Роман Верь, часть 1, глава 5

Крестик

За три дня до окончания смены Кирилл решил уйти за территорию лагеря, что было строжайше запрещено правилами. Мало ли что может случиться с малолетним пацаном в совершенно незнакомой местности. Макарову, впрочем, после линейки, на которой его лишили алого треугольника, было все равно. Собственно, его эта процедура даже забавляла. Это скорее было сделано для публики. Дескать, вот что бывает за подобный поступок. Да и вообще, лишить его пионерского звания могли разве что в родной школе, где его и принимали в пионеры. С этими мыслями мальчишка нырнул под сень деревьев, оглядевшись украдкой по сторонам – не заметил ли кто его ссутулившуюся фигуру.
Кирилл прошел через лес и, углубившись в самую чащобу, шел до упора, пока не наткнулся на облезлый деревянный забор высотой примерно с него. Мальчишка аккуратно отогнул в сторону покосившуюся штакетину и протиснулся на ту сторону, оказавшись на тропинке, которая вела неизвестно куда через дубовую рощу. Кирилл пошел по тропе, решив просто посмотреть, что там дальше. Он пошел нарочно в сторону, противоположную Току, чтобы не наткнуться на кого-нибудь из лагерного персонала. Хватит с него неприятностей. Вожатые иногда ходили в близлежащий поселок в тамошний магазин. Скорее всего, за сигаретами. Правда, перед воспитанниками никто и никогда не курил. Ну, не считая разве что лагерного завхоза или других мужиков, для которых правила не существовали.
Кирилл не спеша брел по тропе, удаляясь от лагеря и от лежащих за ним реки и поселка. Любая дорога, путь даже самая плохая и почти нехоженая, на то и дорога, чтобы в конечном итоге хоть куда-то вывести. Будь то заблудившийся путник или «заблудший пионер». Парнишка шел уже минут двадцать и подобие леса, которое располагалось в черте лагеря, сменилось настоящей буйной порослью то ли елей, то ли сосен. Макаров в сортах хвойных деревьев был не силен. Но этот лес чем-то даже напоминал тайгу, которую приходилось видеть только в художественных фильмах. Такая же мрачная и темная. «Интересно, а медведи тут водятся?» - подумалось Кириллу. Ему вспомнилась одна из многочисленных историй, рассказанная его бабушкой. Она, шестнадцатилетняя тогда еще соплячка, пошла собирать дикую малину в лес. Тот лес был самый настоящий. И вот рвет, значит, бабушка малину, половину кладя в рот, а другую в лукошко, а с другой стороны малинника доносится треск. «Наверное, кто-то из наших», - подумалось бабушке. Она кусты руками раздвинула, а на нее медвежья харя смотрит. Бабушка как заорет, стукнула его лукошком по лбу, рассыпав всю малину, и бежать в село с воплями: «Ведмедь!» Деревенские похватали что было под рукой. Кто с топором, кто с вилами, кто с коромыслом… А медведя уж и след простыл. Вернее, остался на тропе след, ведущий куда-то в лес.
«А что с ним было, с медведем?» - спрашивал мальчик.
«Да обверзался он. Морду мою увидел, вот с ним и приключилась медвежья болезнь», - отмахивалась бабушка.
Видать, и правда испугался сеголетка бабушкиного ору. А уж горланить она была будь здоров. Бывало, как гаркнет…
Кирилл поежился, то ли от воспоминаний, то ли от возможности столкнуться с медведем.
Неожиданно тропинка сделала резкий крюк и вывела Кирилла на обширную поляну, посреди которой покоилось озеро. Озеро! Оно было таким синим и спокойным. Казалось, его поверхность тверда, как лед, или, напротив, воздушна, как вечернее синее небо. Мальчик осмотрелся. На противоположной стороне озера, которое шириной было не больше сорока метров, виднелась еще одна тропинка, а за ней, чуть на взгорке, какие-то покосившиеся избы. То ли обитаемые, то ли заброшенные. Кирилл подумал, что надо будет потом сходить туда, посмотреть, что да как. Внезапно ему до одури, просто до чесотки захотелось искупаться. Тем более что вода была так близка, а солнце стояло точно в зените и жарило, как ему и полагается, по-июльски.
Кирилл снял штаны и рубашку, оставшись в ситцевых синих трусах, которые почему-то назывались «семейными». Впрочем, в таких же трусах, разных немарких расцветок, щеголяли практически все мальчишки Речного. Кирилл долго смеялся, когда увидел в лагере на одном из городских мальчишек какие-то урезанные трусы белого цвета, походившие на девчачьи. В таких и на речку-то сходить стыдно. Правда, потом он смеяться перестал. Оказалось, к его удивлению, что в городе все носят такие трусы, купленные в галантерейных магазинах. А в поселке, где каждая женщина умела обращаться со швейной машинкой или имела ее в хозяйстве, трусы шили из отрезов материи на всю семью. Поэтому и назывались семейными. Груди легонько коснулся алюминиевый крестик, который Кирилл носил на капроновом шнурке не снимая с шестилетнего возраста. Он был одним из немногих своих сверстников, кого родители решили покрестить. Да еще не с рождения, а зачем-то по прошествии шести лет. Религиозный символ Кирилл мало кому показывал. Ну, носит и носит.
Оставшись в одних трусах и нательном крестике, Кирилл пошел по мягкой траве к озеру, и наконец ноги его коснулись воды. Она оказалась неожиданно холодной. Скорее всего, где-то внизу были родники. Может, именно благодаря им и появился этот водоем. Впрочем, мальцу сейчас было не до подробностей. Он зашел по пояс в холодную синюю воду, сквозь которую было отчетливо видно дно, покато уходящее вниз, и начал разминаться перед тем, как нырнуть в едва ли не ледяную воду. Кирилл глянул на противоположную сторону, откуда со стороны покосившихся изб бежала какая-то толстенькая старушка в стеганой жилетке. Она что-то кричала и размахивала на ходу руками, показывая пальцем непонятно куда. Кирилл не разобрал, что она там кричала, да и не до этого было. Решившись, он набрал воздуха и нырнул. Тело сразу будто сковало. Под поверхностью вода была еще холоднее, чем наверху. Кирилл не знал, глубоко ли он нырнул и, проплыв под водой несколько метров, решил подниматься вверх, но неожиданно почувствовал, как его что-то держит, не давая поднять шею. Какое-то страшное чувство словно коснулось купальщика. Мальчик решился открыть глаза, так как проделывал этот фокус даже в мутных водах Веселой. Здесь вода, должно быть, и вовсе кристально чистая. Лучше бы он этого не делал. Прямо в метре под собой Кирилл увидел покосившиеся колья оградки, а прямо за ней вросшее в землю надгробие. И дальше, насколько было видно, тоже стояли кресты и надгробия. Озеро образовалось на месте кладбища! Кирилл заорал от ужаса, забыв, что он находится под водой, и кверху устремились пузыри воздуха, вырвавшиеся из его легких. Он рванулся вверх и что-то резко отпустило его, позволив подняться на поверхность. Бабка уже стояла на этой стороне прямо возле его одежды, упершись руками в бока и натужно дыша после тяжелой для ее возраста пробежки.
- Ты что же, ирод, я ему кричу, кричу. Ты, никак, не отсюдова что ли?
- Нет, - Кирилл лязгал зубами непонятно от чего больше – от пережитого ужаса или от ледяной воды. – Извините, я не знал…
- Да что, не знал… Здесь каждый знает, что купаться тут нельзя, тут погост был, – частила бабка.
Кирилл нагнулся за майкой, решив промолчать, но вдруг заметил, что крестика на нем нет. Он схватился за шею, но нет, действительно, веревочки с крестиком не было. Мальчишка вспомнил, как что-то держало его, и понял, что, видимо, зацепился за оградку. И теперь его вещь где-то там, на дне. Неожиданно он сел на землю и, уткнувшись в согнутую в локте руку, заплакал.
- Ну ты чего, испугался что ли? Да ладно, подумаешь, кладбище увидел, - старушка легонько коснулась рукой его затылка.
- Я там крестик оставил, - сдавленно произнес Кирилл, не поднимая головы. – Наверное, он зацепился там за что-то.
- Крестик потерял - это плохо, - произнесла бабка, поджав губы и всматриваясь куда-то в сторону изб, откуда прибежала. – Крещеный, значит? Крестик надо достать. Ты тут подожди, я сейчас, - и засеменила торопливо в сторону домиков. – Никуда не уходи, слышишь! – и уже деловито зашагала на пригорок.
Кирилл молча сидел на траве. Он почему-то и сам не мог понять, почему его так сильно расстроила потеря крестика, который многие считали пережитком прошлого. Странно, вроде он обычный советский мальчишка, которого, как и всех, принимали в октябрята, а затем тем же порядком и в пионеры. Но даже недавнюю утрату символа пионерии он не воспринял с такой остротой и горечью, как в нынешнем случае. Он никогда не задумывался над тем, зачем носит этот символ христианской веры. Хотя верующим он себя не мог назвать. Да и стыдно было бы в этом признаться пацанам или школьным учителям. Наверняка стали бы дразнить. Уж сверстники-то мастаки на придумывание всяческих обидных прозвищ. Кирилл вспомнил, как жестоко подрался во втором классе с мальчишкой старше его на год. С того момента, как его окунули в купель и поднесли чарку сладкого церковного вина, минуло порядком времени. О том, что Кирилла покрестили, знала и его учительница, которая,  впрочем, считала, что этот поступок – личное дело родителей Кирилла Макарова. Хотя какую-то нравоучительную лекцию о вреде религии для образованного человека, коим является каждый советский гражданин, она ему все же прочитала.  О небольшой тайне, которая такой собственно и не была, узнал один из третьеклашек. Чрезвычайно задиристый пацан с окраины поселка. Кирилл даже его фамилии не помнил. На перемене он и еще двое его друзей затащили Кирилла за школу и стали придираться. Дескать, правда ли, что он крещеный? Верит ли он в Бога? А может, он рясу под формой носит? В конце концов заводила потребовал от Кирилла, чтобы тот снял крестик. Кирилл отказался, тут же получив под дых. Тут все и началось. Мальчишка, который был на голову ниже своего обидчика, боднул его головой в живот, а потом они упали на землю и начали осыпать друг друга градом ударов. Правда, детские кулачки не могли причинить сколь-нибудь серьезного урона, однако Кирилл ухватил оказавшуюся рядом дощечку и начал колотить ей старшеклассника куда только мог дотянуться. Его однокашники не вмешивались, ошарашенные столь яростным напором, а потом Кирилл вдруг взмыл в воздух. Это сильные руки физкультурника оторвали его за шкирку от третьеклашки. Тот лежал на земле, тяжело дыша и слизывая выступившую на нижней губе кровь. Потом был педсовет. Родителей Кирилла вызвали в школу, равно как и родителей того мальчишки. Несмотря на то, что Кирилл вроде как был жертвой, все равно все пытались свалить на него, узнав, из-за чего разгорелся весь сыр-бор. Пытались надавить и на родителей Макарова, что это они замутили голову своему сыну разной религиозной чепухой. Неизвестно, чем бы кончилось дело, если бы не вмешалась учительница немецкого языка. То была пожилая женщина, которая, как слышали школьники, перенесла блокаду Ленинграда. О том, что это такое, им рассказывали на одном из уроков. В общем-то эта женщина пользовалась немалым авторитетом в школе и заявила, что если Кирилла Макарова будут требовать перевести в другую школу всего лишь из-за того, что он крещеный, то и ее пусть переводят. С этими словами она засунула руку за вырез строгого платья и выпростала наружу цепочку, на которой был крестик. Почти такой же, как у Кирилла, только чуть побольше. Почти для всех коллег учительницы это стало неожиданным сюрпризом, а для кого-то почти шоком. Но ее поступок стал решающим. Женщина была уважаема не только в этой школе. Позже Кирилл узнал, что у нее даже есть награды, как у его деда, который был на войне. Ему потом приходилось общаться с Галиной Евгеньевной. Именно так звали учительницу немецкого. Она рассказывала, что выжить в те странные годы ей помогла вера. Кирилл слушал внимательно, но многих вещей в то время попросту не понимал. Значение слова вера он тоже не понимал.
А вот теперь, оставив свой крестик на глубине озера, он, видимо, где-то в глубине души осознал, что это такое. Какое-то странное чувство пустоты охватило Кирилла, хотя крестик – всего-то кусочек алюминия. Со стороны покосившихся домишек к озеру шла давешняя бабушка, но не одна. Рядом с ней, косолапо переступая и то и дело озираясь, шел нескладный парень с огненно-рыжими волосами. Когда они подошли вплотную, мальчик увидел, что у парня все лицо покрыто крупными веснушками. И вообще он выглядел как-то странно, а по его лицу блуждала отстраненная улыбка, словно он радовался непонятно чему, известному только ему одному. Парень посмотрел на Кирилла и неожиданно протянул ему руку, все так же улыбаясь.
- Это Потап, - сказала бабка. – Внук мой. Ты на него особого внимания не обращай. Он всегда такой, как его родители погибли. Да и разговаривать после этого перестал вовсе.
Кирилл промолчал.
- Но крестик твой он достать сможет. Я уж его как ни стращала, а он все равно в этом озере купается. Все остальные, понятное дело, даже подходить к нему близко боятся. Я уж как ни стращала его, ему все одно. Ты покажи ему, где нырял.
Старушка взяла внука за плечи и развернула лицом к озеру, а потом глянула на Кирилла. Тот подошел и, встав рядом, указал примерное место, где мог остаться его крестик. Потап пристально посмотрел ему в глаза и улыбнулся. Дескать, не переживай, а потом снял штаны и зашел в озеро.
- А откуда оно здесь появилось, бабушка?
- Меня бабой Нюрой зовут. А озеро-то…
Баба Нюра рассказала историю.
Лет сорок назад, вскоре после того, как кончилась война, здесь было обычное кладбище. Раньше практически у каждого села или деревеньки был свой погост. Где умер, там и похоронили. И церковь своя была, в которой отпевали вновь преставившихся. У советской власти хоть и длинные руки, но в эту глухомань они не дотянулись, и церковь не порушили и не отдали под плодоовощное хранилище, как происходило сплошь и рядом. И батюшка свой в этой деревне был. А потом, когда именно - баба Нюра не помнила, случилось страшное. В деревню наведались то ли беглые заключенные, то ли амнистированные. В общем, подкараулили они одну сельскую девку, затащили ее на кладбище и снасильничали. Священник, отец Прохор, в тот вечер возвращался из соседнего села, и надо так было случиться, что путь его пролегал как раз мимо погоста. Он услышал крики и бросился туда. Двое преступников убили и девку, и священника. Их, правда, потом быстро нашли, успев спасти от самосуда, который с ними намеревались устроить обитатели деревни. Через день приехал брат священника и забрал гроб с телом покойного, увезя его хоронить куда-то на родину. Но перед отъездом сказал, что кладбище это проклятое и хоронить здесь кого-либо более негоже. Не примет земля мертвецов. Так оно и случилось. Через две или три недели неожиданно на кладбище сначала образовалась лужа, а потом она стала разрастаться все больше и больше. Видимо, какие-то родники открыли себе путь наружу. «Вот почему вода такая холодная», - подумал Кирилл.
- В общем, не стало у нас ни кладбища, оно все под воду ушло почитай за два месяца, ни священника. А потом и церковь закрылась. Вместо отца Прохора сюда никого не прислали. Вон она до сих пор у нас так и стоит заброшенная. Как не развалилась-то еще, – баба Нюра отрешенно махнула рукой.
Тем временем Кирилл увидел, как над гладью озера поднялась рука, на пальцах которой висела веревочка с алюминиевым крестиком. У Кирилла что-то ворохнулось внутри. Словно тяжелый груз вдруг разом свалился с него. Мальчишка не понимал, чем это вызвано, но испытывал какую-то огромную внутреннюю радость, ни с чем не сравнимую. Это походило на то, как он один раз потерялся в большом магазине. Ему было тогда года три. Мама стояла возле витрины, рассматривая какие-то товары, а мальчуган отошел просто на несколько шагов, чем-то заинтересованный, и тут же его подхватила и куда-то понесла людская толпа. И Кирилл, даже в таком малом возрасте, испытал настоящий ужас от того, что он один среди этого огромного магазина, несмотря на то, что был день и вокруг было много народа. Он просто сел и разревелся, как все дети. А  потом появился какой-то высокий дядька в серой шинели и с красивой фуражкой, на которой был блестящий огромный значок. Мальчику приходилось видеть таких же дядек в книжках, которые он читать еще не умел, но хорошо запомнил рисунки. Дядька взял его за руку и отвел в какую-то комнату, где много тетенек стали угощать его печеньем и конфетами. А потом пришла мама, которая нашлась, услышав объявление по репродуктору. Чувство радости, которое он тогда испытал при виде мамы, нашедшей его, было почти сравнимо с нынешним. Но только в этот раз оно оказалось во много раз сильнее, а почему – Кирилл объяснить не смог бы при всем своем желании. И одновременно с этим он испытывал какой-то внутренний стыд. Все дети в той или иной мере богохульники, и в памяти у Кирилла всплыли сцены, как они с приятелями дурачились и, складывая ладошки и глядя молитвенно куда-то вверх, произносили: «Боже, плюнь мне в рожу». Мальчишке вдруг стало совестно за все эти разы, когда он или его друзья произносили такую, в общем-то, безобидную фразу.
Потап вышел из воды и протянул Кириллу разорванную тесемку.
- Ну-ка, - баба Нюра взяла веревочку и аккуратно завязала на ней узелок, а потом надела ее на шею мальчику. – Иди, ступай с Богом. Тебя в лагере небось уже ищут.
- А вы откуда знаете, что я из лагеря?
- Ну а то ж, - произнесла баба Нюра и, не сказав ничего больше, взяла внука под руку и пошла с ним на взгорок в ту сторону, откуда и появилась.
Кирилл глядел в их удаляющиеся спины и вдруг, неожиданно для себя, поднял руку и перекрестил их. Потап обернулся и помахал мальчишке рукой, а потом их силуэты скрылись за стеблями травы.