День закрытых дверей. 8. Лесник

Это был самый обыкновенный лес. Лес, знакомый каждому из нас, лес, из которого вышли когда-то наши далёкие предки, и в который мы всё время возвращаемся. Лес – лучшее место для отдыха, лес – источник здоровья и жизненных сил. Здесь было лето или конец весны. Жаркое полуденное солнце пряталось где-то за верхушками деревьев, находило просветы и временами обдавало нас потоками ослепительно золотистых лучей. Из-за чередования света и тени лес казался пятнистым, как форма десантника, ярко-жёлтое дрожало на тёмно-зеленом. Запах цветущих трав и дубовой коры наполнял легкие и ударял в голову.
Элик присел на траву. Я прекрасно понимал, о чём он думает: лес создан для отдыха и душевного покоя, в лесу ты не должен думать ни о каких проблемах, есть только ты, твоя душа и этот лес. Я присел рядом с ним.
- Не хочу я никого искать, - сказал Элик, - и идти больше никуда не хочу.
Элик снял с себя спортивную куртку и положил её на траву, вместо подстилки. Затем он снял туфли и носки и улегся на куртку. Солнце грело его тело, и в его голове уже явно не было никаких мыслей. Он грелся на солнышке, как кот Васька. Вася. Он ведь остался там один, а завтра – понедельник, ему, наверное, будет скучно на работе (там и так делать нечего, а без нас с Эликом я просто не представляю, чем там можно заниматься). Другое дело – мы. Вчера были в селе, потом – на заводе, успели увидеть и лето и зиму, познакомились с директором завода и его дочерью. В Наташе Валентайн, конечно же, было что-то привлекательное, я даже знаю, что именно: внутренняя жизнерадостность. Жизнерадостность бывает как внутренней, так и внешней. Вот у Элика – внешняя жизнерадостность, от него вряд ли можно когда-либо услышать жалобы на жизнь, работой он доволен, отдыхать тоже умеет. В городе ему хорошо – комфорт, в селе тоже хорошо – душа разворачивается, зима, снег – так он с детства мечтал стать полярником. Да, он – оптимист, но это внешний оптимизм, он просто не хочет казаться несчастным, а где-то в глубине души у него лежит тяжелый камень. Есть такие люди, всем кажется, что они счастливы, а на самом деле это всего лишь маска, потому что, если снять её и показать людям своё истинное положение, то зажалеют до смерти. А Элик из тех, кто не хочет, чтобы его жалели, он, скорее, хочет, чтобы ему завидовали. Наверное, в детстве его часто обижали, вот он и выработал в себе иммунитет в виде внешней жизнерадостности. Другое дело – Наташа. От неё вообще ни вчера вечером, ни сегодня утром, я не слышал ничего, что говорило бы о её отношении к жизни, как плохого, так хорошего. Жизнь для неё такая, какая есть, и даже сравнивать тут нечего, но это так только на первый взгляд. А так, живет девчонка на глухом восьмом уровне, есть у неё пара подружек и два десятка любимых книг, и при всём при этом (надо видеть её здоровый румянец и живой блеск в глазах) цветёт, как фиалка по весне. А не показывает она всем подряд своей жизнерадостности потому, что не нужно ей, чтобы ей кто-то завидовал, потому что ей и без этого хорошо. Наташа Валентайн – просто молодец! Я только сейчас понял, насколько она приятнее Гали и (тем более) Алисы, и даже Славки. Может быть, все дело и в возрасте, но её внутренняя жизнерадостность мне импонирует.
Очнулся от дремотного состояния Элик. Я поражаюсь его энергичности, такое ощущение, что он не может ничего не делать. Вот и сейчас по его устремленному вперёд взгляду было видно, что он уже забыл то, что говорил двадцать минут назад и не просто хочет, а не может не искать и не идти дальше. И мы снова двинулись вперёд через этот лес, навстречу деревьям. Тропинка, по которой мы шли, была едва заметна, видимо, по ней ходили не часто. Да и кто мог по ней ходить, кроме негров, промышляющих воровством на заводе, и загадочного Лесника? Но вот между деревьями показался чей-то силуэт, мы разглядели девичью фигуру, плывущую нам навстречу.
- Это что ещё за Повитруля? – заинтересованно произнёс Элик.
- Кудесница леса Алеся, - высказал я.
Девичья фигура приблизилась к нам, и перед нами предстало стройное молодое создание с добрыми, голубыми глазами. Одета она была в узкие джинсы и серую облегающую кофту, распущенные каштанового цвета волосы спускались ниже плеч. Встрече с нами она обрадовалась и легко пошла на контакт. Звали её Люба, жила она здесь неподалёку и следила за лесным хозяйством. Жить в лесу, конечно, скучно, но всегда можно выбраться в Нижний город – там весело.
- Мы видели одного из Нижнего города, - вставил фразу Элик.
Я тоже подумал о том, что такой хрупкой и беззащитной девушке, как Люба, гулять в Нижнем городе небезопасно, но, видимо, другого выбора у неё не было.
Мы вышли к Любиной избушке, вернее, к дворику. Кроме жилого дома поблизости был ещё какой-то сарай и строение, которое я определить никак не смог. Люба пригласила нас в свой дом, угостила компотом (наверное, появление приличных людей в её лесу было событием столь редким, что она воспринимала его, как праздник). А я для себя отметил, что если все женское население Атлантиды Абс подбирал лично, то у мессира хороший вкус. В общении Люба была также девушкой довольно приятной, хотя и малоразговорчивой, но в ней была другая удивительная черта: она делала разговорчивыми нас. Особенно разговорчивым сделался Элик. Он всё пытался плавно выехать в разговоре на Галю, и всё ему никак не удавалось. Хотя, по-моему, Люба всё поняла с самого начала, но упорно хранила молчание и постоянно как-то незаметно уходила от этой темы как можно дальше. В конце концов, терпению Элика пришёл конец, и он вымочил:
- К стати, о «Мумий-тролле»: Галя у тебя?
Сказать, что вопрос поставил Любу в тупик, значит, не сказать ничего. Дыхание её сделалось неровным, руки не могли найти себе места. Она произнесла что-то нечленораздельное, потом жалобно посмотрела на меня, затем на Элика, потом вскочила с места, снова села, выдохнула какое-то: «а - а - а», опустила глаза и сказала:
- Её нет здесь. Я должна с ней поговорить.
- Значит, она всё-таки здесь, - сделал вывод Элик.
- Я не уверена, захочет ли она тебя видеть?
- Я сам у неё спрошу. Где она? – Элик вскочил с места и направился к двери.
- Она в соседней комнате, - ответила Люба.
Элик развернулся.
- Если бы она хотела тебя видеть, она бы уже вышла.
Мы с Любой вошли в соседнюю комнату вслед за Эликом. Поверх его плеча я увидел спальню с двумя кроватями, пустым письменным столом, ковром на стене, книжной полкой, заставленной дисками, и компьютером. Комната была пуста, окно над одной из кроватей распахнуто.
- Сбежала, - сделал вывод Элик и посмотрел на Любу.
Похоже, Люба и сама была удивлена исчезновению Гали. Элик собрался у неё что-то спросить, но ничего не спросил, и какая-то неопределенная мысль проскочила в его голове и на мгновение изменила выражение его глаз, но тогда ещё никто ничего не понял.
Потом мы играли в «Аладдина», по очереди. Лучше всех получалось у Элика, он хоть, по его словам, и не любил компьютеры, но на кнопки нажимал профессионально. Во время игры он не скрывал своих эмоций, постоянно что-то выкрикивал, комментировал происходящее на экране, ёрзал на стуле. Временами смотреть на играющего Элика было интереснее, чем играть самому, а Люба так просто пожирала его глазами и переживала вместе с ним, хотя и не так демонстративно, как он. Совместными усилиями мы добрались до дворца Джафара, и дальше игру вёл один Элик.
Что мне нравится в «Аладдине», так это декорации. Ковер-самолет, летающий между фонтанами и золочеными колоннами, арки из хрусталя, бегающий огонь и прочая виртуальная мишура. Смотреть со стороны на это даже приятнее, чем играть. До самого Джафара Элик так и не добрался, и полёт на ковре-самолете с освобожденной принцессой мы не увидели. В данной ситуации это выглядело весьма символично. Потом мы играли в «Поле чудес». Элик играл всё так же эмоционально, переживая из-за неудач и радуясь успехам. Создалось впечатление, что этот компьютер и был конечной целью нашего маршрута.
Не знаю, как долго могли продолжаться игры, если бы в комнате не возник четвёртый. Он совершенно неслышно проник в дом, и я даже не заметил, как он оказался в дверях комнаты.
- Привет всем добрым людям, - сказал он.
Несомненно, это был Лесник. На вид ему было лет тридцать, рост средний, крепкое телосложение, светлые волосы, уверенный взгляд голубых глаз. Я уже заметил, что голубой цвет глаз, вопреки всем законам генетики, в Атлантиде был наиболее распространён. Лесник поинтересовался, кто мы такие, откуда пришли? «Элик, говоришь? От Азнича? Нет, не знаю. Алису знаю. Алиса и директор (Вольф Дитрихович) – единственные, кто держит порядок в Атлантиде. Если вы от них, то я – за вас». С Галей он разговаривал буквально сегодня утром. Узнать от неё что-либо конкретное ему не представилось возможным. В лесу она остаться не могла, либо ушла в Нижний город, либо вернулась на завод. Если случилось именно последнее, то можно не волноваться и спокойно возвращаться в Верхний город, если – первое, то волноваться – стоит, суетиться не надо. Вечером сходим в Нижний город, посмотрим.
Вечером в Нижний город мы так и не сходили. Лесник достал из погреба крепкую настойку, и все закончилось пьянкой. Мы пили, закусывали солеными грибами с лучком, разговаривали. Потом Лесник попросил Любу принести гитару. Люба принесла, и он спел:

На Казанском на вокзале
Кто-то крикнул: «дельтаплан!»
Все вверх головы задрали,
А я сп…дил чемодан.

Потом он спел две какие-то неизвестные мне песни про лифт и про бороду, а потом гитару взял Элик и спел: «Как здорово, что все мы здесь сегодня нажрались», и «В долине солнца, где Фергана, Фергана». Потом мы выпили ещё немного. Всё это время Люба сидела с нами и, хоть и пила меньше, чем мы, но пьянела быстрее. Она тоже о чём-то говорила и иногда брала Элика за руку, что-то ему объясняя. Потом как-то незаметно мы начали спорить о свободе выбора.
- Свобода – это иллюзия, - утверждал Элик. – Все наши поступки являются единственно возможными в данной ситуации.
- Если бы это было так, то мы бы вообще ни о чём не думали, - возразил я.
- Да, - поддержал меня Лесник, - мы ведь думаем над тем, как поступить.
- Конечно, думаем, - согласился Элик, - но поступаем только так, как велят нам обстоятельства.
- Ну, подожди, - я поднялся со стула, - вот я сейчас встал, вот сел, вот поднял руку, вот опустил.
- А ты задумывался над тем, почему ты встаёшь, садишься, машешь руками? Твой организм – сложнейшая система, которой необходимо получать энергию и перерабатывать её. Тебе кажется: я встал потому, что захотел встать, хотя мог бы и не вставать. А если ты захотел не вставать, а почесаться? Ты ведь даже не скажешь: я захотел почесаться, ты скажешь: мне захотелось. То есть в этом случае ты признаёшь, что это происходит вне зависимости от твоего желания, а обусловлено биологическими потребностями, которые ты не выбираешь. Любая твоя деятельность есть деятельность твоего организма, а эту деятельность обуславливают неподконтрольные твоей свободе выбора биологические процессы. Внутри твоего организма происходят какие-то химические реакции, какие-то движения электрических импульсов, и все эти движения, как каждое в отдельности, так и в совокупности происходят под действием определенных сил, причем осуществляются они однозначным образом.
- Это почему?
- Да потому, что всякое движение осуществляется в направлении равнодействующей действующих на него сил. И всякий наш поступок будет таким, каким будет направление равнодействующей, обуславливающих его, причин. А свобода выбора это всё равно, что движение без причины, а движение без причины – признак чертовщины.
- Нет, ты подожди, - тихо произнёс Лесник, - а если мы сами причина движения? Вот, когда Абс сломал водопровод.
- Это ты о потопе? – уточнил я.
- О потопе? – Лесник отрицательно покачал головой.
На самом деле никакого потопа не было. Было всё наоборот: Абс сломал водопровод, и воды не стало. Нет, умирали не от жажды, поначалу никто и не думал, что будут умирать. Вода была в пруду на девятом уровне и в реке на седьмом. Было просто неудобно и утомительно ходить за водой, а потом началось страшное. Рассказывать, и даже вспоминать об этом противно…в общем: в Атлантиде началась эпидемия дизентерии. Лазарет наполнился очень быстро, а вскоре необходимость в нём отпала – болели все, все, кроме Лесника (тогда еще мальчика по имени Алёша). Никто уже не думал, как прекратить эпидемию, думали о том, как умереть по-человечески. Очень сложно было остаться человеком, не озвереть, не опуститься, сохранить достоинство. И невозможно тяжело было видеть смерть да ещё в такой противной форме и видеть, как умирают друзья, родственники, врачи. Видеть умирающих врачей было особенно тяжело, потому что все понимали, что теряют не только тех, кто мог о тебе позаботиться, теряют последнюю надежду. А будущий Лесник, Алёша оставался живым и здоровым, и это тоже было ужасно, потому что его ненавидели и пытались на нём сорвать свою злость и отчаяние. И когда его уже некому было защитить, он взял в руки нож и стал защищать себя сам. А потом эпидемия закончилась, в кранах вновь появилась вода, но от многотысячного населения Атлантиды к тому времени в живых осталось лишь несколько десятков человек, половина из которых и людьми быть перестала. Алёша слонялся по Атлантиде в поисках еды и безопасных мест для ночлега, ему постоянно приходилось бороться за существование. Он бы наверняка погиб, если бы его не подобрал Юрий – один из членов коммуны. Полтора десятка не потерявших человеческий облик жителей Атлантиды объединились в коммуну, чтобы совместными усилиями бороться с трудностями постапокалиптической жизни. Вряд ли коммунары надеялись возродить цивилизацию, скорее, они ставили своей целью достойный конец, но шестнадцатилетний Алёша об этом не думал, он просто был счастлив, что он теперь не один, что ему помогают выжить. Они разводили мелкую живность, выращивали овощи, ловили рыбу и защищались от дикарей. А потом появился этот, в очках, и сказал, что Атлантиде требуется дезинфекция, и  коммунары, как единственное, представляющее собой какую-то ценность, будут перенесены в другой мир. И все сели в тот аппарат, и только он, почему-то не захотел в него садиться и сбежал. Он спрятался в подвале в тот момент, когда остальных отправили в другой мир, и в ту же секунду (наверное) началось землетрясение. Что-то упало ему на голову, а когда Алёша очнулся и вылез из-под развалин, он увидел людей. Люди были одеты как коммунары, но глаза у них были такие же, как у дикарей. А вокруг был город, настоящий город. Оказалось, что в Атлантиде прошло уже тридцать лет, и мир заселён новым человечеством, вернее двумя человечествами. Те, кого Алёша считал дикарями, выжили и возродили цивилизацию на шести нижних уровнях Атлантиды, а на верхних уровнях появились новые люди, которые были похожи на коммунаров. Он быстро понял, что Верхний город его не примет, а Нижний был противен ему, вот тогда Алёша и стал Лесником.
- Ведь был у меня выбор, мог я тогда сесть в этот аппарат и улететь вместе с ними, но я остался здесь.
Я кивнул головой. К этому времени мы с Лесником остались за столом одни, Элик и Люба стояли возле окна и о чём-то шептались.
- Так сколько тебе лет? – спросил я Лесника.
- Двадцать семь. Семнадцать лет я прожил тогда, и десять сейчас. Тех тридцати лет, что прошли с момента землетрясения в подвале и до моего появления в Нижнем городе, для  меня не существовало. Я просто попал из того времени в это.
- Понятно.
К столу подошла Люба.
- Я пойду, погуляю, - сказала она Леснику.
- Со мной не останешься? – спросил он.
- Нет.
Лесник поднялся со стула, подошёл к окну, встал рядом с Эликом. Чем все это закончится? Лесник – мужик крутой, Элик тоже – парень неуступчивый, как бы не пришлось их разнимать. Но всё закончилось на удивление спокойно. Элик и Лесник о чём-то (о Любе, конечно) тихо переговорили, я услышал лишь реплику Лесника: «Да, конечно, какие могут быть проблемы?». Элик позвал Любу и исчез вместе с ней за дверью. А я пошёл спать.