Глава 19. Ракушка

       Настя жила совсем в ином мире, чем большинство людей. Это был хрупкий мирок улитки. Её домик, маленький и деревянный, был таким же слабым укрытием, как тонкая раковина на теле мидии. Всё, что Настя могла, чтобы защититься от жестокого, враждебного и обманного мира - это уйти в свою скорлупу-ракушку. Спасаясь от влияния дневной суеты, житейских проблем и жизненных трудностей, она стремилась поскорее заползти в своё укрытие, нырнуть под тёплый плед и уснуть, чтобы перенестись в другой мир, где всё было более спокойно, разумно, гуманно, красочно и интересно.

       В детстве, как все девочки, она мечтала о сказочном принце и бале во дворце. Потом в юности - о необыкновенной любви и счастье. Позже - о благополучии и мужской верности, о карьере и семейной идиллии. И в конце концов, она вообще перестала мечтать, но жизнь от этого не стала лучше. Она стала ещё более серой, скучной и тоскливой. Хотя, что причина, а что следствие, и вообще, есть ли взаимосвязь между мечтой и её материальным  воплощением - неизвестно. Конечно же, никакая раковинка на свете никого никогда не спасала наверняка.

       Время для Насти тоже вело себя иначе. Оно не шло, равномерно отщёлкивая мгновения, а то растекалось, как густая болотная жижа, а то мелькало, как свет фонарей в окне движущегося поезда.

       Когда жизнь была насыщена событиями, действия сменялись, как в калейдоскопе. Бытие было напичкано встречами, новыми лицами, пропитано концентратом чувств и эмоций. Жизнь, как река, захватывала её своим течением, увлекала, затягивала в водовороты и больно била о судьбоносные камни.

       Эти периоды сменялись другими, когда река жизни текла лениво и медленно, едва касаясь души. Время становилось тянучкой, жвачкой, овсянкой: здоровый образ жизни, но никакого вкуса. Болото засасывало большую массу времени. Так иногда протекали месяцы и годы, и Настя только удивлялась, как быстро прошла зима или осень, не говоря уже о лете.

       Когда она потеряла любимого человека, а вместе с ним желание и смысл жизни, Настя пролежала в постели два месяца, никуда не выходя. Иногда только вставала для того, чтобы попить воды. И восемь лет со дня их с Вадимом последней встречи прошли ничем не примечательно, тускло, как в чёрно-белом кино, и поэтому было ощущение, что они расстались совсем недавно.

       С приездом Вадима, Настя как-то странно ослабела, хотя казалось, что всё должно быть наоборот. Но стоически держась последнее время, даже голодая и холодная, она не теряла оптимизма, старалась не бояться и не думать о серьёзности своего положения, хотя отдавала себе отчёт, что находится на волосок от гибели. Но она не хотела грустить, а была как мотылек,  который радуется осенним цветам и лучам солнца, летает до последнего тёплого денька и не понимает, почему всё в мире так изменилось. А когда уже не хватает сил, садится на цветок и умирает вместе с ним, и к утру падает на землю, покрытую первыми заморозками.

       Именно поэтому после первого визита к ведьме прошло несколько дней, и нужно было позвонить и договориться о втором сеансе. Но у Насти не хватало энергии самой сделать даже это. Вадим согласился, правда нехотя, помочь ей. Он сам позвонил и передал, что «бабка была  очень зла и разрешила приехать в любое время завтра, но до захода солнца…». Так и было решено - завтра.

        А в этот день он приехал вечером, и они пошли гулять. Миновали парк, вышли на Пушкинскую.

       Вдруг Вадим сказал, что ему необходимо зайти к своей тёте.

       - Посиди здесь – он указал на лавочку.- Я скоро. И ушёл.

       Настя покорно опустилась на скамейку, элегантно закинула ногу за ногу в своём зелёном пальто с длинными до щиколоток фалдами, достала тонкую сигарету, и не снимая зелёных бархатных перчаток, закурила.

       Было уже довольно холодно: дул суровый, пролетарский ноябрьский ветер. Курить на ветру было неприятно. Она сидела под фонарем, на освещённой скамейке, в сквере одна, поздним вечером, с сигаретой в руке. Редкие прохожие странно-лукаво поглядывали на неё. Настя почувствовала себя неуютно. Вадим ещё не приходил.

       Она стала проявлять нетерпение: ёрзать на скамейке, поворачивать ежесекундно голову туда, откуда должен был появиться он, навязчиво поправлять воротник и укрывать свои колени фалдами пальто, крутить золотое кольцо на пальце, нервно сбивая пепел сигареты.

       А Вадим всё не шёл и не шёл...

       Внезапно странное предчувствие охватило её. Настя вдруг остро ощутила себя покинутой и одинокой, как выброшенный на улицу котёнок. Вот она сидит здесь одна, в сквере на лавочке, а он уже не прийдёт никогда. Он её просто обманул, бросил и ушёл. Эта догадка сдавила её сердце таким холодным могильным страхом, что даже остановилось дыхание. Настя замерла, а на глаза накатились слёзы. «Он не прийдёт. Он меня бросил!», - страшная мысль стучала в мозге и сжимала обручем грудь. Её охватило отчаяние...

       Вернувшийся Вадик застал на скамейке совсем не ту Настю, которую он оставил несколько минут назад:  легкомысленную и эпатажную, иррациональную и доверчивую, иронично-весёлую и философичную. Вместо неё рассеянный свет фонаря вылавливал из темноты оцепеневшую, жалкую, съёжившуюся фигурку, то ли заплаканной женщины, то ли сжавшейся в комок брошенной, ничейной кошки.

       - Что с тобой? Почему ты плачешь?

       - Я думала ты уже не прийдёшь, – еле слышно прошептала она, а потом жалобно запричитала. – Не бросай меня! Я согласна жить с тобой, хоть в деревне Гадюкино, где всегда дожди! Только не оставляй меня ни на минуту!

        Вадим что-то подумал, усмехнулся, но сказал совсем другое, успокаивающее.

       - Ну что ты! Я же сказал: я ненадолго.