Андеграунд

Андеграунд – единственный момент в жизни любого художника, который нельзя запятнать лицемерием, ибо освящен он искренностью убеждений.

В комнате стоял терпкий запах ладана. Окна были зашторены темно-синими тряпками, запачканными маслом и красками. Стены, от пола до потолка, залепленные белыми бумажными листами, заляпанные все той же краской, сквозь которую виднелись угольные эскизы. На полу был полный хаос – разбросанные шмотки вперемешку с окурками и мятой бумагой. В центре комнаты стояло трюмо, обыкновенное советское трюмо, переделанное в пародию на мольберт. На сколоченной гвоздями деревянной рамке был натянут кусок холста. Из-за всего этого самодельного сооружения выглядывал чей-то лоб и прищуренные глаза. Слащавый и безумный взгляд, отрешенный от мира сего, глядел вдаль комнаты. В углу комнаты стоял диван, так же заляпанный краской. На диване примостились две девушки. Одна из них ровно сидела, а другая лежала, опершись головой на бедра своей подруги. Девушки были не совсем девушками. Скорее всего, это неудавшиеся школьницы. Некоторые части их тела были укрыты разорванной мешковиной, пытаясь скрыть всю пошлость несозревших фигур. Все это освещалось белой лампой дневного света, гул которой в тишине казался навязчивым и удручающим.
– Эмиль, вот скажи мне, зачем ты пишешь все эти картины, если их никто не покупает? – спросила, девушка, которая лежала на диване.
– Лежи молча! – буркнул художник. – Тебе не понять!
– Ах, ну да! Мы не достойны понять андеграунд. – иронично сказала вторая девушка, обращаясь к подруге. – Ты понимаешь, мы годимся только для того, чтоб нас рисовали.
– Дуры вы! – прокашлявшись, продолжал художник. – Зачем вам понимать искусство, если вы и есть само искусство. Этим гордиться нужно. Это не унижение.
– Эмиль, а в каком стиле ты пишешь картины? – спросила первая девушка. – Ну, знаешь там, разные бывают стили.
– Нет, не знаю. – спокойно ответил Эмиль. – Я самый глупый художник-самоучка, и для меня нет никаких стилей. У меня есть одна идея, которую я должен выразить любым путем, высказать или нарисовать. Я не имею права даже здохнуть, пока не выражу то, что вижу.
– Во как защебетал! – улыбнулась вторая девушка. – Эмиль, а почему тебя так называют?
– Это было давно, еще в школе. Сокращение от фамилии Эмильенко.
– Вау! Ты даже школу закончил?! – подшутила над художником первая девушка.
– Хорош вам тут все эти терки устраивать! – воскликнул художник. – Вы уже свободны. Можете идти одеваться.
– А нам и так не плохо! – хихикнул кто-то из девочек.
– Давайте проваливайте от сюда! Мне нужно работать! – гаркнул Эмиль. – Можете вечером прийти, слышал, что сегодня у меня будет много гостей.
– А кто придет?
– Не знаю! Мне побарабану. Моя квартира давно уже превратилась в проходной двор. Наверное, как всегда – вся знать городского андеграунда – бездельники и алкаши, искусство которых заключается в остроте языка.
– Зачем же ты их пускаешь к себе?
– Не знаю. – задумался Эмиль. – Может боюсь одиночества… Ладно, проваливайте! Мне нужно работать.
Одна из девушек стала на цыпочки, чтоб поцеловать художника, но Эмиль придержал ее рукой, и помахал отрицательно головой.
Он бросил свой взгляд на картину, и начал активно исправлять все неточности. Картина была нарисована в самом обыкновенном стиле – классицизм во всей красе. Естественно Эмиль знал о существовании иных стилей, но он был уверен, что порой нужно возвращаться к реализму, тем самым показывая, как выглядит окружающее пространство при трезвом взгляде, не опьяненном, ни алкоголем, ни наркотиком, ни собственными идеями. Те художники, которые захлебнулись в разных экзотических стилях конца девятнадцатого и всего двадцатого века, сделали небольшой перерыв зрителям для отвода глаз. Подобно тому, когда девушки выбирают себе парфюм, они изредка нюхают кофе, чтобы сбить прежний запах, и ощутить тонкость нового. Весь этот кубизм, сюрреализм, экспрессионизм – сделал свою работу, теперь люди хотят вновь вернуться к реальному, понятному, не ломающему мозги.
Картина Эмиля вышла мрачной и серой, но она имела какое-то притягательное свойство. Человеческий глаз мог удивиться одновременно красоте невинных несозревших девушек и, в то же время, сконфузиться от пошлости этой обстановки. Эмиль хотел передать разврат нынешнего поколения, легкомыслие и абсолютное отсутствие закомплексованности или совести. То, с чем мы встречаемся каждый день, но не обращаем внимания, по причине личной рассеянности и незаинтересованности к окружающему миру. Художник сделал последний штрих – объединил всю уличную обстановку в одной картине. Мягкий диван и удобно расположенные на нем девушки, искусственный дневной свет,  и все это на фоне большего количества угольных эскизов – эмбрионов задуманных картин, прообразов ежедневно обновляющихся идей.
Эмиль поставил картину в углу комнаты, оставляя ее просыхать, а сам переоделся и выскочил на улицу. После завершение работы, первое, что он почувствовал – это голод. Художник подался в столовую какого-то ВУЗа. Он взял себе тарелку борща, три куска хлеба и два компота.
– Нет! – неожиданно крикнул он кассирше. – Посчитайте мне три компота… А лучше – четыре.
Кассирша нахмурилась, как любят это делать всякие кассирши, которым начинают пудрить мозги, но вскоре улыбнулась.
– Что? Сушит? – спросила она.
– Да. Очень-очень. – подыграл ей Эмиль.
Художнику не хотелось изливать душу первому встречному, и объяснять, что такое количество компота ему нужно, чтоб хоть чем-то забить желудок, и чтоб голод не тревожил его до вечера. Забивая людям головы тонкостями несущественного, есть риск украсть у них время, выделенное для чего-то более важного. Эмиль отобедал и ушел прочь из столовой, даже не убрав за собой. Теперь в его голове крутилась мысль, чем можно было бы занять себя до вечера. Он купил газету «Работа», так как на журнал «Работа» жалко было тратить деньги. Эмиль не был скупым, просто денег у него оказалось максимум на два дня существования. Это был еще один вопрос из ряда «тяжелых». Художник едва сводил концы с концами, если учесть даже то, что вечером у него на квартире собирались люди, которые все пойло и закуску приносили с собой, и можно было полакомиться за чужой счет, еще раз почувствовав себя паразитом в этом мире. Иногда кое-что из закуски оставалось и на утро, но для человеческого желудка это не составляло большей ценности.
Полистав газету «Работа», Эмиль не нашел там ничего привлекательного – сплошной сетевой маркетинг. «Хочешь зарабатывать вдоволь и при этом не напрягаться? Хочешь увеличить свое состояние и не думать о бедности? Ты трудолюбив и старателен, ты коммуникабельный и веселый? Тогда приходи к нам, и мы дадим тебе возможность стать олигархом!» – все в стиле полнейшей утопии, не имеющей уже никакого смысла.
– Снова придется идти на склад… – томно произнес художник, вставая с лавочки и комкая газету.
Он пошел домой. Но подловив себя на том, что квартиру он называет «своим домом», Эмиль разочарованно вспомнил, что ему нужно еще заплатить за аренду квартиру.

Под вечер собралась вся толпа городского андеграунда. Знакомые лица музыкантов, которые музыкантами были на словах, а на деле просто карикатуристы. Поэты, называющие себя так только потому, что звучало это романтично. Несколько художников, постоянно высматривающие картины Эмиля, с завистливым взглядом оценивая их. И куча всяких вульгарных девок, которые являлись, якобы, чьими-то музами.
Еще трезвым взглядом, Эмиль заметил, что все повторяется в такой атмосфере. Громкий неумолкающий смех медленно становится пьяным плачем, философские и остроумные пьяные споры превращаются в драку. Кто-то кого-то в углу тискает. Некоторые танцуют без музыки. Художник выучил уже все наизусть, и ему не нужно было быть пророком, чтобы сказать, что будет через час, два часа или три. Он удивлялся, как людям это все не надоедает. Снова вваливается милиция. Всех разгоняют. Бедные соседи, щурясь в глазки своих дверей, наблюдают, что происходит.
– Эмиль, тебе не надоело? – улыбаясь, спрашивает, уже давно знакомый, лейтенант. – Когда же это все прекратится?
– Скоро. – равнодушно отвечает художник.
– Что мы сегодня решаем? – улыбается другой мент.
– Девочки, кто хочет покататься с красивыми офицерами? Кто-то любит мужчин в форме? – обращается Эмиль к собравшейся аудитории.
Всех шумных ребят разогнали, менты повели с собой двух девушек, а в компании остались только, давно известные друг другу, пресыщенные собутыльники.
– Какие жандармы радостные были, когда уходили! – артистично воскликнул один из друзей Эмиля, кощунственно ставя ударение на слово «жандармы».
– Ребята, так они увели с собой двух муз Фомы! – немного иронично добавил другой друг художника. – Он сегодня целый вечер трепался, рассказывая, какие они святые, как они его вдохновляют!
Опустевшая компания выдала общий саркастический смешок.
– А кто такой Фома? – спросил Эмиль.
– Тот, что «не верующий»! – снова раскатился негромкий смешок.
– Он все не верил, что его музы были простыми потаскухами.
– Все-таки, кто такой Фома? Я о нем первый раз слышу. – снова спросил Эмиль.
– Эмиль, Фома – твой конкурент. Он тоже художник. – язвительно ответил кто-то из друзей, конечно же в защиту Эмиля. – Он рисует в стиле… Как он там называется? Ну, в общем, какой-то «…изм»…
Эмиль начал нервно рыскать по комнате, явно, будучи недовольным.
– Не беспокойся, – начала его успокаивать какая-то малознакомая девушка. – Ты вне конкуренции. А он неудачник.
– Да нет, – ответил Эмиль улыбаясь. – Я тут просто где-то заныкал пару бутылок водки.
Вся компания резко зашевелилась, в поисках «горючего» под диваном и во всех углах комнаты.
– Ага! Нашел! – радостно воскликнул художник.
Теперь его лицо было освобождено от маски. Когда посторонние люди исчезли, художник вдруг повеселел и стал активно поддерживать разговор. Для него именно такая обстановка была андеграундом.
– Вы в курсе, что мы некрасиво поступаем? – обратился Эмиль к друзьям.
Все обратили на него внимание, невинно улыбаясь, будто не могли понять, в чем художник собирается обвинять себя и своих друзей.
– Там, на всей планете, – продолжал он, – существует так много талантливых людей, которые еще и слова не успели сказать, не успели внести даже долю своей лепты в мировое искусство. А мы сидим здесь в подполье, как коварные злодеи, готовим план культурного выхода из андеграунда в мир, смеемся над младшим поколением, попивая их же водочку. Коммунисты, наверное, так же начинали. – он поднял рюмку над столом и продолжил. – За нас! За нас нехороших и непослушных! Чтоб наша вера оправдалась, надежды сбылись, а цели были продырявлены прямо в «десяточке»!
– Ура! Ура! Ура! – хором торжественно воскликнула вся компания, и каждый осушил рюмку.
В этом момент в дверь раздался звонок. Эмиль лениво направился к двери.
– Снова менты? – заныл он.
– Нет! Леха Стэфан недавно звонил, говорил что придет. Может это он?
Эмиль взглянул в глазок и подтвердил:
– Да, точно, это он!
Стэфан был самым богатым и самым молодым из всех друзей. Он еще студент какого-то ВУЗа, будущий менеджер. У его родителей своя фирма, в которой Леха будет в будущем работать. В юности он увлекался игрой на гитаре, что и привело его в эту компанию. Появлялся Стэфан в компании редко, но все его принимали очень радостно.
Когда Эмиль открыл дверь, от неожиданности он ахнул. Рядом со Стэфаном стояла очаровательная девушка, настолько очаровательная, что ее свет пронизывал все тело моментально.
– Она согласилась прийти сюда только потому что я пообещал ей познакомить вас. – сразу предупредил Леха, наиграно улыбаясь. – Знакомься, это Юля.
– Прекрасно. – артистично восхищаясь сказал Эмиль. – Только вы сначала проходите.
Девушка пожала руку художнику, и заметила у него под ногтями краску. Сама рука Эмиля была сухой и вся в цыпках, что бывает, если часто и тщательно мыть руки неподходящим мылом. Юля улыбнулась.
– Юлия – так звали первую любовницу Дон Жуана. Я уже вижу твой портрет на полотне. – обратился художник к девушке.
– Так беги бегом его рисовать. – язвительно, но очень тихо, будто посекрету, ответила ему Юля.
– Как мило… – удивился ее реакции художник.
За столом началось маленькое движение, вызванное пополнением компании.
– Стэфан, это твоя любовь? – поинтересовался кто-то за столом.
– Нет. – ответил тот. – Это моя подруга.
– А как вы познакомились? – спросила какая-то, уже хорошо подвыпившая, девушка.
– Тсы… – фыркнул Эмиль девушке, приставляя указательный палец к губам. – Юлия, не обращай внимания.
Юля посмотрела на эту пьяную шайку, сделав пренебрежительное выражение лица, и сказала:
– Я думала, что приеду, и увижу высокоморальных ценителей искусства, а попала в логово варваров.
Вся компания умолкла, и каждый сконфузил свое лицо в серьезную мину. Толи это было артистическим ходом друзей, которые любили все драматизировать, толи слова девушки реально вызвали негодование со стороны компании.
– Я извиняюсь, но мне нужно поговорить по телефону. Здесь есть более тихая комната? – не обращая внимания на реакцию присутствующих, спросила Юлия.
– Прямо дверь, за ней пустая комната. Свет включается справа.
– Я ненадолго. – сказала девушка и выйдя с комнаты, удалилась по коридорчику.
Вся компания тут же, как это часто бывает, налетела на Стэфана:
– Что за мегеру ты привел? Она с какой планеты? «Космополитен»? – взбунтовалась толпа. – Пускай научится себя вести.
– Ребята, – пытался объяснить Леха. – Понимаете, она не нашего круга общения. Я ее привез для Эмиля. Она работает искусствоведом в музее, и реально организовать выставку Эмиля.
– Ты это сейчас серьезно? – спросил художник. – Или смеешься над своим пьяным старым другом?
– Я пустословить не буду. Ты же знаешь! – подтвердил свои слова Стэфан. – Я поэтому и прошу вас вести себя сдержано, ведь сейчас все зависит от атмосферы, которую мы вокруг нее создадим. Вы же знаете, какие эти критики своеобразные люди. Им и пылинка может показаться излишеством.
– Тогда я помчал к ней. Покажу свою коллекцию. – на глазах трезвея, обратился к друзьям Эмиль.
– Да благословит тебе благословщик! – оптимистично крикнул кто-то вслед художнику.

Юлия зашла в комнату, и достала телефон, но картина, стоявшая напротив, сразу же бросилась ей в глаза. Девушка заинтересованно подошла и начала рассматривать ее. В этот момент зашел Эмиль.
– Это последняя. Сегодня закончил. – прокомментировал художник.
Юлия ничего не ответила, только невольно посмотрела на молодого человека. Спустя полминуты, она спросила:
– А еще есть что-то?
– Да, конечно. В том углу, под покрывалом.
Юля скинула покрывало, и увидела много полотен, которые были натянутые на тонкие деревянные рамки. Девушка медленно пересматривала каждую. А самая последняя картина показалась ей самой красивой. Это был автопортрет. Только Эмиль на нем был изображен в греческих военных латах.
– Что это? – спросила девушка.
– Это я в образе царя Мидаса.
– А кто это?
– Как? Ты не знаешь этой истории?
Девушка отрицательно махнула головой.
– Это легенда о том, как царь Мидас гонялся за Силеном, спутником Диониса, с целью узнать, что для человека самое лучшее в этой жизни, на что Силен только рассмеялся и ответил, что человеку лучше всего не родиться, не быть вовсе, быть ничем, а если он уже родился, то вскоре умереть. Вот я себя изобразил в образе царя, в лесу, одиноким, размышляющим о словах Силена.
Юлия внимательно слушала Эмиля и улыбалась.
– Юный ты еще совсем! – сказала она. – Телом вырос, а мыслями все в облаках.
– Ничего не могу поделать с собой.
– Зато я могу. Мне нравятся твои работы. Мы сделаем выставку.
– А-а…! Ты уже все за меня решила?! – саркастично улыбнулся художник.
– Я просто подумала, что тебе это только на руку. Не вечно же сидеть в этой квартирке. Или ты против?
– А что, есть какая-то перспектива? – уже серьезно спросил Эмиль.
– Я бы тебе просто так не предлагала. Мы сначала сделаем выставку для всех желающих, а потом я переговорю с одним человеком, который возможно согласится выставить твои работы на аукцион.
– Тогда я не против. – взволнованно сказал художник.
– Значит через пару дней перевезем картины. – улыбнулась девушка. – А теперь пошли к твоим друзьям – некрасиво так долго оставаться тет-а-тет.
– В этой квартире все красиво.
Они вышли из комнаты и присоединились к друзьям. Компания сидела до рассвета, пока все потихоньку разошлись. Эмиль снова остался в одиночестве.
Не смотря на предложение девушки, в голове молодого человека царил невероятный хаос. Казалось, что любой молодой художник был бы безмерно счастлив своей первой выставке. Но Эмиль не чувствовал этого счастья. Он даже думать о нем не хотел. То жизненное положение, в котором он находился, вызывало двоякое чувство. С одной стороны, художник пресытился «романтичной жизнью на выживание». Он мечтал о славе, которая подарит ему не признание, а те наслаждения и возможности, которые обычно дарит слава. Но к великому своему разочарованию, Эмиль все эти наслаждения получил, будучи неизвестным. Он познал девушек и женщин, так, как только можно было их познать. Он познал эйфорию пьянок и ничегонеделанья. Его окружали люди его же среды, с которыми всегда можно было поговорить на любые темы. Художнику стало все отвратительно от того, что когда-то он не остановился вовремя, а сейчас пожинает плоды пресыщения. Его желание сбылись. Он был краток – он этого только и хотел. Все! Можно свободно умирать! Но его тянуло в другой мир. Там где слава. Так как желать Эмилю уже не было чего, то теперь его туда тянул самый обыкновенный интерес. Какое это чувство – быть прославленным? Что же там такого манящего, что в мир славы стараются все войти? А с другой стороны, художнику не хотелось покидать свой мир андеграунда, где все так было ему знакомо. Все имело там свой смысл, а жизнь текла медленно, уверенно, без всяких угрызений совести. Веселые вечера. Постоянное общение со знакомыми людьми, обсуждение новых идей, которые появлялись одна за другой. Ему в своем мире было спокойно и хорошо. Не было неожиданностей, которые могли бы появиться столь внезапно, что заставили бы его врасплох. Но он не мог долго об этом думать, сон был сильнее бодрости. Эмиль встал и пошел в мастерскую. Он улегся на диван прямо в одежде и уснул.
Проснулся художник от звонка дверь, навязчивого язвительно звонка. Эмиль не мог понять, который сейчас час – в комнате было темно из-за зашторенных окон. Он медленно пошел к двери, захватив с собой сигареты, что лежали на столе. Курить Эмиль бросил еще несколько лет назад, но спросонья он иногда забывал об этом, и по рефлексу мог побаловаться.
Художник открыл дверь – перед ним стояла Юлия.
– Привет. Проходи. – сонно пробурчал он.
Юля учуяла шнырь, сквозняком выносившийся с квартире, от испортившейся закуски, и предложила прогуляться по улице. Эмиль накинул кожаную потертую куртку и закрыл за собой дверь.
– Ты похож на бродягу. Тебе нужно меняться. У тебя есть другая одежда? – сказала девушка, когда они вышли из дома. – И когда ты последний раз брился?
– А какая разница?
– Пошли куда-то, купим тебе одежду, а потом в парикмахерскую.
– У меня нет денег на такие излишества. – грубо ответил Эмиль. – Если тебе стыдно идти со мной рядом, можешь отойти в сторонку.
– Я заплачу за все это. – ответила девушка.
– С чего это ты просто так будешь платить за меня? – удивился художник.
– А с чего это я должна просто так платить за тебя? – не менее удивленно спросила Юлия. – Я вычту эту суму с твоих первых гонораров.
Эмиль ухмыльнулся и почувствовал, как его живот начинает съеживаться от голода.
– Пошли сначала в столовую? – сказал он.
– Ну, пошли.
В столовой девушка наблюдала за тем, как художник ест. Несмотря на свой голод, Эмиль не навалился на еду, словно варвар. В нем вообще не было и капельки чревоугодия. К еде художник относился с апатией, и ел он ровно столько, чтоб только поддерживать организм в строю.
– Ты живешь, как бродяга, но в твоих повадках, кажется, есть проблеск культурности. Неужели вся твоя жизнь была такой? – спросила Юлия.
– Нет, это я до такого докатился. Раньше я был примерным студентом. А теперь вот такой.
После столовой они пошли в магазин и купили Эмилю нормальный костюм, который отлично сиделся на теле художника. Потом они пошли в парикмахерскую, где Эмиля постригли и побрили.
– Вот теперь другое дело. – улыбнулась Юля. – Теперь ты готов и к выставке. Завтра приедет машина. А мы с тобой поедем на такси.
– Юль, скажи, кроме меня больше нет никаких художников? Мне просто не верится…
– Может когда-то и поймешь. – ответила загадочно девушка и попрощалась.
Эмиль медленно побрел домой. Черт его знает, о чем он размышлял тогда. Но лицо его расплылось в улыбке и сияло в радиусе двух метров.

Художник – это человек, который изображает окружающую обстановку и свои эмоции, но он не может изменить текущих событий. Его творчества может повлиять на человека и воздействовать непосредственно, но никогда не изменит мнения о чем-то том или ином. Критики подходят к разъяснению картин путем примитивной аналитики, тем самым портя простое наслаждение красотой. Возможно, что большинству и не нужно каких-то разъяснений и толкований, им просто хочется видеть красоту или правду, где слова – полнейшее излишество.
Эмиль все никак не мог перестроиться на иной образ жизни. Казалось, андеграунд засел в нем, корнями уходя далеко вниз. Но появилось и что-то новое в его жизни. То, что он уже давно забыл. Это была суета. Слишком много движений потребовалось ему совершать, что поначалу казалось художнику полнейшим излишеством. Сонный и во хмелю, он медленно двигался. Не отойдя еще от длительной монотонной жизни. Но когда он полностью проснется, то легко ощутит новизну пробуждение и захочет утолить новую жажду незнакомого желания.
Эмиль въехал в новый незнакомый город, словно он въезжал в новую жизнь. Какое-то странное обоготворение спустилось на него, и художник почувствовал прилив адреналина.
Его поселили в гостинице. Он быстро расположился и сразу помчал в музей, где готовили выставку. В музее Эмиля встретила Юлия. Она сверкнула своей строгой, но красочной улыбкой. Это немного возмутило художника, ведь он и не наделся увидеть когда-либо искренность этого человека. Железный панцирь, за которым скрывалась девушка, казалось, был непробиваемый. Но все же Эмилю было интересно покопаться у Юлии внутри и разузнать, что у нее там. Ведь это был человек, которому художник должен был доверять.
Несмотря на свою молодость, Эмиль успел сделаться скептиком. Ленивый и ненасыщенный, еще не познавший настоящую жизнь, художник, мог довериться только самому близкому. Что вызвало в нем этот скептицизм – неизвестно.
Когда молодые люди рассматривали галерею, в зал вошел толстый немолодой мужчина, очень страшный и неприятный, и представился:
– Пельцмахер Эдуард Иосифович.
– Эмиль. – радостно ответил художник.
– А у молодого человека есть полное имя? – мужчина с улыбкой обратился к Юлии.
– Эмильенко Сергей Сергеевич. – строго ответила девушка.
– В ваших картинах что-то есть. Но все же заметно, что вы молодой художник. Возвращение к классике сейчас ценится.
– Спасибо. – простодушно ответил Эмиль.
– Юлия, я возлагаю все обязанности на вас. Надеюсь, все пройдет удачно. – кивнул Пельцмахер девушке.
– Лучшим образом. – убедительно ответила та.
Эдуард Иосифович удалился, оставив молодых тет-а-тет.
– Как тебе он? – поинтересовалась Юлия.
– Какой-то надменный толстосум, пытающийся строить из себя знать. Еврей. А этим уже все сказано.
– Да. – согласилась девушка. – И кроме всего этого, это еще мой муж и отец моего ребенка.
– Как?! – удивленно воскликнул художник, и внутри у него все упало.
Юлия покивала головой.
– И ты позволила этому существу взять тебя в жены? – не выходя из шокового состояния, спросил Эмиль.
– Ты еще молодой. Ты не понимаешь многого.
– Только не говори мне, что ты его любишь…
– Люблю. – спокойно ответила девушка. – А тебя нужно еще манерам учить и учить. Наверное, мое первое мнение оказалось ложным.
– Я не собираюсь сдерживать себя никогда.
– А зря. – ответила Юлия. – Можешь идти домой, завтра в это же время увидимся здесь.
Опустошенный и прилизанный к земле, художник вышел из музея. Он все никак не мог понять законов жизни. Борьба противоположностей, которая не могла существовать друг без друга. Почему? Красавица и чудовища – это не персонажи из сказки, а самая настоящая реальность. Или может это все ему снится?
Переходя через дорогу, его чуть не сбила машина. Эмиль встряхнул головой и прогнал все плохие мысли, так он обычно делал, когда что-то тревожило художника. Добравшись до гостиницы, он улегся спать. Весь его день был неописуемо велик и утомим. Никогда художник так много не двигался и не думал, хотя еще даже не наступил вечер. Вечером к нему пришел Леха Стэфан.
– Ну как? – поинтересовался он.
– Да никак! – грубо ответил художник. –  А ты что вообще тут делаешь.
– Здрасте! Я учусь в этом городе, иначе, как бы я тебя познакомил с Юлией. А она хорошая, правда?
– В отличие от ее мужа, она просто превосходная. Я не понимаю, по каким критериям судьба сводит людей?
– Значит, что-то в нем есть, что нравится Юлии. – ответил Стэфан.
– Стэф, ну я разбираюсь немного в людях, почему я не увидел в нем что-то особенное?
– Может поэтому он ей нравится, что в нем нет ничего особенного. Что он обыкновенный мужик, который не пытается скорчить из себя индивидуальность. А просто прямой и простой, такой как есть. А чего это тебя так взволновало? Может ты себе уже начинал строить планы на Юлию? – улыбнулся Леха.
– О чем ты говоришь? Я тебя не понимаю! Какие планы? – занервничал художник.
– Она же тебе нравится. Я прав?
– Нравится, но это не мой идеал. Знаешь, сколько таких уже было у меня? Я сыт всеми ими по горло. Да она хорошенькая. С темпераментом. Но Юлия не способна пробудить что-то во мне. Так что – закроем эту тему.
– Как хочешь. Я уже домой пойду. Не все тут бездельники.  – ответил Стэфан. – Только смотри, помни, что она замужем.
– Проваливай! – буркнул Эмиль.
Он подошел к окну и начал наблюдать за суматохой, что творилась на улице. Что-то неладное было с его размышлениями. Художник спрашивал себя, действительно ли он хочет посвятить творчеству всю свою жизнь? Нужно ли ему это? А если нужно, то зачем? Эмиль не мог дать точные ответы на эти вопросы. Он понимал, что это полнейший разлад в мозгах. Ржавым осадком были покрыты все его внутренности, и это не давало художнику почувствовать себя частью социума, и вообще частью этого мира. Состояние, когда хочется зарыться в землю и не видеть никого, не слышать, и самого себя не чувствовать. Эмиль побледнел. Еще никогда он так явно не чувствовал желание собственной смерти. Ну хотя бы на минутку, на секундочку забыться, не чувствовать своего тела. Просто быть никем. Такое бывает, когда человеку некуда и незачем тратить свое время, и он просто находится в каком-то ожидании.. Это желание испугало художника. Он улегся на кровать и снова уснул, чтобы прогнать тоску и скоротать медленно текущее время.
Как же все-таки приятно спать, нежиться голышом в постели и не думать  о всяком. Просто существовать, как растение, быть растением. Всего лишь один денек такого отдыха прибавляет силы, но и вызывает зависимость. А Эмиль так проводил последние несколько лет. Какая же у него тогда зависимость от сна!

На следующий день, придя в музей, Эмиль был приятно удивлен той обстановкой, которая там слаживалась. Зал был готов к показу картин, а Юлия была бодрой и радостной.
– Я поговорила с мужем, – заявила она, – и он сможет организовать аукцион. Эдуард Иосифович сказал, что богачей стало больше, поэтому желающих приобрести картины, будет много.
– Отлично. – скромно улыбнулся художник.
– Эмиль, ты же понимаешь, что это только бизнес. Эти богачи не разбираются в искусстве. Им бы только на торгах посоперничать, и сделать вид, будто они глубоко просвященные творчески.
– То и есть, что эта выставка только для денег? – переспросил Эмиль.
– Нет, эта выставка, чтоб засветить тебя, а аукцион будет именно для заработка. – объяснила Юлия.
– Ясно. Значит, сейчас нет таких просто выставок, за которые платили бы деньги? Обязательно нужно продавать картины?
– Почему? Есть такие выставки, но туда ты уже дорогу пробивать будешь сам. А после нескольких попыток, поймешь, что лучше холсты продать и не мучиться.
– И я сейчас сознательно иду на уничтожение своего творчества, отправляю его в небытие? – понижая голос, спрашивал Эмиль.
– Нет, ну может и будет когда-то твоя слава, когда тебя уже не будет. Но зачем она тебе нужна, если ты можешь заработать денюшку, и делать с ней все, что хочешь? Ты же по своей сути просто голытьба, о какой славе ты думаешь? – занервничала девушка.
– Сама ты голытьба! – тихо ответил художник и отправился к выходу.
Юлия поняла, что сказала что-то лишнее. Недолго раздумывая, она пошла за ним, и только на улице отозвала Эмиля.
– Я тебя обидела? Извини меня, пожалуйста. – наигранно заговорила девушка.
– Я приду на аукцион, чтобы потом забрать деньги. И больше не обращайся ко мне. – четко выговаривая слова, ответил ей Эмиль.
– Я тебя рассердила? Ты из-за этого? – расстроено расспрашивала девушка.
– Нет. Просто ты мне очень нравишься. – ответил ей художник и отвернулся.
– Вот ты смешной. Так что из этого?
– Ничего из этого!- взъярено заорал Эмиль. – Я тебе говорю, что ты мне понравилась, а ты, а ты хрень мне всякую морозишь!
– Но я же замужем! – испуганно ответило Юлия.
– Так разведись.
– Не могу. Это незачем.
– Почему, что тебя держит? – более спокойно спросил Эмиль.
– Ничего меня не держит. Просто ты меня не интересуешь. Я люблю своего мужа.
– Хорошо, я приду после аукциона, и просто заберу свои деньги. – отрезал художник и удалился.
– Эмиль, постой! – крикнула девушка ему вслед, но он даже не повернулся.
Два дня в гостиничном номере Эмиль перебывал в каматозе. Нельзя сказать, что он делал или, о чем думал. Ведь каматоз, это такое состояние, когда ничего не лезет в голову, и когда ничего не делаешь. Просто валяешься в кровати, как душевнобольной.
Потом Эмиль собрался с силами и пошел на торги. С Юлией он не встретился, а забрав деньги, сразу же двинулся на вокзал.
Когда Эмиль приехал в родной город, первым делом он заплатил долг за квартиру, а вторым напился до сумасшествия. Когда художник протрезвел, он снова собрал весь свет андеграунд своего города. Так развязано он себя еще никогда не вел. Водил в пустующую комнату девушек, потом выводил их, и шел с другими. Друзья даже подшучивали над ними, пока одна из девушек не выбежала голой из комнаты, на ходу одеваясь, с криком «сумасшедший». Потом из комнаты вылетел в хлам пьяный Эмиль и выгнал прочь всех с квартиры. Художник на месяц заперся в своем убежище, и никого не впускал. Все это время он рисовал какую-то картину, с большими габаритами. Потом вышел на улицу, и пошел к знакомому, который делал рамки для полотен. Полежав еще несколько дней, убиваясь алкоголем, Эмиль вызвал такси, загрузил картину и поехал к Юлии. В музеи не было ни девушки, ни ее мужа. Художник оставил свою картину, и передал через какую-то девушку записку, в которой было написано: «Юлия, дарю вам свою жизнь. «Свет Андеграунда» - моя лучшая работа! Она ваша. Эмиль…».
Парень сел в такси и поехал в родной город. Когда таксист въезжал в город, художник сказал ему ехать к больнице.
Эмиль отыскал психиатрический кабинет и вошел туда без стука.
– Доктор, отправьте меня в психбольницу! Я опасен для общества! Вы должны меня изолировать! – повышенным тоном обратился художник к бородатому старичку.
– Успокойтесь, присядьте. – положительно ответил врач.
– Нет, вы немедленно должны доставить меня в психбольницу!
– Это невозможно так просто сделать. Вы с ума сошли!
– А вы туда отправляете только здоровых людей?
После этой фразы они оба рассмеялись. Но в смехе Эмиля было что-то и от плача.
– Что тебя беспокоит? – спросил врач.
– Неопределенность.
– Лучше иди домой и успокойся. Подумай, что тебе нужно от жизни, а в психушку всегда успеешь попасть.
– А если я не знаю, чего хочу от жизни?
– Тогда заведи девушку. Или собаку. Или рыбок. Займи себя чем-то.
– Ладно, я пойду? – немного боязливо спросил Эмиль, чувствуя, что его немного отпустило, и страх перед неволей заколебался в его коленках.
– Иди-иди. – одобрил бородатый старик.
У двери художник столкнулся с каким-то медработником и тот его спросил:
– Вы что-то хотели?
– Нет. – ответил Эмиль. – Я к доктору приходил.
– Ну я сейчас этого дедушку отпущу, а вы после него зайдете. – сказал мужчина в белом халате, указывая на старика.
Эмиль удивленно глянул на старичка и все понял. Ему даже немного неловко стало перед настоящим доктором. Мороз прошелся по коже, и художник рванул, что было духу, на улицу, успев увидеть, как старичок, улыбаясь, моргнул ему глазом.