Еще одна ночь Шахерезады

    

     Всех женщин по внешнему виду я делила на королев и замухрышек.
Замухрышки бесследно проскакивали через фильтры моего сознания, а королевы в них задерживались, фиксировались и изучались. Я пыталась понять их королевский эффект. Но, рассматривала я королев с очень небрежным видом. Чтобы не задавались.
"Ну и смотрю, ну и что? А, вообще-то, мне нет до вас никакого дела". Это взгляд. На самом же деле я изучала их от пяток и до ресниц. Отмечала все находки в одежде, в косметике и брала на вооружение.
При этом каждой королеве, вернее образу, который я в ней видела, давалось название. Названия были самые разные, но созвучные моему ощущению данной красоты. Была уже "Ветка, полная цветов и листьев", "Эмблема сладострастия", "Фантом Соляриса"... Была даже женщина, которую я назвала "Последний день Помпеи". Мне так было интересней.   
Иногда, при тщательном изучении, королева, не выдержав предъявляемых мной к королевам требованиям, теряла свой ореол и безоговорочно разжаловалась в замухрышки.
   Помню, в трамвае увидела прелестную девушку. Подхожу ближе. Стою над ней. Не дышу. Любуюсь. Так и хочется набросать на ее белокурые волосы ромашек и колокольчиков. А она вдруг подняла голову и прокуренным голосом как рявкнет: - Ну что уставилась? 
Потом встала и, как утка, переваливаясь из стороны в сторону, пошла к выходу. И тут же, на глазах, "Боттичеллевская Весна" превратилась в "Химеру Нотр-Дама".

   Так как сама я на королеву не тянула ни по каким меркам, то мне пришлось отнести себя к замухрышкам, но - с изюминкой и...  бездной очарования. Бездной.
И сейчас мне хочется вспомнить одну историю, в которую я попала со всей своей бездной очарования.

      Как-то, под вечер, я шла по Калининскому проспекту в отличном расположении духа. Недавний отдых на Черноморском побережье Кавказа явно пошел на пользу моему (и без того привлекательному) внешнему виду...  Загорелое и все еще соленое от морской воды тело, высветленные под солнцем Грузии русые волосы, необыкновенная стройность фигуры и легкость походки от ежедневного лазанья по горам и плавания с аквалангом...
   Словом, довольная собой, я шла по проспекту, заходила во все магазины, оставляя там свои немногочисленные деньги, и еще не знала, что через полчаса я буду сидеть в доме журналистов, где я сроду не была, передо мной будут лежать красные вареные раки, которых я не только сроду не ела, но и не видела, и мне будет делать предложение иностранец арабского происхождения. Не то какой-то атташе, не то журналист, у нас аккредитованный. 
 Он мне даст на раздумье три дня. За это время я должна решиться на столь сомнительный шаг, зарегистрировать брак, проститься с Родиной и укатить в Ирак.
    Итак, я слонялась от витрины к витрине, от прилавка к прилавку, что-то выбирала, что-то примеряла, абсолютно не подозревая, что этот тип уже положил на меня глаз, ходил по пятам и, что самое смешное, делал те же покупки, что и я. Точь в точь. В доме журналистов он достал из своей сумки и губную помаду, и лосьоны, и осветляющий шампунь и даже импортный лифчик, за которым я отстояла приличную очередь. Но когда из сумки была извлечена пластинка с древнерусскими распевами, купленная в "Мелодии", я не удержалась от смеха, потому что сразу, по своему обыкновению, представила этого мусульманина с чалмой на голове в мечети, обращающего своих бывших единоверцев в Христианство, распевая с ними наши старинные песнопения.
   Там, в доме журналистов, я смотрела на этого красивого араба и искала в себе хоть что-нибудь от авантюристки. Нет. Не было у меня этих качеств.
Но, с ответом я решила не торопиться. Наоборот, решила сделать вид, что предложение меня очень заинтересовало и спокойно, по праву, так сказать, доесть этих фантастически вкусных раков. Тем более, на столе уже было и пиво, и шампанское, и бутерброды с икрой. (И икры, надо заметить, на бутерброде было ну...ну... словом, не монослой). Хорошо живут господа журналисты, ничего не скажешь.
   Араб мне что-то говорил, обволакивая меня не масляным, а маслинным взглядом, а я, кусая раковую шейку, несерьёзно раскидывала мозгами и так, и сяк, прикидывая, что может получиться из того, если я соглашусь.
... Говорил по-русски араб плохо. Значит (сделала я первый вывод) общаться придется, в основном, на языке любви...
Я внимательно посмотрела на араба с этой точки зрения.
... Конечно, у него уже есть три жены. Я, по всей видимости, буду четвертая, но естественно, главная. То есть - любимая...
А араб мне все что-то подкладывал на тарелку, все кормил меня и кормил.
"Щедрый, как грузин". Это я вспомнила Кавказ. Сколько раз мне за свой отдых приходилось слышать:
- Деньги есть, чего хочешь?
     Но здесь пахло не только деньгами.
Я быстро представила себя разодетой миллионершей, подруливающей на шикарном кодиллаке к цветущей и благоухающей вилле... потом прогулка на собственной яхте, кругосветное путешествие... появляются фамильные замки, острова... потом, возможно, авантюристические волны занесут меня в Америку, у меня будут деньги, а значит - власть, я смогу влиять на ход мировых событий, а так как в душе я всегда буду носить с собой идеи равенства и братства, то, в конце-концов, наведу в Америке порядок. Сколько можно.
   Я зажмурилась, чтобы усмирить свое разыгравшееся, можно даже сказать распоясавшееся, воображение. Потом снова открыла глаза на мир.
   Конечно, есть и второй вариант развития событий. Замотает мой благоверный мою молодость в чадру и запрёт в своем гареме. Или продаст в другой.
Скорее всего так и будет. Поэтому лучше не рисковать, доедать поскорее раков и ....
И тут я перестала жевать. Я онемела. Потому что в бар вошла Королева.
"Шахерезада", - по привычке дала я ей определение.
Черные волосы, красные губы, карие очи. А рост! А бюст!
О, пророк Магомет, основатель Ислама, избранный богом за свое красноречие, признай, что и ты потерял бы дар речи при виде такой фемины!
   Я заметила, что мой араб тоже забеспокоился. Как-то завертелся, заёрзал. Все время оборачивался на шахиню, а она сидела за соседним с нами столиком и изредка, потягивая кофе, скользила своим волооким взглядом по присутствующим.
   Мой араб не спускал с неё глаз и, казалось, уже забыл о сделанном мне предложении. Его красноречивый взгляд покоился на пышной груди шахини и я, запивая легкую досаду сладким шампанским, почти по-родственному его пожалела: нет, ну в самом деле, из десяти номеров лифчиков, по крайней мере на пятый он может рассчитывать.
 - Вы что-то сказали? - Наконец я снова увидела маслинные глаза.
Мне хотелось, чтобы здесь, рядом с этой шамаханской царицей мне отдавали явное предпочтение. Но так как рассчитывать на это не приходилось, я решила сама подлить маслица в огонь этой двусмысленной ситуации.
 - Я сказала, что, в принципе, мы и ей можем сделать предложение.
Меня уже повело. Наверное, из-за выпитого шампанского.
Иностранное ухо моего знакомого уловило юмор, а я кивнула ему на Шахерезаду.
Та достала сигарету и, немного порывшись в сумке, повернула голову в нашу сторону. Араб сразу же поднес ей зажигалку и предложил пересесть за наш столик.
Шахерезада царственно прикурила и присоединилась к нам.
- Понимаете, - обратилась я к ней, - этот араб из почти дружественной нам страны мечтает сколотить из русских барышень небольшой гаремчик...
Я и не думала никого смешить, но Шахерезада вдруг стала так неожиданно громко смеяться, что весь королевский налет с неё сдуло в одну минуту.
Араб, тем временем, подвинул к ней пирожное.
 - Ой, нет, я худею... - сказала Шахерезада, и я улыбнулась такой непосредственности.
 - А салат под кодовым названием "Белла"? - выразительно спросила я.
Шахерезада опять залилась смехом, хотя салат в меню действительно шел под этим названием, что еще больше усиливало восточный колорит нашей компании.
Шахерезада отодвинула салат и произнесла:
 - Нет, спасибо, у меня - голод.
 - О! Любовь и голод правят миром! - Сказал умный и потому аккредитованный журналист.
 - Да, - кивнула я, - так говорили древние греки!...или римляне?..Вечно я их путаю. Не наливайте мне больше шампанского.
   Шахерезада все хохотала, а я с искреннем любопытством постигала это, почти стихийное, явление, сидевшее за нашим столиком.
Я не успела выяснить - греки или римляне, как в баре сделали объявление:
 - Товарищи, сейчас в зале начнется просмотр итальянского фильма "Игра в карты по-научному".
В баре все оживились.
 - Неплохо вы тут живете, господа журналисты, - сказала я. - Ну, мы идем в кино?
Арабу явно этого не хотелось:
 - Мы сейчас поедем ко мне, - сказал он.
 - В Ирак? - Удивилась я и, отвернувшись к Шахерезаде, тихо добавила: - ..не на ночь будет сказано.
Шахерезада не переставала хохотать.
 - Нет, мы поедем в "Россию", - объяснил араб.
 - Россия так велика, - вздохнула я.
 - В гостиницу, - сообразила находчивая Шахерезада.
 - В гостиницу мне мама не разрешит, - развела я руками.
 - А вам? - спросил Шахерезаду араб.
 - А мне разрешит, - она снова смеялась по-детски непосредственно на весь бар.
 - Ну что ж, - я встала. - Где  у вас тут просмотры?
   Араб напустил грусти на свои маслины. Все таки жаль вот так вот отпускать тобой накормленную блондинку. Потом он достал ручку и ту самую пластинку, попросив написать на ней телефончик. Немного подумав, я написала и, с толпой, вхожих в этот дом, пошла смотреть игру в карты по-научному.
   После фильма, выйдя на улицу, я огляделась.
Нет, никто не ждал меня на голубом мерседесе.
   Ах, дочь автомобильного короля Мерседес, какой раз я тебя за сегодня помянула!
Ну что ж. Фенит а-ля комедия.
   Я шла по ночной Москве, по Красной площади, мимо гостиницы "Россия", смотрела на её окна и пыталась угадать, в котором из них Шахерезаду застанет утро, потом вышла на набережную, села на "восьмёрку" и скоро была уже дома.

...И даже мое сильно развитое воображение не могло нарисовать картину завтрашнего дня. Ах, как я завидовала жизнерадостной Шахерезаде, смеющейся на весь дом журналистов. Ну, как я могла предполагать, что назавтра буду еще громче, еще непосредственней хохотать, только на всю Петровку 38, когда словно опущенный в воду и потерянный араб рассказывал следователю, как хорошо ему было с Шахерезадой и как на утро он не обнаружил не только своей подруги, но и крупной суммы денег в иностранной валюте из своего бумажника.
Надо сказать, что Шахерезада увела и все те губные помады, лосьоны и шампуни, которые были у него в сумке, оставив только некоролевского размера лифчик, да пластинку с моим телефоном.
   Для сообщницы я как-то сразу не сгодилась, так как араб признал, что сам меня высмотрел, сам завлёк в бар, да и тем более в "номерах" я с ними не была, а смотрела игру в карты по-научному. Передо мной пришлось извиниться, а арабу говорили, что неосмотрительно проводить ночь с кем попало и что даже если они найдут Шахерезаду, то она просто может сказать, что вы сами отдали ей все, что у вас было, за одну только ночь любви.
Я смеялась, хотя очень искренне сочувствовала облапошенному иностранцу.
 
    Выйдя из Петровки 38, вернее выбежав, в суетливую и бестолковую, как и я сама, Москву, я почувствовала, что люблю её почему-то еще больше, чем вчера.
 - Да не нужны мне ваши Богдады..., - обернувшись, не зная кому, сказала я.
А потом медленно, размахивая сумкой и улыбаясь, улочками и переулочками, вышла на улицу Горького, от туда, снова улочками - на Арбат.
Нет, ни на один великолепный и фешенебельный небоскреб я не променяю вот этот, неказистый, двухэтажный, случайно, скорее всего по какому-нибудь недоразумению, уцелевший домик на Писемского 6.*
Вот на этих ступеньках сидела Она в своих странных одеждах и на вопрос проходившей мимо старушки:
 - А вы, часом, не китайцы?
Отвечала:
 - Русские мы, русские, - и в подтверждение - крестилась.




      * Сейчас - Борисоглебский переулок. Дом-музей Марины Цветаевой.