День закрытых дверей. 9. Улица Охотников на БАР

Когда-то мир людей был однородным по своему составу. Конечно, каждый человек был индивидуален, чем-то непохож на остальных, но в целом люди были одинаковы. А если и случалось рождаться «белой вороне», то и она быстро терялась в общем море, или жила своей жизнью, но изменить мир никак не могла. Хотя попытки изменить людей были. Сквозь тьму веков дошли до нас имена пророков и мудрецов, не желавших мириться с существующим положением вещей, до нас дошли их идеи и рецепты всеобщего счастья. Идей было великое множество, но всех их объединяло одно: ни одна из идей не была реализована. Может быть, приятным исключением была Древняя Греция (сейчас трудно об этом судить), но спустя две тысячи лет после гибели эллинской цивилизации люди пребывали в том же плачевном состоянии, в каком они находились сразу после смерти Александра Македонского. История человечества была историей совершенствования техники, но никак не человека.
Кому впервые пришла в голову мысль об эксперименте, можно спорить, но, скорее всего, история не сохранила имени этого теоретика. Да это и не важно, важно, что к началу двадцатого столетия идея оформилась, и её семена нашли благоприятную почву. Пока адепты марксизма кричали  о мировой революции, их наиболее трезвомыслящие соратники пришли к выводу, что построение коммунизма сразу во всем мире, если и осуществимо, то всё равно о его реализации можно будет говорить в лучшем случае через две сотни лет. В то время нужно было думать о том, как поднять людей на ступеньку выше, хотя бы в одной, наиболее подходящей для этого стране. С этой целью был создан железный занавес. Люди внешнего мира жили привычной жизнью, думали о своей американской мечте, копили деньги на автомобиль, завидовали миллионерам, восхищались кинозвездами и с опаской поглядывали на разворачивающуюся за железным занавесом строительную площадку, справедливо полагая, что в новой жизни, которая там создаётся, не будет места таким, как они. И вот уже появились первые очертания этой новой жизни. Во внутреннем, советском мире наметилась тенденция к общему улучшению человека. Строителям коммунизма стало казаться, что они на верном пути, что они наконец-то начали прививать людям совершенно несвойственные большинству интересы. Искусство, а вслед за ним и наука стали принадлежать народу, материальные ценности будто бы отошли на второй план. Глобальные успехи внутреннего мира не заставили себя долго ждать: Советский Союз победил во второй мировой войне и первым вывел человека в космос. Всё говорило о том, что эксперимент окажется удачным.
Но железный занавес не был идеальным (или теория изначально была ошибочной), и в какой-то момент стало ясно, что у советского человека начинают проявляться негативные качества, присущие людям внешнего мира. Система необратимо эволюционировала в сторону динамического равновесия. Уже в семидесятые годы двадцатого столетия большая часть населения внутреннего мира жила тем, что работала ради зарплаты, копила на автомобиль и окружала себя вещами, не являющимися необходимыми. Одновременно с этим какая-то часть западной цивилизации совершенно перестала принимать ценности внешнего мира и культивировала коммунистические и пацифистские идеи. К середине восьмидесятых годов мир пришёл в состояние полного динамического равновесия и снова стал однородным. Мышление среднестатистического русского  мало чем отличалось от мышления среднестатистического американца, или француза. Национальные особенности, несомненно, накладывали свой отпечаток, но основные жизненные мотивации стали во всем мире одинаковыми. А вместо одного большого Внутреннего Мира возникло множество маленьких, объединяющих людей, не приемлющих ценностей буржуазного общества, или лучше сказать: людей, думающих о чём-то ещё, кроме благополучной сытой жизни.
Эксперимент не удался, но теория могла быть верной и реализуемой на практике в других условиях. Остаётся только найти эти условия.

Нижний город действительно оказался городом в полном понимании этого слова, с улицами, домами, парками, увеселительными заведениями, магазинами и автомобилями. Автомобилей было много, один из них мы остановили.
- Улица Охотников на «Бар», - сказал шофёру Лесник.
- Пятёрка.
- Лады.
Мы сели: Лесник на переднее сиденье, мы с Эликом на заднее. Автомобиль тронулся с места и быстро набрал скорость.
- Вот ты, Серега, - физик, а ты, Элик, - биолог, объясните мне: почему разгоняться приятнее, чем тормозить? – спросил нас Лесник. – Ведь, и там, и там – ускорение. Не всё ли равно организму, куда оно направлено?
- Это психологическое, - объяснил Элик, - разгоняться приятнее не организму, а сознанию.
- Это говорит тот, кто вчера заявлял, что любая наша деятельность есть деятельность нашего организма и подчинена биологическим процессам, - заметил я.
- Нельзя меня цитировать. У меня живой, свободный ум, я нахожусь в постоянном поиске. Сегодня у меня одна точка зрения, завтра – другая, а убеждения – признак ограниченности.
- Махать вы гоните, пацаны, - сказал шофер, - сознание, убеждения, где вы таких слов нахватались?
- Это кто гонит?! – возмутился Лесник, - это мы гоним?! А ну-ка, притормози.
Шофер затормозил и припарковал машину к бордюру.
- Вы, наверное, обкурились, я вас дальше не повезу.
- Правильно, не повезешь. Вылазь из машины.
Я заметил нож в руке Лесника.
- Э, пацаны, вы что? Я же пошутил.
- Вылазь, - Лесник приставил нож к горлу шофера.
Водитель покинул свой автомобиль.
- Зачем ты так с ним? – спросил я Лесника.
- Это ж – мразь. Я сразу его узнал, он в прошлом году от меня ушёл. Машину, точно, за ворованное купил.
Лесник пересел на место водителя и выругался:
- Вот гад! Ключи с собой успел унести. Теперь дружков пошёл собирать.
- И что дальше?
- А ничего. Он же тоже меня узнал. Получит обратно свою тачку и успокоится.
Мы вышли из машины и продолжили путь пешком. Я изучал город. Почему-то меня не покидало ощущение, что мы в Америке, хотя все кругом говорили на русском языке. Узкие улицы и высокие дома, а также отсутствие деревьев вдоль улиц создавали впечатление дна колодца. Может быть, у меня было предвзятое отношение к Нижнему городу, но мне он не нравился.
Мы свернули в тоннель под домом, и вышли на другую улицу. На противоположной стороне располагался сквер. Перед сквером красовалось электронное табло, на котором светилась надпись:

МИХАЭЛЬ ШУМАХЕР ПАРК

Очевидно, это было название сквера. Какое отношение сквер имел к известному автогонщику и какую роль играл в его судьбе, я так и не понял. В сквере я не увидел ничего, что могло иметь хоть какое-то отношение к автогонкам «формула - 1», или к самому Шумахеру. Людей в сквере было мало, но вечером здесь должно быть шумно и многолюдно, особенно в выходные дни. (Интересно, какой сейчас здесь день недели?). Мы перешли по мосту через небольшую реку и, пройдя через парк, вышли на нужную нам улицу.
На улице Охотников на БАР было значительно меньше автомобилей, чем по другую сторону парка. Надо признаться, что этот район города мне понравился больше, чем все те, которые я уже успел увидеть. Зелени здесь было больше, и дома были не такими высокими. Я уже не чувствовал себя оказавшимся на дне колодца, и дышалось здесь легче.
У Лесника было несколько адресов его и Любиных знакомых, по которым могла находиться Галя, и он решил проверить их. Нам он предложил погулять по городу и встретиться с ними в пять, на пересечении Охотников на БАР и Андрея Шевченко.
Мы не придумали ничего лучшего, как вернуться в Михаэль Шумахер парк и занять там одну из лавочек. Элик впервые спросил меня о моей земной жизни. Я рассказал ему о своей работе на физ-техе. Странно, неужели кроме работы у меня на Земле ничего не было? Ведь главное в жизни это не работа, а что тогда? Семья? Главное в жизни – сама жизнь. Нет, тавтология какая-то получается. Выходит, что в жизни нет чего-то самого главного, а есть что-то наиболее важное в данный момент. А что думает по этому поводу Элик?
- Главное в жизни – это счастье.
- А что нужно для счастья?
- Откуда мне знать? Если бы я знал, что мне нужно для счастья, я бы побежал туда, где оно находится, взял его, и был счастлив.
«Ты и побежал за ней, и продолжаешь её искать», - подумал я, но говорить ничего не стал.
Вечером и улицу Охотников на БАР, и Михаэль Шумахер парк было не узнать. Толпы гуляющих людей мужчин и женщин, преимущественно молодых, яркие разноцветные огни вывесок и просто иллюминации, музыка – всё, как и должно быть в центре приличного города. Мы познакомились с двумя девчонками и пригласили их в одно из многочисленных летних кафе. Деньги у Элика были (по всей видимости, волшебники должным образом профинансировали поиски принцессы), и он не скупился. Днём Леснику так и не удалось напасть на след Гали, но он не терял оптимизма. Было уже темно, когда мы проводили наших новых подруг домой. Напроситься к ним в гости так и не удалось – девчонки сослались на строгую маму.
- Вот суки, - возмутился Лесник, - теперь и переночевать негде. Придётся в лес возвращаться.
Если отправляться обратно на седьмой уровень мы будем с того же места, на какое прибыли, то идти придётся чуть ли не через весь город. Сам бы я наверняка заблудился, но с нами был Лесник. Однако он, только что стоявший рядом, словно растворился в темноте незнакомого района. Мы осторожно позвали его, но он не отозвался. Оставалось только ждать.
Стоять и ждать в незнакомом тёмном переулке было жутковато. Я почувствовал внутри своего тела неприятную дрожь. За углом я слышал чьи-то шаги и тихие голоса. Предчувствие чего-то недоброго охватило меня. Я с самого начала понимал, что находиться в тёмное время суток в глухом районе, да ещё такого места как Нижний город было небезопасно, но постоянное присутствие Лесника вселяло уверенность. Ещё тогда, когда мы допрашивали раненого негра, стало ясно, что криминальные элементы Нижнего города боятся нашего нового знакомого, и сам он словно излучал бесстрашие и уверенность в своих силах. Не было ничего удивительного в том, что когда он внезапно исчез, я почувствовал себя уязвимым, и во мне зашевелился страх. Беспокойные мысли терзали и Элика, но тот гнал их от себя, стараясь быть невозмутимым, хотя бы внешне. Наверное, всё-таки правда, что страх имеет свойство притягивать к себе объект страха. Из-за угла возникла группа молодых людей, не внушающих ничего хорошего. Один из них – небольшого роста, но весьма плотно сложенный тип с бритой головой и тупым лицом – подошел к нам и присмотрелся к нашим лицам. Другой – высокий и смуглый – очевидно, главный в этой банде, - спросил традиционное: «Закурить не найдётся?».
Мы ответили: нет.
- У вас деньги есть?
Я понял, что просто так они от нас не отвяжутся, но уступать было нельзя. Я отрицательно покачал головой, Элик сказал: «нет».
- Что, совсем нет? – смуглый главарь начал напирать на Элика.
- Совсем, а что?
- Что?! А если куртку снять? – Смуглый взял Элика за рукав.
- Руки убери, - Элик сказал это как-то неуверенно и тем самым привлёк к себе остальных. Хулиганы как будто забыли обо мне и вслед за своим главарем начали напирать на Элика.
- Руки?! Ты что, крутой?!
- Нет, - Элик пятился назад.
Я понимал, что нужно что-то делать, и даже теоретически знал, что именно, но страх сковывал меня, глупый страх.
И тут Элик взорвался. Уже потом я сравнил его действия с действиями крысы, вначале отступающей перед более сильным противником, и внезапно набрасывающейся на него, повергая его в смятение, заставляя паниковать. Я даже не заметил, как смуглый главарь оказался на земле, я только увидел, как Элик ударил его, уже лежащего, ногой в голову и набросился на следующего нашего обидчика. Таким моментом я уже не мог не воспользоваться и, не теряя ни секунды, напал на растерявшегося бритоголового. Эффект был просто потрясающим, но силы по-прежнему были неравными, к тому же в руке одного из наших врагов – худого кавказца – блеснул нож. Это было просто счастье, что я успел заметить лезвие и вовремя отступить, тем самым спасти себя от бандитского пера. Теперь я, по крайней мере, мог частично контролировать ситуацию, и зряче пятился, старясь прижаться к стене. На помощь Элика рассчитывать уже не приходилось, его били сразу трое, нет, уже двое, а кавказец с ножом стоял от меня на расстоянии вытянутой ноги и смотрел мне в глаза. Я не видел, что происходило с Эликом, всё мое внимание было сосредоточено на правой руке бандита, в которой он сжимал холодную сталь пера. В моей памяти не запечатлелся тот момент, когда Элик упал лицом в асфальт. Я не видел, как его били ногами и даже не слышал, как бьющие его резко сорвались с места и убежали. А кавказец услышал это и почувствовал чьё-то присутствие за своей спиной. Он только успел повернуться, и тут же его тело рухнуло к моим ногам. Передо мной стоял Лесник.
В темном переулке стояли два человека, рядом с которыми лежали четверо. Один из лежащих – худой кавказец, по всей видимости, уже мертвый, но все ещё истекающий кровью, другой – смуглый высокий главарь, так же не подающий никаких признаков жизни, третий – коротко остриженный, в черной кожанке, с перерезанным горлом. Четвертым был Элик. Я подошел к нему, приподнял его тело. Элик был жив, и это самое главное. Лицо его было разбито, по щекам и по подбородку текла кровь, глаза были затуманены, но он узнал меня и смог сесть на землю.
- Уроды, - нарушил молчание Лесник. – Ещё и сбежали, как собаки. А вы – молодцы, пацаны, я уж думал – не успею.
- Это всё он, - я с гордостью кивнул в сторону Элика.
- Наш человек, - сказал Лесник. – Уходить надо, пока мусора не нагрянули.
Мы помогли Элику подняться, и повели его прочь от этого места.