль реки с ее извилистыми берегами, покрытыми лесом. Иногда убегала к реке и читала письма родных, матери, сестер или брата, она по возрасту была предпоследней. Садилась на берегу, читала письма и думала о чем-то своем, глядя вдаль. Иногда приходили письма и от друзей по техникуму, от паренька с которым дружила. Но ее мечтания о своем личном, далеком стали неровными и более тревожными с тех пор, как в школу, где она учила своих малышей, был назначен новый молодой директор. Этот черноглазый, чернявый и кудреватый молодой человек Николай Яковлевич, или попросту Коля, стал ухаживать за ней. И это приводило ее в смятение. Ухаживание было скрытое, негласное, иногда она находила свертки-подарки от него в своем портфеле или записку. Встречались на вечерах, устраиваемых молодежью села.
3
Николай Яковлевич – молодой директор семилетней школы села Обуховское, был уроженец деревни Чуманеево, расположенной недалеко от Советска, где он работал директором. Отец и мать были крестьяне. Кроме Николая, в семье Блиновых было пятеро детей. Три сыны и три дочери. Николай был вторым в семье, шел за Таисией., это старшая сестра, потом шел Федор, младше Николая на два года, затем две сестры Шура и Валя, Шура. была младшей сестрой. И младший брат Геннадий. Отец Николая Яков был крутого и деспотического характера. В доме все ему беспрекословно подчинялись, начиная от жены, то есть матери Николая, и кончая младшей сестрой. За малейшее непослушание все строго наказывались, наказание проявлялось часто в рукоприкладстве. Сам Яков любил трудиться и прививал это своим детям. Николай, учась в педагогическом техникуме, приезжая на каникулы, рано утром другого дня уже шел работать в огород, в поле, отец ему всегда находил работу и за исполнение строго спрашивал. Мать всегда заступалась за своих детей и поэтому, ей больше всех попадало за них. И когда Коля приезжал домой, она его ласково встречала, накрывала на стол, готовя что-нибудь поесть. Яков, его отец говорил, здороваясь: «Завтра пойдешь утром картошку окучивать, а потом, после обеда, будем крышу крыть, а то вся прохудилась». Мать пыталась как-нибудь защитить сына, дать ему отдохнуть, но отец прерывал грубо и кричал: «Жрать-то все любят. Ишь, интеллигенция. Ешь да спать ложись, а то утром рано вставать».
Отец Николая был суров и горяч. Перечить не было смысла. Ложась спать, Николай думал о том, как он вырастет большим, окончит техникум, станет учителем. Мечтал. Вспоминал, как он с ботинками через плечо ушел за пятнадцать километров двенадцатилетним мальчиком. Близ лежащих селах не было семилетки, а он хотел учиться, и его отец был не против этого.
Вспоминал и мечтал, мечтал и вспоминал, пока не засыпал. Утром рано отец будил его, стаскивая с него одеяло: «Пора, вставай! Пошли работать». Когда наступал вечер, приходили его сверстники. Николай рассказывал о своей учебе, о новых знакомых, а те делились своими новостями, вводя в курс событий жизни деревни. После шли на улицу или на вечерку целым табуном говорливых молодых людей. Дни летних каникул не походили один на другой. Были дни, когда с утра шел он с отцом на рыбалку – это было любимое занятие Николая. Река протекала прямо за огородами. Снастей было всяких, была и своя лодка. Когда кончался клев, выходило высоко солнышко, купался, и вместе с отцом, с уловом, оправлялся домой. Так проходили каникулы. Годы учебы и, наконец, выпуск. Получил направление работать инспектором РОНО, а после директором семилетней школы села Обуховское.
Началась первая четверть третьего учебного года в жизни Вали. Работы было много. Надо было проверить четвертные работы по письму и арифметике. Вывести четвертные оценки. А тут еще мешала спокойно работать мысль, которая как только приходила, так сразу терялся покой в душе Валентины. Сегодня в семь вечера Коля сказал, что надо поговорить с ней серьезно и сказать кое-что. А что он не сказал, а Валя уже догадывалась и смущалась. Кончив работу, Валентина оделась и вышла на улицу, подмораживало, чувствовалось дыхание осени. Легкий озноб пробежал по коже, но это был, то ли озноб, то ли первое состояние от предстоящей встречи. Не пройдя и десяти шагов, Валя вдруг почувствовала, что кто-то неожиданно подхватил ее с боку. Она посмотрела – это был Коля. Они улыбнулись друг другу, и пошли к берегу реки, где стояли березы, опустив свои голые ветви. Когда они шли между деревьев, под ногами у них шуршали опавшие листья, да высохшие травы. Солнце уже почти село, и его лучи отражались в листьях, разбросанных по берегу реки. Дойдя до самого края деревни, они остановились, затем найдя укромное, но, в то же время, красивое место, они сели. Отсюда было видно и реку и всю прекрасную осеннюю природу, красующуюся последними нарядами в лучах заходящего солнца. Допоздна просидели молодые, разговор был душевным и важным – они решали судьбу личной жизни и чувств. Обнялись. Решили назначить молодежный вечерок в праздник седьмого ноября. Отметить начало совместной жизни в кругу своих друзей и коллег. Отец и мать его были против этого выбора сына, поэтому они не пришли. А у Вали была жива одна мать, но она жила далеко, и приехать ей не было возможности.
«А жить где пока будем?» - спросила Валя. «Снимем комнату, и будем жить», - ответил ее избранник. Так и сделали, комнату сняли у одной бабки, которая жила в деревне, расположенной за полкилометра от села. Совместная жизнь молодых не омрачалась ни чем. Они жили дружно сами с собой и с коллективом вместе, не отделялись и не чуждались. Прожив на частной квартире год, они получили жилье от школы, в доме, построенном когда-то богатыми людьми, а после революции национализированным. В этом здании было несколько комнат, большой коридор, две кухни. Получив жилье, они стали ждать пополнения. Николай очень оберегал свою возлюбленную, которая готовилась стать матерью. Буквально ходил за ней по пятам. И когда наступал вечер, они садились друг против друга, и она, глядя ему в глаза, говорила: «Кого хочешь мальчика или девочку?!» – «Девочку и назовем ее Катя». И вот, когда наступила зима, и уже время подвигалось к новому году. Валя должна была ехать в больницу. Ее отвез Николай, на санях, запряженных лошадью, за двадцать пять километров, в город Советск, что бы она была «в надежных руках», что бы все было хорошо. Приехав обратно, Николай ждал, когда сообщат о рождении ребенка, и вот третьего января тысяча девятьсот тридцать восьмого года появился на свет сын, а не дочь, как он хотел и ждал. Но все равно радости у молодого отца было хоть отбавляй. Когда он поехал за своим ребенком и женой, взял с собой помощницу Груню, она работала у него в школе уборщицей, была в годах и знаток по всякому женскому делу. Приехав в Советск, встретив свою жену с ребенком, он, когда стали садиться в сани, вдруг сказал: «Валя, а я забыл взять тебе пальто». Все были удивлены, кроме сына, который спал, причмокивая губами и ему было тепло.
Сын родился черноватый, похожий на Николая. Ехали долго, Николай бежал около саней. Вместо пальто на Валю надели тулуп, так она и ехала. Держать ребенка было ей трудно в таком одеянии, поэтому он перебрался из ее рук в руки Груни, шли и шли, держа его в руках, изредка посматривая - не задохнулся ли?! Приехав домой, все трое разделись, а потом стали раздевать малыша. «Чтобы не застудить», - сказал Николай. Поблагодарив Груню за помощь, они сели поужинать, отдохнув, Груня ушла.
Так в доме появился новый жилец, новый житель планеты, который плакал и просил есть, а также внимания, на которое надо было время. Встал вопрос «А где его взять?», надо няню. А где взять ее? Была приглашена одна девушка из большой крестьянской семьи, живущей неподалеку. Ей было столько лет, когда говорят «Девка на выданье», в самом соку. Она мало сидела дома, а по вечерам убегала к парням, выпрыгивая из окна дома. После этих выходов наружу по вечерам из дома, она уже не приходила. Николай отказал ей в работе. Но это не облегчило положение дел, надо было искать няню. И вот одна знакомая посоветовала пригласить женщину, которая уже была в годах – тридцать пять лет, не замужем и живущей вместе с матерью и отцом. Николай подумал и решил, пойдем, сходим. Пошли, деревня была рядом, идти пришлось недолго. Подходя к дому, в котором жила Акелина Ивановна, так звали ту женщину, которую хотели пригласить в няни, они увидели, что дом был не заперт и все были дома. Вошли, на пороге их встретил дед – отец Акелины Ивановны, ему уже доходил девятый десяток, длинная, широкая, густая, седая борода обрамляло все лицо, он был могуч когда-то телом, сложен был атлетически. Глаза немного сощурил и, улыбаясь, показывая свои зубы, пригласил войти в избу. В избе было тепло и чисто. Когда дверь за Блиновыми закрылась, он спросил: «Вы к кому?». Валя все рассказала и в то время, когда она пояснила причину, вошла Акелина, эта женщина подстать своему отцу по комплекции, и еще бросался в глаза цвет ее глаз – ярко голубые, лицо полное, чисто русское. Крепко скроенная, она твердой походкой прошла вперед, поздоровавшись с пришедшими. Ей рассказали все и сказали: «Если надумаете, приходите, будем ждать». Блиновы ушли, Валя, идя к себе в село, сказала: «Надо еще дать имя сыну, как бы ты хотел его назвать?». Николай не ответил, он сегодня очень устал и на работе, и здесь, и дома. Валя не унималась, продолжала вызывать его на разговор «Давай назовем Феликсом», - «Хмы», - муж кивнул в ответ головой. Дорога уже сворачивала к дому, когда время было десять часов вечера. Ложась спать, Валя сказала: «Не забудь завтра зайти в сельсовет и зарегистрируй сына, назовем его Феликс». Николай махнул головой и лег спать. Наутро, идя в школу, Николай подумал, что ему нужно зайти после работы в сельсовет и зарегистрировать сына. И вот когда, он направился туда, где выдают документ – свидетельство о рождении, Николай вдруг стал перебирать в уме имена, каким же именем хотела окрестить сына жена. Дойдя до дверей сельсовета, так и не вспомнил того имени.
Он вошел, знакомые поздравили с сыном. Секретарь вытащила из стола бланк и стала заполнять, говоря: «Фамилия? Так, Блинов. Имя? Имя?..» - но ответа не было. Секретарша посмотрела на молодого папашу, а тот стоял и мучился, вспоминая то, имя которое надо было. После некоторого молчания, секретарша стала помогать ему, вспоминать имена, вслух называя мужские имена, но все было напрасно. На помощь подошли еще двое мужчин и женщина. И когда запас имен был исчерпан, замолчали все, и вдруг один назвал - Эдик. Это имя или не это? «Вроде бы, похоже», - устало произнес молодой папа. Так и назвали Эдик. Взяв свидетельство и сунув его в портфель, он медленно направился домой. А там его ждала новость, приходила Акелина Ивановна и сказала, что придет дня через два. Валентина выйдя из комнаты, держа на руках сына, спросила: «Ну как сходил в сельсовет?». Николай мотнул утвердительно головой, сказав при этом: «Да». И показывая свидетельство маме Эдика, сказал: «Вот только имя другое, не которое ты хотела, забыл пока шел в сельсовет». «Эх ты!» - сокрушенно ответила Валя и ушла укладывать спать сына, повторяя: «Эдик, Эдинька, миленький, спать захотел».
Николай все эти дни, когда приходил домой, словно преображался, заходя домой сразу спрашивал – «Ну как сын?». И не дожидаясь ответа, шел к люльке, чтобы посмотреть самому. Сыну уже исполнилось семь месяцев, и он становился занятным малышом. Отец забирал его в легкое одеяло, шел на лужайку под дуб, росший под самыми окнами, и валялся с сыном, дыша летним воздухом, наполненным цветением лип. И наслаждался, глядя на возню сына. Через два дня, как и говорили, пришли няня, Акелина Ивановна, с этих пор как взяла малыша на руки, не отходила от него два с половиной десятка лет. Она понравилась Николаю Яковлевичу своею деловитостью, была хозяйственная, чистоплотная. Акелина Ивановна так и осталась в девках, к ней еще приходили мужчины сватались, но она отказывала всем и отвечала: «Замуж не пойду».
Подошел тридцать девятый год, Эдику исполнился год. Валентина снова была беременна. За этот год с Николаем было много размолвок, но те выходки с его стороны, а они заключались в упрямстве своих прихотей, не выбивали из колеи Валю, она так же была весела. Но всецело подкрадывался конец, и конец печальный, который в будущем наложил отпечаток не на одну душу. В семье Блиновых ждали второго ребенка и вот, когда до появления осталось 4 месяца, Николая призвали в армию. Шла финская война. Он уходил не один из села, уходило много мужчин, парней, оставляя своих жен, детей, невест. Уходили… Провожали их воплем и плачем детей, которые сидели на руках своих отцов крепко обняв их за шею. Валя плакала, держа за руку Эдика, а сын не плакал, а только поворачивал головой туда, где сильнее и стихийнее раздавался плач и причитание. Провожало все село, и старый и малый. Провожали с оркестром. Николай обнял Валю, сказав: «Береги себя и детей», - поцеловал ее в губы, затем подняв сына на руки, чмокнул его в лобик и поставил на землю. «Ну, до свидания. Живите». И пошел, быстро догоняя свою повозку. Он еще раз обернулся, помахал рукой, и поворот дороги скрыл его с глаз Вали. И теперь может быть очень надолго, так думала она. Она вся в слезах была приведена домой Акелиной Ивановной, и всю дорогу ревела навзрыд.
4
Село как будто вымерло, оставшаяся часть скорбела о большой утрате. Все, кто проводил мужчин, ждали с нетерпением первых вестей. И они приходили, и приходили разные, успокоительные и печальные. Валентина от Николая тоже получала письма, в которых он писал, что жив, здоров, просил, чтобы она берегла себя, сына и Катю. Так как он хотел девочку, и думал, что второй ребенок непременно Катя, но это он так думал, а родился сын и назвали его Юрий. Много хлопот приносили дети, и больше всего это няне. Мать как-то сникла, проводив Николая в армию. Второй сын родился кареглазым, спокойным парнем. Почти никогда не плакал, все спал, и первое время проверяли, жив ли он. Эдик ходил около люльки или, как называют в простонародье, зыбки, и посматривал в нее, поднимаясь на цыпочки - кто там. Любопытству не было предела, и вот однажды, когда няня вышла на кухню, он взял лучину, которой растопляют русские печи, подошел к люльке и стал тыкать в щель, метясь в глаз, а глаза у братика были черные, и как-то удивленно мигали, когда лучина доставала до его щечек. За этим занятием застала мать его, она ахнула и бросилась догонять убегающего «хулигана», отобрала лучину, нахлопала по мягкому месту и поставила в угол, но в углу Эдик стоять не стал, заплакал и бросился на пол. А брат в люльке молчал, только повернул свою головку в сторону крика. Старшего же брата пообидели. На этом знакомство брата с братом не кончилось, однажды Юру оставили в ватном одеялке на диване. Эдик подошел и посмотрел, кто-то там, в кульке, шевелился, а лица не было видно, и решил посмотреть получше, стянув за узел на пол. Когда сгрохатало, то прибежали няни и опять шлепок. Но вот когда младший стал ходить, то тут уже стали жить дружно.
Отец переписывался с матерью, письма были ласковыми и добрыми. Но вот грянул сорок первый год, мать прибежала домой крикнула: «Дети, война!!!», - и заплакала. Письма стали приходить реже и более короткими. Наступало время, которое схватило за глотку весь народ, всю страну. Враг был силен. Поднялась на борьбу сила народная, сила духа - любовь к Родине. Отдавали на фронт весь хлеб. Вязали теплые варежки, носки, по домам, осознавая, что ты помогаешь бить врага, который замахнулся на твою Родину, на твою свободу. А вязали больше всего по вечерам. Днем, работая в поле, на скотном дворе, на складах, отправляя продукты питания фронту. Грузили женщины мешки, валили лес и разделывали его на дрова и на строительство. В этом участвовала Валентина. Дрова заготавливались для школы. Грузили на подводы тоже сами. Возили на быках, лошадей всех забрали тоже. И вот по вечерам Эдик и Юра усаживались на табуретку и держали своими маленькими ручонками мотки шерсти, из которых няня вязала, а значит, свивала из рук на веретень, и уж потом вязала. Горела больше всего в таких случаях лучина. Керосина не было. Сидели так долго, пока не намотает, а потом не начнет ткать.
Поздно приходила мать, которая осунулась и похудела. Устало глядя по головкам сыновей, задумчиво глядя куда-то в угол комнаты, мать отвечала невпопад на вопросы детей. Она думала о том, что вот прошел год с лишним, как идет война, мужа нет три с половиной года, сыну старшему уже четыре с половиной, а младшему скоро будет три, ни первый, ни второй не знают отца, но первого хоть видел отец, а второго и не видел. Думала, о том, чем кормить, на день давали сто грамм черного хлеба в магазине и все. Стала менять на хлеб, на картошку отцовские вещи: продала велосипед, отрез на пальто, ружье и другие, хоть сколько-то ценные вещи. Но когда это все было съедено и не осталось ничего больше, то стали есть очистки картофельные, гнилую картошку, которую находили на полях колхозных, собирали всей семьей вместе. Валентина, няня и два сына. Собирали колоски, одевая через плечо портянные сумки, но сначала брали разрешения у председателя колхоза. Ходили собирать клевер. Заваривали кипятком мякину, а затем, добавив туда горсть непросеянной муки, гнилой картошки, и из этой массы пекли не то лепешки, не то блины, не то оладьи размазни. Когда жевали это изделие, то кора застревала между зубов, и втыкалась в небо, в десна. Ходили собирать желуди, а набрав их, няня их них делала муку. В пищу шли почки с деревьев, но их собирали только весной. В это же время года обдирали кору с ивняка и, содрав ее, соскребали в кружку водянистую массу, часть молодой древесины с соком. Это все добывали не от случая к случаю, а каждый день.
Голод своей костлявой рукой сжимал своей смертельной хваткой и чтобы не умереть, шли добывать такой корм няня, Эдик и Юра. Мать очень переживала, лицо ее осунулось и почернело до неузнаваемости. Кроме голода, который душил семью и ее, была еще другая печаль, перестали приходить письма от Николая. И когда вся семья садилась за стол есть эту травяную похлебку с желудевой лепешкой, сыновья видели, что их мать перестала почти отвечать на их вопросы, как-будто не стала замечать. Она все думала и думала о чем-то своем, другом, во всяком случаи не о них, об этом говорили пары глаз, уставившись на нее. И те двести грамм, которые получали малыши на двоих не ели. Сосали крошки этого черного ржаного хлеба и давали по чайной ложки сахарного песка на день. Видя, как их мать о чем-то своем думает, невеселая, сидя за столом, обедая, Эдик и Юра своими маленькими худенькими ручками обламывали часть своей дольки хлеба и толкали матери, смотря на нее. Та не выдерживала почему-то, глядя на исхудавшие лица детей и, заплакав, уходила из-за стола. «Ешьте дети», - говорила Няня, - «после обеда будем желуди толочь». «Чур я буду носить муку» - говорил младший, «А я желуди подносить тебе» - говорил второй. Дети, они оставались детьми и в это тяжелое время. И после обеда заняли свои «зачураканные» должности по приготовлению желудевой муки. Когда с этим справились, и мука было готова, а ее намолола няня литровую банку, она сказала: «Сходили бы вы парни за щепочками, печь разжигать». Парни быстро взяли корзинку и пошли, они не спросили, куда им идти, не впервой шагать вот так вот, то с корзиной, а то и с охапкой. Идти надо было не далеко. И когда, набрали и принесли домой, няня сказала: «Сейчас затопите «буржуйку», и пойдем кружочки картофельные поджаривать на ней». Малышам очень нравилось это занятие, да и картошка было лакомством, да еще с солью. Соль эту няня сначала била обухом топора в мешке, потом в ступе, а потом уж эта соль шла в употребление, цвета она была дорожной пыли, грязная. Сев около буржуйки няня стала резать картошку и облепливать этими кружочками железную печь. В печи потрескивали дрова, на дворе уже было темно, мальчики сидели и ждали, следили неотступно за движением няниных рук. В комнате свет шел из щелей печи, лампу не зажигали.
Матери все не было, можно сказать, что она полностью всю заботу о детях и доме переложила на нянины плечи, а та с этим справлялась отлично. Она любила этих двух малышей, которые звали ее няня и всегда обо всех своих детских радостях и печалях делились только с ней. А няня и зашьет и постирает. Где надо и накажет, а когда и погладит по головке. Она выслушивала мать, приходящую поздно, мать спрашивала: «Как дети?» - и выслушав няню, говорила: «Есть что-нибудь поесть?». Няня подавала ей на стол, та ела, молча, только иногда говорила: «Ну и пусть не пишет, так проживем». Няня ее всегда осуждала за ее поспешные выводы: «Подожди, потерпи и все уладиться», - говорила она, убирая со стола посуду.
Но Валентина сделала уже вывод, со слов матери Николая она поняла, что он там нашел другую женщину. Валентина написала ему, и когда от Николая пришел ответ, то он резал ее совесть. Николай писал, что идет война, и как она закончиться, он вернется. Это письмо заставило Валю думать по-другому, но Николай не отвечал и даже не посылал денег для детей. Он находился в это время на Дальнем Востоке, на границе Манчжурии. Но, кроме его молчания и, стало быть, безразличия к детям, угнетало то, что его родители, жившие за семь километров, имея свое хозяйство, корову, четыре овечки, кур и гусей, теленка, и живя вчетвером, ничем не помогали, не приходили проведать внуков, даже узнать, как они и что с ними. Дети не видели от них ни морковки, ни стручка гороху. Они это делали, из тех соображений, что их сноха стала погуливать.
В этом тяжелом положении Валентина сориентировалась не правильно. Она пошла, назло всем сплетням, и отношениям, сложившимся между ней и Николаем. Она сделала ошибку и, причем, непоправимую. Стала встречаться с одним инструктором. Он был высоким светловолосым мужчиной средних лет. В доме, с появлением его, появился настоящий хлеб, который был необходим маленьким, так как они уже болели. К ослабленному организму прилипала всякая хворь: золотуха, частые поносы, детские болезни, коклюши, корь, от истощения кружилась голова. И вот в это время Эдик и Юра, находясь в таком состоянии, увидели хлеб, а затем булки на столе, мед, сливочное масло. А в одно время этот дядя принес всем печенья. У детей засверкал в глазках огонек, до этого совсем почти потухший. Дети были бледными и болезненными, с тоненькими ручками и ножками и впалыми глазенками. И когда приходил этот дядя, то они уже ждали, вытянув шеи, что он даст им что-нибудь. И его приходу они были рады. Он поддержал огонек в маленьких тельцах - это бесспорно. Хлеб, чистый хлеб, да еще полным ртом, ели дети. Спустя некоторое время дядя этот исчез. До этого допоздна подолгу о чем-то разговаривал с матерью, и когда он улыбался, то все видели, что у него все зубы вставные. «Это ему на фронте выбило», – говорила детям мать. – «Бомба разорвалась, и его засыпало землей, а товарищи откапали». После этого уважения к нему еще больше возросло, ведь он был на войне и бил немцев. «А наш папа тоже немцев бьет?» – спрашивал старший сын. «Да!» – говорила мать, выпроваживая во двор, - «идите, поиграйте с ребятами пока». Дети уходили к ребятам, к своим сверстникам и как всегда говорили о войне, про своих пап и как они там бьют немцев. Этим разговорам не было конца. Все говорили: «Вот папа придет, и всем будет хорошо житься». Слыша от своих матерей и старших, они все копировали до тонкостей, добавляя еще и детской фантазии. Это знали твердо и Эдик и Юра, потому, что вот пришел дядя с фронта и хлеб в доме стал и масло, и мед, и картошка. Не надо стало искать опавшие желуди, не надо стало ходить в детдомовскую столовую, есть «хряпу». Хряпа – это суп из листьев овощей, моркови, свеклы и крапивы, все вместе сразу сварено. Детский дом расположен был рядом с домом, где жила семья Блиновых. Это дети из Ленинграда, Пскова и других районов, занятых немцами. И вот, когда совсем было туго, как говорят, хоть в петлю лезь от голода, Валентина пошла к директору детдома товарищу Сувлевичу. Тот решил помочь ей, видя безвыходное положение, сжалился и оформил на паек, так три года и хлебали «хряпу», а еще «болтунку» – это в воде замешана горсть овсянки, муки и ничего больше. В трудное время пошли люди, как говорят, чужие и в тоже время самые близкие. Нянина сестра давала молока и овощей. И вот к удивлению маленьких Эдика и Юры, дядя почему-то не стал больше приходить. Мама на их вопрос: «А где дядя?» - отвечала, - «Уехал на работу», - «А где работа?» – «Дети не приставайте с этими вопросами. Эдик взял бы ты веник и подмел бы лучше пол». И тот быстро брал веник и начинал мести пол, а Юра ушел к няне на кухню.
Прошло еще немного времени, и Валентина тоже исчезла из дома, няня сказала им, что мать уехала в город. Стали ждать, и вот однажды прибежала нянина сестра Аня, которая жила недалеко от села, пришла, пошушукалась на кухне, дав детям моркови и бобов, ушла так же быстро, как и пришла. На другой день няня приготовила скудный завтрак, покормив детей, сказала: «Одевайтесь, пойдем к матери». Мальчишки спрыгнули со скамейки и стали одеваться. А когда оделись, старший спросил: «А куда идти?» - «Бери Юру за руку и пошли к тете Анне». Выйдя из дома, они все втроем направились по дороге, которая вела к деревне Макшино. Малышам было не понятно, почему мама сама не пришла, почему они идут туда, куда раньше их не брали с собой, когда ходили к тете Анне, а сейчас говорят – «А ну пошли». Быстро приближалась деревня, шли через знакомые поля, где собирали колосья. Поле было голое, хлеба были убраны. Проходя через речку, няня Юру взяла на руки, а Эдику сказала: «А ну, давай сам через мостик шагай». Мостик это уложенное бревно, речка было узенькая, но быстрая. Пройдя ее и поднявшись в гору, они все очутились сразу около дома тети Анны, так как дом был расположен на самом берегу реки. Анна встретила у ворот: «А пришли, милые, а ну давай мне этого паренька, входи, Эдик, мамка вас ждет». Посмотрите, какую она вам девочку купила. Братья поспешили в дом. В комнате их встретила мать ласково: «А, мои мальчики», - подойдя к ним, она поцеловала каждого в щеку и сказала: «Пойдемте, я вам маленькую девочку покажу». Все двинулись к кровати, где завернутая в пеленки крепко спала малышка. Посмотрев маленькую, все сели за стол пообедать. Ели картошку с луком и пили чай. На столе стоял начищенный самовар. Обедая, Эдик спросил: «А где ты купила, мама, девочку?» - «В городе. Ты лучше больше ешь, меньше спрашивай, ты же знаешь - когда я ем, я глух и нем». Эдик опустил ниже голову над тарелкой и, ни на кого не глядя и не спрашивая. Закончив обед, малыши подошли к маленькой, что бы еще раз посмотреть. «Идите, погуляйте», - сказала им мать, - «А то еще разбудите». Одевшись, братья пошли на улицу, и им было, правда, интересно посмотреть на сестренку, но что делать, мать сказала идти. Выйдя на улицу, они направились в ту сторону, где протекала река. Взрослые наказывали не ходить туда, когда они выходили из дома, говорили, что там можно себе шеи сломать. Хотя это предостережение звучало грозно, да еще в три голоса, но малышам прозвучало более заманчиво и они двинулись к реке, спускаясь с крутого берега.
А тем временем взрослые, глядя на новоявленную, решали, как им быть, где жить дальше Валентине, мальчикам и этой вот девчушке в пеленках. «Теперь Николай сюда не приедет», - сказала Валентина. – «А узнает о появлении Лили», - так назвали маленькую, - «очень скоро, так как родня сообщит ему немедленно об этом», - добавила Няня. «Ну, и пусть знает, я ему сама напишу, что у меня есть дочь», – сказала Валя, нахмурив брови. «А Константин, что думает делать?» - спросила Акелина Ивановна. «Он предлагает жить вместе, но я не хочу, у него другая судьба», – взахлеб, скороговоркой ответила Валя и ближе прижала к себе дочь. Затем, посмотрев в окно, сказала: «А я уеду к сестрам на Урал, в Пермь и там буду жить, никого мне не надо». «Будет тебе, будет так говорить» – перебила ее няня, - «куда же с тремя тебя понесет в такую даль, да еще война идет. Дороги все заняты солдатами». Долго так сидели и думали, решали, как быть дальше, пока мальчики не появились на пороге. «А мы уже замерзли», - сказал Эдик, перешагивая порог, подойдя к маленькой, спросил: «А как ее зовут?» - «Лиля», - сказала мать, выпроваживая их за дверь, - «А ну ботинки чистить, как следует, а потом зайдете», - сказала мать, закрывая за ребятами дверь. Валя стала стелить постель детям, надвигалась ночь. Анна пошла смотреть, как топиться печь, няня накрывала на стол, дети вошли запыхавшиеся и разгоряченные после чистки обуви и одежды. Раздевшись, они полезли на русскую печь, греть свои ноги. Усевшись, они там разговаривали о своих мальчишеских делах: какую рыбу видали в реке, да какие киты бывают. Когда был готов ужин, все уселись за столом. У Юры белые волосенки на макушки торчали в разные стороны, а карие глазенки блестели, глядя на сахар в сахарнице. Поужинали, и все стали укладываться спать.
Утром следующего дня все Блиновы двинулись в село Обуховское. Валя и Акелина Ивановна по очереди, сменяя друг друга, несли Лилю, мальчики бежали то впереди, то отставали. Придя домой, Валентина занялась с маленькой, менять пеленки, перепеленывать, а Акелина Ивановна занялась домашними делами. Малышей заставила сходить за молоком к соседям. Что они и сделали.
5
В заботах, в работе проходили дни, недели, месяцы и годы. Был на исходе второй год, как появилась Лиля. Научилась ходить и тем, самым внесла беспокойство. Мальчики не отступали друг от друга ни на шаг. Отец Лили навещал не часто, но бывал. Валю встречал на людях холодновато, но это выглядело внешне, но в глазах искрилась теплота и потаенная радость. Воспоминая о Николае возникали всюду, куда бы она не приходила и какую бы вещь в доме не брала, все напоминало о нем, о том с кем была разделена первая радость – быть родителем своих детей, материнства и отцовства. Но все воспоминания связанные с ним уходили на задний план. Жизнь повернулась другим боком, и надо было думать, как дальше жить. Обстоятельства заставляли задуматься над этим, тем более что последнее письмо, пришедшее от Николая после долгого молчания, а оно длилось полтора года, совсем прояснило надежды на будущее. Отец двух детей писал, что он тоже нашел женщину и его судьба теперь связанна с ней. Это письмо пришло после того, как появилась Лиля. Мать долго плакала, потом подозвала малышей, и, показывая на фото незнакомой тети, говорила: «Вот папка нашел вам новую мамку». Дети меньше смотрели на фото, чем на заплаканное лицо матери. В таких случаях, когда диалог между матерью и сыновьями выражался в такой форме, вмешивалась няня и уводила ребят от матери, ворча: «Будет тебе ребят клевать, сама ревешь, хоть детей пожалей». Детям не все было понятно, почему их мамка, так часто стала плакать. Было ясно одно, надо было, что бы приехал отец. Няня выводила их во двор, говоря: «Идите, погуляйте с ребятами, только к реке не ходите, утонете». И ребята ее слушались, она стала им второй матерью.
Няня делала все: стирала, готовила обеды, штопала ветхие рубашонки, чулки. Делила радость и детскую печаль вместе, так как она, а не мать, большее время была с ними вместе и дети, Эдик и Юра, любили ее и слушались. Она воспитывала их, как могла, мать приходила поздно ночью, говоря, то собрание, то ездила в районный центр по работе, то еще что-то в этом же роде. Дома почти не была. Прошло некоторое время, время забот, тревог и голода. У Эдика, старшего сына, от золотухи очень болело ухо, и кожа на лице и на руках тоже покрылась коростами, но больное ухо, так болело, что вскоре загнила кость. Особенно помочь, и облегчить состояние больного мальчика было некому, а главное нечем. Но все обошлось, слава Богу, только выболело так, что кожа на кости вся выгнила, и остался свищ на всю жизнь и воспаление лимфатических желез.
Юра переболел болезнью, как в народе называют «родимчика», его ручки и ножки выламывало, и изо рта шла пена, и он терял сознание. Он был напуган соседскими мальчиками, как и он тоже оставленными большей частью времени без надзора. Эта болезнь прошла так же не бесследно. Голод, болезни, в тот самый период жизни человека, когда, как говорят, закладывается основа, а ее по существу не было. Харчами была гнилая картошка, мякина, желуди. Дети много перенесли и много претерпели, не по годам досталась им тяжелая судьба. Судьба двух маленьких мальчиков была горька, горше, чем желудевая мука, шедшая им в пищу.
И вот был на исходе второй год, как появилась в доме маленькая, которая к тому времени научилась хорошо топать ножками и всем интересовалась до чего можно дотянуться, схватить, дотронуться, и попробовать на вкус. Своим криком она претендовала на скудную долю пищи, которая готовилась няней. Ее отец и Валя зарегистрировали девочку в сельсовете, фамилия и отчество были другими, не как у мальчишек, но они не понимали этого, им было невдомек, да разве они могли знать, что у них разные отцы, но это знала их мать и все соседи, которые не очень-то ее за это уважали, они смотрели искоса. Муж-то служит, а она тут дает раскрутки. Поэтому, Валя все чаще стала поговаривать о том, чтобы уехать отсюда куда-нибудь, а куда, она еще и сама не знала.
6
Однажды утром Эдик и Юра проснулись от воплей и криков, которые раздавались на улице и в коридоре. Ничего не понимали, что случилось, они вскочили на ноги и стали выбираться из своих кроватей, в это время вбежала мать. Она плакала и кричала: «Победа!!! Дети, Победа!». За ней вбежали еще какие-то женщины, они схватили детей на руки и стали их целовать, подбрасывать кверху крича: «Ура! Победа!!!». Все словно обезумели, говорили наперебой, целовались, обнимая друг друга, плакали. Все были радостными, но на многих лицах женщин повязанных черными платками, была тень горя и печали, которая, то приходила, то уходила с лица. Они радовались, ликовали, утирая слезы с лица своими шероховатыми грубыми ладонями, которые без устали трудились, приближая этот день и час. Трудились, не складывая руки, не опускались беспомощно, когда пришла «похоронная» от мужа. Сильнее сжимались руки, держа вожжи или ведя за уздцы в ненастную погоду колхозную тощую лошаденку, нагруженную колхозным хлебом, на приемный пункт. И пройдя испытания, каких не видело и не испытывало еще ни одно поколение в мире доселе, выстояли, победили!!! Ликующие женщины выбежали из дома Блиновых, крича и плача, обнимаясь с каждым встречным, уже осипшими голосами от надрывного крика и плача повторяли – «Победа!! Победа!! Победа!!!!!!». Валентина ликовала тоже! И когда прошел месяц, и наступило лето, многие стали ждать своих мужей и женихов, братьев и сестер более нетерпеливо, чем прежде, в первые дни войны. Хотя ждали четыре года в труде и голоде, в надеждах, совершая титанический труд вместе со всеми людьми, со всем народом, ковав Великую Победу.
Кончалась проклятая война, и день встречи приблизился, по вечерам прислушивались к каждому шороху за калиткой: «Не идет ли?». Ждали. Горя нетерпением встретиться с милым сердцу человеком, но другим женщинам эти дни были совсем другие и в сердце они каждый раз оставляли со знанием то, что мы победили, выстояли и потеряли своих кто мужей, кто сыновей, кто дочерей. Потеря близкого родного человека накладывала отпечаток на лице, в глазах, в сердце, глядя на женщин ждущих своих мужей. Валентина, как и все радовалась Победе, плакала от радости, но когда речь заходила о мужьях, ее лицо становилось сначала растерянным, а после суровым. Обстановка, сложившиеся после рождения дочери, и отказ мужа от них всех вместе взятых заставляли задуматься о том: «А как дальше жить?!?». Когда она начинала так думать, ликование и окружающий разговор тонул в ее вопросе – «а что дальше?». Прожив лето, Валентина рассчиталась на работе, и о своем решении ехать отсюда, и далеко ехать, она сообщила Акелине Ивановне, так как та могла и не согласиться бросить насиженные места, родной дом, отца, мать, сестру и ехать куда-то. И с кем, с чужими по сути дела людьми, да еще с такой малышней: «Мал, мала, меньше». Но когда Валя рассказала ей о своем плане, а ехать надумала на Урал в город Пермь (Молотов), где жили ее две сестры Полина и Нюра со своими семьями. Выслушав все, что говорила Валя в течение получаса, няня сказала, после недолгого молчания – «Поеду! Будем собираться! Так бы не поехала, наплевала бы, да вот детей жалко, как они будут без меня». Так решила, так и сделала.
Собрав свой скарб, попрощавшись с родными, которые отговаривали ее не ездить, говоря: «Чужие люди, чужие края, ты неграмотная, куда денешься, если будешь им не нужна?». Но няня была непреклонна. «Ну, как знаешь, с Богом», – благословили ее отец и сестра. Блиновы собирались недолго, так как вещей своих не было, вещей которые могли бы заставить их подумать, как везти и куда положить, собрали мало. Один сундук и два узла с постелью. Няня сходила к своим еще раз, пришла обратно вечером. Валя уже ждала ее поужинать и спать, завтра уже в дорогу, к другой жизни, где можно было бы кое-что изменить, поправить, найти себя. Все было готово, чтоб отправиться в дорогу. Легли спать рано, а за окнами было уже темно. Поздняя осень стучала тяжелыми, надоедливыми каплями дождя по крыши, по окнам, холодный мокрый воздух пробирался во всей щели дома и по страшному гудел в трубе.
Глава 2 «Детство»
1
Было раннее осеннее утро. Валентина и Акелина Ивановна встали, приготовили завтрак, разбудили детей, поели. И стали ждать, когда приедет на лошади П.М. и отвезет их в Советск на пристань. Решили ехать на пароходе до Молотова. Пока обсуждали, как добраться, попутно одевая детей, подошла повозка, запряженная лошадью. Накануне Валентина договорилась с председателем, чтобы ей дали лошадь доехать до Советска. Отвезти семью Блиновых взялся П.М.. И вот остановив лошадь около самого крыльца, П.М. спрыгнул и направился в дом. Навстречу ему вышла Валентина, неся в руках какой-то узел. «Здравствуйте П.М.! Мы уже готовы», - скороговоркой протараторила она, направляясь к телеге. «Хорошо, давай помогу погрузить». Он и Акелина Ивановна, взявшись за ручки сундука, стали вытаскивать его на улицу. Когда все было погружено и составлено, обвязали веревками. Детишек посадили, села Валя, держа на руках Лилю, Акелина Ивановна и П.М..
Когда выехали на дорогу, вышли соседи проводить семью Блиновых, Акелина Ивановна и Валя помахали им рукой, Валя грустно улыбнулась, кивнула головой. А затем, когда выехали за село, и, доехав до подъема, Валя и Акелина Ивановна еще раз оглянулись на свои обжитые места. На душе было грустно и больно. Расставаться не хотелось, все кругом стало близким и родным. Эти дома и люди, жившие в них, с которыми были прожиты самые тяжелые годы войны. Люди, выручавшие друг друга, чем могли, делились радостями и печалями, ища поддержку, друг у друга, духовно и материально, чем могли и как могли. Это люди труженики, любящие свой труд, землю, Родину.
Думая обо всем этом Валентина украдкой смахнула слезу. Няня тоже думала также. Она шла, сначала опустив голову, глядя себе под ноги и на колеса телеги, от которых летела грязь в разные стороны. С каждым шагом она отдалялась от той земли, где родилась, жили и трудились, боролись и умирали ее предки, она шла в неведомое для нее бытие и невидимые доселе края. Но мысль о детях как бы стряхивала ее, и мысли приводились в одну стройную линию, она шла, зная, куда и зачем, шла, что бы помочь воспитать и вырастить детей. Но забота о них, об этих несмышленышах, обновила ее мир, сделала целеустремленней, собранней. Крик, смех, плач детей были звуками, которые как бы настраивали ее инструмент на нужную ноту.
Когда повозка поравнялась с деревней, где жили отец и мать Акелины Ивановны и сестра, ее родные были на дороге, увидев повозку, они быстро пошли навстречу, каждый нес что-то в руке. Поравнявшись с повозкой, родные няни положили узелки на телегу: «Это вам всем на дорожку еда, путь длинный, пригодиться». Поздоровавшись с каждым и обнявшись с матерью и сестрой, няня прощалась на долго, а может и навсегда. Сестра и мать заплакали, и долго еще шли по дороге, махая платочком. Отец немного подался вперед, его большая седая борода, растрепанная ветром делала вид «Как, мол, так, ведь, уехала дочь и все тут. А ты как хочешь, так и живи». Глаза застилали слезы, он долго еще стоял так один посреди дороги, с непокрытой головой, седые волосы веяли по ветру. Так он стоял, глядя на удаляющеюся повозку, пока она не скрылась из виду вообще.
Проехав около десяти километров, сделали перекур в одной из деревень. И.П. покормил лошадь, потом сам, зайдя в дом около которого остановились, сел на скамейку и переобулся. Детей Валентина напоила, зайдя в дом, все сели у печи погреться. Хозяйка дома, старая бабка, глядя на весь двигающийся бедлам, спросила: «Дитятко, куда же ты это собралась в такую погоду, да еще со столькими детьми, а?». «Далеко, бабушка» - ответила Валя, подавая кружку с водой самой маленькой. Немного отдохнув и поблагодарив бабусю за гостеприимство, повозка двинулась дальше, по избитой дороге. Дул холодный ветер, иногда начинался дождь, и капли с силой ударялись в лицо. Солнце за всю дорогу показалось, раз или два, не больше, и при том не грея, показалось и исчезло, как бы говоря о своем существовании. Теплее становилось тогда, когда проезжали через лес. Закрывая от ветра и дождя детей, Валентина накрыла их шалью, а те сидели смирно, нахохлившись, как воробушки, ехали без всяких каприз, рассматривая из-под шали леса, поля, луга, ложбины, через которые и по которым ехали. Валя, глядя на извивающуюся черную дорогу, думала о том, как она по этой вот дороге девять лет назад ехала в село Обуховское. Она тогда везла с собой много надежд, стремлений, в неведомое, до того времени, ей житие. Сейчас же она уже мать троих детей, едет тоже к неведомому, как, что будет дальше, не знала ни она, и никто на свете, ехала навстречу судьбе, с убеждением и верой в лучшее. Забыть все, что было. Няня думала о своем бытие, что было, как жила и как жить дальше. Ехали, молча, погружаясь каждый в свои думы. А думы были разные. Иногда их раздумья нарушали просьбы детей: попить, поесть. Но вот когда день был уже на исходе, И.П. сказал, то ли себе, толи всем: «Ну, вот, приехали». Все повернули головы туда, откуда доносились гудки пароходов. Подъезжая к пристани, пошел сильный дождь. И.П. подхлестнул лошадь, и та побежала быстрее, устало переставляя свои ноги.
«А ну стой, тр-тр-тр-тр, стой!» - означало конец этой нелегкой дороги. Детей быстро сняли с повозки, и бегом на пристань, укрыться от надоедливого дождя. Затем перетащили всю поклажу. Валя и Акелина Ивановна поблагодарили И.П. за заботу, помощь, и пожелали всего хорошего, и тот уехал в город переночевать в доме колхозника.
2
Акелина Ивановна занялась детьми, перекладывая поклажу так, что бы можно было освободить поверхность сундука и сесть на него или посадить ребят, с полу очень дуло и было холодно еще с дороги. Она их укрывала, как могла. А мать, тем временем, пошла узнавать, где касса, что бы купить билеты. Искать кассу долго не пришлось, но билетов в ней не оказалось. На вопросы Вали, можно ли купить билеты? Ответили: «Билетов нет», «А когда будут» - «Дня через три»- «Как через три?» - «Мне надо на сегодня, я с детьми. Куда я с ними буду деваться. Здесь так холодно и сыро, мне необходимо, даже обязательно уехать сегодня». Кассирша выслушала все объяснения Вали и равнодушно сказала: «Знаете, сегодня уходит грузовая баржа на буксире, поговорите с начальником пристани, может быть, погрузитесь на нее». Этот ответ успокоил Валентину, и она быстро направилась к двери, на которой висела надпись «Начальник пристани». Им оказался мужчина пожилых лет с двумя медалями и орденами на груди гимнастерки, в которую он был одет. Увидев в дверях женщину, он что-то отрывисто крикнул в телефонную трубку и повесил ее на аппарат. «Что у Вас?» - Валентина стала объяснять ему причину своего визита. Начальник станции хмурил брови и дымил своей самокруткой, слушая просьбу и объяснения. Когда Валентина умолкла, начальник пристани сказал: «Добро! Будет место на барже, но она приходит ночью и идет не до Молотова, а до Стеженева, а там прийдеться сделать пересадку или ждать дня два – три, больше сделать ничего не могу, не просите». И при этом стал рыться в каких-то бумагах, искать что-то, давая понять, что разговор окончен. Валентина поблагодарила начальника и вышла из кабинета, держа в руках записку на разрешение посадки на грузовую баржу. «Ну, хоть на баржу и то хорошо» - думала Валентина. Быстрее бы ехать, ехать и ехать отсюда, хоть на чем, лишь бы ехать. Подойдя к Акелине Ивановне, которая сидела с детьми, держа на руках спящую Лилю. Мальчики сидели молча, рассматривая в окно, как по воде снуют лодки и маленькие катера. «Ну, как дела, достала ли билеты?» - спросила няня. «Едем, но только на барже, которую тянет буксир и притом ночью в двенадцатом часу – остается ждать шесть часов, сейчас надо поесть и уложить спать детей». Поев, то, что было припасено на дорогу, а именно черные ржаные лепешки, да овощей маленько, запили кипяточком. Дети легли спать, не раздеваясь, укрывшись одеялом, которое достала мать. Пока дети спали, взрослые по-переменке сходили до ближайших ларьков, с мыслью запостись пищей. После сидели попеременно. Одна сидела, вторая дремала вместе с детьми. И вот когда подошел час погрузки, все двинулись к месту причала баржи. Грузчик нес сундук, а второй два тюка, мелочь несли в руках, дети шли с няней, она тащила узлы и сумки. Валентина показала записку начальника пристани и человек, который командовал баржей, сказал: «Грузись!» и при этом сплюнул. Погрузили всех в трюм, там оказалось много народу, тоже с мешками, с вещами, с детьми. Воздух был сперт: пахло гнилью сыростью и еще чем-то. Посредине трюма висел фонарь «летучая мышь». Слабый свет маленького фитилька придавал оттенок серости, еще больше, чем было на самом деле. Поставили все вещи в один угол, грузчики ушли, получив плату. Опять на сундуке сидели дети, тараща глазенки на все и всех, не понимая и не осмыслив до конца, куда попали. Как говориться, их подняли, но не разбудили. Их мать пошла узнавать, когда тронуться в путь, ей не терпелось, скорее, скорее! Крик старшего «отдать концы», и поплыли. Поплыли к неведомому трое детей, их мать и няня.
Прошло часа три с тех пор как отчалили. Дети снова заснули. Кругом было тихо. Как вдруг баржа резко колыхнулась, и что-то подперло ее снизу. Толчок был очень сильным и неожиданным, многие полетели со своих ног, а кто лежал со своих мест, все вскочили, забегали, сшибая друг друга. Заплакали громко дети, заголосили бабы, погас свет. «Тонем!» с этим воплем Валентина стала ставить детей на ноги и направляться к выходу, куда устремились все те, кто был ближе. Путь им на лестнице преградила могучая фигура мужчины в плаще-накидке, с плаща текла вода, он крикнул: «Назад! Чего всполошились!?!!». В руках у него была лампа «летучая мышь», которую он поднял над головою и пошел к люку, тускло, освещая трюм. Он открыл люк, забрался туда, все с нетерпением ждали что будет, пробито или нет дно. Дети хлюпали носами, всхлипывали, женщины шикали на них. Через минуты три показалась кудлатая голова и молвила: «Все в порядке, воды нет». Женщины успокоились, но их волновал другой вопрос: «Когда тронемся в путь?». «Как теперя быть та?» - проголосила одна из женщин. «Когда? Когда?» - передразнила могучая фигура, - «вот пойдет пароход или буксир и стянет, а когда черт его знает». И с этими словами он вышел наверх, унес с собой лампу и трюм погрузился во мрак и молчание. Детей уложили спать. Няня и Валя, приспособившись на мешках, тоже прикорнули. Дети смотрели в темноту, вглядывались, пытаясь что-нибудь рассмотреть. Мать низко наклонилась над ними и сказала шепотом: «Спать, спать», - и укрыла их шалью.
Прошла вся ночь, только ранним утром их баржу стащили с мели. Когда дети проснулись, то баржа уже плыла. Над рекою рассеивался туман. Дул холодный ветер. Низкие облака бежали быстро, как будто наперегонки. Волны лизали борта баржи, заставляя ее подпрыгивать. Валентина вышла наверх, к своему багажу, который находился около рубки, она вышла посмотреть все ли на месте. Сундук и большие узлы лежали там, куда положили их утром, только они были влажные, хотя и были укрыты мешковиной. Когда она спустилась вниз в трюм, дети уже не спали. Няня доставала из мешка и из кошелок еду, приготавливая завтрак детям и им самим. Многие кто проснулся, сидели понуро. С жадностью откусывали от краюхи черного хлеба, который ели с луком и солью, воду доставали веревкой привязанной к ведру прямо из реки. Когда Валентина подошла к детям, они сидели вокруг няни и смотрели, как та приготавливалась к завтраку. «Ну что малыши, не замерзли?!?». «Нет» мотая головами, почти враз, ответили они. Мать села рядом с ними. Когда скудный завтрак был окончен, няня сказала: «Валя, ты посиди с ребятишками тут, а мне прийдеться идти наверх, сказали, что сейчас баржа будет грузиться в Ельниках». «На шаль, повяжись, а то там холодно, дует» - и Валя подала ей шаль, которой укрывала ночью детей. Няня встала, повязалась и вышла к вещам, где ее встретил холодный, осенний пронизывающий ветер. Она села на мешки, укрыла мешковиной ноги и стала ждать, когда баржа причалит к пристани в Ельниках. Действительно, буксир это маленький пароходишко, который тянул баржу, стал менять курс тяжело пыхтя, пробираясь сквозь волны и ветер который дул ему на встречу. Вот показалась пристань, точнее причал. И когда баржа и буксир встали около нее, то пришли грузчики с деревянными подушками на спинах и стали выносить на себе мешки и ящики. А в это время на буксир грузили дрова для топки. Дрова были его «горючим». Простояв больше часа, водный караван направился дальше.
Няня пришла в трюм, шаль ее была мокрой и одежда тоже, так как пошел дождь со снегом, а ей пришлось сидеть. Но в трюме не было только ветра, а так было все: и холод и неудобство полнейшее. Стоял смрад, запах лука и неубранных детских пеленок. Плыли целый день, наступил вечер, ночью сказали, что будем в Хамчи.
3
Когда, наконец, поздней ночью буксир притащил до Хамчи, Валя побежала искать грузчиков, а няня осталась с детьми, которых разбудила. Они спали крепко, как спят все дети, уставшие и измученные дорогой. Когда Лиля проснулась, то она подала голос недовольства, няня взяла ее на руки, ребята, взявши за руки, друг друга и за нянину руку двинулись к выходу. Носильщики тащили сундук и узлы, мать остальные котомки. Выйдя на пристань, они направились в вокзал. Там стоял полумрак, керосиновые лампы, висевшие под потолком, освещали слабо, хотя их было две. От такого освящения тени были косматые и неуклюжие, которые шарахались по стенам. Пассажиров было много, с мешками и мешочками, с корзинами с корзинками, сундуки разных размеров, кучи возвышались, то тут, то там, около них копошились люди. Кто спал, кто жевал, а кто и глазел по сторонам, чувствовалась атмосфера беспорядка и хаоса, все куда-то переезжали со своим скарбом и детьми. Были и инвалиды на костылях в расстегнутых шинелях без погон, передвигаясь, гремели медалями, курили самокрутки, спорили с администрацией. Кто-то где-то богатырем храпел, этот храп заглушал возню уставших и полусонных людей. Носильщик, который нес сундук Вали, вошел и у самых дверей ссадил его с себя. Валя, расплатившись с ним, пошла узнавать, есть ли место в комнате «матери и ребенка» и за одно узнать насчет билетов. Няня осталась с детьми, они прижались к ней и смотрели на мечущиеся по стенам тени, на возню людей, но глаза слипались сами по себе, дети хотели спать. Няня, держа на руках Лилю одной рукой, стала помогать другой рукой Эдику и Юре разместиться на сундуке, прикорнуть.
Валя тем временем нашла комнату «матери и ребенка», но мест там не было. Дети там спали на скамейках, на узлах, на руках матерей, кто кормил, кто укладывал спать, кто вытаскивал горшки, от такого скопления людей воздух был спертым, но было теплее, чем сидеть у дверей, поэтому она быстро пришла к няне, забрала узлы и мальчишек. «Ты подожди тут, а я отведу ребят в комнату «матери и ребенка»» – сказала Валя, няня кивнула головою, «я погляжу за багажом и Лиля пока спит у меня на руках». Валя отвела мальчиков в комнату матери и ребенка, недалеко у входа на полу было место, она положила мешки, положила ребят на них. «Спите, я сейчас приду». А сама побежала сдавать сундук в багажную. Няню тоже отправила к ребятам «Иди, погрейся». Няня очень простыла, когда плыли на барже, у нее начался озноб, насморк. Продуло, когда сидела на палубе баржи около багажа. Валя нашла опять носильщика, сдала в багажную вещи, направилась узнать, как с билетами. У касс стоя народ в ожидании своей очереди, кто спал, а кто сидел. Ей сказали, что часов в шесть утра будет пароход, но мест на него нет. Она пошла к начальнику пристани. Это была женщина пожилых лет, выслушала Валю и сказала: «Хорошо, посадим вас на пароход», сходила в кассу и помогла купить билеты. Когда Валя пришла к няне с детьми, няня, уставшая и голодная, взяла две кружки и пошла за кипятком. Придя с наполненными до краев кружками, сказала: «Ну, давай перекусим». «А как билеты?» - спросила няня. «Все в порядке, слава Богу», и, положив Лилю рядом с ребятами, они приступили к ужину. Лепешки и кипяток – вот и ужин.
Немного подремали вместе с детьми, когда время подошло к шести, Валентина и няня разбудили ребят, забрали узлы и двинулись к самому причалу на посадку. Выйдя на улицу, ребята стали ежиться от холода, а Лиля хныкать. Подойдя к мостику, они остановились. Людей на посадку было много. Все стояли и ждали парохода, который, пыхтя и хлопая колесами по воде, приближался к пристани, оповещая гудком свое приближение. Гудок сильным эхом разносился по всей округе. Люди, ожидавшие пароход, сгрудились в сторонке, как будто грелись друг от друга. Дул ветер, шел сильный снег. Холодная вода хлюпала под мостиками, пароход, освещенный огнями, медленно разворачиваясь, подплывал к пристани. Пассажиры вглядывались в него пристально, предвкушая то, что там, на пароходе, ждет их тепло и уют.
Парод «бросил концы» на причал, подали трап, по которому двинулись пассажиры с парохода и часть команды. Долгожданная посадка, говор людей вырос до гула. Зашевелились суетливо люди и двинулись к трапу. Валя шла впереди за ней гуськом ребята, няня за ними, неся в руках Лилю и вояж. Идти было трудно, со всех сторон толкали, кричали, да к тому же еще, не только настил был обледенелый, но и трап. Ветер дул в лицо, затрудняя движение вперед, и снег лепил глаза. Когда поднялись на пароход, то люди были похожи на снежных приведений, которые шли, чертыхаясь и отряхивались. Вале и няне с детьми показали, как пройти в каюту «матери и ребенка», где они и очутились 2через некоторое время. Там было тепло, даже как показалось жарко. Разделись и раздели детей. Быстро постелили постель на скамье и уложили детей спать.
Тепло обласкало измученные и озябшие маленькие тельца, и ребята уснули. Мать достала одеяло из узла и закрыла их, сами же стали укладываться на полу, хотелось спать. Все места рядом были быстро заполнены людьми, в основном по соседству были дети, женщины и старики, которые тоже, заняв место, стали укладываться спать.
Проснувшись, дети стали глядеть через стекло на меняющиеся пейзажи, и вдруг услышали сзади себя стук, затем крик. Они резко обернулись и увидели на полу, около баллиарда лежал мужчина в военной форме и бил руками и ногами об пол и кричал что-то непонятно. Один из тех, кто был ближе у выхода, рванулся, побежал и через некоторое время принес воды. Налили в стакан, поднесли к искаженному лицу, стали лить в рот, но он плотно был стиснут, и вода полилась за шиворот на гимнастерку. Второй мужчина, тоже в военном кителе, который хотел помочь товарищу, лежавшему на полу, отдал стакан и сказал: «Возьмите и отойдите, сейчас прейдет в себя». При этом он поднялся с колен и стал поднимать стулья, уроненные фронтовиком, который падал на пол и сбил их. Пока все, находящиеся в вестибюле, сгрудились около упавшего, Валя подошла к детям, прижала их к себе. «А что он поскользнулся?» - спросил младший, - «Нет, ему плохо». Когда поднялся мужчина в военном, его подхватили, и все увидели на его груди множество нашивок, говорящих о ранении. Лицо его было в двух глубоких шрамах, один через все лицо, другой на подбородке. Он посмотрел на всех, с трудом поднял опухшую голову и попытался улыбнуться, потом развел руками, на одной из которых не хватало несколько пальцев: «Фронтовики!» - произнес с такой интонацией, как будто говорил «простите за зрелище», и они, обнявшись, вдвоем пошли к себе в кубрик, прихрамывая. Валя глядела им вслед, глазами, на которых блестели слезы. Люди, видевшие этих искалеченных товарищей, понуря голову вспоминали о своих близких, родных, знакомых и незнакомых, которые не вернулись с фронта, а если вернулись, то калеками. А таких было почти в каждой семье, на минуту все застыли в молчании. А за стеклами бушевала непогода, шел снег, дул сильный ветер, пароход качало из стороны в сторону, но он шел вперед, напрягаясь и пыхтя, назло погоде, холодному ветру. Вперед! Вперед! Вперед! Шла первая осень после войны, возвращались с фронта отцы, братья и сестры. Встречали, ждали своих, и ждали тех, о которых даже получили похоронные, ждали, надеясь, но может быть прейдет. Валя не ждала, она знала, что ее Николай не прейдет, хотя он и жив.
Очнувшись от своих дум, Валя взяла за руку младшего сына и сказала: «Пошли, дети, к няне и Лиле, они нас там заждались». Прейдя на место, они увидели, что няня сидела и вязала варежки, Лиля спала. «Ну, нашатались?» - «Да» - мальчики стали наперебой рассказывать, что они видели, как упал дядя, и что у него нет пальчиков. «Скоро приедем?» - спросила няня, подавая Вале кружку с водой, «Завтра днем» - ответила та, вытирая лицо Юры платком, смоченным водою. «Где ты успел испачкать свой нос?» - «Там» - «И он показал рукой ту сторону, откуда они пришли». У Эдика тоже лоб был запачкан. Это они смотрели в окно и прислонялись лбом к стеклу. Мамка их пожурила немного, и они уселись рядом, отойдя от взрослых, стали наперебой обмениваться своими впечатлениями о том, что видели.
Плач маленьких детей не помешал уснуть Вале и няне, хотя вокруг еще ходили, суетились, перешагивали через них, кто шел за кипятком, кто-то в уборную, кто шел проведать своих, как те устроились в соседних салонах.
За бортом хлюпала вода, гудел ветер в иллюминаторах, видно было, как мерцают огоньки багетов в тумане. Как пошел пароход, ни Валя, ни няня, ни дети не видели и не слышали, а он медленно поворачиваясь на волнах, развернулся, покачиваясь, поднатужился и взял курс на Молотов.
Первыми проснулись дети, Эдик и Юра тихо поднялись, чтобы не разбудить сестренку, которая спала рядом, запрокинув руки за голову, сели и стали смотреть в окно иллюминатора, где волны с шумом и злостью лизали борт парохода, доставая своими языками до стекол окна. Глядя в окно, они также оборачивались, смотрели на дядюшек и теть, которые кормили своих малышей. Затем взгляд их остановился на матери с няней, они еще спали. «А этот пароход может задавить рыбу?» - спрашивал младший у старшего брата. «Нет» - после паузы отвечал старший. «Она нырять умеет?». «А если паруса одеть пароходу он быстрее поплывет?» - не унимался Юра. «А зачем ему паруса, он колесами по воде отталкивается» - отвечал старший. «Если быстро поплывет, не успеет отрулить от мели». Так сидели и перешептывались два брата. Они сидели и не требовали от своих старших ни пить, ни есть. Первая проснулась няня. «А, уже встали, мои хорошие. Выспались?» - «Да» - ответили братья. Няня встала, помогла им одеться, Валя в это время проснулась: «Ну, как дети спали?» - «Хорошо» - сказал Эдик одеваясь. «Ты это куда собираешься? Уже день, пора!» Мать встала, поправила на голове волосы, достала мыло самодельное, сваренное из кишок какого-то животного, взяла ребят и отправилась умываться. Няня подошла к Лиле, которая тоже проснулась, но лежала, она немного прихварывала, простыла. Няня ее любовно взяла на руки «Ах, ты моя маленькая, захворала» - та в ответ прохныкала. «Мама» - «Сейчас прейдет твоя мать. Она ушла с братишками мыть руки и личики». Лиля протянула свои маленькие ручки с тоненькими пальчиками, показывая их няне, как бы говоря «А мои?». Пока няня возилась с маленькой, вернулась Валя с ребятами, те шли рядом и о чем-то разговаривали между собой. Лица были чистыми и их носы блестели, настроение у них было бодрое, кругом все было интересно, часто останавливалась мать, одергивая их: «Пальцами нельзя показывать». Те быстро переставали смотреть на заинтересовавший их предмет, бегом догоняя мать.
После отдыха, она даже немного повеселела, да еще холодная вода из под крана разгорячила ее щеки. Появился блеск в глазах. Когда все были в сборе, стали завтракать, достав из кошелок харчи. Ели ржаной хлеб из непросеянной муки, лук, запивали кипятком. Маленькой дали черный калач и сладенькой водички. «Эх, щей бы сейчас?» - со вздохом сказала Валя, отламывая кусок хлеба от ломтя и прикусывая луком. «Да, не плохо бы было» - с аппетитом, припивая из эмалированной кружки кипяток, ответила няня. Сказала и замолчала, тихо пережевывая кусок хлеба, задумалась о чем-то, глядя куда-то в сторону, поверх голов детишек. Те уплетали пищу за обе щеки. В это время не до чего им не было интереса, что могло бы отвлечь их, они были голодными и ели без упрашивания старших. Их худенькие тельца, облаченные в залатанные рубашки неопределенного цвета, делали их более тонкими, заморенными и измученными дорогой и полуголодной жизнью. У старшего были большие голубые глаза глубоко запавшие, с длинными черными ресницами, черные волосы, его припухлые толстенькие губы были серофиолетового цвета, щеки впалые, цвет лица серый, вид был болезненный. Брат его, Юра, был ненамного пониже его ростом, светловолосый, темнокарие глаза, выделись на его бледном лице, оба мальчика по своему характеру были тихие, замкнутые, не по возрасту смотрели их глаза на окружающий мир и на то, что в нем происходило вокруг. Игрушек не было никаких, не было и детских книг, и они с жадностью слушали сказки, которые рассказывала им мать и няня. И когда мать читала им «Му-му» Тургенева, они оба заплакали, стало жалко собачку. Маме и няне приходилось долго уговаривать их, что бы они не плакали. Все очень близко принимали к сердцу.
После завтрака, мать повела их по пароходу, показать малышам, где капитанский мостик, какие каюты, им даже разрешили спуститься в машинное отделение. Братья с жадностью ловили каждое слово, сказанное матерью и помощником капитана, который ходил с ними вместе. Особенно интересно было в машинном отделении, где блестели надраенные поручни и рукоятки, шипение машины, работа поршней. Когда закончили обходить и смотреть пароход направились в салон, где стоял бильярд и несколько мужчин пассажиров и из команды парохода играли, стукали шары длинными киями. Было много света в этой каюте, так как окна были очень большими. Мать разговаривала со своим «экскурсоводом», а ребята подошли к окнам и смотрели, как бегут волны, на которых стояли, покачиваясь, бакены, на берегах уже лежал снег. «Смотри, смотри, какой домик!» - толкал под бок младшего, показывая рукой, Эдик. Юра уставился в окно «Да!» и две маленькие головы, упершись в стекло, смотрели на домик бакенщика, который стоял на самом берегу реки. Вокруг домика были расставлены бакены, развешены снасти и снаряжения нужные для этой специальности. Около дома возились люди, что-то делая. Вокруг него стояли запушенные снегом елочки. Домик был как из сказки, которую рассказывала мать.
4
Наконец, наступил день, когда пароход, обламывая свои лопасти колес об лед, река уже замерзла, подошел к пристани, которую семья Блиновых и няня ждали с нетерпением, уже которые сутки. Собрались быстро, укутали детей, так как на Урале уже была зима, и, двинулись к выходу, ведя детей гуськом, таща котомки и сумки на перекидку через плечи и неся в руках. Выйдя на пристань, Валя попрощалась со знакомым помощником капитана, поблагодарила за оказанное внимание и заботу, и они всем скопом покинули пароход, который походил на ободранную большую птицу. Дальше он не шел, остановился зимовать здесь, навигация окончилась. Валя, оставив няню с детьми и походной кладью, побежала получать остальные вещи, но их не получила, только уточнила, можно ли их получить на вокзале города Краснокамска. Оказалось можно, и чтобы не возиться с ними, а быстрее ехать дальше, она побежала обратно. «Давай, Ивановна, собирайся, поедем на вокзал», - «А вещи?» - «Они прейдут туда, а потом мы их получим», - «Вот и хорошо!» - «Ну, дети, поехали снова, осталось немного», - сказала Валя, беря на руки Лилю. Доехав на железнодорожный вокзал, купив билеты до города Краснокамска, они все сели в вагон, ждать уже поднадоело здорово, но надо было ждать и ехать. Дети сели к окну смотреть. Они как всегда не утомились, и любопытство детское не знает предела. Сидя в вагоне, Валя вспомнила, что не послала телеграмму, чтобы встретили. «Но, ничего доберемся как-нибудь», - бодро успокоила няня.
Минули часы ожидания и вот Краснокамск. Выйдя на перрон и сев в автобус, они поехали. Выходить, как и заходить помогали пассажиры. Выйдя из автобуса, Валя спросила прохожего: «Как нам дойти до дома №4 улица Красный Пролетарий?» - «Это совсем недалеко, вон его крыша видна», - «Спасибо!». Подхватив детей и сумки, двинулись к указанному дому. Подойдя к нему, остановились, затем, найдя нужный подъезд, зашли в него. Квартира была на шестом этаже, и тащить все вещи было трудно. Поэтому Валя оставила няню, детей и вещи внизу, а сама побежала наверх, в квартиру, где жила ее старшая сестра Полина. Минут через пятнадцать-двадцать вышла Валя со своей сестрой, та подошла к детям поцеловала их в щечки, поздоровалась и познакомилась с няней. Взяла полные руки всяких сумок, котомок Вали и няни, детей. Так уж сестры договорились сами и двинулись штурмовать высоту. Когда поднялись, наконец, до квартиры Поли, открыл дверь ее муж Ф.И. Блинов, однофамилец мужа Вали. Обе сестры внесли свои охапки багажа, кто нес маленьких. Ф.И. поздоровался со всеми и, закрыв двери, поковылял за всеми на костылях. У него не было одной ноги. На груди его гимнастерки висели две медали «За отвагу». «Ну, наконец-то, приехали. Садитесь, отдыхайте, я сейчас приготовлю что-нибудь поесть, раздевайте маленьких», - тетя Поля засуетилась, не прерываясь говорить и спрашивать. Ф.И. сидел на стуле и смотрел на всех, улыбался маленьким, пытался заговорить с ними, но они забились на диван все трое, и молчали. «Сколько Вас теперь тут, а?» - не унимался Ф.И.. «А тут еще есть ваша сестра двоюродная – Аня, где ты там?» - выбежала с кухни девочка худенькая, беленькая в выцветшем платье. Увидела такое скопление людей, взрослых и маленьких, засмущалась и хотела повернуть назад, но тетя Поля преградила ей дорогу, выходя их кухни. «Иди, иди, не бойся, это твои братики и сестра приехали, иди, знакомься с ними ». «А где Нюра?» - спросила Валя про свою второю сестру. «С ней несчастье, она попала в тюрьму, втянули в компанию и вот сидит». Сестры были озадачены, они смотрели на Аню, дочь Нюры с грустью и сожалением. «Вот я ее взяла, пусть у меня растет. Придет Нюра и возьмет, а то ребенку куда деваться».
Сестры разговаривали о своем житие-бытие, о последних событиях в их жизни, о продуктах питания, какие цены на базаре. Когда они уже кончили свои расспросы друг о друге, о своих близких, о родных, Ф.И. сказал: «Поля, может быть сегодня по такому случаю по маленькой?» - и при этом заулыбался. «Тебе только бы по маленькой, ладно, сиди, будет тебе маленькая». Ф.И. как говорят «не любил выпить», не упускал случая, а тут встреча сестер, вот и напомнил. Немного отдохнув, Валя и няня принялись помогать Поле готовить ужин. Дети уже познакомились и стали играть вместе. Маленькой дали журналы, та сидела и листала их, так что трещали страницы. И вот все собрались за столом. Валя спросила: «Где Леонид служит сейчас?» - «На море» - «А где Аня, она должна сейчас пойти учиться?». Детей посадили на колени, так как не было свободных мест, и приступили к трапезе. Выпили за встречу. «Ты не знаешь, где находиться РОНО?» - Поля на вопрос Вали ответила: «Завтра все найдем. А сейчас ешь, ешьте и отдыхать с дороги, поди вон как устали, а уже РОНО спрашиваешь где! Ешьте маленькие». Она была ласковая, добрая и внимательная. Когда ужин подходил к концу, в дверь постучали, вошла Аня, дочь Поли. «А, доченька пришла», - на распев сказала Поля. «Проходи, смотри, кто к нам приехал». Девушка, с большой русой косой, с крупными карими глазами, подошла и поздоровалась со своей теткой Валей и с малышами. «Ну, как твои дела?» - спросила ее мать. «Ничего, идут», - и села с краю за стол. Ф.И. посмотрел на всех и сказал: «Вот семейка собралась всяких, и даже мужчин прибавилось в нашей семье» и при этом он погладил по головкам Юру и Эдика, те засмущались и отвернули головы в стороны. «Ну, ничего, всем места хватит». Да, комната была небольшая, укладываться спать стали кто где, на диване, на кровати и на полу, вповалку, так плотно, что пройти было невозможно. А Аню маленькую положили под стол, рядом с ребятишками. Валя сказала, извиняясь: «Ну, мы, Поля и Ф.И., ненадолго, так что вы уж извините за стеснения» - «Ничего, ничего, хором ответили хозяева». «В тесноте, да не в обиде, и то правда» - сказала няня. «Мы уж как-нибудь». Когда все разместились, выключили свет. Сон пришел сразу ко всем. Уснули быстро.
Было еще темно, когда проснулась Полина Ивановна, встала. Тихо и осторожно прошла на кухню, готовить завтрак. Заворочался Ф.И., что-то забормотал сквозь сон и проснулся. Поднял голову, окинул взглядом комнату, которая была заполнена спящими, сел, стал пристегивать протез, пристегнув его, надел гимнастерку с медалями, взял палочку и, поскрипывая протезом, вышел вслед за женой. «Ты что ходишь?» - шепотом спросила Полина. «Разбудишь!» - «Ш-ш-ш» - прошипел Ф.И., подставляя ко рту палец. «Надо, Полина, идти на работу, а сначала сходить хочу на базар, дай денег». - «Только смотри, ни-ни» доставая из сумочки тридцатку, - «Ну, что ты, пить ни в коем случае». Пока шел разговор между хозяевами этой комнаты, проснулась Валя, быстро поднялась, оделась и вышла на кухню. «Доброе утро, сестра, здравствуй!» - «Здравствуй, здравствуй!»- «Ты это куда собрался?» - «Да дело есть по хозяйству» - ответил Ф., направляясь к дверям, он уже был одет. Когда дверь за ним закрылась, сестры стали готовить вместе завтрак. «Ты мне скажешь, как доехать до РОНО?»- «Скажу, скажу!» - «Не знаешь трудно ли устроиться на работу, да еще жилье чтобы дали?» - «Не знаю, но ты пойдешь, и там тебе все скажут». В это время проснулись остальные, задвигали стульями, заскрипел диван, стали собирать свои постели в одно место. «Давай, давай, парни, одевайся», - слышался голос няни. Двери комнаты открылись и стали выходить все оставшиеся. «Ну, вот и муравейник наш проснулся», - сказала, улыбаясь, Поля. «Закопошились». Да, действительно, как муравейник. Гуськом пошли умываться, Эдик и Юра все больше молчали, а если говорили, то только с собою. Старший подозвал младшего и говорит: «Смотри, как высоко спали!» - и указал на окно, Юра подошел и посмотрел в окно, поднявшись на цыпочки «Ух, ты, да!» и посмотрел на брата, с шестого этажа было видно далеко и интересно. Трубы заводские, из которых шел густой дым, нефтяные вышки и машины снующие взад и вперед. Так они стояли рядом, глядя на уральский городской пейзаж, пока их не окрикнули «Дети, завтракать!». За столом все не уселись, пришлось часть этого семейства разместить на кухне. Позавтракали без Ф.И., он еще не пришел с базара. «А далеко базар?» - спросила Валя. «Да, нет, близко» - ответила Аня. Из-за стола разошлись кто куда. Валя и Поля оделись «Ну, дети, слушайтесь няню, мы скоро вернемся» - «А когда приедет Ф., пусть завтракает, еда на плите» и Поля показала няне, где находиться еда. Дочь Поли Аня пошла в школу, осталась маленькая Аня и Эдик с Юрой, с няней.
Спустившись с шестого этажа, Валя и Поля направились туда, где они могли разузнать насчет работы. Поля показала, и сама села на автобус и уехала на работу. Валя направилась в дом с табличкой РОНО в отдел кадров.
К вечеру собрались все. Валя веселая, с порога проговорила с облегчающими вздохами: «Ну, все в порядке!». Ее уже ждали дети, сестра, няня. «Давай рассказывай, сестра, куда и когда? Раздевайся и садись», Валя быстро скинула с себя пальто и шаль, разулась и легко, словно и не устала, пропорхнула в комнату. «Поедем в Молотов, работать буду в садике воспитателем, жилье дают, правда, в бараке, но жилье. С документами все уже оформлено» - «Молодец, но как говорила наша мама «Слава Богу»». «Детишки в садик ходить будут все, лучше будет, чем было» - Поля при этом облегченно вздохнула.
Через три дня уже были на новом месте. Садик стоял в сторонке от трамвайных путей, а рядом с ним несколько бараков, в которых жили рабочие соседнего завода. Дальше через дорогу был лагерь военнопленных, жили немцы, искупляли свою вину трудом. Место это находилось на окраине города. Зелени почти не было. Комната, которую дали под жилье, была большая, но уютная с двумя небольшими окнами. Почти посередине комнаты стояла печь. Пол был облезлый и грязный, стены тоже. Было много мышей и крыс, пол в двух углах комнаты был проеден ими. Валя и няня, засучив рукава, начали уборку. Окончив ее, затащили одну железную кровать и две раскладные, которые дали в садике. Стол дали потом, а пока ели на чемодане или сидя на койке. Эдика и Юру устроили в садик. Няня тоже пошла работать в садик, уборщицей. Пища стала лучше. Хлеба сначала не хватало, все еще испытывали голод. Перловая каша и кисель, щи – вот тогда, чем кормили в садике. Эдик в садик ходил с желанием, Юра долго не мог привыкнуть к новой обстановке. Привыкал с трудом.
Вставали рано утром взрослые, чтобы взять чье-нибудь пальто, нянино или материно и одеть детей потому, как утром в комнате температура понижалась, и становилось холодно.
Когда подходило время идти в садик, детей будили. Те умывались, одевались и шли в садик. В доме и у дома не было уборной, поэтому в каждой комнате были ведра, приспособленные для нужд. Носили выливать в яму, которая была не так далеко от бараков. Иногда мать и няня уходили на базар что-нибудь купить из продуктов, а дети ждали сладостей, которыми были петушки на палочках и самодельные конфеты. Покупали иногда, что-нибудь из одежды, покупка эта осуществлялась на базаре. Обычно детям перешивали материны юбки и кофты. Сначала сшитые штаны и рубашки носил старший, а потом младший. Но иногда шили и младшему, минуя носки старшего. За заботами о детях, о еде, жили в кругу женщин, большинство которых, были такими же одинокими, как Валя. Она сдружилась с ними, вошла в коллектив.
Подошел новый год. Встретили его. Встреча запомнилась ребятам на всю жизнь. В садике была наряжена большая елка, дед мороз раздавал подарки. Пакеты под подарки были сделаны макетами грибов мухоморов. Нарядная елка, музыка, хоровод, декларация стихов – все это захватывало детей. В этот год старшему брату исполнилось восемь лет. А младшему было шесть лет и девять месяцев.
Прошло лето, наступила осень. Старший сын пошел в школу. Провожали его всей семьей. Няня была с младшим. Школа была размещена в одном из таких же бараков, в которых жили. Находилась недалеко от дома. Пошел старший в школу – прощай детство! Здравствуй школа! Букварь купили с рук, вместо тетрадей был блокнот, расчерченный карандашом. Карандаш деревянный и пенал сложили в сумку, сшитую няней. Положили завтрак – два куска черного хлеба, перекинул ее через плечо, потопал. Серенькая в полосочку рубашка с залатанными локтями, в штанишках, тоже не оставленных вниманием иголки с нитками, руками няни аккуратно заделанные дырки. Школа встретила приветливо. Без всяких торжественных линеек прозвенел звонок, детей провели в класс, показали, где они будут заниматься. В классной комнате было три маленьких окна, потолок был низкий, который подпирался двумя деревянными столбами посередине комнаты. Было чисто, но тесно. Коридор был узкий и длинный, детей много, места мало, занимались в две смены, хотя школа была начальной. Не хватало наглядных пособий, бумаги, даже чернила заменяла растворенная сажа, ей и писали, и писали на газетах.
День за днем прошла первая четверть, вторая, третья, четвертая, кончился учебный год. Год был тяжелый, голодный и холодный. Булка хлеба черного на базаре стоила триста рублей. В этих нехватках жили, росли, мужалось наше детское отрочество. Без игрушек, без забав, баз сладостей и радостей. Игрушки заменяли стреляющие гильзы патронов, да деревянные игрушки, сделанные самостоятельно. Настало время летних каникул. Время это прошло около бараков и забора завода, где искали железяки, чтобы потом их сдать в ларек и получить энную сумму, которая выражалась в копейках. А потом купить билет в кино или дешевеньких конфет, тут рядом в следующем ларьке. Дома мыли пол, прибирались, ждали домой с работы мать и няню, сидели с маленькой сестренкой. Выходили гулять с ней и с соседним мальчишкой. Сверстники стреляли из рогаток в немцев проходящих колонной около барака, тем самым, выражая свою ненависть к ним. И вот кончилось лето, лето время летних каникул. Начался новый учебный год.
5
Однажды рано утром, раньше обычного мать разбудила Эдика и сказала: «Вставай, папка приехал!». Эдик спал на раскладушке, головой к печке. Он поднял голову, протер глаза и увидел сидящего военного дядю, который посматривал через погон на него своим колющим взглядом. Не подошел, не встал, не подозвал, не сказал ни одного слова! Посмотрел и повернул свою голову в прежнее положение. Такой встречи не Эдик ожидал, он часто думал, как произойдет встреча с отцом. Подойдет, погладит по голове, скажет: «Какой большой вырос», улыбаясь. Особенно такие мысли приходили в голову, когда он видел мужчину в военной форме, где-то на улице. Поднявшись с раскладушки, Эдик был в замешательстве. Заметив это, мать сказала ему: «Одевайся и собирайся в школу». А сама пошла к столу, где сидел Николай. Эта встреча запомнилась Эдику навсегда. Разве такого его ждали?! Эта встреча наложила отпечаток на всю жизнь, которую довелось пережить вместе отцу и сыну.
Эта встреча явилась как бы прологом отношений между отцом и сыном на всю жизнь. Отношение отца не красили его и не делали ему чести как человеку, отцу, педагогу. Он был жесток, без причины. С этого времени, с момента прихода его в семью, после более чем восьмилетнего перерыва, началась другая жизнь, для каждого члена семьи. А в чем она заключалась? А в том, что они, все малыши, виноваты перед ним, а он сделал великодушие, стал жить с ними и кормит их. За что всегда при удобном моменте упрекал, в еде, одежде. За что? За то, что мы есть, живем, ходим около него. Да, время изменило его, но мы не могли изменить свое мнение о нем, как об отце, но, видя, как относятся другие отцы к своим детям, мы все задумывались над этим. Горечь и печаль утраты, как отца, хотя он рядом и его нет, все переживут по-разному. Так как он был рядом и, одновременно, его не было вообще, хотя бы как старшего, друга советчика. Они видели жестокого и глухого к их болям человека, к их радостям, к ним, как к детям. Да, Эдику было трудно представить тогда, что все его и брата мечты об отце разобьются. Этого он не мог предвидеть, но видел и чувствовал себя отсутствующим. Сейчас, для этого человека, которого мать назвала для них сегодня утром: «Твой отец».
Одевшись и умывшись, Эдик сел завтракать. Отец встал и вышел, закурив, из комнаты, не сказав ни слова сыну, молча, как освободился стол, прошел в коридор. Няня встала, оделась, подошла к раскладушке, на которой спал Юра, разбудила его и стала одевать. Он не хотел вставать, хотелось спать. «Папка приехал» - прошипел ему брат, показывая на дверь, за которой курил отец. «Где папка?» - спросил Юра, думая, что с ним брат шутит. Но когда вошел мужчина в военной форме в комнату, то он перестал хныкать, уставился своими глазенками на него, а губы шептали: «Папа». А он прошел к окну, где стояли его вещи, и стал там рыться, не обращая ни на кого внимание, даже на мальчика, который сидел на раскладушки и шептал «Папа». Мать суетилась, накрывала на стол. Маленькая сестренка еще спала. Эдик поев, встал из-за стола, сказав спасибо матери, взял сумку с книгами, посмотрел в сторону отца, который так и не изменил позы, Эдик постоял немного у двери и пошел в комнату. По дороге в школу, он думал, почему так? Что такое? На эти вопросы он не мог найти себе ответа. В школе никому не сказал, что приехал отец, даже Андрею, с которым жили в одном бараке и учились вместе. После уроков шел домой, думая об утренней встрече: «Почему он такой? Папа, которого я ждал, ждал веселого и любящего, а он? Он даже не сказал: «Здравствуй, здравствуй, сын». Здесь я ему сын, а он мне папа?! Может быть, ему рассказал кто-нибудь, что к нам приходил дядя и приносил поесть. Наверное, он сердиться и еще за то, что у нас маленькая сестренка появилась. А он ей не папка. Я слышал это от взрослых, но я же его, и братик тоже его сын». Так, думая об отце, Эдик и незаметно для себя подошел к уже бараку. Он шел один, что бы никто ему не мешал думать. Зайдя в комнату, он увидел няню и сестренку, которая сидела на маленьком стульчике и играла тряпочной куколкой сделанной руками няни. «Посмотри Эдик, какая куколка у меня» - улыбаясь, стала показывать куклу над своей головой. «Играй» - деловито ответил Эдик. «А где папа?» - полушепотом спросил он. «Ушел куда-то». Вечером собрались все. Ужинали по отдельности, не все вместе. Сначала дети, а потом взрослые. У взрослых свои были разговоры, детей отправили играть в свой угол, а сами о чем-то говорили. Отец был задумчив, не весел, смотрел на всех презрительно, зло. Мать говорила что-то много, с жаром, иногда вступала няня в разговор, ее участие выражалось кивком головы: да или нет. Говорили допоздна, оставаясь один на один. Няня укладывала всех спать, убирала со стола. Старший не спал, он видел все, слышал, старался услышать, понять их разговор, делая вид, что он играет или уже спит. Прошло дней пять. Приехали тетя Зоя и дядя Федя. Федя – это брат отца с женою. Федор был тоже военный в форме, в чине старшего лейтенанта. Устроили ужин. Дядя Федя поправился, маленьким он был веселый, говорливый, все время шутил со всеми и над всеми. Он был высокого роста, крепко сложенный. Его портупея подчеркивала его атлетическое телосложение.
Взрослые сидели за столом, пили, пели, были веселые, только иногда по лицу матери пробегала тень растерянности и настороженности. Федя, подбрасывая маленьких своими ручищами с прикриком «хоп!!! хоп!!!» - вытянув свои длинные ноги. Дня через три уехали. Блиновы тоже стали собираться ехать. Ехать надо было далеко в Забайкалье. Мать согласились. Стали собираться в дорогу. Все пожитки были уложены, увязаны в узлы, их получилось несколько и один старый сундук. Когда все и все были готовы, присели, помолчали и двинулись в путь.
6
Провожали сотрудники детсада, в котором работали Валентина Ивановна и няня. Добрались до вокзала, а ехали на машине, попрощались с теми, кто провожал, поблагодарили за помощь. «До свидания! Счастливо доехать!», и машина укатила. Жалко было расставаться с местом, с людьми, с которыми сжились, сдружились, помогая друг другу в трудную минуту. Было всем грустно. Валентина всплакнула. Отец пошел узнавать насчет билетов. Перетащив все и всех в зал ожидания, где было как в аду (если судить по описанию библии). Шум, гам, даже и в зале для военнослужащих. Билетов не было ни на один поезд - ни на сегодня, ни на завтра, ни на послезавтра. Что делать?!! А ехать надо было. Решили так. Чтобы попасть на перрон, надо заплатить носильщику, только при помощи которого, можно было выйти к путям. А там как-нибудь. Так и сделали, всей оравой вышли на перрон и стали ждать прихода нужного поезда. На узлах сидели маленькие, взрослые стали около них.
Показался поезд, народ ринулся ему навстречу, таща за собой детей, вещи, инвалидов. С криком, гамом, шумом, толкая друг друга. Подошел поезд, пыхтя и отдуваясь, как от непосильной ноши, которую он тащил. Людей действительно было набито в вагонах до отказа: ехали на фортуках между вагонов, на крышах с мешками, с баулами. С руганью и криками толпа пыталась рассосаться по вагонам и без того забитым. Николай пробился к вагону со своею оравой. Проводник, держась за поручни руками, кричал осипшим голосом от крика: «Куда! Куда! Куда вас несет, не видите – стоять негде!», но никто не обращал на эти крики внимания. Милиция была бессильна: их свистки-трели тонули в общем гуле, реве суетливых криков женщин и детей. Блинов стал договариваться с проводником, когда толпа немного схлынула. Проводник отказывался садить их в вагон, тогда отец показал карманные часы с цепочкой и сказал: «И вот в придачу денег» - показывая несколько красненьких. Увидев все это, у проводника загорелись глаза. Осипшим голосом выдавил из себя: «Давай капитан грузи своих, только в тамбур, мест нету».
Погрузившись в вагоне на баулах и чемоданах, за дверью посадили детей, няня с матерью стояли, и мест уже не было. Отец встал на фортук, где можно еще было стоять, еще одному человеку, так как там были тоже все места укомплектованы. После толкания, шума, суеты было неплохо постоять, не ощущая толчков в бока и криков над ушами. Наконец дали отправление звонками, и поезд ответил осипшим гудком, медленно дернулся и пополз, меж толпы, которая махала руками, кричала и двигалась за ним, кто с чем и кто на чем, много людей было на костылях, в шинелях. Шел второй год после Великой Войны. Солдаты возвращались домой, люди, согнанные с насиженных мест войной, ехали, добирались в свой край.
Николай стоял между вагонов на фартуке не один с ним были еще двое. Места было мало, и они стояли впритык друг к другу, отвернувшись. Дети в тамбуре сидели на чемоданах. Мать и няня стояли, по переменке держали Лилю, так как не было место даже посадить ее или сесть с ней на руках.
Вагон не закрывался дверью с тамбура, мешали узлы, чемоданы, люди, ветер, сквозняки гуляли по вагону, в котором был гул, как будто каждый хотел перекричать своего соседа. Но по мере удаления от остановки шум стихал, как говориться – утрясались. Наступила ночь, отец пришел проверить своих, взял кусок хлеба с луком, и ушел к себе на улицу, на фортук. Дети поели тоже, всухомятку и полустоя, полусидя, стали дремать, облокотившись на чемоданы и узлы, задремали. Валя и няня спали поочередно, сидя на чемодане, наклонившись на стенку.
Утром поезд остановился. Пассажиры-мужчины стали выходить на улицу с котелками за кипятком, толкаясь и ругаясь, перешагивая через людей, спавших на узлах, через детей тоже шагали, сдвигаться было некуда. Когда выходили, то было еще ничего не связанно со страхом, но когда в котелках несли кипяток, все сразу почувствовали опасность. И вот когда поезд дернулся, один мужчина, проходивший с котелком наполненным кипятком, потерял равновесие и кипяток их котелка был вылит на Юрия, точнее на его грудь. Он взвизгнул и закричал от боли, мать кинулась к нему, няня стала отчитывать мужчину с котелком в полувоенном френче. Когда малышу сняли рубашку, то с нею снялась и кожа. Стали искать сырую картошку. Кто-то дал. Ее быстро очистили, мать нажевала, и стали прикладывать ее к обожженному месту. Малыш только всхлипывал, слезы, текли из глаз без крика. Холодная картошка сняла боль. В это время подошел отец и стал разговаривать с мужчиной с котелком, который пытался оправдаться. Успокоившись, вся семья стала завтракать.
За дверями мелькали обнаженные деревья. Кругом осень была полновластной хозяйкой. Стук колес отстукивал секунды и метры, часы и километры пути. Через двое суток отец и дети, мать и няня были уже в вагоне, имея собственную полку, и имели возможность отоспаться по очереди. За окном уже был снег, на станциях люди были одеты в зимнюю одежду. Ехали уже по земле Сибири. На одной из станций, отец купил билеты до Читы, так как в Новосибирске была проверка билетов и документов.
В Новосибирске действительно проверили документы и билеты, после длительной остановки поезд двинулся дальше. Восемь дней пути, вот, сколько дней и ночей было прожито на колесах, в вагоне, где было душно и темно, особенно ночью. Окна вагона были настолько грязными, что среди них были такие, что нельзя было отчетливо рассмотреть предметы за окном. Проводник, с ворчанием и руганью, пробираясь сквозь сидящих и лежащих, среди узлов, мешков и чемоданов, с цигаркой в зубах, нес в руке керосиновую лампу. Которая мерцала слабым огоньком сквозь сизый, табачный дым и пыль. Дети, мальчики, сидели у окна и смотрели, не отрываясь целыми часами, иногда только, говоря друг другу: «Смотри, какой мост! Какое озеро, река!». Каждый раз, толкая друг друга, что бы тот обратил внимание на то, что увидел другой.
Однажды утром мать разбудила их: «Дети вставайте, подъезжаем, скоро выходить». Подняв головы, Юра и Эдик увидели, что отец одет уже в шинель, застегнутую на все пуговицы, стоял рядом, укладывая все манатки в узел. Няня одевала маленькую, которая хотела спать, терла кулачком нос и зевала. Сборы были недолгие. «Одевайтесь теплее, на улице мороз» - сказал отец, подавая варежки няне. И вот остановка. Проводник прокричал осипшим голосом: «Чита, кто? Сходите!». Блиновы стали пробираться к выходу. Первым сошел отец. Он принял чемоданы, узлы, сумки, потом помог детям спуститься с лесенок вагона на перрон. Холод охватил сразу всех. Дышать было трудно, стоял страшный холод. «Сегодня пятьдесят три» - сказал грузчик, подходя к пассажирам. «Давайте помогу, кому?» Отец крикнул: «Давай сюда!». Тот подошел, взял указанный большой узел и чемодан, потащил. Все остальные узлы распределили между собой и двинулись за грузчиком, который направлялся на вокзал. Маленькая закапризничала, заплакала, ее слезы не успевали стекать со щек и замерзали сразу, образуя наледь из слезинок. Рот и нос ее был закрыт платком. Мальчики рукой закрыли свои носы варежкой, а другой несли по небольшому узлу. Когда вошли в вокзал, стало теплее всем, как говориться перевели дух. Направились в зал ожидания для военнослужащих, остановились у одной, полусвободной скамейки.
Расплатившись с носильщиком, отец пошел звонить в свою часть, что бы дали машину и доложить о своем прибытии. Он ушел, все остальные занялись своими делами. Няня успокаивала плачущую Лилю. Мать промышляла о завтраке, а мальчишки помогали ей доставать кружки и ложки. Когда перекусили, а точнее попили кипяточку, пришел отец «Сейчас подъедет машина» - «Попей чаю» - предложила мать ему. «Потом, пойду лучше, надо встретить машину».
Когда погрузились в машину, уже был день. Морозная дымка окутывала все и всех. Даже люди стоящие на тротуарах, разговаривающие между собой, были все в клубах пара. Вокруг было мало снега, он был кое-где, но в основном мело по земле песок, а не снег. Машина двинулась с места бойко. Проехав город, машина стала притормаживать «Уже доехали?» - спрашивали ребята няню. «Не знаю, наверное».
7
Машина въехала на территорию городка через КПП, подъехала к самому большому дому, который был ГДО. Детей, мать и няню провели в одну из комнат этого помещения, оставив вещи в машине, за тем через некоторое время вещи тоже были сгружены. Отцу помогали офицеры, занесли вещи на сцену за экран. «Вот здесь пока будете жить» - сказал отец, поправляя свою шапку. «Как здесь?» - спросила мать. «Пока жить негде, будем жить здесь. Вечером, когда будет уходить майор Т., то детей можно будет на ночь переводить в его кабинет. Все понятно?» - «Да», - ответила мать, кивая ему головой. «Вода там, в туалете, если надо будет что-то помыть. Магазин здесь тоже недалеко. Еду прийдеться приносить, мой паек из солдатской столовой. Все, сейчас мне уже некогда. Надо идти на службу» – отчеканил по-солдатски отец. Это все матери, он больше ни слова, ни взгляда детям, повернулся и ушел. Надо было опять привыкать к новой обстановке.
По вечерам на сцене, расположившись, как цыгане, ужинали. А в это время шло кино или лекция. Уснуть долго не удавалось, так как динамики мешали, гудели, стреляли, тарахтели, а по экрану двигались люди с винтовками и повозками, словом шло кино. Отец иногда задерживался, не приходил подолгу, а, приходя, молча, ложился спать. Жилье на сцене ГДО закончилось, как заболели почти все дети, недомогали - акклиматизация. Да еще такие условия жизни. Холод был главный бич. По полу гуляли сквозняки. В боковой комнате «артистической» варили обеды. Вода была только в питьевой бочке, да в графинах в кабинетах начальников, так как водопровода не было. Водокачка выдавала по ведру на талончик, который выдавался в военной части. Луку нигде не было, его давали сухой, как и картошку, паек офицера, базара поблизости не было. Это все создавало невыносимые условия жизни. Но, преодолевая все, жили. Прошел месяц, пошел второй. Мать нигде не работала. Работать было негде.
Эдику надо было идти в школу. Школы в городке не было, она была за четыре километра в поселке, на берегу большого и чистого озера. Мысли теснились, мешались в голове у матери: «Как дальше?». Однажды отец, придя раньше времени, сказал: «Давайте собирайтесь, дают жилье» - «Ну, наконец-то», - вздохнула мать и стала всех тормошить. «Вставайте, давайте собирайтесь, жилье дали». Перетащить узлы помогли два офицера.
Дом, в котором дали жилье, был недалеко от ГДО. Это был двухэтажный дом. Квартира была на две семьи. Блиновы заняли две комнаты. Они были проходимые, в третьей, отдельной комнате жили муж с женой, семья военнослужащих. Отопление было печное. Топили углем, дров не было, в большой комнате расположились отец и мать, а в маленькой все дети и няня. Койки были солдатские, но и их не хватало. Няня спала на сундуке. Из мебели было – грубый стол, три табуретки, разбитые и сколоченные гвоздями, сидеть было на них не безопасно. Тепла на ночь не хватало, выдувало. Дверь занавешивали одеялами. Эта дверь, которая шла в общий коридор. Одеяло примерзало к стенке и порогу, так что приходилось греть воду и горячей водой лить на лед, освобождая, таким образом, одеяло. А дети спали, раздеваясь по ночам, как было им не болеть от этих «удобств».
Вода хранилась в железной бочке, которая заполнялась водой, когда подъезжала машина с баком к дому. Около машины выстраивалась длинная очередь женщин с ведрами и бидонами. Иногда в повторный заход шла ругань, за то, что брали и еще берете. Когда с момента переезда в квартиру, прошел день-два, старшего мать отвела в школу. Ходить было очень холодно, поэтому закутывались так, что были видны одни глаза. Иначе нельзя, обмораживались щеки и лоб много раз.
8
Прошла зима, настала весна. Степь покрылась цветами, свойственным только этим местам, красота и только! Ребята бегали на аэродром, где стояли боевые машины, но их не пускали близко. Поэтому, довольствовались тем, что смотрели на самолеты, как они взлетали.
Прошло лето. Настала осень. В школу пошел Юра. Мать привела его первого сентября в школу, тогда когда около школы были выстроены все школьники. Директор поздравил с началом учебного года, Юру поставили в строй, где стояли маленькие первоклассники, когда кончился ритуал, связанный с началом учебного года, все пошли в школу, а Юра домой. А мать поставила его обратно в строй, познакомила с учительницей и ушла. Домой Юра явился раньше времени. «Что случилось?» - спросила няня его, когда он подходил к дому. «Вот отец задаст тебе жару!». Тот не говоря ни слова, прошел домой, снял с себя брюки, надел штаны, в каких ходил дома и ушел гулять с ребятишками, которые были его сверстники, они гоняли лопнувший мяч. Вечером отец дал жару беглецу, и мать, на другой день, опять отвела его в школу. Так начался первый учебный год Юрия.
Подошел новый год, елок не было, и вместо нее наряжали сосну. Сосенки развозили по домам, где жили семьи военнослужащих. А тут опять дал отец жару младшему, за то, что тот оставил варежки, когда ходили в уборную, и забыл их взять. «Где ты их мог оставить? Иди и ищи». Николаю сын повиновался, ушел понуря голову. У него, младшего, всегда больше было в карманах всяких железок: это кусочки проволочки, гаечки, гильзы от боевых патронов, пули - все, что находил на свалке, а она была богатой этими штуками, Юра все собирал и клал в карманы, которые всегда штопались без конца. И не только карманы продирались, но и сами брюки. Поэтому ему были сшиты штаны из брезента, как у пожарника. Когда подходил, то слышно было шуршание издалека.
9
Наступил конец учебного года, Юрий перешел во второй класс. Отец и мать стали собираться в гости к родителям отца. Решили взять с собой мальчишек. Началась подготовка к отпуску. Сборы, наказы няне, которая оставалась с Лилей. И в путь, а он был далеким, до града Кирова.
Ехали четырнадцать суток на товарняке, на нарах, который назывался шутливо «пятьсот веселым», другого лучшего поезда не было. Дергало, стояли подолгу, в тупик загоняли по три – четыре раза, в котором по шесть часов выстаивали. Вагоны-телятники были забиты людьми. На нарах солома, узел под голову. Уборной не было, ходили кто куда, когда подпирало. Но когда останавливался поезд, где-нибудь в поле, то все нуждающиеся усаживались подряд, не стесняясь, не далеко от поезда, один рядом с другим, а что делать? Нужда! Потом прыгали в вагоны, кто находу, застегивая штаны, поезд не ждал. Проезжая озеро Байкал и туннель, открывали двери, смотрели. От дыма было трудно дышать, он лез во все щели, а не только в открытые двери. Стук, тряска, дым и восторженные возгласы: «Во!», сопровождали на всем пути следования поезда. Так ехали двое с половиной суток. Когда проехали Байкал, начались леса Сибири, кое-где встречались населенные пункты, а так все леса и леса кругом. Переезжали реки Сибири по большим мостам, детей было трудно оттащить от окон.
Через четырнадцать суток прибыли в город Киров. Путь был долгий и утомительный. От Кирова доехали до Котельникова, а там, на пароходе, до Советска по реке Вятке. В Советске остановились, переночевали, а утром отец пошел искать деда, который должен был приехать вчера, встречать своего сына, сноху и внуков. Дед приехал на повозке, в нее был запряжен бык. Встреча деда и внуков была встречей мужчин, без сюсюканий. Пожали деду руки, сказали: «Здравствуй, дедушка». Тот подхватил Юру на руки и посадил на телегу, натянув вожжи: «Но! Милый, пошел!». Телега скрипнула, покачнулась и покатилась по мостовой, которая была выложена булыжниками.
Надо было ехать двадцать пять километров. Менялись местами, кто на телегу, а кто пешком. Ребятишки, то ехали, то шли. Валя смотрела на дорогу и вспоминала, как она двенадцать лет назад, ехала вот по этой дороге, которая ни сколько не изменилась. Все так же, упряжь, запряженная быком, те же редкие деревеньки встречались по дороге. Подъезжали к деревне, где жил дед, уже было темно. Встречала бабушка: «Ах вы, милые, слава Богу! Добрались, приехали». Вышли встречать две тетки и дядька, ровесник Эдика. Это был рослый паренек с карими и лукавыми глазами, которые, то и дело рыскали по сторонам.
Зайдя в избу, стали располагаться спать. Николай Яковлевич разговаривал со своими родителями, братом, сестрами. Все были рады встрече, не виделись девять лет. Поговорить было о чем. Но, так как время было уже позднее, дедом была дана команда - спать. Все разошлись по своим местам, которые были приготовлены бабкой. Рано утром разбудил мальчиков петух, который, усевшись на шесте неподалеку от места ночлега, кукарекал. Дед с бабкой стали гонять петуха, что бы тот не разбудил мальчишек своим пением, но петух еще более захлопал крыльями и запел голосистее. Бабушка выгнала корову за ограду, овечек и гусей, и пошла в избу, а дед, взяв намет, отправился рыбачить. Ребята уже не спали. Река была прямо за их огородом в метрах восьми – двенадцати. Ребята, прослушав разноголосый хор удалявшегося колхозного стада, спустились по лестнице с сеновала и вошли в избу. Бабашка встретила их с крынкой парного молока: «Попейте-ка молочка, свеженькое!». И налив в кружки подала внучатам, те взяли обеими руками кружки, и, сказав «Спасибо» - опрокинули их досуха. «Вот и молодцы! А сейчас поиграйте, сходите на речку, там дедушка ловит рыбу, а потом приходите, будем завтракать». Ребятишки быстро нашли, как пройти к речке, через две минуты они уже были на берегу реки. Река была быстрая, а вода в ней чистая. Песчаные отмели желтели на той стороне реки, кусты как будто быстро подбежали к воде, и, нагнувшись, остановились, вглядываясь в свои отражения. Мальчики, не увидев нигде деда, спустились к воде и стали плескаться, мыть руки и лицо. День обещал быть теплым, летним и ласковым. Наплескавшись вдоволь, стали рассматривать, как рыбки стаями проплывали в недалеке, то и дело всплескивали воду своими хвостами. «Во, во! Гляди!» - указывал младший пальцем на воду. «Гляди, какая рыба!». Старший поспешил было увидеть, подбежал, но, сколько он не всматривался, рыбы так и не увидел. Солнце уже стало пригревать, когда мальчишек позвали: «Юра, Эдик, идите домой, дед пришел, будем завтракать». Они оглянулись, их звала бабушка. Поднявшись на пригорок, братья побежали наперегонки, встревоженные гуси, которые были поблизости, подняли головы и загоготали. Прибежавших домой ребят встретили взрослые: «Вот и парни прибежали». «Где, на реке были?» - «Да» - мотнув головами, почти враз, ответили ребята смущенно. Они были смущенны тем, что в избе было очень много народу. Это все была родня: дяди и тети, отцовские сестры и братья со своими дочерьми, племянники отца.
Пришел дед отца, прадед малышей. Он был с большой седой бородой, в холщевой рубашки, косоворотке, в штанах в полосочку и сапогах. Он выделялся из всех своим обличьем. Его волосы были такими же седыми, как и борода, подстрижен был, как говорят, под горшок, выше среднего роста, широкоплечий. Голова его крепко сидела на чуть покатых широких плечах. Руки были с большими мозолистыми ладонями и узловатыми пальцами. Говорили, что он проработал на сезонных работах сорок лет, а летом в колхозе. Работал он и на Урале, и в Сибири. Строил города. А сейчас получил пенсию.
Он был родоначальником не только всей этой родни и всей деревни, которая насчитывала сто дворов. Бабушка рассказывала, что дед пришел из-за реки со своими двумя дружками. Построили по избе на этом берегу реки. Место им очень понравилось. Река, заливные луга, лес, земли много. Женились, приведя в дом по молодой хозяйке, и так три семьи дали ростки, потом и их дети женились и выходили замуж. И так родилась эта деревня.
У прадеда было семнадцать детей. Сам он был сильным, умелым и смелым. Со своими друзьями и родней построили мост на сваях через реку, который не снесло даже весенней водой. А река разливалась вширь километров на пять – семь. Бывало, смотришь на разлив так далеко, почти у самой линии горизонта, только лес чернеет узенькой полоской вдалеке, все вода бурлящая.
«Где мои правнучата?» - при этом вся родня расступилась, давая посмотреть старому деду на своих маленьких Блиновых. «Подойдите к старенькому дедушке, ну подойдите же!» - подталкивала сзади мать малышей. Подойдя поближе, прадедушка погладил по головам обоих, потом усадил на лавку: «Давай бабушка корми своих внуков». Потом, обращаясь к своему сыну Якову Петровичу, к дедушке ребят, сказал, показывая на стол, где было заготовлено вино, водка и самогон «Хватит ли у тебя, сын, всех угостить, как полагается?».- «Хватит папа». Мальчики смотрели с удивлением, что у их дедушки есть папа, еще старее, чем дедушка. «А хватит ли?! Лучше бы ты Яша, сбегал бы до магазина, купил бы еще». Дед не стал перечить встал и пошел. Прадед стал разговаривать с внуками, с отцом Эдика и Юры, воспользовавшись этой занятостью взрослых, которые, кто накрывал на стол, кто помогал бабушке у печи, Эдик и Юра вышли из избы. В ограде стоял их дед и дядя Феодор, которому что-то тихо говорил дед. Подойдя поближе, ребята услыхали: «Федь, сбегал бы ты в село в магазин, дедушка просит еще купить, сядь на велосипед и айда, одна нога тут, другая там». – «Ладно», - ответил Федор и, взяв велосипед, вышел на улицу, держа его за руль. А дед тем временем пошел в хлев, нашел себе работу. Через некоторое время приехал Феодор, привез все, что заказывал старый дед. Дед младший взял у Феодора сумку и ушел в избу, а до этого так и ни разу не заходил, боясь не послушать своего отца.
Прадед был справедливо строг. И бывало, когда он заходил в избу сына, как потом рассказывала бабушка, все вставали, женщины кланялись, здороваясь, называя по имени и отчеству, мужчины здоровались тоже, называя по имени и отчеству. Старейшина рода, если можно так выразиться.
Когда пришел дед, все сели. За один стол не уместились, подтащили верстак деда. Дед состоял в артели и был ее главой. Эта артель шила сапоги и шубы, катали валенки. «Это еще не все у нас собрались» - сказал дед. «Нет, еще двух моих дочерей!» - «Да нас всех не усадишь, избы не хватит, если бы собрались враз», - добавил прадед. Налили себе в стаканы и в кружки. «За здоровье всех!» - поднявшись, сказал прадед и осушил до дна свой стакан. «Как дедушка здоровье то у тебя?» - спросила Валентина Ивановна. «Слава Богу, еще работаю в колхозе». «В прошлом году еще копнил стога, на покос ездил» - дополняя как бы ответ деда, вставила свекровь Валентины Ивановны, которая сидела рядом с нею. «Который годок то Вам» - не унималась Валентина Ивановна. «Девятый доходит!» - ответил прадед, жуя рыбу.
Сначала ели молча. Налили по второй. Выпили. Разговор пошел большой, семейный. За столом сидело четыре поколения Блиновых. Говорили о трудных днях прошедшей войны. Как на фронтах, так и в тылу. Называли фамилии и имена не вернувшихся с войны. «Больше сорока человек не вернулось к нам в деревню, мужиков-то всех прибили», - говорил прадед, обращаясь к внуку, отцу мальчиков Николаю Яковлевичу. «А калеками пришли трое, а без вести пропало сколько?» - спросил у Таисии, старшей дочери деда. «Да, что там говорить, много горя принесла война», - как бы обобщил разговор об этом периоде их жизни – о войне. Сидели и говорили долго. Не виделись около десяти лет, а за этот срок отгремела война. Внуки прадеда, были военными. Один был в чине капитана, другой, Феодор, страшим лейтенантом. Расходиться стали из-за стола, когда солнце стало склоняться к закату.
Прошла еще неделя, за которую мальчишки вдоволь накупались в реке, загорели. Ходили с дедом ловить рыбу в, так называемых «калужинах». Это маленькие озерца, образовавшиеся в результате разлива реки. А когда вода спадает в свои берега после разлива, то рыба остается в этих озерцах. И вот в самых маленьких из них, возмутив воду, вылавливал из воды щурят и другую рыбу, а дети, засучив штаны или в одних трусах, ходили и хап! рукою за высунувшуюся голову рыбы и бросали ее на берег. Эта рыбная ловля запомнилась мальчикам на всю жизнь.
Настал день отъезда. Дед, бабушка, дяди, тети и их дети, и прадед - все пришли проводить семью Николая Яковлевича. «Свидимся ли еще?» - бабушка утирала нос и глаза платком. «Ну что, развела мокроту» - сказал дед, дернув свою куртку сажаясь на телегу. «Далеко больно живут-то» - не унималась бабушка. «Иди сюда внучок, давай попрощаемся, а то вот уже не увижу тебя больше» - сказал дед Николаю Яковлевичу. «Стар я стал, внучок» - ничего на это не ответив, Николай Яковлевич громко сказал: «Пора, надо ехать!». Женщины прощались, обнимая друг друга, тискали мальчиков, тыкаясь своими губками в их лица и, украдкой, смахивая набежавшие слезы. Кто платком, кто фартуком – как это делала бабушка, кто уголками своего платка, одетого на голове.
Провожать вышло много народу. Все перемешались, создавая, казалось, еще большее число людей, чем было на самом деле. Мальчики, сидя на телеге, запряженной, все так же, тем же быком, который вез их сюда, и слушали, как дед их и бабушка «наказывали», говорили отцу, что бы он берег ребят и был с ними ласков. Это сразу почему-то из всего говора резануло, выделилось и насторожило. Эдик, он помнил, какая была первая встреча с отцом, который не сказал ни слова. Как потом, почти вот два года, живя в Чите, в Забайкайле он не проявлял ни ласк, ни внимания, с ним не было ни одного разговора, он жил как-бы в стороне. И здесь, находясь у дедушки с бабушкой, он ни разу не сказал: «Эй, парни, пошли на рыбалку!» - как говорил им обычно дядя Феодор, беря рыболовные снасти. Отец оставался в себе, смотрел хмуро и сердито, как будто припоминая, что же ты наделал плохого, и никак не мог вспомнить. Дядя наоборот был веселым, любил петь и играть на гармошке. Хотя его личная жизнь тоже складывалась не ахти уж как прекрасно. Это Эдик узнал потом.
Глядя на хмурое лицо отца, которое никогда не менялось, а если и менялось, то в более хмурую и мрачную сторону, ребята боялись говорить с ним, так как, даже находясь здесь, на отдыхе, он не сказал ни одного слова просто по человечески, кроме междометий относящихся скорее к корове Буренке или вепрю Борьке. «Эй! Ты! Давай побыстрее! Поворачивайтесь!» - или что-то в этом роде. И сидя в телеге, Эдик, вдруг услышал, что дедушка и бабушка говорят его отцу, что бы он был ласков и внимателен к детям, а это значит к ним. Стало быть, все-таки, отец не прав, что поступает так с ними. Этот окрик и хмурый взгляд не заслуженный! Вот бы все рассказать дедушке и бабушке, как он себя ведет, не замечает их. Но мальчики были запуганы. Так мог Эдик думать, только про себя, но вслух сказать не мог.
Дед взял вожжи и крикнул: «Но! Милый!». Бык напрягся, как бы собираясь с силами, косо посмотрел на людей и, не дожидаясь, когда еще раз огреют по бокам вожжами, пошел, понуро опустив голову. Повозка вышла за деревню, провожаемая всей родней. Образовалась длинная и не ровная толпа людей, которая что-то говорила, махала руками, платками. Впереди шел дедушка, и бабушка, которая то и дело вытирала лицо фартуком, рядом шел прадед. За ним шли все остальные. Долго все стояли, пока повозка не повернула вправо за бугор. Проехали мельницу-ветрянку, которая одиноко стояла в поле. Проехали первую деревню, мать и отец шли сзади телеги, молча. Дед, то и дело оборачивался к внукам и спрашивал: «Как вы там? Не устали сидеть-то еще?» - «Нет!» - «Ну, вот и хорошо, а то ножками побегите!».
Дорога была долгою. Иногда останавливались, из-за того, что бык не хотел идти дальше. За вожжи садился, то дед, то отец. В Советск приехали вечером. Переночевали на пристани. Утром попрощались с дедом. Сели на пароход и поплыли. Прощание было мужским, пожимали руки. Дед поцеловал на прощание внуков и сына, и в путь! На пароход садились без особой суеты. Над рекою был густой туман, который как вата окутывал ее всю с боков, сверху не видно было даже берегов. Стояла тишина, которую нарушал иногда гудок парохода.
Пароход собирался отправиться в путь, как будто скликал опоздавших пассажиров. Он был уютным и теплым, мальчики уснули. Когда сон был прерван разговорами пассажиров, да шумом булькающей в окно иллюминатора воды, был уже день. От тумана не осталось и следа. Ребята смотрели в иллюминатор на берег реки, на бакены, покачивающиеся на волнах. Шло время. Приехав в Киров, не без труда сели на поезд, идущий во Владивосток. Опять стук колес, и шум и гам дорожный продолжился больше недели. Кипяток на остановках заменявший горячую пищу, керосиновая лампа «летучая мышь» в вагоне и табачный дым.
Приехали в Читу днем, уставшие и измученные, через несколько часов были около дома. Дверь открыла няня: «Здравствуйте, наконец-то приехали!» - «Да, наконец-то дома!». Услышав разговор, выбежала Лиля, бросилась к матери на шею «Мама!». Отец, молча, прошел мимо в дом. Умывшись водою набранной ковшом из бочки, которая стояла на кухне. Поели из того, что было в дорожных сумках. Ребята побежали на улицу. «Не долго, смотрите, бегайте» - крикнула вдогонку няня. «Ладно!» И за ними захлопнулась дверь. Отец сел за стол и стал перебирать что-то из своих карманов гимнастерки, а мать, няня и Лиля ушли в другую комнату. Делясь между собой новостями происшедшими за это время.
10
Наступило время нового учебного года. Кроме приготовления в школу у ребят была забота и о доме. Заготовка дров на зиму, они вместе с няней пилили дрова, кололи, клали в поленицу. Иногда кряжи были не под силу ребячьим силенкам, ведь нужно было поднимать кряжи на козулину. Со стороны было видно, что пацанам не под силу это занятие, но отец не помогал. Однажды сидя на крыльце и раскуривая папиросу, он крикнул, глядя на ребят, которые грузили на козилину кряж: «Знайте, почем фунт лиха! Хлеб, что бы даром не жевали!». Ребята, напуганные всегда злым взглядом отца, не перечили, помня, что когда садились за стол, отец спрашивал сердито, что сделали, для того, что бы могли хлебать полной ложкой кашу. Спрашивал сердито, с укорами.
В школу ходили исправно, не отлынивали, занимались усердно, привыкая к новым учителям и товарищам по парте. Зимой были сильные морозы, под пятьдесят градусов. Отец стал поговаривать матери об отставке, хотел «уйти на гражданку». И ушел, это было к концу года, не закончив учебный год, опять дети прервали учебу и поехали в новые места, в город Киров, точнее, под Киров, где отцу предложили работать директором детдома. Собрали свой скарб, и в путь. Опять вагоны, вокзалы, расставания с ребятами и школой. Остановились у дяди Феодора, который жил в Кирове. Жил он в коммунальной квартире, где занимал две комнаты, а кухня была общая, на семь семей. У него была своя семья, жена, дочь и неродной сын. Он женился, взял ее, Зою, так звали жену, с ребенком, и у них была общая дочь, совсем еще маленькая. Познакомились. «Вот и опять свиделись мы», - сказал дядя и при этом потрепал каждого племянника за руку, крепко! «Входите, входите сюда, располагайтесь, Зоя! А ну-ка встречать парней, Серега!», - так звали сына жены, - «вот к тебе парни прибыли». Сереже было четыре года, а Эдику шел одиннадцатый год. Дядя по характеру был веселый, любил шутку, был хорошим гармонистом, все в его характере, по сравнению с братом, было противоположным.
Зоя вышла навстречу, женщина высокого роста, темноволосая, с черными глазами, которые выделялись на белорозовом лице, статная. Улыбнувшись, она сверкнула золотыми зубами: «Проходите, раздевайтесь. Давайте знакомьтесь».
Так, опять новые знакомства, новое место. Ходили на другой день, точнее ранним утром, в город, занимать очередь за хлебом. Давали в руки только по одному килограмму. Выстаивали длинные очереди, конная милиция пыталась соблюсти порядок. Люди стояли с вечера, что бы получить килограмм ржаного черного хлеба, который был сырым и непропеченным, в котором попадались отруби. Это был первый год, как отменили карточки. Днем оставались дома присмотреть за маленькими. Спали на полу вповалку, было холодно, не раздевались. Через полтора-два месяца переехали к новому месту работы отца. Ехать пришлось на пригородном поезде, который останавливался, как говорят, у каждого столба. И когда поезд останавливался у разъезда, который называли Цапели. Вышли сначала мать и отец, потом ссадили ребят, и помогали спустить на землю няню с Лилей. Вагон, из которого выходило семейство Блиновых, остановился прямо у спуска. Спрыгивали очень осторожно. Кругом стоял лес и один домик. «А дальше куда?» - спросила мать. «Сейчас, вон стоит упряжь».
Лошадь была колхозной, данная сельсоветом. П.И., так звали колхозника, который должен был отвезти семейство Блиновых. Поздоровались. Стали грузить не большой багаж на телегу. А поезд, который остановился только на одну минуту, уже ушел, обнажив железнодорожное полотно, и все увидели, что с другой стороны тоже лес.
Когда погрузка на телегу была закончена, и няня с детьми, уселись на нее, была дана команда лошади вожжами по ее впалым бокам, с прикриком П.И.: «Но!». И повозка тронулась с тележным скрипом, покатилась по дороге, которая извивалась по лесу, по полям и кустарникам. Ехать надо было пять километров. По дороге отец рассказывал матери, где дали жилье. Это был старый помещичий дом, отведенный под общежитие учителей, которое находилось в деревне Лопухино, недалеко от села Трехречье, и детдом, где отец должен был работать директором. Подъезжая к селу, П.И., как бы обращаясь к себе и лошади, пробурчал под нос: «Вот и приехали».
Проезжая село, которое состояло из восьми домов, школы – одноэтажной и деревянной, маленького деревянного магазина, сельсовета, и посередине села стоящей Церкви. «Действующая?!» - спросила Валентина Ивановна. – «Да». Повозка, обогнув по дороге Церковь, спустилась с горки, проехали маленький мостик. «Вон и Лопухино», - и П.И., показал кнутом на деревню, которая виднелась не вдалеке. Проехав поле и оставив с правой стороны детдом, поравнялись с деревней. Она была небольшой, состояла из четырнадцати дворов. Каждый двор был окаймлен черемухами и рябинами, кое-где виднелся хмель, который вился и лез вверх по забору, по шестам, поставленным вдоль забора.
Лошадь свернула и повезла повозку по дороге, которая вела в деревню, к дому, где должны были разместить Блиновых. Лошадь остановилась у дома, который был двухэтажным. Первый этаж сложен из кирпича, а второй был деревянный, около этого домика не было ни дерева, ни куста. Большая ограда придавала этому дому вид громоздкий и выделяла из всех остальных домов своим исполнением. Отец первый, взяв два узла с телеги, сказал: «Пошли, приехали». Мальчики, взяв по ноше с повозки, двинулись вслед за отцом. Когда открыли дверь в ограду, пахнуло навозом и прелым сеном. Ограда была большая, в ней находилось два хлева, где когда-то держали скотину хозяева этого дома. Справа от сторожки, находился деревянный погреб. Когда прошли по ограде метров семь, открылась дверь. На пороге показался мужик, лет сорока, лысый. В брюках, галифе, сапогах и гимнастерке без погон: «Здравствуйте» - поздоровался он с Николаем Яковлевичем. «Давайте помогу» - и, не дожидаясь ответа, подхватил ношу у маленьких, пропуская их вперед себя в дом.
Пройдя сени, вошли в комнату, которая была очень большой, оказалось, весь низ дома состоял из одной комнаты и маленькой кухни, точнее переборка от русской печи, делала маленькую комнату, которую можно было назвать кухней. В комнате стоял стол непокрытый ничем, и он был старый, деревянный, изрытый временем, углы которого были округлены причудливыми линиями. Как вода точит камень, так и крышка стола была обточена, обтерта и заглажена. Пол был не крашен, и казалось, что он весь пятнистый, вдоль стола стояли две скамейки. Недалеко от стола стояла тумбочка, табуретки и кровать, где спал И.В., так звали учителя, который вышел на встречу Блиновым и помог занести узлы в дом. Когда все перенесли в дом, отец поблагодарил П.И., тот сел на телегу, отказавшись от предложенного чаепития, и уехал.
Няня и мать войдя в дом, познакомились с И.В.. Затем спросили: «А где Ваши соседи?» - указывая наверх, где должны были разместить Блиновых. Они еще не пришли, они в школе. А пока можно растопить печь и приготовить ужин. И.В. оказался словоохотливым и был рад новым жильцам. Няня пошла к печи, растопила ее, взяв взаймы котелок картошки, сварили, и сели за стол поужинать. Запили кипяточком с сырым не пропеченным хлебом. Пригласили И.В., но он отказался, и сел на кровать и стал что-то писать. Когда трапеза подходила к концу, пришли соседи, это оказались учительницы. Зайдя в дом, увидев пополнение, поздоровались. «И давно нас ждете?» - «Да, нет!». А ждали их потому, что ключ был у них. Не раздеваясь, они вошли в сопровождении отца с матерью, и пошли наверх, куда надо было идти через сени по лестнице.
Вверху было три комнаты. Две комнаты разделялись легкой переборкой из досок, оклеенных газетами, другая комната была за стеной, дверей в которую не было. Ну, вот это две Ваших комнаты, а та наша будет. Перетащив все баулы, Блиновы стали укладываться спать. Мать и няня предварительно сходили за водой на колодец к соседям напротив, вымыли пол. «А готовить где? Здесь же нет печи?» - спросила няня, вдруг оглядываясь внимательно по сторонам. «Внизу», - ответил отец. Легли спать на пол вповалку. Керосиновая лампа, которую дали им соседи, коптила очень сильно, и пришлось потушить ее раньше. И как только легли, то сразу уснули, но спали не долго, проснулись сначала взрослые, оттого, что начали кусать клопы, а под обоями шел шум и шуршание, как будто кто-то перегребал сухой горох в железной банке. Проснулись дети. Отец зажег лампу. «Ой, какой ужас!» - воскликнула мать, увидев целые полчища клопов и тараканов, ползающих по стене, по одежде, по полу. Ночь прошла с боями. Наутро отец ушел на работу, а мать и няня, убрав «походную постель», стали кипятить воду. Когда вода закипела они в ведрах и тазах, стали сметать паразитов, отдирая обои. Дети помогали очищать бумагу от насекомых и складывали в кучу в сторонке. И прежде, чем вся бумага была ободрана, пришлось счищать несколько раз мертвых клопов и тараканов. Ободрав всю бумагу и залив ее кипятком, стали разбирать переборку, вооружившись топорами и молотком. Каждую доску прежде, чем ее отдавали мальчикам, ошпаривали кипятком, те места, где это требовалось для чистки от гадов. Переборка была убрана, вымыт пол, подоконники, окна. Выглянуло солнце, комната стала чистой, просторной и веселой. Ребят мать повела в школу, которая находилась в селе. Школа была семилетней. Определили их в классы. Учительница познакомила новеньких с учениками. Опять новые знакомства, новые учительницы. Деревенские дети встретили новеньких настороженно. Писать было неначем, бумаги не было, писали на газетах, поэтому шуршания было много, как прошел урок письма. Чернил тоже не было, няня разводила сажу, иногда химический карандаш, разведенный в воде по жиже, заменял чернила, не хватало ручек, перышки привязывали к деревянным палочкам. А когда наступал холод сидели во всем, не раздеваясь. Так как одна керосиновая лампа, и то без стекла, не могла осветить весь класс, приносили с собой свечки, купленные либо в магазине родителями, либо в Церкви, которая стояла рядом со школой. Многие ребята не приходили по нескольку дней, а когда заявлялись в школу, учительница спрашивала: «Почему не был или не была в школе столько-то дней?» - отвечали: «Невчем было идти, тятька подшивал валенки, я ждала». Или: «Валька, брат мой, ходил в это время в школу, его очередь была, у нас ведь одни валенки-то. Одеть-то нечего». А когда наступала весна, то ребятишек приходило совсем мало, причина – не в чем ходить, и не ходили, пока вода не спадет, и совсем не стает снег. Поэтому не удивительно, когда кончали семилетку, то ребят забирали в армию. Пропуски были из-за того, что надо было работать в колхозе, помогать родителям, кормить семью, своих младших братьев и сестер. Некоторые кончали только четыре класса. Получали справку, что они окончили начальную школу и вступали в трудовую жизнь.
Мальчики ходили в школу, с сумками через плечи, сшитыми няней из клеенки. На ногах были не по размеру подшитые валенки, на которые в весенние дни, надевались галоши, подвязываемые веревкой, что бы не слетели с валенок. На головы были надеты отцовские шапки, бывшие офицерские, но они были большими, поэтому под низ шапки одевали платки. Пальто заменяли шубы, сшитые «на вырост», полы которых, чуть не задевали пятки. В школу ходили регулярно. Кроме своих забот, приготовление уроков, на ребят были возложены и обязанности и по дому, посидеть с младшей сестрой, убраться в комнатах, заготовить дров, сходить в село, в магазин за хлебом. Очень мало времени оставалось для своих мальчишеских дел. А когда садились за стол, отец спрашивал, прежде чем няня наливала щи в тарелку: «Что сегодня делали по дому?» - «Убрали комнаты, натаскали дров не на одну топку, сидели с сестрой», - отвечал старший за двоих, поднявшись с табуретки. «Хорошо сегодня заслужили ужин, наливай!» - приказывал отец, выслушав «рапорт» старшего сына. Но, когда случалось, что ребята не сделали, что требовалось от них, отец распоряжался «Сделать!». «За стол ты вот садишься, ждешь пожрать, а что ты сделал, что бы заслужить это?» И он отправлял детей вместе, убирать, то, что не убрали, что бы «заслужить» ужин. Сам же отец никогда не ходил вместе с ребятами делать то, что приказывал делать им. Когда дети, сделав свою работу «докладывали об ее окончании» он шел проверять. И не дай Бог, что бы что-нибудь было сделано неряшливо, просто так, он заставлял переделывать их, и иногда даже не один раз. Спустя немного времени, была куплена корова, которую звали «Мурка». Забот прибавилось всем.
Когда наступало лето, няня с мальчиками пасли деревенское стадо. Пасли по очереди, по дворам, но так как дворов было немного, и не у всех была корова, пасти приходилось часто. Пасли с шести часов утра, до захода солнца, в любую погоду. Ноги промокали, сушили у костра. Чихали, кашляли, но надо было пасти. Набирали с собой картошки, пекли в костре, этим и обедали, запевая иногда молоком, взятым с собой в бутылке няней. А когда очередь проходила пастушить, ходили рыбачить на удочку пескарей. В этом проходило лето.
Самая беспокойная пора пастушить наступала тогда, когда появлялись оводы, которые своими укусами разгоняли коров и телят. Приходилось подолгу собирать их, выгоняя и подгоняя в общее стадо. А коровы, подняв хвост кверху, фыркали и разбегались кто куда, и остановить их не было сил. Однажды Эдик заворачивал быка, который бежал, спасаясь от укусов оводов и мух, чуть не забодал Эдика. Мальчик бежал через все поле, спасаясь от рассвирепевшего и не покорного быка до самой деревни. Едва успел забежать в ограду первого двора деревни, как бык остановился и уперся в ворота рогами. Ему пришлось бежать по кривой, выделывая причудливые зигзаги по полю, спасаясь от рогов быка. Домой ребята приходили, уставшие и голодные. С аппетитом ели картошку запивая молоком, другой еды не было. Ложились спать рано и засыпали крепко.
На другой день, который был свободный от пастушенья, уходил в заботах о хозяйстве. Надо было полоть грядки, окучивать картошку, убираться в хлеву. К вечеру ходили купаться на реку с деревенскими ребятами, с которыми успели уже познакомиться в школе. Одного из них звали Васей, другого Аркашей. Накупавшись до синих губ, приходили домой.
Иногда в село привозили кино. Обычно показывали в сельсовете, народу собиралось мало, так как билеты были не по карману многим. За три года, прожитых в этих местах, было просмотрено столько же фильмов – три. Но, посмотрев «Броненосец Потемкин», было много разговоров и споров среди сверстников Эдика и Юры. Запомнились самые незначительные детали и притом можно сказать на всю жизнь.
Когда начинался сенокос, то ребята полностью были загружены работой, ворошить, сгребать сено, было прямой обязанностью. «Давай, давай!» - окрик отца долго стоял в ушах ребят. Уходили до обеда, а возвращались только поздно вечером, когда уже садилось солнце. Так в работе и заботе и нехватках проходило отрочество Эдика и Юры.
В свободное время самой отрадной забавой была рыбная ловля. Отец привез рыболовных крючков из города и в качестве поощрения раздал ребятам, сказав: «Вот вам крючки, за работу, вы исправно исполняли ее, и вот вам подарок» - и отдал старшему пять пар крючков. «Ну, а леску сами сплетете». Леску плели из конского волоса, надергивать приходилось с оглядкой и опаской из конских хвостов. На лошадях из соседних колхозов привозили в молокозавод молоко и привязывали у стойл, отведенных не подалеку. Один кто-нибудь дергал, захватив по пять шесть волос из хвоста привязанного коня, другой стоял на «шухере». Что бы вовремя дать сигнал тревоги – а то прибежит хозяин упряжки. Но на все удочки не хватало конского волоса, и на леску шла обыкновенная нитка, сплетенная в двое – трое. Кроме удочек были сделаны и остроги. Это к деревянной палке привязывалась вилка. О двух пропавших вилках из семейного «сервиза» стало известно отцу. Но кроме нравоучительного монолога, конкретных мер по изъятию последних не было ничего предпринято, так что «остроги» у ребят остались. А какое удовольствие составляло для ребят, засучив штаны, ходить по реке и колоть усачей, так называется рыба, которая пряталась под камнями. Отрываешь камень, причем с противоположной стороны, а там усач, «бах» его вилкой «есть, готово!». Иногда нарыбачивали на уху себе, реже на уху кошке. А то кроме усачей попадались налимы. Однажды у матери с няней пропала марля, большая марля, приготовленная для выжима сока. Ребята сделали из нее, если можно, так сказать, бредень и даже с мотней. Но даже красноперки в нее не попадались. А «бредень» этот прятали под кустами, домой не носили. Боялись, найдут родители, отберут. Но когда наступили холода осенью, а так же весной ставили «уды». Это «суровая нитка» на конце которой привязывался крючок, а от него, на расстоянии сантиметров восемь – десять, гайка, грузило, которое не так-то легко было найти, и заканчивалось на том конце палочкой величиною тоже, сантиметров пятнадцать-двадцать. Шнур – это нитка, длиной метра два, два с половиной. Насаживали на крючок червей, закидывали шнур в реку, палка вдавливалась ногою в землю, замечалось место сломанной веткой соседнего куста, и так еще несколько «уд» закидывались, и замечалось место, затем уходили. И рано утром, до того как пойти в школу, ходили вдоль реки и вытаскивали эти уды и, часто, на них трепыхались налимы. Когда приходили домой, няня встречала со словами: «Ну, как рыбаки, чего нарыбачили?». Ребята при этом поднимали кверху свою добычу, произнося с чувством восторга: «Во!». «Ну, рыбаки молодцы! Давайте я вам их поджарю». И ребята, умывшись, завтракали, поедали пойманную ими рыбу. Недоедали всю рыбу, говорили «Это маме с папой и тебе!» - обращались к няне. «Спасибо! А сейчас давайте собирайтесь в школу». Ребята переодевались, закидывали на плечо сумки, и шли, делясь между собою впечатлением о рыбалке. Между прочим, никто не будил их, вставали сами, что бы пойти и снять улов. Иногда вставали и уходили так тихо, что никто и не слышал из взрослых, как ушли ребята.
11
Прошло два года. За это время, прожитое в селе Трехречье, ребята окрепли и подросли. Свежий воздух, молоко, картошка - этого было в достаточном количестве, хватало. Правда, когда корова переставала доиться перед отелом, молоко выдавалось строгой нормой, так как еще надо было часть молоко отнести на молочный завод, заплатить налог. Хлеб покупали, за которым ребята ходили в магазин, в село. Хлеб привозили на телеге. Буханки сложенные, как кирпичи аккуратно. Эта гора хлеба лежала на подосланной портянной, большой как покрывало, материи и сверху покрыта так же. «Хлеб везут!» - Очередь, которая выстраивалась в ожидании привоза, оживала, поворачивая, как по команде головы в ту сторону, откуда должна появиться повозка. Хлеб возила пожилая женщина. «Трр-Трр!!» - раздавалась ее команда кобыле. - «Заждались?!» - обращаясь к покупателям, говорила возница, спрыгивая с телеги. «А, ну давай, становись, будем сгружать хлебушек» - обращалась она к стоявшим в ожидании покупателям. Продавец М.И., проверив накладные, проходил в магазин, вставал у весов, а покупатели, нагруженные хлебом, как охапками дров подходили к нему и загружали свои ноши на весы. Сверив весь полученный хлеб по накладной, расписывался в накладной и отдавал М.Ф., так звали возницу, кроме этих булок получала от всех «Спасибо тебе, М.Ф.». «Ешьте на здоровье» - отвечала женщина, садилась на пустую телегу и уезжала.
Дела у отца шли, как говорят, с боем за каждую пядь земли, а у него за каждое дело. А дел было много. Ребята в детдоме были разболтанные, были и случаи воровства. Подсобного хозяйства не было. Крыши домов надо было перекрывать, забор упал, и часть его была растаскана, беспорядок наблюдался простым глазом.
Он взялся за дело по хозяйски и учил своих питомцев этому же. Из старших ребят был организован актив, который был первым помощником во всех делах детдома. За два года сдвиги в лучшую сторону были заметны. Детдом приобрел и новые крыши, их делали сами же ребята, разбиты клумбы, очищены дорожки. Куплены две лошади. Построен свинарник. Много пришлось побегать и поездить, просить, что бы соседние колхозы помогали, но те сами только что вставали на ноги, прошедшая война оставила глубокие рубцы в деревнях. Рабочей силы не хватало, и самих мужиков не было. Вся тяжесть ведения хозяйства легла на плечи женщин. На трудодень получали двадцать пять грамм хлеба, и того не было. Обстановка в государстве этого требовала. В чем ходили, в том и спали. Но русскому народу не занимать упорства! Силы! Выстояли войну, выстояли и в поднятии сельского хозяйства. Правда это стоило сил и не малых. Честь и слава тем людям в веках!!!
12
Наступил третий учебный год на новом месте. Мать работала в школе, учила детей. Много сил требовалось учителю в то время, живя и работая в трудных условиях. Керосиновая лампа, а иногда и коптилка и кипы тетрадей, которые надо было проверить, написать планы. Эдик и Юра ходили вместе в школу с деревенскими ребятами, с которыми крепко сдружились. Подошло время, уборка картофеля и овощей с огорода, приходя домой из школы, Эдик и Юра принимались копать картошку. Собирали ее в мешки, очень тщательно, все до мелочи, и не дай Бог, что бы отец нашел хотя бы одну картошку на убранном участке.
Кроме уборки овощей занимались заготовкой дров, пилили, кололи, складывали в поленицы, в огороде под навес. Помогали взрослым чистить хлев, сгребали и разгребали навоз на участке, куда он выносился на носилках.
Наступила зима, все ждали сестру или брата, должно быть пополнение в семье Блиновых. И, вот, подготовка к новому году прервалась тем, что мать увезли в больницу в город Киров. Маленькая сестра, ей было уже шесть лет, плакала, когда маму посадили в сани и увезли. Шло время, ребята сходили в лес на лыжах срубили елку. Украсили самодельными игрушками. Подошел новый год. Няня на праздник напекла из пшеничной муки капустных пирогов. Наступил новый год. А спустя несколько дней узнали, что родилась сестра, назвали Светой. Однажды, когда ребята, как обычно, сидели у себя дома и учили уроки, отец вбежал в комнату и крикнул: «Парни, чего не встречаете свою сестру?!! Давай, давай кончай уроки, встречай маму и сестру». Ребята, побросав ручки и книги, побежали к дверям, в которые уже входила мама, держа на руках их завернутую сестру.
За нею вошли ее подруга и возница: «Принимайте пополнение». Пройдя до кровати, мать положила новорожденную и открыла ей лицо. Затем помогли раздеться, поставив табуретку ей: «Садись!». Садясь, мать проговорила со вздохом: «Наконец-то я дома». А мальчики с сестрой рассматривали свою новую сестренку, которая спала завернутая в солдатских одеялах положенных на шубу. Ребята первый раз увидели веселого отца, лицо которого сияло, нахмуренные обычно брови и резкие складки у рта и между бровей сменила улыбка. Поэтому, смотря на маленькую, они то и делали, что поворачивали голову в сторону отца. А тот не замечал этого, да и вряд ли он что-то еще замечал кроме маленькой крохи, лежащей на кровати в это время. А через два дня было отмечено появление нового человека. Собрались знакомые отца и матери, человек пять. И дети за четыре года, как жили с отцом, услышали, как он смеялся, шутил и пел вместе со всеми. Они видели совсем другого человека и были очень удивлены увиденным и услышанным, и тем, что отец был выпившим. А он как говориться, летал от радости, что у него наконец-то родилась дочь, которую он хотел, ожидая еще первого ребенка. И вот долгожданная.
Но эти переменны в поведении отца были недолгими. Прошло несколько дней, и он стал постепенно опять становиться тем же, каким был доселе. Появление девочки всем прибавило хлопот. Свободного времени ни у взрослых, ни у маленьких не оставалось. Новорожденная по ночам часто плакала, будив всех своим криком. Отец, придя однажды домой, сказал маме: «Знаешь, что я написал рапорт, меня призывают в армию». – «Что же прийдеться опять ехать» - со вздохом ответила мать. «Когда уезжаешь ты?» - «Скоро. Об этом узнаю на следующей неделе, так же как и куда». И придя как-то домой, заявил: «Урал». Точнее Свердловск. Сначала прийдеться ехать одному, устроиться, а потом приеду, заберу вас». «А как же учеба у ребят?» - «Пусть окончат здесь, так как им остается два с половинной месяца до окончание года», - но отец перебил на полуслове мать, - «Ничего, там доучатся». И так начались сборы.
Пришел день, и отец уехал. Ребята своим деревенским друзьям Ване и Аркашке выговорили все, что они переезжают, куда и когда. «А как уды?» - спрашивал Ваня. «Подарите нам или с собой заберете?». Это был дефицит в этих местах. «Подарим!» - сказал Юра. «Приходите сегодня к нам, и мы вам дадим по уде». «Ладно». И разошлись, так как время было уже идти в школу.
13
Отец приехал в шинели с капитанскими погонами в конце марта. Собрали вещички, утюги, двуручную пилу, чугунки, зубила в ящик, и отправили все багажом вместе с другой домашней утварью. Мебели не было, тумбочки и табуретки были казенными, кроме трех стульев, сделанных одним столяром из соседней деревни. Мать сходила, взяла документы ребят из школы. Сели на телегу. Няня села с маленькими девочками, держа одну, которой шел третий месяц, на руках, все уселись и поехали. Провожать пришли из детдома, люди с которыми работал отец и подружка матери Полина Федоровна.
«Прощай Лопухино, прощай Трехречье! Прощай река! Ребята! Школа!». Расставаться было как всегда досадно и больно, мальчики шли за телегой потупя голову. Опять поезд, пересадка, потом опять поезд. Трое суток, на четвертые Урал. Он встретил неприветливо, было холодно и снежно. На вокзал поезд пришел поздно. Спать пришлось на полу в комнате «Матери и ребенка», около монумента И.В. Сталина, который стоял большой в полувоенной форме в этом зале. Ребята уснули, но когда их разбудили, было еще темно, а вокзальная суета, по-видимому, так и не утихала. Мешки, спешащие люди, военные и гражданские, молодые и старые с детьми, всех возрастов толкались и толпились, говорили, кричали дети, кричало радио. Поезд номер такой-то прибывает на такой-то путь. Поезд номер такой-то отправляется с такового пути. Это было уже все знакомо Эдику, Юре и Лиле, правда за те года, которые они прожили в Трехречье, уже немного стало забываться. И опять холодный завтрак, кипяток. «Вставайте, а то не успеем на поезд», - поторапливал отец, поправляя свою шапку. Сложив в узел все, что составляло постель, и часть вещей одев на себя, так как это было пальто.
Все как рой двинулись к выходу. Расталкивая своими узлами, впереди шел отец, как ледокол, очищая дорогу жене с ребенком, няне и троим детям. Пройдя подземный переход, сели на пригородный поезд, самый первый уходящий с вокзала города Свердловска до станции назначения, где служил отец. Доехав до той станции, где нужно было сходить. Ссадив детей и спустив вещи, отец ушел искать машину, которая должна была встретить. Вернулся он с военным, поздоровались. «Давайте помогу!» - забрав тяжелые узлы, военный, и все направились к полуторке, которая стояла в недалеке. Забросив в кузов вещи, и посадили туда детей, а мать с ребенком сели в кабину. «Все сели?» - спросил встречающий военный. – «Все, поехали!». Машина фыркнула, дернулась, чуть не сбросив с сиденья в кузове детей, которые сидели рядком, держась друг за друга, машина набрала скорость и двинулась к новому месту, где должна была разместиться семья капитана. Дул холодный ветер, ребята ежились, прижимаясь, друг к другу, что бы было теплее. Пробегали рядами дома, столбы с еще не погашенными фонарями, машина то поднималась в гору, то спускалась, делая повороты, и вот показались трехэтажные дома, но их проехали, оставив далеко позади себя, машина стала тормозить. Впереди показались бараки и казармы солдат. Машина еще раз повернула и остановилась у бараков. Отец, молча, спрыгнул с машины, поправил шинель, отдал честь проходившему рядом офицеру и стал принимать детей и вещи, которые ссаживал встречающий военный. Когда разгрузка была окончена, отец поблагодарил военного, тот «взял под козырек», сел в кабину. «Счастливо оставаться!», - крикнул тот, высовываясь из кабины. Машина развернулась, проехала бараки и скрылась за поворотом.
«Вот здесь наше жилье» - обращаясь к матери, проговорил отец. Беря узлы и направляясь к дверям барака. Барак был, как бы разделен надвое, в одной половине был штаб части, в другой жили три семьи офицеров, служивших в этой военной части, которую отделял забор в метрах пяти от этого барака. Ребята шли за родителями, таща каждый по ноше. Войдя в коридор, который был очень узким, пришлось выстраиваться гуськом, прежде чем войти в дверь нового жилья. Вошел первым отец, бросил узлы на пол: «Вот тут будем жить!» - и прошел дальше от дверей, давая возможность войти всей семье. Войдя в комнату, мальчики увидели два небольших глухо зарешеченных окна, в другой маленькой комнате было также окно с решеткой. Около входа была печь с плитой. Туалет на улице, воду надо было брать, проходя через проходную на территории военной части. Это примерно метров двести. В комнатах стояло две солдатские голые койки, больше ничего не было кроме пыли на окнах и на полу. Перенеся весь багаж и сев на голую койку, а на другую была положена спящая дочь. Отец, снимая шапку и вытирая платком лоб, сказал: «Сейчас схожу, скажу, что бы дали ведро, табуретку и тумбочки, если конечно они есть. А вы пока посидите, отдохните». Встал и ушел, закрыв за собой дверь, так там уже любопытные глаза следом изучали новых жильцов. «Вот тебе и Урал» - проговорила мать, беря маленькую на колени, расстегивая кофту, чтоб покормить дочь, которая своим плачем требовала есть. «Да, Ивановна, теперь на двор не всегда побежишь, это не ограда», - напомнила няня, растаскивая узлы по комнатам из общей кухни. Дети пересели с узлов на освободившуюся койку, они сняли с себя шапки и положили их рядом. «Не раздевайтесь! Здесь холодно, простынете», - напомнила мать детям, которые пытались снять шубы с себя. «Вот натопим печь, будет тепло, тогда и разденетесь, а сейчас сидите так!» «В баню бы сходить, помыть ребятишек», - продолжала мать разговор, обращаясь к няне. «Печь натопить, так можно бы было бы помыть их и здесь, вот только где брать ванную, было бы корыто хотя бы, так в нем можно было бы помыть».
А между ребятами шел разговор об увиденных горах «Вот где на лыжах то скатиться» - говорил Юра, «Или на санках» - добавил старший. «Где тут школа. Ладно, школу мама покажет», - услышав этот разговор, мать перебила его. «Школа школой, она будет, а сейчас есть не хотите?» - «Хотим!» - в голос ответили все трое с кровати. Сейчас вот покормлю Свету, а потом и вас будем кормить с няней. А вы посмотрите за ней, только не шумите. К этому времени няня растащила кучу багажа, почти всю, где ложки, кружки, тарелки железные, стала вынимать хлеб, вареное мясо, соль, лук. «Надо сходить дров набрать», - заканчивая расставлять на кровати еду, сказала няня. «Сходи, может быть и наберешь, видела, досок много валяется, хоть немного потопить, а то холодно». Няня ушла и вскоре вернулась, принеся охапку дров, это были подобранные доски. Положив их у печи, она направилась к выходу «Ты куда?» - спросила мать, приготовляя печь, что бы ее затопить. «Я уголька принесу, там целая гора его лежит» - «Не заругают?» - «А чего заругают, я немного, на истопку только возьму. А в чем кстати? Нести-то в чем?» - «Как в чем! в этом мешке немного» - и она показала на мешочек, из которого что-то вытащила, который походил на наволочку. «А потом выстираю». И она ушла и принесла угля, когда дрова в печи уже горели, потрескивали. «Вот сейчас, как станет прогорать, подложу. Воды бы еще, в чем бы принести, нет воды и руки даже нечем помыть, умыться!», «А в чем!» - «Сходи к соседям попроси чего-нибудь». Через некоторое время на плите стояло небольшое ведро. Уголь, высыпанный в печь, загорел, отдавая тепло, тем, кто его так ждал с нетерпением. А когда вода была готова и разлита по кружкам, и все приступили к еде, пришел отец. «Вот ведро и табуретки» - две табуретки были связанны друг с другом, соединены вместе. Развязав и поставив их на ноги, няня проговорила: «Вот и посидеть можно», - и устало села на одну из табуреток. Незаметно подошла ночь. Были вымыты полы. Устлана постель, которая состояла из подосланных шуб, которые носили дети и пальто взрослых. На одной из коек легли мальчики, отец на полу в большой комнате, няня с Лилей на полу в маленькой, а на второй койке мать со Светой. Укрылись кто солдатским одеялом, кто и шалью. Первая ночь на новом месте прошла не спокойно. Маленькая плакала часто и будила всех. Ложась спать, приготовили ведро для малышей, кому, если потребуется по нужде, поставили его у дверей и закрыли тряпкой. На улицу было холодно и далеко идти.
Наступило утро. Встала няня и начала растоплять печь, для того чтобы приготовить завтрак. Затем встал отец, хмурое всегда недовольное лицо с поджатыми губами отпугивало детей. Проснувшись, Эдик хотел сходить по маленькому в ведро, но, увидев отца, не посмел. Стал ждать, когда тот уйдет, но, не дождавшись, стал собираться. «Ты куда?» - спросила няня, увидев, что Эдик одевается. «В уборную!» - «А в ведро что?» - и увидев настороженный взгляд, поняла, что тот боится отца, который часто ворчал и цыкал. «Ну, сходи, только оденься покрепче». Эдик, одевшись, прошел через комнату, отец не сказал ему ни слова, как всегда, и тот вышел на улицу. Был мороз, и Эдик вприпрыжку побежал к маленькому домику, стоявшему метров за двадцать, этот домик и был туалет. Вернувшись, Эдик прошел в комнату, где спали брат и сестра, разделся и лег. Проснулась мать, она перевертывала, меняла пеленки у маленькой. Перевернув и оставив спящую, подошла к Николаю, он спросил «Тебе что?». «Да вот хотела тебя попросить, чтобы ты детей в школу отвел», - «Что?!» - выкрикнул тот. - «Сама сходи, мне не до этого». Мать отошла, она знала, что разговор будет бесполезным. Только ответила покорно: «Ладно!» «Николай Яковлевич, позавтракай» - сказала няня, ставя миску каши, сваренной на воде, на табуретку заменяющую стол. «Подай лучше умыться», - и при этом подошел к ведру, няня взяла кружку, зачерпнула воду из ведра, принесенного ею, и стала наливать ему на руки. Умывшись, отец, сел завтракать, поел, оделся и ушел, не сказав ни слова. «Ну и ну», - покачивая головою, сказала няня. Тем временем просыпались дети, а когда все проснулись и спросили «Где папа?» - «Ушел на работу» - ответила мать. Ребята заговорили громче, так как при отце можно было разговаривать только шепотом. «Ах вы, воробьи зачирикали, а ну приводите в порядок свои гнезда», - подталкивая Юру, сказала мать. «А то отец вернется и даст вам», - пригрозила мать, приготовляя завтрак. Дети стали убирать и складывать, то на чем спали. Умылись над ведром. «Мойте руки хорошенько», - напоминала няня, поливая из кружки. А когда руки были вымыты, была дана команда: «А теперь и поесть пора». Кашу хлебали из двух мисок все впятером, маленькая спала. Поев, мать попросила няню: «Ты посиди с маленькой, а я разузнаю, где тут поблизости школа, ребятам надо учиться». «Поди», - ответила няня, поправляя платок. «Посижу. Только смотри не долго», - «Да я скоро». И, взяв документы, ушла.
Няня отправила на улицу мальчиков. Прошло немного времени, и пришла мать. «Ну, вот нашла школу, здесь школа большая и, причем, мужская» и как бы переключив разговор, спросила «Не плакала?». «А чего ей плакать!» - «Сегодня поведу вас в школу» - обратилась она к мальчикам, которые встретили ее на улице, и стояли сейчас рядом с ней. «Вот только здесь в пятом классе есть иностранный язык, а ты Эдик не учил в третьем никакого, так как там не было учительницы, не знаю теперь, как быть». Да, как быть, когда вот так вот мыкаешься по свету, то в одной школе учишься, не доучишься, едешь дальше, скудная еда, вокзальная суета, дороги, отец такой, который ничего не говорит, а только рыкает, и то иногда. И вот опять новая школа – это четвертая за пять лет учебы.
Мать привела ребят в школу, где учились, только одни мальчики, и действительно, школа была большой, красивой, трехэтажной, что и говорить красавица, как снаружи, так и внутри. Опять новые ребята, новые учителя. Братьев развели по разным классам. «Вот к нам в класс пришел новый ученик». Все это было знакомо, знакомо и традиционно. Проучась несколько дней выяснилось, что программа преподавания здесь более обширная и притом ушли вперед по изучению некоторых предметов, чем в той школе, где учили доселе Эдика. Классный руководитель подошел к Эдику и сказал: «Вот эту записку передайте своей маме». «Хорошо» - сказал Эдик, сунув ее в карман брюк. «Только не потеряй» - наставляла учительница, отходя от его парты.
А у мальчика в голове мешались мысли «Что она написала там, что?». Когда кончился урок, а он был последним, выйдя из школы и подождав брата, пошли домой вместе. «Меня сегодня спрашивали по истории» - первый нарушил молчание младший. «Чего получил?» - три, она (учительница) перебивала меня и сбивала то, что я рассказывал. «А мне классная руководитель дала записку, что бы я передал ее маме». «Давай посмотрим, что она написала?»- «Давай!» - согласился брат останавливаясь. Эдик достал из кармана записку, развернул ее, там было написано: «Просим Вас зайти в школу по поводу Вашего сына». Внизу стояла подпись классного руководителя. Прочитав не раз глазами написанное, братья посмотрели друг на друга, как бы спрашивая «Зачем вызывают маму». Положив обратно в карман записку, Эдик сказал: «Пошли, сами разберутся, потом мама скажет». И они пошли домой. Подходя к бараку, Эдик остановил брата за плечо и сказал: «При папе не говори маме о записке, я сам ей отдам» - «Ладно». Открыв двери в барак, они встретились с няней, которая несла маленькую на улицу: «Пришли детки! Много двоек в сумках то тащите?» - «Ни одной!» - «Молодцы!» - «Кто дома?» - спросил Эдик. «Мать только». Ребята посторонились, давая пройти няне, когда она вышла, они быстро вошли в комнату. Мать, увидев сыновей, оставила свою работу и спросила: «Как дела? Как прошел день?» - она хотела еще что-то спросить, но Эдик достал записку и отдал матери. Та взяла, посмотрела пытливо на сына, потом развернула ее и быстро пробежала глазами по написанным строчкам. Затем, глядя в глаза, спросила: «Что наделал? Что натворил?» - «Ничего, только вот тебя вызывают» - «Зачем?» - «Не знаю» - «Хорошо я схожу в школу, и не дай Бог, если ты меня обманул, расскажу отцу, он тебе задаст». – «Ты ему только пока не говори, лучше потом, когда сходишь в школу» - «Хорошо, а сейчас поешь, иди с сестренкой погуляй, а потом за уроки». Эдик утвердительно кивнул головой. На следующий день мать вместе с ребятами пошла в школу. Эдик сидел на уроках, как на иголках и с нетерпением ждал, когда кончаться уроки. И когда прозвенел последний звонок, Эдик, не дождавшись брата, прибежал домой. Вбежал, как угорелый, в комнату, а там мать с отцом о чем то разговаривают. «Наверное, про меня»- мелькнула мысль у Эдика. «Точно про меня, почему они прекратили разговор, когда я вошел», быстро промелькнула мысль. «Вот и он» - не меняя позы, встретили родители «Слушай, Эдик, тебе придется остаться на второй год» - продолжая разговор и сразу, как говорится, перешли к делу. «Я ходила в школу, и вот твоя классный руководитель сказала, что учебный материал по иностранному языку за целый год в один, два, три месяца тебе не выучить, потому что ты не учил, живя и учась в Трехречье. Затем, по русскому языку и математике здесь в школе по программе ушли далеко вперед, так что тебе не осилить все это и тебе придется остаться на второй год в пятом классе». Отец сидел, насупив брови, иногда кидал косые взгляды из-под нахмуренных бровей. Встал, когда мать закончила свой монолог, и сказал: «Я пошел на работу», - ушел, не сказав ни слова. Эдик стоял все в прежней позе, как с ним стала разговаривать мать, опустив голову и не шелохнувшись от начала до конца. Когда ушел отец, Эдик положил сумку с книгами и стал переодеваться в домашнею одежду, это было железным правилом установленное отцом. Немного поев, Эдик вышел с сестрой на улицу, что бы той немного побыть на воздухе. Выйдя на улицу, Эдик думал с болью о том, что вот ездишь, кочуешь и остаешься на второй год. На следующее утро пришлось идти снова в школу, зная, что в этом классе учиться и на следующий год.
Брат Эдика Юра перешел в пятый класс. Эдик успокаивал себя, тем, что он будет учиться с братом на следующий год. Но это не очень радовало его по сравнению с Юрой, который был доволен, что будет с братом и его теперь обидеть будет трудно, как было это прежде.
14
Настало лето. Ребята сидели с маленькой сестренкой, так как мать устроилась на работу. Мыли полы, ходили в магазин. Иногда ходили рыбачить с удочкой на озере, оно было большим и не так далеко от их барака. Босиком по камням с удочкой в руках, они уходили чаще всего по воскресеньям, так как в будни были заняты работой по дому. Отец ни разу не ходил с ними и не спрашивал ни о чем. Приходил, молча, и уходил, молча, только иногда с матерью о чем-то говорил. Ребята смотрели на него и ждали, вот скажет им: «Ну, как, парни, рыбалка? Ноги-то, наверное, все сбили?» - но он упрямо молчал вот уже пять лет, как минуло с тех пор, когда они впервые увиделись. Его вид был безразличен к ним. Если не считать, что иногда мать ему жаловалась о том, что ребята не вымыли пол или плохо смотрели за сестрой, или пришлось долго их искать на улице, что бы заставить что нибудь сделать по дому. Вот тогда отец разговаривал с ними, вернее рявкал, и выговаривал им за то, что вот, мол, за стол садитесь, есть просите, а что сделали полезного? И это всегда преподносилось с окриками, как команда для солдат, по-военному. В кино ходили только к солдатам в казарму, так как денег не давали. А иногда в кино убегали через форточку, так как дома надо было быть часов в девять, а летом светло. Вылизали через нее и быстро к казармам, что бы успеть посмотреть кино и обратно. А обратно возвращались тоже в форточку. Ложились спать, когда наступало утро, а за тем день, другой, впечатления просмотренного кино хватало надолго. Спорили между собой, чуть дело не доходило до драки. Пересказывали друг другу и перебивали друг друга, так или не так было в кино, то, что увидели. Читать книги особенно было некогда. Игр детских не было. Была одна забота, что бы отец не ворчал, когда садились есть, кусок хлеба не поворачивался во рту.
Прошло лето. Наступил новый учебный год. Ребята иногда спрашивали у родителей: «Когда будем переезжать куда-нибудь?», так как казалось, что здесь они уже опять задерживаются, надо ехать. Братья учились теперь в одном классе и в одной школе и за одной партой. Придя домой после первого дня занятий в школе, няне сообщили: «Мы сидели вместе». Учительница была не против этого, ведь девчонок нет, школа была мужская. «Ну, вот и хорошо, сидите, только не балуйте» - добавила няня мальчишкам.
В пятом классе было сорок три мальчика, были все разные и по росту и по характеру. Формы единой тогда еще не было, да и если бы и была, то не каждый родитель смог бы ее купить, так как после войны минуло только лишь пять лет. Многие были одеты, как говорят, с чужого плеча, то есть ушитые и перешитые пиджаки старших, или купленные родителями на толкучке, что-нибудь старенькое, поношенное. Братья тоже были одеты как все, кто в чем. Лишь бы быть одетыми, штаны были поштопаны, на ногах сапоги, приобретенные на вырост. В школу ходили в первую смену. Иногда, идя из школы домой, разговор заходил об отце: «Почему он такой сердитый и не разговаривает с нами» - спрашивал младший старшего. «Не знаю». Да, действительно отец оставался слепым и глухим к ребятам, не спрашивая об уроках, не интересуясь ими, как сыновьями. Его интересовало, только тогда, когда мать докладывала ему о какой-нибудь погрешности, в разговоре по отношению к ней или няне, или о другом каком-нибудь проступке. Тогда он обрушивался на виноватого, а виновность иногда была самой незначительной, как например уйти на улицу одному и забыть маленькую сестренку взять с собой. Гром и молнии обрушивались, тогда на голову виновного. Другого отца больше не знали, как только дающего вздрючку, и опять молчание, колючий взгляд в упор или поверх головы.
Подходил праздник октября. Кончалась первая четверть. Однажды придя домой, мальчики увидели дома маму и отца, которые складывали все опять в узлы, завертывали «Переезжаем опять», - с радостью сказал младший, но, увидев колючий взгляд отца замолчал. «Да, переезжаем!» - с серьезным видом подтвердила Лиля, помогая няне укладывать что-то. «Дали нам квартиру» - не унималась сестра. «Где дали? Куда ехать?». Так толком и никто и не сказал мальчикам из взрослых, только те быстро определили, чем заняться. А заняться было чем, надо было, помогать взрослым складывать, стаскивать вещи. Как только сборы подошли к концу, подъехала машина, на которой должны были перевезти все узлы на новое место жительства. «Здравье желаю!» и взял под козырек вошедший солдат, поздоровался с отцом. «Прибыл!» - «Хорошо!» - «Давайте, помогайте грузить вот это» - обратился отец к солдату и показывая на узлы, корзинку и сундук. «Конечно, помогу, товарищ капитан» и при этом он шагнул к сундуку. «Тут надо бы еще одного человека, но ничего справимся», - сказал отец и помог солдату, взяв сундук с другой стороны. Когда все было погружено и все усажены, машина тронулась. Ехать пришлось примерно минут тридцать. Машина остановилась, отдуваясь и кряхтя около трехэтажного нового дома. Сначала из кузова слезла няня, мать поочередно стала подавать детей. За тем началась разгрузка багажа. Квартира была в полуподвальном помещении, окна были у самой земли. Проходящих рядом людей не было видно, а только ноги, а что бы увидеть лицо, надо было приседать. Дом только, что сдали, поэтому сырость была больше нормы. Квартира состояла из двух комнат, кухни, ванной и туалета. Это было первое жилье с такими удобствами. За водой не ходи, во двор не бегай, кухня своя. Таская домашнюю утварь, ребята увидели, что в этот дом приехала еще машина и тоже сгружаются, а помогает им сгружать мальчик, примерно таких же лет, как и Эдик – лет тринадцати. Угнездившись на новом месте, Блиновы стали привыкать к дому и месту. Познакомились ребята со сверстниками. Это были ребята военных, рабочих, интеллигенции. Одного из новых знакомых звали Алик, он жил в соседнем доме, встретились во дворе случайно. «Как вы тут очутились?» - «А мы переехали сюда» - «А ты где живешь?» - «В этом доме!» и он указал на соседний дом. «Вот здорово, теперь вместе будем ходить в школу!». Ребята учились в одном классе. Алик был крупный мальчик, сильный, физически развит не по годам. Отец его работал на заводе, мать была домохозяйкой. Кроме него еще было две сестры и брат, но те были старше его. Разница в годах между каждым по два года. Дружба у мальчиков завязалась крепкая. Алик был веселым, бойким и смелым мальчуганом. Кроме Алика, друзьями мальчиков стали Женька, Генка, Вовка, Рудик, Витька. Это уже после, но все они не были так близки, как Алик. Все эти ребята жили в двух соседних домах.
Наступила зима. У Юры не было ни санок, ни лыж, была только одна пара коньков-снегурок на двоих с братом. Катались на них по переменке, да и то редко, так как дела по дому не оставляли свободного времени для ребят. Вместо санок приспособили фанеру. Мочили ее в кипятке, затем вставляли за батарею и сверху клали груз. На другой день вынимали фанеру из-за батареи, но это уже была фанерка с загнутым концом. Затем натирали ее свечой для лучшего скольжения и вот сани готовы. Помощником как всегда была, только няня. «Эдик, давай, держи, давай гни, а то остынет фанера-то», - торопливо говорила няня старшему брату. Эта фанера заменяла все: и сани, и лыжи, и коньки.
Однажды Юра нашел конек, и у него были еще два конька, из них братья сделали самокат. Два конька приделали назад, а третий вперед, он был подвижным и служил рулем. У других ребят были и лыжи, и коньки. Видя, что братья катаются на самокате и фанерах, соседский мальчишка Генка спросил, одевая себе на ноги лыжи: «Юра, а почему ваш отец не купит вам лыжи?» - «А у него денег нет на новые лыжи». - «А мне вот, мой папа купил!» - «Мама говорит, что если бы нас не было столько много, и был бы я один, тогда бы и купили». «Да, плохо, когда детей много» - сделал вывод Генка, съезжая с горки.
Братья часто слышали от своих родителей, «Вот если бы вас не было столько, то и в кино давали бы денег, и на лыжи и коньки, и на мороженое». И после этих, объяснений, подтверждая его делами, ребятам вбилось в голову, что все нехватки идут от того, что их много, они тяжесть и обуза для жизни, особенно чувствовалось, когда садились за стол, и няня выдавала по два кусочка сахара не больше, говоря: «Дала бы больше, если бы вас не столько было». Она делала и говорила, так, как было продиктовано отцом и матерью, перед тем как налить в тарелку супа или щей. Причем, за каждым была закреплена ложка, кружка и тарелка, которые мылись и убирались в большинстве случаев после еды их хозяином. И не дай Бог, если вымыто плохо. Также отец устраивал проверку коек, тумбочек. За беспорядок наказывал дополнительной уборкой комнат, сарая или распоряжением: «На улицу не выпускать!». Иногда приходилось прибираться в кладовке, мыть и чистить обувь. Часто за столом любил говорить: «Есть вот хотите, да получше, а чем заслужили, что бы тянуться к хлебу и еде».
Обувь, снимаемая с ног, должна быть сначала вычищена, а потом снята и поставлена на расстоянии метра полтора от входа, и поставлена так, что бы пятки стояли вместе и аккуратно, в противном случае обувь летела через весь коридор в комнату, сопровождаемая криком отца: «Что расставили? Собрать! Убрать! Как положено!».
Кроме поучения, других разговоров не было, ни о книгах, ни о кино, ни о чем другом. На этом все воспитание детей заканчивалось. Всю работу по дому выполняли четко и аккуратно, согласно домашнему распорядку.
В школу родители не ходили, мать иногда просматривала дневники. Поэтому, боясь трепки отца, Юра подделывал подпись родителей, так что классный руководитель не сомневалась, что подписано рукой родителя. В школу ходили в заплатанных штанах и рубашках, поверх которых, позднее, стали носить куртку из вельвета или пиджачок, которые были ветхие, но чистые. На ногах ботинки или сапоги, причем все это покупалось на вырост. Зимней одеждой была шуба, покрытая сатином или крашеной материей.
В шестом классе, братья имели чернильницы, а не пузырьки как прежде, и писали на настоящей бумаге.
Когда ребята перешли в седьмой класс, у них появилась еще одна сестра, третья по счету. Отец поменял квартиру, и переехали в трехкомнатную. Жить стало труднее.
Братья заканчивали восьмой класс, и как-то раз, отец подозвал их и сказал: «Хватит, чужой хлеб есть, надо добывать свой, там!» - И при этом показал в окно, – «Там есть техникум, и там…», - показывая в противоположную сторону большим пальцем, - «есть сапожная мастерская, поступите в техникум, если ума хватит, то бюджет – стипендия! Если нет, то в сапожную мастерскую работать! Хватит мне кормить вас, вам уже по шестнадцать лет». Вот в таком тоне была решена наша дальнейшая судьба.
Зная, что слова, сказанные отцом, с делом не расходились, то ребята засели за книги и стали готовиться к поступлению в техникум, отбросив все свои забавы, которых и так было столько, сколько было свободного времени, а времени этого было в обрез.
Приходили друзья звали купаться, за ягодами, за грибами, но ответ был один: «Нет, не можем, нам надо уже свой хлеб есть». Ребята, немного потопчась на месте, пожимали плечами и с удивленными лицами уходили. Им не понятен был ответ. А вместо предлагаемых друзьями забав, надо было идти в магазин, сидеть с маленькими, мыть пол, заниматься приборкой, что бы кусок, съеденный со стола, не был оговорен, чтобы не смотрели в рот, и не слышать крик отца: «Что, до дармового дорвался?». И не видеть, как мать в это время смотрит с укором, разделяя крик отца. Когда приходила ночь, ложась спать вместе, братья долго говорили между собой шепотом: «Надо поступать учиться, кончить техникум, и уезжать, так жить, нет больше сил».
Находили в себе силы еще шутить, особенно старший, он был горазд до всяких выдумок, и младший еле сдерживал смех и фыркал. Но такое общение прерывалось окриком отца, который приходил из соседней комнаты: «Хватит, развеселились, еще смеетесь!». В этом доме нельзя было даже смеяться. Говорить разрешалось днем, только вполголоса, спать ложиться не позднее одиннадцати. Иногда вечером даже в уборную нельзя было сходить! Сразу слышался голос отца: «Что ходишь?» - «В уборную захотел», - «Что раньше не мог сходить». Суровый взгляд, сверкание глаз из-под насупленных бровей, искривленные в злобной ухмылке и дикой злобе губы. Дети не знали, за что их преследовали каждый день, каждую неделю, месяц, годы! И все проходило на глазах у матери, которая жаловалась отцу, что не вымыли пол, и пуговицы не пришили.
Экзамен в техникум. Старший брат надел большой пиджак, что бы закрыть заплатки на заднице. Проходной бал был шестнадцать, четыре экзамена, стало быть, все предметы надо сдать на четыре балла. Испытания выдержаны, набрано семнадцать балов. Вернулись радостные, включили приемник «Звезда», который вот уже два года как появился в их доме. Включать его можно было, только по разрешению отца. Шел тысяча девятьсот пятьдесят пятый год. Из радиоприемника раздавалась веселая музыка, на лицах братьев появились радостные улыбки, теперь они студенты. Вдруг открывается дверь и входит отец. Поздоровались. Он снял ботинки, и надел тапочки, подошел к приемнику и переключил на другую волну, где выступал комментатор по международному положению. Отойдя от приемника, сказал: «Вот это надо слушать, а не всякую белиберду». И ушел на кухню, молча, не спросив, как и что? Ему на это было наплевать.
15
Началась учеба в новом учебном заведении, в новом коллективе. Получили первую стипендию. Надо было купить книг, бумаги, чертежных принадлежностей, или штаны, так как они уже нуждались в замене, на заднем месте было две заплатки. Но на покупку одежды родителями средств не отпускалось.
У младшего брата появились новые знакомые. Надвигались ноябрьские праздники, а так как дома не отмечали ни какие праздники кроме, как в новом году, ставилась елка и причем все это делалось молча, хмуро и без слов. В майские и ноябрьские праздники отец торопился на демонстрацию: «Быстрее, бегом в колонну, марш». Брат младший бывал теперь у новых друзей дома, а также и у старых друзей, видел другое отношение в семьях, стал сторониться дома, семьи. Первая выпивка и папироса, так был заложен первый камень его трагической смерти.
Через полтора года отец уезжает, получив новое назначение на другое место службы, на Украину, семья остается в Свердловске. Мать на лето уезжает к мужу, к отцу с младшими сестрами. Братья стали самостоятельными, хватало ли им денег, одеты ли, сыты ли, - эти вопросы никого не интересовали. «Получайте стипендию и живите», - напутствие отца. За квартиру платили родители, потому что она была нужна им, так как отец собирался увольняться из армии. Отец на восемь человек выдал пятьдесят рублей, это, стало быть, на одного по настоящим деньгам сорок копеек на душу в день.
Кончился еще один год. Лето. Ехать не куда, а главное не на что. Отдыхали на месте. Ходили на озеро рыбачить, иногда с ночевкой. Бегали по магазинам, ища что-нибудь подходящее по цене из одежды. Так как родители об этом полностью сняли с себя заботу и помощь. Однажды был такой случай, прибежала мать и говорит: «Парни в универмаге продают теплое нательное белье». Эти слова надо было понимать так: «Если можете, купите на свои деньги, а я вам покупать не буду».
Тем временем у отца подходила очередь на покупку машины. Летом приехал отец: «Где няня?» - спросил у ребят, а до этого сказал «Здрасте!» и не больше, как будто он все время был рядом и только что ходил в магазин и вернулся обратно.
Пришла няня. «Слушай надо подписать и оформить договор с тобой, будешь получать пенсию и жить на нее, я больше кормить тебя не буду». Та заплакала, пошла на кухню, вытирая слезы фартуком. Вся ее фигура выражала какую-то жалость, которую можно понять, только когда сам испытаешь такое отношение. После короткой фразы, отец продолжал: «Парни уже большие и нянька не нужна». Няня, поправив платок и выбившуюся седую прядь волос, всхлипнув и кивнув головой примирительно, сказала: «Ладно!». Так няня стала жить отдельно от нас, нам было ее очень жалко. Пенсию ей дали триста рублей в старом исчислении. Уезжая, отец оформил расписку на получение денег из кассы на старшего сына, что бы тот заплатил за машину, так как очередь уже была четвертой. «Не потеряй расписку, это документ» и, сказав «До свидания», уехал. До этого сходил, договорился с одним шофером, что бы тот укатил машину и поставил ее в гараж. Гараж этот был построен не так далеко от дома, в котором жили Блиновы, а строить его пришлось парням вместе с отцом.
Доски заготавливали парни, ходили на разборку одного из бараков, приготовленных под снос. Приходили уставшие и грязные, отец спрашивал: «Много заготовили?» - «Много». А устали или нет, хотят ли есть, как всегда забывал спросить. Дети несли барщину, отрабатывая оброк, за то, что ели и жили в родительском доме. Отец воспитывал чувство стыдливости, за что они жили.
Подошло время покупки машины. Это была, конечно, надуманная причина, что бы объяснить, почему дети оборванные и заморенные. Так как машина стояла в гараже много времени, а потом была угнана отцом на Украину, а там продана через год или полтора. Теперь свое скряжество отец начал объяснять тем, что хочет купить дачу, которую он не купит.
В это время ребята думали над своими проблемами. А их было много. Хочется сходить в кино, купить теплое пальто, так как у них были демисезонные простенькие потертые, как старший называл, «шинелишки» студенческие. А где взять денег? Иногда хотелось пойти на групповые походы в театр, или в близлежащий город на экскурсию. А подумаешь и прикинешь, не на что.
Однажды шатаясь в свободное время по улицам и скверам, познакомились с местной шпаной, ребятами, которые пришли из лагерей и имели больше трех судимостей. «Эй ты, усы, выпить не хочешь?». Эдик остановился: «А что?» - «Да ты тут шастаешь, как мусор, с мордой скучной!». Так завязалось знакомство. Среди этой братвы Эдик выглядел внешне беднее многих, но фигурой был отличен от других, все семьдесят килограмм, метр семьдесят роста, широкие плечи, фигура была спортивной. Он занимался боксом, а до этого год борьбой. Как говорят, парень был с крепкой шеей, с открытым взглядом своих голубых глаз. В это время стал носить короткую прическу – бокс. Лицо было покрыто черной молодой щетиной, носил усы, бриться стал рано, так как рано оформился как парень. Побрился в первый раз в шестнадцать лет не по дурости или для «взрослости», а по необходимости, так как лицо покрывал густой черный пух, с которым его лицо выделялось на фоне других мальчишек.
Однажды летом милиционер остановил его: «Слушай, молодой человек, вам бы пора носить штаны», - ребята возвращались с озера. - «А у меня их нет». Да, было уже неудобно ходить в трусах, шел семнадцатый год. По ветру не встанешь, трусы есть трусы, а усы и щетина на лице говорят, что детство и отрочество кончилось. Башка правда была подстрижена под ноль. О девчонках думать не приходилось, а если и случались такие обстоятельства, а именно это игра во дворе в прятки, то Эдик избегал их, считая, что это зло, никчемность. И когда ребята играли в прятки или в другую игру и приглашали принять участие девчонок, то Эдик, молча, уходил к турнику или поднимать гири (их заменяли молоты, одетые на деревянную ручку, было четыре молота, по два по краям). «Девчонки, они ни к чему, это люди от которых идет зло, а я его испытал предостаточно», - с такими мыслями он уходил прочь, как бы ни хотелось играть, или слушать игру Валерки на баяне, который часто по вечерам играл во дворе, собирая музыкой своих сверстников и сверстниц.
Увлекаться другими занятиями, кроме домашнего спорта, не было времени, а главное средств. А спорт заключался сначала в зарядке утренней, которую Эдик делал с двенадцати лет. Спортивный инвентарь – это своеобразные гантели, сделанные из кувалд.
Книги художественного содержания приходилось читать, только выкраивая и отнимая от сна время. Но это удавалось не всегда, так как отец, заходя в комнату или на кухню, выключал свет и в темноте шипел: «Марш спать!». Или просто, молча, делал это.
Исполнилось восемнадцать лет. На столе по этому случаю были испечены пирожки с овощами. Вскипячен чайник. Вся трапеза. Мать поздравила сына, как поздравляют нечаянно вошедшие люди, гости, случайно зашедшие на трапезу, но она ободряюще сказала: «Вот, будешь работать, покупай себе, что хочешь и отмечай как надо, а сейчас так. Вы парни поздно развиваетесь, вам ничего не надо, вот девочки, они да! А что, еще восемнадцать – мальчик!». После столь помпезной речи не хотелось, даже пить чай, в прикуску с пирогом, давился. Отец как всегда не поздравил, не сказал, не написал. Эдик встал из-за стола и ушел на улицу. Хоть в этот день отдохнуть от унижений и забыться, но это не удавалось.
16
Вскоре отец и мать, с младшими сестрами, уехали на Украину.
Остались братья и сестра Лиля, которая заканчивала одинацатилетку. Она была нервная, но ласковая девчонка, к ней часто ходили подруги, и ее не ровный характер не мешал ей быть общительной. Выбиралась в редколлегию, рисовала. Отец одинаково относился, что к нам, что к ней. Не выделял ни словом, ни делом. Особое опекунство уделяла Лиле няня. Няня старалась восполнить отца.
И так остались втроем. По дому обязанности распределили, как и прежде. Старшему больше забот, чем младшему.
Няня жила уже отдельно, но не покидала нас. Приходила по утрам, как к своим детям, неся с собою тепло, заботу о нас и, главное, деля их поровну, заменяя, как всегда, родителей.
Шло время, за квартиру платил отец, высылая деньги, так как у него складывалось такое положение по службе, что он мог оказаться демобилизован, и что бы было куда пристать, он хранил эту квартиру. Высылал также на еду по пять рублей (по реформе тысяча девятьсот шестьдесят первого года).
Досуг братья проводили то на катке, то на лыжах или просто гуляя, просто так отдыхая от забот, которые уехали вместе с родителями. После отдыха и раскрепощения духовного царил праздник, говорили, пели, ходили по дому, перемещались, сколько хотели, и не верилось этому. Поэтому ходили больше чем надо по комнатам, что бы убедиться, что это можно. Учеба шла не плохо у всех. Старший писал диплом.
Еще одним событием было для ребят то, что они стали подмечать себя, чего хотели, о чем думали. Появилось время мыслить о себе. Беда была только в том, что эти мысли надо было править и «родительский глаз» был нужен особенного для младшего, так как у него были выпивающие друзья, и они его затягивали. К великому сожалению, своего старшего брата, он, Юрий, не слушался. Разговоров не признавал, и был очень раздражительным, когда старший брат ему напоминал о финале, о том, куда может завести пьянка.
Однажды произошел конфликт на этой почве. Младший сказал старшему: «Замолчи! Иначе застрелю!». И он встал и взял ружье, стал искать патроны, ругаясь, на чем свет стоит. Пока он искал в кладовке, Эдик нашел патронташ с патронами в углу комнаты под тумбочкой и спрятал его под матрасом, на котором спала сестра. Лиля была очень напугана угрозами младшего брата и плакала, причитая: «Что вы парни?!!». Кончилось это тем, что Эдик ушел на работу, ему надо было выходить в ноль часов, а младший с ружьем попал в объятие милиции. От милиции он сбежал, но ружье и ученический билет остался у них. Этого было достаточно, что бы его пригласили, но Юра не пошел, тогда вызвали старшего. Разговор был коротким в кабинете начальника уголовного розыска. После этого эксцесса Юрий не разговаривал с братом, три месяца. У него был тяжелый характер, не злобный, но бездумно упрямый, не сговорчивый. И ладить с ним, если ему было что-то не угодно, было практически не возможно. С девчонками Юра не дружил, покуривать стал лет с тринадцати-пятнадцати. Но был очень смелым и решительным. В ссорах и драках не уступал никому, спуску не давал, так же как и не давал обижать себя никому, хотя тот или те превосходили физически, не трусил никогда. Он всегда находил способ расквитаться с обидчиками или обидчиком. Один раз повздорили с боксером первого разряда в тяжелом весе и с его другом, исход стычки был поразителен, те отступились и скрылись.
17
Эдик пришел на танцы на двадцатом году, на спор. С девчонкой стал встречаться на девятнадцатом году. Когда встречи продолжались уже больше двух лет, и при расставании все только одно «До свидания», то подружка однажды задержала руку Эдика и сказала: «Хоть бы раз поцеловал». Это было так неожиданно, что он в первый миг потерял способность логически мыслить, но это на миг, а на второй миг родил мысль: «Как нибудь в следующий раз, сюрпризом», - сказал он ей в ответ. Она смутилась и ушла. А следующий раз представился не скоро, но он не решил вопроса жизни: «Быть вместе им или нет?». Поцелуй - это извращение знака любви, движение души приблизиться и выразить свое настроение в этом действии у разных народов разное. Эдик никогда не испытывал желания целоваться, и это всегда расценивалось и определялось, тем что он сухарь. Это его не расстраивало, смущало другое, что об этом серьезном говорят, с такой легкостью и поспешностью в определении.
Так прошло пять лет дружбы с девчонкой, которую Эдик обожествлял, сравнивая ее с цветами и травами, с березкой. Говорили о чистоте и на чистоту. Был с нею в лесу и в театре, в больнице, в сквере дома, до утра ходили, но запретную дистанцию не нарушили. И даже тогда, когда решили пожениться, и об этом известили сначала родителей (он настоял на этом) и получили согласия родителей. А, придя к себе домой, в комнату она перешла через черту запрета близости тела, Эдик остановил ее и сказал: «Потом, когда нас распишут, сейчас не надо!». Сколько сил требовалось ему, чтобы сказать и сделать это!!! Сберечь ее такой, какой знала ее природа, Вселенная, сберечь еще на час! На день! Но она поняла по-своему. Встала, оделась, плача и бормоча что-то, и уехала.
Эдик ждал ее после не раз. Она обещала прийти, но не приходила. Так ушла от него его юность. Но он был не разбитым и подавленным, нет, во нем было какое-то чувство, которое заставляло держать голову прямо, мозг работал четко, сердце чувствовало и испытывало, то, как будто выдернут зуб, а опасность, боли и сомнения позади, а сейчас поболит и перестанет. Он чувствовал себя победителем над собою. Полностью он не осознавал, что наделал, но, в общем, душою ощущал подсознательно правильность поступка, но как только появлялась мысль, что он ее потерял, ему становилось не по себе. Его как будто обокрали, и кража была совершенна самым близким человеком. Эдик был не понят ею, и со своим внутренним миром и мироощущением был осмеян. Осмеян ею, как бы за свою несостоятельность и несовершенство. Отвергнут и навсегда.
А он сравнил ее с природой и писал письма и после этого, такого вот содержания: «Помнишь, был тихий вечер. На голубом небосклоне не было ни облачка, и оно было каким-то нежным и приятным и в то же время, таким далеки и милым сердцу. Далеко от нас щебетала какая-то лесная птичка. Беззаботно веселясь и радуясь тому, как хорошо кругом и как хорошо жить! Мы смотрели тогда на лес, который таил в себе столько красивого и загадочного, листва деревьев молчала, ни перешептываясь как обычно, с соседней листвой. Она как будто любовалась собою, затаив дыхание, отражаясь в водяной глади озера. А мы любовались голубым небосводом, который отражался в воде, делая ее еще голубее, чем она была на самом деле. А у подножия берез, на поляне, было множество красивых цветов, как будто чья-то небрежная рука раскидала их по поляне, и они своею пестротою украшали эту землю. По этой поляне не ходил еще никто, и она была такая, какой ее сотворила Природа, только пчела топтала ее своими лапками, ища в цвета нектар, но это была картина вечного и красивого труда, которому мы слагаем песни!
А мы смотрели, смотрели на этот небосвод, на эту зеленую листву с белыми стволами, дыша ароматами цветов и трав, и я думал: «Вот так же хорошо и красиво в душе, когда тебе семнадцать, такое же марево, красивых побуждений и желаний сделать жизнь еще лучше, еще краше. Хочется жить! Жить и жить! И главное красиво с пользой украшать жизнь трудом, как эти цветы и травы эту землю на которой мы родились и живем!». Да семнадцать! Мысли и помыслы этих лет можно сравнить с этой голубой лазурью, такие же чистые и также красивы, как эти цветы! Травы! Небо!».
С этим зрелищем природы и мыслей связаны воспоминания Эдуарда о первой любви (вообще о любви), о юности, о лучшем времени человеческой жизни. Если он вспоминал эту девушку, то вспоминал ту красоту природы, которая окружала их тогда, когда ей было семнадцать. Она была рядом с ним пять лет. И та красота природы настоящая, естественная, чистая и без подделки картина природы, без воздействия человека, откуда то из вне, не игра человеческой мысли, а это так как есть на самом деле сотворено Творцом неба и земли. И та девушка сливалась с этой девственной красотой природы и была символом чистоты и постоянства, и, не зная о Боге и не ведая его, как тяжело переживать измену девушки, потерю родных, близких. Кто сможет утешить и высушить слезы печали?! Прибраться в мыслях, чувствах?! Никто!!! Кроме Отца нашего Небесного!!! Эдик не только испытал это на себе, а ему было дано увидеть свою душу, какой она была до крещения и после, когда благодать Божья незримо, но ощутимо, охраняла, берегла и защищала его от бед, освещая дорогу, давая пристанище в пургу и дождь, и во всю последующую жизнь он прибегал к Богу, хотя еще в то время был некрещеный.
Родная мать интересовалась, только интимной стороной краха их дружбы, отца не интересовало ничто и не как. Ее мать переживала очень, вместе со своей матерью, бабушкой девушки. Бабушка была старенькая, ей доходил восьмой десяток, она плохо ходила, болели ноги, но она все-таки приехала ту остановку, на которой сходил Эдик, сидела на скамеечке, в надежде встретить его. Она не знала его адреса, а может быть и забыла, но она сидела и ждала, что бы обговорить все: почему же он не у них, не с ними, не с внучкой. Эдик был ей как внук, дочери ее как сын.
Раньше Эдуард часто бывал у них дома, семья была большая, четверо детей, бабушка, да родителей двое. У ее матери был второй муж, моя знакомая была от первого брака. Отчим любил выпить. Эдик от выпивки всегда отказывался. Он работал, окончил техникум и получал на руки сто двадцать рублей, а тогда это были деньги. Семья девушки ему нравилась простотой отношений друг к другу, Эдик им тоже пришелся ко двору. Мать девушки тоже искала со ним встречи, но он избегал категорично, и к ним больше не ходил. Друзья и знакомые, так часто нас видевшие их вместе недоумевали, что произошло. Обычно, где появлялся один, то тут и ищи другую, два лица вместе.
Прошло полгода, брат окончил техникум, уехал по направлению в Сибирь, в город Красноярск. Эдик обменял жилье и вскоре стал сам собираться в дорогу. Хотелось уехать не только потому, что здесь где-то поблизости ходит она с другим – нет. Тут была к тому же другая причина – работа, которую необходимо было менять так же, как ночной горшок, у которого выпало дно.
Брат писал редко. Сестра оставалась на Урале зимовать, ей надо было доучиваться в одиннадцатом классе. Она оставалась с няней. С милой доброй няней. А Эдик из Свердловска уехал. Была зима. Уральская февральская вьюга, косые дороги. Вьюжило, закидывая своим белым саваном землю, по которой он столько ходил, ища самого себя. Ночью он сел в поезд Владивосток-Москва и уехал в Москву. Прощай Урал! Прощай Людмила, так звали девушку! Прощай юность! Прощай техникум! Прощай работа!
Глава 3 «Юность, перемены»
Любезный читатель, в первых двух главах повествование ведется от третьего лица, так как основными героями этих глав являются мои родители, и все события описываются мною как взгляд со стороны. Но, с твоего позволения, начиная с этой главы моего очерка, я буду вести рассказ от первого лица, потому как далее идут описания моих собственных переживаний. Итак, продолжим.
1
Наконец, долгожданная Москва. Утро Ярославского вокзала, людской поток понес меня с перрона к вокзалу. Шум людской охватил мое сознание, которое с трудом выхватывало из общего гама, как всплеск волн, голос диктора, объявлявшего, когда и где приезжает и отъезжает поезд. Гудели электрички, стукая своими дверями. А тем временем, я добрался до своей электрички, которая шла до моей станции – Загорск.
В вагоне были места, и я поспешил занять ближайшее от дверей, искать лучшего у меня не было особого желания, так как руки были уставшие от тяжелой ноши: большого чемодана и сумок. Я сел у окна. А вскоре электричка тронулась. За окнами замелькали столбы, дома и люди, смотреть в окно не хотелось, насмотрелся за полтора суток дороги в поезде. Поэтому, сев поудобнее, я старался погрузиться в дрему, раздумывая над тем, как мне придется жить. Где работать? Как встретят родители? Помогут ли родители мне подняться на ноги после болезни, семь месяцев пробыв нетрудоспособным, не шутка ли и полтора года был на учете у врача, живя на строгой диете.
Мысль о помощи прибегала всерьез, так как я знал, что на подполковника отца и мать учительницу надеяться нечего. Они живут своими думами и своими желаниями. Ездят по курортам, живут сами для себя, так они говорили сами, а также их дела, и отношение к детям подтверждали это. Но я не отчаивался, главное я далеко от той работы, которая сделала мне увечья. Новая обстановка, люди, работа – все восполнит мне, то, чего не хватало мне. Ехал я с надеждой на лучшее. И мне от этой мысли делалось приятно и спокойно на душе. Что родители? Они были далеки всегда от меня. Если, что не так, то я уйду на частную квартиру. Ехал я и был уверен, что еду к лучшему. Незаметно для себя я уснул. Проснулся и спросил, какая остановка, мне сказали, что подъезжаем к той, на которой мне нужно сойти.
Я на перроне! Иду к автобусу, сажусь и еду к своим родителям. Отец, как в далекие времена: «Здравствуй» и не больше, сказал и прошел в другую комнату. Мать тараторила, но, зная ее, можно вспомнить к месту пословицу «Мягко стелет, да жестко спать». Судите сами.
За столом она мне и говорит: «За каждый обед и завтрак с тебя (сына) мы (мать и отец) будем брать по пятьдесят копеек. Сразу будешь платить или потом?» - я ответил, что буду платить потом. Сразу тридцать рублей в месяц. Мать не унималась: «Но наволочки с подушек и простыни придется снять, так как за свет, за воду ты платить не будешь, покупай на свои деньги». При этом разговоре отца не было, он поздоровался и ушел на службу. «Но обеды и завтраки будешь готовить сам», - продолжала выговаривать мне мать, и я утвердительно кивал головой, а сам думал надо отдохнуть с дороги, а потом разобраться в этом «родительском гостеприимстве».
Вот так началась моя жизнь на новом месте. Моими родителями мне была выделена кровать, одеяло без пододеяльника, подушка без наволочки и без простыни. Отец пришел в этот вечер поздно, молча, как всегда, поел и ушел спать к себе в комнату.
Наутро, следующего дня я спросил у отца, где можно устроиться на работу и нельзя ли устроиться на работу в его организацию, где он служил. Отец нехотя выслушал, встал, оделся, а с порога бросил зло: «Я тебе не отдел кадров», - хлопнул дверью и ушел. Мать как всегда в таких случаях безмолвствовала. Закончив чаепитие, я оделся и вышел из дома, вместе с младшей сестренкой, которую надо было отвести в садик. Что я и сделал. После пошел и стал искать отдел кадров завода и других организаций. Поиски работы затянулись, был на исходе контрольный месяц, подпирали сроки, и я устроился техником, с окладом семьдесят рублей. Родители не давали даже на автобус, поэтому приходилось торопиться с работой, так как оставалось около сорока рублей, с зарплаты на прежней работе, надо было на что-то питаться и это накладывало ограничение на время поиска работы.
2
Приехал в отпуск мой родной брат Юрий. Отец, кроме «Здрасте», ни чего больше не позволил себе, если не считать, что подал руку, поздоровался и ушел. Ни слова о жизни, о думах и недугах духовных и телесных. Брат посмотрел, как они относятся ко мне, и сказал: «Нет, я не буду жить вместе, уеду – как ты с ними живешь?». Я ответил, что это временно, пока ищу работу и жилье в частном секторе, как найду, так и перееду.
Мы с ним ходили в столовую, мать не готовила, сама носила из кафе обеды полуфабрикаты для двух своих дочерей, а отец питался, когда и где придется. Не было, по сути, не только общего стола, но и семьи. Брат стал собираться в обратный путь, поспешая в свои края, как он говорил: «Что бы, не видеть всего этого!», но мать преподнесла ему сюрприз, сказав: «Ты, сыночек, нагостил у нас на сорок рублей. Плати». Брат сначала растерялся, посмотрел на меня, потом на мать, глаза его сначала расширились, потом сузились, на щеках перекатились желваки. Он подавил в себе чувство растерянности и боли, с негодованием сказал: «Хорошо, я заплачу». А я в поддержку ему и говорю тут, при матери: «Юрик, ну что ты, все нормально, я же плачу за завтрак и ужин по пятьдесят копеек». В ответ он махнул рукой в сторону, и мы вышли в коридор, в доме было не по себе, душно и давило в горле и груди. Взять с родного сына сорок рублей, и ведь когда брат приехал в отпуск, он подарил сестре часы, матери кофту и юбку, отцу привез ботинки и привез мне, брату, рубашек и носков, которых так хватало, и он это знал. Но самое главное, что он привез – это уважение и внимание к родителям, привез сыновью любовь. Приехал, что бы побыть у родительских сердец и увезти с собой их теплоту за тысячи километров. Тепло родительского слова, внимания, которое так необходимо, когда ты один в чужом краю, и тебе еще всего двадцать лет. А здесь теплота была оценена самой родительницей в сорок рублей, а другому сыну по пятьдесят копеек за присест за стол. Было бы не обидно, если бы было за что получать такое внимание, а тут за что?? Отец был в то время подполковник, а мать учительница.
Брат уехал, заплатив родителям, как в ресторане, согласно по счету, представленному официантом-матерью, по счету в сорок рублей.
3
У нас с родителями не было разговоров о жизни и в это время все оставалось по-прежнему. Отец, кроме «Здрасте», ни слова больше не говорил со своими сыновьями ни о чем.
Мать, как всегда, фальшивила, двуличная натура оставалась верной самой себе. Родители не скрывали от своих детей, что они живут для себя. И подтверждали своим поведением. Мать брала за полбулки черного хлеба с сына семь копеек и плюс автобусный билет пять копеек, и того двенадцать копеек в день. Долг, который она брала с меня со старшего сына. «Возьми рубль», - говорил я, в ответ на просьбу матери, требующей двенадцать копеек. «Сдачи нет, но я возьму твою бутылку из-под кефира, она стоит 15 копеек, и три копейки отдам потом».
А то, что у сына нет носков, нет выходной рубашки, это мать не беспокоило, не говоря уж про отца. Как же жить? Как жить без родительского тепла? Если бы не тепло людей окружавших тебя! А внутренний мир и его мироощущение требует добра, доброжелательности, тепла, заботы о других, о ближних. Мое сознание, мозг, душа и сердце привыкли к этому духовному параличу, хаосу, к лишению понятия о Боге, но с моей душой совершилось чудо, она обрела благодать, которая делает душу зрячей и исцеляется от паралича, неся сердцу радость. «Свет глазам, делающий жизнь полной и цельной, радостной!!!». Да, мне пришлось сначала познать Бога, а потом узнать о Боге. Но это потом, а пока мыканье, что называется, в потемках, пребывая в материальной нужде и в духовном неуважении со стороны родителей, которые всячески старались унизить, обезличить, создать те условия, которые вынуждали их сыновей покинуть родительский дом и чем быстрее, тем лучше, для обеих сторон.
Дело подошло к тому, что мне пришлось кушать в столовых, в кафе, так как дома есть, родители не давали. Отношение пренебрежения родителей привело к тому, что сыновья испытывали никчемность, ненужность, не состоятельность как личности.
Такой пример: Однажды я, обедая в столовой, увидел, как зашел отец, встал в очередь, получил обед и, неся его на подносе, направился было к тому месту, где сидел я, так как стол был свободным и убранным. Но, подойдя ближе, он увидел меня, сына, сидящего за столом, резко развернулся и ушел в дальний угол зала за стол, который был заставлен грязной посудой, и сел там, причем спиною ко мне. Я не пил, не гулял, не судим, работал, и испытывал вот такое отношение матери и отца ко мне.
Родители меня не убили, я был поддержан и спасенный силою Благодатного Духа. А мой младший брат повесился, так как он не признавал ни какой силы, кроме своей, считая человека всемогущим и всесильным. Жаль погибшую душу, не крещенного и самоубийцу, хотя положение его дел было гораздо лучше, чем у меня, и в материальном и в жилищном отношении.
Во-первых, работа его обеспечивала материально, было свое жилье и расширение в перспективе (он стоял одним из первых в очереди на улучшение жилья). Был женат, имея сына, жену, но удовлетворение в этом не видел. Ругань, водка и разговоры не по существу. И финал – самоубийство. Это еще раз показывает нам человека духовно слепого, не видящего радость в бытии, радость в добродетели друг к другу, а в этом – высший смысл бытия собственного «Я». Человек, уподобляющийся ловцу наслаждений для своих похотей, становиться рабом и жертвой этих услад, а они как туман застилают глаза, и те не видят истинной дороги, хотя бы тропинки ведущей к свету, к спасению души и тела. Мне была открыта тайна бытия, не через лекции, не через пример, навязанный близкими, нет, мое сердце и душа увидели то, что сокрыто было для тысяч других сердец, которые были в плену своих похотей. Приходиться удивляться, анализируя то, от чего и почему все это произошло, но, но стоит вспомнить выражения «Пути Господни неисповедимы», «Много званых, да мало призванных», «Будут слушать, да не услышат, будут видеть, да не увидят», и становиться понятно. Вот истина, раскрывающая смысл немощи человеческой плоти, отрицающей Творца.
Я ходил обедать и ужинать в столовую, и иногда и завтракал (пил чай) в столовых.
Вечером после работы ходил в садик за младшей сестрой, разница в возрасте у нас была восемнадцать лет.
Читать вечером и по ночам родители не разрешали. Ходил иногда на вечера отдыха молодежи, надевал свой единственный выходной пиджак, рубашку белую и галстук, брюки и ботинки были другого цвета, которые я купил, за тридцать пять рублей, экономя не один месяц. А на осенней пальто за шестьдесят рублей, копил больше полугода, отказывая себе даже в тратах на мороженное и кино. Работал техником, с зарплатой семьдесят рублей, а после повышения, восемьдесят шесть рублей.
Отец и мать, имея деньги от проданной машины «Москвич», не помогали даже копейкой, и не спрашивали, как или что поел, нет, этого, не было.
4
Вечер отдыха, нарядно одетые и сытые парни и девушки заполняли Дворец Культуры. Смех, веселье, мелькание разных одежд, фасонов, кружили и мою голову, к тому же табачный дым, шедший по коридору из туалетной комнаты, вызывал ощущение тошноты, так как к тому же с обеда я ничего не ел, не считая выпитого стакана чая и съеденных двух кусочков хлеба. Не было денег, я не пил, не курил, просто не хватало, даже на еду, а надо еще было выкроить из этого бюджета рубашку или носки, поход в кино, газету. В кино ходил два раза в месяц, получка и аванс, на большее я не мог рассчитывать, мороженное было непозволительной роскошью.
В фойе Дворца Культуры я, почувствовал тошноту и легкое головокружение, поспешил в зал, нашел свое место и сел. Там было хорошо, проветрено, кресла мягкие, полумрак успокаивающе действовал на мое душевное состояние, располагал к отдыху.
После третьего звонка, молодежь так же поспешила занять свои места. Около меня проходили девушки и парни, некоторые из них были выпившими. Они громко хохотали, хватаясь друг за дружку.
Посмотрев первое отделение, все пошли, кто в буфет, кто в туалет. У меня позывов не было ни туда, ни сюда. Второе отделение проходило с большим оживлением в зале, так как у многих принятое внутрь, разошлось по всей телесной периферии.
Основная часть отдыха, как считают многие - это танцы. Но в них мне не нравилась беспорядочность, не разумная хаотичность, не только движений, кто и как танцевал, но и поведение партнерш, некоторые танцевали, как будто отбывали принудиловку. Не вступая в разговор о выступлении артистов, который, причем, мною не навязывался, а предлагался. Заканчивался танец, и она спешила скрыться с глаз. Другие были наоборот не в меру раскованными, и промежуток заполнялся старыми девами и молодыми девчонками, делающими первые шаги. У девушек, которые, как говорят парни, были «ничего», чаще всего был кавалер, иногда даже не один. И поэтому я шел домой один, со своими не веселыми мыслями. Я в этой публике был новичок, нужно было осмотреться, что я и делал, будучи на подобных развлечениях, вот я и осматривался, в полном смысле слова. Садился и смотрел «кто в чем, и кто с кем».
С ребятами не сходился, друзей за свою жизнь имел троих – няню, себя и Божию Помощь. Ребята пили, я не хотел, ребята любили погулять с девчонками, я нет, я на них смотрел больше как на объект изучения, вспоминая подружку ранней моей юности.
5
Прошло полгода, под напором условий жизни, которые диктовались мне моими родителями, надо было решать, как устраивать свою жизнь, условия торопили. Отношение родителей вышвыривало сына вон! На улицу! Куда хочешь! Трудность была в том, что денег не хватало на билет электрички, что бы ездить и искать работу, которая бы обеспечила прожиточный минимум и, в перспективе, жилье. Усложнялось мое бытие еще тем, что я не знал адреса, куда можно обратиться насчет работы. И я искал, как мог. Было трудно, так трудно, как, наверное, не будет никому и никогда, и не дай Бог.
Довести человеческое самосознание до высот понятия чести и совести, и оставить один на один совесть и пустой живот. Тело и душа метались, ища спасительного места, а его не было. Приходилось ездить голодным, ища работу в радиусе ста километров. Отец и мать участия не принимали, отказались. Отец заявил: «Я не отдел кадров», и баста. Безвыходность положения усугублялась тем, что перенесенное мною год назад отравление, сказывалось на здоровье очень. Надо было перенести все и выйти победителем!!! С Божьей помощью!!!
Но вдруг произошла встреча с девушкой, которая стала моей женой. В нашей жизни были и есть, и будут случайности, ибо они есть следствие закономерности. Была она юной, цветущей, и в своей жизни «не евшая пряников», что делало ее ближе к моему сердцу. Она из семьи рабочих, мало грамотных и к тому же отец ее пьяница, а мать с четырьмя детьми мыкалась с ним всю жизнь. Имели они полдома. В доме одни дети, ругань, как и у меня в семье, хотя я свою семью не считал и не называл таким громким и емким словом, как родительский дом, а просто дом, в котором я пока живу. В доме, где я жил не включался приемник, который был куплен впервые, когда мне было пятнадцать лет, до этого не было даже репродуктора, газет и журналов не выписывали, разговоров о природе, о жизни, о себе с родителями не было. Они иногда проверяли дневник, молча, расписывались или давали встряску «мозгов». Это было тогда и сейчас, когда мне было уже двадцать пять лет, и я не имел права, не то что бы возразить, а сказать пока меня не спросят, а если не спросили, то молчи. Так и было сегодня, встречаюсь с кем? когда? кто она? Отцу было все равно, мать интересовалась, спрашивая иногда, кто она, что так тщательно заставляет тебя чиститься и гладиться? Я отвечал в пределах допустимого, так как она могла передать отцу и тогда наберешься колкостей и оскорблений, на что он был щедр.
Отношение моих родителей, как нам к детям, было безучастное, такое же, как и ее родителей к ней, безучастное, не только в формирование человеческой личности, но и в целом бесчеловечное. Судите сами: раздетым детишкам приходилось выбегать зимой ночью, только бы успеть убежать от побоев, выпрыгивая в темноту из дверей отчего дома, в снег, в грязь. И это почти ежедневно. Дети тряслись от страха, когда их отец приближался к дому с руганью, грозясь расправиться со всеми своими домочадцами. Мужик в кирзовых сапогах, в фуражке восьмиклинке, в фуфайке или в пальто неизвестного цвета, весь в грязи, помятый и без шарфа, ворот грязной рубахи расстегнут, с жатыми кулаками с вытаращенными глазами, на худом небритом лице, такой врывался в дом, который они снимали, и начинался бой дебошира и хулигана.
Вот эти штрихи обстановки в доме моей знакомой, так и в моем, сближали нас, как бы делая ближе. Эти несчастья, которые сопутствовали нам в нашей жизни, полной бед и лишений. Жизни, в которой не только не хватало хлеба, одежды, тепла, света, но и доброго слова, заменяющего хлеб и тепло, и свет, слова, согревающего душу. Особенно не хватало родительского напутствия, благословения, которому нет равных, среди любых слов, произносимых другими людьми, занимающими любое место в твоей жизни. Родительское слово – высшая мера похвал и казни, для каждого, ибо по ним мы оцениваем других людей и их поступки.
Встречи со своей юной знакомой делали меня более наполненным. Чувство наполненности овладело мною, хотя и слепо, но подсознание твердо верило в теплоту ее души и внимания, которого так не хватало мне, человеку не испытывавшему на себе чувства внимания и сердечного тепла. И я, влекомый неизведанным, увлекся ею неспроста.
Пройдут года, и я часто буду вспоминать эти движение души, анализируя их, ища причину ошибки, а причина, как кажется, была в моей духовной слепоте.
Нам больше говорят об аккуратности внешней, а не внутренней, говорят о моде, о прическах, одежде. И мы в воображение рисуем такой идеал с модной прической, в модном костюме, с гарнитуром и даже с машиной, а приглядеться, то дурак дураком, или пустая набалованная бабенка, у которой что и есть ценное, так это яйцеклетка, которая может дать приплод. А на самом деле это духовный мертвец с холодным сердцем.
Бойтесь таких девиц и женихов!!!
Я попался на такой крючок, моя слепота, точнее воспитанность в современном духе нашего времени, поставила меня на грань пропасти собственного падения. А с помощью сил бесплотных (небесных), Господь помог мне преодолеть это испытание. И когда я прозрел, и это совершилось, тогда когда я испытал на себе ее дурные бесчувственные поступки, ее холодность – это все зажгло во мне, в моем сердце, желание познать мир духовный, собственный мир, с которым и в котором я жил и, уйдя в него, я ощутил одиночество и пустоту. Мое подсознание все внутреннее существо подсказывало о существовании Истины, Разума, Гармонии. Особенно когда я оставался один на один сам с собою на природе, в лесу, у пруда. Слушая шелест листвы, смотря на травы и цветы, на бегущие облака по синему небосводу, я сливался с природою, я не ощущал себя, я слышал только дыхание трав земли и шуршание крыльев порхающих бабочек.
Я ощущал свое преображение. Ни водка, ни курево, ни женщины, не смогли заменить, мне того душевного равновесия, которое наступало при моем мироощущении.
Как же это равновесие искажалось при столкновении с духовным обличием моей подруги. Ее грубость и холодность, так подействовали на мою психику, что я потом на протяжении всей своей жизни видел ее во сне в образе бабе Яги, ощущая неприятность и томление после таких снов. А она мне родит двух детей. Но это потом, а пока мрак ее души деформировал мою психику. Я искал выхода, хотя бы объяснения ее поступков. Идя по пути своего перерождения, своего совершенствования, я пришел как девяноста девятая заблудшая овца, в стадо Христово.
6
Идеалистическая философия Канта, Аристотеля привела меня под кров христианства. Читал и читал с упоением, используя каждую минуту, а они, свободные минуты, были не всегда. Я отдавался всецело, поглощаясь эмоционально, я уходил в неведомый мир, в мир который я искал всю жизнь!!!. Мне становилось радостно и больно, за то, что я так поздно познаю Божественные Истины.
В богословской философии Соловьева, раскрывались мне богатства, которых я не видел своим сердцем. Мир соблазнов исчез! Я занялся приборкой в собственной душе. Устроил генеральную уборку и, когда я ее завершил, повыкидывая хлам, который казался раньше реликвией, достижением, обретением. Вычистил и вымыл собственными слезами покаяния. Я содрагался от ужаса охватившего меня, при воспоминании о моем душевном уродстве, в котором я пребывал до сих пор. Как я мог жить?
Но Слава Тебе, Господи! Эта тьма была для того, чтобы увидеть свет, оценить и хранить, освящая путь своим примером прозрения. Но это произошло после, а пока, влекомый чем-то таинственным и неведомым, я принимаю крещение в православном храме. Догмы христианства поглотили меня полностью своей объемлющей теплотой. Это ориентиры прожитых человечеством тысячелетий. Здесь сложено все самое лучшее, что выработало человечество, обобщено и сосредоточено на слово Евангельское, которое является величайшей книгой и достоянием человечества.
Духовная слепота для сердца, не согретого Божественным смыслом. Его слово нас делает не только духовным уродом, но и физическим.
Это не прочитанное слово из книжек, а моя прожитая жизнь в неведении Евангельских истин.
7
Я пишу это для того, что бы все мои дети и дети моих детей не делали тех ошибок, которые были совершенны их дедами, отцами и матерями. На сегодня, когда разводов на сто браков, более двадцати пяти, согласно переписи 1970 года. А в Москве вообще каждая вторая пара находится в разводе! Жизнь - это поиск гармонии и состоятельности духовных начал, понятие мужа и жены, отца и матери, а их этих начал и основ – нет.
В большинстве случаев интерес разных полов и не более, восемьдесят процентов семей в Москве имеет одного ребенка, а по всей стране двадцать один процент, вообще не имеет детей! Их заменили кошками, собаками, сплетнями, тряпками, гульбой и развратом.
Никто меня не просвещал и не посвящал в тайны Божественных истин творения мира сего. Я не читал Божественных книг. Жил в семье рьяных атеистов, отца и матери. Не было бабушек рядом, ни родных, ни чужых. Но приглядываясь внимательнее к жизни других людей и к себе, глядя на окружающий мир и мир в себе, глазами человека, познающего мир, сопоставляя и чувствуя, и видя, иногда что-то необыкновенное в том, или ином случае я задумывался, а почему так? Внутреннее чутье, инстинкт, а иногда что-то большее подсказывало мне о большем, чем говорил сам случай.
8
Во время покорения целины была ночью драка. Это было далеко от дороги и людского жилья, в Сибири. Темной осенней ночью, пьяная толпа бывших заключенных молодых парней, дети выселенных обществом людей на поселение, с криком и бранью окружили дом, в котором находилась группа студентов второго курса техникума, приехавшая на уборку сельхозкультур. Толпа исходила злобой на приехавших в Сибирь из города молодых людей, потому, как, они тут прозябают, вот и решили выместить на приезжих зло. Был одиннадцатый час ночи, ребята уставшие ложились спать, спали на полу, вповалку, девчонки на сцене, их было пять. Этот дом был местным клубом. Рядом с клубом было еще шесть домов, кругом поля и леса на пятнадцать километров, за три километра было небольшое село, разъезд, на котором останавливался поезд, что бы высадить приехавших студентов. И так ложились спать, за окнами дул порывистый ветер, шел снег, была холодная осень.
И вдруг удар в дверь, такой страшной силы, что дверь слетела с петель и упала на пол, из черноты как из черной пасти вывалились фигуры в фуфайках, в грязных сапогах, и с перекосившимися пьяными лицами. Ворвались и стали избивать шарахающих от них ребят, которые вскакивали с пола кто в чем, с разбитыми лицами, метались по избе, среди окровавленных был и я. Бандиты не скупились, били, кто чем мог. Били, кто палками, кто цепями, кто гирями, обвернутыми в мягкие тряпки. За гири были привязаны резинки, обмотанные за запястье кисти, налетчики с силой бросали гирю в нас, гиря ударялась об тело, иногда сшибая с ног, и снова возвращалась в руку бандиту, который только что посылал ее.
Изодрав на мне ночную рубашку в клочья, они превратили мое лицо в кусок мяса с одними глазами, которые смотрели через щелку синяка, их залило кровью, из ушей шла кровь, и во рту было столько крови, что я не успевал ее глотать. Но бандитам показалось мало, и один из них вынул нож из кармана и саданул мне в бок. Обезумев, я побежал, а куда я не знал, куда и бежать. Из своих ребят кто-то кинул мне фуфайку, я, истекая кровью, надев на ходу фуфайку, побежал.
Кругом была темень ни огонька, шел густой мокрый снег. С разбитой головой, опасно раненым боком я бежал по пахоте, грязь усасывала ноги, бежать становилось с каждым шагом труднее и труднее. И так было не видно ничего! А тут еще один глаз затек полностью, и второй чуть смотрел. Я бежал как с завязанными глазами, за мной гнались. Падал, вставал и снова бежал. А куда? Я думал только одно, надо бежать. И вдруг я проваливаюсь. Бах, и ощущаю грязь, в которую я плюхнулся, попав в яму, поднял голову, всматривался, темнота была непроглядной. Начал перемещать ноги, поддаются, шагаю – раз, второй. Вытянутой рукой натыкаюсь на землю, шарю кругом – земля. Понял, что я в глубокой яме. Вылезти было нелегко, но я вылез. Полежав, отдохнул, встал и бегом опять. Ориентировался на свечение от тех столбов и домов, от которых я бежал, и которое удалялось от меня.
Пробежав не много, я стал ощущать, что ноги мои стали увязать все сильнее и сильнее, как вдруг я увяз по колено. Хотел упереться другой ногой, но почувствовал, что я погружаюсь. Стала засасывать, понял, что я попал в болото. Кричать нельзя, погоня может услышать, выбираться нет сил, и я решил отдохнуть, перегнувши тело, которое выставлялось из болота. Я как бы лег, расслабился. Мне надо было перевести дыхание, холодная грязь обволакивала все тело. По пояс я был голый, фуфайка намокла. Переждав так несколько минут, я погрузился в трясину почти по пояс. Спасли меня корни, которые были как бы набросаны вокруг вместе с пнями. Вытащив себя из болота, я полз, боясь утонуть в трясине, сколько я полз по колыхающейся земле, трясине, по воде и траве я не знаю, но когда я под локтями почувствовал твердую почву, не останавливаясь ни минуты, побежал дальше. И так я тонул в трясине не раз.
Вдруг я увидел перед собой небольшое озеро, так мне показалось тогда, а на самом деле это были отстойники с болотной водой и грязью, если можно так назвать, по длине две сотни метров, а по ширине на метров сто. Я переплыл, и когда стал выходить из этой густой и грязной жидкости на берег, я почувствовал резкий и неприятный запах, вглядевшись внимательнее, я увидел электрические столбы и колючую проволоку не в один ряд, это было слева и справа от меня.
Выбившись из сил, на четвереньках, я вскарабкался наверх уклона, сел, а потом повалился в изнеможении. Силы покидали меня. Распластавшись на твердой земле, я расслабился, и вроде как бы ушло мое сознание, но инстинкт самосохранения подсказал мне надо продолжать путь, а то замерзну. Ветер со снегом дул с неистовой силой. Электрические фонари раскачивались со скрипом и с каким-то стоном. Подняв голову от земли, на четвереньках я пополз к фонарю, к свету, где, как мне показалось, ходил человек, и вот, проделав путь на четвереньках, я уткнулся в рельсы, пытался встать, но не мог, хотел крикнуть человеку, стоявшему под фонарем, но я не услышал своего голоса, мне не хватало воздуха. И когда я поднялся в рост недалеко стоявшего или ходившего взад и вперед человека, тот резко остановился, поднял свои руки и сделал движение, что называется навскидку. В руках была винтовка. При этом он крикнул с испугом: «Стой! Кто идет?». Лязгнул затвор, ставя на предохранитель, загоняя патрон в патронник, это был часовой.
Так я попал в охранное отделение одного из заводов. Мне оказали помощь, но не сразу. Старший караула объявил тревогу, все посты встрепенулись, было проверено, один ли я нахожусь на территории. Еще выглядело не правдоподобно мое утверждение, что я проник со стороны топи в непогоду! В час ночи! Там где я вылез из воды и грязи была свалка этого производства, колючая проволока была снята, так как далее семь километров (!!!) болото, топи и кривой болотный лес.
Долго писали бумаги, думали, как же так я прошел и остался жив! Весь израненный и в такую непогодь! Дивились диву, и я не меньше их дивился тому, что остался жив! Можно сказать случайность? Судьба? Что это? Кто вел меня по топям? Я тогда находился в состоянии близком к невменяемости, не чувствуя тела, холода и боли, и мой разум, как таковой отсутствовал, я бежал в безумстве, напуганный и избитый до умопомрачения. Люди, специально изучавшие ландшафт вокруг завода, определили непроходимость болот, местные не ходили, не отчаивались, ведь семь километров! Глубина болот вдаль от завода с трех сторон! А я прошел. И, слава Богу!!! Что еще можно сказать?
9
Были со мной такие случаи, умирали рядом со мной крепкие мужчины и ребята, я оставался жить, унося в своей памяти, то, что я болел семь месяцев. А они не болели и месяца, и умирали. Физически крепче меня, заболев такой же болезнью, умирали. Я лежал на койке до галлюцинаций, как объяснили врачи и кандидат медицинских наук, заведующий отделением. Но я этому придаю другой смысл и другое название. И как было это, вот послушайте.
Лежал я второй месяц и не поднимался, находился в тяжелом состоянии. Мое сознание уходило, и я проваливался, как будто в яму. Меня кормили и поили с ложечки. Применяли самые последние средства лечения и медикаменты, так как мы были жертвы халатности руководителей производства. Комиссия, обследовав причины этого трагического случая, старалась выправить положение, применяя лучшие медикаменты и методы лечения, но, увы! Помогало очень и очень незначительно, в том числе и мне.
Лежав без движения, отвлекая свое сознание от болей, я пытался облегчить свое состояние, прося сделать укол обезболивающего.
Но случилось следующее, как-то раз в палате сделалось просторно, как будто осталась только моя кровать и я на ней. Посредине этого зала, с угла, где было очень большое окно, появился луч, такой как от киноаппарата в кинозале. Луч был направлен к моей кровати. И вдруг, я увидел деда с седой бородой с седыми волосами, в длинном одеянии из холста, чистого-чистого. Одна рука его была немного поднята, широкий рукав одеяния показывал просторную и простую одежду старца. Дед улыбнулся очень мягко и как бы съезжал ко мне по лучу, как по дорожке. Мне от этого делалось тепло и легко. Он подошел ко мне ближе, и я почувствовал запах льняной ткани, которая пахнет свежестью, когда принесешь холст домой с мороза. Старец поднял руку, погладил меня по голове и сказал: «Не бойся внучок! Все будет хорошо, и этой дорогой ты уйдешь еще не скоро». Он показал на луч, так же мягко улыбнувшись, и как бы поехав обратно по лучу. И что интересно, когда Дед гладил меня по голове, то я ощущал каждую складку на его руке, и даже шероховатость кожи. Образ Старца не походил на того моего деда, которого я видел два раза. Тот был без бороды, и безбожник, да еще какой.
После этого видения с меня сменили не одну пару белья, с меня лил пот, а после я спал и спал. Дело пошло на поправку. И когда я выписывался из больницы, врач сказал: «Да ты двужилый, мы и не надеялись, что ты выживешь».
10
Есть люди, которые живут в достатке и сполна все есть, деньги здоровье, жилье, дети, они живут вместе, ругань, брань, ссоры! Чего у них нет, что бы жить вместе? Любви, и любви не плотской, а христианской! Нет элементарных понятий о своем временном пребывания в этой жизни. Пусть не верят в загробную жизнь, но ведь эта не вечная жизнь, должна на чем-то держаться? И может ли она держаться на одном сексе? На рубле? Внешней красоте?
Много я передумал и перечувствовал, платя родной матери за еду, «за присест», как она выразилась, а платить я должен был столько, сколько я съем. Было подсчитано и усреднено, в пятьдесят копеек определен мой аппетит и рацион, не более. Эта пища была моей духовной пищей, я, после тяжелой болезни, был нетрудоспособен семь месяцев. Подвергался гонением подполковника отца и учительницы матери. Была снята простынь и пододеяльник, и наволочка с подушки, бездушие и безучастие со стороны обеспеченных родителей к своему сыну, который не был судим, и даже не выпивал. Был холостяк, домосед. Все говорило о том, чтобы со мной обращались по человечески, а отношение родителей было бесцеремонным и бесчеловечным.
Моя душа искала не только тепла, но и объяснения. На меня не тратилось ни копейки, но укоряли еще в том, что я живу в бесплатном помещении, так как за жилье не плачу.
Встречаясь с девушкой со своей будущей женой, я думал о том, что она тоже не видела ласки от родителей, ни внимания, ни доброты. И мы, соединяясь в супружеский союз, восполним друг другу сполна. Без подсказки и нравоучений, так как мы были с ней, как говорят, с одного берега. Но это говорил разум, но душа была слепа, в этом я буду убеждаться не раз. Я не учту специфичность женской психики и ее субстанций, а такое понятие живет вне всяких сословий, структура, клетка, физиология, это вне всяких законов. А кто мне об этом мог сказать? Отец-самодур? Нет! Мать? Она сама находилась до старости под властью греха и плотских желаний, что, говорят, по шею утопла в грязи блуда и похоти. Родные не в счет. Осталось слово за жизнью. А жизнь – это судилище, страшное и беспощадное.
Глава 4 «Молодая бездомная семья Эдуарда Блинова»
Встречи с девушкой продолжались, наступала весна, подтаивало. Однажды идя по улице вместе, мы остановились у здания, на дверях которого было написано ЗАГС. Переглянулись, вздохнули и взошли в здание, где и написали заявление. Через две недели мы были законные муж и жена. Свадьба обошлась в сто шестьдесят рублей. Жить стали на частной квартире, это потом, а первые два месяца жили у ее родителей.
У них было полдома, две комнаты по восемнадцать квадратных метров, и кухня – девять квадратных метров. Отец, мать и две их дочери, то есть сестры жены; младшей из них было тринадцать лет.
Собрав дома свои пожитки, а они вошли в один небольшой чемодан, к которому я привязал подушку, подаренную родной матерью, я пришел к родителям жены, пожить, как выразился тогда, то есть посмотреть и узнать, что они за люди, и можно ли называть их людьми. Ни денег, ни расспросов, где? на что? и как будешь жить? – молчание. Я от своих родителей не получил ни напутственного слова, ни копейки.
И так, я в доме родителей моей жены телом, а думами был в своем углу. Где-то на частной, пока. А там, вдали, в будущей моей жизни, я уверенно представлял свой угол, пусть он будет на севере, на юге, на западе, в Сибири, но свой. С этими думами и побуждениями, я перешагнул порог того дома, который мне приготовил столько неприятностей и терпения, как каждому из тысячи моих сверстников эпохи новых веяний домостроительства.
Отца жены не было дома, а мать и сестры встретили меня с какой-то рассеянной улыбкой, поздоровавшись, я прошел в комнату, где жили сестры, и где мне предстояло жить. Нагнувшись, я засунул под кровать чемодан, а подушку положил на кровать, которая принадлежала нам, молодоженам. Комната имела восемнадцать квадратных метров, с тремя окнами и одной лампочкой, стены оклеены обоими. Вместо дверей висела занавеска, она отделяла комнату и кухню, то есть комната была одна без перегородки и служила как комнатой, так и кухней. Стоял стол, сделанный хозяином на «скорую руку», две табуретки и две кровати, на которых спала родня, тесть и теща, и сестры жены.
Нам с женой предназначалась для ночлега отдельная комната, в которой тоже был стол, сделанный хозяином (отцом жены), две табуретки и тумбочка. В тумбочке были школьные принадлежности девчонок - учениц, которые учились в школе, одна в шестом, другая в восьмом классе.
Их отец работал электриком, имел образование пять классов, но работал по высокому разряду, был самоучка. К тому же имел права шофера первого класса, отличный печник, умел класть печи с внутренним паровым отоплением, мог ремонтировать телевизоры, приемники, был неплохим плотником. Вообще мастер на все руки, но пьяница, хулиган и дебошир. Чуть не каждый день тесть устраивал дебоши, бил посуду, ломал чайники, гнул ручки у сковород, рвал одежду, постельные принадлежности, ломал табуретки, выкидывал вещи дочерей из дома. Мне тоже пришлось не спать много ночей!!! В моем медовом месяце мне пришлось даже принять побои, связанные с потерей крови и расстройством здоровья, и за что? За то, что я заступился за его же дочерей, когда пьяный отец семейства их по-зверски избивал, за то, что они заступились за свою мать.
Мать работала уборщицей, женщина неграмотная и забитая, с недалеким интеллектом от рождения. Вывод этот можно сделать исходя из того, что муж бил ее столько лет, а она все равно жила с ним, он гулял, уходил к другим женщинам, и это она ему прощала, по своей «хлюпоте», мягкости и слякоти характера.
Был поздний вечер сели ужинать. Приготовили отдельно, две семьи, каждая сама себе, хозяина еще не было дома. Печь протопилась, кипели чайники и щедро отдавали тепло всем нам, тепло согревало нас, создавая в доме уют. А главное дома было тихо и спокойно, что было для этой семьи редкостью и воспринималось, как большой праздник! А причина хаосу и беспорядку, беспокойству был их отец, мой тесть, пьяница и хулиган.
Был он ниже среднего роста, худощав, с седыми волосами и короткими сильными руками, с корявыми пальцами, с руками работяги, переделавшего уйму тяжелых физических работ. Грубая мозолистая кожа с многочисленными рубцами заживших ран и заскорузлость пальцев с черными, сбитыми ногтями, его внешность выразительно броско говорила о роде его занятий. На лице было множество морщин, которые делали лицо старше своих лет. Они были от времени и от бессонных пьяных разгульных ночей, и от табачного дыма, который окутывал это лицо все время. Он курил днем и ночью, неистово. Книг не читал, кино не смотрел, рыбной ловлей не занимался, за грибами и ягодами ходил очень редко, воспитанием детей не занимался, политикой не интересовался, газеты читал в туалете, и то только наклеенные на стенах. Да и когда всем этим заниматься, если он все дни пил, пил и пил. А на что-то надо было выпить, вот он и искал на что, кому печь сложит, кому еще что. А на что-то надо опохмелиться, делал стабилизаторы, паял ведра, и даже ремонтировал радио и телевизор, но это по знакомству.
По знакомству, однажды продал собственную антенну за бутылку, ночью уволок. Однажды вечером, мы смотрели передачу, и вдруг все погасло в телевизоре. Была зима, а точнее, лунная, зимняя ночь. Мы посмотрели в окно и увидели, как, согнувшись под тяжестью антенны, тесть улепетывал за калитку, таща на себе «крест-антену», а за ним тащился хвост, отрубленного им же телевизионного кабеля.
Какие тяжелые воспоминания оставались после тех бессонных ночей, скандалов, основались в будущих моих кошмарных снах, как подорвали эти хулиганские выходки тестя, отношения ко мне жены, навсегда запомнились мне, вытаращенные глаза тещи, молящие меня: «Смирись, он же тебе отец!» Самое страшное для человека быть рабом другого человека, только внешне похожего на человека, а внутри гримасы сатаны, с диким оскалом зубов и рыканьем, поправшего не только все святое в человеке, но и человеческое. Это, по степени родства, был тесть, но по образу внутреннего мира - сатана воплоти. Он мог есть все подряд, чуть ли ни кал, и ему было хорошо. Он мог съесть и напиться из твоих рук, и оплевать физически. Его внутренний облик был свинячий, он чаще после матерщины произносил слова, работа, работаю, работать. О солнце, о воде и траве и речи не было. Ни о ветрах, ни о затишьях, ни о снеге - ни о чем.
Он не болел ни чем, а ходил в кирзовых сапогах круглый год, фуфайка, а иногда пальто из шинельного сукна «зимой и летом, одним цветом». Вот и вся его одежда. Ни мороз, ни жара, ни самогон, ни политура, ни БЭФ, не брали его. А сон у него был всегда крепкий и продолжительный, который наступал сразу, как только он принимал горизонтальное положение, хотя до этого кричал, ругался истерично, рвал на себе рубаху, ломал посуду, разбивал лампочки, но и это не все. Он бил и свою жену и своих детей. Поднимался поздней ночью, скандалил, ломая и сокрушая все на своем пути, угрожая убить и сжечь, с бранью, в великих переливах и сочетаниях словесных.
Тесть мой «наводил порядок», в своем доме в два часа ночи. Перебив все, что можно он набрасывался на перового попавшегося своего домочадца, бил кулаками, ногами, наотмашь, с размаху. Меня поражала эта картина, которую не каждый, изощренный в этом мозг, мог бы представить, и все происходящее и увиденное, могло бы показаться кошмарным сном. Меня учили в доме моих родителей понимать в полутонах, и здесь приходилось укрываться от разбоев чинимых тестем.
После его скандалов, приходилось ночевать у моих родителей, а так все лето жили в сарае, который стоял около дома, и имел вид жилища бобра. Если бы тестю пришло в голову пнуть, крепкой ногой, обутой в кирзовый сапог, это жилище, то оно бы развались. Двери на сарае были перекошены и имели щели в ладошку, они не запирались, поэтому с внутренней стороны, я закручивал проволоку, которая служила запором.
Однажды, уйдя спать в этот сарай, я был разбужен неистовым криком, кричала девочка сестра жены, ей было двенадцать лет, я надел брюки и на ходу всунув босые ноги в ботинки, побежал в дом. Открыв дверь, я увидел, как тесть ногами бьет свою дочь. Быстро подойдя к нему, я отстранил его от его жертвы, нагнулся, чтобы помочь подняться девочке, но в это время получил сильный удар по голове железной банкой из-под томатов, которая служила горшком для цветка. Какое-то мгновение я не понимал, что произошло, так как кровь залила мое лицо, потекла на глаза, на грудь и на пол и, причем, обильно. Я схватил полотенце, что висело на спинке кровати, быстро накрутил на голову, а концами его вытер кровь с лица. Тесть, тем временем, прыгнул в сторону, схватил трансформатор от радиоприемника, что стоял на тумбочке, размахнувшись, запустил в меня. Я быстро увернулся от летящего трансформатора, в одну секунду прыгнул к тестю, а тот попытался выбежать из комнаты, я схватил его за волосы одной рукой, а другой рукой, точнее ребром ладони, наотмашь, что было сил, ударил его по затылку, он обмяк и упал на пол. При этом полотенце слетело с моей головы, и кровь потекла еще сильнее. Подбежали женщины, теща пыталась поднять мужа, моя жена стала помогать поднять своего отца с пола и положить на кровать. Я попросил среднею сестру жены, что бы та сбегала, вызвала скорую помощь, так как кровь не переставала идти из раны на моей голове. Так проходил мой медовый месяц.
Скорая помощь приехала, сделали тугую повязку на ране, дали понюхать нашатырного спирта, и уехали.
Тесть пришел в себя, сидел на кровати, свесив ноги, и тер ладонью свой затылок, я стал собираться, надо было уходить, была уже ночь. Теща завопила: «Куда собрались? Ночь на дворе!». Но я оставаться не мог, хотя плохо себя чувствовал от потери крови и нервного напряжения. Со мною пошла и моя жена, идти надо было лесом и полем, километра три, а может пять, шли молча. Когда пришли домой к моим родителям, мне стало плохо, пришлось пить чай и валерьянку. Был отодвинут шкаф, и за шкафом на диване отошли ко сну. На следующий день пошли искать жилье.
Проехали две остановки на автобусе до того района, где начинался частный сектор, сойдя с автобуса, пошли по дворам, стуча в калитки, и расспрашивали, не сдает ли кто комнату? Обойдя домов семь, наконец-то, мы наткнулись на хозяйку, которую звали Клавдия Алексеевна. Она нас и приютила, за двадцать рублей, отдав нам комнатушку, в пять квадратных метров, переборка в которой была не до самого потолка, вместо дверей висел половичок, в комнатушке было маленькое окошечко, стоял диван-кровать, тумбочка и одна табуретка, а вторую ставит было негде. Дом был деревянный, зимой надо было носить уголь, дрова и воду, и все удобства на улице. Делать было нечего, пришлось согласиться и остаться здесь. А к вечеру перенесли вещички и остались жить в этом доме, где прожили год и два месяца. За это время я написал несколько писем в другие города, в отделы кадров при горисполкомах, ища работу с предоставлением жилья, а также писал в министерства и в их отделы кадров. Летом познакомился по переписке с одним инженером на АЭС в Воронеже, который пытался меня устроить там, согласно моим анкетным данным. Ездил в ближайшие города, ища работу с жильем. А также, ходил в вербовочное бюро по трудоустройству, но, увы! Времени и средств было мало, что бы найти работу с жильем.
Все время, что жили на частной комнате, было потрачено на поиск работы с жильем. Другая проблемы ждала, когда подходила ночь. Близость молодой супруги нельзя было воспринимать, как есть, так как не было жилья, и надежд на получение оного, поэтому детей иметь было нельзя. И я забивался на край диван-кровати и отходил ко сну, измученный мыслями и чувствами нереализованного, вот уже повторяющегося, второго года.
И вот случайно я натолкнулся на работу, которая была связанна с разъездами, где платили командировочные, и тогда я решился взять у отца взаймы, и он дал под расписку денег, на вступления в кооператив, я оставил жену и поехал, делать было нечего, нужда заставила.
Год я ездил один, а потом устроил жену в ту же организацию.
Глава 5 «На пути к Истине».
1
Работа была в разъездах по стране, на различные по времени продолжительности командировки, от недели до трех месяцев. Жили в ужасных условиях, иной раз, когда жили в бараках, не было даже туалета, по нужде приходилось бегать в лесок, который окружал бараки, а зимой?! Холод в бараке был такой, что нельзя было оставлять воду в бутылках и банках, разрывало, лопались от замерзшей в них воды.
Спали во всем, укрываясь, в другой, раз матрасами. Делали «козлы, это провод нихром, намотанный на асбестовую трубу, иногда находились вместе с женой в одной комнате, но это было редко. Чаще всего, ее поселяли с женщинами, а меня с мужчинами, которые пили с утра до вечера. Мы с женой работали в разные смены.
Мои коллеги, с которыми я жил, пропивались так, что потом искали денег, что бы выехать в Москву, в свою контору, и оформить новую командировку, и опять пить на командировочные.
Некоторые из них, более отъявленные пьяницы, пили спирт и одеколон. По ночам горланили песни под гитару или пытались подпеть той песне, которая неслась из радиоприемника. Шумели, галдели, шарахались по коридору до утра, потом некоторые из них падали, кто на пол, кто на кровать, одетые. Так как зимой был ужасный холод, а летом, тоже спали, не раздеваясь, неестественно разпрокинув голову и разбросав руки по сторонам, храпели. А кого и тошнило прямо тут же в комнате, накуренной так, что лампочка тусклым огоньком висела под потолком.
В бараках, а их было иногда два, три, на ночь не было дежурных от администрации, поэтому пьяные «в дупель» (как говорят в простонародье), были предоставлены сами себе, и творили кто на что горазд.
Иногда привозили из соседних поселков на рабочих машинах женщин, или приглашали своих любительниц выпить, и устраивались развратные оргии. Я выбирал себе работу на кухне, в приготовлении закусок, варил картошку, резал овощи для салатов, что бы быть не вместе, подавал и носил воду, разбавить спирт и запить. Сам, когда приглашали к столу, суетился, подавая кастрюли, тарелки с тощей закуской, и уходил на улицу или в комнату, так называемый «Красный уголок», где стоял изуродованный телевизор, два, три стула и стол с подшивкой газет. Одеваться приходилось, так как идти на улицу, то есть шапку, зимнее пальто и варежки, так как в этом «красном уголке» нос становился красным от холода, сидеть было нельзя, мерзли ноги, приходилось ходить, и иногда посматривать на экран включенного телевизора. И делать на всю мощь звук, так как он заглушался не пением, так нельзя назвать, а ревом, смешанным с отборной бранью, разгулявшихся мужиков, молодых и женщин. Это все в основном были разведенные и ездили по командировкам, что бы заткнуть командировочными деньгами, дыры, которые делали алименты в бюджетах, отойти подальше от всех тех забот, волнений и переживаний и неустройств, которые выпадали на разведенного мужчину, а женщины искали в этих командировках деньги и партнера.
Я же попал в такую обстановку из нужды, из неустроенности жизни, заняв деньги у своего родного отца подполковника и матери учительницы, я вступил в кооператив на двухкомнатную квартиру, я повторяю, заняв деньги у родителей, под расписку. Я внес их, заплатив первый взнос, и поехал зарабатывать, что бы расплатиться с родителями. До этого я как техник получал девяносто восемь рублей, да жил на частной квартире, жена получала пятьдесят пять рублей, хватало только на еду с натяжкой, не пил и не выпивал даже, не курил, каждая копейка была на учете. А тут в командировках жил на командировочные – два рубля шестьдесят копеек в день. А получку отдавал родителям, гася долг. Поэтому надо было терпеть все эти не выносимые условия быта и работы, другого выхода не было.
Усложнялось еще это пребывание в этих вертепах тем, что жена жила отдельно, что-то сготовить, сесть за один стол, не могли даже в воскресенье, у нас не было общего полотенца и одеяла. Жена выполняла только функцию «громоотвода», когда у меня просили денег мои сослуживцы на водку. Я говорил, что все деньги у жены, а их в действительности не было не у меня, ни у нее. Так как получки отдавали родителям. Жили на командировочные, и рублей пятьдесят оставляли с обеих получек на мыло, на зубную пасту, на носки и чулки, иногда ходили в кино.
Но жена, по своей молодости, ей было всего 20 лет, и по своей натуре общительная и коллективная, большее время была с женщинами, а не со мной.
Когда наступало лето, я часто уходил в лес, и бродил, общаясь с природой, точнее скрывался от пьянки, игры в карты и домино, и от бренчания гитары, которую заглушали надрывные голоса пьяных мужиков. Это все было не в моем духе, понимания свободного времени. Меня больше привлекало пение птиц, шелест листьев на деревьях, и я мог, усевшись поудобнее, найдя потаенной место у пруда, смотреть на водную гладь и думать: «А зачем это все, для чего?», я задавал себе вопросы.
С женой уже в те первые годы, если можно так назвать, совместной жизни, а была ли она?! отношения были натянутые.
Однажды я заболел, простыл. Я лежал в бараке, где мы жили, у меня была высокая температура, врач, который приехал по вызову, точнее его привезли, что бы посмотреть меня, признал воспаление легких. Я лежал на кровати одетый по зимнему, только не было валенок, лежал укрытый матрасом, рядом грел «козел». И вот, как только уехал врач, отставив таблетки и сказав о режиме лечения, жена засобиралась, я спросил: «Ты куда?», - она ответила: «Пойду в кино с «девочками»». «А как же я?» – «Но я же не могу не пойти, я же не смотрела этот фильм», - она хлопнула дверью и ушла. Я остался один на один с болезнью.
К этому времени меня поместили в отдельную комнату в бараке, температура под сорок, никого рядом нет. Из-под матраса не высунешься – холодно, мужики в соседей комнате пьют, орут песни, хлопают дверями, курят, у них на всю катушку включен приемник, так орет, что ломит уши, о чем я мог думать и что чувствовать в это время?! Я стал думать о Боге, опять больше никого со мной не было. Ни родных, ни близких, ни жены, а только болезнь и беспомощность, даже не сходить в туалет. Я себя утешал тем, что у меня будет свое жилье, подкоплю денег и куплю все: на чем спать, сидеть, из чего и чем есть, а пока надо крепиться и надеется на лучшее. То ли от температуры, то ли от этих мыслей я отошел ко сну, а точнее в забытье. Жена пришла поздно, я не жаловался ей, и не говорил ей ни слова, лежал с закрытыми глазами, не хотел говорить, она молчала и не спрашивала меня ни о чем. Легла спать, на свою койку в противоположном углу, не раздеваясь.
Выздоровел я в таких условиях не скоро. А когда болезнь отступила, с Божьей помощью, я стал остерегаться всего того, что могло бы меня приковать к койке, помня, что я один, только с Богом. Мужики и полупьяные женщины, никто не пришел, не проведал меня, только начальник приходил, поговорил со мной, а потом сказал, уходя: «Давай, давай, выздоравливай, работы много, надо работать».
2
Так прошло пять лет, бесконечных переездов в разные климатические условия, но с таким же, в основном неустроенным бытом. В городах или вблизи городов жить и работать приходилось мало, а также мало удавалось жить вместе с женою. Иногда доводилось спать на стульчиках в «красном уголке», положив под голову подшивку газет «Правда», так как мужики просили меня освободить кровать по причине того, что приводили женщин на ночь. Или я уходил спать на кухню, где жили женщины, они все-таки не так поголовно пили, и лояльно относились ко мне.
В комнате, если ее можно так назвать, а лучше пристанище, где располагали меня по приезду в новое место командировки, стояло по восемь коек. И если все закурят, запьют, заиграют в карты до двух, трех часов ночи, можно было сойти с ума, от одного надрывного звука транзистора, и игры на гитаре.
Добираться до места назначения, к новой командировке, приходилось на поезде, на самолете, в открытых машинах. Иногда случалось спать на вокзалах, сидя на стульях, дожидаясь рейса автобуса или служебной машины. Рафик, газик, или бортовая машина, отвозила меня в дом или барак, в лес, в поселок, в пригород, а иногда и в город. Бывало, что сходу приходилось ехать на работу, на ходу перехватив бутерброд с чаем, или просто попив водички. Желудок и без того, был больным, а тут от бессонных ночей болела голова, и в ушах стучало сердце.
Когда, наконец, расплатились с родителями, отдали весь долг до копеечки, получили с женою отпуск и поехали в Алушту. Хорошо отдохнули, загорели, питались нормально, жили вместе. Но нормальная супружеская близость мною не позволялась, так как еще не было жилья и того бюджета, который бы мог быть употреблен на приобретение мебели, посуды и постели. Я говорил жене: «Если тебя не устраивает это правило, продиктованное условиями жизни и моими возможностями, то разводись и ищи лучший вариант. Я не могу позволить, что бы мои дети жили в таких же условиях, как я». И я поставил условие, что деньгами буду распоряжаться тоже я, мотивируя, тем, что я старше на семь лет, это раз, не пью и даже не выпиваю, не курю, и приучен готовить себе каши и варить супы, делать котлеты с десяти лет. Свою самостоятельную жизнь начал с семнадцати лет, то есть, я стал жить только на свой бюджет, не имея помощи ни от кого, ни в чем, и никак. Она молчала, согласилась нехотя, но согласилась.
Но вопрос интимной жизни не был решен, она не хотела предохраняться, мотивируя, тем, что не хочет портить себя химикатами, а с моей стороны было сказано, что тогда не будет вообще никаких отношений.
Однажды я ей принес книгу «Что должна знать женщина», она бросила ее в сторону, говоря: «Это мне не надо знать, читай сам, и чего же это ты думаешь все об одном и том же». Меня это настораживало, так как я терялся в мыслях, что же моей подруге и жене надо, для душевного равновесия и нормальных отношений со мною. Все эти накладки во взаимоотношения, привели к тому, что в семье сложился климат ужасающего порядка, жена придиралась, буквальном смысле слова, ко мне во всем: как я сижу, как нарезал хлеб, как постриг усы и прочее.
Все свои словесные общения со мной она начинала с замечания и придирок ко мне, это был ужас. Я пытался все уладить, покупал цветы, шоколад, пытаясь своими приработками за счет своего отдыха, дать ей дополнительных денег, кроме своей получки, но все это не достигало цели, то есть мира и согласия в нашей семье. Я был в отчаянии, не хотел потерять семью и шел на то, что бы был мир и тишина в доме и моей душе, хоть иногда, а были. Но все рушилось, под ее строптивостью, несговорчивостью и недоброжелательностью.
3
Финал был для меня совсем неожиданным, однажды, придя домой, я увидел, что на столе лежит повестка в суд, в этой повестке было написано, что бы я явился в народный суд в качестве ответчика, и это слово было подчеркнуто, я спросил жену, что это значит?! Она ответила, там тебе «объяснят», и больше не сказала ни слова.
Я иду в суд, там жена. Нас вызвали в кабинет судьи. Начался суд, судья объявил, что от такой-то гражданки (от моей жены) пришло заявление, заявление на развод. Судья спрашивал ее: «Пьет?!» - указывая на меня пальцем. - «Гуляет?!» «Нет», - отвечала жена. «Деньги отдает?» - «Да». «Детей любит?» - «Да». «По дому помогает?» - «Да». Тогда судья спросил: «В чем же причина развода?!» Ответ жены: «Психологическая несовместимость». Судья улыбнулся и сказал: «Как это вы, прожив почти двадцать лет, и не совместились?»
Я тогда не дал согласия на развод, я очень любил и люблю детей, а своих в особенности. Так на суд мы сходили два раза, с интервалом в два месяца, которые давались нам на обдумывание решения. А потом жена забрала заявление, заплатив за судебные издержки, как истец, такой закон. А я согласился с женой на все ее условия, которые я должен выполнять, что бы я жил вместе со своею семьей под одной крышей. А условия были такие, вот некоторые из них: спать врозь, деньги отдавать все и сверху корешок о зарплате, иногда готовить завтраки и ужины самому, и много других нюансов, затрагивающих мою честь и совесть, которые я должен был выполнять, для того что бы жить в семье, и видеть своих детей.
И так пройдет семь лет. Жена все эти годы проспит с сыном, и двадцать восемь лет плюс к семи годам, проспит с дочерью. Много было скандалов и по поводу воспитания детей, и ведения хозяйства, а точнее расходование семейного бюджета. Да, воистину сказано: «Если хочешь быть философом, то женись».
4
Все эти трудности я преодолевал благодаря тому, что в городе Загорске, в котором я жил находилась и находится Свято-Троице Сергиева Лавра, которую я посещал, скрываясь от скандалов с женой. Уходил туда после работы, часто голодный и уставший. И благоговейно стоял перед иконостасом. Размышляя о том, что видел, слышал, уходя в истории Руси, историю христианства, богословия христианства, буддизма, ислама, и философию школы Фалеса Милетского.
Всю мою внутреннюю сущность, со временем, поглощали видимые мною образа святых и песнопение. Выходя из Храма, я как бы очищался от всех тех мыслей, что мне были навязаны поведением и отношением ко мне моей жены. Я как бы обновлялся и восполнял утраченные силы, душа становилась обновленной, и очищенной от грязи и тенет бытия и от повседневности мытарств семейных, в которых я жил столько лет, неведая того, что может дать Христианство, как учение Христа, записанное апостолами в Евангелии.
И так, я был в пути, в поисках истины и бытия, оживая, находясь в Лавре душой и телом. И всем существом внутреннего бытия. Я находился в поиске, хотя уже обрел искомое счастье, сам не ведая того.
Мои семейные трудности подтолкнули меня к поиску чего-то Идеального, того, что смогло бы успокоить, укрепить и дать силы для дальнейшей жизни. Это все я обрел во Христе. За что я, в некотором смысле, благодарен своей жене, так как она «способствовала» моему духовному росту, сама того не ведая.
Глава 6 «Знакомство с Троице-Сергиевой Лаврой»
Преподобный Сергий Радонежский - игумен земли русской.
В северной части Московской области расположен один из древних русских городов – Загорск, бывший Сергиев Посад. И ныне он процветающий, и именуется по старому, Сергиев Посад. Неповторимое своеобразие городу придает замечательная сокровищница древнерусского зодчества Троице-Сергиева Лавра. Как Лавра, что в переводе с греческого, означает «городской квартал» с 1744 года, а до этих времен Троице-Сергиев монастырь, который основал выдающийся церковный и политический деятель Сергий Радонежский в 1337 году.
Имя Сергий монашеское, а в миру его звали Варфоломей. По церковным источникам, он родился в 1314 году. Родители его были именитые ростовские бояре. Отец Кирилл, а мать Мария. В житие повествуется, что в детстве и отрочестве Сергия не занимали ни игры, ни забавы, а любимым его делом была молитва в Храме, чтение Священного Писания и строгий пост. Возможно здесь автор «отдал дань» византийской традиции жизнеописания святого, биография же преподобного Сергия может в тех или иных моментах быть отлична от его жития, потому как житие – это икона святого угодника Божия, на которой намеренно отеняются ипостасные черты богоподобия, личностные же характеристики могут упускаться. Когда родители Сергия переселились из города Ростова Великого в Радонеж (это от Сергиева Посада двенадцать километров). И здесь скоро умерли. Похоронили их в монастыре, что в Хотьково. Сергий вскоре посвятил себя иноческой жизни.
Вместе с братом своим Стефаном в двенадцати верстах от Радонежа Сергий нашел в дремучем лесу удобное место для пустынножительства; тут они устроили для себя жилище, потом построили Церковь во имя Святой Троицы, к сожалению, эта Церковь не сохранилась до наших времен. Сергий постригся в монахи, в возрасте двадцати четырех лет. А поселение Сергий расположил на горе, которая называется Маковец, вблизи, которой протекала река Кончура и ручей Вондюга. А по угорам этой речки били источники, некоторые из них сохранились и до наших дней.
На этом месте Сергий Радонежский основывает монастырь, но не совсем обычный, не такой, какие были на Руси в то время, а общежитийный. А что это значит? А то, что он обобщает все имущество сошедшихся к нему единомышленников ставших монахами. Он устраивает общие трапезы, заставляет всех кормиться от дел рук своих, отказывается принимать в монастырь вклады от людей, поступающих в этот монастырь, имеющих землю и промыслы, но впоследствии, Троице-Сергиева Лавра станет одним из самых крупных землевладельцев в Российской Империи.
Порядки, установленные Сергием, выделяют его имя, так как для каждого монаха братии его монастыря обязательным был физический труд по хозяйству. А сам Сергий подает пример своей братии во Христе тем, что он ходил в самодельной обуви, в простой одежде, разбивал грядки, косил, плотничал, носил воду, пек сам хлеб, и ел и пил за общим столом со своею братиею. Это было необычно в то время, тем самым он привлек к себе внимание и снискал уважение и добрую молву, которая постепенно разошлась по крещеной Руси.
Обладая незаурядным умом и сильной волей, Сергий энергично стал проявлять инициативу, направленную на укрепление Руси, видя силу русского народа в объединение всех российских князей вокруг князя Московского. Усматривая в этом надежную опору и «плещи мирские» для отражения и ниспровержения ига татарского. Поэтому он и его ученики всегда приходили на выручку московскому князю, помогали собрать ему Русь, укреплять централизованную власть. Сергий призывал русских князей к единению, пользуясь своим авторитетом, он выступал от имени Троицы – «по примеру Бога, Единого в трех Лицах, так и вы, князья-братья, будьте едины по защите Родины, матери Земли Русской. И ты князь Рязанский, и ты князь Тверской, и ты князь Нижегородский признайте князя Московского не из-за того, что вы слабые, а от того, что сильные».
Не щадя ни своего живота и сил своих, и средств, Сергий основывает еще около тридцати монастырей на земле Русской, которые явились форпостами для того, что бы собрать ту силу, которая выступит на Куликовском поле в 1380 году, против Мамая, хана татарского.
Митрополит Московский Алексий, который был опекуном и воспитателем у будущего князя московского Дмитрия Иоанновича (Донского), с девятилетнего возраста Дмитрия. Иоанн Иоаннович умер, когда Дмитрию было девять лет от роду. О матери его, великой княжне Александре, известно совсем немного.
Московский князь Дмитрий, прозванный Донским, родился в 1350 году. С ранних лет Великий князь должен был учиться преодолевать себя, глядеть в лицо смертельной опасности, действовать в обстановке совершенно неведомой.
В 1359 (или по другим предположениям, 1361) Дмитрий был вынужден предпринять путешествие в Орду; это было связанно с двумя совпавшими событиями – кончиной русского Великого князя, и очередной переменной на ханском престоле. Поездка отрока Дмитрия в Орду всеми осознавалась, как смертельная опасность. Но она была и крайне полезной ему, будущему князю Московскому, видимо об этом думал святитель Алексей, митрополит Московский, благословивший Дмитрия на нее. Он должен был собственными глазами увидеть положение дел; соприкоснуться с врагом, уже более века мучившим русский народ, и с которым надо было уметь говорить. А также нужно было князю проплыть по трем русским рекам, обозреть землю Русскую, которой ему надлежало править.
Сложен и трудный был жизненный путь, как политика, и как князя Московского, Дмитрия Иоанновича, так как Русь пребывала в междоусобных войнах между князьями, и надо было иметь большую мудрость, что бы ладить с Ордой татарской. Так как князья русские были зависимы от нее. Но в семидесятые годы четырнадцатого столетия, князь Московский Дмитрий Иоаннович, включился в борьбу с золотой Ордой. Первый успех князя в 1376 году, это победа над Волжской Болгарией, это первая наступательная победа в борьбе с татарами.
В 1378 году Мамай послал на Русь большое войско, во главе которого стоял Бегич. В июле татары вторглись в рязанские земли. Навстречу врагу выступил Дмитрий Иоаннович, полки которого разбили татар.
Эта победа на реке Воже была, как бы генеральной репетицией перед сражением на Куликовском поле. Приближался грозный 1380 год. Узнав о приготовлениях Мамая, князь Дмитрий Иоаннович начал собирать силы для отпора, что бы защитить родную землю и веру христианскую. Князь хотел получить и благословение Церкви, что бы иметь духовную поддержку в этот трудный момент его правления. Поэтому он именно за ней и обратился к Сергию Радонежскому, видя в нем великого молитвенника и единомысленика, как собирателя сил российских против жестокого и беспощадного врага – Мамая, хана Ордынского. Князь Дмитрий Иоаннович со свитой отправился по Владимирской дороге в Троицкий монастырь. По-прибытии туда и после литургии состоялась беседа Сергия Радонежского с князем Московским Дмитрием. Сергий благословил его идти на битву, уповая на Бога и обещая молиться за князя и воинов, предсказывая победу над Мамаем. Сергий отпускает с Дмитрием Иоанновичем по его просьбе двух монахов Троицкого монастыря – Александра Пересвета и Андрею Ослябу на битву с татарами.
Присутствие этих двух монахов в войске князя Московского, было как живое олицетворения самого Сергия и его благословения, которое должно было вдохновлять князя и его войско на победу над врагами. Некоторые историки высказывают следующее мнение по поводу прямого участия преподобного Сергия в так называемой военной компании по освобождению Руси от татарского ига. Они говорят о том, что в тот исторический момент, хан Мамай собрал свое войско на золото папы Римского, который был заинтересован в ослаблении Русских княжеств, для насаждения веры латинской. Преподобный Сергий явно осознавал, что смерть физическая, есть смерть во имя Святой Веры Православной, это защита Православных святынь, без существования, которых русский народ жить не может.
Получив благословения Сергия Радонежского, и взяв с собою двух монахов-воинов, князь Московский Дмитрий Иоаннович отправился в Москву, где уже собрались воины со всех концов земли русской, кроме княжеств Рязанского, Нижегородского и Тверского, которые не откликнулись на призыв князя Московского Дмитрия. Исключительно важным событием, особо отмеченным во многих исторических источниках, был переход на службу московскому князю двух сыновей Ольгерда Литовского Дмитрия и Андрея. Их полки вместе с войсками других уделов, соединились в Колыме с пришедшими из Москвы ратями и направились навстречу врагу.
Мамай с несметными силами неспешно продвигался к реке Дон.
Наутро, в день битвы, до полудня над Куликовым полям стоял туман, когда же он рассеялся, то обнаружились две рати стоявшие друг против друга. Перед битвой в русский стан из Троицкого монастыря была принесена грамота, с благословением Сергия Радонежского, в которой он молитвенно поддерживал русское воинство.
Битва началась поединком русского богатыря-монаха Александра Пересвета с богатырем Челубеем, со стороны орды Мамая. С копьем наперевес, Пересвет и Челубей ринулись на встречу друг другу, столкнувшись, с неимоверной силой, оба воина погибли в смертельной схватке.
Борьба была жестокой, кровопролитной, много погибло сынов русских, защищая свою землю, и они победили! За эту победу на Куликовом поле на Дону, князь Дмитрий стал именоваться в народе Донским. Многие ратники были похоронены тут же на поле Куликовом, а силами живых была построена кладбищенская Церковь во имя Рождества Пресвятой Богородицы.
Князь Дмитрий Донской, вернувшись в Москву, немедленно отправился к Сергию в Троицкий монастырь, в котором по погибшим воинам служились многочисленные панихиды. Был учрежден особый день их ежегодного поминовения, названный Дмитриевской Субботой. Позже он стал днем общего воспоминания усопших предков, родительским днем. Так была увековечена в памяти народной Куликовская битва.
Много невзгод, лишений и страданий выпало на народ русский в то время, междоусобные распри между князьями горем и страданиями отражались на простом русском народе, и угроза и смерть шла от ига татарского.
Набеги ордынцев опустошали и обескровливали русский народ, принося страдания, голод и смерть, не щадя ни старого ни малого. Против этих бед боролся Сергий Радонежский. Он не только молился, но и действовал. Боролся против распрей князей. Сергий отправился к князю Рязанскому Олегу и убедил его заключить мир с Москвой. Это решение было упрочено по обычаю того времени: в 1386 году был заключен брак между сыном князя Олега Феодором и дочерью Дмитрия Иоанновича Софией.
Когда Дмитрий Иоаннович лежал на предсмертном одре, он послал гонцов за Сергием, который прибыл к князю и сподобил его всем необходимым христианским таинствам, для человека отходящего в мир иной. 19 мая 1389 года Великий князь Московский Дмитрий Иоаннович Донской скончался. По преданию, на отпевании среди многочисленного духовенства находился покровитель и молитвенник Великого князя, игумен земли русской - Сергий Радонежский.
До самого последнего дня князя Московского, Сергий Радонежский соучаствовал с Дмитрием Иоанновичем в укрепление сил русских вокруг Московского княжества, тому и вспомоществовал молитвою и делами добрыми, борясь духовно против ига татарского.
Скончался Сергий в 1392 году двадцать шестого сентября (старый стиль). Более чем через тридцать лет, Сергия причислили к лику святых, назвав его преподобным (то есть при жизни земной, Сергий достиг подобия Христу), а когда гроб, в котором он был похоронен, вскрыли, то мощи (тело Сергия) оказались нетленными.
А до этого события, в 1408 году хан Едыгей, мстя за поражения Мамая на Куликовом поле, вторгался в пределы земли русской, и пожег селения многие и предал смерти многих, и дошел до монастыря основанного Сергием и сжег его. Но как только ушли татары, и не рассеялся еще дым, и не угасли искры пожарища, пришли русские люди, спрятавшиеся от татар в лесах и оврагах, стук топора их известил округе - стоять сей обители.
Троицкий Собор.
В 1422 году, на месте деревянной Церкви, построенной Сергием, и сожженной ханом Едыгеем, начали строить Троицкий Собор, из белого камня. Это первое каменное здание Троицкого монастыря. На торжество закладки собора собираются многие церковные лица и князья, среди которых главенствует крестный сын Сергия - князь Юрий Дмитриевич Звенигородский, сын Дмитрия Донского.
В это время игуменом монастыря был Никон. Он умел находить средства, когда они были нужны. Был хорошим хозяином, и смог скопить к этому времени значительные средства. На эти деньги, и вклад Юрия Дмитриевича Звенигородского, в похвалу Сергию, и был воздвигнут в 1422-1423 году белокаменный Троицкий Собор, над гробом основателя монастыря - Сергия Радонежского.
В древней Руси не существовало обычая ставить скульптурные памятники или монументы в честь отдельных личностей или в память выдающихся событий – их заменяли крупные архитектурные сооружения, храмы и монастыри.
Сооружения Троицкого Собора не было рядовым фактом, а приобрело государственное и политическое значение. В тот год (1422) Русь постигло тяжелое лихолетье, по всей земле русской был голод от суровой зимы. Дело доходило до того, что люди ели собак, кошек, много людей умерло с голоду. Тяжкая жизнь народа усугублялась изнуряющим гнетом татарского ига. Закладка Троицкого Собора и канонизация, причисление к лику святых Сергия Радонежского, провозглашая его как покровителя земли русской, заступником перед Богом имело большое значение для поднятия народного духа и утверждение того, что Русь жива и дееспособна назло всем лихолетьям и невзгодам. Утверждалась и материализовалась духовная сила русского народа, воплощенная в сооружение Троицкого собора. С помощью князей, игумен Троицкого монастыря Никон, приемник Сергия, собирает отовсюду зодчих и мастеров каменотесов для строительства Троицкого Собора. Собор, построенный за один год, и по ныне, обращает на себя внимание знатоков всех рангов: специалистов искусствоведения и архитекторов.
В архитектуре Троицкого Собора особое место занимает система отклонений от правильной геометрической формы (наклон стен, сужение проемов), создавая иллюзию значительной высоты и сообщая сравнительно небольшому сооружению редкую монументальность. Это не большой кубический Храм, с тремя высокими апсидами и мощной башнеобразной головой. Наружные и внутренние поверхности стен собора выложены из правильных блоков белого камня, а пространство между этими поверхностями заполнено крупным булыжным камнем с гравием, и залито известковым раствором. Обработка камня произведена так тщательно, что не всегда различимы швы между отдельными квадратами.
Единственным украшением фасадов Троицкого собора служит широкий пояс из трех лент искусно высеченного и свободно переплетающегося орнамента. Он как бы стягивает тело Храма, разделяя его на две неравные по высоте части, огибает верх алтарных апсид и, с несколько измененным рисунком в нижней ленте, завершает высокий барабан. Колонки перспективных порталов перевязаны «дыньками» или «бусинками». Узкие окна, редко расположенные по стенам, и напоминающие крепостные бойницы, подчеркивают толщину и массивность стен собора.
Троицкий Собор подчеркнуто, монументален, он производит впечатления величественного и мощного сооружения, как бы высеченного из гигантской глыбы, и прочно утвержденного на земле.
Особым своеобразием отличается завершения памятника – это массивный башнеобразный барабан с десятью огромными окнами (вместо обычных восьми), установлен на высоком кубическом постаменте. И венчает Храм величественная глава, шлемовидной формы. Это в 1556 году, по повелению царя Иоанна Васильевича Грозного, купол собора был переделан из луковидной формы в шлемовидную, выполнен в виде формы шлема русского воина и позолочен, в знак увековечения ратных дел сынов российских.
С двух сторон Троицкий Собор имеет более позднее пристройки. У юго-восточного угла Собора находиться Никоновский придел, сооруженный в 1548 году, а в 1623 году он перестраивался. Выполнен из кирпича, облицованный до половины стен белым камнем, бестолпный, он перекрыт коробовым сводом с распалубкой, и увенчан главой. В Никоновском пределе покоиться прах игумена Никона, приемника Сергия Радонежского, который отдал много сил для восстановления монастыря, после того как хан Едыгей сжег его. Игумен Никон умер в 1427 году. Впоследствии игумен Никон был канонизирован Русской Православной Церковью, с титулом Преподобный. Мощи Преподобного Никона Радонежского находятся в одноименном пределе.
Часть южного фасада Троицкого Собора закрывает надгробное сооружение над могилой другого настоятеля этого монастыря, Серапиона, потому так и называется это сооружение Серапионова палата, построенная в ХVI веке.
Украшение Троицкого Собора внутри иконами и стенописью поручается прославленным художникам Андрею Рублеву и Даниилу Черному.
Внутреннее пространство собора отличается редким единством и ясно выраженным стремлением вверх. Благодаря стройной системе искусственных ракурсов и оптических поправок, собор внутри кажется намного выше, чем снаружи.
Особый интерес представляют иконостас и фресковая живопись интерьера Троицкого Собора.
Фрески были созданы выдающимися художниками Андреем Рублевым и Даниилом Черным.
Но стены Собора безвозвратно утратили живопись Рублевского времени, так как по ветхости она была сбита вместе со штукатуркой, и в 1635 году заменена новой росписью, которая подновлялась на протяжении следующих столетий.
Иконостас Троицкого собора сохранился до наших дней, и является одним из лучших собраний древнерусской живописи. Иконостас состоит из сорока двух икон созданных Андреем Рублевым и мастерами его круга. Для этого иконостаса Андреем Рублевым была написана известная икона «Троица», изумительно и замечательно соответствующая художественной форме и философскому содержанию. Она является динамичной композицией, светлым и жизнерадостным колоритом. С 1929 года эта икона находиться в Государственной Третьяковской галерее, а на ее месте, справа от царских врат установлена копия, удачно выполненная Барановым Н.А.
Иконостас Троицкого Собора пятиярусный, нижний ярус иконостаса, называемый местным, на нем расположены иконы XV-XVII веков, принадлежащие кисти выдающихся художников московской школы. В этом ряду размещается работа мастера этой школы Дионисия, икона Сергия Радонежского с житием, исполненная в конце XVI века.
В XVII веке (второй половине) здесь были помещены две иконы знаменитого изографа Симона Ушакова.
Второй ряд, размещенный над местным рядом, называется деисусный чин (ряд, порядок), состоящий из больших, двух метровой высоты икон.
Третий ряд именуется праздничным, он посвящен основным христианским праздникам.
Четвертый ряд – это пророческий чин, ветхозаветные пророки, наряду с двумя предыдущими рядами относиться к эпохe Андрея Рублева.
Иконы пятого ряда, который называется праотеческим чином, написаны в конце XVI века, по заказу царя Бориса Годунова.
Святой Андрей Рублев.
А что известно о выдающемся иконописце Андрее Рублеве в нашей истории?
Источники очень немногочисленны. Это житие преподобного Никона, игумена Троицкого монастыря (приемника Сергия Радонежского), «Отвещание любозазорным» святого Иосифа Волоцкого, «Сказание о святых иконописцах» конец XVI и начало XVII веков. Есть некоторые летописные упоминания. А так же запись о могиле Андрея Рублева началa XIX века, и упоминание в месяцесловах.
Сведение об Андрее Рублеве в перечисленных источниках представляют собой в основном краткие вставки общего характера или отдельные упоминания.
Важным дополнением к немногочисленным сведениям об Андрее Рублеве являются его произведения, иконы и росписи в Храмах.
Это иконостас и роспись Благовещенского собора в Московском Кремле (1405 год), росписи и иконостас Успенского Собора во Владимире (1408 год). Икона «Богоматерь Владимирская» для Успенского собора в городе Владимире, росписи и иконостас Успенского Собора в Звенигороде (конец XIV и начало XV веков), деисусный чин (ряд) из собора Рождества Богородицы в Савво-Сторожевском монастыре (начало XV века), росписи Спасского Собора Спасо-Андроникова монастыря в Москве (начало двадцатых годов XV века). А так же красочные миниатюры, сделанные, как полагают, юным Андреем Рублевым для «Евангелия Хитрово».
Известно, что в конце пятнадцатого столетия Андрей Рублев был послушником в Троицком монастыре, где жил и работал. О происхождении его ничего не известно. Некоторый свет на этот вопрос может пролить наличие у него прозвища (Рублев), которое сохранилось за ним в монашестве. По-видимому «Рублев» - это родовое прозвище, то есть фамилия. В XIV – XV веке, в эту эпоху и значительно позже фамилии носили только представители высших слоев общества, что заставляет предположить, что Андрей Рублев происходит из образованных кругов.
Год рождения Андрея Рублева неизвестен. Предполагается, что он родился около 1360 года, эта дата условно принята исторической наукой. Если считать, что он был еще сравнительно молодым человеком в 1405 году, когда его имя впервые упоминается в летописи, дата может быть отодвинута к семидесятым – восьмидесятым годам XV века. В летописной записи Андрей Рублев упоминается на последнем (третьем) месте и, следовательно, был младшим из мастеров.
Глубокое проникновение в духовный смысл изображения, что особенно для него характерно, заставляет выдвигать вопрос о том, где мог учиться этому живописному мастерству Андрей Рублев.
В настоящее время стало возможным считать, что Андрей Рублев мог в ранний период своей жизни учиться и работать в Византии и Болгарии. В самом деле, многие русские посещали балканские страны, Афон и Константинополь, и оставались там, на более или менее продолжительное время. Так, Афанасий Высоцкий, ученик Сергия Радонежского и лично, несомненно, известный Андрею Рублеву, провел в Константинополе целых двадцать лет, трудясь вместе с группой других монахов над переводами и переписыванием творений Святых отцов Церкви.
В Константинополе имелись и иконы русских святых, в частности была там икона Бориса и Глеба. Там также писали иконы специально по заказам Русской Церкви: так, уже упомянутый Афанасий Высоцкий, в 1392 году доставил на Русь знаменитый «Высоцкий чин» - ряд деисусных икон, написанных специально для основанного Серпуховского Высоцкого монастыря. Специалисты нашего времени согласны в том, что Андрей Рублев должен был знать эти иконы.
В наследии Андрея Рублева имеется изображение греческого морского судна (во фреске «земля и море отдают мертвых» Владимирский Успенский Собор 1408 г) мачты, реи, корпус корабля, флаг на корме – все написано с таким живым знанием конструкции корабля, какое трудно представить в сухопутной России. Можно предположить одно из двух: либо Андрей Рублев видел сам такие корабли, то есть был на море, либо перенял эти сведения от своего наставника – художника греческого происхождения, им был Феофан Грек. Есть в летописях запись, где они упоминаются вместе (1405 г), при чем, первый идет Феофан Грек. То, что Феофан оказал определенное и может быть не малое воздействие на Андрея Рублева можно считать несомненным, хотя бы в силу того, что они работали какое-то время вместе, и более молодой Андрей Рублев, конечно, внимательно наблюдал, как работает знаменитый грек. Однако никаких указаний на более тесное их сотрудничество нет. Наоборот, то, что в записи 1405 года между ними упомянут, еще один мастер – старец Прохор с Городца, не имеющий отношение к Феофану, скорее говорит об отсутствие тесных контактов между Феофаном и Андреем Рублевым. Несомненно, при этом, что Андрей Рублев был во всеоружии культуры того времени. Подвижный образ жизни и сам характер Феофана, так же говорят скорее против возможности систематических занятий. Такое образование, дающее возможность проникновение в духовную глубь явлений, скорее всего можно было получить в соответствующей среде, в первую очередь в Византии. Таким образом, приведенная гипотеза о греческом образовании Андрея Рублева не лишена оснований.
Место пострижения Андрея Рублева достоверно неизвестно. Но вся его жизнь связана с двумя монастырями: Троице-Сергиевым и Спасо-Андрониковым в Москве. Предание, восходящее к концу XVI века видит в Андрее Рублеве духовного сына преподобного Никона Радонежского (приемника Сергия Радонежского). Однако современные исследования показывают, что постриг Андрей Рублев принял, скорее всего, в Спасо-Андрониковом монастыре.
Живя в высоко духовной среде, в атмосфере святости, монах Андрей Рублев поучался, как историческими примерами святости, так и живыми образцами окружавших его подвижников. Он глубоко вникал в учение Церкви и в жития святых, которых он изображал, следовал им, что и позволило его таланту достичь художественного и духовного совершенства. Андрей Рублев жил в эпоху крупных исторических событий. В 1380 году произошла кровопролитная битва на Куликовом поле, положившая начало освобождению Руси от татарского ига. Через два года Москва была разорена и сожжена татарским ханом Тохтамышем. В 1395 году Русь подверглась новому нашествию – на этот раз на нее обрушились полчища хана Тамерлана. Все эти события и сопереживания, а иногда и участие в противоборстве в этих событиях, и другие потрясения, повлияли на выбор монашеского пути, сделанный Андреем Рублевым.
В 1408 году монах Андрей Рублев впервые упоминается вместе со своим «сопостником» Даниилом Черным, также ведущим высокую духовную жизнь. С этого года мы знаем о тесной духовной связи двух иконописцев-подвижников, продолжавшейся до самой их смерти, около двадцати лет. Предание о тесных духовных узах Андрея Рублева и Даниила Черного бережно сохранялось на протяжении XV века, и было записано святым Иосифом Волоцким со слов бывшего игумена Троице-Сергиева монастыря Спиридона. Об Андрее Рублеве и Данииле Черном упоминается в «Житие святого Никона Радонежского», составленном Пахомием Логофетом.
Место погребение этих выдающихся иконописцев Андрея Рублева и Даниила Черного помнили до конца XVII века. Согласно более позднему источнику, «святые их мощи погребены и почивают в том Андрониковом монастыре, под старою колокольнею, которая в недавнем времени разорена, и место сравнено с землей, «яко ходити по ней людям всяким и нечистым, и тем самым предадеся забвению о тех их святых мощах». «Старая колокольня» находиться к северо-западу от западной стороны Спасского Собора. Для уточнения ее местонахождения необходимы археологические раскопки.
XVIII-XIX века были временем забвения многих православных традиций, и в частности, канонического иконописания, поэтому данный период не был благоприятен для почитания памяти святых иконописцев. Известность Андрея Рублева стала возвращаться лишь с начала XX века.
Русская Православная Церковь на очередном Поместном Соборе, заседавшем с шестого по девятое июня 1988 года, по случаю тысячелетия Крещения Руси в Троице-Сергиевой Лавре, канонизировала Андрея Рублева, то есть он был причислен к лику святых.
Ознакомившись с иконописцами, которые расписывали иконостас Троицкого Собора Троице-Сергиевой Лавры, давайте продолжим осмотр и знакомство с тем, что еще находиться в этом Соборе.
Глядя на иконостас, о котором говорилось выше, мы еще видим царские врата, обложенные чеканными полосами серебра – это вклад царя Михаила Федоровича (1643 год).
В юго-восточном углу этого Собора установлена серебряная, с чеканным узором и текстом из жития Сергия, рака (гробница), для останков Сергия Радонежского. Эту превосходную работу в конце XVI века выполнили четырнадцать мастеров Московского Кремля, среди которых были и русские, и иностранцы. В XVIII веке над гробницей была установлена серебряная сень на четырех столбах, изготовленная мастером Давидом Прифом, по рисунку Каравакка. Императрица Анна Иоанновна пожертвовала для украшения раки двадцать шесть пудов высокочеканного серебра и русских самоцветов. Над гробницей горят двенадцать лампад, все они разных конфигураций. За гробом с останками Сергия Радонежского имеется изображение «Видение Божьей Матери с двумя апостолами Сергию Радонежскому». Это видение (явление) было Сергию незадолго до его смерти. У гроба Сергия Радонежского в Троицком Соборе совершается молебен. Служба идет с пяти часов утра до восьми часов вечера. Молебен служит дежурный монах этого монастыря. Монахи меняются поочередно, через определенное время в течение всего дня.
На столбах, подпирающих свод этого Собора, находятся две древниe иконы «Владимирская икона» (XV век) и икона «Никона с житием» (XVI век). В этом Соборе всегда народ, верующие и неверующие, много туристов, не только наших соотечественников из других городов, но и гостей из других государств и континентов.
Выходим в притвор этого Собора – здесь на стене висят иконы: «Троица», «Серафима Саровского», «Божья Матерь «Споручница грешным»», «Николай Чудотворец», «Черниговская Божья Матерь», и стоит большой православный восьмиконечный крест с изображением распятого Иисуса Христа, «Распятие». Внизу этого креста, имеется некоторое изображение, вокруг которого написано «часть древа священного дуба Маврийского», то есть это щепа того дуба, который изображается на иконе «Троица» (ветхозаветная), на заднем плане, впереди сидящие три ангела в образе молодых людей, а сзади их виднеется дуб. По повествованию Ветхого Завета Авраам, к которому пришли эти три молодых человека (символика Бога в трех лицах) известить Авраама и его жену Сару, что город Содом и Гоморра будет уничтожен гневом Божиим, так как в этом городе зла стало больше, чем добра и процветало мужеложство. Но в этом городе был их племянник Лот, и его надо было спасать. Авраам с женой Сарой, жили в дубовой роще, которая называлась Маврийской. Вот откуда была привезена эта щепа и вмонтирована в этот крест, который стоит в притворе Троицкого Собора. Вверху этого большого креста имеется небольшая перекладина, на которой написано IHЦI – это обозначает I (Иисус), H (Назорей), то место где он родился, Ц (царь), I (иудейский). Такая дощечка была прибита к кресту, когда распинали Иисуса Христа на горе Голгофа, в насмешку. Вместе с ним казнили, также разбойников, которые находились по левую и правую сторону от Христа. Один разбойник, который находился с левой стороны Христа, богохульствовал и говорил: «Какой Ты есть Сын Божий, если Тебя прибивают к кресту, так же как меня грешного» и всячески злопыхал.
Разбойник, который находился с правой стороны от Иисуса Христа молчал, а потом перед смертью сказал: «помяни мя Господи, когда придешь во Царствие Свое». Тем самым признал Христа, как посланника Божья и Бога, и душа его была уготована туда, куда указует нижняя перекладина креста своим концом, поднятым кверху, то есть в Царство Небесное. А тот разбойник, который злопыхал, душа его ушла в геенну огненную, вниз, куда показывает конец этой перекладины, что имеется внизу этого креста.
Рядом с этим большим крестом, распятием Иисуса Христа, у края стены стоит тумба, на поверхности которой металлический крест и две фигуры по бокам, Божьей Матери и апостола Иоанна Богослова, а по всей поверхности этой небольшой тумбы, стоят специальные чашечки, куда ставят свечи, выполненные как у подсвечника. Это место называется «канон», на который ставят свечи за усопших.
Святитель Николай Чудотворец.
Ближе к углу, на этой стене, висит икона «Николая Чудотворца». Вот, что о нем пишется в церковной литературе. «Святитель Николай жил в четвертом веке по Рождестве Христовом, и был архиепископом в Малой Азии, в Ликийском городе Миры. Родился он в городе Патар, и еще в юных летах был отдан на служение Богу, под руководство своего дяди, епископа Патарского. Дядя возвел его в сан священника. При посвящении епископ в пророческом духе сказал, что он будет великим пастырем, приведет к истине многих заблудших и даст утешение всем скорбящим.
Вся жизнь святителя была действительно такой. По смерти своих родителей, он роздал все свое имение бедным. Некто богатый городской житель, имевший трех взрослых дочерей, впал в крайнюю нищету, и для своего обеспечения, замышлял отдать их в беззаконный брак. Узнав об этом, святитель Николай спас его, помог устроить дочерей, три раза тайно бросая в окно по кошелку золота. В третий раз отец узнал своего тайного благодетеля, подстерегши его у окна. Святой Николай запретил отцу рассказывать другим о его благодеянии.
Святой Николай поселился в одном монастыре в Палестине, но однажды ночью стоя на молитве, услышал голос: «Николай, войди во всенародный подвиг, если хочешь получить от Меня венец». Тут он понял, что Господь требует от него не монашеского служения, и отправился в Миры (так называли город). И святой Николай стал епископом этого города Сделавшись епископом, святой Николай посвятил все свои труды на благо паствы, всех принимал он с отеческой любовью, выслушивал прошения и жалобы и твердо защищал невинно гонимых. Во время гонения Диоклитианова, его заключили в темницу, и здесь он утешал всех узников. С воцарением Константина Великого был возвращен своей пастве.
Святой Николай присутствовал на I Вселенском Соборе», который был в городе Никеи в 325 году, где Николай выступил за Святую Троицу, то есть за принятие догмата «Бог в трех Лицах, Бог-отец, Бог-сын, Бог-Дух Святой». Николай выступил против Ария, который тоже имел духовное звание, но выступал, за то, что Христос не есть Бог, а просто первое творение Бога-Отца.
Святитель Николай умер в глубокой старости, и мощи его были положены в Соборной Мирской Церкви. Много чудес совершил святой Николай при жизни, и после смерти совершал чудеса, кто в молитвах, кто при приложении к раке со святыми мощами, получали желаемое облегчение. Поэтому его Николая назвали Чудотворцем.
Шестого декабря, по старому стилю, празднуется память святителя Николая, а девятого мая, так же по старому стилю, празднуется перенесение мощей сего святителя из города Миры Ликийские в город Бари, находящийся на полуострове Апулии в Италии. Это произошло спустя семь веков от кончины святителя, и вот каким образом. В одиннадцатом столетии турки начали свои нападения на греческую империю, при котором святыни христиан – храмы, мощи и иконы, подвергались поруганию. Была попытка подвергнуть поруганию и мощи святого Николая, и вот тогда у апулийцев явилось желание перенести мощи святого к себе, что бы избавить от поругания. Апулийцы в то время еще были православными, и состояли под юрисдикцией греческой Церкви. Перенесение мощей было совершено в 1087 году девятого мая по старому стилю.
Апулийцы встретили святые мощи, построили для них Храм, в честь этого события и был установлен праздник перенесения мощей, девятого мая по старому стилю. Мощи почивают в мраморной раке (гробнице), которая находиться в подземелье под Церковью.
В семидесятых годах нашего столетия зарубежными учеными: историками, археологами, врачами и антропологами, вскрывались эти мощи и изучались. Антропологи составили маску по черепу и сравнили ее с ликом первых икон святого Николая, на которых он изображался, оказалось, что это одно и тоже лицо. Это подтвердило историческую истинность, что такой человек жил и был реальным историческим персонажем. Об этом сказано в «Журнале Московской Патриархии», в котором был освящен результат, проделанного зарубежными учеными разных специальностей исследования захоронения святого Николая в городе Бари.
Рядом с иконой «Троица», размещена икона с изображением «Преподобного Серафима Саровского» в этом же пределе Троицкого Собора. С иконы смотрит на нас лик мудрого старца.
Преподобный Серафим Саровский.
Преподобный Серафим Саровский жил с 1759-1833 годы. В миру его звали Прохор. Родился он в городе Курске, в семье купца Исидора по фамилии Мошнина. Мать его звали Агафья. Семья была верующей в Господа Иисуса Христа. Свои сбережения они жертвовали на строительство Храма во имя Преподобного Сергия Радонежского, в городе Курске. Через три года от начала строительства Храма умирает отец Прохора Исидор. Прохору в то время было три года.
Когда Прохору было семь лет, мать его Агафья взяла его с собой осмотреть Храм, где Прохор упал со строившейся колокольни, но чудом остался жив.
Двенадцать раз за свою жизнь сподоблялся Прохор видения Божьей Матери. Постриг в монашество с именем Серафим Прохор принял в возрасте двадцати семи лет от роду.
После удалился в пустынь (в пустое не населенное место). В 1794 году, в возрасте тридцати пяти лет, подвергся нападению разбойников. В 1804 году, в возрасте сорока пяти лет, долго болел после сильных побоев. Затем, в 1810 году, принял подвиг затворничества, тогда ему было 50 лет. Жил один в избушке в лесу. Затворничество оставил 1825 году, в шестидесятилетнем возрасте. В 1831 году, когда Серафиму было семьдесят один год, он был удостоен посещением Богоматери,
Отошел ко Господу двадцать третьего января 1833 года, на семьдесят четвертом году жизни.
В 1903 году, определением священного Синода, Преподобный Серафим был причислен к лику святых Русской Православной Церкви. Это был и есть великий молитвенник и ходатай перед Господом за всех православных христиан.
Рядом с иконой Серафима Саровского находиться икона Божией Матери именуемая «Споручница грешных». Очень изящный и богатый оклад этой иконы, выделяет ее из ряда перечисленных икон, находящихся рядом с ней. Смысл лика Богоматери с Богомладенцем на руках, именуемой «Споручница грешных» следующий: Божья Матерь является как бы «Заручительницей, ходатайствующей перед Богом за всех грешных, немощных, просящих прощение у Христа за грехи, сделанные по своей человеческой немощи. Просящих исцеления духовного и телесного, наставления на путь истинный, то есть пребывания в добрых делах к ближним, по возможности их духовных сил возможности прощать обиды и слова оскорбления, идущие от окружающих, что бы призвать тем самым к милости и благочестию во имя спасения своей души».
Следующая икона, находящаяся в притворе Троицкого Собора «Черниговская Божья Матерь».
Владимирская икона Божьей Матери.
Владимирская икона Божией Матери, которая находится на одном из столбов, подпирающих свод Троицкого Собора, заслуживает особого внимания и подробного повествования. «Среди множества изображений Пресвятой Богородицы, всегда столь любимых русским верующим народом, быть может, самой великой, самой заветной его святыней явилась Владимирская икона Божьей Матери. К этому прославленному образу, к многочисленным его спискам, рассеянным по всей русской земле, вот уже более восьми столетий, притекает с молитвой православная Россия».
Сначала Владимирская икона – это лишь месточтимый образ в маленьком девичьим монастыре в великокняжеском селе под Киевом – Выжгороде, затем вдохновительница и помощница князей в «собирании» русского государства, и, наконец, защитница Москвы от нечестивых агарян» - татаро-монгольских завоевателей, ее главная покровительница, ее духовное знамя.
Понимание православным сознанием общерусского национального значения Владимирской иконы отразилась и во многих летописных свидетельствах о ней, и в посвященных ей устных преданиях, и даже в народных песнях. Точнее же всего говорит об этом сама Церковь, прославляя образ Богоматери в песнопениях посвященного ему праздника: «Ныне страна Российская о Тебе хвалится и веселится, имеющи Тя заступницу непостыдную и стену нерушимую, граду нашему (Москве), непоколебимое основание, стража не усыпна земли Российския, не престай ныне Твоими, Госпоже, молитвами избавляти твой град и люди от всех бед» (стихира на «Господи возвах», глас 4, из службы на Сретения Владимирской иконы Пресвятой Богородицы).
Иконографически Владимирская икона относиться к византийскому типу «Милующая», где изображена Пресвятая Дева с Богомладенцем Христом на руках, обнимающим Ее, и нежно прижимающимся к Ее щеке. Русское название таких икон «Умиление», имеет несколько иной смысл, передавая не только основную идею подобных изображений, но и неразрывно включая в нее даже, как, подчеркивая также и мысль о духовной радости Богообщения, об «умиленном» состоянии самих молящихся при их созерцании. Именно столь присущей Владимирской иконе, характер чрезвычайно личностного Ее общения с человеком, Ее непосредственная обращенность к нему, мгновенность Ее освящающего воздействия на человеческую душу, так привлекли к Ней каждого православного христианина – от великого князя, до скромного простолюдина. В обычном типе «Умиления», Богоматерь более обращена к Младенцу, во Владимирской же иконе, Она с тихой и нежной материнской скорбью смотрит на молящегося, как бы испытывая его веру и его любовь к Своему Божественному Сыну. Но эта скорбь Матери светла и всепрощающа. Можно с уверенностью сказать, что нет более ни одного произведения церковного искусства, которое могло бы сравниться с этой иконой по глубине изображения святого Богоматеринства. Ни одна икона Богоматери не обладает такой высокой степенью задушевности, мягкости, столь просветленной выраженной неисчерпаемой Божьей Любви к людям, и одновременно, таким величием и пренебесным покоем Горнего Мира.
Недаром предание всегда связывало Владимирскую икону с кругом икон, восходящих к изображению Богоматери написанному святым апостолом и евангелистом Лукой, - изображению, духовную правду которого засвидетельствовала Сама Приснодева, сказав: «Благодать Рождшегося от Меня и Моя с сей иконой будет».
Именно эта великая правда о Божественной Любви и покоряет каждого человека, предстоящего лицом к лицу с Владимирской иконой Божией Матери.
Икона, написанная святым евангелистом около 450 года, при императоре Феодосии Младшем, была перенесена в Константинополь, где, по видимому, и был сделан с нее специальный список, посланный Патриархом Константинопольским Лукой Хрисовергом в Киев, в дар великому князю Юрию Долгорукому (Карамзин «История государства Российского, 2 том, прим. 383»). Этот список - будущая прославленная Владимирская икона – и был поставлен «в девическом монастыре в Вышеграде, идеже тогда господствуяй старейшин сын (Юрия Долгорукого) великий князь Андрей, рекомый Боголюбский». (Степенная книга, 6 степень, ПСРЛ, т 21, СПб ,1908, с 230). Здесь, как повествует летопись, икона привлекла к себе внимание местного духовенства, и когда в 1155 году святой благоверный князь Андрей, задумав переселиться в Ростов, обратился к Вышгородскому священству за советом, какую взять с собой на новое место икону, ему указали на этот монастырский образ. Князь тут же решил посмотреть на него и, как пишет летописец, «скоро притече в монастырь и нача взирати ко святым иконам сердечною любовию со страхом Божиим, и узре образ Пречистыя Богородицы, светящися зраком Божественного подобия паче иных икон, сущих во церкви той, и, страхом одержим, паде на землю со слезами, моляся и паки помолився на мног час и молебная совершив, взем образ, яко безценное сокровище, и изыдоша из Вышеграда».
Но дойти до Ростова князю Андрею в этот раз не удалось. Почти у самого Владимира он был вынужден остановиться: «Сташа кони с иконою Богоматери и не поступиша никамо же. И многи коня изменяху, и чудную икону на сани поставляху, и ни един же конь може саней двинути со святой иконой ». Со страхом Божиим, усердно молился благоверный князь Андрей о вразумлении, и наконец, явившаяся ему Пресвятая Дева, открыла Свою волю: Икона должна остаться здесь во Владимире. Именно с этой остановкой благочестивое предание связывает возникновения Боголюбова – «места Боголюбимого», где, в небольшом монастыре, рядом с княжеской резиденцией, поначалу находился, привезенный князем, образ Божией Матери.
В 1158-1160 годах благоверный князь Андрей Боголюбский построил во Владимире величественный Успенский Собор, куда в 1169 году торжественно перенесли икону, получившую отныне название по месту ее пребывания «Владимирской» (см. летопись Боголюбова монастыря с 1158 по 1770, составленную игуменом Аристархом).
Здесь Владимирская икона находилась до конца XIV века. Она осталась невредимой и в 1185 году во время страшного городского пожара, и в 1237 году при нашествии Батыя. За эти два с лишним столетия слава чудотворной иконы стала настолько велика, что когда в 1395 году к Москве приблизились полчища «безбожного Темир Аксака царя (Тамерлана)», было решено привезти ее для защиты города от татар, положившись, только на заступничество Матери Божией. Икона была встречена у городских ворот митрополитом Киприяном «с честными кресты, со всем освященным собором». Упование на Господа, вера в помощь заступницы Небесной не покидали горожан; настроение, царившее тогда в Москве, прекрасно передает стихира, установленная в память этого события - праздника Сретения Владимирской иконы Пресвятой Богородицы (21 мая по старому стилю).
«Готовися, всечестный граде Москва, на сражение Девы Богоматери, се бо грядет к тебе Светлое Великое Солнце от врат затворенных. Тьма убо скорби твоея отгоняется, свет же твоего веселия исполняется, буря сопротивных ветров устанавливается, мужие и священицы в печалех сладкое утешение приемлют. Царице Единой поклоняются, молящиеся глаголют: Пречистая Дево, мольбами Твоими избави рабы Твоя от всякия беды и печали». (стихира на 50 псалом, по чтении Евангелия, глас 2).
И случилось чудо великое, свидетельство милости Божией: Тамерлан вдруг «Устремися на бег со всеми своими бесчисленными воинствы». В летописи сохранилась запись предания, о том, что Тамерлан увидел сон «страшен зело»: ему явилась Богоматерь «в багряни ризы одеяна, славою неизреченную и благолепием преукрашена, и светом сияюще паче солнечных луч». Ей служили великие и страшные «воины пресветлые». Она же молилась «о неких, Темирю Аксаку (Тамерлану) же люте претяше». Тамерлан, посоветовавшись со своими старейшинами – «мудрецами», увидевшими в этом знамении недобрый знак, в страхе отступил.
Благодатная сила Владимирской иконы защитила и в 1480 году от орды хана Ахмата, и в 1521 от нашествия Мехмета Гирея, который уже сжег окрестные посады, но вскоре повернул назад. Вера в неизменную помощь этой иконы стала настолько сильна, что при очередном нашествии татар на Москву при царе Феодоре Иоанновиче (татары были уже на Воробьевых горах), тот послал против них, лишь несколько полков с иконой, сказав при этом с улыбкой: «Завтра же молитвами Богоматери нечестивых не будет». После продолжавшегося целые сутки упорного боя, враг бежал. Не зря обратился к Владимирской иконе Божией Матери и Патриарх Иов во время нашествия поляков, во главе с Дмитрием Самозванцем.
Все важнейшие государственные акты происходили перед этим прославленным образом: перед ним приносили присягу на верность России, пред ним молились, выступая в военные походы, пред ним совершали избрание Всероссийских Митрополитов, а впоследствии Патриархов. К Владимирской иконе приходил с молитвой весь русский народ и в нужде, и в радости, от нее изливалась благодать Божия на всю верующую Россию. Необычайная слава иконы вызвала появление многочисленных ее списков, то есть копий, одна из них написанная в XV веке, находиться в Троицком Соборе Троице Сергиевой Лавры.
Выходя из Троицкого Собора нельзя не обратить внимания на хоругви (церковные знамена), стоящие у колон.
Выйдя из Собора и окинув его взглядом, этот величественный Собор может еще напомнить, что он особенно почитался московским князьями. Здесь, у гроба Сергия, торжественным «крестоцелованием» скрепляли они свои договоры и союзы, совершали молебны перед военными походами и по возвращении из них. Нередко в связи с этими памятными событиями производились изменения и во внешнем облике Собора Троицкого.
Так в 1510 году, после удачного похода на Псков, Василий III поставил неугасимую свечу у Сергиева гроба, и тогда же у Собора «побили верх железом». Собор долгое время служил крещальней (баптистерией) для наследников московского престола – в нем был крещен Василий III (1489 год), его сын Иван IV (1530 год), который в свою очередь крестил здесь своих сыновей.
Троицкий Собор был первым каменным зданием монастыря, он является одним из немногих сохранившихся памятников, так называемого московского зодчества – того периода, когда молодая возвышающаяся Москва, одновременно с процессом объединения удельных княжеств в единое Русское государство, закладывала основы общерусской национальной культуры.
Почти пятьдесят лет Троицкий Собор оставался единственным каменным сооружением этого монастыря, затем на другой стороне монастырской площади были выстроены из камня «Трапезная» и «Поварня», заменившие собой деревянные здания этого же назначения (эти постройки были построены примерно в 1469 году, на том месте, где теперь стоит колокольня).
Летописи донесли до нас не только точную дату сооружения этих построек, Трапезной и Поварни, но и имя строителя – это был Василий Дмитриев, сын Ермолина. Ермолин - известный зодчий и скульптор XV века (умер между 1481-1485 годами). Его имя часто упоминается летописями, в связи с постройками в Московском Кремле, он восстанавливал древние Храмы во Владимире и Юрьеве-Польском. Ермолин был тесно связан с Троицким монастырем, монахами, которого были его дед, отец и дядя.
Эта трапезная палата представляла собой двух этажное здание, состоящее из двух палат. Одна из них предназначалась для постоянно обслуживания братии и, очевидно, располагалась на первом этаже. На втором этаже была парадная палата, которую отворяли только в присутствии царя. Известный путешественник XVII века Павел Алепский писал так: «Эта трапеза как бы висячая, выстроена из камня и кирпича с затейливыми украшениями, посредине ее один столб, вокруг которого расставлены на палках в виде лесенки всевозможные серебрено-вызолоченые кубки». Этот тип торжественной одностолпной палаты спустя двадцать два года был повторен в Гранатовой палате Московского Кремля. Можно предположить, что иноземные строители гранатовой палаты в качестве образца использовали ермолинскую трапезную.
Трапезная и Поварня были разобраны, когда закладывалась колокольня в 1741 году, которая была построена в 1769 году на территории Троице-Сергиева монастыря.
Духовская Церковь. (1476-1777).
В 1476 году деревянный Храм, построенный в 1412 году, и некогда стоявший над гробом Сергия Радонежского, и перенесенный при постройке белокаменного Собора на другое место, несколько к востоку, был заменен каменной Церковью, именуемой Духовской или во имя Сошествие Святого Духа. Эта Духовская Церковь строилась в 1476-1477 годы, псковскими мастерами. Это необычайно стройное, легкое, удлиненных пропорций сооружение. Церковь эта сложена из кирпича на белокаменном цоколе. Ее фасады расчленены четырьмя пилястрами (пилястра – плоский, вертикальный, прямоугольный выступ на стене или столбе, повторяющий все части и пропорции ордерной колонны). Украшены узорчатыми поясами из терракотовых балясин (балясины – невысокие фигурные столбики, иногда с резным декором, поддерживающие перила ограждений балконов, лестниц). Своеобразно оформлено апсидной (апсида – полукруглая или граненая часть Храма, выступающая из восточного фасада) части Храма, которая украшена декоративными тягами, соединенными провисающими дужками с резными белокаменными вставками – крабами.
Можно понятнее сказать о Духовской Церкви, сравнив ее с невестой в нарядном сарафане, стоящей рядом с русским богатырем, Троицким Собором.
На Духовской Церкви открыта звонница на шести круглых приземистых столбах, в пролетах этой звонницы на дубовых брусьях висят колокола.
В древности Духовская Церковь использовалась, как дозорная вышка, откуда велось наблюдение за прилегающими окрестностями. Об опасности извещали звоном «сполошного» колокола. В XVIII веке шлемовидную главу этой Церкви переделали на луковидную, и украсили золотыми звездами, напоминающими небесную сферу. В середине XVII века у северной стены этой Церкви был пристроен придел над гробом Максима Грека.
Святой Максим Грек.
Максим Грек святой, прославившийся своей ученостью и великим терпением страданий, которым его подвергали большую часть жизни. Будет актуально исследовать жизнь и творение этого боголюбивого мужа.
Максим Грек, в миру Михаил, родился в 1470 году в древнем городе Арте. Он происходил из древнего и знатного византийского рода Триволисов. Один из его предков занимал престол Константинопольских Патриархов. Его дядя, Дмитрий Триволис, был другом Фомы Палеолога, брата последнего императора ромейской державы Константина XI, и деда великого князя Московского Василия III.
Родители Максима Грека, Мануил и Ирина, были людьми образованными «философами», как называют их житийные сказания о Максиме Греке. В этих житиях Максим Грек именуется «сыном воеводским». Вероятно, должность воеводы его отец Мануил исполнял до османского завоевания. Как и супруга, Ирина, Мануил отличался благочестием и преданностью православной вере, которую родители смогли воспитать в сыне. Около 1480 года Михаил (Максим) попадает на остров Корфу (Керкира), принадлежащий Венеции, здесь он проходит обучение классическим наукам у Иоанна Мосха. Через двенадцать лет (в 1492 году) Михаил отправляется для продолжения образования в Италию, которая после падения Константинополя стала средоточием греческой образованности.
Михаил Триволис много путешествовал, жил и учился в Венеции, в существовавшей здесь издавна греческой школе, в Падуе, славившейся своим университетом, в Ферраре, в Болонье, во Флоренции и Милане. По мнению некоторых библиографов, побывал в Париже, Риме и Германии.
Эпоха гуманизма, которую переживала, тогда Италия, была кризисным периодом в истории европейской культуры. Отбрасывая средневековую богословскую и философскую схоластику, некоторые из гуманистов возрождали идеи языческой античности, отвергали основы христианской веры. Позднее об этом времени своей жизни Максим Грек писал: «Иди мысленно в итальянские училища и увидишь, как там Аристотель, Платон и другие философы потопляют многих, подобно текущим потокам. Там никакой догмат не считается верным: ни человеческий, ни Божественный, если не подтверждается силлогизмами Аристотеля». «Если б не Господь, пекущийся о спасении всех, помиловал меня и посетил, вскоре, своею благодатию и озарил светом мысль мою, а то давно погиб бы я, с находящимися там проповедниками нечестия».
С 1498 по 1502 год Михаил Триволис находился на службе у Джованни Франческо Пиккодела Мирандалы, - здесь он обучал детей и взрослых греческому языку, а также переписывал труды Отцов Церкви и античных классиков.
При наступлении войск французского короля Франциска I, Джованни Франческо удалился в Баварию, а Михаил Триволис вернулся во Флоренцию, и принял монашеский постриг в доминикамском монастыре святого Марка, где незадолго до этого жил Иероним Савонарола, проповеди, которого не раз приходилось слушать Михаилу.
Но духовно вскормленный Православной Церковью грек Михаил, ища подлинной спасительной мудрости, тянется мысленно к Востоку. От одного из своих учителей, Иоанна Ласкариса, который вывез из Афона во Флоренцию до двухсот древних книг, Михаил слышал об изобилии книжных сокровищ, хранящихся в монастырских библиотеках Ватопедского монастыря, ей оставили свои рукописные кодексы два спасавшихся в Ватопеде императора: Андрониг Палеолог и Иоанн Кантакузен. Слышал он и о великих богомудрых старцах, подвизавшихся в святогорских обителях.
В 1504 году Михаил оставляет свой монастырь, покидает Италию, и в следующем 1505 году принимает постриг с именем Максим, в честь Максима Исповедника в Благовещенском Афонском Ватопедском монастыре.
На Афоне инок Максим предался чтению Святых Отцов. Любимой его книгой стала «Точное изложение православной Веры» святого Иоанна Дамаскина, о котором Максим писал впоследствии, что он «достиг высшего познания философии и богословия».
В эти годы инок Максим начинает и сам писать свои первые труды – он составляет канон Иоанну Крестителю, однако его непосредственным послушанием становиться сбор пожертвований в пользу Афонских монастырей, которые он собирал при различных поездках по городам и селениям Греции. Так в монастырских трудах и подвигах протекло около десяти лет.
15 марта 1515 года великий князь московский Василий III отправил на Афон послов с просьбой прислать ему искусного переводчика книг. Великий князь просил Протат Афона (управление монастырями на Афоне, состоящее из авторитетных монахов) прислать к нему старца Савву. Но так как Савва был стар годами и слаб здоровьем, то иноки Афона решили послать вместо него Максима, который также был «искусен Божественному Писанию и годен к толкованию и переводу всяких книг».
Посему и выпало Максиму по воле святогорских старцев собраться в далекую северную страну, Московию, для выполнения церковного послушания.
Получив от Константинопольского Патриарха Феолепта IV грамоту к митрополиту московскому Варлааму, афонское посольство (с Максимом на Русь ехало еще двое монахов Неофит и Лаврентий) отправилось в Кафу (ныне Феодосия), и пробыв там, полтора года, поехало на Русь.
4 марта 1518 года Максим Грек вместе со своими спутниками прибыл в Москву.
Василий III принял гостей с великой честью и назначил им для пребывания Кремлевский Чудов монастырь.
Первой книгой, предложенной Максиму для перевода, была «толковая псалтирь», перевод которого и явился причиной великокняжеского посольства. Поскольку инок Максим в то время еще не был тверд в знание церковнославянского языка, ему в помощники назначили Димитрия Герасимова и Власия, которые служили при дворе переводчиками с латинского и немецкого языков. Таким образом, перевод осуществлялся Максимом с греческого языка на латынь, и только потом помощники перелагали фразу с латинского на церковнославянский. Церковнославянский текст заносили на бумагу писцы: инок Троице-Сергиева монастыря Силуан и Михаил Медоварцев.
Полностью перевод был завершен через год и пять месяцев, Максим написал также, послание к великому князю, которое послужило введением к Псалтири.
Василий III передал полученный от Максима перевод на рассмотрение митрополиту Варлааму, который в скором времени дал о переводе самый одобрительный отзыв.
Великий князь щедро одарил переводчика и его спутников, отпустив Неофита и Лаврентия с миром, Максиму же поручил новый перевод, на сей раз толкование Отцов на Деяния святых апостолов.
Перевод «Толкования» Максим Грек закончил 27 марта 1521 года, и в том же году начал переводить для «Кормчей книги» отдельные статьи из «Номоканона». В 1523 году ученый грек перевел беседы святого Иоанна Златоуста на Евангелие от Матфея и Иоанна. Выполнил он и ряд более мелких переводов: 3 и 4 главы из Второй книги Ездры, отрывки из книги Даниила, Есфирь, отрывки из книг малых пророков с толкованиями, а также три сочинения Симеона Метафраста.
Одновременно Максим Грек занимался просмотром и исправлением Толкового Евангелия и богослужебных книг: Часослова, Минеи праздничной, Апостола и Триоди. О своей переводческой деятельности он позднее напишет: «Когда случилось мне грешному исправлять Триодь, то я передавал латинскою беседой толмачам вашим, то, как я еще не совершенно изучил ваш язык». После обнаружения в русских книгах многих неисправностей, даже ошибок, искажающих догматы, он замечает: «Необходимые описи произошли: одни от недоумения древних приснопамятных переводчиков, другие от переписчиков книг, достаточно не наученных и не искусных в разуме и хитрости грамматической».
Переводческие труды убедили Максима в важности хорошего знания грамматики: греческой и славянской. Грамматику он называет «началом входа в философию» и пишет два сочинения посвященных ей «О грамматике» и «Беседование о пользе грамматике».
Келия ученого монаха становиться притягательным местом для образованных русских вельмож. Для беседы с ученым греком приходят влиятельные при дворе люди: инок Вассиан (князь Патрикеев), князья Петр Шуйский и Андрей Холмский, бояре Иван Токмаков, Василий Тучков, Иван Сабуров, Феодор Карпов. В общении с ними, Максим Грек знакомиться с русской церковностью, государственной и общественной жизнью.
В своих богословских трудах он пишет о приверженности русских к обрядовой стороне веры; его беспокоит увлечения княжеского двора астрологией. Несколько сочинений он составляет против, все еще не отжившей, ереси «жидовствующих». Максим Грек писал и полемические сочинения против магометан и латинян.
В своих словах и посланиях Максим Грек вел также борьбу против всякого рода местных суеверий: против веры в сны, в приметы, в гадания. Строгому разбору подверг он и апокрифические книги, которые занесены были на Русь, главным образом, из Болгарии и которыми увлекались, даже при великокняжеском дворе.
С недоверием относились в Москве к исправлениям, которые он внес в богослужебные книги. Оскорбленные современники роптали: «можно ли исправлять книги, по которым столько святых мужей угодило Господу? Максим не исправляет, а портит святые книги, и наносит великую обиду русским чудотворцам».
За обиду принимали русские люди укоризны Максима Грека, касающиеся незнания ими истинной веры и несоблюдения заповедей Христовых, исполнения одного внешнего обряда, бездуховного подвига, в суетной надежде на спасения через одно только внешнее благочестие.
Эти обличения приводили многих в негодования. Они давали повод для обвинения Максима Грека в неуважении к святым обычаям предков, даже в ереси. Особенно опасный для Максима Грека характер приобрела его размолвка с влиятельными в церковной иерархии и при дворе лицами, когда он вступил в давний, но по-прежнему острый спор о монастырских земельных владениях, волновавший и иерархию, и монашество, и светских вельмож. В этом споре Максим Грек принял сторону «нестяжателей» - последователей преподобного Нила Сорского.
Негодование на Максима Грека при дворе не было опасно для него до тех пор, пока митрополичью кафедру занимал, благоволивший к нему, святитель Варлаам, последователь преподобного Нила Сорского, по своим воззрениям близкий к заволжским старцам. Но в 1521 году Варлаама, попавшего в немилость в великому князю, низвергнутого с первосвятительского престола и удаленного в северный Спасо-Каменный монастырь, сменил митрополит Даниил, ученик преподобного Иосифа Волоцкого, семь лет игуменствовавший в Валаамской обители после основателя монастыря.
Положение Максима Грека стало особенно уязвимым, после того как он вызвал к себе нерасположение и со стороны Великого князя Василия III.
Воспользовавшись гневом государя на Максима Грека, его враги стали обвинять инока в политической неблагонадежности. Беседы с чужеземцами, с турецким послом Скиндером, греком по национальности, естественные в виду того, что Максим и на Руси оставался подданным султана, а содержанием этих бесед могло быть обсуждением возможностей для возвращения Максима на Афон, - стали для клеветников поводом, чтобы обвинить Максима Грека в стремлении поднять турок на русскую землю.
На него посыпались обвинения в том, что он знается с опальными лицами, особое подозрение вызвали его частые беседы с боярином Иваном Никитичем Берсенем-Беклемишевым, недовольным порядками сложившимися при дворе Василия II,I и дьяком Федором Жариным. Берсеня-Беклешыва и Жареного схватили, обвинили в государственной измене, следствие закончилось казнью боярина: ему отрубили голову, а Федорову Жареному вырвали язык. Максима Грека стали держать в темнице Симонова монастыря под стражей. Против него следствие продолжалось. Через несколько месяцев, в апреле 1525 года, в царских палатах был созван собор для суда над Максимом Греком. Главным обвинителем на суде выступил митрополит Даниил. Он обвинил Максима Грека в ереси. Митрополит обнаружил ее в неудачных или прямо ошибочных выражениях, которые вкрались в перевод и в исправления Максима Грека из-за недостаточного знания церковнославянского языка. Особенно тяжким казалось обвинения в том, что «где было в здешних книгах написано «Христос взыде на небеса и седе одесную отца», - а где, «седяй одесную отцу», и он то зачернил, а иное выскреб, а вместо того написал: «сидел еси одесную отца»». В глазах судей такой ответ оказался равносильным упорству и нераскаянности в еретической хуле на спасителя.
По приговору собора Максим Грек был сослан в Иосифа-Волокаламский монастырь. Из Москвы его вывезли тайно, так что и многие не знали даже, жив ли он еще. В монастыре его заточили в темницу и отдали под начало старца Тихона Ленкова и духовника обители Иеромонаха Ионы, «обращения ради и покаяния, и исправления».
Шесть лет провел страдалец в сырой, тесной, смрадной и угарной келии. Здесь он терпел мучения от дыма, холода и голода, и по временам приходил в омертвение.
В 1531 году Максима опять потребовали на Соборный суд. С новыми обвинениями против него опять выступил сам митрополит Даниил. На этот раз он начал с политических обвинений, за обвинениями в измене, против Максима было выдвинуто и совершенно нелепое обвинение в колдовстве. Затем последовали новые обвинения в хульных выражениях, обнаруженных, в сделанных им за десять лет до суда переводах.
Собор приговорил его к заточению в монастырь, под наблюдение епископа Акакия.
Тверской епископ Акакий был человек добрый, к Максиму Греку он относился милостиво и сострадательно. Епископ упросил великого князя, что бы с Максима сняли оковы. Акакий приглашал Максима в архиерейский дом и делил с ним трапезу, разрешал приходить в Церковь, что вызвало недовольство в Москве. Епископ позволял Максиму держать при себе книги, перо, бумагу и чернила.
В этом монастыре Максим Грек писал о небесной истине, которая подкрепляла его физические и духовные силы. Высоко ценя ученость узника, епископ Акакий часто обращался к нему за разъяснением своих недоумений. Максим Грек, находясь в этом монастыре, составил толкования на священные книги: на книгу Бытия, на псалмы, на пророков, на евангелие и апостол.
В 1534 году до Максима Грека дошла весть о кончине великого князя Василия III. Максим надеялся на милость нового правительства, и что его выпустят на волю. Он пишет «Исповедание православной веры», но голос его остался безответен. Максим остается в Отрочем монастыре. Несмотря ни на что, не перестает заниматься книжными трудами. Он составляет сборник своих сочинений, а в 1540 году переписал греческую псалтирь.
Тяжкая учесть афонского инока обратила на себя внимание Восточных Патриархов. Константинопольский Патриарх Дионисий, извещая в 1544 году Великого князя Ивана IV о своем избрании на Вселенский Престол, настоятельно просил от себя, и от Иерусалимского Патриарха Германа и священного собора, бывшего на его поставлении, отпустить убогого инока Максима приблизившегося к смертным вратам, на Святую гору, что бы его погребли на месте пострига.
В 1545 году в Москву пришла грамота от престарелого Александрийского Патриарха Иоакима с просьбой об освобождении узника.
Писал великому князю и сам Максим Грек, умоляя его отпустить его на Афон, но просьбы эти не имели успеха. В 1547 году, Максим пишет послание новому митрополиту Макарию, но все это было безуспешным.
С ходатайством об облегчении участи Максима Грека выступил игумен Троице-Сергиева монастыря Артемий, и ему удалось сделать то, что Максима Грека перевели в Троице-Сергиеву обитель в 1551 году. Где, прожив пять лет, 21 января старого стиля 1556 года Максим Грек скончался, проведя тридцать восемь лет в страданиях. Его похоронили у северо-западной стены Духовской Церкви Троице-Сергиевой Лавры.
На поместном Соборе Русской Православной Церкви, проходившем 6-9 июня 1988 года в Свято-Троице Сергиевой Лавры по случаю юбилея Тысячелетия летия Крещения Руси, Максим Грек был причислен к лику святых.
В Духовской Церкви похоронен один из первопроходцев на континент Америка митрополит Иннокентий и митрополит Филарет.
Внутри Духовской Церкви, к настоящему времени, не сохранилось ни иконостаса, ни настенной росписи.
Нельзя еще не вспомнить событие из истории правления Иоанна Васильевича Грозного, которое было связанно с Духовской Церковью. Историки предполагают, что Иван Грозный находясь в Александровской слободке, это примерно в сорока километрах от Троице-Сергиева монастыря, однажды засиделся до позднего часа в кругу своих приближенных, обсуждая государственные дела, с ним находился и его сын Иван, от брака с Анастасией Захаренной, его первой женой. Час был поздний, и вдруг вошла жена сына Ивана, затем, что бы позвать своего супруга в опочивальню. Она вошла в двух рубахах балахонах, хотя должна было входить в семи рубахах балахонах. Увидев это, Иван Грозный вскочил, схватил посох и стал избивать свою невестку, а она была беременна, причем беременность была на последних месяцах. После этих жестоких побоев у нее случились преждевременные роды, и ребенок родился мертвым. Сын Ивана Грозного выговорил свое негодование отцу, тот прицыкнул на сына, взмахнув рукой, в которой держал посох, не рассчитал свое движение и рассек сыну Ивану височную часть. Двое с половиной суток сын Иван еще был жив, но лекари того времени боялись лечить его, так как к возникновению его болезни была приложена рука царя Грозного, вылечи эту голову, и может быть не сносить своей. Поэтому они давали Ивану пить воду и читали молитвы, через двое с половиной суток сын умирает от истечения крови. Когда об этом узнал Иван Грозный, он, обезумев, выбежал на крыльцо, повелев запрячь лошадей (по некоторым данным, он берет с собой убиенного сына Ивана) и повелевает гнать лошадей в сторону Троице-Сергиева монастыря. На полдороги он загнал лошадей насмерть, оставшуюся часть дороги он бежит и, достигнув святой обители, молиться в Духовской Церкви. После чего царь дает пять тысяч рублей серебром, что бы монахи этого монастыря отмаливали его грех. Что за сумма пять тысяч рублей? Много или мало? Приведем пример, что в то время деревянная изба стоила один рубль восемьдесят копеек (убийства Иваном Грозным своего сына произошло в 1582 году).
В заключении можно сказать, что значении Духовской Церкви для истории русского зодчества очень велико, также и потому что она является древнейшим сохранившимся Храмовым сооружением подобного вида, и помогает составить представление о первоначальном виде звонницы Московского Кремля – Церкви Иоанна Лествичника (1329 год), которая располагалась на месте колокольни Ивана Великого.
Преображение монастыря.
К концу XV века Троице-Сергиев монастырь представлял собой живописное зрелище. Четырехугольник низких деревянных келий обрамлял открытую площадь монастыря. На одной стороне площади возвышалась группа близко расположенных церквей – Белокаменный Троицкий Собор и ажурная, просвечивающая арками звона, Духовская Церковь, а на другой, как бы уравновешивая их, виднелись каменные Трапезная палата и Поварня, с нарядными лестничными всходами и высокими шатрами. Белые стены каменных церквей четко выделялись на темном фоне деревянных сооружений и еще не совсем вырубленного леса. Дошедший до нас Троицкий Собор и Духовская Церковь помогает реально ощутить масштаб и пленительную красоту монастырского комплекса конца XV века. И теперь много веков спустя, после сооружения целого ряда других Церквей и зданий, в том числе огромного Успенского Собора и высокой пятиярусной колокольни, они сохраняют за собой значение главных памятников монастыря.
Москва в XVI столетии принимает решительные меры по созданию единой общегосударственной системы обороны по защите русского государства. В широких масштабах видеться реконструкция старых и строительство новых каменных городских и монастырских крепостей. И на северных, и на западных окраинах страны, и также по юго-восточной границе на сотни километров протягивается укрепленная оборонительная линия, так называемая «засечная черта».
При этом особое внимание уделяется обороне Москвы. В значительно короткий срок, на дальних подступах в столице появляется кольцо первоклассных, по тому времени, крепостей: Тула (1507-1520), Коломна (1525-1531), Зарайск (1528-1531), Кашира (1531) и другие. В эту систему оборонительных сооружений включается также Троице-Сергиев монастырь, расположенный на магистрали, связывавшей Москву с северными областями страны. Деревянную ограду этого монастыря сменяет каменная стена с большим числом мощных башен (двенадцать). Сооружение крепостных стен и башен монастыря, начатое в 1540 году, продолжалась десять лет. К строительству каменных стен и башен было привлечено население окрестных уездов. Специальной царской грамотой было дано право мастерам и крестьянам, участвовавшим в этом строительстве, брать камень и известь безденежно и беспошлинно, в чьих бы землях они не находились.
Иван Грозный не один раз сам посещал Троице-Сергиев монастырь, наблюдая за ходом работы. В 1547 году царь дал монастырю три тысячи рублей, а мастеров и крестьян, занятых в строительстве освободил от государственных податей и повинностей. И вот, Троице-Сергиев монастырь, в результате этих мер, превратился в сильную крепость. Каменные стены, общей протяженностью около полутора километров, не правильным четырехугольником опоясали весь монастырь, определив тем самым территорию существующую и до ныне. А в тех оврагах, которые окружали монастырь с трех сторон, были сделаны запруды, в южной стороне, в 1552 году был выкопан огромный пруд.
Общая высота стен составляла пять с половиной – шесть метров, толщина три – три с половиной метра, выложены они были из кирпича на сплошном фундаменте из булыжного камня, глубиной два метра. Верх фундамента выровнен одним - двумя рядами тесаного белого камня, а основание усилено часто забитыми зубовыми сваями длиной от полутора до двух метров.
Как бы узлами обороны крепости были построены двенадцать башен, четыре из которых располагались по углам, а остальные по пряслам стен.
Крепостная стена имела два боевых яруса. Первый ярус представлял собой открытую в сторону монастыря аркаду, с низко посажеными орудийными бойницами, по оси к каждой из арок, так называемый подошвенный бой. Аркада поддерживала боевую площадку второго яруса, которая, с напольной стороны, ограничивалась парапетами с двумя рядами бойниц: навесными машикулями, служившими для поражения врага, подошедшего непосредственно к стенам, и узкими щелями между зубцами.
Все стены и башни Троице Сергиева монастыря в XVI веке сохраняли естественный цвет кирпича, не белились. Это имело практический смысл, так как на небеленых стенах повреждения и осыпи были мало заметны, и это затрудняло осаждающим видеть результаты действий своей артиллерии.
Своеобразно был сделан вход в Троицкий монастырь, он составлен из двух расположенных друг за другом ворот, над одними из них находится башня, защищавшая вход, а над другими Церковь. Небольшой дворик, образовавшийся между воротами, и огражденный с севера и юга дополнительными стенками, облегчал оборону входа в крепость; в случае прорыва, неприятель оказывался в замкнутом пространстве, простреливавшемся из башни, с примыкающих стен и из окон расположенных рядом зданий.
Итак, оборонительные сооружения Троицкого монастыря в XVI веке были самыми совершенными для того времени. Не даром иностранцы, посещавшие Москву и бывавшие в Троице-Сергиевом монастыре того времени, отзывались с большим удивлением и восхищением – «Сей монастырь велик, с башнями и валом, и каменной стеною обнесен: во всей России самый знатнейший».
Одновременно с сооружением крепостных стен Троицкого монастыря в XVI веке на юго-восточном склоне холма Маковец, где расположился монастырь, так сказать, «на Подоле», были поставлены две каменные Церкви – Введенская и Пятницкая. Обе Церкви строились в 1547 году – одна на средства видного боярина Ивана Хабарова, а другая на сборы жителей, служней слободы. Эти Церкви были поставлены очень близко друг к другу на расстоянии девяти метров, и очень разные по архитектуре. Но они взаимно дополняют друг друга, каждая из этих Церквей своим архитектурным исполнением, как бы выявляет, у одной, монументальное величие, а у другой, тем самым, оттеняет, и указывает на уютную интимность. Эти две Церкви – Введенская и Пятницкая, как бы первыми встречали путников, паломников и вельмож, и гостей, подготавливая их к последующему восприятию Храмов монастыря, сосредоточенных за его крепостными стенами.
Успенский Собор (1559-1585).
В 1547-1556 годах, при правлении Ивана 4 Грозного, идет компания по расширению русского государства. Русь достигла значительных сил, что бы пойти на Казанское ханство и подчинить его власти Ивана Грозного. Казанские татары оказали упорное сопротивление, и русских воинов полегло не мало. Сто пятьдесят тысяч воинов Ивана Грозного штурмовала Казань, и она была взята в 1552 году. А через четыре года в 1556 году войска Ивана Грозного завоевали Астраханское Ханство.
В 1561 году Иван Грозный женился второй раз. Первая жена – Анастасия Захарьина умирает, оставив Ивану Васильевичу двух сыновей, Ивана и Феодора, после 1561 года второй женой Ивана Грозного стала дочь великого князя Большой Кабарды Темрюкова Мария. Тем самым в предкавказье установились границы России, до низовьев реки Терека, а подчинение Казани и Астрахини дало возможность России держать и использовать Волжский торговый путь, со странами Востока, и ликвидировать опасность со стороны Ханств, которые часто делали грабительные набеги на русские земли.
В честь этих побед и как памятник величия растущего русского государства по велению Ивана Грозного на центральной площади Троице-Сергиева монастыря, в присутствии самого царя со всем семейством, в 1559 году был заложен пятиглавый Успенский собор.
Иван Грозный повелел построить такой же (по типу) собор, что и Успенский Собор, на территории Московского кремля, только на несколько аршин выше и шире, чем в кремле.
Сооружение Успенского Собора сильно затянулось. В самый разгар строительных работ, монастырь постигло тяжелое бедствие. Летопись повествует о том, как 25 сентября 1564 года в ночь случился сильный пожар, который уничтожил все деревянные постройки. Огнем пожара были уничтожены и съестные запасы монастыря. Когда об этом узнает Иван Грозный, он дает тысячу рублей и «по веле же строити монастырь по тому же, яко бе был прежде».
Последствия опустошительного пожара отняли много сил и средств, и сказались на строительстве Успенского Собора. Кроме того, заподозрив Троицкие власти во враждебном отношении к вводимой опричнине, Иван Грозный стал проявлять к монастырю заметную холодность, а ведь Успенский собор сооружался главным образом на средства царя Ивана IV, поэтому он строился 26 лет. Строительство было закончено в 1585 году, после смерти Ивана Грозного, который умер в 1584 году, в возрасте 54 лет.
Глядя на Успенский Собор, мы видим, что он монументален и строг. Белая гладь стен расчленена по вертикали сильно выступающими пилястрами (пилястра – плоский вертикальный прямоугольный выступ на стене или столбе, повторяющий все части и пропорции ордерной колоны), на которые опираются полукружья закомар, узкие высокие окна расположены двумя рядами, между ними – широкий аркатурно-колончатый пояс, по закомарная кровля увенчана пятью массивными главами.
Успенский Собор был расписан спустя девяносто девять лет после его постройки, тридцатью пятью ярославскими и местными живописцами, во главе с Дмитрием и Василием Григорьевичами Плехановыми.
Праздничное и торжественное впечатление производит интерьер собора благодаря обилию света и нарядной росписи на стенах. Украшением Собора служат два огромных медных паникадила XVII века, работы мастеров оружейной палаты Московского Кремля – вклад царского стальника Якова. Эти паникадила висят посередине Собора.
Пятиярусный иконостас деревянный, резной, золоченный, иконы в нем XVII-XVIII веков. Изображение евангелистов на царских вратах выполнено царским изографом Симоном Ушаковым. По своей грандиозности выполненной работы он соперничает с иконостасами Владимирского Собора в городе Владимире и иконостасом Исаакиевского Собора в Санк-Петербурге.
Вдоль стен Успенского Собора расположены иконы слева и справа. Слева от иконостаса, при входе в Собор первая икона святого Трифона, затем Туфтинская Божья Матерь. Следующая икона с изображением основных икон Божией Матери, за нею по порядку Казанская икона Божией Матери, выполненая из золота, великолепная мозаичная работа. Далее икона Божьей Матери «Утоли моя печали», затем стоит большой крест с изображением распятого Иисуса Христа, перед распятием установлен канон для поминовения усопших, и заканчивается этот ряд иконой Воскресения Христова.
Казанская икона Божьей Матери.
Она в этом соборе как бы первая по значимости, так как сооружения Успенского Собора связано с покорением Казанского Ханства. Вот, что говорит церковное сказание об этой иконе. В 1579 году в городе Казани, взятом у татар Иваном Грозным, явилась во сне одной девице Матроне Богоматерь, и повелела возвестить архиепископу и градоначальнику, что бы они взяли икону Ее из земли, и при этом указала место. Девица рассказала сон своей матери, но та объяснила сон обыкновенной детской грезою. Сон повторялся еще дважды, и с угрозою наказания за непослушания.
Мать и дочь отправились к архиепископу Иеремию и градоначальнику, но те не поверили им. Тогда, восьмого июля по старому стилю, обе они, в присутствии народа, отправились на указанное место, мать и народ начали копать землю, иконы не находили, но лишь стала копать сама Матрона – икона была найдена. Она была обернута в ветхое сукно, и сияла чудным светом, как будто недавно было изображена, тогда с крестным ходом икону перенесли в ближайшую Церковь, впоследствии икону стали называть Казанской. И в честь нее был установлен первый праздник – день явления Казанской иконы Божьей Матери, восьмого июля по старому стилю.
Первоначально, этот праздник имел только местное значение. Впоследствии он стал общецерковным и получил широкое признание среди верующих. В некоторой степени популярность Казанского образа Божьей матери способствовало ее помощь в хозяйственных нуждах.
История «осенней» Казанской Божьей Матери – праздника, отмечаемого двадцать второго октября по старому стилю, связано со смутным временем начала XVII века.
Для освобождения русских земель от нашествия поляков, в Нижнем-Новгороде, купец Козьма Минин и князь Пожарский организовали народное ополчение. По благословению Русской Православной Церкви ополченцев сопровождала популярная в то время Казанская икона, для духовного собирания ополчения против иноземцев.
При царе Михаиле Федоровиче – кстати говоря, в его царствование (1613-1645 годы) управлял государством фактически его отец, глава Русской Церкви, Патриарх Филарет, Казанская икона Божьей Матери была объявлена святыней Дома Романовых. Ежегодно двадцать второго октября по старому стилю стал отмечаться местный московский праздник в честь казанской иконы Божьей Матери. Позже, сын Михаила Федоровича – Алексей Михайлович, объявил этот праздник общегосударственным.
В 1811 году, при императоре Александре I, Казанскую икону перевезли в город Санкт-Петербург – столицу Российской империи. Там специально для нее был построен Казанский Собор.
Внутри Успенского Собора, с правой стороны от входа в Собор, по стене помещены иконы: святого великомученика Пантелеимона, святого преподобного Серафима Саровского, архидиакона Стефана, Иверской Иконы Божьей матери, Сергия Радонежского, а рядом у этой иконы стоит гроб преподобного Сергия Радонежского, кованный медью, под стеклянным колпаком. Это гроб, в котором преподобный Сергий был похоронен в 1392 году, 26 сентября по старому стилю. Это церковная реликвия.
Вот что рассказывается о святом великомученике Пантелеимоне, икона которого расположена справой стороны, внутри Успенского Собора, первой.
Святой великомученик Пантелеимон.
«Святой Пантелеимон происходил из Никодимии. Мать его была христианка, а отец язычник. Мать воспитывала его в христианской вере, но скоро умерла: отец отдал его в языческую школу и затем поручил, знаменитому в то время, врачу Ефорсину, для изучения врачебного искусства.
Когда Пантелеимон ходил к Ефросину, то случалось ему проходить мимо одного дома, где жил священник Ермолай (память его 26 июля по старому стилю). Старцу Ермолаю понравился юноша, и у него появилась надежда просвятить его христианской верой. Ермолай неоднократно приглашал к себе Пантелеимона и заводил разговор с ним о Христе и Его учении. Юноша припоминал наставление матери, и полюбил Христа. Когда же однажды, идя от своего учителя, он встретил на дороге ужаленного змеей ребенка, и для опыта призвал имя Христа, и исцелил его, то принял крещение от Ермолая.
Крестившись сам, святой Пантелеимон захотел, что бы крестился и отец его. Чудесный случай помог ему в этом. К Пантелеимону, как к врачу привели слепого, которого не мог вылечить сам Ефросин, и он, именем Христовым, исцелил слепца. Тогда отец принял крещение вместе с исцеленным слепцом, но скоро умер и оставил сыну богатое наследство. Пантелеимон начал раздавать наследство бедным, а сам врачевал больных, не столько лекарствами, сколько силою Божьей».
Скоро донесено было императору, что Пантелеимон верует во Христа. «Что я слышу, о тебе: говорят, что ты хулишь богов наших и воздаешь славу Христу? Я не хочу верить этому и надеюсь, что ты сам обличишь клевету, принеся жертву Богам», - сказал царь Пантелеимону. «Это совершенно верно», - отвечал святой. – «Я отрекся от ваших богов, потому что они ложны и уверовал во Христа, потому что Он есть истинный Бог». И Пантнлетмон предложил призвать одного неизлечимого больного, и посмотреть, кто исцелит его, он или языческие жрецы, – вера исцелившего и должна быть истинной. Языческие жрецы молились своим богам, но исцеления не последовало. А когда призвал имя Христово Пантелеимон, больной получил исцеления, так что многие уверовали во Христа. Царь же ожесточился на святого и приказал терзать его тело, а затем бросить с тяжелым камнем в море, но Пантелеимон и при этом остался жив и невредим. Много перенес мук и терзаний святой Пантелеимон, а впоследствии царь приказал отрубить ему голову.
Христиане похоронили его с благоговением в 305 году. После, мощи святого были перенесены в Царьград. Двадцать седьмого июля по старому стилю церковь поминает святого великомученика Пантелеимона.
Верующие молятся и ставят свечи около этой иконы, прося исцеление от болезней себе и своим родным и близким.
У западной стены внутри Успенского Собора находятся надгробья с надписями – мраморные плиты усопших великих церковных деятелей.
У выхода из Успенского Собора, с северо-западного его угла, находится усыпальница Годуновых, где захоронены: сам царь Борис Годунов (умер в 1605 году), его жена Мария и сын Феодор. Царица Мария и ее сын Феодор умерли в один день, есть предположения, что они были преданы насильственной смерти. Рядом с ними похоронена и дочь Бориса Годунова Ксения, но она похоронена под именем Ольга. Это ее монашеское имя, умерла она в 1622 году. Ее судьба очень была трагична.
После смерти ее отца, а она была очень красивой девушкой, как пишут историки, она была заложницей у Лжедмитрия, который пришел к власти после смерти Годунова. Лжедмитрий держал Ксению около себя примерно полгода, как наложницу. Затем Ксении удалось сбежать от своего насильника в один из монастырей, но монахи этого монастыря начали вымещать на ней зло, так как этот монастырь находился в немилости отца Ксении, Бориса Годунова, когда он еще был царем. Ксения была вынуждена покинуть этот монастырь и скрыться в Троице-Сергиевом монастыре, но здесь ее застала осада этого монастыря поляками и Литвой, которая продолжалась с 1608 по 1610 года.
Ксения принимала участие в оборонительной борьбе, по защите Троицкого монастыря от поляков. Она, как и все женщины, которые находились в осажденном монастыре, перевязывала раненых, готовила пищу, хоронила погибших и усопших от мора защитников этого монастыря, и ведела дневник, который сохранился и до наших дней. Это документ, рассказывающий о борьбе русских людей, защищавших Лавру, не только как монастырь, а как частицу земли русской, от порабощения врагами иноземными.
После того, как осада была снята (1610 год) войском, возглавляемым воеводой Скопиным-Шуйским и небольшим отрядом, прибывшим из Москвы, Ксения, дочь Бориса Годунова, переезжает в Ново-Девичий монастырь, но он вскоре берется штурмом конницей Лжедмитрия, и она опять во власти самозванца.
И снова побег Ксении, на сей раз, она скрылась в Суздальском монастыре, где и приняла постриг с именем Ольга. А с приходом к власти Михаила Федоровича (1613 год), первого царя рода Романовых, Ольга пишет письмо с просьбой царю Михаилу Федоровичу, что бы ее похоронили рядом с отцом, матерью и братом, по исходу ее земной жизни, что и сделали в 1622 году, когда Ольга умерла. Вся семья Годуновых: Борис Федорович, Мария - его жена, сын Федор и Ксения (Ольга), похоронена вместе, рядом с Успенским Собором.
По началу, когда умер Борис Годунов (1605 год) его похоронили в Архангельском Соборе на территории Кремля, но когда пришел к власти Лжедмитрий, он повелел выкопать и убрать тело Бориса Годунова. Как бы доказывая этим, что Годунов никакого отношения к роду Рюриковичей не имеет, а в Архангельском Соборе хоронились князья Московские, начиная с Ивана Калиты (умер 1340). Тело Бориса Годунова захоронили в Москве на кладбище, где хоронили бездомных бродяг и девиц легкого поведения. Затем его перезахоронили в Ипатьевском монастыре, а после, по повелению Василия Шуйского, похоронили около Успенского Собора в Троице-Сергиевой Лавре.
Антрополог Геролимов в 1945 году вскрывал и изучал это захоронение, и пришел к выводу, что гробница эта ограблена и в ней нет черепа Бориса Годунова. Есть предположения, что вор, складывая на тряпицу атрибуты, сопутствующие захоронению царствующих персон, положил и череп Годунова, но кто-то вора вспугнул, он схватил эту тряпицу, предварительно завернув все, что в ней было, и убежал, а потом за ненадобностью череп Годунова был выброшен. Внутри Успенского Собора, у западной стены, находятся гробницы племянницы Ивана Грозного Марфы Старицкой и ее дочери Евдокии.
Всесвятская Церковь.
В конце XIX века под Успенским Собором была устроена Всесвятская Церковь-крипта, что с греческого переводиться - подземная. Это значительно ослабило фундамент Собора. В этой подземной церкви были сделаны захоронения великих церковных деятелей, в том числе в ней похоронен Патриарх Алексей I (Симанский), который умер в 1970 году в возрасте девяноста двух лет, из которых шестьдесят семь лет был монахом, двадцать пять лет патриархом, с 1945 по 1970 год. За это время был удостоен четырьмя орденами трудового красного знамени, медалью за оборону Ленинграда, за трудовые заслуги в великой отечественной войне, медалью "За победу над Германией", серебряными и золотыми медалями комитета по защите мира, имел высшие награды пятнадцати автокефальных Церквей. Также имел степень доктора богословских наук, при царе Николае II закончил юридический факультет МГУ и институт иностранных языков Востока, а также Московскую Духовную Академию.
Как и Троицкий Собор, и Духовская Церковь, Успенский Собор за свое длительное существование подвергся некоторым преобразованиям. Так в XIII веке позакомарная кровля была заменена четырехскатной, что повлекло надстройку барабана центральной главы Успенского Собора. Сферическая форма глав была заменена луковичной, а так же была разобрана каменная паперть у западной стены Собора. И были построены ярко раскрашенные крыльца с трех фасадов Успенского Собора.
Осада Троице Сергиевой Лавры.
В начале XVII века на Русь обрушилась новая беда, пришли суровые и тяжкие испытания для русского народа. Польско-Литовские войска Лжедмитрия II осадили Москву. А его сильные отряды, во главе лучших воевод Сапеги и Литовского, вторглись и разгромили Пераславль-Залеский, Ростов, Ярославль, Углич, Суздаль, Нижний Новгород.
Троице-Сергиев монастырь оказал героическое сопротивление врагу. В условиях полной изоляции, без какой-либо помощи со стороны, монастырь мужественно противостоял тридцатитысячной армии противника, имевшей богатый опыт ведения войн, и хорошо вооруженной шестьюдесятью тремя орудиями.
Это не напугало защитников монастыря, насчитывавших около двух тысяч пятисот воинов. В основном, защитниками монастыря были простые русские люди, жители окрестных городов и деревень, укрывшиеся за стенами монастыря вместе с семьями и скарбом. А перед тем, как скрыться от врага, эти простые русские люди пожгли свои дома, забросали колодцы, поубивали скот "дабы не было врагу пристанища".
Польско-Литовские войска хотели штурмом овладеть монастырем, но это им не удалось. Тогда интервенты были вынуждены перейти к планомерной осаде, по всем правилам военного искусства. Они оборудовали два укрепленных лагеря, то есть разместили свои войска так, что бы было удобно вести осаду монастыря. Перекрыли все дороги, поставили заставы, а на высотах, с запада и с юга, установили девять артиллерийских батарей, состоящих из шестидесяти трех орудий. А с восточной стороны, перед монастырскими стенами, поляки нарыли много траншей и ям, и под угловую башню с юго-восточной стороны, называемую Пятницкой башней, подвели подземный подкоп для ее взрыва.
Осажденные, а их, я повторяю, было около двух с половиной тысяч против тридцати тысяч поляков, простые люди, сбежавшие с окрестных городов и деревень, деятельно готовились к обороне, они разбились на отряды и распределились так, что бы вести оборону стен и башен монастыря. Был также расставлен артиллерийский наряд. Были организованы группы, которые могли делать вылазки из монастыря, нанося удар по противнику.
На звоннице Духовской Церкви расположился постоянный дозор, который следил за передвижением противника и, в случае опасности, звонил в колокола, один из этих колоколов, так и назывался "всполошным". На строгий учет были взяты запасы продовольствия и воды, которую выдавали только больным и раненым.
Штурм и обстрел монастыря войсками поляков, не смог поколебать мужества защитников крепости. Мощный обстрел артиллерии, защищавшей монастырь, не давал штурмующим полякам и специальным башням, возимым на санях и на колесах (турусам) возможности приблизиться к стенам с их лестницами и щитами, в которых были сделаны амбразуры для стрельбы. А тех неприятелей, которым удавалось пробиться к стенам осажденного монастыря, поражали сверху, используя для этого камни и кирпичи, кипящую смолу и вар, известь, серу. Не смотря на то, что иногда штурмы поляков длились по нескольку суток подряд, им ни разу не удалось забраться на стены.
Находясь в тяжелых условиях тесноты и голода, осажденные не только оборонялись, но и делали вылазки из крепости, нападали на противника. Впоследствии польские источники отмечали, что под одним Троицким монастырем воевода Лисовский "претерпел более чем во всех обширных провинциях и городах, им покоренных и разоренных".
Под огнем поляков, защитники Троице-Сергиева монастыря выкопали ров вдоль восточной стены монастыря. Узнав о подкопе под Пятницкую башню, защитники монастыря сделали напротив нее на территории монастыря другую стену и, предприняв вылазку, взорвали подкоп. Это сделали два крестьянина Клементьевской слободы Никон Шилов и Солотой, которые при взрыве погибли сами, пожертвовав собственными жизнями.
Наступившая зима принесла особые трудности для осажденных. Не хватало дров на топливо, поэтому разбирались деревянные постройки внутри монастыря, а от многочисленности людей не хватало свежей воды и продуктов, поэтому начались эпидемические болезни. Ежедневно умирало по нескольку десятков людей. Как пишет летописец, за время осады монастыря было убито и умерло от ран, голода и болезней 2125 человек.
Но и в этих условиях защитники Троице-Сергиева монастыря находили в себе силы и мужество не только обороняться, но и делать дерзкие вылазки.
Стойко держались русские люди на обороне монастыря, хотя способных носить оружие, оставалось не более чем у двухсот человек.
Подошло долгожданное подкрепление от регулярного войска воеводы Скопина-Шуйского, двигавшегося от Великого Новгорода. После решительных боев, 12 января 1610 года интервенты беспорядочно бежали от стен осажденного монастыря, бесславно завершив осаду героической крепости, начавшуюся 23 сентября 1608 года.
Героическая защита Троице-Сергиева монастыря получила широкую известность по всей Руси. Ее оборона была поистине всенародным делом. В числе защитников монастыря от поляков принимали участие туляки, переяславцы, алексинцы, а также жители многих других городов и деревень (об этом пишет Авраамий Палицын). У стен Троицкого монастыря, обильно политых кровью простых русских людей, осенью 1612 года в течение пяти дней проходили сборы ополчения, руководимого Мининым и Пожарским, перед решающими боями за освобождение Москвы от поляков.
Впоследствии в монастыре лечился раненный Пожарский. Но, не залечили тяжелых ран, не успели еще подмонастырские села и слободы оправиться от только что перенесенной осады монастыря, как опять обрушились боевые испытания на Троице-Сергиев монастырь: на воинов и на простых русских людей.
Польский королевич Владислав, претендовавший на царский престол в Москве, после безуспешной попытки овладеть Москвой в 1618 году двинулся на Троице-Сергиев монастырь, рассчитывая взять монастырь и, тем самым, сгладить горечь своих неудач. Снова, как десять лет назад, были сожжены дома, селения, окружающие монастырь. И все военные силы, находящиеся в монастыре, были приведены в боевую готовность.
Врага встретили сильным артиллерийским огнем со стен монастыря. Это сразу лишило поляков иллюзий о легкой победе и взятии монастыря. Встретив упорное сопротивление защитников Троице-Сергиева монастыря, поляки стали искать возможность как-то окончить этот бесславный поход.
1 декабря 1618 года в подмонастырском селе Деулино состоялось подписание перемирия между Россией и Польшей. Этот договор, подписанный русскими царскими послами и поляками, положил конец многолетней интервенции со стороны Польши. В память этого события, в этом селе была поставлена церковь Сергия Радонежского, к сожалению, она сгорела в 1860 году.
Героическая защита Троице-Сергиева монастыря, олицетворяла часть земли русской, стоявшей на смерть, защищая свою независимость, являя пример доблести и героизма русского народа. Недаром сами поляки отмечали, что Троицкая крепость была "вооружена людьми, железом и мужеством".
Троицкий монастырь стал символом чести Родины в глазах народа, превратился в общерусский центр, являя собой пример для отпора всем захватчикам, которые пытались посягать на землю Русскую во все последующие времена истории русского народа.
Столь длительная осада Троице-Сергиева монастыря тяжело отразилась на его состоянии. Стены и башни были разрушены от артиллерийского обстрела. Многие келии монахов сгорели внутри монастыря. Требовалось много средств и сил, что бы восстановить заново и предать прежний вид монастырю-крепости, который завоевал большой авторитет, выстояв и не сдавшись врагу. Поэтому, как только интервенты были изгнаны с земли Российской, в монастырь, на его восстановление, стали стекаться средства, в виде пожертвований и вкладов.
Хозяйство монастырское не только восстанавливается, но и расширяется. И вскоре, доходы монастыря стали достигать половины царских доходов. И Троицкий монастырь быстро смог залечить раны, и украсить ансамбль сооружением новых монументальных зданий.
Крепостные стены на всем своем протяжении, не только были отремонтированы, но и почти вдвое увеличены по ширине и высоте, а башни надстроены или переложены снова. Был введен специальный воинский гарнизон, учитывая уроки недавней обороны. Были набраны также стрельцы и пушкари, для которых построили слободы около монастыря.
Были за пять лет вновь отстроены двести восемьдесят дворов в селе Клементьево (так как они были выжжены из-за приближения войск королевича Владислава). Это село располагалось рядом с монастырем, сейчас это район города Сергиев Посада, Клементьевка.
К середине XVII века Троицкий монастырь и прилегающие к нему слободы были капитально перестроены, в результате бурной строительной деятельности.
Об этом сообщает нам подробная опись, составленная в 1641-1643 года, сделанная по царскому указу. Над этой описью работала комиссия, в составе окольничего, дворянина, двух дьяков и восьми подьячих.
После осады монастыря, были восстановлены церкви Введенская и Пятницкая. Был устроен самостоятельный женский монастырь, имевший тринадцать келий, обнесенных забором. Тот колодец, который существовал со времен Сергия Радонежского, был выложен белым камнем и над ним был поставлен шатер из теса, и на шатре крест.
Троицкий монастырь снабжался водою по каменной трубе, проведенной из Белого пруда, из-за стены монастыря, а так же для подачи воды в монастырь использовались медные трубу. На речках и прудах вокруг монастыря были поставлены водяные и ветряные мельницы "с мельничными амбарами". Несмотря на огромные богатства и обширное хозяйство монастыря, братия его насчитывала всего лишь двести тридцать шесть монахов. Опись перечисляет их всех поименно.
Для обеспечения материалами огромного строительства, монастырь имел собственные кирпичные заводы. Был также специальный горн, для отливки колоколов, то есть был свой литейный цех на территории монастыря. В этом цехе были отлиты более сорока колоколов для колокольни Троице-Сергиевой Лавры. Один из них весил четыре тысячи пудов. Звон его, в хорошую погоду, был слышен за двадцать километров, но во время звона этого колокола, около колокольни можно было говорить, не напрягая слуха и голоса, чему дивились иностранные мастера, побывав в этом монастыре.
Все что сотворено в этом монастыре, начиная от стен и башен, которых одиннадцать, и Церквей, и Соборов, и заканчивая колокольней - это все дело рук русских умельцев, которые создавали такой уникальный шедевр русского зодчества на протяжении многих веков. А все это творили, только русские умельцы, чего нельзя сказать про Московский Кремль. Там работали и французы и итальянцы, поэтому Свято Троице-Сергиева Лавра, по решению ЮНЕСКО, есть достояние культуры не только русского народа, но и мировой культуры, поэтому, этой мировой организации принято решение поддерживать сию обитель в надлежащем состоянии во все времена.
Глава 7 «Литургические наброски»
Основой православной литургической жизни являются Таинства, их восемь:
• Крещение
• Миропомазание
• Евхаристия
• Покаяние
• Елеосвящение
• Брак
• Священство
• Монашество.
Богослужение началось на земле со времени сотворения первого человека. Адам и в невинном своем состоянии служил Богу, прославляя Премудрость, Всемогущество и другие Божьи совершенства, явленные Им при сотворении мира. После же своего грехопадения, он еще более должен был молиться Создателю, умоляя Его простить свои согрешения. Но это богослужение имело, так сказать, частный, семейный характер: не были еще построены святые Храмы, и не сформировалось еще богослужение, не было священников. Всякий приносил Богу жертву, где хотел, молился в таких выражениях, какие подсказывало ему собственное религиозное чувство. Общественный же и церковный характер богослужение получило при Моисее, когда он устроил скинию - первый ветхозаветный храм Богу, избрал священных лиц - первосвященника, священников и левитов, и определил жертвы. Это было примерно за полторы тысячи лет до рождения Спасителя.
Первый храм был построен в Иерусалиме, во времена правления царя Соломона. Позже он был разрушен завоевателями, спустя время, на его месте был возведен «Второй Храм Соломона», который так же был разрушен после Воскресения Христова.
Во время земной жизни Иисус Христос нередко посещал Иерусалимский храм, как место особенного благодатного присутствия Божия, поучая в нем народ и заботясь о его внутреннем благолепии (Лук.2.46,49) – об этом повествует нам апостол Лука.
О «внешности» святого храма.
Храмом называется освященное по особому церковному чину здание, куда верующие собираются для молитвы и совершения Таинств. Храмы освящаются в честь одного или всех Лиц Святой Троицы, в честь Божьей Матери и святых. Например, Успенский собор, в честь Успения Пресвятой Богородицы, Никольский собор, в честь святителя и чудотворца Николая.
Самое главное внешнее отличие храма, это глава и крест. Святой крест высокомерного смиряет, беспечного пробуждает, рассеянного привлекает, жестокосердного укрощает, и еще свидетельствует о том, что храм освящен для славословий распятого за верующих на кресте Иисуса Христа. Церковная же глава символически, то есть образно, изображает собою главу Иисуса Христа. Глава, увенчанная крестом, составляет, не только отличительный признак святого храма, но и лучшее его украшение. В силу этого, на храме бывает весьма часто не одна, а две главы, что напоминает два естества в Иисусе Христе, Бог и человек, три главы - три Лица Святой Троицы: Бог Отец, Бог Сын и Бог Святой Дух, пять глав - центральная глава символизирует Иисуса Христа , а другие четыре главы, символизируют четырех евангелистов Марка, Матвея, Иоанна и Луку.
Семь глав символизируют семь Таинств христианства или семь Вселенских Соборов. Тринадцать глав, также отображают двенадцать апостолов и Иисуса Христа.
Внутренний вид и устройство храма выполняются по образцу скинии Моисеевой, которая разделялась на три части: двор, святилище и святая святых, и храм христианский тоже разделяется на три части: притвор, средняя часть храма и алтарь.
Алтарь есть главная часть храма. Как показывает самое название (алтарь, с латинского aItata- возвышенный жертвенник), он обыкновенно делается несколько выше средней части храма, чтобы был видимым во время молитвы всем верующим. Необходимые принадлежности алтаря составляют святой престол и жертвенник.
Престолом называется, особо освященный четырехугольный стол, на котором совершается таинство Евхаристии, то есть Причащения. Он располагается по середине алтаря и покрывается священными одеждами. На нем находятся Святой Крест, Святое Евангелие, Дарохранительница, Дароносица и Антиминс.
Дарохранительницей называется ковчег (ящик), сделанный обыкновенно из золота или серебра, в котором всегда хранятся Святые Дары, на случай причащения больных.
Дароносицей называется ковчег меньших размеров, с которым священник ходит причащать больных. В нем находятся ковчег с запасными Святыми Дарами, Святая Чаша, лжица (ложка для причащения) и сосуд для вина и губка.
Антиминс (aytu-вместо, mensa-стол), есть шелковый плат, на котором посредине изображен Спаситель Иисус Христос, лежащий в гробу, а по углам - четыре евангелиста Марк, Лука, Матфей, Иоанн. Вверху антиминса делается надпись, где объяснено самое слово: антиминс (священная трапеза) и указано, для какой цели он освящен (ради приношения на нем Божественной жертвы Тела и Крови Господней на святой литургии), а внизу, при каком архиерее, и для какого храма он освящен. С другой стороны антиминса влагается завернутая в шелковую материю частица святых мощей.
Без антиминса, освященного архиереем, нельзя совершать божественной литургии. Для большей сохранности антиминс завертывается еще в шелковый плат, называемый илитоном. Он напоминает нам тот, которым была обвита Глава Иисуса в гробу. За престолом всегда находится Святой Крест, потому что, на нем Спаситель Иисус Христос принес Себя в жертву за грехи мира.
Начало антиминса восходит к первым векам христианства, христиане первых веков во время гонений совершали Евхаристию на гробах мучеников. Когда же с пятнадцатого века христиане получили возможность строить храмы повсюду на открытых местах, они в воспоминание древнего обычая, стали переносить в эти храмы из разных мест мощи святых мучеников. Но так как было невозможно иметь в каждой церкви целые мощи, то уже в пятнадцатом веке, явилось видоизменение этого обычая: вместо цельных мощей стали употреблять одну небольшую частицу их, прикрепляя ее к обратной стороне антиминса. Таким образом, антиминс, как показывает и самое его название, заменяет собой переносной престол.
Жертвенником называется стол, покрытый священными одеждами, на котором совершается проскомидия, то есть приготовляются хлеб и вино для Евхаристии. Он ставится всегда в северной части алтаря. На нем находятся:
Потир - чаша.
Дискос- блюдо на подставке с изображением посредине Младенца Иисуса лежащего в яслях; на него полагается Агнец для освящения на божественной литургии, а так же частицы, вынутые из прочих просфор. Просфора - небольшая круглая булочка, выпекаемая из квасного пшеничного теста, для богослужебных целей.
Звездица, состоит из двух крестообразно соединенных между собою изогнутых металлических дуг. Она символически изображает Вифлеемскую звезду и ставится на дискос для того, чтобы покров не прикасался к вынутым из просфор частицам.
Копие, острый нож в виде копья, им вырезается из первой просфоры Агнец, и вынимаются частицы из прочих просфор; оно напоминает нам копие, которым было пробито ребро Христа Спасителя;
Лжица - ложечка для причащения.
Губа - грецкая губка для отирания святого потира по окончании божественной литургии и потребления святых Даров; она напоминает нам губку, с которой дали Иисусу Христу пить желчь.
Иконостас.
От средней части храма, где стоят верующие, алтарь отделяется иконостасом или стеною, уставленною святыми иконами. В иконостасе находятся три двери, ведущие в алтарь.
Средние две двери называется Царскими вратами, потому что в них является Царь Мира Иисус Христос, когда выносят священные Дары; другие же двери называются дьяконскими - северными и южными.
На Царских вратах изображаются иконы Благовещения Пресвятой Богородицы и четырех евангелистов, а на дьяконских архангел Михаил и архангел Гаврил, или же святые архидьяконы Стефан и Филипп. По правую сторону Царских Врат всегда находится икона Спасителя, а по левую - Божьей Матери. Рядом с иконою Иисуса Христа, - икона храмового святого, то есть святого, во имя которого освящен храм, а далее по ту и другую сторону царских врат – иконы, особенно чтимых святых, например, святителя Николая Чудотворца, Иоанна Крестителя и других.
Над Царскими вратами ставится икона Тайной Вечери. Чаще всего на иконостасе иконы размешаются в несколько рядов (ярусов). Во втором ряду поставляются иконы двунадесятых праздников, в третьем ряду – изображения апостолов, в четвертом – пророков, и на самом верху иконостаса распятие.
Перед иконостасом обыкновенно устроено возвышение, называемое солеей – с латинского языка переводиться трон, престол. Солея назначается для лиц участвующих в совершении богослужения, миряне же входят на нее только для причащения Святых Тайн. Средина солеи, против царских врат, куда дьякон восходит для произношения ектений и чтения евангелия, называется амвоном, что с греческого означает восхождение.
По краям солеи устроены клиросы, с греческого языка наследие, удел, то есть места для чтецов и певцов, а у клиросов ставят хоругви.
Хоругви - это иконы на материи, или даже металлические, прикрепленные к длинным древкам, и они имеют вид знамен. Они всегда носятся верующими при крестных ходах, как церковные знамена.
Притвором называется западная часть храма. В древней христианской церкви он предназначался для оглашенных лиц, готовящихся к святому крещению, он отделяется от средней части храма стеною. В настоящее время, вследствие изменившихся обстоятельств эта стена уничтожена. У греков притвор разделялся на две части: внутренний и внешний. Во внешнем притворе, называемом у нас папертью, стояли особенно тяжкие грешники, называемые «плачущие», которым совершенно возбранялся вход в церковь.
Священнослужители.
По примеру церкви ветхозаветной (где были первосвященники, священники и левиты), святые апостолы в новозаветной церкви христианской учредили три степени иерархии - епископов, пресвитеров и дьяконов.
Они называются священнослужителями, лицами, получившими в Таинстве Священства, через епископское рукоположение, благодать Святого Духа, для служения церкви.
Епископ имеет право совершать богослужение и все Таинства, учить народ вере Христовой, освящать святое миро (масло, которое применяется для помазания) и антиминсы.
Священник, в отличие от епископа не может посвящать в духовный сан священства и управлять епархией. Священник должен быть женатым, а архиерей нет. Священник представитель белого духовенства, а архиерей – монах, представитель черного духовенства. Иерей с греческого означает священник, отсюда, протоиерей значит: первый в ряду священников в церкви.
Дьякон помощник епископу и священнику при совершении богослужения.
Звание игумена с греческого означает предводитель, далее, по сану (чину) идет архимандрит, дословно с греческого переводится пастырь стада Христа.
Затем, идет священный сан епископа с греческого, надзиратель, блюститель. После епископа идёт архиепископ, греческого, «старший надзиратель», за ним митрополит, греческого переводится это слово человек «из главного города». И самый высший сан черного духовенства это – патриарх, с греческого языка, если перевести на русский обозначает «родоначальник», он глава православной церкви.
Иеродиакон значит, монах в сане диакона, архидиакон - старший из диаконов.
Чтецы и певцы это не священнослужители, но церковнослужители.
Облачение.
Священнослужители во время богослужения облачаются в особые священные одежды, имеющие известное духовное значение. При этом наблюдается следующий порядок в облачении.
Высший чин священнослужителей всегда имеет облачения низших чинов. Так, диакон, кроме одежд, собственно ему принадлежащих, облачается в одежду чтеца; иерей же, кроме священнических, имеет и дьяконские одежды; епископ, кроме одежд, ему собственно принадлежащих, имеет все одежды иерея.
Чтецы и пономари во время богослужения облачаются в стихарь. Дьяконы имеют стихарь, орарь и поручи. Священники – подризник (вместо стихаря), епитрахиль (вместо ораря), поручи, пояс, фелонь и крест наперсный.
Епископы имеют подризник, епитрахиль, поручи, пояс, саккос (вместо фелони), омофор, палицу, на голове митру, крест наперсный и панагию - (греч, пресвятая).
Панагия – это небольшая круглая икона Богоматери, которая, как знак архиерейского достоинства, носится епископами, архиепископами, митрополитами, патриархом, на цепочке через шею, на груди.
Отличительную одежду чтеца составляет стихарь – это длинная прямая одежда с широкими рукавами. Она напоминает церковнослужителю о том, что он должен блюсти непорочную совесть. Священники и епископы носят стихарь, под другою одеждою - под ризою, отчего он у них и называется подризником.
Отличительными одеждами дьякона, кроме стихаря, служит: орарь и поручи.
Орарь - длинная узкая лента, которую дьякон носит на левом плече. Она символически изображает собою «крылья ангельские», почему на орарь иногда вышивается ангельская песнь: «свят, свят, свят ». Когда дьякон произносит ектеньи – это прошения, после которых верующие поют: «Господи, помилуй!», «Подай, Господи!» или «Тебе, Господи!» он берет орарь в правую руку.
Всего ектений четыре это - Великая, малая, сугубая и просительная.
И так, дьякон поднимает тремя первыми пальцами правой руки конец ораря, как бы призывая верующих к молитве. Орарём же он дает знать певцам о времени начать пение, а в некоторых случаях и иерею о времени священнодействования. Священники и епископы, как имеющие высшую благодать священства, носят епитрахиль.
Епитрахиль - тот же орарь, но сложенный вдвое, и потому вдвое шире, и одевается на шею. В древности при посвящении дьякона в иерея (в священника), епископ, вместо того чтобы возлагать на него епитрахиль, как это делается ныне, переносил только задний конец ораря на правое плечо так, чтобы оба конца висели спереди.
Поручи одеваются для того, чтобы было удобнее действовать при богослужении. Они напоминают те узы, которыми были связаны пречистые руки Иисуса Христа, когда Он был ведён к Понтию Пилату (прокуратор Римской империи, при правлении Тиберия). Кроме этих одежд священники при богослужении носят ещё пояс, фелонь и наперсный крест.
Пояс, которым опоясываются священники и епископы для того, чтобы иметь большие свободы в действиях при священнослужении, означает Божественную Силу, укрепляющую их в трудном служении.
Фелонь - длинная одежда без рукавов с одним отверстием для головы. Она изображает багряницу, в которую был облачён Иисус Христос.
Саккос – это короткий стихарь с прямыми небольшими рукавами. Саккос в Греции носили цари и высшие сановники государства. Эта одежда была присвоена и епископам, как духовным начальникам.
Крест наперстный, носимый поверх одежд на персях, со славянского языка, грудях. Некоторым священникам, как знаки отличия даются набедренник и скуфья, и в качестве награды: камилавка, палица и митра.
Набедренник есть четырехугольный продолговатый плат, а палица – четырехугольный имеющий форму ромба плат, носимые при бедре на поясе. Набедренник привешивается двумя краями, а палица одним. Духовное значение их одно и то же: они означают «духовный меч, духовное оружие, которое есть слово Божие » Палица дается, имеющим уже набедренник, священникам и «изображает их сугубую ревность о вере и спасении паствы».
Скуфья, камилавка и митра. Духовное значение их одно: они напоминают о терновом венце Спасителя.
Скуфья – круглое, бархатное, а камилавка - высокое бархатное, головное украшение, носимые священниками во время богослужения. Скуфья с греческого означает - чаша, она похожа по своему внешнему виду на чашу.
Камилавка происходит от греческого слова «камилавхон», что означает – жар прогоню, так называлась у греков покрывавшая голову и плечи одежда, которую носили для защиты от солнечного зноя.
Что же касается митры с греческого - повязка, венец, то она, как и палица есть одежда епископская, а так же для архимандритов и игуменов и, за особые заслуги, дается священникам. Кроме палицы и митры, одежда епископа составляет: омофор и панагия; сверх того им дается жезл, и при богослужении употребляются рипиды и орлецы.
Омофор с греческого – «плечо несу». Это есть длинная широкая лента, которая носится на плечах сверх других одежд. Одним концом она спускается вперед, а другим назад.
Панагия с греческого – «весь и святой», это небольшая круглая икона Христа Спасителя или Божией Матери. Она носится и дается только епископу, архиепископу, митрополиту и патриарху. Она должна им напоминать, чтобы имели в сердце своём Господа Иисуса Христа и Матерь Божию.
Жезл или посох даётся епископу, в знак его духовной власти над паствой. В знак того, что должен пасти церковь Христову. Жезл даётся также и архимандриту и игумену, как начальникам и руководителям монастырей.
Рипида с греческого – опахало, это есть прикрепленный к рукоятке металлический круг с изображением херувима (одна из высших категорий ангелов в небесной иерархии, изображаются шестикрылыми). При освящении Святых Даров дьяконы тихо колеблют рипидами над дискосом и потиром (над чашей для причащения). Колебание это символически означает, что ангелы желают проникнуть в тайну спасения людей.
Орлецы – это небольшие круглые коврики с изображением орла, летящего над городом. Орлец подкладывается под ноги епископу во время богослужения. Орлецы напоминают епископу, что он жизнью и учением должен стремиться к небу. Подавая тем самым, как бы пример своей пастве.
Священные изображения и символы.
При входе в святой храм мы видим святой крест и святые иконы. Они служат непросто украшением, а предметами благоговейного поклонения и почитания для верующих.
До Рождества Христова и в первые времена христианства, у язычников крест служил орудием казни.
У христиан же наоборот, крест служил и служит орудием спасения, знаменем христианства. За это язычники преследовали христиан с насмешками, называя их крестопоклонниками, и позволяли себе издевательства над христианами. В силу этого христиане первых веков, почитая святой крест, украшая им свои жилища по необходимости, должны были изображать крест так, чтобы он был менее понятен и заметен для язычника. Древнейшей формой креста, какие находили в христианских катакомбах, была форма в виде буквы «х». Этот крест с течением времени изменялся в своём изображении. К нему прибавляется буква «I» (И), так что в кресте заключались и начальная буква имени Спасителя «I.X.» Иисус Христос. Ещё позднее изображение креста дополняется новыми прибавлениями (IXP). И только когда язычество было совершенно искоренено в Римской Империи, христиане стали изображать святой крест открыто, с распятым на нем Спасителем.
Святые иконы - ими называются священные изображения Пресвятой Троицы, Божьей Матери, святых, ангелов. На Руси издревне иконы называют «образами».
Употребление святых икон восходит к глубокой древности. Но такие изображения были сравнительно немногочисленны, потому что христиане опасались язычников, которые, случалось, открывали места христианских молитвенных собраний и подвергали поруганию и уничтожению все священные предметы, какие там находили. Поэтому первые христиане предпочитали изображать библейские события, так как они были менее понятны для язычников.
Так, например, Иисуса Христа они изображали в виде доброго пастыря, несущего на плечах заблудшую овцу или в виде Агнца, то есть ягнёнка, и аллегорически в виде рыбы «;;;;;». Это слово на греческом языке заключает в себе пять начальных букв имени Христа Спасителя «Иисус Христос Сын Божий Спаситель». Но когда преследования христиан со стороны язычников прекратилось, и христианство стало господствующей религией в Римской Империи, подобные символические и аллегорические изображения должны были уступить место прямым изображениям. На иконах Иисуса Христа вокруг головы пишутся буквы «О», «ОО», «Н», что означает сущий. Вечно существующий. А за головою Спасителя на иконах изображается крест. Только Иисусу Христу, изображающемуся на иконах, присуще это изображение.
Крестное знамение - изображая на себе святой крест, верующие для того слагают три пальца правой руки – большой, указательный и средний, вместе, остальные же два пальца пригибают к ладони, и прикладывают ко лбу, на живот, правое и левое плечо. Три пальца сложенные вместе напоминают верующему о Едином Боге в трёх Лицах (ипостасях): Бог-Отец, Бог-Сын и Бог- Дух Святой. А остальные два пальца пригнутые к ладони обозначают два естества в Иисусе Христе. Руку, со сложенными перстами, верующий сначала кладёт на лоб, это обозначает освящение ума, затем на живот - освящение живота, то есть, в переводе со славянского языка, жизни. Потом на правое и левое плечо, это есть освящение наших рук на дела добрые.
Поставленная пред святою иконою свеча, есть жертва Богу от верующего. Символически это есть часть любви, огня души верующего к тому или иному святому, который изображён на иконе, а в конечном итоге любви к Богу.
Каждение (хождение священнослужителя с кадилом у иконостаса или по храму), изображает всех верующих, и их молитву, возносящуюся к небу так же, как дым ладана, и благодать Духа Святого, сходящую на молящихся так же, как окружает их дым кадильный.
Благословение – епископ благословляет верующих двумя руками. А священник одной. При этом пальцы рук складываются так, что бы образовались буквы, которыми изображают Иисуса Христа - IC XC. Такое перстосложение называется «именословным».
Сверх того епископ во время литургии еще благословляет верующих дикирием и трикирием - это подсвечники с двумя и тремя свечами, что напоминает о двух естествах в Иисусе Христе, Бога и Человека, и о трех Лицах Святой Троицы.
Звон колоколов, которые размещаются на крыше Храма, в башне куполов или при входе в Храм, в так называемых звонницах, или подле Храма в особо устроенных зданиях называемых колокольнями, употребляется для того, что бы созвать народ к богослужению, а так же возвещать неприсутствующим в Храме о важнейших частях богослужения (например звон «к Евангелию» на литургии), и выражать торжество Церкви (например звон в продолжении пасхальной седмицы и окончание молебна). Первые колокола в христианской церкви появляются в Риме в восьмом веке.
Седмичный и годовой богослужебный круг.
Служба в Церкви в течение года идет, прославляя Иисуса Христа, Божию Матерь и святых.
Седмичный (недельный) круг богослужения, основан на том, что каждый день недели посвящается особым священным воспоминанием:
В воскресенье Церковь прославляет самый главный праздник - Воскресение Христа Спасителя.
В понедельник бесплотные силы ангелов.
Во вторник – величайшего из святых, пророка Иоанна Предтечу Крестителя, который крестил Иисуса Христа.
В среду Церковь скорбно вспоминает о предательстве Спасителя Иудой.
В четверг святых, святителя и чудотворца Николая.
В пятницу Церковь прославляет крестные страдания и смерть Иисуса Христа.
В субботу Божию Матерь, всех святых, и совершает поминовение усопших.
Утреня.
С древнейших времен христианства было установлено молиться с вечера и до утра. Но впоследствии, в силу недостатка времени и возможности, богослужение поделили на две части – вечернее и утреннее.
Утреня – начинается с шестопсалмия, то есть чтения шести псалмов, написанных царем Давидом, в которых изображается скорбь души, раскаивающихся в своих грехах, и надежда на милость Бога. По прочтении первых трех псалмов, священник читает перед царскими вратами двенадцать утренних молитв, в которых благодарит Бога за прошедшую ночь, молится за предстоящих в Храме, и за всех православных христиан, просит Господа оставить им грехи, даровать искрению веру, твердую надежду и нелицемерную любовь, благословить все дела, слова и помышления.
За шестопсалмием следует великая ектенья, после которой поется хвалебная песнь Христу, сошедшему на землю ради спасения рода человеческого. И, так как Спаситель проповедовал на Земле почти четыре года, то и «Бог Господь» поется четыре раза. После того, как пропоется «Бог Господь», поется тропарь, и читаются кафизмы.
Тропарем – (с греческого переводиться - трофей, знак победы) называется песнь, в которой изложена важность воспоминаемого события, указано: почему мы празднуем данное событие. Так в воскресных тропарях (их всего восемь, по числу восьми гласов) прославляется победа Христа над адом и смертию.
Кафизма – есть небольшая часть псалтыри. Псалтырь содержит в себе сто пятьдесят псалмов, которые разделены на двадцать кафизм. Сверх того, каждая кафизма подразделяется еще на три части, или «славы», так как по прочтению одного или нескольких псалмов, поют (иногда читают) «Слава…».
После чтения псалтири начинается самая торжественная часть утрени, называемая полиелеем. Слово «полиелей» можно перевести на русский язык с греческого языка – многомилостие.
«Исповедайтеся Богу небесному, яко в век милость его, аллилуйя». Аллилуйя – с еврейского – «Хвалите Бога».
После этих слов открываются Царские врата, и священник с диаконом кадят алтарь, храм и всех верующих. Открытие царских врат напоминает верующим явление Иисуса Христа по воскресении.
На великие праздники на середине храма, перед иконою праздника, поется священнослужителями (и повторяется певчими) величание, то есть краткий стих в честь прославляемого Лица – Спасителя, Божией Матери, Святых. Далее, в порядке утрени, священнослужитель читает Евангелие, если это на воскресной утрени, то после чтения Евангелия все верующие, стоящие в Храме, поют молитву, песнь «Воскресение Христово». После следует пение канона (с греческого языка обозначает - правило), ряда священных песнопений в честь прославляемого лица или события, составленных по строго определенному правилу. Весь канон поется только в Пасху. Обыкновенно же поют одни ирмосы (с греческого языка переводиться - связываю), то есть начальный стих песни. После поют «Всякое дыхание да Хвалит Господа». Затем идет Великое Славословие. В это время снова открываются царские врата, будучи закрытыми во время пения канона. За Великим славословием следует сугубая и просительная ектиния, то есть прошение у Господа милости ко всем христианам. Утреня, затем оканчивается Отпустом – это благословение священника всем верующим.
Литургия.
Утром в храмах совершается богослужение, которое называется Литургия. Это богослужение, на котором совершается таинство святого причащения или таинство Евхаристии. Евхаристия (что значит: благодарственная жертва), так называется потому, что совершается нами в благодарственное воспоминание крестных заслуг Христа Спасителя, в исполнение Его заповеди: «сие творите в мое воспоминание», и для соединения христианина, посредством вкушения Тела и Крови Спасителя, со Христом, на духовном уровне.
Таинство Евхаристии установлено Самим Иисусом Христом накануне своих страданий на горе Голгофа. На Тайной Вечери Христос, взял в свои пречистые руки хлеб, вознес его (поднял вверх) и воздал хвалу Отцу Богу, благословил, и, преломив, преподал ученикам со словами: «Примите, ядите, сие есть тело Мое». Затем, взяв Чашу с вином, смешанным с водою, благословил ее и дал апостолам, говоря: «Пийте от нея вси, сия есть кровь Моя Новаго Завета». И после того как апостолы приобщились истинного Тела и истинной Крови Христовой, Спаситель заповедовал им совершать это Таинство и впредь во веки: «сие творите в Мое воспоминание». При апостолах и их ближайших приемниках, в первые века христианства, чин божественной литургии не был записан и все молитвы и священные песнопения заучивались на память, из предосторожности, по тому, как в то время на христиан были подняты гонения, и за почитания Христа, как Бога, предавали мучениям и смерти.
Понятно, что при таком совершении литургии в разных Церквях, невольно являлись некоторые разночтения в богослужении, хотя основа и смысл оставался неизменным. Само собой, таким образом, являлась потребность объединить все существующие в разных Церквях чины литургии, ввести однообразие в их совершении, особенно когда в IV веке по Рождестве Христовом, христианство сделалось господствующей религией. Это и восполнили Отцы Церкви святой Василий Великий и святой Иоанн Златоуст.
Божественная Литургия разделяется на три части: проскомидия, литургия оглашенных, литургия верных.
Проскомидия – это слово с греческого языка означает – принесение. Такое название оно получила потому, что древние христиане, приходя к Божественной Литургии, приносили с собой все необходимое для совершения таинства Евхаристии: хлеб, вино, елей. Вино для причащения, требуется виноградное, красное, потому как красный цвет вина напоминает цвет крови. Хлеб же – чистый, пшеничный, квасный, то есть вскисший, сквашенный, как того требует важность и святость этого Таинства. На таком хлебе Иисус Христос совершал Таинство Евхаристии (повествуется об этом в Евангелии от Матфея 26 глава,26 стих, и в Деяниях апостолов 2 глава, стихи 42-46).
Вторая часть Божественной Литургии – это литургия оглашенных. Во время которой в древности присутствовали оглашенные, то есть готовящиеся ко крещению, а также и кающиеся. Происходит богослужение, смысл которого заключается в том, что бы Бог помиловал и наставил в истинах и удостоил святого крещения.
Третья часть Божественной Литургии, которая называется литургия верных, на которой совершается Святейшее Таинство Евхаристии, то есть причащение.
Просфора – (по переводу с греческого значит – приношение, дар) имеет вид двух хлебов, сложенных вместе, что напоминает два естества в Иисусе Христе. На просфоре имеется печать, изображающая крест с начальными буквами имени Христа. Для проскомидии употребляется пять просфор в воспоминание чудесного насыщения Иисусом Христом пятью хлебами пяти тысяч человек.
Священник берет одну из пяти просфор, и из нее вырезает копием всю середину в форме куба и ставит ее посередине дискоса. Эта часть просфоры называется Агнцем (Иоанн 1,29). Затем священник крестообразно надрезает с нижней стороны этот кусочек просфоры и прокалывает копием. Затем священник берет вторую просфору, и из нее таким же образом вынимает еще частицу, это в честь Божией Матери, и кладет по правую сторону от вынутого до этого Агнца. Из третьей просфоры вынимается тоже часть, точнее девять частиц, в честь Иоанна Крестителя, пророков, апостолов, святителей, мучеников, преподобных. Эти частицы кладутся по левую сторону от первой части, Агнца. Из четвертой просфоры вынимаются частицы за живых, за местного архиерея и за все духовенство, затем из просфоры, предназначенной для повиновения живых, священник вынимает частицу о самом себе и, наконец, вынимает частицы за молящихся. После, в другой момент богослужения, в потир вливается вино и смешивается с водою.
После этого, священник ставит на дискос звездицу, что бы сохранить вынутые частицы в определенном порядке, покрывает дискос и потир двумя небольшими покровцами и поверх еще одним, несколько большего размера, так называемым «воздухом». Называется он так, потому что на литургии во время пения «Символа веры», священник потрясает им над всеми дарами, колеблет воздух. Символически изображая землетрясение, которое было при воскресении Христа.
.
Глава 8 «Эортологические штрихи»
Эортология – это наука о праздниках. В данной главе я расскажу Вам о главных событиях Православной Церкви, которые христиане называют праздниками, потому как подвиг каждого святого, его смерть, это переход в блаженство, а значит приобретения на небесах еще одного ходатая перед Богом за род человеческий, а это великая радость.
Главным же праздником является Пасха, то есть освобождения от власти греха, от диавола, от смерти. Этот день, в который Церковь празднует победу Иисуса Христа над адом и смертью, избавление человечества от власти диавола, по выражению церковного песнопения Пасха есть «праздников праздник и торжество из торжеств».
В святую Пасху богослужение отличается особенным великолепием и торжественностью. Еще с вечера христиане приходят в Храм, и в ожидании начала пасхальной утрени, слушают чтение Деяний апостольских. Около полуночи начинается полуночница, по окончанию которой плащаница торжественно относиться священнослужителями в алтарь, и ровно в полночь начинается сама утреня.
Подражая святым мироносицам, которые рано утром ходили ко гробу помазать тело Христа, священнослужители с крестом, хоругвиями и иконами, в сопровождение верующих с зажженными свечами, обходят вокруг всего Храма при пении: «Воскресение твое Христе Спасе, Ангели поют на небеси: и нас на земле сподоби чистым сердцем Тебе славити». Крестный ход идет по специально сделанной дорожке, которая называется гульбище, в некоторых случаях можно наблюдать, гульбище подвесное, например в Трапезном храме Свято Троице Сергиевой Лавры, которое имеет некоторую схожесть с балконом вокруг всего храма. Крестный ход останавливается перед затворенными дверями Храма, и священник покадив святые иконы и молящихся, проходит в Храм и начинает пасхальную утреню возгласом: «Слава Святей и Единосущней и Животворящей и Нераздельней Троице, всегда ныне и присно, и во веки веков». За тем, подобно ангелу возвестившему мироносицам о Воскресении Христа, священник с другими сослужителями трижды попоет тропарь (песнопение отражающее основной смысл праздника) Святой Пасхи: «Христос воскресе из мертвых, смертию смерть поправ, и сущим во гробех живот даровав». То же поют трижды и хор, затем священнослужители поют: «Да воскреснет Бог». После этого священник поет начало тропаря «Христос Воскресе» и так далее. За тем, молящиеся христосуются между собой, приветствуя друг друга со светлым праздником: «Христос Воскресе!» – «Воистину Воскресе!» Лобызание всегда служило самым естественным выражением радости и христианских сердечных отношений, и яйцо, которым обмениваются христиане, служит символом воскресения, как из яйца рождается живое существо, так и наше тело, умершее и разложившееся в земле, силою всемогущества Божия воскреснет для новой жизни. Яйцо окрашивается еще в красный цвет, что в свою очередь напоминает о смерти Спасителя и о том, что Христос пролили за нас Кровь Свою на кресте.
Всю пасхальную неделю царские врата в алтарь не затворяются, в знак того, что Христос Своими страданиями, смертию и воскресением Своим, снова открыл нам двери рая.
Перед царскими вратами всю пасхальную неделю лежит артос (с греческого языка - хлеб), то есть освященный хлеб (каравай) с изображением воскресшего Христа, а в субботу пасхальной недели после литургии, раздают этот хлеб христианам.
Исчисления дней начала Пасхи (пасхалии) было поручено александрийским астрономам, которые учли не только астрономические явления, как первое весеннее полнолуние, но и евангельские указания о том, что Христос воскрес «по прошествии же субботы, на рассвете первого дня недели», то есть в воскресенье. Таким образом, было установлено, что первый праздничный день Пасхи должен совпадать с первым воскресеньем после весеннего полнолуния, но так как солнечный год, принятый за 365,25 суток, не содержит кратного количества лунных месяцев (29,53 суток), то в различные годы, одни и те же фазы луны, а следовательно, и полнолуния приходятся на различные числа месяцев, зная из астрономии, что день весеннего равноденствия приходиться на 21 марта (в редких случаях он может быть 22, а еще реже 20 марта), христианские ученые установили так называемый «пасхальный предел». Который начинается первым днем, следующим за днем весеннего равноденствия, и заканчивается 25 апреля (так как церковные праздники ведутся по юлианскому календарю «пасхальный предел» будет с 4 апреля по 8 мая).
Снова вернемся к церковным праздникам, далее по своей важности и священным воспоминаниям следуют дни, в которых Церковь прославляет главнейшие события из земной жизни Христа и Божией Матери. Таких праздников десять, четыре в честь Божией Матери и шесть в честь Иисуса Христа:
1. Рождество Пресвятой Богородицы – 8 сентября ст. ст.
2. Введение во Храм Пресвятой Богородицы – 21 ноября ст. ст.
3. Благовещение Пресвятой Богородицы – 25 марта ст. ст.
4. Успение Пресвятой Богородицы – 15 августа ст. ст.
5. Рождество Христово – 25 декабря ст. ст.
6. Сретение Господне – 2 февраля ст. ст.
7. Крещение Господне – 6 января ст. ст.
8. Преображение Господне – 6 августа ст. ст.
9. Вход Господень в Иерусалим (за неделю до Пасхи)
10. Вознесение Господне – в 40й день после Пасхи
К этим праздникам присоединяются еще два не менее важных по своим священным воспоминаниям:
11. Сошествие Святаго Духа на Апостолов (Пятидесятница) – в 50й день после Пасхи
12. Воздвижение Креста Господня – 14 сентября ст. ст.
Эти праздники называются «Двунадесятыми», потому что их 12 (по-славянски два на десять).
1. Рождество Пресвятой Богородицы.
Восьмого сентября по старому стилю, православные христиане празднуют Рождество Богородицы, это событие в Церкви одно из важнейших. Этот праздник получил распространение среди христиан в четвертом веке, а окончательно утвердился в шестом веке по Р.Х.. Следует вспомнить, что в том же четвертом веке, когда возник этот праздник, христианство официально закрепило начало нового года за первым сентября. День рождение девы Марии был отнесен к началу года, Церковь провозгласила, что ее рождение было началом и предпосылкой «всей священной евангельской истории мира спасения».
2.Введение Пресвятой Богородицы в Храм.
Когда Марии исполнилось три года, ее родители, выполняя обещание, данное ангелу, решили посвятить жизнь девочки Богу, и они решили отдать ее в Иерусалимский Храм, где бы девочка смогла получить религиозное воспитание.
Иоаким и Анна пригласили к себе родственников, собрали юных дев, и торжественная процессия, с горящими свечами, с восхваляющим Бога пением, двинулась в Иерусалим. Три дня двигалась она к Иерусалиму и вот, наконец, остановилась у подножия Храма, к дверям которого вели пятнадцать ступеней. Марию поставили на первую из них. И чудо: трехлетняя девочка одна, без посторонней помощи, твердыми шагами, преодолела пятьнадцать ступеней, и подошла к дверям Храма. Первосвященник по имени Захария, присутствовавший здесь, усмотрел в этом нечто необыкновенное и волей своей, вопреки правилам, ввел Марию в ту часть Храма, куда вход был запрещен – во Святая Святых.
Трехлетнюю девочку поселили в особом отделении храма, вместе с ее сверстницами, которые также как и она посвящались Богу. Как и ее подруги, Мария молилась, читала священное Писание и занималась рукоделием, так началось церковное воспитание Марии, которое было поручено первосвященнику Захарии.
3.Благовещение Пресвятой Богородице.
Обратимся вновь к христианским сказаниям о земной жизни девы Марии. Она прожила в Иерусалимском Храме одиннадцать лет. А в четырнадцать лет, как считали в ту пору, у девушек наступала пора совершеннолетия и, по понятиям древних евреев, они должны были покидать Храм и выходить замуж, таков был обычай и все девушки подчинялись ему. Но Мария, достигнув совершеннолетия, не спешила уходить из Храма, она заявила, что посвящает Себя Богу, и никогда не станет женой человека, это был случай редкий, озадачивший иерусалимских священнослужителей. Сами они не могли придумать, как надлежит поступить с Марией, и потому обратились за советом к Богу. Решение Всевышнего помогло соблюсти старинный обычай и, в то же время, удовлетворить желания девушки. Бог повелел отыскать для нее достойного мужа, который бы был уже стар, дабы супружество с ним помогло Ей сохранить девственность. Таким человеком стал восьмидесяти двух летний вдовец Иосиф, имевший четырех сыновей и двух дочерей от первого брака. Это было нужно, для того, что бы обмануть диавола, который хорошо знал пророчество Исаии: «Се Дева во чреве приимет и родит Сына, и нарекут имя ему Еммануил». (Исаия, 7-14).
Опасаясь рождения Божественного Сына от девственницы, диавол зорко следил за всеми девицами, это объяснения дополнилось впоследствии и другим: брак Марии с Иосифом нужен был Богу для того, что бы Иисус Христос не оказался в глазах его соотечественников не законнорожденным, а признавался бы ими сыном Иосифа.
По истечению шести месяцев замужества Марии и Иосифа, в жизни Девы произошло событие в память, о котором учрежден праздник Благовещение. Марию посетил архангел Гавриил. В Евангелии от Луки говориться: «Послан был ангел Гавриил от Бога в город Галилейский, называемый Назорет, к Деве, обрученной мужу, именем Иосифу, из дома Давидова; имя же Деве Мария.
Ангел, войдя к ней, сказал: «Радуйся, благодатная! Господь с Тобою, благословенна Ты между женами!» Она же, увидев его, смутилась от слов его, и размышляла, что бы это было за приветствие. И сказал ей ангел: «Не бойся, Мария, ибо Ты обрела благодать у Бога; и вот зачнешь во чреве и родишь Сына, и наречешь Ему имя Иисус. Он будет велик и наречется Сыном Всевышнего, и даст Ему Господь Бог престол Давида, отца Его; и будет царствовать над домом Иакова во веки, и Царству Его не будет конца». (Лука, 1,26-33).
Конечно же, слова ангела удивили Марию. «Мария же сказала Ангелу: как будет это, когда, Я мужа не знаю?» Ангел сказал Ей в ответ: «Дух святой найдет на Тебя, и сила Всевышнего осенит Тебя; посему и рождаемое святое наречется Сыном Божиим». Тогда Мария сказала: «Се раба Господня, да будет Мне по слову Твоему». И отошел от Нее ангел. (Лука, 1,34,35,38).
В наше время Православная Церковь отмечает праздник Благовещения 25 марта по старому стилю, но так было не всегда. Еще в начале IV века, такого праздника вообще не было, существовал единый праздник посвященный одновременно Благовещению, зачатию Марией Сына Божия, Рождеству Христову, Богоявлению, и имел название «Явление Христа во плоти». Он отмечался 6 января. В те времена христианская Церковь, стремясь вытеснить языческие праздники, старалась устанавливать свои праздники в те дни, когда выпадали языческие. Так было и в этом случае. В день, соответствовавший шестому января по христианскому календарю, в Египте и окружающих его странах Ближнего Востока отмечался земледельческий праздник, посвященный появлению на полях первой зелени. Он был связан с культом Осириса – древнеегипетского божества.
В середине четвертого века по Р.Х., праздник был расчленен на два: шестое января стали праздновать Богоявление и крещение, а Рождество перенесли на двадцать пятое декабря старого стиля. Одновременно с Рождеством некоторое время праздновали и Благовещение. Но вскоре Благовещение было выделено в самостоятельный праздник. Ему отвели последний воскресный день перед Рождеством.
Совершенствуя свой праздничный календарь, христианская Церковь в начале седьмого века по Р.Х., закрепила за Благовещением день двадцать пятое марта по старому стилю. Благовещение, как и положено ему быть, стало праздноваться за девять месяцев до рождения Христа. Эту дату получили исходя из предположения, что одновременно с Благовещением произошло и зачатие. Вот такой сложный путь прошел этот праздник, прежде чем занял прочное место в церковном календаре.
На Русь праздник Благовещения пришел вместе с христианством. В весеннюю пору в средней полосе начинаются заботы о будущем урожае, а в южных районах – и полевые работы. Поэтому к празднику относятся многие приметы, с которыми крестьяне пытались связать свои надежды на будущее. «На благовещение пасмурно – не жди урожая» - утверждали одни. Но здесь, же рождались надежды на иные промыслы: «На Благовещение дождь – хороший улов рыбы», или «Мокрое Благовещение грибное лето». И наоборот, если «На Благовещение солнышко с утра до вечера – об яровых тужить нечего, благая весть, будет что поесть».
С верой в помощь Богородицы в делах крестьянских связаны некоторые благовещенские обряды. Например, в иных местностях России крестьяне ставили в этот день икону Богородицы в кадку с посевным зерном, приговаривая при этом: «Мати Божия, Гавриил – архангел, благословите нас урожаем, благословите – овсом да рожью, ячменем, пшеницей и всякого жита сторицей». Интересно, что на Благовещение выпускали из клеток пойманных осенью птиц. «Сестрички-синички, тетки-чечетки, краснозобые снегирюшки, щеглята-молодцы, воры-воробьи, вы на воле полетайте, вы на вольной поживите, к нам весну скорей ведите, Божью Мать за нас молите!» - приговаривали крестьяне, открывая дверцы клеток.
В этот день «девка косы не плетет, птица гнезда не вьет» - так говорят у нас на Руси христиане.
С праздником Благовещения христианин связывает свои надежды земные на лучший исход, как бы в интропритации со смыслом праздника Благовещения, что зародился Тот, кто принес надежду на жизнь вечную верующим. «Кontra spem spero» – «без надежды надеюсь». Всем людям суждено рождаться, жить и умирать.
4. Успение Пресвятой Богородицы.
Еще в середине четвертого века христианский писатель Епифаний Кипрский обмолвился: «Пусть исследуют Писание – там не найдут сведений о смерти Марии, умерла ли Она или не умерла, погребена ли Она или не погребена».
В самом деле, в евангельских сказаниях ничего не сказано о дальнейшей жизни Матери Христа, после страдальческой Смерти Сына. В ту пору, когда писались евангелия, христианство находилось в стадии становления, и судьба Богоматери мало интересовала богословов. У них было много забот. Положение изменилось к пятому веку. После Эфеского Собора (431 год) Богоматерь стала почитаться не менее, чем сам Иисус Христос. Где-то около этого времени, в начале пятого века, появляется церковное сказание о земной жизни и смерти Богородицы. А за тем, в конце пятого или начале шестого века, вслед за другими праздниками Богородицы устанавливается праздник Успения Пресвятой Богородицы.
Церковное сказание о кончине Богородицы повествует о том, что за несколько минут до своей земной смерти, Христос поручил заботы о Матери любимому Своему ученику Иоанну. Последующие десять лет Мария жила в Иерусалиме вместе с апостолами. Часто ходила Она на Голгофу, на гору Елеонскую, откуда вознесся на небеса Иисус Христос. Совершала Она иногда и дальние путешествия на Кипр, на Афонскую гору, некоторое время вместе с Иоанном жила в Ефессе. Но постоянным местом жительства Марии был Иерусалим. Однажды, когда Мария по обыкновению молилась на горе Елеонской, Ей архангел Гавриил и возвестил, что через три дня Она должна умереть. Вернувшись домой, Мария стала убирать жилище и спокойно готовиться к смерти. Было у Нее лишь одно желание – увидеть перед смертью всех апостолов. Однако, в то время их не было в Иерусалиме – в разных краях проповедовали они учение Христа. И так, только возникло у Марии желание встретиться с апостолами, свершилось чудо: «Внезапно послышался шум, по силе напоминающий раскаты грома, и облака окружили дом святого Иоанна Богослова – по повелению Божью, ангелы восхитили разошедшихся с проповедью Евангелия по концам вселенной, апостолов. и на облаках принесли их в Иерусалим, поставив на Сионе пред дверями дома, где обитала Матерь Божия». Так рассказывают об этом событии, свершившемся в последние дни жизни Марии «Жития Святых». Затем в горнице, где у смертного одра Богоматери собрались апостолы, «заблистал несказанный свет Божественной Славы, помрачивший светильники. Те, которым открыто было это видение, пришли в ужас. Они увидели, что кровля горницы открыта, и Слава Господня исходи с небес – Сам Царь Славы Христос с тьмами ангелов и архангелов, со всеми небесными силами, со святыми праотцами и пророками, некогда предвозвещавшими о Пресвятой Богородице, и со всеми праведными душами приближайся к Пречистой Своей Матери».
Христос, явившийся к умирающей Матери, взял Ее душу и вознес на небо. А Сама Богородица спокойно умерла, «как бы уснула сладким сном, усопла». Это явление, Ее смерть, и называется Успение Пресвятой Богородицы.
Храмы, Соборы в честь этого события называются Успенскими, на стенах, которых фресками изображают это событие, а так же на иконах. Если мы посмотрим на икону Успение Божьей Матери, то увидим Ее лежащую на смертном одре, а по бокам стоят апостолы, пророки, Святые. В центре изображается Иисус Христос, на руках которого маленький ребенок в белых пеленах. Этот ребенок олицетворяет душу Божьей Матери, которая находиться в руках Сына Божьего.
По завещанию Богоматери, как говориться в церковных сказаниях, тело Ее следовало предать земле, в пещере Гефсиманской. Туда и направилось похоронное шествие апостолов и верующих, сопровождавших гроб Девы Марии. Иудейские первосвященники хотели разогнать процессию. Но облачный венец, висевший в воздухе над апостолами, опустился к земле и кольцом окружил процессию. Преследователи слышали скорбное пение тех, кто провожал гроб Марии к Гефсиманской пещере, но не могли увидеть поющих, ангелы поразили недругов слепотою.
Иудейский священнослужитель Афоний, который проходил рядом с этой процессией, увидев это торжественное великолепие, воскликнул в злобе: «Вот какую почесть воздают телу, родившему льстеца, разорившего закон отцов наших». И с этими словами бросился к одру, желая бросить на землю Тело Богоматери. Но только лишь он коснулся одра, как невидимый меч отсек ему обе руки по локоть. Тогда апостол Петр объявил, что исцеление может наступить только после раскаяния. Афоний поспешил это сделать, и обратился к Богу с молитвой, а после приложил отсеченные руки, и они срослись. Лишь возле локтей, в назидание за прежнее безверие, остались знаки бывшего отсечения – тонкие, словно из красной нитки, кольца. Вслед за ним, каждый из ослепленных иудеев с молитвой припадал к одру Марии, и получали прозрение.
Гроб с телом Богоматери поставили в Гефсиманскую пещеру, и что бы никто не тревожил Ее покой, вход в пещеру завалили камнями.
Через три дня в Иерусалим прибыл апостол Фома, один из апостолов, не присутствовавший при погребении Девы Марии. Он пожелал в последний раз взглянуть на Ее Лицо. По его просьбе отвалили камни у входа в пещеру, и открыли гроб. Но, к удивлению всех, гроб оказался пуст.
В тот же день, беседуя о причинах исчезновения тела Богоматери, апостолы увидели деву Марию на облаках, в окружение ангелов, Богоматерь сказала, что воскресла в третий день по успении, и с телом взята на небо.
Это четыре праздника посвященные Божией Матери, которые входят в двунадесятые.
Следующий праздник из числа двунадесятых праздников посвящается Рождеству Христову – двадцать пятое декабря старого стиля, а по новому стилю седьмое января.
5.Рождество Христово.
Это один из главных христианских праздников. Временное несовпадение празднования Рождества Христова западными и восточными Церквями объясняется принятыми ими различными системами летоисчисления.
Основу праздника составляет евангельское повествование о рождение Иисуса Христа. В нем говориться, что волхвы на основании многих пророчеств, ожидали явление Великого Царя. И когда они увидели на Востоке особую звезду, то пошли за ней в Иерусалим, что бы поклониться родившемуся Богомладенцу. Сначала звезда шла впереди волхвов и как бы вела их, указывая путь. Но когда они оказались под Иерусалимом, звезда вдруг скрылась. Волхвы не знали, куда им идти дальше, где искать Богомладенца Христа. Они вынуждены были у многих спрашивать, где родился Христос, волхвы не останавливались и перед тем, что бы пойти на поклонение к Царю Ироду и от него узнать, где должен родиться Богомладенец. Ирод созвал всех мудрецов, которые сказали, что Христос должен родиться в Вифлееме Иудейском. Тогда Ирод приказал волхвам: «Вы пойдите, разыщите Богомладенца, а на обратном пути зайдите ко мне, что бы я мог пойти и поклониться Ему» (Матвей 2,8). Испугавшись того, что Христос будет претендовать на его трон, Ирод задумал узнать где родился Царь Мира, и убить Его во младенчестве, пока Он не окреп и не вошел в силу.
Когда волхвы покинули Иерусалим и были на пути к Вифлеему, вновь явилась пред ними путеводная звезда. Она довела их до места, где был Богомладенец, и остановилась. Волхвы поклонились родившемуся Богомладенцу и принесли Ему дары – золото, ливан и смирну. А за тем отправились в обратный путь на Восток. И когда волхвы, пройдя определенный путь, легли спать, им явился Ангел и сказал, что бы они не заходили к Ироду. Так волхвы и сделали. Звезда, которая показала волхвам путь – называется Вифлеемская.
Праздник Рождества Христова совпадает по времени с днем зимнего солнцестояния, который связывается с поворотом к весне. Рождение Христа должно ассоциироваться с весенним возрождением природы. В древнем Египте отмечался день рождение бога Осириса (шестого января), в древней Греции в этот же день праздновалось день рождение Диониса, двадцать пятого декабря отмечалось рождение древнеиранского бога Митры.
Первоначально Рождество Христово отмечалось шестого января вместе с Богоявлением, лишь в четвертом веке оно было перенесено на двадцать пятое декабря старого стиля стиля. Это было обусловлено попытками вытеснить широко распространенный в римской империи культ Митры. Утверждаясь в разных странах, Рождество Христово впитывало в себя многие обряды, обычаи существовавших народных празднеств, которые получили новое толкование в соответствии с христиански вероучением.
В частности, на Руси, где оно совпало с древнеславянскими праздниками – святками, христиане заимствовали наиболее распространенные восточные обряды.
Религиозные проповедники подчеркивали, что с рождением Христа открывается возможность для спасения, вечной жизни и райского блаженства для всех людей независимо от их социального происхождения и принадлежности и места их в обществе.
К празднику Рождества Христова верующие приготавливаются шестинедельным постом с пятнадцатого ноября старого стиля по двадцать четвертое декабря старого стиля. Пост этот в народе называется Филипповым, потому что накануне поста четырнадцатого ноября старого стиля празднуется память святого апостола Филиппа.
Особенно строго проводиться последний день поста, называемый сочельником, так как в этот день, церковным уставом разрешается употреблять в пищу только сочиво, то есть пшеницу с медом.
6. Сретение Господне.
Следующий двунадесятый праздник в честь Спасителя называется Сретение Господне, празднуется второго февраля по старому стилю.
В его основу легла, описанная в Евангелии от Луки, встреча старца Симеона с младенцем Иисусом Христом, которого Божия Матерь с Иосифом принесли на сороковой день после рождения в Иерусалимский Храм. Такой был обычай у евреев. Этот обычай носил очистительный характер.
А старцу Симеону, который встретил Богомладенца у входа в Храм, было дано от ветхозаветных пророков предсказание, что он, Симеон, не умрет, до тех пор, пока не встретит и не увидит Иисуса Христа. Потому как он был из числа семидесяти толковников, которые переводили Священное Писание по поручению Александра Македонского, и во время перевода Симеон усомнился в возможности рождения Спасителя от Девы, он не мог поверить в непорочное зачатие.
Когда старец Симеон увидел Христа и принял Его в свои объятия, то сказал: «Ныне отпущаеши раба Твоего, Владыко, по глаголу Твоему с миром». Настало время, когда ему, можно было умереть, и эта кончина его должна быть мирной: «Яко видеста очи мои», - продолжал Симеон, – «спасение Твое, иже еси уготовал пред лицеем всех людей». Симеон прожил триста шестьдесят лет. Праздник Сретения Господня в христианском мире начал праздноваться в шестом веке.
7. Крещение Господне.
В основе праздника Крещения Господня, лежит евангельское сказание о Крещении Иисуса Христа в реке Иордан. Крестил Его Иоанн Предтеча, который, после совершённого им над Иисусом Христом таинства, стал называться Иоанном Крестителем. Этот праздник носит другое название – Богоявление, так как во время Крещения Иисуса, явились миру все три Лица Святой Троицы: Сын Божий Иисус Христос крестился в реке Иордан, Бог Отец свидетельствовал с неба, и Бог Дух Святой сошёл с небес в виде голубя это – Новозаветная Троица. Она изображается на иконах сидящий Бог-Отец, рядом с ним Иисус Христос - Сын Божий, а между ними изображается Голубь, с распростёртыми крыльями.
Особенность праздника Крещения Господня составляют два великих освещения воды: одно накануне праздника после литургии, и второе, когда ходили на реку, на пруд или к озеру для освящения вод. В древней церкви первое великое освещение воды совершалось для крещения оглашенных, а второе - в воспоминание Крещения Господня, и произошло, вероятно, от обыкновения иерусалимских христиан в день праздника совершать крестный ход на реку Иордан.
Крещение Господне первоначально отмечался шестого января, одновременно с Рождеством, лишь в пятнадцатом веке стали отмечать эти праздники раздельно.
На Руси праздник этот совпал по времени с окончанием святочных праздников древних славян, и впитывал в себя многие народные обряды, которыми сопровождались святки. По учению церкви именно с Крещения Иисус начинает проповедовать, просвещать народ, озаряя его Своим Светом. Иисус Христос принял крещение в возрасте тридцати лет.
8. Преображение Господне.
В Евангелии от Матфея (Матвей 17,12) повествуется о том, что Иисус Христос взошел на гору Фаворскую, чтобы помолиться, и взял с собой только трёх своих учеников. Евангелист перечисляет последовательно Петра, Иакова и Иоанна. Петр был взят на гору Фаворскую, как камень веры. Христос сказал ему: «На сем камени созижду Церковь Мою, и врата адова не одолеют Ее» (Матвей-16, 18 ).
Апостола Иоанна Богослова по достоинству называют Апостолом любви. И можно назвать его камнем любви. Сам он имел любовь, и любовь проповедовал: «Любите не словами или языком, но делом и истиною» (Ин. 3.18). Апостол Иоанн Богослов настолько проникся добродетелью любви, что умирял врагов.
Третьим камнем Фаворской горы был апостол Иаков. Он есть образец терпения, для верующих.
И вот когда Иисус стал молиться, лицо Его преобразилось, одежда сделалась белою, и из облака раздался голос Божий: «Сей есть Сын Мой возлюбленный; Его слушайте» (Лк. 9:35), до того, как раздался голос Божий из облака, появились небожители: пророк Илья и Моисей. Это явление должно было возвысить Иисуса Христа, тем самым, по толкованию теологов, Христос совершил одно из самых больших чудес, чтобы «явить» Свою Божественную Сущность.
Наша православная церковь трактует праздник Преображение Господне следующим образом: Преображение Спасителя должно призывать каждого верующего к преображению их внутреннего мира, если ты любишь только самого себя, научись любить ближнего, как самого себя - это будет достойной переменой. Если жизнь приносит тебе скорби и печали и ты, с большим трудом, переживаешь её бремя, то дерзай, и научишься терпению. Если верующий думает стать милосердным, и до этого был жесток, то и это будет его внутреннее Преображение. Но до этого свой внутренний взор души, сердца и разума нужно обратить к Богу, к Всеобъемлющей Любви. Имей любовь к ближнему и к Богу, имей терпение, и будь в этом твердым, как камень, и ты будешь достоин восхождения на гору Фаворскую. Так учит церковь православная, призывая к духовному совершенствованию и очищению.
Этот праздник Церковью был установлен в пятом веке. На Руси он появился вместе с христианством, и был приурочен к старинному земледельческому празднику, с которого начиналась уборка яблок в садах. Отсюда, сложившееся в народе другое название праздника, «яблочный спас». Церковь освятила бытовавший обычай, не есть яблок до их созревания, связав сбор урожая со временем праздника Преображения Господня. Таким образом, церковная праздничная дата вошла в народный календарь.
9. Вход Господень в Иерусалим.
Этот праздник отмечается за неделю до Пасхи. Он посвящается следующему Евангельскому событию: вскоре после воскрешения Лазаря, Христос предпринял Свое последнее путешествие в Иерусалим, перед казнью на горе Голгофа. Народ, пораженный чудом воскрешения Лазаря, собравшийся в своем бесчисленном множестве в Иерусалиме на праздник Пасхи, устроил Христу поистине царскую встречу: они постилали одежду на пути проезжающего Христа, ехавшего на осле, махали над своими головами, зеленеющими пальмовыми ветвями, и приветствовали Его возгласами: «Осанна в Вышних!»
Православная Церковь в этот день прославляет Иисуса Христа, как Владыку жизни и смерти. Который воскресением Лазаря доказал всем людям истину будущего всеобщего воскресения, и что Он, Владыка Господь Иисус Христос, шествующий в Иерусалим по своей воле на крестную смерть и страдания, во имя спасения не только Адама, но и всего человечества.
Этот праздник был установлен Церковью в четвертом веке. В народном сознании он получил другое название – «вербное воскресение», ибо у нас в России роль пальмовых ветвей выполняет распускающаяся к этому времени верба. На праздничной утрени, после чтения Евангелия, священник особой молитвой освещает вербы, окропляет их святой водой и раздает народу, который встречает Христа с зажженными свечами. Освященные вербы подолгу хранят в своих домах, тем самым, наполняя свои жилища праздником.
10. Вознесение Господне.
Каждая неделя после Пасхи, вплоть до праздника Троицы, посвящена не только прославлению воскресшего Христа, но и различным евангельским эпизодам, которые носят соответствующие названия.
За Пасхой следует святая или светлая неделя (седьмица). Затем неделя о Фоме (евангельский рассказ о Фоме, который не хотел верить в телесное воскресение Христа). За ней идут недели жен мироносиц, о расслабленном, о самарянине и о слепорожденном.
В четверг шестой недели после Пасхи, христианская Церковь празднует Вознесение Господне. Вместе с предпраздненством и попраздненством, праздник Вознесения Господня длиться девять дней.
В честь этого события из жизни Христа на богослужении читаются Деяния апостолов и Евангелие от Луки, где содержатся рассказы о Вознесении, где говорится, что Иисус Христос, после своего Воскресения, в продолжение сорока дней пребывал на земле. Часто беседовал с учениками, наставляя их и рассказывая о Царстве Божием. В сороковой день Христос вывел учеников своих из города Иерусалима на гору Елеонскую, дал им наставления, по сошествии на них Святого Духа, идти и проповедовать Евангелии всему миру, то есть разносить благую весть по миру.
«Дана Мне всякая власть на небе и не земле», - сказал Иисус Христос. "И так идите, научите все народы, крестя их во имя Отца и Сына, и Святого Духа, уча их соблюдать все, что Я заповедал вам, и се, Я с вами во все дни, до скончания века".
Затем Иисус Христос благословил своих учеников, и стал отдаляться на них, и подниматься на небо. Апостолы долго смотрели Иисусу Христу вслед, пока Он не скрылся в светлом облаке.
Интересна трактовка Рябинского, который пишет об этом событии в своей книге «Святая земля в праздниках православной Церкви»: «В жизни Господа известны две четыредесятницы: первую Он провел в пустыне, в строгом посте, приготовляясь к Своему служению людям на земле; вторая протекла от Его славного Воскресения до Вознесения на небо».
Сороковой день во всей священной истории отличается, как время окончания великих подвигов, и все сорок дней вообще, как время полноты действия. Еврейские первенцы, по закону Моисееву, должны были в сороковой день по рождению являться в Храм пред Лицем Бога, в ознаменование действительного вступления в число избранного народа. В сороковой день по рождении, и Иисус Христос был принесен Пречистою своею Матерью в Храм Иерусалимский. В сороковой день по Воскресении, которое можно уподобить новому рождению, Он должен был войти в небесную скинию, как «первенец» из мертвых всего рода человеческого, что бы явиться пред Лицем Божиим и начать о нас Свое небесное ходатайство. В этот день Иисус Христос должен был вознестись на небо.
Праздник Вознесения в христианстве впервые зафиксирован в четвертом - пятом веках. Канон же праздника установлен лишь в восьмом - девятом веках.
Праздник Вознесения Господня положил основание учению о блуждании души умершего человека по земле сорок дней.
11. Сошествие Святого Духа на апостолов - Троица (Пятидесятница).
Три лица Бога – Бог-Отец, Бог-Сын и Бог-Дух Святой. Учение об этих трех ипостасях сформулировано в виде догмата, принятого на Вселенском Соборе в городе Константинополе в триста восемьдесят первом году.
Согласно церковному преданию, праздник Троицы установлен в честь сошествия Духа Святого на учеников Иисуса Христа, в честь события, в котором приняли участие все три Божественных ипостаси.
Умерший на кресте Христос на третий день после своей смерти воскрес. Все эти три дня Он находился в аду, где проповедовал всем там находящимся, и итогом этой проповеди было то, что ад опустошился. Христос победил ад!
Перед Своим Вознесением, Христос повелел ученикам, оставаться в Иерусалиме и ждать сошествие Святого Духа, обещанного им Богом: «Не отлучайтесь из Иерусалима, но ждите обещанного от Отца, о чем слышали от Меня».
«При наступлении дня Пятидесятницы, все они были единодушно вместе. И внезапно сделался шум с неба, как бы от несущего сильного ветра, и наполнил весь дом, где они находились. И явились им разделяющиеся языки, как бы огненные, и почили по одному на каждом из них. И исполнились все Духа Святого, и начали говорить на иных языках, как Дух давал им».
В деянии говорится, что это событие произошло при большом стечении народа: «И все изумлялись и дивились, говоря между собой: сии говорящие, не все ли галилеяне?». Чудо произвело столь сильное впечатление на собравшийся народ, что апостол Петр должен был сразу выступить с разъяснением. На вопрос людей, дивившихся на говорящих «на иных языках» апостолов, Петр пояснил: «Они не пьяны, как вы думаете, ибо теперь третий час дня», это произошло для того, что бы апостолы, говоря на разных языках, разнесли учение Христа по всему свету, всем народам и языкам.
На Руси Троица слилась, с широко отмечавшимся праздником семиком. Древние славяне, почитавшие духов растительности, в этот праздник украшали свои жилища зеленью. До сегодняшнего дня сохранился обычай в этот день ломать ветки деревьев и нести в Храм, для их освящения, да и в самой Церкви иконы украшаются зелеными ветвями берез.
Троица стала отмечаться после того, как сложился догмат о Троице, в четвертом веке.
12. Воздвижение Креста Господня.
В основе этого праздника лежит повествование о том, как мать римского императора Константина, Елена, в триста двадцать шестом году отправилась в Иерусалим с целью отыскать Крест, на котором был распят Иисус Христос. И ею, с помощью одного еврея по имени Иуда, крест Христов был обретен, вместе с двумя другими крестами, на которых были распяты разбойники. И надо было определить на котором из трех крестов, найденных Еленою, был распят Иисус Христос. Недалеко от того места, где были найдены три креста, проходила дорога, по которой везли мертвеца. Повозку остановили, и стали поочередно прикладывать найденные кресты к мертвецу. И от одного из крестов мертвец ожил - воскрес. Весть об этом разнеслась по всей округе, и народ стал стекаться к Животворящему Кресту Господню, собралось много народу, что нельзя было даже приблизиться к Кресту. Тогда Крест был воздвигнут на горе Голгофа, отсюда и название праздника Воздвижение Креста Господня.
В праздничных проповедях священнослужителями подчеркивается роль Креста, как символа христианства, и оружия против диавола. Необходимо каждому человеку нести свой крест, как это некогда делал Иисус, внушая мысль о том, что христиане должны всецело полагаться на волю Христа. Главнейшую богослужебную особенность праздника Воздвижения, является вынос святого Креста для поклонения.
Священник торжественно выносит северными дверями из алтаря святой Крест. Остановившись пред царскими вратами, священник громко возглашает: «Премудрость, прости!», и полагает Крест на приготовленный заранее аналой посреди Храма. После совершается каждение Кресту, после все верующие, и священнослужители, и миряне целуют святой Крест.
В древние времена, в Константинополе, первого августа в сопровождении торжественной процессии Животворящий Крест переносился из царского дворца в Храм святой Софии, причем, совершалось малое освящение воды. Затем, в течении пятнадцати дней крест носили по улицам города с молитвою об ограждении города и его обитателей от губительных болезней и внешних врагов.
У нас на Руси этот праздник совпал со вторым сбором меда. Этот мед освящался в Храмах. В народе праздник получил название «медового спаса».
По народному поверью считается, что после праздника Воздвижения звери уходят вглубь леса, а змеи прячутся под пни и коряги, стало быть, наступила осень.
Посты.
Представление о двунадесятых праздниках будет не полным, если не сказать о постах, которые предшествуют таким праздникам, как Пасха, Рождество, Успение и другим.
Постом называется воздержание от некоторых видов пищи - мясной, молочной, яиц и иногда рыбы. Но главное в посте это воздержание не телесное, но духовное. Воздержание в своих эмоциях, чувствах, мыслях. Пост можно сравнить с пограничным постом или милицейским, в этом случае ведется наблюдение за порядком и безопасностью, а в нашем случае - ведется наблюдение за собой, за своим внутренним миром.
Устанавливая посты, Церковь имела в виду, прежде всего, употребление пищи менее питательной, для ослабления чувственности, власти и силы плотских страстей, чтобы тем самым дать господство духу над телом, чтобы постящиеся легче могли побороть в себе те или другие страсти. Таким образом, воздержание от известного рода пищи, само по себе, служит для христианина не целью, а лишь средством для укрепления себя в духовных подвигах. По учению Церкви, христиане с постом телесным должны соединять и пост духовный, укрепляя себя в подвигах добродетели. Духовный пост заключается, в том, что бы противостоять отрицательным эмоциям и стараться быть внимательным с ближними, быть милосердными к окружающим людям. Подавлять в себе ярость, злобу, гнев и плотские побуждения.
Посты разделяются на однодневные и многодневные. К первым относятся посты: каждую среду и пятницу, в прославлении страданий и смерти Христа. А также однодневные посты в праздник Воздвижения Креста Господня, в день усекновения главы Иоанна Предтечи и в навечерие Крещения Господня.
Многодневных постов четыре:
Великий Пост.
Великий пост продолжается семь недель перед Пасхой. Он собственно состоит из двух постов это: сорокадневного поста Иисуса Христа, и страстной седмицы. Эти два поста, как бы связываются Вербным Воскресением. Последняя неделя Великого поста называется страстной седмицей, то есть эти семь дней посвящены воспоминаниям последних дней земной жизни Иисуса Христа, Его страданиям на кресте, смерти и погребению. По величию и важности свершившихся событий, каждый день этой седмицы именуется святым и великим. В эти дни не совершаются богослужения памяти святых, ни поминовения усопших, ни молебные пения.
В понедельник Церковь находится в таинственном созерцании, сближая события Ветхого и Нового Завета, показывает грядущие страдания Христа в ветхозаветном прообразе целомудренного Иосифа, по зависти братьев проданного и униженного, но порабощенного только телом, а не духом. Иосиф - образ целомудрия, которому следует подражать христианину.
Из евангельских событий Церковь в этот день воспоминает иссушение бесплодной смоковницы, потому, что от этого последнего события начинаются страдания Христа. По толкованию Отцов Церкви, бесплодная смоковница изображает сонмище иудейское, в котором Иисус Христос не нашел истинного плода, а только лицемерную сень закона, которую обличил и проклял, но она изображает также и всякую душу не имеющую истинного плода покаяния.
Бесплодная смоковница есть всякая душа, не имеющая никакого духовного плода, которую Христос "утре", то есть по окончании настоящей жизни, если не обретет в ней плодов добрых, иссушает проклятием и ввергает в огонь вечный.
Служба, во вторник страстной седмицы в Церкви заимствует свое содержание из читаемых в этот день притчей Христа о десяти девах, о талантах и о втором пришествии Христовом. Подобно мудрым девам, каждый верующий всегда должен быть готовым встретить Христа, имея горящий светильник добродетелей.
Церковь руководствует верующих к духовному бодрствованию, употреблению дарованных способностей и сил (талантов) на дела милосердия.
В среду страстной седмицы в Церкви вспоминается событие, произошедшее в доме Симона прокаженного, когда некая жена-грешница проливая свои слезы поведала о своих страстях. Затем возлила драгоценное миро на голову возлежащего Иисуса Христа, уготовала Его на погребение; когда в неблагодарной душе Иуды родилось преступное намерение предать своего Учителя. В этот день, в среду, Церковь прославляет эту жену-грешницу, а Иуда за свое предательство, связанное с сребролюбием, порицается и проклинается.
В четверг страстной седмицы Иисус Христос утвердил основной закон христианства - закон любви: «Заповедь новую даю вам, да любите друг друга, якоже Аз возлюбил вы» (Ин13:34).
Являя делом свою высочайшую любовь к людям, Христос установил величайшее таинство своего вочеловечения - Святейшую Евхаристию, или Таинство соединения со Христом, которое апостолы передали Святым Церквам, и которое доныне совершается в христианских Храмах, и будет совершаться до скончания века, по словам апостола «донде же убо Христос придет» (до тех пор, пока Христос не придет).
В кратких и точных словах Евхаристийной молитвы, тайно читаемой священником за Божественной литургией перед пресуществлением Святых Даров, воспроизводиться священное событие установления Божественного таинства: «прием хлеб во святая святых Своя и пречистые и непорочные руки, благодарив и благословив, освятив, преломив, даде святым Своим учеником и апостолом, рек: Приимите, ядите, сие есть Тело Мое, еже за вы ломимое во оставление грехов. Подобне и чашу по вечери, глаголя: Пийти от нея вси, сия есть Кровь Моя Нового Завета, яже за вы и за многи изливаемая во оставления грехов». Принимая Тело и Кровь Христову в Святых Тайнах, каждый христианин становиться причастником Тайной вечери, и сопереживает страдания Христовы. Имеется икона Тайной вечери, где изображено это событие. Христос сидит посередине, и Его ученики (апостолы) сидят за столом, за трепезою. Изображен тот момент, когда Иисус Христос сказал, что среди учеников есть предатель. Иуда изображается на этой иконе отвернувшимся от Христа. Эта икона обычно укрепляется над царскими вратами (врата, ведущие в алтарь).
В пятницу страстной седмицы в Храмах совершается особая служба «Последование святых и спасительных страстей Господа нашего Иисуса Христа» с чтением двенадцати евангелий страстей Господних, повествование которых постепенно ведет молящихся от Сионской горницы и от «преестественной» молитвы с кровавым потом в саду Гефсиманском до голгофского позора, крестных страданий, смерти и заключения во гробе Господа Иисуса Христа.
Первое Евангелие Святых страстей (Ин 13,31-18,1) передает прощальную беседу Спасителя со своими учениками, ту Божественную беседу, которая исполненная сладостными и умилительными мыслями и чувствами: «Дети! Не долго уже быть Мне с Вами, да не смущается сердце ваше: веруйте в Бога и в Меня веруйте, сия есть заповедь Моя, да любите друг друга, как Я возлюбил вас. Нет больше той любви, как если кто полагает душу свою за друзей своих. Сие заповедую Вам, да любите друг друга. Вы теперь имеете печаль; но Я увижу вас опять, и возрадуется сердце ваше и радости вашей никто не отнимет у вас. В мире будете иметь скорбь; но мужайтесь: Я победил мир». (Ин 13-17).
Второе Евангелие (Ин 18, 1-28) повествует о том, как в саду Гефсиманском, с душою прискорбною даже до смерти, простерся на земле Иисус Христос в пламенной молитве к Отцу Небесному. По-человечески Христос ужасается предстоящим мукам, молит, да, мимо идет от него чаша сия, и вместе с тем предает всего Себя воле Отца Небесного.
И вот приблизился час Его страданий и мук. Иуда предатель лобзанием своим предает Иисуса, как некого злодея, Христа ведут во мраке ночи по улицам Иерусалима и представляют на суд. В церковных песнопениях после чтения этого Евангелия осуждается бесчестный поступок предателя.
Третье Евангелие (Мф. 26, 57-75) изображает суд Каиафы и всего синедриона (высший суд иудеев). Где Иисус Христос, торжественно объявляет, что он Обетованный Миссия, и терпит за это удары и поношения. А Петр между тем троекратно отрекается от Христа, но потом кается и просит у Него прощения.
Четвертое Евангелие (Иоанн -18,28-19,16) передает то, как из двора Каиафы Христа ведут в преторию, к Понтию Пилату (к прокуратору римского императора Тиберия).
Пятое Евангелие (Матфей 27,3-32) рассказывает о страшной участи, постигшей предателя Иуду, он удавился. А Христос находился в руках врагов, которые настоятельно требуют Его смерти и даже принимают ответственность на себя за смерть Христа перед Богом. Понтий Пилат изрекает Иисусу осуждения на смерть и при этом умывает руки, снимая с себя вину за смерть Спасителя. С глубоким возмущением воспринимает Церковь это неправедное осуждение Иисуса Христа на смерть.
Шестое Евангелие (Марк 15, 16-32). Изображает скорбный путь от претории Понтия Пилата до Голгофы, который Христос прошел, изнуренный, изъязвленный, с тяжким крестом, орошая улицы Иерусалима потом и кровью Своею, и начало Его Крестных страданий. Предание говорит, что на всем этом пути возлюбленному Сыну Своему сопутствовала Пресвятая Дева Мария, и с горькими слезами повергалась перед Ним. Раздерающий вопль Ее слышен в трогательном песнопении: «Своего агнца, агнца зряше к заколению влекома».
Седьмое Евангелие (Матфей 27,33-54) представляет очам верных, тягчайшие муки распятия Христа на Кресте, заканчивающиеся Его смертью.
Восьмое Евангелие (Лука 23,32-49) продолжает повествование о крестных страданиях Христа, великий Страдалец все прощает Своим мучителям: «Отче! Отпусти им, не ведят бо, что творят». В этом евангелии воспоминается и покаяние благоразумного разбойника, который перед смертью своею, находясь рядом со Христом, тоже распятым на Кресте, покаялся и признал Иисуса, как Сына Божьего.
Девятое Евангелие (Иоан 29,25-37) повествует о последних минутах жизни Христа, усыновление святого апостола Иоанна Богослова Пречистой Деве Марии, и кончине Христа, Смерть которого, сопровождалась ужасными потрясениями природы.
Десятое (Марк 15, 43-47) и Одинадцатое (Иоан 19,38-42) Евангелия посвящены снятию Тела Христа со креста, и Его погребению.
Последнее - Двенадцатое Евангелие (Матфей 27,62-69) свидетельствует о последних усилиях клеветы и злобы врагов Христа, потребовавших от Понтия Пилата, запечатание гроба и приставления к нему стражи.
За вечерней службой в Храме совершается вынос Святой Плащаницы (изображение погребение Христа).
В субботу страстной седмицы, последний день перед Пасхой, посреди Храма ставиться гроб и поются скорбные погребальные песнопения.
Словами ангела, обращенными к мироносицам, которые шли ко гробу Господню, христиане утешаются в их скорби: «Рыдания время преста, не плачите! Видите вы гроб и уразумейте - Спас бо воскресе от гроба!» Тем самым как бы предвозвещается заря наступающего светлого Воскресения Христова.
Священнослужителями читаются все главные пророчества, относящиеся к Иисусу Христу. Затем читают слова апостола Павла «...Если же мы умерли со Христом, то веруем, что и жить будем с Ним..» (К Римлянам). После этого чтения священнослужители переоблачаются из темных риз в светлые, так как в предстоящем чтении Евангелия благовествуется уже о воскресение Иисуса Христа, и явлении Его женам-мироносицам, с радостным приветствием: «Радуйтесь!» (Матфей 28,9).
Рождественский пост.
Рождественский Пост (Филиппов) продолжается шесть недель, с пятнадцатого ноября по двадцать четвертое декабря по старому стилю включительно.
Успенский пост.
Успенский Пост, перед праздником Успения Пресвятой Богородицы продолжается с первого по четырнадцатое августа по старому стилю.
Петров пост.
Четвертый Пост - Петров, или апостольский, установленный в честь святых первоверховных апостолов Петра и Павла. Этот пост начинается спустя неделю после Троицина дня и заканчивается в день памяти апостолов Петра и Павла.
Апостол Петр проповедовал во многих местах Азии, Европы и Африки и окончил свою жизнь в Риме, где обратил ко Христу многих людей. Когда император Нерон начал гонение на христиан, то апостол Петр хотел удалиться из Рима, но ему было явлено свыше, что бы он остался в Риме. Апостол Петр был схвачен, и император Нерон осудил его на крестную смерть. Апостол попросил распять его на кресте вниз головой, потому что он считал себя недостойным умереть на кресте так же, как Христос. Петр – «камень», в знак твердости его веры Христос назвал его Кифою (Петром).
Святой апостол Павел, ранее Савл, очень даровитый человек с прекрасным образованием, гражданин Рима, так как он был ревнителем еврейского закона, то вначале гнал христианство. С этой целью однажды Павел отправился в сирийский город Дамаск, на пути в Дамаск Господь вразумил его, и обратил к христианской вере. Этот случай описывается так: «Вдруг озарил его необыкновенный свет с неба и послышался оттуда голос: «Савл, Савл! Что ты гонишь Меня?» - «Кто Ты, Господи, и что повелишь мне делать?» - спросил Савл, и услышал слова: «Я Иисус, которого ты гонишь; вступай в город и там сказано будет тебе, что делать». При этом Савл ослеп».
В городе Дамаске Господь повелел Анании, одному из семидесяти своих учеников исцелить и крестить Савла. С этого времени Савл сделался ревностным учеником Христовым, прошел разные страны с проповедью и обратил множество язычников ко Христу, за что и получил название «апостола язычников».
Апостол Павел написал четырнадцать посланий, то есть писем о христианской вере и жизни к христианам разных народов: к Римлянам, Коринфянам, Галатам, Евреям, Ефесянам, Колосянам, Филипписием, Солунянам, а так же три личных послания: к Титу, Филимону и Тимофею.
Апостол Павел окончил жизнь в Риме, в одном году с апостолом Петром. Павла хотели распять, но когда узнали, что он римский гражданин, то вместо позорной крестной казни предали смерти через усечение головы мечем.
Все перечисленные посты, со своей значимостью совершенствования духовного мира верующего, привязываются к тому или иному событию христианского мира.
А те ранее перечисленные праздники, которым предшествовали эти посты, и их смысл, должны закрепляться и утверждаться своею торжественностью богослужения в душах и разуме верующих.
Глава 9 «Некоторые размышления о воспитание детей».
1
«Вера без дел мертва», взыскал к нам апостол, отсюда мы понимаем, что высшая молитва – это дела добрые. Позднее, в среднее века появляется золотое правило морали: «Не делай ближнему того, чего не хочешь, что бы сделали тебе». В семейной жизни попытайтесь соблюсти любовь к ближнему, как к самим себе. Супругу ищите по духу единому – это уменьшит, а может и совсем исключит муки житейские в семье.
На этом рисунке изображена жизнь семейной пары, в первом варианте, при стремлении к Богу, супруги соединяются в Нем, и живут в единогласии и радости.
Во втором случае, они соединяются, но отходят от Бога, тем самым, отдаляясь все более, друг от друга.
А могло бы быть, что супруги вообще не находят Бога, и не соединяются друг с другом. Таким образом, у каждого из них своя жизнь и свои интересы, свое мироощущение, это два разных человека, и понять им друг друга практически не возможно.
Конечно, супруги могут объединяться вокруг тленных ценностей суетного мира, но такое объединение временно, так как все ценности этого мира относительны, а человек подвержен влияниям, и ему свойственно меняться.
И бытие познания окружающего мира, и мироощущение должно покоиться на трех христианских добродетелях Вера, Надежда и Любовь, а мать их Софья, что с греческого переводиться, как Мудрость. То есть тот, кто живет в Вере, в Надежде и пребывает в Любви к ближнему (в данном случае супруг к супруге и наоборот), тому сопутствует мать их Софья, то есть Мудрость. Мудрый тот, кто живет в Вере, Надежде и Любви, но в любви не плотской, но христианской.
И чем дальше будут супруги отходить от истины, тем дальше будут отходить друг от друга.
Что определяет равновесие в семье, в частности взаимоотношение супругов? Во-первых, их интеллектуальная возможность найти точки соприкосновения, не только в заботах о благе и здоровье их самих и их детей, но и в стремление понять высшие истины, которые ими еще не познаны, ни сознанием, ни интуитивно. Стало быть, их должно объединять стремление к познанию истины, которое лежит в основе хотя бы знаний истории, философии и религии. Эти знания должны предопределять формулу их взаимоотношений.
Довольствоваться малым материальным благом, и пребывать хотя бы в уважении друг к другу. Радуясь тем, что можете видеть друг друга во здравии духовном и телесном, оберегайте это, как благо, как дар природы, человеческой сущности, или дар Божий, помня о том, что мы смертны. Спешите делать добро друг другу в слове, в деле и сорадоваться взаимно друг за друга, тем, что он, она ходит, видит, работает и сорадуется ближнему, в данном случае мужу и жене, его благополучию в теле и духе. Бороться друг за друга, чтобы блюсти чистоту душевную и телесную, стремясь осмыслить и понять пути, ведущие к познанию Истины.
2
Истина - это объективная, причина, сотворившая видимый и невидимый мир, создавшая флору и фауну, и нас самих с духовным миром. Христос говорил: «Я есть путь, истина и жизнь». И насколько мы будем приближаться к этой Истине, делая дела добрые друг другу, настолько и будет сокращать расстояние между людьми (супругами) в духовном плане, так как сказано «да не единой плотью вы едины, но и духом». Это будет определять близость человека к человеку в их делах, в добродетели. А не упреки, чья зарплата, чья жилплощадь, кто почистил картошку, кто постирал, не в замечаниях, а в делах добрых утверждать значимость личности мужа и жены. Помня при этом, что все мы пленники времени.
Время разрушает даже скалы, не говоря уж о том, что плоть наша становиться, со временем, немощна. Не приближайте этот час друг для друга, не злым словом, ни злым делом, а радуйтесь тем, что вы друг для друга по мере своих способностей разума и души можете делать добро и быть снисходительней, то есть прощайте друг другу слабости, огорчения, помня что человеческая несостоятельность, без подкрепления учением Христа, повреждена этими губительными свойствами, направленными друг против друга.
В бытии людском было и есть много способов человеческих, чтоб поддержать человека, развлечь его, и отвлечь всяким увеселением и занятием, но история человеческого бытия, убеждает нас христиан, что только слово Христа, сказанное нам через апостолов, лечит наши души и плоть, если мы верим в Него. «Да по вере вашей будет дано вам», - говорил Христос. Насколько мы, супруги, будем сбережены друг для друга от отрицательных эмоций и поступков. Что и предопределит равновесие душевного состояния мужа и жены, а это будет и трансформироваться и на их детей, на их души. Не только своим душевным отношением супругов друг к другу давать пример детям, утверждая в делах добрых к мужу и жене, но непременно ходить в Храм Божий, слушая Божественные песнопения и проповеди священнослужителей. Объяснять смысл написанных икон, ходить на исповедь и причащаться святых Таин Христовых.
3
Приобщать, с детских лет, к заповедям Иисуса Христа, показывая на примере совершающихся случаев, на поступках людей, которые нарушили эти заповеди и что получилось. А что бы ребенок тянулся к отцу и матери старайтесь все вместе делать все дела по дому, заботиться о трапезе, ходить на прогулку, общаться с природой. Гуляя по лесным полянам, слушая пение птиц, видя разнотравье и бегущие облака по небосводу.
Вызывайте своего ребенка на рассуждения, на осмысления всего того, что видите и слышите, находясь на природе. Обращайте внимание на разницу цветов и размеров. А, увидев летящую бабочку или сидящую на цветке, на травинке спрашивайте, какого цвета ее крылышки, как летит она, откуда и куда. Это необходимо делать, когда сыну или дочери уже исполнилось два-три года, а потом, придя домой, принеся с собой массу впечатлений, постарайтесь сесть и нарисовать эту же бабочку вместе с ребенком. Пусть и ребенок берет карандаш и пытается изобразить цветок, бабочку, птичку и желательно раскрасить, предоставляя ребенку самому выбрать карандаш того цвета, которого был цветок или цвет крылышек бабочки. А, принеся несколько листьев клена, березы, положив их на листок бумаги обвести его и вырезать, а потом как получилось у ребенка сравнить с настоящим листочком березы или клена. И обратить внимание ребенка на то, как не точно получилось у него по сравнению с настоящим листиком и, держа один листок, вырезанный ребенком, а в другой настоящий, и спросить, показывая вырезанный листочек: «Кто это сделал?» - ребенок ответит, что он. А потом показать настоящий листочек и задать тот же вопрос, ответа у ребенка не будет, необходимо ответить – «Бог», а некоторые говорят природа, но они говорят неправильно. Беседы с ранних лет, не навязывая, а, вызывая интерес, построенный на детском любопытстве и ярком впечатлении, вводить в мир Божественных понятий.
Говоря о красоте природы, речки, родника, вызывая тем самым соприкосновения с природой, говорить о Боге и что эта красота, гармония, свежий воздух, чистая родниковая вода дана нам, для того, что бы мы оберегали эту красоту, не рвали цветов, не ломали на деревьях ветки, это все создано, как и мы, Богом. При этом говорить спокойно и уверенно.
4
В субботние и воскресные дни трапезу разделять всегда вместе всей семьей. Обязательно, надо иметь икону, перед тем, как сесть перекреститься и спокойно приступить к трапезе, при которой больше молчать родителям, тем самым, подавая пример детям.
Очень важно попросить отцу или матери, что бы кто-то из детей подал соль и хлеб, тем самым, закладывая великий смысл - забота о родителях. А когда дошло время до чаепития попросить подать тарелочку с конфетами, с печеньем, с пряниками, что бы дочь или сын разделили всем поровну, или хотя бы подали маме и папе по конфетке, а не все съели сами, или просто поели, и не вспомнив о родителях. А после трапезы, встав и перекрестившись, а лучше еще прочитать молитву, погладив по головке ребенка сказать: "Ты молодец, сделал так, как учил Бог, и за это ты будешь крепким и здоровым и проживешь много, много лет". После этого всем вместе убрать со стола, и отец, хотелось бы, что бы сказал, что мама устала и ей надо отдохнуть, а мы, вместе, лучше вымоем свою чашечку, и самому отцу проявить инициативу, и приступить мыть посуду, предварительно подставив табуреточку к раковине для сына или дочери. Обязательно похвалить ребенка за проделанную работу и, если разобьет чашку или тарелку, не ругать, потому что ребенок и так переживает из-за случившегося.
Потом предложить детям отдохнуть или поиграть в игрушки, или рисовать, или покормить птичку в клетке, а если есть куры, собака, кошка, то покормить их, а потом лечь отдохнуть на свою кроватку.
5
Приучить заботиться о родителях, а так же о животных, птицах, такая забота должна быть выше своих развлечений, об этом должны говорить родители, что у них устали ножки и ручки, после прогулки или работы. Давать пообщаться ребенку или детям с соседскими детьми, особенно не опекая их своим родительским вниманием, но присматривая за их занятием на улице. Надо детям самим проявить самостоятельность для утверждения себя в общении с другими детьми.
Не относиться родителям безразлично, с кем и чем занят их ребенок, или дети. Не ругать, а обсуждать плохой поступок своего сына или дочери, давать возможность на его уровне понятий научить размышлять, сравнивать, говоря, что Христос учит делиться конфетками, печеньем, играть в игрушки вместе, не ссориться.
По мере всех возможностей, интеллектуальных, родитель должен выводить своего ребенка из отрицательных эмоций, приучая его к физическому труду и, в первую очередь, к труду над собою, уводя от себялюбия и глухоты к чужой беде соседнего мальчика или девочки, с которыми он общается, напоминая, что надо успокоить, помочь встать, если тот упал. Прививать уважение к бабушкам и дедушкам, говорить, что они ждут их помощи, надо помочь довести их до крыльца, помочь нести сумку, сесть в автобус, уступить место на скамеечки в сквере, во дворе.
6
А родителям, смолоду, надо помнить, что каждодневный труд над своим самосовершенствованием, это должно быть такой же потребностью, как пить воду и вкушать хлеб. Помня, что Христос сказал: «не единым хлебом жив человек». Помня еще слова Спасителя, сказанные через апостолов: «Бог стал человеком, что бы человек стал Богом». Не омрачайте свой разум и душу вещеизмом. Копите духовные богатства, ибо их моль не съест и вор не украдет.
Не делайте придирок и колких замечаний друг другу, а вместе, сообща, устраняйте, и боритесь за душевное равновесие и удовлетворенность бытия земного, супружеского.
Дополняйте друг друга в добром слове, деле, имея терпение, помня, что терпение есть посох для христианина. Не просто любите детей, а работайте над ними и с ними, находите радость бытия, а не огорчения и печаль. Дети наша радость, но что бы она была не инстинктивная, а разумная и, обязательно, одухотворенная учением Христа. Это есть свет вечных глаголов жизни, и если этот свет зажечь в сердце, разуме, и душе ребенка, то тень романов, детективов, душевных кино и плотских увлечений, не затмит тот свет в душе подрастающего отрока, а наоборот отвратит, не приемлет, если душа разбужена живым словом Христа, которое принято от родителей христиан, живя в семье с благословением и мудростию христианской.
7
Еще хочу сказать молодым папам и мамам, встав на путь познания христианской мудрости бытия временного, будьте во всем, во всех делах созидания семьи христианской, с моралью: всегда вместе везде и во всем. Даже ночью, прочитав молитву перед сном, ложитесь под одно одеяло. Это не только интимная жизнь, но и общение, и в это время, находясь весь день врозь, тут можно обсудить дела суетные прошедшего дня и наметить, прося у Бога благословения на следующий день. Близость локтя, мыслей сближает супругов. Спать вместе! Кроме постов и болезней детей. Вставая утром помолясь, забота опять общая одеть ребенка, заправить койки, приготовить завтрак. Муж, если он христианин, принимать должен активное участие вместе с женой, разделять заботы по дому, заботясь о приготовлении завтрака и пребывать в заботе о ребенке и жене.
Уходя из дома на работу, в гости, на прогулку, помните, "Что без Бога не до порога" и слова Иисуса Христа " Да по вере вашей будет дано вам".
Молодые супруги, читайте Библию, Евангелие, помолясь и благословясь предварительно, простив всем своим недругам обиды, причиненные вам, попостясь благоговейно, открывайте книгу жизни Библию, и читайте ее не только глазами, но и умом, душой и сердцем. Вы будете приобретать, то заветное сокровище, очищающие ваши души, сердца и дающее, то разумение, которое так необходимо для ориентации в окружающей жизни, поступков других, себя, детей, матери и отца, друга и недруга, а также жены, и своих похотей телесных.
Ваше просветление ума и души сделают вас чище и одухотворенней, и увереннее, оптимистичнее в жизни вообще, а так же и в супружеской жизни. Пытайтесь все-таки преодолевать свою духовную человеческую несостоятельность, ее несовершенство и слабость. Укрепляйтесь словом Божиим, во имя блага для ближнего - это супруг или супруга. Общество, в котором мы живем и трудимся, а так же от этих понятий зависит крепость семьи и супружеских уз, для блага своих детей, матери, отца, сестры, брата, соседа, для всех тех, кто окружает вас в повседневной жизни. От божественного слова Библии, Евангелия, вы приобретете мудрость, которая будет помогать в общении, начиная с ребенка и до старца. Вы получите виденье души, беседующего с вами. Помните, что все люди делятся на плотских, душевных и духовных.
Да просветит вас Бог, во славу Божию, для утверждения глаголов вечной жизни дарованных нам Иисусом Христом. Не будьте пленниками своих похотей и эмоций, соизмеряйте их со словом Божиим и вы освободите себя от многих проступков и преступлений своей совести и закона общества. Совесть - это глаз Божий. Гордыня - жало против жизни духовной и телесной.
На зло не делайте зла, а добром отвечайте, тем самым призывая, того от которого исходит зло, к благоразумию и усовествлению. Имейте терпения, веру, надежду, и любовь христианскую, которая долготерпит, милосердствует, не завидует, не превозноситься, не гордиться, не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла, не радуется неправде, а сорадуется истине, все покрывает, всему верит, все переносит. Все не верующие во Христа ищут своего, а не того, что угодно Богу. А в ком христианская любовь, тот ни кем никогда не гнушается, не надмевается, ни на кого сам не наговаривает, и от наговаривающего отвращает слух свой. В ком христианская любовь, тот не завидует, не смотрит ненавистным оком, не радуется падению других, не призирает брата в нужде, а заступается. В ком есть христианская любовь - ученик Божий. Так будем же прилежными учениками своего Учителя, а учитель наш есть Иисус Христос.
Глава 10 «Научитесь сами и научите своих детей подвигу: жить в мире с миром»
К сыновьям моих сынов.
Сын, твой отец Петр хочет сказать тебе, о том, что ты еще не совсем осознаешь и предупредить о тех человеческих несчастьях, духовных и телесных, муках которые сопутствуют человеку на протяжении всей его жизни.
Помни: «Блажен человек, который благоразумен и упражняется в мудрости». Кто размышляет в сердце о путях Божиих, тот получит разумение в тайнах их.
Руководствуясь этим правилом, ты будешь недоступен влиянию зла, так как ложь не примешь за правду, а правду за ложь, и это убережет тебя от неприятностей и грехопадений. Да, будет благословлен путь твоей земной жизни, помни, что он предопределяет жизнь в вечности.
Не отчаивайся, у тебя свой собственный духовный путь. Ниже я рассказал о своем пути и привел некоторые размышления о том, как это произошло.
«Слово о Кресте, для погибающих - юродство есть, а для нас, спасаемых - сила Божия».
«Этого отрицать не может никто. Можно относиться ко Христу как угодно. Только с Христом наступает признание ценности каждой единичной человеческой души, но не признавать истории, что именно Он возвел человечество на такую высоту не вправе никто». Эта фраза сложна, для восприятия не церковного человека, но вдумайся и духовно обогатишься.
Человек создан для творения добра, и должен пребывать в любви к ближним.
Радость – это добро, быть радостным, значит быть добрым. Добро обязан творить каждый из нас ежесекундно. Если добро имеешь в душе, оно светиться и на лике твоем, а в добрых делах - имя твое. Когда душа твоя очиститься, с помощью творение дел и помыслов добрых, тогда перед тобою откроется то, что скрыто для многих - это радость бытия! Бытия бескорыстного, с добрыми делами, откроется тебе одно из откровений дарованных Творцом - смысл жизни. Это понятие станет одухотворенным, светящимся вечным светом, обогревая душу твою от холода неудач и лишений. Я призываю тебя, не смотря ни на что, творить добро! В этом высший смысл бытия!
В чем и из чего должен черпать силы человек для своих добрых дел, спросишь ты. Это из понятия назначения человека в мире. Придуманного не человеком, а сказанного Богочеловеком - Иисусом Христом.
Много надо пережить и передумать, что бы понять эти строки.
Его учение – Свет, изливающийся на наши души! Разум! Бытие! Упорядочивание нашего образа жизни, культуры каждого из нас, и всего народа в целом. Мораль же, зависит от того, насколько мы все приблизились к Истине Его учения или отошли от него. Это и определяет взлет или падение морали общества!
Для достижения смысла бытия, надо всем учиться у Христа, постигая тайны материального мира, чем мы больше будем знать о мире, тем больше будет вопросов к этой бескрайности, где нет ни начала, ни конца.
Человек, с каждым открытием тайны мира, удивляется Его премудрости, заглядывая в микромир и взирая на макромир. И тогда вспоминаются слова древних: «жизнь, жизнь, нет тебе ни конца, ни начала, как премудрости Господней».
Поиск.
Я игнорировал чтение романов, и просмотры фильмов любовного содержания, считая, что про это чувство написано где-то более серьезно, чем эти вариации, но где, я тогда, пока еще не знал. Поэтому не любил даже разговаривать про любовь, считал, что кощунство - болтать о серьезном. Когда меня спросили: «Кем хочешь быть?» - «Человеком», - ответил я.
А как им стать? Этот вопрос мне удалось решить не так-то просто. Но удалось. Мне было дано познать этот путь, путь к христианству. Я прошел дорогой, ведущей к Христу.
«Прежде всего, имейте страх Божий», это и есть начало для постижения мудрости. Но в полном объеме невозможно постичь Промысел Божий, человеческий рассудок ограничен. И это должно останавливать человека в его рассуждениях о своем всемогуществе и величии.
В познание Истины, я ставил себя всегда на место ученика, а не учителя. Моя душа искала, тянулась к чему-то большему, одухотворенному и истинному. И ничто не могло заменить мне это, ни театр, ни кино, не веселья, не друзья.
Душа требовала утолить жажду, утомленная длинной дорогой под палящим солнцем жизни. Обвязав «голову» добрыми мыслями, покрывая от ее солнечного удара, и вода, дающая силу путнику, взятая с собой на исходе, да и она, перегретая, не утоляет жажду. Так и интеллектуальные знания, инстинкт, интуиция, не утоляют и не обновляют душу, так как желаемое насыщение есть только в Богообщение, через Любовь христианскую к ближним.
Что же может сказать классическая литература, разных эпох и народов? Это поиск истины, красоты, вечности и любви. Это грубый секс и нежность, честность и подлость, верность и измена, все показано в этой литературе, на разных языках всех времен и народов.
Человек ищет, не зная чего, вроде бы находит, но не то, что искал, но наоборот, то от чего бежал. Это доказывает порочность человеческой мудрости, ограниченность интеллекта и времени жизни. Человек велик и слаб одновременно! Он вершина тварной сущности мира сего, и как никто больше, из всего живого видимого и невидимого мира, может пасть морально. Ему дана вечная душа, как никому на земле, что бы быть хозяином, а он уподобляется самому страшному зверю, имея человеческий облик, который изощряется всегда в самых низких подлостях и убийствах. Бог же проявил Свою великую милость к роду человеческому, и «послал Сына Своего Единородного, дабы всякий верующий не погиб, но имел жизнь вечную».
Сын Божий, Спаситель мира, Иисус Христос, принес свет всем нам! Он пришел, что бы научить людей жить, и спасти их от вечной гибели, от вечных мук. Он принял на Себя весь грех человеческий, и Своей крестной смертью, искупил неправильность бытия человеческого. И показал путь возврата к первозданной природе.
Он Своей чистою кровью, смыл грех человеческий. Человеку очень трудно понять великий смысл пришествия Христа. Как раб Христа становиться самым свободным человеком? Люди, идущие за Христом, духовно перерождаются. Это перерождение, прежде всего, выводит из тупика человека, из вечного вопроса: "Зачем живем?". Дарует людям вечную жизнь.
Человек, уверовавший во Христа, как в Бога и своего Спасителя, становиться для общества непонятным и смешным, причиной этому разные критерии восприятия окружающего мира, и его духовных и материальных ценностей. Вечная жизнь, то есть бессмертие, сконцентрирована во Христе. "Я есть альфа и омега", "Я есть Путь, Истина и Жизнь".
Истину я искал с тех пор, как помню себя. Много было пережито и увидено, много печали, тоски и горя. Будучи еще совсем мальчиком, я обращался к Богу, становясь на колени, и смотря в тот угол избы, где должны были висеть иконы. Я не знал, как надо молиться, и не знал молитв, но своей детской душой я ощущал необходимость побыть с Богом, попросить Его о помощи в трудные моменты жизни.
Сколько пришлось пережить болей телесных и духовных, радостей было меньше, чем слез и волнений.
В одиночестве и в общении с природой я находил упоение. В праздники ноября, майские субботы, воскресения, и отпуска я проводил в лесу. Какое это наслаждение слушать тишину леса, воды, трав! Я не поверю, тому, кто скажет, что в лесу тишины нет! Небо и земля говорит своим языком, захватывают своими премудростями созданные Творцом цветы, запах трав, мерцание звезд, шепот хвои с березой; мир и Я! Разве может человеческая премудрость создать ромашку? А какая машина потягается с муравьем, трудягой леса? А оперенье птиц, где взять и как воссоздать эти краски! Меня всегда манила эта нерукотворная красота фауны и флоры, своими разнообразными красками и формами.
Я никогда не находил удовлетворения в танцах, в кино, в девочках, и тем более не делал это самоцелью.
Я все делал интуитивно, а научить меня было некому, даже подсказать, но я охранял себя от грехопадения, чувствуя каждый раз свою немощность в борьбе со злом без поддержки со стороны, а внутренне ощущал слабость своих духовных сил. А где взять новые силы духа?
Читая книгу за книгой, разных авторов, я видел, то же самое, тот же поиск больной души человеческой. Я искал тот образ, на который можно было бы посмотреть, не то что, уж изучать или подражать. Я не находил его. Музыка и театр меня опустошали, и не давали желанного. Окунулся в общественную жизнь, себя не щадил, заработал грамоту и благодарность друзей, но со мной случилось несчастье, и семь месяцев я был нетрудоспособен по вине администрации завода, и друзья обо мне забыли.
И только одни небесные силы, помогли мне выбраться из ямы смерти, встать на ноги и обрести себя телом и душой.
Я очень часто оставался один на один со своим горем и бедой, и оставался жив! Брат мой повесился, потому что в душе у него не было места для Бога. Брат объяснял все пороки людские, как хотения и желания, опирался на человеческий разум, измерял его образованием, степенью родства, полом, возрастом. Он измерял сделанное добро, не ведая, что невозможно измерить любовь, ведь именно она толкает человека на доброе дело.
О моем крещении.
От всего этого размышления у меня холодело в душе, мое мышление четко работало в сравнение «Я» и Вселенная, «Я» и Бог, но сравнение «Я» и Жена, ее несогласие со мной, ни в чем, доставляло мне боль. А жена, не что иное, как дар Божий, для ежесекундного пребывания в добродетели к ней, она мне ближе всех, я помнил заповедь Христову: «Возлюби ближнего своего, как самого себя».
Но мне не хватало сил бороться с тем злом, что источала жена ко мне, и я решил облачиться в заповеди Божии, как в доспехи, что бы быть неуязвимым от пущенных ею стрел, которые источал ее язык и сердце. Это было для меня прозрением и озарением свыше.
Я пошел в Храм, взял свой паспорт, тогда, в шестидесятые годы, крестили по паспорту (данные паспортные фиксировали). Я не испытывал страха из-за того, что будут гонения на работе, а тогда это было сплошь и рядом, сообщали на работу и там у верующего человека возникали трудности. Я шел без страха, хотя знал, что меня может ждать неприятность и со стороны родных, и окружающих меня в жизни людей. Я шел с ликованием, хотел окреститься, принять христианство, мне было тридцать лет отроду. Помня, что Христос был крещен Иоанном Крестителем, также в тридцать лет, меня, смерда, это сравнение ободряло, и вселяло какую-то внутреннею радость и уверенность в том, что я простой смертный буду приобщен ко Христу, Его Церкви, Его учению, через Таинство Крещения.
Когда я пришел в Храм, я быстро нашел батюшку, которому рассказал о своем намерении. Он внимательно выслушал меня, затем спросил кто родители, я рассказал, что мой отец офицер, атеист, окончил Высшую Партийную Школу, при ЦК КПСС, а мать учительница, но тоже атеистка.
Тогда батюшка спросил: «Может быть, кто вынуждает Вас принять христианство?» Я ответил, что из людей меня никто не заставляет, но меня заставляет смысл Бытия человека мыслящего (хомосапиенса), которым я себя считаю. Так я был крещен с именем Петр.
Впоследствии Господь сподобил меня встретить духоносного старца архимандрита Кирилла (Павлова), вернее будет сказать, он сам меня нашел. На работе меня послали в Лавру ремонтировать телефон на братской проходной, во время работы дежурный сказал мне, что батюшка меня зовет. Я обернулся и увидел монаха уже преклонных лет, архимандрит расспросил меня: крещен ли я, женат ли, сколько лет, какая зарплата и так далее. Дал мне денег сто рублей, нательный серебряный крестик и акафист Преподобному Сергию. Так завязалась наша духовная дружба. Я стал приходить к батюшке, рассказывать ему о своих горестях и трудностях в семейной жизни, он учил меня, что нужно уметь прощать людей, учил меня терпению и другим, необходимым в жизни умениям. Иногда я приходил в Лавру и ждал у проходной, когда старец пойдет на службу, а дождавшись, провожал батюшку до Храма, попутно рассказывая ему о волнующих меня вопросах. Батюшка иногда приглашал меня к себе в келию, в которой мы подробно говорили о духовной и повседневной жизни, батюшка всегда мне что-нибудь дарил. В последнее время, у батюшки всегда был народ, он стал очень популярен, как человек высокой духовной жизни. Оценивая пользу его участия в моем духовном развитии, я не могу не признать, что я дожил до своих преклонных лет благодаря молитвам этого боголюбивого старца.
Немного отдохнув эмоционально, я продолжил духовное развитие своей личности, я стал заниматься по программе Московской Духовной Академии, так как мне были знакомы некоторые преподаватели этого древнейшего в нашей стране учебного заведения, а также священники получившие образование в МДА, и в аспирантуре на ее базе. Они стали моими учителями и наставниками, делали мне замечания, поправляли в мыслях и в делах, а так же давали оценки моим конспектам по прочитанным книгам.
Я изучал атеизм, по программе «факультета научного атеизма», университета Марксизма и Ленинизма, также вдумчиво прочел «Капитал» Карла Маркса и три тома собрания сочинений Владимира Ильича Ленина. У Гегеля меня интересовала его диалектика, которой вооружился Ленин. Читал, также Плеханова, у него я узнал, из чего же сложилась система марксизма и ленинизма, на этом мое самообразование не закончилось.
Увлекся учением Гаутама Будды и индийской историей философии – упанишад, санхаям, локаята. Закон кармы и сансары, волновали мой ум в то не простое для меня время. Ознакомился и с ведизмом, прочел Коран. Магомет, его учения, и история мусульманства в целом захватили мое воображение своими традициями.
Заглянул вглубь веков, там обнаружил творения Фалеса Милетского, а также классиков философии: Сократа, его ученика Платона и, поразившего меня своей логичностью, Аристотеля.
Но ближе всего к сердцу пришлись историки Российского Государства – Карамзин, Соловьев, Ключевский, Назаревский. Обогатился «Историей Русской Православной Церкви» Толстого и сочинениями Кузанского .
«Психоанализ» Фрейда и труды Спокка помогли мне разобраться в себе.
Итогом всего прочтенного стали слова Сократа: «Я знаю, что я ничего не знаю». Но занимаясь вдумчиво, очищая себя молитвой, подкрепленной добрыми делами, я пришел к выводу: «Мир, мир нет тебе ни конца, ни начала, как Премудрости Господней».
Эти слова я написал тебе сын, желая помочь, ища тебя в своей душе. Я хочу тебе поведать о том, что я, твоей отец, напрягая свою волю и соизмеряя свою жизнь с Истинной, пытался, и мне удавалось избегать близости с женщинами, я побеждал свои плотские похоти и был всегда победителем самого себя, а это самая тяжелая победа.
Эта победа - венец внутреннего содержания. Вот самообладание! Вот Воля! Не абстрактное понятие, а факт, и так мог сделать только тот, кто обладает силой управления своими эмоциями, и имеет любовь к ближнему, во славу Божию.
«Возьмите иго Мое на себе, ибо иго Мое благо, и бремя Мое легко есть», - говорит нам евангелист Матфей. И я его взял, желая быть чище сердцем, смиренней в мыслях, терпеливей в невзгодах, и по возможностям своим, морально и материально, пребывать в добродетели, в первую очередь к жене, к детям, к людям окружающим меня в быту и на работе, ища спасение через Христа, для жизни вечной и смысла бытия на земле, в жизни сегодняшней. Обращаясь к Евангелию, я рассуждал о вере и Боге, о философии всех времен и народов.
Все эти занятия и упражнения делаются для того, чтобы прозреть, увидеть душой и сердцем путь, ведущий по пути ко всеобъемлющей Истине бытия, духа, души и тела, со всеми помыслами разума, поддерживающего в себе жизнь цельную, боясь того, что бы не наступила духовная слепота, ведущая каждого из нас ко греху и разрушению, не только тела нашего, но и к потере смысла поступков, как разумного существа в этом огромном мире вселенной.
Духовная слепота и неведенье смысла разумного, водит человека по грязи в жизни его, а глухота его сердца, делает его неприятным самому себе, ибо нет у такого человека в сердце Бога, а Бог есть Любовь, а без Любви нет добрых дел и помыслов. Нет того света, который освещал бы путь душе и давал благодатные силы для борьбы со злом и косностью внутри себя, и к окружающим людям, и к природе.
А в этом мире так много темных сил, которые хотя и высвечиваются, казалось бы приятностью, и манят наслаждением, и не зрячий духовно человек попадает в эти сети, сети плотских сладострастий, чревоугодия, сребролюбия, властолюбия. Скрылась у этого человека истинная радость бытия, а ложное возрастило гордыню, которая и есть та грязь, которая как грязь дорожная, забрызгала окно водителю и он едет, всматриваясь в окно своего автомобиля, чувствуя страх и неуверенность. И только чистая совесть, самоуничижение перед Богом, перед истинной красотой и гармонией сможет смыть эту грязь, как плеву, с глаз души, как чистая струя воды смывает грязь с лобового стекла автомашины.
Пробудить совесть, а это глаз Божий в человеке, ее нужно взрастить, ища душу и сердце, они должны стать благодатной почвой. Разве это только стремление к лучшему, к одухотворенному бытию, нет! Это не только пребывание созерцательного добродетеля, а необходимо пребывать в творении, в активном действии, в творении добрых дел, при этом, помня, «делай людям, то, что бы ты хотел, что бы они делали тебе». Твори добро в душе своей, пребывай в мыслях добрых, и делами добрыми утверждай себя в этом мире. Молись, молитва есть общение с Богом.
Проверять же, благо это или нет, то для этого надо стать рабом Божиим, рабом Любви, Истины и Разума!
И только Он, Христос, и никто другой не сможет сделать столько добра людям, и дать света человеческой душе, каждому верующему в него, для утверждения пути ведущего к Царству Небесному, только через Христа и есть Спасение каждому из нас.
Вся красота, полнота и смысл нашего бытия здесь на земле, будет зависеть от любви к ближнему.
Изменение произошедшие во мне, после обретения Христа.
Много сменилось в душе моей чувств и мыслей за всё это не малое время. А то, что я прочитал, посмотрел и услышал в Лавре и её Храмах, общаясь с монахами и верующими людьми, разных возрастов полов и разных социальных групп, и сравнивая мою жизнь и мое мироощущение, я понял, что, во-первых, я переродился, переосмыслил понятие о жизни и о мироздании внутри себя, и вообще. Я стал другим человеком. Всю мою внутреннюю сущность со временем поглощали и по-особому волновали увиденные мною образа святых на иконах и на фресках, и песнопение делало мой разум светлее, радостнее и ровнее. Выходя из храма, я как бы очищался от всех тех мыслей и чувств, которые угнетали меня, навеянные тяжестью жизни семейной. Я обновлялся, как бы приобретая утраченные мною душевные силы. Душа становилась обновленной и очищенной от дрязг и тенёт повседневного бытия, мытарств, от семейных баталий.
Меня также удивляло то, что я прожил столько лет, не ведая того, что может дать христианство, учение Иисуса Христа, записанное апостолами в Евангелии. Читал Его, вникая в смысл Святого Писания не только разумом, но и сердцем, избавившись сначала молитвой от смуты, в своем внутреннем мире, мироощущении, простив всем своим недоброжелателям, которые внесли смуту в мою душу, в частности жене своей. Простив за её не состоятельность душевного ведения о ценностях души человеческой, о которых повествуют апостолы в Евангелие
Высказывания различных мыслителей о Боге.
«Евангелие выше вопросов о всяких земных недоразумениях, ибо забота Его о душах людских. Только с Христом наступает признание ценности каждой единичной человеческой души. Этого отрицать не может никто. Можно относится ко Христу, как угодно, но не признавать истории, что именно Он возвёл Человечество на такую высоту, не вправе никто!» говорит нам Милль Джон Стюарт.
«Все народы всегда смотрели на религию, как на самую светлую, самую лучшую сторону жизни. Здесь мы забываем и, так сказать, оставляем позади себя все, что возбуждает в нас сомнение и уныние, все заботы, все печали, все мелкие ограниченные и скоро переходящие интересы своей жизни. С нашим душевным оком бывает здесь тоже, что бывает и с нами при поднятии на вершину, какой-либо высокой горы, когда мы как будто совершенно расстаемся со всем окружающим нас прежде, и с полным спокойствием обозреваем при этом все окраины виднеющегося нам ландшафта, спокойно и равнодушно относясь ко всему земному! В объятиях религии человек как бы уносится, отделяется от этой грубой действительности, и смотрит на неё как на признак, отражающий в этой чистой области, в луче духовного солнца свои тени, свои особенности, и тот легчайший путь, который ведет к вечному покою и показывающий нам то судно, на которых душа пьёт духовную отраду, и мрачные стороны этой жизни уступают тогда место светозарному блеску вечности», читаем мы у Гегеля.
«Помышлять о Богомудрии есть уже совершенство разума, и бодрствующий ради неё скоро освободится от забот. Начало мудрости, есть искреннейшее желание учения премудрости, возводит к царству Богомудрия, ибо нет никого живущего с премудростью, кто не любит праведность, плоды её суть добродетели. Она научает целомудрию, рассудительности, справедливости и мужеству, полезнее которых нет ничего для людей в жизни. Мудрость знает прошедшее и угадывает будущее ».
«Ученые занятия природой должны каждого привести к убеждению, что всё устроено Величайшим Духом все исходит от Него. Он владычествует над всеми настоящими, прошедшими и будущими отношениями пространства и времени» писал естествоиспытатель Агассиц в 1878г.
« Кто пьёт из кубка знания мелкими глотками уходит от религии, но кто пьёт до дна – снова возвращается к ней».
« Идеал человеческого совершенства есть Христос» (Белинский Б.Г).
«Не благодати желаю я, не благословления, с которым Ты простил Петра; лишь той, которую Ты даровал разбойнику на кресте, той милости прошу я у Тебя».
На памятнике астроному Копернику высечены слова древнегреческого философа Платона: «Ни один человек, в своей юности отвергавший Божество, не оставался при своём мнении до старости. Подумай же об этом как следует, а между тем не отваживайся богохульничать!».
«Бог стал человеком, чтоб человек Богом»
О любви.
Различают два рода любви. Первая есть Любовь естественная, прирожденная, отблески ее у неразумных существ, она связует людей в общества, и устрояет земное человеческое общежитие. Эта любовь инстинктивная, основывающаяся на взаимности, питающаяся внешними выражениями одолжения, услуги и страстями. Влекущая сила страсти состоит в обещании услаждения.
Страдание, в смысле разрушения, есть следствие страстных услаждений. Если бы в страстном движении не было бы услаждающего момента, и оно сразу бы начиналось страданием, то оно не смогло бы склонить на свою сторону волю человека. Страсть, как сразу страдание и смерть, воспринимается только духовным человеком, познавшим животворное действие божественной благодати, которая порождает в душе отвращение и ненависть к греховным движениям мыслей, чувств, похотей. Начало духовной жизни есть видение реальности о себе, то есть понимание себя, как грешника, изнывающего под тяжестью болезней-грехов. А второй этап – это начало борьбы, то есть освобождения от грехов. Этой борьбе помогает также внутренняя культура каждого из нас, но из чего она складывается у каждого из нас, и что понимается под словом культура?
О культуре.
Культуру человека, что бы назвать его культурным, в самом высоком понятии этого слова, надо понимать не только как воспитание, и не только знание о культуре (кино, литературе, архитектуре, живописи и т.д.). Это так же и не высшая профессиональная специализация, понятие о культуре человека выходит за эти рамки, и определить их может, только духовное совершенство. В познании всеобъемлющего разума, истины и красоты, как космического и вечного добра и зла, и их проявление, как свойство материи живой, помещенной в различные социальные условия. А стало быть, имея различные внешние раздражители, разное питание клеток, генов, а так же воспитание, образование, среда, род занятий – эти компоненты обуславливают и складывают, придают оттенок характера культуры индивидуума, который по-разному всматривается в мир человеческих взаимоотношений и в мир природы.
Тот индивидуум, который искусственно, из-за лености своей, ограничивает себя в познание природы и себя в себе, тот заранее обрекает себя на смерть духовную, так как пить и есть, а так же плодиться, может и корова или другое животное. А человеку дано больше, чем всем вместе взятым в мире животных.
Человек наделен разумом, чувственным миром, а имея это, он возвышается над всем видимым миром, находясь на той высоте, до которой не дорос никто из живых существ на земле. Это и должно определять человека, управлять его поступками, образом жизни. Поступать в каждом конкретном случае в своей жизни необходимо руководствуясь тем, чтобы мы своим словом, мышлением, действием, не посягнули на святая святых, имя которой Разум Творца Неба и Земли. Это всеобъемлющий разум, творением которого, являемся мы и весь окружающий мир. Человек создан по образу и подобию Творца.
Если мы замахиваемся топором, что бы ударить по дереву, мы должны вспомнить, что мы его не создавали и не садили, и не выращивали, а замахиваясь на человека, думать, что мы его не творили, даже если он собственное дите. Все это дар мудрости Творца Неба и Земли, данный нам на радость, что бы мы ощущали всю полноту своего существования. И так, насколько каждый из нас может просматривать свой внутренний мир, мир помыслов, чувств, желаний, через Христа, настолько мы и разумнее, нравственнее и гуманней, а стало быть, и культурнее в своем поведении в этом мире, к ближнему и природе окружающей нас.
О женщинах.
Что касается, нравственной стороны жизни женщины, то ее просто нет, а есть один всего на всего «принцип выживания». Старайся напоминать женщине о творении добрых дел, которые она должна делать, по зову своего сердца, а не по крику, взывающего о помощи друга, знакомого или мужа. Если это так, то бросай такую женщину и беги, не оглядываясь, что бы ни знать, где осталась твоя беда и твое горе.
Если женщина своими словами и делами унижает своего мужа, то она тем самым унижает себя и своих детей, потому как они смотрят на поведение своей матери и копируют его. Ее бесчестие не делает ей чести, но наоборот.
О покаяние.
Кто живет без покаяния, тот не ведает Бога.
Страшно и трудно жить с таким человеком, но ему будет еще страшней жить в вечности. Здесь уже «слепец не видит света Любви, а будет там, где нет света. Мрак и смрад и духота - все это будет, тому, кто этого хотел на земле». Вечно!
Покаяние - это призыв сил небесных, для укрепления души в праведности, избавления от недуга душевного, но не для того, что бы грешить снова. Моются, что бы быть чистыми телом, а каются, для чистоты души и духа.
Научитесь сами и научите своих детей подвигу, жить в мире с миром.
История человечества знает, что любовь материнская и та иссякает, и она может быть слепой, любовь бабушки, женщины, педагога. Разве эти высокие, гуманные, понятия человеческой любви можно сравнить с Божественной Любовью Господа. Это равносильно, как говорить о небах Кировском, Новгородском, и об их свойствах, не зная о Вселенной и ее законах. Отнеситесь к этому со всей ответственностью, ибо вы можете наделать много непоправимых ошибок, из-за слепоты, потому как каждый из нас слеп духовно, это свойство нашей человеческой природы.
Любовь матерь всех благ! В ком нет любви, тот изобретатель всякого лукавства, заводит ссоры, друг злоречивых, собеседник нушников, советчик обидчиков, наставник завистников, работник гордыни, сосуд высокомерия. Такой человек орудие врага, и не ведает о том, что во тьме ходит.
Посмотрите, как рушатся семейные устои, разбиваются семьи, дети становятся сиротами, а супруги теряют не только друг для друга, но и самих себя, деградируют духовно. Лицо разведенного человека, а также детей растущих без отцов, очень отлично от лика людей живущих в полной семье, согласитесь со мной. Кто в этом виноват?
Будьте сами собой, живите мирно, любите друг друга! - эти слова часто произносятся за свадебным столом, их произносят люди убеленные сединами.
Выражения, казалось бы, куда простые и понятные по смыслу, но так нужные супругам, и так трудно творимые. Очень трудно творить "Мир и Любовь". К тому же оставаться самим собой. А почему так? Да, потому, что мы все, после вступления в брак меняемся, и не всегда в лучшую сторону.
Порой мы превращаемся в рабов собственной гордыни, самолюбия и сладострастия. Нам трудно, из-за своей духовной слепоты, увидеть сердцем, оком души, свою несостоятельность и немощь человеческой природы. Причина тому самообольщение и гордыня. Как это мне, человеку, живущему в век атомной техники и цифровых технологий, в век космических полетов, быть на высоте достойной этих познаний. Но человеческое познание уподобилось идолопоклонству творению рук человеческих. Забыв и поправ себя, и в себе мир духовный, делая оргию живота, превращая в злобную и уродливую гримасу свой духовный лик, причем незаметно для себя, принося свою душу в жертву искушений, забыв о радости любви к ближнему, а более того, не понимая и не чувствуя этого состояния души. А душа, во власти страстей и тьмы духовной, украшая себя красивой одеждой и украшениями, забывая или не ведая о Духовном Божественном Лике, по образу и подобию, которого был сотворен человек.
Бог стал человеком, что бы человек стал Богом! А мы не можем строить добро, забывая о милости Божией!! Что Он, Бог Творец Неба и Земли, сотворил всякую тварь, ради человека, дал жизнь человеку, во имя жизни полной, а мы забываем, противимся, лукавим, лицемерим друг другу, для наслаждения своим лукавством. До чего пал человек, попирая все Духовное, призывающее к совершенству, к Любви ближнему. Господь принес в жертву собственного Сына, для призвания человечества к Любви, требуя от людей принесения в жертву на алтарь свое лукавство, свою ложь, свое лицемерие. Разве можно сравнить жертвоприношение Господа с той жертвой, которая требуется от нас! Мы по своей немощи человеческой не можем понять всю полноту, даже приблизиться к истине, поэтому необходимо пребывать ежесекундно в молитве, тем самым мы сможем уберечь себя от духовного падения и быть чуточку лучше, при этом творя добрые дела, каждый на своем месте, где мы живем и работаем.
Не смотрите с вожделением на красоту женскую, а рассуждайте о ней, и вы увидите истинную красоту, сокрытую от глаз человеческих, если вы увидите ее сердцем своим, то потемнеет любое красивое лицо, лишенное внутренней красоты и одухотворенности.
Как много говориться, поется и пишется о красоте человеческого тела, женщину называют «Лебедушкой». Мужчину «Ясным соколом». Сколько премудрости таиться в этих эпитетах и словесах народных, но как слаб наш «могучий русский язык», чтобы выразить всю полноту Божественной Красоты, сокрытой в человеческом сердце, очищенном смыслом бытия и Любви во Христе! Сколько всего в нем. Вся полнота красоты мира сего и Духа Божьего, сердце познавшее чистоту и прозревшее от слепоты человеческих обольщений не сможет и не пожелать видеть уродство и извращения, выдуманные больным человеческим рассудком.
Только природа с ее чистым воздухом, травами и цветами и со всей многоликой тварью может призывать к внутреннему совершенству, задуматься о себе и о своем внутреннем мире. А глядя на звезды, облака и солнце, слушая песнь родниковых вод, начинаешь ощущать величие гармонии и неповторимость нерукотворной красоты творения и как удивляешься, радуясь, открывая не ведомое доселе, что это песнь вечной жизни. Данной для человека, ищущего Бога - Любви, Истины и Света. Тепла для сердца и света для души.
Но разве сможет вместить человеческий разум и сердце мудрость творения мира сего! Не объять необъятное, во всем глубина мудрости и смысл творения жизни тварной и вечной, преходящей из века в век и уходящей в вечность. Мы же несем в себе мнимое бессмертие в образе наших предков, и передаем его своим детям, но это есть ошибка, потому как человек бессмертен, он вечен, а смерть физическая это есть результат первородного греха и рождение в вечность. Пусть будет благословен путь наших детей во Славе Божией! Дети, в поисках истины не забывайте слова Христа: «Я есть Путь, Истина и Жизнь». Так будьте достойными рабами Христа. А он есть Бог, а Бог - Любовь, а она матерь всех благ, без нее нет добрых дел. Дерзайте!
Помните, путеводителем по душевно-понятным и непонятным чувствам и мыслям, может быть только понятие об Абсолюте, а не умозаключение индивидуума, пусть даже интеллектуально равного Энштейну. Помните, необходимо соизмерять мысли с Божественными догматами и канонами Церкви, а не только опираться на авторитет кумиров мира сего, сравните их дела с учением Христа, что вы увидите?
Только такой подход к собственному "Я" и Вселенной даст, то зернышко истины, которое так необходимо нам для ежесекундного питания души.
Облачайтесь в доспехи философских знаний всех направлений, извлекайте из них только
, и вы убережетесь от соблазнов, разящих вас насмерть.
Не уподобляйтесь слепцам, у которых вместо глаз железные рубли, а сердце хранилище похотей и сладострастия, гордыни и себялюбия. Остерегайтесь таких людей! Ибо это сеятели не добрых дел и мыслей, ибо они посягают на вашу радость, отбирая и те редкие моменты радости бытия и крепкого сна.
Даже родные, нося в теле одну и ту же кровь, становятся врагами друг друга, как только помутнеет око души, вкрадется в сердце злоба, и глухота нападает на уши, а слепота на глаза.
Взгляните на гулящих мужчин и женщин, и вы увидите тех, кто обрек себя на смерть преждевременную физическую, не говоря уже о духовной.
Не погрязните в повседневности дел насущных, не обкрадывайте себя, закрывая глаза души и сердца на смысл, который скрыт в природе мира и природе человека.
Чаще вдумывайтесь умом и всматривайтесь сердцем в большой смысл человеческой жизни.
Смотрите на свои похоти и богатства мира сего с высот духовных ценностей, а чтобы их достичь, необходимо научить себя отказываться от желаний плотских, от денег, вина и развлечений. Конечно все в меру, следуй словам Спасителя «Прежде всего, ищите Царства Небесного, остальное все приложиться».
А для этого надо иметь чистое сердце и добрые помыслы, и вам откроется то, чего вы не замечаете, или просто не видите своим сердцем, богатство мира, которое вам не оценить по своей духовной немощи и слепоте, наполняйте свое человеческое существование, прежде всего радостью. Не созерцая и не бравируя аскетизмом, а живя и делая по своим способностям добро, работая в том или ином коллективе, подавайте пример добросовестности, выполняя честно свою работу, работа это часть человеческого бытия, человеческого общежития, творя этим закон человеческих отношений. Но при этом не забывайте, что рабом работы становиться нельзя. Мы должны быть рабами Господа нашего Иисуса Христа, то есть пребывать в любви к ближним и в радости.
Все строительство нашей личности зависит от того, насколько мы приблизились к Богу, хотя бы в понятиях. Это стремление зависит от чистоты сердца и разума, контролирующего движения чувств, прислушиваясь к интуиции, она влияет на наше сознание и его организацию. Эта живая область воздействия, которое испытывает каждый из нас.
Но в человеке заложен инстинкт самосохранения и размножения, они в большей степени руководят его жизнью. Инстинкт размножения присущ каждой твари, но мы люди! Выше всех эмоций, у нас есть Любовь христианская, это любовь к ближнему, мудрость, выходящая из учения Христа.
Но за последние сто лет произошел высочайший скачок в области науки и техники, и это отразилось, и нашло место в сознании и образе мышления всех слоев населения нашего христианского мира.
Эти достижения науки и техники расширили горизонты познания человека о мире и мира своего "Я". А познавая реальность и получая, казалось бы, объективные познания о реальности, мы лишь имеем знания о реальности, но не той, реальности, которая до конца, в своей сложной взаимосвязи с миром, не сможет открыться нашему глазу, разуму и сердцу. Идя по тернистому пути познания мира и его сложнейших законов, человеческий разум не перестает удивляться премудрости нерукотворного творения мира сего. Накапливая знания, человек деформирует время, которое было отведено на самосовершенствования. Информация оглушила, ослепила и парализовала разум, окутывая душу условностями и пленяя ее культом технического прогресса. Человеческое сознание попало под пресс производственных мощностей предприятий, требуя колоссальных психических напряжений, но главное, разрушая человеческую душу, а, стало быть, и тело.
Что можно противопоставить всему этому явлению, этой тенденции человечества, от разрушения души и от психического потрясения? Обо что может разбиться все нарастающая волна? Социальные перемены? Революция? Народный капитализм? Буржуазная демократия?
Что? Как? Когда? Возможно ли спасение? Какая философия сможет найти воплощение своей мудрости в облагораживание мира сего? Души человеческие больны, они требуют лечения, иначе стресс и депрессия. А главное, что эта болезнь души уже заложена в природе человеческой.
Одна из причин долголетия - это крепкая семья с устойчивыми доброжелательными отношениями супругов друг другу, и воспитание детей в духе Православия, в понимании добра, в четком отличии добра от зла.
Научиться понимать друг друга не только словами, но и интуитивно. Тем самым упреждая не только вспышку конфликта, но и не допущения даже повышения голоса. Конечно, это идеал, но стремиться к нему нужно. Избежать нервозности и раздражения человек сможет только тогда, когда он будет помнить слова Христа: «возлюби ближнего своего, как самого себя».
Научитесь сами и научите своих детей подвигу, жить в мире с миром.
Послесловие.
«Да соревнуйтесь в добродетели, ибо Господин тот, кто всем слуга».
Такие слова хотелось бы видеть написанными на портале здания, где собирается Организация Объединенных Наций (ОНН). Только в добрых делах пребывая, друг к другу: в семье, в государстве, государство к государству, можно построить мир на земле и в каждом доме, руководствуясь Христианской Любовью. «Собирайте себе небесные сокровища, что бы владеть Любовью и быть властелином земной истины, и пребывать в ней, которая у нас людей называется счастьем».
«Потому узнают вас, что вы Мои ученики, если будете иметь любовь между собою», заповедовал нам всем Иисус Христос.
Носите крест не только на шее, но и в сердце своем, помня, что Крест Христов жестокосердного укрощает, рассеянного привлекает, беспечного пробуждает, высокомерного смиряет.
Помните, где мир, там любовь, а где любовь, там Бог, живите с Богом «без Бога не до порога», гласит русская народная мудрость. Мир Вам! Любовь и согласие!
Живите в вере. Вера – дар любви, она верит во все доброе, истинное и прекрасное. Она верит в победу истины над ложью. Она доверяет всем людям, надеясь, что лучшие чувства никогда не смогут заглохнуть. Это доверие и служит основой для покрывания чужих недостатков и пороков. С верою в победу добра над ложью, на всепобеждающую силу Божественной Любви, с терпением ожидая исполнения.
Живите с надеждой. Надежда – не умирает, благодаря любви все переносит. Живите с терпением. Терпение есть проявление всепобеждающей Любви, действующей с Верой и Надеждой, дающей им постоянство, и сообщая им благодатную силу.
Вера, Надежда, Любовь – три важнейших добродетели христианства, но Любовь из них больше. Почему? Потому, что любовь – это цель, а вера и надежда – средства, ведущие к достижению этой цели.
Христианская любовь - долготерпит, милосердствует, любовь не завидует, не превозноситься, не гордиться, не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла, не радуется неправде, а сорадуется истине; все покрывает, всему верит, все переносит, говорит нам апостол Павел.
В ком нет любви христианкой тот, же изобретатель всякого лукавства, заводит ссоры друг с другом, злоречив, собеседник наушников, советчик обидчиков, наставник завистников, работник гордыни, сосуд высокомерия. Он орудие врага, и не ведает, что во тьме ходит.
«Бог есть Любовь, и пребывающий в Любви пребывает в Боге, и Бог в нем», читаем мы в Евангелие от Иоанна.
О Любовь, как могу о Тебе все сказать,
Бренный разум, сраженный молчит,
Он бессилен, хоть часть Твоих свойств понимает,
Песнь Любви только в сердце звучит.
Только Ты, и в Тебе я нашел красоту,
Для Тебя и Тобой хочу жить,
И весь смысл Бытия моего на земле
Чтоб, как Ты, и я мог всех любить
О, Любовь, Твое славное имя Иисус
О, Иисус, Твое имя – Любовь.
Наполняй мое сердце собою полней,
Дай гореть с каждым днем все сильнее!
Любовь христианская – мать всех благ.
Мир и Любовь во Христе!
Эта книга посвящается моим детям и внуками, и правнукам, и праправнукам, и всем моим потомкам, и пусть их жизнь будет светлой и радостной.
Долгая дорога к Истине
© Copyright: Кирилл Котов, 2010
Свидетельство о публикации №210061401049
Свидетельство о публикации №210061401049
Рецензии