Возвращение Анастасии. Часть четвертая

На правах рукописи.
Татьяна Боткина
Возвращение Анастасии

Четвертая часть

Правосудие людей

21

Мучительная тишина и напряженность царили в русском соборе в Ницце, построенном над могилой старшего брата Александра III. Толпа теснилась под куполом, расписанным в холодных тонах, причащаясь в полной, неподвижной отрешенности. Даже маленькие дети, охваченные этой атмосферой, молчали. Мой взволнованный четырехлетний сын Константин прижался ко мне. На уже подростковых лицах Елены и Татьяны отражалось напряжение окружающей обстановки. Дьякон, величественный гигант, один из самых красивых басов России, посланный на запад до Революции самим императором, чтобы почтить покойного царевича, пробуждал глубокое вдохновение. При свете свечей его лицо увеличилось и приобретало темно-красный оттенок.
Его голос был таким звонким и мощным, что, казалось, воздух вибрирует в ритме Реквиема. Медленное движение «Вечной памяти»1, которую пели в память о нашем высокочтимом царе, играла на наших нервах и заставляла плакать наши души. Плавно пространные, гибкие, горячие ноты затмевали смерть и приоткрывали дверь к Богу. Дьякон, черпая последние силы, пел молитву так, как я никогда раньше не слышала. Он был почти в трансе. Его черты лица изменились из-за волнения, он сделал последнее воззвание в конце тесситуры, как предсмертный нечеловеческий крик.
Некоторое время мы стояли неподвижно в прострации, с сердцем, переполненным страданием от того, что на мгновение мы поучаствовали в тайне Вечной Жизни. Потом толпа зашевелилась, старые женщины, стоящие на коленях, встали. Константин заволновался, начал хныкать. Траурная служба по случаю тринадцатой годовщины смерти царя Николая II, его семьи и близких только что завершилась.
Мы с детьми вышли раньше, чем поток людей, взволнованных торжественностью церемонии. В сердце я оплакивала смерть моего отца и хотела избежать благонамеренных соболезнований, которые только усиливали мою боль. Я боролась со своей растерянностью. Анастасия не умерла, а я только что участвовала в молебне за упокой ее души. Я чувствовала, что сбилась с пути и была совершенно беспомощной перед лицом явного проявления несчастья моей подруги.
Ведя своих троих детей по улицам Ниццы под палящим июльским солнцем 1931 года2, я размышляла о судьбе великой княжны. Она уехала в Соединенные Штаты. Последнее время я не получала от нее вестей. Мои письма возвращались нераспечатанными. Почему? Отказывалась ли Анастасия их читать, или они до нее не доходили? Я не знала. Глеб редко отвечал на мои запросы. Он сердился на меня за мою враждебность по отношению к Гранданор Корпорейшн3.
В моей жизни происходило столько событий, что я не могла посвятить себя великой княжне, насколько этого хотела. Ко мне, наконец, вернулось спокойствие. Мой муж и я, мы решили развестись. После рождения нашего сына мы отдалились друг от друга. Я напрасно пыталась какое-то время не придавать этому значение. Мое положение в замке Оржер становилось невыносимым. Однажды вечером Костя вошел в мою комнату и неприветливо заявил:
- Мы не можем продолжать так жить. Если ты желаешь, я уйду. Я найду достаточно работы в Гренобле.
Я не могла согласиться на это. Муж управлял поселением Рив. Несмотря на то, что брат генерала Кутепова, официально нес ответственность за наше поселение, Костя был его создателем, душой и настоящим начальником. Я решила поселиться в Ницце, рядом с моей тетей Раей4. Мои дети поехали со мной. Очень щедрый, как обычно, великий князь Андрей определил моих двух дочерей в русский пансион, который он курировал со своей сестрой. Он обеспечивал финансирование обучения моих девочек5. Тетя Рая взяла на себя мою квартирную плату. Я снимала небольшую комнату прислуги. У меня было очень непрочное финансовое положение. Мой доход складывался из скудной пенсии, которую мне посылал Костя, и заработка за уроки, которые я давала.

По дороге я пыталась перебирать в памяти информацию, которой я располагала, о судьбе Анастасии. Как только мой переезд завершился, я продолжила борьбу за великую княжну, но после отступничества великого князя Андрея у меня почти не оставалось шансов на успех. Великая княжна должна была сама доказать свою подлинность. Но как? Я засыпала письмами генерала Кутепова, но расследование его официального заместителя Леонтьева в Румынии не дало ничего конкретного6. РОВС постоянно отправлял своих агентов на русскую территорию в надежде организовать восстание против большевиков. А что если им случайно удалось вывезти из СССР доказательства того, что великая княжна выжила?
Я все еще надеялась вопреки здравому смыслу, когда в январе 1930 года до меня дошла ужасная новость. Посреди дня и в центре Парижа сотрудники ЧК похитили генерала Кутепова! Совершенно безнаказанно! Советский Союз показывал свою мощь. Позиция западного правительства, даже такая смелая и преданная, как у правительства Франции не останавливала агентов ЧК. Они доказали, что могут добраться до своих врагов повсюду. Французская полиция, задетая этим дерзким похищением, делала все возможное, но ей не удалось найти ни одного следа генерала. Русская армия в эмиграции была обезглавлена.
Теперь я ничего не могла узнать, даже если бы какие-то сведения об Анастасии пришли в РОВС. Преемник Кутепова, генерал Миллер7, пытался спасти остатки своей организации. Но ЧК беспощадно истребляло сеть наших агентов, которые работали на советской территории. Что касается тех, кому удалось спастись, то у нас было доказательство о том, что их не завербовали в ЧК? Подлинность Анастасии становилась второстепенной проблемой по сравнению с разыгравшейся драмой.
Я шла большими шагами, меня терзала собственная беспомощность. Татьяна и Елена остались позади, рядом с их маленьким братом. Чтобы они меня догнали, я остановилась перед витриной газетного киоска, который был открыт этим воскресным утром. В Ницце я особенно ценила космополитизм жителей. Здесь можно было найти англо-саксонскую и немецкую прессу, и я всегда просматривала заголовки.
Внезапно мое сердце сильно забилось. Огромный заголовок был напечатан через всю первую страницу большой американской газеты: АНАСТАСИЯ ИСЧЕЗЛА! Не думая ни о чем, я поспешила купить эту газету, несмотря на чрезмерно высокую цену. Сев на скамейку, я очень быстро просмотрела статью. Журналисты развивали тему, имея очень мало информации. Анастасия не появилась в иммиграционном отделе, чтобы продлить свою визу и американская администрация ее разыскивала. Опрошенная мисс Дженнингс, последняя, кто, как известно, приютил великую княжну, заявила, что женщина исчезла из ее дома на Парк Авеню почти год назад. Далее следовало описание вспыльчивого характера и плохого обращения, которое она продемонстрировала ко «всем американским слугам хозяйки дома8».
В бешенстве я поднялась без остановок на шестой этаж, где находилась моя комната прислуги, ведя за собой своих недовольных детей. Боже мой! Что случилось с Анастасией? Побег? Как великая княжна сможет выжить на улицах Нью-Йорка, она даже не умела пользоваться наличными деньгами? Наверно, она оказалась во власти ужасных мошенников.
Что делать? Глеб ничего об этом не писал. В своем последнем письме он утверждал, что Анастасия все еще пребывала у Дженнингсов, и что она отказывается его принимать. Все это очень странно. Может быть Глеб прячет у себя Анастасию. Может быть, по этому он решил мне солгать. С ним было все возможно. В любом случае, к нему было бесполезно обращаться, чтобы получить какие-либо сведения. Но с кем связаться? Я начала размышлять. Фэллоуз! Да, точно. Необходимо написать Фэллоузу. Юрист с его складом характера должен был хорошо знать, где он может связаться со своей клиенткой. К счастью, у меня был его адрес в Германии. Он все еще работал над сбором доказательств в пользу великой княжны. По меньшей мере, он мог бы мне все объяснить.
Я получила ответ адвоката. Его беспокойство оказалось больше, чем мое. Он не знал, что произошло с Анастасией. Уже много месяцев он не получал от нее никаких известий, а на его тревожные телеграммы, которые он отправлял в Соединенные Штаты, не приходило ответа. Ллойд-Смит ему говорил, что все хорошо, но эти расплывчатые фразы ничего не означали. С мисс Дженнингс было невозможно связаться. Фэллоуз хотел вернуться в США, но учредители общества дали ему понять, что финансовая поддержка прекратится, если он предпримет такую бесполезную для них инициативу.
- Надо опасаться худшего, - пришел к заключению адвокат. – Анастасия оказалась жертвой каково-то заговора. Жива ли она еще?

Две недели я жила в тревоге. Несмотря на советы моей тети Раи, я сообщила великому князю Андрею об исчезновении Анастасии. Он любезно ответил мне, что судьба госпожи Чайковской его больше не интересует. Я чувствовала себя виноватой в том, что случилось. Я упрекала себя за то, что не приютила великую княжну. Как мне советовала тетя Рая со своим особым юмором:
- Мое бедное дитя, тревога отнимает у тебя остаток ума, который у тебя еще есть!
Наконец, пришла телеграмма из Германии. Я в спешке ее распечатала. Ее отправил мне Фэллоуз. «Анастасия нашлась. Она помещена в психиатрическую больницу рядом с Ганновером. Скоро пришлю письмо».
В психиатрической больнице! Облегчение, которое я должна была испытать, узнав, что великая княжна жива, стерлось из-за мрачной новости. Анастасия в приюте в Германии. Это означало только одно, что великий герцог Гессенский достиг своей цели. Никогда великая княжна не сможет повторно пережить тот ужас, который она испытала в Даллдорфе. Она умрет от отчаяния, а Эрнст Людвиг, наконец, освободится от бремени существования его племянницы.
Я не могла больше ошибаться. Когда пришли объяснения Фэллоуза, я воспрянула духом. Мрачный приют для сумасшедших, который я себе представляла, был на самом деле очень приличным учреждением. В санатории Илтем лечили нервные заболевания и депрессии богатых жителей Ганновера. Однако, поскольку пансион великой княжны был оплачен на 6 месяцев вперед, то с ней обращались с большим почтением. К тому же великая княжна не проявляла намерений сократить свое пребывание. Зато способ, каким Анастасия прибыла в Илтем, вызывал у Фэллоуза крайнее возмущение. За осмотрительными фразами адвоката плохо скрывалась досада, что им играли и управляли братья Дженнингс. Я была ошеломлена. Ах, как была красива, эта страна свободы и «Декларации прав человека». Что стало с американским идеалом равенства и уважения к правам человека? На самом деле, США стали такими же испорченными, как и старая Европа. Достаточно было иметь деньги, чтобы действовать, невзирая на законы, по своему усмотрению. Оливер и Вальтер обладали не большими достоинствами, чем все гангстеры из Чикаго. Гнев выводил меня из себя. Если подумать, то Дженнингсы выходили из неудобных ситуаций безо всякой элегантности, используя средства, достойные плохого детектива. В итоге, они были настолько корректны в этом деле, насколько сами этого хотели.
Сколько неожиданных поворотов! После шумного помещения великой княжны в психиатрическую больницу «Четыре ветра» Дженнингсы хранили абсолютное молчание по этому делу. Даже Фэллоуз был об этом не проинформирован. Только как тень на картине - деньги на пансион. Анастасия жила в очень удобных и даже роскошных условиях. Под постоянным контролем она вела почти нормальную жизнь – теннис и даже поездки в Оперу. Все это стоило очень дорого. Но ради того, чтобы избежать скандал, Дженнингсы пошли на такие жертвы.
Я без труда могла представить себе досаду братьев Дженнингсов, когда менее чем через год пресса упомянула об исчезновении великой княжны. Они очень рисковали, если бы журналисты узнали, при каких обстоятельствах Анастасия подступила в «Четыре ветра». В этих обстоятельствах у них был только один выход: они должны были тайно вывезти великую княжну из США.
Фэллоуз восстановил все подробности этой «операции». В первом действии Дженнингсы убедили свою сестру Анни в том, что она ничем была не обязана притворщице, которая посмеялась над ней. Вальтер Дженнингс привез в «Четыре ветра» двух бывших офицеров Штандарта, которые категорично заявили, что они не знают молодую особу, которую им представили. Вторым действием было получение фальшивых документов, с которыми Анастасия могла бы покинуть страну, не привлекая к себе внимания. Некая блондинка однажды пришла в немецкое консульство в Нью-Йорке9, в сопровождении господина Фолей, импресарио Рахманинова. Она заявляла, что ее зовут Анна Андерсон. Она предоставила фотографии, на которых было поразительное сходство с Анастасией, и получила немецкий паспорт. Когда она подписывала документы, она заявила, что не умеет писать, и поставила неловкий крест.
В третьем действии финская медсестра10 пришла в «Четыре ветра», где заявила, что ей поручено сопровождать Анну Андерсон на борту парохода «Дойчланд», который направлялся в Куксхафен. Во время поездки на пароходе медсестра закрыла Анастасию в каюте в ночной рубашке, без другой одежды, чтобы избежать побега. Таким образом, великая княжна была привезена в Илтен.
Благодаря данному сценарию Дженнингсы избавились от Анастасии в полной тишине со стороны прессы. Остальное их не касалось.
С момента своего приезда в Илтен великая княжна доказала, что документы по которым её устроили в санаторий фальшивые. Она сохранила в своем багаже бумаги, которые подтверждали, что она Анастасия Чайковская. Она вызвала Фэллоуза, предложила ему порядок преследования Дженнингсов. Адвокату удалось убедить ее, что у нее нет доказательств плохого обращения с ней. Он убедил Анастасию не беспокоить Дженнингсов, так как те оплатили её очень хорошее содержание в Илтоне.
Фэллоуз закончил свое письмо, объясняя мне свои планы. Врачи санатория Илтен были столь же категоричны, как и врачи в Штиллехаусе. По их заключению у великой княжны не было никаких симптомов сумасшествия. К тому же, она не может притворяться. Из этого медики сделали вывод о том, что она действительно была той, за кого себя выдавала. Адвокат собирался основываться на этих свидетельствах, чтобы получить в немецком суде признание подлинности великой княжны. Его единственной заботой был недостаток средств. Дженнингсы прекратили оказывать финансовую поддержку, а фонды Гранданор Корпорейшн быстро истощались. Но Фэллоуз был оптимистом. Даже если он на этом потеряет все свое состояние, он выиграет дело своей клиентки!

- Мой дорогой шурин, не смог бы ты мне оказать огромную услугу? – писал принц Сигизмунд Прусский11, красивый мужчина 36 лет с воинственной посадкой головы, Фридриху-Эрнсту Саксен-Альтенбургскому12. Ответ Фридриха не заставил долго ждать.
- Ты можешь на меня рассчитывать, - ответил непринужденно принц. – Я соглашусь на все, что интересно и развлекательно. И даже на остальное.
При встрече Сигизмунд Прусский вытащил из кармана вырезку из газеты и протянул Саксен-Альтенбургскому.
- Взгляни на это. Твой ум историка и генеалога подпрыгнет от возбуждения.
Самый младший сын последнего правящего герцога Саксен-Альтенбургского рассеяно смотрел на газетный заголовок.
- Hannnoverscher Anzeiger. Хорошая информационная газета. Я слышал, что говорят о ее директоре, Поле Мадзаке. Это честный человек, что сегодня встречается очень редко.
- Ну, прочитай же, - терял терпение Сигизмунд.
Фридрих Эрнст лукаво улыбался.
- Всегда такой властный, ты никогда не изменишься. Ты похож на свою мать, дорогую Ирену.
Он склонил свое проницательное, умное лицо над статьей. По мере того, как он просматривал ее, он хмурил брови, и его лицо покрывалось морщинами. Когда он поднял голову, они обменялись внимательным взглядом.
- Так, морское чудовище вернулось, - прокомментировал Фридрих-Эрнст. – Как касается меня дело Анастасии?
- Я хочу, чтобы ты нашел эту женщину, - ответил Сигизмунд. – Видишь ли, я очень хотел бы знать, кто она на самом деле. Мой дядя, Эрнст Людвиг, слишком категоричен. Моя мать встречала ее, но тогда эта женщина была очень больна. Я хочу иметь возможность составить самостоятельное представление о ней.
- Но я никогда не знал детей Николая II. Да, моя тетя Элизабет вышла замуж за великого князя Константина, но они жили в Павловске. Я никогда не был в Царском Селе.
- Я не прошу тебя опознавать ее. Надо просто задать ей несколько вопросов от моего имени. Они о подробностях, которые может знать только царская дочь. Они никогда не были опубликованы в прессе.
Принц Саксен-Альтенбургский встал. Это был молодой человек среднего роста, худощавый и немного нервный. Он не мог оставаться долго на одном месте. Совсем как его сестра, Шарлотта – Агнесс, супруга Сигизмунда, он был очень красив, с отличным профилем и изящной формой лица. Сигизмунд всегда ценил его ум и его чувство юмора.
- Очень ловко, очень ловко. И я думаю, что вопросы, - как и ответы, - должны остаться в секрете. Особенно, если так называемая Анастасия ответит на них правильно.
- Ты очень сообразителен. Да, я должен быть уверен в этом. Если эта женщина на самом деле моя русская кузина, то я никогда не расскажу о критериях, которые позволили мне ее признать. Это не позволит Жильяру вмешаться в очередной раз и заявить, что она ошибается? В такой ситуации я не смогу это опротестовать. Все скажут, что я слишком молод, чтобы помнить, и поверят Жильяру.
Сигизмунд взял лист бумаги из письменного прибора.
- Поскольку мы пришли к согласию, нам остается только составить анкету.
- Почему ты этого до сих пор не сделал? – воскликнул принц Фридрих.
- Я рассчитываю на твои советы. Ты лучше меня знаешь, какая информация была опубликована о семье императора.
- Действительно, а когда ты видел Анастасию последний раз?
- Это было до войны, в Польше в Спала. Осенью 1912 года.
- Ладно, спроси ее, помнит ли она подробности вашей встречи. Я не знаю какие. О прогулках, которые вы совершали, о месте, где ты жил. Я уверен, что никто об этом не говорил.
- Ты прав. Я вспоминаю. Мне тогда отдали комнату главного камергера, барона Фридриха. - С энтузиазмом начал Сигизмунд.
Через несколько минут документ был готов.
- Вот твой список. Здесь 18 вопросов, - сказал, наконец, Сигизмунд. – Ты ее увидишь, ты ей это передашь и расскажешь мне про ее реакции13.
Принц Фридрих-Эрнст щелкнул каблуками, шутливо пародируя приветствие командиру.
- К вашим услугам. А сейчас ты угостишь меня хорошим коньяком и сигарой.
- Когда ты поедешь к ней?
- Когда ты этого пожелаешь. Я, может быть, уже уехал. Ты хорошо знаешь, что никто никогда не знает, где я. Может быть, я в Стамбуле, а может быть, на лестнице.
Сигизмунд рассмеялся.
- Я вижу, ты знаешь все шутки, которые ходят о тебе. Нужно сказать, что с этими археологическими раскопками, которые ты проводишь в самых разных местах, тебя сложно поймать.
Принц Саксен-Альтенбургский удовлетворенно улыбнулся.
- Ба, но тебе это удалось. Кстати, никому не говори, что ты мне дал ключ к этой анкете. В противном случае злые языки будут намекать, что я мог тебя предать и отдать ответы молодой особе.
Проблеск иронии был виден во взгляде Фридриха - Эрнста.
- Мне нужно беречь свою репутацию, - воскликнул насмешливо принц. - Пусть меня считают чудаком, это еще ладно. Но лгуном! Я от этого никогда не оправлюсь.

В кабинете доктора Ниперта в санатории Илтен принц Фридрих-Эрнст Саксен-Альтенбургский разочарованно и с удивлением созерцал странное создание, которое сидело напротив него14. Эта маленькая хрупкая беззубая женщина неопределенного возраста с бледным, почти прозрачным лицом, привела его в замешательство. Она вся была закутана в белую шаль. Принц Саксен-Альтенбургский рассчитывал встретить уверенного человека, который надменно требует подтвердить ее подлинность, а не эту испуганную птичку, которая тайком смотрела на него.
Анастасия, со своей стороны, очень быстро оценила принца. Она признала человека своей породы. Под великолепной внешностью она разглядела чувствительность и беспокойство за тех, кто нуждается в его сочувствии. Она осторожно села против света, чтобы спрятать свою искалеченную челюсть, и расслабилась. Она рассматривала четкие черты своего собеседника, забавлялась смущением, которое вызывала у него. Внезапно ей захотелось его шокировать.
- Как я могу быть уверенной в том, что вижу перед собой сына великого герцога Саксен-Альтенбургского? – спросила она, хитро прищурив глаза.
Озадаченный Фридрих-Эрнст молчал.
- Да, - настаивала великая княжна, - кто мне докажет, что вы тот за кого себя выдаете! Я не знаю… Например, вдруг вы польский рабочий?
Ее глаза сверкали, и плененный принц рассмеялся. Его сдержанность исчезла. Он все еще не знал, кто эта маленькая женщина, которая подшучивала над ним. Но ее чувство юмора делало ее симпатичной. Он почувствовал, что не имеет права прибегать к уверткам. Протянув ей анкету Сигизмунда, он объяснил ей цель своего визита. Анастасия взяла бумагу, прочитала ее, положила ее на колени, потом снова подняла. На ее лице отразилось смятение.
- Все смешалось, - извинилась она. – Я ничего не могу сейчас сказать, но я постараюсь вспомнить. Я это знаю. Вы мне дадите немного времени?
Фридрих-Эрнст не хотел ее торопить. Он знал, что ответов на эти вопросы не было ни в одной книге или газете. Смутившись тем, что ему пришлось подвергнуть эту женщину испытанию, он наскоро попрощался и ушел. В тот момент у него уже сложилось свое мнение. Через несколько дней Анастасия пригласила его. Она не только нашла в своей памяти подробности, о которых спрашивал ее немецкий кузен, но она начала весело говорить с принцем о последней встрече с Сигизмундом, давая дополнительные уточнения. Фридрих-Эрнст Саксен-Альтенбургский был покорен, слушая ее. Сомнения не было. Только Анастасия Николаевна могла говорить с такой свободой и точностью.
Принц шутил с великой княжной, не выдав своей тревоги ни единым жестом. После этой встречи они стали лучшими в мире друзьями. Не желая этого, принц нашел способ, чтобы пленить Анастасию. Его талант юмориста впоследствии ему очень пригодился. Принц был единственным из всех сторонников великой княжны, кто мог заставить великую княжну изменить свое мнение.
Вернувшись в отель, принц Саксен-Альтенбургский позвонил своему шурину, чтобы сообщить ему о своей встрече. Сигизмунд долго молчал на другом конце провода.
- Ладно, как я вижу, тебе не доставляет удовольствие, что нашлась твоя русская кузина, - воскликнул Фридрих-Эрнст. - Ты меня разочаровываешь. Если ты планируешь ее отвергать, как твоя мать и твой дядя, то на меня не рассчитывай.
Сигизмунд приглушенно рассмеялся.
- Дай мне время прийти в себя. Я только что понял значение того, что ты мне сообщил. Я должен буду сражаться со всей моей семьей.
- Тогда я отдаю предпочтение тебе. Я всецело предан тебе.
Тон принца заставил Сигизмунда отреагировать.
- Мой дорогой, не старайся хитрить со мной. У тебя уже есть план действий?
- Нет еще, но успокойся, у меня есть некоторые идеи. Я тебе расскажу об этом, когда вернусь.
Саксен-Альтенбургский задумчиво повесил трубку. Несмотря на то, что вообразил себе Сигизмунд, он не знал, что ему делать. Будучи восторженным человеком, ценя больше Гете и Новалиса, чем Гегеля и Канта, он чувствовал, что готов ко всему, чтобы защитить великую княжну. Его прельщала идея столкновения с кем-то из самых известных имен Европы. Но принцу не хватало опыта, он предпочитал фантазию обдуманным действиям и, зная это, остерегался своей первоначальной реакции.
Перед тем как разработать подробный план действий, он решил нанести визит Мадзакам, собственникам газеты, которая объявила о возвращении великой княжны. Пол и Гертруда Мадзак, зажиточные граждане Ганновера. Очень серьезные и осмотрительные, они придали принцу спокойствие, которое он искал. Убежденные в подлинности Анастасии, они считали, что в интересах самой княжны ничего нельзя ускорять. Они заявляли о своей готовности присматривать за ней, охранять ее от нападок внешнего мира и даже обеспечить ее содержание, когда она решит покинуть Илтен.
Когда принц ехал на встречу с Сигизмундом, он спланировал свое поведение. Он не хотел бросаться в драку необдуманно. Нет, только после того, как он объедет все княжеские семьи Пруссии, он решит, как надо действовать. Принц, несмотря на свою репутацию чудака, знал, что сможет использовать свое влияние, чтобы привлечь на сторону Анастасии большую часть своих родственников и друзей.
Для этого он должен быть уверен в том, что великая княжна не испортит свои шансы, и не подпадет под влияние первого попавшегося прохвоста. Мадзаки его успокоили. Они считали, что их дружба с Анастасией защитит ее от нее самой.
Если бы Фридрих–Эрнст лучше знал взбалмошный характер великой княжны, он не ушел бы с такой спокойной душой. Анастасия была неспособна долго противостоять давлению, если оно ловко оказывалось на нее. А Мадзаки не могли следить за ней постоянно.
Как только было объявлено о присутствии великой княжны в Ганновере, в санаторий стали стекаться мошенники всех мастей, жаждущие получить деньги, воспользовавшись скандалом. Среди них было несколько ясновидящих, ярых сторонников Анастасии. Их безумия следовало опасаться больше всего. Вновь появился доктор Веллер. Адвокат, который был когда-то нанят Гарриет фон Ратлеф, и смог привести в замешательство Дорис Вингендер. Юрист смог завоевать доверие великой княжны и убедил Анастасию нанять его как единственного защитника. В начале 1932 года по его совету она покинула Илтен. Вскоре вновь возник скандал. В Лондонской газете The News of the World была напечатана статья «Анастасия разоблачена. Великая княжна признает свое самозванство». После расследования Веллер обнаружил, что это новое оскорбление исходило от окружения великого князя Кирилла. Адвокат поспешил привлечь газету к ответственности за клевету, но зло уже было сделано. Анастасия при чтении лживой статьи впала в свое любимое состояние одержимости. Она была уверена в том, что ее преследуют именно те, кто выражает ей наибольшую преданность. В декабре 1932 года она поссорилась с Веллером и обвинила его в предательстве. Потом к большому удивлению всех, кто ее знал, Анастасия повернулась лицом к женщине, о которой она так долго отзывалась с ненавистью - Гарриет фон Ратлеф-Кайлман.
Гарриет исполнилось уже 43 года, но она никогда не забывала «свою малышку». Она пригласила Анастасию в Берлин, нашла ей удобную квартиру в семейном пансионе, окружила ее своей любовью и сделала все, что было в ее власти, чтобы утешить великую княжну. Великая княжна разрешила фон Ратлеф-Кайлман нежить себя более года. Спокойная и счастливая, она больше ни о чем не заботилась, она едва отвечала на отчеты Фэллоуза, который продолжал собирать доказательства в ее пользу. Ее здоровье оставалось слабым, но профессор Руднев вновь наблюдал ее. Благодаря заботе и защите Гарриет от любой внешней агрессии, Анастасия скоро обрела психическое равновесие, которого ей так не хватало.
Все рухнуло, когда в конце 1933 года у Гарриет фон Ратлеф-Кайлман случился внезапный приступ аппендицита. Несмотря на усилия профессора Руднева, возник перитонит, и она умерла на операционном столе. Анастасия отреагировала на это по-детски, инстинктивно. Она решила, что враги ее снова нашли. Это ОНИ отравили ее единственную подругу. В «ОНИ» она смешивала беспорядочно и нелогично большевиков, своего дядю Эрни и великого князя Кирилла.
В этот момент в её судьбу решил вмешаться Фридрих-Эрнст фон Саксен-Альтенбургский. Между двумя периодами археологических раскопок в Месопотамии он посетил всех знакомых, где защищал права великой княжны. Благодаря его протекции, Анастасии стали оказывать гостеприимство самые известные дома Пруссии. Так, она жила у принца Гильома фон Гессен-Филиппшталя15, у баронессы Моники фон Милтиц и барона фон Кляйста-Рестова. Принцесса Реусс, внучка старшей сестры королевы Виктории, тоже принимала Анастасию в своем замке16. Самые известные имена немецкой аристократии своим отношением и поведением показывали свою солидарность с Анастасией. При рождении сына Принц Мишель Бенедикт, великий герцог Сакс-Веймар-Айзенах, попросил Анастасию стать крестной матерью для его ребенка. Этот жест стоил больше иного признания.
Наконец, Анастасия почувствовала себя свободной и уверенной в себе. Когда она утомлялась от своих хозяев, она уходила отдыхать в небольшую квартиру в Ганновере, которую для нее арендовали Мадзаки. Но вскоре она возвращалась. Для великой княжны были готовы комнаты во многих замках. Она ходила из одной в другую, часто по привычке одетая во все белое. Иногда она оставалась у кого-нибудь на несколько дней, иногда жила несколько месяцев. Случалось, что она совсем исчезала на мелодраматический манер.
Принц Фридрих однажды видел, как она появилась в парке его замка в Саксонии, ее босые ноги были в крови, ее белое платье было в лохмотьях. Анастасия поспорила со своей хозяйкой, баронессой фон Кляйст-Рестов17, и сбежала. Она питалась фруктами и ягодами, которые находила в лесу, и добралась до Саксонии за более чем три недели.
Покровительство, которым в это время пользовалась великая княжна, казалось, разоружило враждебность великого герцога Гессенского и великого князя Кирилла. Более чем за 5 лет не было предпринято ни одной провокации против Анастасии. Великая княжна, после того как она поссорилась с Фэллоузом и утомила многих немецких адвокатов, в 1935 году вновь доверила защиту своих интересов американскому адвокату. Мало-помалу, она убедилась в том, что она больше ничем не рискует. Незаметно у нее вновь появился вкус к жизни. Ее характер изменился.
В 1937 году скончался великий герцог Эрнст Людвиг фон Гессенский18, и Анастасия была уверена в том, что ее несчастья на этом закончились. Когда в начале 1938 года Фэллоуз снова встретился с великой княжной Анастасией в Ганновере, у него было впечатление, что он увидел другого человека. Анастасия пополнела, по совету госпожи Мадзак она согласилась носить вставные зубы. Наслаждающаяся жизнью, она радовалась всему. Она приходила в восторг от запаха цветов, пения птиц или отменного пирога. Она постоянно шутила. Когда пришло время прощаться с адвокатом на перроне вокзала, великая княжна все время шутила. Этот образ счастья Фэллоуз увозил с собой после встречи.
Пять лет спокойствия - это все, что Анастасия могла получить от своей судьбы. Весной 1938 года умер великий князь Кирилл. Вскоре его сын Владимир возобновил войну против Анастасии и её сторонников. Он заставил Сергея Боткина покинуть пост главы русских беженцев в Берлине и назначил на его место генерала Василия Бискупского, который был близок к нацистам. Через несколько недель полиция Ганновера под влиянием «высокопоставленного человека» решила вновь открыть «дело Шанцковской». В этот раз речь шла о том, чтобы определить: «Является ли Анастасия самозванкой. Если да, то она должна быть, как следует наказана19».
Анастасия не выходила из своей квартиры уже неделю. У нее закончились запасы продуктов. Если она быстро вставала, она начала испытывать головокружения. Она не открывала дверь. Ей было настолько страшно, что она была готова умереть с голоду.
Она плохо понимала, что происходит. На нее вновь обрушился кошмар, в тот момент, когда она этого больше не ожидала. Она не могла сориентироваться. Все, что она знала, это было то, что в очередной раз ее лучшие друзья ее предали. Даже Фэллоуз специально приехал из Соединенных Штатов, чтобы ее преследовать. Он ожесточенно нападал на нее. Он хотел заставить ее встретиться с Шанцковскими, но она не уступала. Опять эти проклятые поляки! Если бы она вышла из дома и согласилась пойти в комиссариат полиции, ее бы сразу же арестовали. Эти нацисты питали к ней личную неприязнь. Они союзники Владимира. Они хотят прийти за ней, но она не выйдет из дома.
У Мадзаков Фэллоуз сокрушался. Ему оставалось не более 12 дней, чтобы убедить великую княжну согласиться на встречу с семьей Шанцковских. Это требовала берлинская полиция. Потеряв всякую надежду, он принялся перебирать в памяти прошлое Анастасии в поисках средств, чтобы убедить великую княжну.
- У меня есть идея, - прошептал он. – Необходимо использовать ту же уловку, как и при ее переезде в Зееон. Но я сомневаюсь, что этого будет достаточно.
Адвокат медленно встал и отправился к Анастасии. Великая княжна не читала письма, которые ей присылали. Единственным способом войти с ней в контакт - это поговорить с ней через входную дверь. Когда Фэллоуз постучал в дверь, он, конечно, не получил никакого ответа. Не смутившись, он произнес свою заранее заготовленную речь.
- Вы согласились бы встретиться с Шанцковскими, если Татьяна Боткина приедет сюда?
Вопреки всяким ожиданиям, он услышал тихий голос, который донёсся до него.
- Татьяна меня бросила. Я больше не хочу ее видеть.
Фэллоуз вздохнул. Он помнил, что написал Татьяне Боткиной и попросил ее приехать в Ганновер, чтобы давать уроки русского великой княжне, но она ответила, что она не может уехать из Ниццы после развода из-за детей.
- А если приедет Глеб?
Долгое молчание. Фэллоуз больше не мог это выносить. Он чувствовал, что уже устал от этой комедии. Для великой княжны он разорился, продал свой дом, отказался от страхования жизни, испортил свое здоровье, пока ездил по Европе. И все это, чтобы часами умолять закрытую дверь! Какая насмешка! Когда он собрался уходить, он услышал металлический скрежет, он был вне себя от радости. Да, он нашел нужный аргумент. Анастасия открывала дверь.
Глеб прилетел первым самолетом. Он, как и Фэллоуз, пострадал от своей привязанности к Анастасии. Его сотрудничество с крупными американскими газетами рухнуло из-за упрямства, с которым он защищал великую княжну. Для существования у него были только доходы, которые ему приносили две книги, написанные об Анастасии. Одна была напечатана в 1931 году, другая в 1937. Он вынужден был занять денег на свою поездку, так как его финансовое положение было катастрофическим.
Анастасия встретила его с радостью, шутя над его полнотой.
- Вот, вы стали таким же толстым, как и ваш отец. Вы больше не такой красивый, каким были раньше, - воскликнула она наивно.
Ослабленная из-за своего голодания, великая княжна принялась возражать против встречи с Шанцковскими.
Однако встреча все-таки состоялась 9 июля 1938 года. В этот раз приехала вся семья. Нацисты сделали то, что не удалось Эрнсту Людвигу фон Гессенскому. Встреча проходила в помещении штаба полиции Ганновера. Два брата Шанцковские, Валериан и Феликс, долго смотрели на Анастасию, в то время как их сестры, Гертруда и Мария - Юлиана, оставались немного в стороне. Фэллоуз тревожно ждал. Не имея права практиковать в Германии, он присутствовал как простой свидетель. Сознание собственной беспомощности приводило его в отчаяние. Вся надежда была только на удачу. Тем более, к своему большому изумлению Фэллоуз был вынужден признать, что черты Гертруды Шанцковской немного походили на черты великой княжны.
Валериан нарушил молчание:
- Нет, это не она.
Феликс поддакивал:
- Это правда. Даже не скажешь, что это та же самая женщина, которую я уже видел. Ну, уходим?
Фэллоуз вздохнул было с облегчением, когда вмешалась Гертруда.
- Это моя сестра, это Франциска, я в этом уверена, - воскликнула она, ее щеки горели.
Она устремилась к Анастасии и встряхнула ее.
- Признай это! Ты моя сестра, ну? Но давай же, скажи это. Ты меня не обманешь.
Анастасия брезгливо высвободилась. Под впечатлением от резкой выходки Гертруды полицейские принялись допрашивать великую княжну. Она отвечала, не торопясь, высокомерно, и Фэллоуз, который ее хорошо знал, чувствовал, что в ней назревает гнев. Вскоре шум в комнате был таким, что нужно было кричать, чтобы слышать друг друга. Шанцковские комментировали между собой каждый ответ Анастасии.
- Она говорит, что родилась в России. Это невозможно. Франциска родилась у нас.
Гертруда все время кричала:
- Признавайся, ты моя сестра! Признавайся.
День заканчивался в полной неясности. Измученная Анастасия уже давно покинула полицейский участок, и никто даже не попытался ей в этом помешать. Шанцковские, после долгих разглагольствований, отказывались подписывать какой-либо протокол.
После этого полиция Ганновера уже не могла дать ход этому делу.
Фэллоуз решил воспользоваться этим неоспоримым успехом. Он обратился к двум известным берлинским адвокатам, Полу Леверкюну и Курту Фермерену. Он доверил им защиту интересов своей клиентки в Германии. 17 августа 1938 года Анастасия по их совету согласилась на рассмотрение дела в суде. Она выступила против свидетельства о праве на наследство20, которое исключало ее из раздела немецких активов Николая II. Они находились в Мендельсон Банк.
Это было начало чудовищного судебного дела, которое закончилось с очень сомнительным результатом только в 1970 году.

22

Война прервала переписку с Германией, и я перестала получать новости от Анастасии. Я жила в тревоге за неё, но утешалась, говоря себе, что великая княжна ничем не рискует, поскольку за ней смотрят принц Саксен-Альтенбургский и Мадзаки. Это были черные дни, отмеченные смертью, которая обрушилась на нас. Я снова оказалась в испытаниях 1914 года; все молодые люди, которых я знала, казалось, умирали один за другим в этой страшной резне. Я думала, что снова переживаю, гибель Дмитрия, когда мне сообщили, что один из моих подопечных, Алек Мильтон, мальчик, которого я воспитала, как своего собственного сына, разбился, управляя своим горящим самолетом, под ударами зенитных орудий21. Когда Германия капитулировала, и победа союзников принесла нам спокойствие, меня начало терзать другое волнение. Никто не знал, где находилась великая княжна. Всего можно было опасаться. Ганновер был практически разрушен американской авиацией, имения Саксен-Альтенбургского, оказались к несчастью, в зоне русской оккупации. До меня доходили самые тревожные слухи. По одним данным, Анастасия была убита во время бомбежек, по другим помещена в психиатрическую больницу нацистами в одном из концентрационных лагерей, по третьим она захвачена в плен русскими.
Многие сторонники великой княжны исчезли в этой буре. Фэллоуз умер первым, разоренный и утомленный он ушел из жизни в 1940 году. Мой дядя, Сергей Боткин умер в Париже в 1945 году. Смерть также пришла и в лагерь противников Анастасии. Атаман Краснов, который присоединился к армии Власова со своими казаками и сражался на восточном фронте против русских, попал в плен и был повешен, как предатель на Красной площади в возрасте 76 лет.
Единственным человеком по делу великой княжны, с которым сохранился контакт, был мой брат Глеб, но он был очень сдержанным. Он очень болезненно переживал кризис, вызванный ужасами войны. Казалось, что он отрицает любые события, которые связывают его с миром. Наконец, у меня появилась уверенность в том, что Анастасии удалось выжить. Но где она была, и что она делала? Глеб считал, что великая княжна укрылась в санатории «Черный лес», но он отказывался мне говорить, от кого он об этом узнал. Адрес контор немецких адвокатов Анастасии изменился во время войны, и я не знала, как с ними можно связаться. Я чувствовала себя совсем беспомощной.
После двух лет полной неизвестности, в конце 1947 года край завесы приподнялся. Я получила письмо, продиктованное и подписанное Анастасией. Великая княжна стала скрытной. Она себя хорошо чувствовала. Она приказывала мне не пытаться ее искать. Я была вынуждена следовать этому приказу. На этом странном письме не было даже адреса отправителя. Я думала, что Глеб сможет мне помочь найти источник этого послания, но мой брат все больше и больше погружался в духовные искания. Он мне написал очень красивое письмо, призывая меня уединиться и следовать по пути Правды. Я знала, что Глеб душено страдал от проявлений жестокости нацистов, но все еще удивлялась переменам, которые в нем произошли. Мой брат мне сообщал, что у него было озарение. Только Женщина может спасти мир, в то время как Мужчина виновен во всех грехах. Он недавно основал в штате Виржиния религиозную секту, посвященную культу Афродиты, где объявил себя первосвященником. Глеб отправил мне сообщение, в котором были изложены принципы новой веры. Там я нашла еретическое смешение элементов православия и обрывков старых русских языческих религий.
Хорошо обдумав сложившуюся ситуацию, я решила подождать, когда Анастасия подаст мне следующий знак. Мне было важно узнать, только то, что она жива и здорова. Если великая княжна не хотела меня видеть, у меня не было права навязывать ей себя.
Проходили годы, и мне было все сложнее и сложнее следовать этим правилам поведения. Я узнала, что великая княжна живет в маленькой баварской деревне Унтерленгенхардт. Рассказывали, что она жила в очень затрудненных материальных условиях, в бараке американской армии, сделанном из неотесанных досок, и что она отказывалась встречать, кого бы то ни было. Ее молчание меня ранило, но я продолжала надеяться. В 1951 году я покинула Ниццу и устроилась в Париже у моей младшей дочери. Елена вышла замуж, и у нее уже было трое детей.
В конце концов, я смирилась, убедившись в том, что Анастасия меня отвергала. Я должна была знать, что поведение великой княжны всегда было непредсказуемым.

Однажды вечером в 1953 году в половине двенадцати мы с удивлением услышали, что в дверь постучали. Я открыла дверь и оказалась напротив прекрасного незнакомца. Небольшого роста, очень худощавый, он был без шляпы, и на его голове были седые мокрые от дождя волосы. На его лице с четкими чертами блестели живые глаза.
- Я принц Фридрих-Эрнст Саксен-Альтенбургский, - воскликнул он на таком быстром немецком, что я спрашивала себя, правильно ли я поняла.
И, не дожидаясь моего приглашения, устремился в квартиру. Я озадаченно смотрела на него. Я себе представила, не знаю почему, что принц должен был быть толстым и неуклюжим, с усами в стиле Гильома II. Определенно, сколько я ни взрослела, я всегда была жертвой впечатлений о прусских мужчинах сложившихся в моем детстве.
Не говоря ни слова, я закрыла дверь и посмотрела на принца. Он лихорадочно рылся в карманах своего плаща, с которого капала вода. Понемногу у его ног образовалась небольшая лужа. Наконец, он вытащил из своего пиджака паспорт и протянул его мне, открыв на странице с его фотографией.
- Вы видите, я вас не ввожу в заблуждение. Я принц Фридрих-Эрнст Саксен-Альтенбургский.
Его движения были такими забавными, что я не смогла скрыть улыбки. Принц вскоре понял, что его обаяние сработало, и он осмотрелся.
- Ладно, мне надо с вами поговорить, - сказал он удовлетворенно. – Где мы устроимся?
Я чувствовала себя очень неловко. Квартира была маленькой, всего две комнаты. Я спала в детской. Елена и ее муж спали в гостиной-столовой. Было поздно, и я плохо представляла своего зятя, лишенного сна, из-за приема немецкого принца, о котором он никогда ничего не слышал. К моему большому облегчению Елена быстро поняла ситуацию, и через несколько минут я посадила Фридриха-Эрнста в кресло, в то время как моя дочь и ее муж исчезли в смежной комнате.
Принц посмотрел на широкую спину моего зятя, который носил куртку из темной кожи, и наклонился ко мне.
- Der ist kein kommuniste22? – спросил он без малейшего неодобрения.
Я рассмеялась. Если я думала, что все немецкие аристократы должны походить на императора, то принц видел в каждом мускулистом и коренастом мужчине потенциального коммуниста. В том, что касается предубеждений, мы друг друга стоим!

Прошло довольно много времени пока принц мне не рассказал об единственной теме, которая меня интересовала, об Анастасии. Он рассказал мне о своих странствиях и своих доколумбовских раскопках. Расшнуровывая свои ботинки, он простодушно объяснил мне, что был ранен в ногу, и поэтому плохо выносит тесные ботинки. Я впервые столкнулась с манерами принца, которые сбивали с толку его собеседников. Сейчас я понимала, откуда возникла его репутация оригинального человека, но чувствовала себя очень смущенной.
- Великая княжна Анастасия желает вас видеть, - услышала я внезапно, заявление принца среди его бесконечных рассуждений о древностях.
Как будто этим все было сказано, и он собрался уходить.
- Ах нет, - воскликнула я. - Вы не уйдете, не рассказав о ней.
- Но я вам все сказал. Вам нужно приехать в Германию.
Я с трудом сдержалась.
- Расскажите мне, как она пережила войну? Как она приехала в свой барак в «Черном лесу»? Как идет её судебный процесс? Как…
- О, это очень просто. Во время военных действий она чуть не умерла от голода, а потом пришла русская армия и…
- Умереть от голода!
- Да, после общения с полицией Ганновера великая княжна ужасно боялась властей. Она не решалась даже записаться, чтобы получать талоны на питание. Госпожа Мадзак делала просто чудеса, чтобы достать для Анастасии еду на черном рынке. Это было не всегда возможным. Когда Анастасия не могла найти в своей квартире никакой еды, она голодала.
- Но это же ужасно.
- Это длилось недолго. Во время бомбардировок ее квартира была разрушена, дом Мадзаков тоже. Пол Мадзак умер. Тогда Анастасия укрылась у одной из моих родственниц, у Луизы де Саксен-Мейнингенской, в замке Винтерштейн. Там все было хорошо до прихода советской армии.
Принц, полный гнева, посмотрел на меня.
- Вы были правы, что бежали из своей страны. Русские снова стали варварами. Они грабили, вторгались, убивали…
- Вы находились в советской зоне? – воскликнула я.
- Да, - ответил принц. – Нет необходимости вам говорить, что мы все потеряли. Мой старший брат переселился в Бразилию, но моя мать не могла бежать. Она жила в восточном Берлине. А я, ну что ж, мне нужно было преодолеть 500 километров пешком, чтобы добраться до территорий, контролируемых союзниками.
Он принял жалкий вид, как будто для того, чтобы посмеяться над самим собой и своими испытаниями.
- Но как Анастасию не захатили русские?
- Вы, конечно правы. Луиза де Саксен-Мейнингенская тщательно скрыла личность Анастасии. В конце 1946 года мне пришлось признать очевидное. Русские обосновались в Германии всерьез и надолго. Тогда я привез Анастасию во французскую зону, в Бад Либенцель.
Когда я слушала это, все казалось совершенно простым.
- Каким способом Вам это удалось?
- У меня сохранились некоторые связи в шведском Красном Кресте. Мы, может быть, не соблюдали, как следовало, действующее законодательство, но это было неважно. У великой княжны тогда не было документов… В конце декабря Анастасия поселилась в «Черному лесу» в Бад Либенцель. Она вновь страдала туберкулезом костей. Абсцесс в груди. Необходимо было срочно оперировать. Затем я поместил ее в барак, который был кое-как обставлен. Я выкупил его у американских военных.
Принц посмотрел на меня подозрительно.
- Вы, конечно же, слышали об ее бараке?
Я согласилась.
- Ну ладно, она не так уж плохо там устроилась. Там три маленькие комнаты, но у великой княжны есть молодая компаньонка, которая занимается ей, и она может принимать ванны. Я распорядился установить для нее водонагреватель. Вы можете ее там навестить без опасений.
На моем лице должно быть прочитывалось разочарование, поэтому принц продолжал настаивать.
- Ну да! Я вам говорю, что великая княжна Анастасия очень счастлива.
- Я в этом уверена. Проблема в том, что я не могу поехать в Германию.
Внезапно мне стало очень стыдно.
- У меня нет денег на путешествие.
Принц, казалось, испытал облегчение.
- Только это! Ну ладно, приезжайте, когда сможете. Вы, в конце концов, найдете средства.
Провожая его, я продолжала спрашивать.
- Но на какой стадии находится процесс по ее делу?
Фридрих-Эрнст де Саксен-Альтенбургский улыбнулся мне с заговорщическим видом.
- Ситуация очень запутанная. Мэтр Леверкюн и мэтр Фермерен снова взялись за дело и активно им занимаются. Это великолепные адвокаты. Проблема в том, что они пока ничего не могут сделать.
- Почему же?
- Потому что дела с документами Анастасии исчезли! – сказал принц с небольшим волнением.
Я не понимала. Принц посмотрел на меня, потом решил мне довериться и сказал шепотом:
- Контора мэтра Леверкюна сгорела во время войны. Все свидетельства, собранные в пользу великой княжны, превратились в пепел.
- А у Фэллоуза не сохранились дубликаты всех документов?
- Их наследовала его дочь, она отказывается общаться. Вы понимаете, она обвиняет великую княжну в смерти своего отца. Она не хочет делать ничего, что могло бы помочь Анастасии.

Нужно было отдать должное Фэллоузу. Хотя он и разорился, и его мучила болезнь, он смог выбрать для великой княжны лучших немецких защитников.
Мэтр Пол Леверкюн, крупный аристократ, полный уверенности, был известен в залах судебных заседаний за свое серьезное и строгое красноречие. Вхожий в лучшие берлинские круги, наследник прусской традиционной преданности своему государству и своим подзащитным. Он согласился защищать Анастасию только после того, как обстоятельно изучил дело и получил сведения от высокопоставленных немецких чиновников23. Это убедило его в подлинности великой княжны. Мэтр Курт Фермерен, житель Гамбурга, полный активности, прекрасно дополнял своего компаньона. Коллеги ценили его, но опасались настойчивости и упорства этого жизнерадостного человека. Его исключительный талант, позволял ему превратить в невыносимое тревожное ожидание любую банальную защитную речь.
Ходатайство об аннулировании свидетельства о праве на наследство, которое представили два адвоката в 1938 году, не убедило судей Палаты по наследным делам Берлина. Вердикт об отклонении был вынесен в сентябре 1941 года в напряженной атмосфере, мало благоприятной для судебных боев, которая возникла из-за открытия русского фронта. Судьи поверили отрицательной антропологической экспертизе Бишова и заявили, что никакое доказательство не позволит подтвердить, что госпожа Чайковская является великой княжной Анастасией. Мэтр Леверкюн и Мэтр Фермерен вскоре подали апелляцию, но усиление военных действий и первые военные неудачи Германии вызвали приостановку процедуры в 1942 году. Пол Леверкюн был назначен в Стамбул главой местной резиденции Абвера, и ему удалось в последний момент избежать немилости, когда один из его подчиненных, сын его друга Курта Фермерена, перешел в секретную службу разведки. Менее удачливый, несчастный отец был помещен в психиатрическую больницу вместе со своей супругой в Ораниенбург. Он был обязан жизнью только своей неиссякаемой энергии.
Когда два человека продолжили свою деятельность в зарождающейся Федеративной Германии, дело Анастасии нужно было начинать с нуля. Из-за разрушения конторы Леверкюна им потребовалось 10 лет, чтобы собрать новые доказательства в пользу великой княжны.
Все надежды на успех в этом деле были связаны с Куртом Фермереном. Он активно участвовал в политическом восстановлении страны, поэтому Пол Леверкюн полностью опирался на своего коллегу.
Гамбургскому адвокату, несмотря на всю свою силу убеждения, не удалось задобрить сдержанную Аннет Фэллоуз. Тогда он устремился восстанавливать все возможные свидетельства. Он нашел архивы Сергея Боткина, попросил меня предоставить письма великого князя Андрея и уехал на поиски главных участников дела, чтобы обновить их заявления. Таким образом, он получил от госпожи Ксении Лидс и Сесилии Прусской, супруги Кронпринца, обещание свидетельствовать о подлинности Анастасии в суде.
В то время как мэтр Фермерен занимался этой кропотливой работой дознавателя, Пол Леверкюн следовал другими путями. Он надеялся, что ему удастся урегулировать это дело полюбовно, не обращаясь в суды. Он пытался заставить Романовых согласиться на беспристрастное судейство Гильома II или короля Дании. Спустя некоторое время эта надежда исчезла. В 1956 году он вынужден был признать, что Романовы против такого решения. Это означало, что дело придется решать в суде. Два адвоката решили подать апелляцию, которая была приостановлена в 1942 году в Верховном Суде Берлина. Несмотря на четырнадцатилетний перерыв, несмотря на уничтожение важных документов, Пол Леверкюн казался оптимистом. Доклад, который он представил судьям, содержал аргументы более чем основательные. Свидетели, которых он предложил опросить, были малочисленны, но тщательно отобраны. Они были готовы пройти любые испытания24.
Но все произошло не по его плану. 8 ноября 1956 года Верховный Суд решил выслушать непредвиденного свидетеля - Ганса-Йохана Майера.
Австриец, которому было около 60, был коренастым и полным человеком. Его круглое невыразительное лицо терялось в массивной шее, и было украшено великолепными усами. Начался допрос, и с первых слов в зале судебного заседания появилось напряжение.
- Ганс-Йохан Майер, в мае этого года вы опубликовали в газете «7 Таге» описание событий, в которых вы участвовали в конце Первой Мировой войны?
- Так точно, ваша честь.
- Где вы были 16 июля 1918 года?
- В Екатеринбурге.
- С какой целью?
- Я был военнопленным.
- Что вы делали?
- Я был официально привлечен в подразделение, которое обеспечивало охрану дома Ипатьева.
- Вы можете это подтвердить?
- Да, у меня много документов, которые это подтверждают.
Это заявление вызвало некоторое волнение в зале судебных заседаний. Свидетель говорил уверенно, не колеблясь, вопросы и ответы чередовались в быстром темпе.
- Вы можете нам описать события, которые произошли в ночь с 16 на 17 июля 1918 года?
- Я был в карауле перед домом с другими солдатами. Юровский, наш начальник, пришел приказать нам, чтобы мы помогли перевезти тела членов императорской семьи, которых он только что расстрелял.
- Что вы сделали?
- Мы завернули трупы в покрывала и погрузили их в грузовик.
- Сколько было тел?
- Я их посчитал. Там было семь членов семьи. Мертвые.
- Включая великую княжну Анастасию Николаевну?
- Да.
Появился шепот. Сдержанность показаний произвела впечатление. Тем не менее, Пол Леверкюн не чувствовал волнения. У него было необходимое орудие для контратаки. Вечером он окончил меморандум, в котором доказывал многочисленные неточности в показаниях Майера. Он предложил допросить двух свидетелей. Русский эмигрант Роберта фон Лерке, гарантировал показать противоречия, которыми был усеян рассказ австрийца. Второй был знакомым Майера. Он утверждал, что бумаги, представленные Майером в поддержку заявлений, были поддельными, напечатанными в Берлине.
Но это был напрасный труд. Судьи отказались слушать любого другого выступающего. Для них Майер свидетельствовал «с такой точностью и ясностью, что его знания не могли быть извлечены из книг, написанных об этом периоде, ни из какого-либо другого источника, а только из его собственного опыта»25.
В январе 1957 года Верховный Суд огласил свой вердикт. Анастасии вновь было отказано в иске.

Черное и белое. Черные лохматые ели, верхушки которых торчали над покрывалом дождя. Белые завесы тумана, которые обвивались вокруг стволов и возвышались, как вытянутые языки, смешиваясь с низкими тяжелыми облаками. Исчезли даже цвета этого холодного и влажного июльского дня 1957 года. Съежившись от холода и сырости, я ехала в машине по извилистым дорогам «Черного леса» в направлении Унтерленгенгардта. Капли воды стучали по кузову автомобиля, заливали ветровое стекло, сжимая нас в невыносимой обескураживающей капсуле.
Я, наконец, увижу Анастасию после 30 лет разлуки. Мои мысли были почти в таком же густом тумане, как и тот, что окружал нас. Ожившие воспоминания, стирая настоящее, вновь теснились в моем сознании. Меня очень волновало, что я увижу женщину 56 лет, измученную жизнью, в то время как в моей памяти танцевала смеющаяся девочка-подросток, одетая во всё белое.

Мы на Штандарте, императорской яхте, в каюте моего отца. Анастасия сидит у изголовья койки.
- Как у вас сегодня дела, Евгений Сергеевич? – спрашивает она вдруг серьезно. – Вы все еще страдаете?
Она встает, не дожидаясь ответа, резко поворачивается и скачет на одной ноге. Потом она прячется за шторами, и вновь появляется, запыхавшаяся, сияющая, с красными щеками и запутавшимися из-за игры золотистыми волосами. Мой отец смеялся от всего сердца, ободрившись, расслабившись, забыв о боли. Порыв признательности подталкивает меня к этому императорскому ребенку, такому простому и естественному. Одного её присутствия было достаточно, чтобы освободиться от меланхолии.

Мы переезжаем через небольшую горную деревню, в которой я едва различала белые дома.
- Унтерленгенгардт, - объявляет барон фон Гинант, который сидел рядом со мной. – Мы прибыли.
Барон был одним из верных сторонников великой княжны. Он с ловкостью управлял теми немногими средствами, которые были у Анастасии. Благодаря его вмешательству мне было несложно получить визу в Германию, и он вызвался отвезти меня к великой княжне.
Машина вскоре остановилась на одной из обочин дороги. Через быстрые движения стеклоочистителей я различаю тропинку, которая ведет к ограде, защищенной рядами колючей проволоки. Внутри нагромождение густого лиственного кустарника, откуда изредка торчали более толстые стволы. Это место вызывает впечатление заброшенности. Трава была высокой у входа, как будто никто уже давно не входил в дом.
- Оставайтесь под крышей, - посоветовал мне барон. - Я ее предупрежу. Но будьте терпеливы. Я не знаю, в каком она сегодня настроении.
Барон вышел на дорогу и исчез под дождем. Я осталась с шофером, молчаливая и очень взволнованная. Сколько мне потребовалось времени, чтобы вновь встретить великую княжну? С первого визита герцога Саксен-Альтенбургского прошло 4 года. После неё я постоянно думала, о  том как произойдет наша встреча. Странно, но этой встречей я обязана автору одной театральной пьесы, Марсель Моретт. Госпожа Моретт была писательница, о которой я ничего не знала до того, как на стенах Парижа появились афиши, объявляющие о спектакле по новой пьесе, озаглавленной «Анастасия». Это была довольно милая интрига, основанная на вырезках из газет 20-х годов, которые Марсель Моретт случайно нашла в библиотеке. Миф о таинственно спасшейся великой княжне снова всплыл, и с каким успехом. Через несколько месяцев «Анастасия» произвела фурор на Бродвее в постановке Гия Болтона. Её купил Голливуд. Для всего мира великая княжна на экранах приобрела черты Ингрид Бергман26.
Через несколько дней после выхода фильма, журналисты объявили сенсационную новость: «Настоящая героиня этой трагической истории еще жива». Несмотря на ненависть к публичности, Анастасия оказалась на первых страницах газет. Распространялась самая невероятная информация об «отшельнице Черного леса», «императрице Унтерленгенгардта». Тем временем я познакомилась с Марсель Моретт, которая первая удивилась масштабам поднятого ею дела. С учтивостью, которая ей придавала честь, она оставила часть прав на пьесу Анастасии, уверив меня, что она никогда бы не принесла в театр приключения великой княжны, если бы знала, что Анастасия еще жива. Она упросила меня написать статью, чтобы восстановить правду.
Я последовала ее просьбе, и небольшой гонорар, который я получила за публикацию в «Либр Бельжик», позволил мне оплатить поездку в «Черный лес».

После длительного ожидания вернулся барон, с него текла вода.
- Идите сюда, она вас ждет.
Следуя за ним, я вошла за ограду. Все было заброшенным, еще более диким, чем снаружи. Мокрые ветки хлестали меня по лицу, в то время как я подвернула себе ногу на камнях, которыми была покрыта тропинка. Мы подошли к бараку из почерневших блестящих досок, с крышей, покрытой гофрированным железом. Это место вызывало ощущение мрачной и усталой бедности. Порогом была огромная лужа грязи, которая мне напоминала колею на русских дорогах, размытых оттепелью. Я кое-как перебралась через это и оказалась в тесной темной комнате, где было жарко. Я едва различила темно-красную печь, которая, казалось, была набита углем до верха. Дощатая перегородка отделяла кухню. За шторкой в углу были спрятаны какие-то тарелки и другая утварь.
Барон взял меня за руку и повел вглубь жилища. Я не знала, была ли это жара, волнение или удивление от увиденного. Через окно, загроможденное растениями, грустный день скудно освещал настоящий хаос. Повсюду лежали рамки, безделушки, почтовые открытки, фотографии, совершенно странное количество предметов, где я узнала официальные портреты императора и императрицы, старые эполеты, пояс казацкого офицера с тусклыми серебряными накладками. Больше всего меня поразили разбросанные повсюду нераспечатанные письма. Конверты заполняли все, а марки всех цветов свидетельствовали об их самом экзотичном происхождении. Даже в углу скопились еще запечатанные пакеты с почтовыми аббревиатурами.
Когда глаза перестали рассматривать это беспорядочное зрелище, я заметила в глубине комнаты большую деревянную кровать, на которой, сложенные одно на другое одеяла, скрывали человеческие контуры. Это была сама Анастасия. Она закрыла нижнюю часть лица платком. Ее глаза выражали испуг. Как она изменилась! Кожа была в морщинах. Ее лицо, как будто, внезапно уменьшилось. Рука, которая держала платок около рта, была покрыта старческими пятнами. От нашей последней встречи нас отделяло 30 лет! Время не успокоило великую княжну. Ее тревога осталась той же.
- Боже мой, боже мой, - внезапно прошептала Анастасия, ее взгляд был прикован к моему лицу. - Но я вас не узнаю. Я не узнаю прежнюю Татьяну Боткину.
Она растерянно продолжила жалобным голосом:
- Это вы? Отвечайте мне. Это действительно вы?
У меня было желание броситься к ней, и наконец-то обнять ее. Что толку объяснить, что годы оставили на нас свой отпечаток, что сейчас я бабушка, и что никогда не вернется время нашего детства под позолоченными сводами Царского Села. Но столик, на котором лежали газеты, мешал мне подойти к Анастасии. Он был как крепостная стена, построенная Анастасией, между собой и реальностью. Я наклонилась к великой княжне и слегка ласково коснулась ее руки. Она вздрогнула. На ее лбу каплями выступал пот.
- Как вы постарели! – простонала она. – Вы были такой красивой раньше с белокурыми волосами.
Великая княжна замолчала, ее пустые глаза терялись в мечтах, где я не могла к ней присоединиться. Барон фон Гинант воспользовался этим, чтобы представить мне компаньонку Анастасии. Адель фон Гейдебрандт была невысокая, полная, пожилая женщина, с нежным робким лицом и круглыми голубыми глазами. Вскоре она ушла, и я села в единственное кресло, которое стояло напротив кровати Анастасии.
Едва я устроилась, как два огромных мохнатых пса со слюнявыми мордами вошли в комнату, наполняя ее своим неприятным запахом. Они обнюхали меня, потом легли у моих ног. Один из них положил свою морду на мой ботинок.
При этом зрелище Анастасия перестала молчать. Она радостно хлопала в ладоши.
- Посмотрите, посмотрите на них, - воскликнула она. – Они сразу же поняли, что вы моя подруга.
Она принялась говорить с двумя монстрами ласковым глубоким тоном.
- Мои славные собаки, моя любовь, мой Бэби, мой Ноти. Вы хорошо знаете, что она здесь у меня в гостях, потому что она наша. Она наша … наша … наша.
Эти два слога складывались, словно в небольшую песню в ритм стука дождя по железу. Гостеприимная песенка.

Я была целую неделю рядом с Анастасией, поселившись на ферме неподалеку. Великая княжна жила в странном мире, полностью отрезанном от реальности. Там она держала свой «королевский двор», навязывая свои капризы. Она господствовала над министром финансов бароном фон Гинантом, главным камергером принцем Фридрихом, начальником протокольного отдела баронессой Моникой фон Милтиц и множеством придворных, которых звали Мария фон Мутиус, госпожа фон Гейдебрандт, Гертруда Ламердин, Луиза Майхов. Все эти женщины не первой молодости были сторонниками странной доктрины, антропософизма27, и культа того же плана. Это был культ великой княжны Анастасии.
Что касается крестьян в деревне, то они обожали их Hohe Frau, их знатную даму. Они гордились ее присутствием среди них, и когда она выходила за покупками, одетая в невероятное нагромождение самой разной одежды разнообразных цветов, с ней обращались уважительно, одновременно комически и трогательно.
В этой обстановке у Анастасии чередовались приступы тиранства и общительности. Госпожа фон Гейдебрандт была главной жертвой. Великая княжна терроризировала бедную даму, вдову генерала. Ей было больше 75 лет, но она не знала, как себя вести, чтобы остаться в милости. Я удивленно заметила, что бедная женщина, казалось, боялась меня. Однажды вечером, когда я возвращалась в деревню, Фрау фон Гейдебрандт прошла со мной на несколько метров по двору и вдруг взяла меня за руку.
- Мне нужно с вами поговорить, - сказала она мне, ее глаза были полны слез. - Я вижу, что вы вовсе не холодная и жестокая, как мне говорила ее высочество. Она мне столько раз повторяла, что вы очень требовательна. Поэтому я трепетала даже от мысли о вашем приезде.
Старая немка так сильно сжимала мне руки, что я едва не морщилась от боли.
- Помогите мне. Я больше не знаю, что мне делать. Она слишком суровая, вы знаете. Она так гневается, что я не могу это выносить. Она в лицо мне высказывает худшие оскорбления, чтобы заставить меня страдать. Она запрещает мне даже ходить в деревню, чтобы навестить мою сестру. Я знаю, что она не сумасшедшая, но она меня пугает. Она не умеет владеть собой.
На лице госпожи фон Гейдебрандт было выражение испуга, смешанное с обожанием.
- Но она не всегда такая. Она может быть нежной, милой, предупредительной. Тогда я ей все прощаю.
Она внезапно отпустила меня и побежала к обратно.
- Я ее никогда не покину, - услышала я её шепот. – Никогда.
Каждое утро я торопилась к бараку, радуясь тому, что опять буду беседовать с Анастасией. К нам вернулись наши близкие отношения, как в Зееоне. Великая княжна, сейчас была более словоохотлива. Она произносила бесконечные монологи на английском. Она по долгу любила говорить о деревне и фермерах.
- Вы знаете, они очень милы со мной. Они меня защищают. Когда я приехала сюда в первый раз, они все меня ждали. Дети выстроились в ряд в честь моего приезда, они держали большие букеты цветов и кланялись, когда я проходила перед ними.
У меня, должно быть, был недоверчивый вид, так как великая княжна требовала подтверждения своих слов у госпожи фон Гейдебрандт. Та невозмутимо все это подтверждала.
- Но сейчас все не так. В деревне появились посторонние.
До нас донесся шум мотора.
- Вы слышите. Вот они.
Я увидела, как на лице Анастасии изобразился страх.
- Они приехали, чтобы преследовать меня. Они хотят моей смерти, и они этого добьются.
- Но кто «они»? – спросила я удивлено.
Анастасия не ответила.
- Это туристы, - объяснила мне г-жа фон Гейдебрандт. – С тех пор, как появился фильм, туристические агентства устраивают экскурсии в Унтерленгенгардт на автобусах. Они даже обещают провести день с великой княжной.
Внезапно раздался глухой шум.
- Что происходит? – воскликнула я.
- Они бросают камни. Они надеются, что я выйду, - сказала Анастасия, натягивая одеяла на голову.
Уязвленная и возмущенная безобразным поведением туристов, я устремилась к изгороди. Через калитку я заметила людей в летних костюмах с детьми.
- Вот она! – закричал один из них.
На меня направили фотоаппараты. Я потеряла спокойствие.
- Уходите вон, или я спущу собак.
Я вернулась за Ноти в барак, и когда я снова вышла, с рычащей большой сторожевой собакой, стоящей на задних лапах, туристы исчезли. Через некоторое время, которое показалось мне бесконечным, я услышала, рев мотора автобуса.
- Вы можете идти, они уехали, - объявила я Анастасии.
С огромным трудом я вывела ее в сад. Она дрожала.
- Посмотрите под этим кустом, - попросила она меня. – Я уверена, что там кто-то есть.
За ней стояла госпожа фон Гейдебрандт и цедила сквозь зубы.
- Самое плохое, что сегодня Первое Мая. Приедут коммунисты. Чтобы оскорбить ее высочество. Это так гнусно и подло.
Сейчас я понимала пользу ограды из колючей проволоки и сторожевых собак. Великая княжна защищалась, как могла. Но какой пыткой должно было быть для нее, которая так опасалась посторонних, чувствовать себя предметом такого любопытства.
Через несколько месяцев после возвращения в Париж я получила письмо от великой княжны, которая подводила итог тому, что она чувствовала. «Я стала настоящей пленницей в своем собственном доме», - написала она мне.
Но в этот раз Анастасия имела дела с не простыми туристами. Вновь мобилизовались журналисты и репортеры всех стран. Барак постоянно осаждали, и великая княжна даже не осмеливалась выходить подышать свежим воздухом в сад.
Поскольку мэтр Леверкюн и мэтр Фермерен недавно начали новое сражение, они отказались предъявлять иск об аннулировании свидетельства о праве на наследство, а подали иск с требованием признания подлинности Анастасии.
По их совету, конечно не без многочисленных колебаний, великая княжна подписала исковое заявление о том, что ее противозаконно лишили имени и прав на наследство ее семьи.
В январе 1958 года, через 6 месяцев после моего визита в Унтерленгенгардт, в Гамбурге начался судебный процесс. Адвокаты были уверены в том, что герцогиня Кристиан-Луи Мекленбургская,  ранее Барбара Прусская28, на которую Анастасия подала в суд, не имела никаких объективных причин противиться успеху своей дальней родственницы. Она была дочерью Шарлотты Агнесс Саксен-Альтенбургской, сестрой принца Фридриха и Сигизмунда Прусского, которые не скрывали своей уверенности в подлинности великой княжны?

23

Лучшие расчеты сталкиваются часто с непредвиденным. Выбор Барбары де Меклембургской оказался более неудачным, чем об этом могли подумать Леверкюн и Фридрих-Эрнст де Саксен-Альтенбургский. 9 января 1958 года в 24-ой палате по гражданским делам Верховного Суда Гамбурга началось первое слушание дела по признанию подлинности великой княжны Анастасии29. Вопреки всяким ожиданиям принц Луи Гессенский, сын великого герцога Эрнста-Людвига, выступил, по собственной инициативе, соответчиком на стороне своей родственницы герцогини Барбары. За помощью он обратился к адвокату, который мог соревноваться по репутации с Леверкюном. Это был мэтр Крампф, один из самых знаменитых людей в коллегии адвокатов. Этот пожилой человек, накануне своей пенсии, пользовался огромным авторитетом в немецких судах. Авторитет мэтра отражался на карьере его помощника, молодого многообещающего и талантливого карьериста Гюнтера фон Беренберг-Госслера.
Мэтр Крампф вскоре выбрал свою любимую линию поведения: нападение. Он не только выступал против требований истицы, Анны Андерсон, но он хотел доказать, что последняя была лишь польской рабочей Шанцковской и дать судьям основания утвердить его позицию.
К большому разочарованию журналистов, которые заполнили зал в ожидании бурных дебатов, председатель суда, старый хитрый судья Веркмейстер, привыкший ко всем судейским козням, решил через несколько минут вместе со своими помощниками, судьей Бакеном и очаровательной судьей Райсс, отложить дело для дополнительного расследования. Это ясно означало, что Суд не хотел попасть в разряд «сенсационного процесса», и что дебаты будут проходить совершенно серьезно и со всей возможной профессиональной добросовестностью.
При выходе из зала заседаний Пол Леверкюн одной фразой выразил мнение большинства присутствующих:
- Если Веркмейстер будет настаивать на своей позиции, эта процедура затянется на два года. Если не на три …
Однако, скоро была назначена дата следующего заседания. Через несколько недель после первой встречи Суд собрался в субботу 30 марта 1958 года в тесной комнате Дворца Юстиции в Висбадене. Суд решил допросить главных свидетелей, благосклонных к Анастасии. Чтобы избежать всякого обвинения в пристрастности, председатель Веркмейстер решил выслушать, также противника великой княжны господина Пьера Жильяра.
Когда судьи вошли в след за представительным Веркмейстером в черных мантиях с пышными париками, их неожиданное появление взволновало аудиторию. Рядом с принцем Фридрихом-Эрнстом Саксен-Альтенбургским, который представлял отсутствующую Анастасию, сидел член семьи Гессенских! Безразличная к шепоту, который вызывало ее присутствие, принцесса Марианна де Гессен-Филиппшталь открыто выступила против своего кузена Луи де Гессен-Дармштадского.
Внимание присутствующих было направлено на адвокатов ответчиков. Мэтр Крампф был бледен, ему не удавалось скрыть свое раздражение, он беседовал с Беренберг-Госслером и старательно делал вид, что ничего не заметил.
Пьер Жильяр был вызван первым, с учетом его преклонного возраста. Учитель французского языка и воспитатель царевича, несмотря на свои 78 лет, казался еще бодрым, хорошо подтянутым в своем темно-синем костюме хорошего покроя. Он излагал ясным голосом обстоятельства, в которых он знал настоящую великую княжну Анастасию, и его глубокое убеждение в том, что истица была самозванкой.
- Все завсегдатаи императорского двора подтверждали, что не существовало никакого сходства между госпожой Чайковской и нашей покойной великой княжной. Великая княгиня Ольга, принцесса Ирена Прусская, адъютант царя полковник Мордвинов, фрейлина императрицы баронесса Буксхевден, князь Феликс Юсупов были с этим согласны, - произнес он решительно.
Судья Феркмейстер его прервал:
- Откуда вы это знаете?
Сама баронесса Буксховден говорила мне это сто раз.
- Сто раз! – вновь прервал его Веркмейстер. – Не забывайте, что вы принесли присягу.
Леверкюн, довольный тем, что дебаты приняли благоприятный для него ход, расслабился на своем месте. Но вскоре Жильяр продолжил:
- Это только выражение. Я хочу сказать, много раз. Великая княгиня Ольга сделала заявление по этому поводу в датской прессе, и…
- Я должен вам напомнить, - сказал сухо Веркмейстер, - что вы здесь говорите от вашего имени, а не от имени Романовых. Пожалуйста, пользуйтесь только вашим личным опытом.
Растерянный Жильяр смутился. Оставшуюся часть допроса он все больше терялся. При каждом четком вопросе председателя суда о его отношениях с больной незнакомкой, о его визитах в Берлин, о его письмах, о датах событий, старый преподаватель сомневался, рылся в своей памяти и шептал:
- Я больше не знаю, я больше не знаю.
Его пальцы сжимали его собственное сочинении «Лжеанастасия», которое он принес с собой. Судья Веркмейстер довел его растерянность до предела.
- Обычно свидетель готовит свои показания до того как предстать перед судом.
У Жильяра больше не осталось и следа от той уверенности, которую он демонстрировал, когда входил в зал судебных заседаний.
- Господин председатель, - жалобно воскликнул он. – Все здесь, я написал это в моей книге. То, что я сказал 35 лет назад, все это правда. Я клянусь в этом.
Он протянул свое сочинение, как будто был готов поклясться на нем, как на Библии.
- Книга не доказательство, - ответил Веркмейстер.
Тем не менее, председатель решил приостановить слушание до утра понедельника, чтобы позволить свидетелю прийти в себя. На скамье подсудимых, где сидели сторонники Анастасии, разочарование было очевидным.
- Почему такое снисхождение? – ворчал Фермерен. – Жильяр только что доказал свою некомпетентность. Его свидетельские показания должны были потерять всякую ценность в глазах Суда! Я не понимаю …

2 апреля 1958 года, в виде исключения, заседание проходило не во дворце юстиции, а в самом доме главного свидетеля, капитана Феликса Дасселя из 9-го Казанского драгунского полка, полка великой княжны Марии Николаевны. Офицер императорской армии умирал, но настоял на том, что хочет дать показания под присягой, несмотря на обоснованные опасения врачей. Суд согласился выехать на место специально, чтобы его выслушать.
Пол Леверкюн многого ждал от этих показаний. Было необходимо нейтрализовать благоприятное впечатление, которое произвел накануне Пьер Жильяр, память которого внезапно «прояснилась». Воспитатель царевича оказался таким красноречивым, что судьи и присутствующие позволили убедить себя в самозванстве Анны Андерсон. Пол Леверкюн попытался опорочить серьезную репутацию швейцарского преподавателя, заставляя его признать, что он сознательно уничтожил оригиналы фотографий, опубликованных в его книге «Лжеанастасия»30. Но адвокат сомневался в эффективности своего аргумента. Показания Дасселя должны были быть более чем убедительными, чтобы уничтожить сомнения, которые посеял Жильяр.
Допрос Феликса Дасселя проходил в необычной обстановке, где чувствовалось физическое присутствие смерти, которая поджидала свидетеля. Устроившись в кресле в столовой, с подушками за спиной, драгунский капитан, человек с изможденными чертами, впалыми от страданий щеками, произвел впечатление на аудиторию своим мужеством и верой в Анастасию. Желание служить великой княжне прочитывалось в его еще живом взгляде, в отчаянии, которое охватывало его каждый раз, когда он был вынужден замолчать из-за сильной отдышки. Задыхаясь, почти хрипя, он прилагал усилия, чтобы продолжить дачу показаний. Председатель Веркмейстер, несмотря на свой опыт, не знал, как к этому относиться. Он колебался между желанием прекратить допрос, чтобы не мучить офицера и профессиональным долгом.
- Вы знаете великую княжну Анастасию?
- Так же хорошо, как капитан может знать дочь своего государя, - ответил Дассель. - Осенью 1916 года я имел честь быть направленным на период выздоровления в госпиталь великих княжон Марии и Анастасии. Я видел их высочеств несколько раз в неделю, мы разговаривали, шутили, играли в карты. После моего выздоровления в январе-феврале 1917 года царица поручила мне присматривать за ее двумя младшими дочерями во время их выходов за пределы дворца.
Дассель говорил непринужденно, даже иногда с юмором. Он кратко рассказал о гражданской войне, о своей жизни в ссылке и его первой встрече с больной незнакомкой.
- Я слышал об этой Анастасии Чайковской, которую принимал у себя барон Артур фон Кляйст, но я не хотел с ней встречаться.
- По какой причине? – спросил судья.
- Барон казался мне человеком недостойным доверия. Но когда фройляйн унбекант была принята герцогом Лейхтенбергским, я решил встретиться с ней, чтобы найти доказательства ее подлинности или ее самозванства.
- Как вам это удалось?
- Я написал ответы на все свои вопросы, касающиеся великой княжны. Эти листки я передал герцогу до встречи с госпожой Чайковской. Потом мы сопоставили ответы госпожи Чайковской с моей рукописью.
Веркмейстер не проявил никакого любопытства к результатам, полученным Дасселем.
- Сколько раз вы приезжали в Зееон? – предпочел спросить он.
- Два раза, первый раз в сентябре 1927 года, потом в конце октября.
Судьи, собравшиеся перед Феликсом Дасселем вдоль большого стола в столовой, стали более внимательными.
- Расскажите нам о ваших встречах с больной, - попросил Веркмейстер.
Дассель на некоторое время замолчал. Только хриплый свист его дыхания нарушал тишину. Встревоженная супруга офицера смотрела на своего мужа, как будто она опасалась, что он не найдет сил продолжить.
- Мне очень сложно говорить о госпоже Чайковской. Сначала она не хотела меня видеть. Когда герцог попытался ее убедить, она плакала, говоря, что это было слишком грустно, что я напомню ей о времени, когда она была так счастлива, и что она это не перенесет. Потом мне удалось добиться ее расположения. Она стала более общительной, и мои каждодневные визиты носили продолжительный характер. Вначале, у меня было впечатление, что передо мной была незнакомка, очень хорошо образованная и знающая обычаи императорского двора, но все-таки незнакомка. Однако однажды вечером …
Глаза Феликса Дасселя потерялись в пустоте. Драгунский капитан продолжил свой рассказ, но для всех присутствующих было очевидно, что он забыл о своем окружении. Он находился там, в Зееоне.
Мы собрались в комнате больной, герцог, один из моих друзей, Отто Борнеман, и я. Георгий Лейхтенбергский спросил меня, не слишком ли скучали раненые в госпитале великих княжон.
- Нет, совсем нет, - ответил я ему. – Мы играли в шахматы, а иногда даже в бильярд. Он был на втором этаже.
Конечно, бильярд был, но я умышленно допустил ошибку. Вскоре больная воскликнула:
- Вы ошиблись! Бильярд всегда был на первом этаже. Мы хорошо играли, но я играла хуже, совсем не как Мария.
Она была права, но я невозмутимо продолжал свою проверку.
- Я вспоминаю, - начал я, - что однажды его высочество царевич пришел навестить нас.
- Ох, какая у вас плохая память. Алеша никогда с нами не ходил.
Еще раз правильно. Я чувствовал себя все более и более смущенным. Я смотрел на молодую женщину, сидевшую напротив меня. Она оживилась. Щеки были красными, взгляд блестел, я считал ее красивой. Я вытащил из кармана фотографию, на которой было несколько моих товарищей из госпиталя в Царском Селе. Герцог Лейхтенбергский посмотрел на нее с интересом, перед тем как передать ее больной.
- Кто этот полковник? – спросил он меня, указывая на того из выздоравливающих, чье лицо можно было лучше всего рассмотреть.
Великая княжна повернулась ко мне до того, как я смог ответить, и, глядя искоса, она рассмеялась небольшими подпрыгивающими трелями, которые я слышал раньше.
- Это человек с карманами, - воскликнула она.
В этот момент я узнал великую княжну Анастасию.
Дассель смотрел на судей, немного подмигивая глазами, как будто оправился от грез.
- Вы понимаете, - воскликнул он. – «Человек с карманами», это прозвище, которое великая княжна Анастасия дала этому офицеру, полковнику Сергееву. Ее высочество подсмеивалась над недостатком воспитания полковника, который иногда забывался и говорил с ней, не вытаскивая рук из карманов. Эта бесцеремонность ее очаровывала и заставляла ее смеяться.
Только четыре журналиста были допущены на это заседание, они лихорадочно записывали.
- Кто знал об этом прозвище? – спросил председатель.
Дассель старался отчетливо произносить слова, но ему все сложнее и сложнее было говорить.
- Полковник оставался с нами недолго. Я сомневаюсь, что кто бы то ни был, мог вспомнить эту деталь, кроме меня и … великой княжны.

Я должна была быть последним свидетелем этого заседания. Закрывшись в отеле Висбадена, я ждала вызова в суд целую неделю. У меня не должно было быть никаких контактов с другими свидетелями. И я, конечно же, не имела права присутствовать на заседаниях суда, чтобы не подорвать доверие к моим показаниям. К счастью, журналистка «Фигаро» Доминик Оклер31, которая увлекалась этим делом, приходила ко мне, чтобы рассказать о судебных дебатах. В среду 3 апреля, когда я должна была давать показания, она осталась пообедать со мной. Это была высокая женщина с уверенной походкой, с широким и открытым лицом. Постепенно между нами сложились доверительные отношения, которые переросли в прочную многолетнюю дружбу.
- В то утро суд снова собрался у Феликса Дасселя. Его показания считались такими важными, что председатель потребовал, чтобы капитан принес присягу.
- Это превосходно для дела Анастасии, - сказала я.
- Не радуйтесь так быстро, - ответила Доминик Оклер. - Веркмейстер – хитрый лис. Он настоял на том, чтобы прочитать при Дасселе отрицательное решение, вынесенное палатой по наследственным делам Берлина в 1957 году. Как будто он хотел подчеркнуть, что Дассель выступал против судебного постановления, и ограничивать, таким образом, значение его свидетельских показаний. Но Дассель не дал себя привести в замешательство. Он настоял на том, чтобы ему дали возможность произнести слова присяги стоя, несмотря на болезнь.
- Я клянусь Богом, что уверен в том, что госпожа Андерсон – это Анастасия Николаевна, великая княжна Всея Руси, - торжественно произнес он.
Сила его духа произвела на меня неизгладимое впечатление. Если ваша госпожа Андерсон может вызвать такую преданность, то я, пожалуй, поверю в ее правоту.
Покинув Доминик Оклер, я отправилась во дворец юстиции, где должна была укрепить впечатление, оставленное драгунским капитаном.
Только адвокаты Барбары Мекленбургской очень решительно хотели добиться обратного результата, а я была легкой жертвой, я должна была изъясняться на немецком, языке, на котором я не говорила со времени моего визита в Зееон.
Мэтр Беренберг-Госслер вмешался, как только я вошла в зал судебных заседаний, чтобы оспорить мою компетентность как свидетеля.
- Госпожа Татьяна Боткина неспособна судить о подлинности истицы. Она была слишком молода во время ее ссылки в Тобольск, чтобы помнить великих княжон.
Я запротестовала.
- Я родилась в 1898 году. Значит, мне было 20 лет, когда я видела Анастасию Николаевну последний раз.
Молодой адвокат не растерялся.
- Палата по наследным делам Берлина записала, что дата вашего рождения – 1908 год.
Мне было необходимо показать мой паспорт председателю Веркмейстеру перед тем, как я могла продолжить говорить. Судья, раздраженный этой перепалкой, приказал секретарю суда проверить даты. Оставшаяся часть моего допроса проходила в том же стиле. Мэтр Беренберг-Госслер не пропускал ни одного из моих утверждений, пытаясь застать меня врасплох, и я должна была постоянно восстанавливать и уточнять неправильно записанные с его слов факты. Я опиралась на книгу воспоминаний об императорской семье, которую я написала в Югославии в 1922 году, сожалея о том, что должна была вести себя, как Жильяр.
Наконец, мучение, которое мне устроили суд и адвокаты, закончилось, и я была счастлива, когда председатель спросил меня, согласна ли я дать присягу. Как и Дассель, я поклялась Богом, что признала великую княжну Анастасию.
Мэтр Леверкюн в тот же вечер проводил меня на поезд, на котором я уехала в Париж.
- Ничего не было доказано, ни в ту, ни в другую сторону, - сказал он мне на перроне вокзала. – Не питайте ложных иллюзий по поводу этого заседания. Мы еще не выиграли.
- Что вы планируете делать?
- Следующее заседание пройдет по случаю Шанцковской. Мне не составит никакого труда опровергнуть это гнусное дело. Потом мне будет нужно предоставить настоящие доказательства в пользу Анастасии.
Замечательный юрист внимательно смотрел на меня, уверенный в себе.
- Но я предъявлю эти доказательства, и они будут неопровержимыми!

Следующие два месяца среди заголовков в немецкой, французской, английской и американской прессе постоянно упоминалось о деле Анастасии. Главное журналистское изобретение принадлежало Пьеру Бриссону, который решил посвятить целую страницу, пятую, чтобы заново провести расследование благодаря добровольной помощи своих читателей. Моей подруге Доминик Оклер, было поручено постоянно заниматься этой темой. Вскоре ее забросали самыми разными свидетельскими показаниями. Было удивительно, что, не смотря на огромное влияние Гессенских и Романовых, большинство читателей было благосклонно к Анастасии. Русские эмигранты писали, чтобы подтвердить поездку великого герцога Гессенского в Россию. Один из них был очевидцем этого события. Он был готов оспорить утверждения Жильяра в его книге «Лжеанастасия». Но на этом усердие читателей заканчивалось. Когда я просила их свидетельствовать в суде, они всячески уклонялись.
Когда 21 мая 1958 года Дорис Вингендер, дочь бывшей хозяйки квартиры, которую снимала Франциска Шанцковская, предстала перед судом, немецкое общественное мнение начало меняться в пользу самозванства Анастасии. Отчеты прессы подорвали уважение к свидетелям, благосклонным к великой княжне. Феликса Дасселя обвинили в том, что он встречался с госпожой Чайковской у барона фон Кляйста и сговорился с ней. То, что, страдающая амнезией, Анастасия смогла сохранить в памяти многие годы подробности обстановки в Александровском дворце, никому не казалось невероятным.
Дорис Вингендер, бывшая подопечная детектива Мартина Кнопфа, пополнела, но сохранила свое кокетство. С макияжем, в шляпе, она была счастлива, когда ее фотографировали журналисты, толпящиеся на лестницах и в холле гамбургского суда. Очень уверенная в себе, нечувствительная к намекам и нападкам Пола Леверкюна, она давала показания в течение нескольких часов по малейшим подробностям ее отношений с Франциской Шанцковской. Главное в ее показаниях касалось ее последней встречи с польской рабочей32.
- Она вернулась ко мне в 1922 году, говоря, что ее преследуют русские эмигранты, которые принимают ее за великую княжну. Франциска хотела, чтобы я ее спрятала.
Судья Веркмейстер попросил ее уточнить дату. Дорис сделала это без колебаний. Дни совпадали с бегством Анастасии, когда она жила у барона фон Кляйста.
- Когда Франциска уехала, я отдала ей мой костюм.
Асессор Бакен удивился:
- Вы отдали ей свой костюм? Но в Берлине было сложно достать одежду. Как вы объясните эту щедрость?
- Взамен она оставила то, что носила на себе, сиреневое платье, пальто из верблюжьей шерсти и шляпу, украшенную цветами. Посмотрите, я их принесла.
Дорис вытащила из своей сумки платье небесно-голубого цвета.
- Я его покрасила, - объяснила она.
Затем последовало пальто из бежевого драпа.
- Оно было поношенным, и я его переделала. Но барон фон Кляйст узнал всю эту одежду. Он уверен, что это то, что носила госпожа Чайковская, когда она сбежала от него.
Председатель наклонился к свидетелю.
- Вы можете доказать, что госпожа Андерсон – польская рабочая Франциска Шанцковская? У вас должны быть фотографии.
Дорис не растерялась.
- У меня нет фотографий Франциски, ваша честь.
Она наклонилась, порылась в сумке и помахала двумя документами.
- Но я вам все-таки принесла доказательство. Вот фотография, где госпожа Чайковская носит костюм, который я ей отдала. А вот другая, в этот раз моя, сделанная на несколько лет раньше, где я одета, так же как она. Сравните их. Видите, одежда та же.
Это был первый раз за весь процесс, когда были представлены такие важные и определяющие документы. Председатель Веркмейстер решил отправить их на экспертизу, и, несмотря на заметную неуверенность, Дорис Вингендер согласилась доверить ее ценные фотографии суду.
Вечером за ужином у Фермеренов собрались те, кого пресса начала называть «лжеанастасийцы»: Пол Леверкюн и его супруга, принц Фридрих Саксен-Альтенбургский и Доминик Оклер.
Принц был потрясен и резко нападал на Леверкюна.
- Как вы можете оставаться таким спокойным? Мы проигрываем, а вы ничего не делаете.
Леверкюн улыбнулся.
- Ну же, не нервничайте. Доверьтесь мне. Я все предусмотрел. Завтра я представлю суду доказательства лжи этой Вингендер.
- Как это?
- Я недавно обнаружил, благодаря мэтру Фермерену, поляка по имени Грандсиций. Этот человек утверждает, что встречал Франциску Шанцковскую в Данциге в июле 1920 года, через 6 месяцев после ее исчезновения от Вингендеров. Молодая женщина ему сказала, что на следующий день она отправится в Англию на пароходе «Премьер». Вот кто бросит тень на нашу дорогую Дорис.
Удивленный принц не признал себя побежденным.
- Я считал, что Шанцковска была убита?
Непринужденным жестом руки Леверкюн отогнал это возражение.
- Может быть, но тело никогда не было найдено. Все, что я хочу, - это посеять сомнение в умах судей.
- Но что вы сделаете с фотографиями костюма? – вмешалась тогда Доминик Оклер.
- Ах, костюм, - сказал Курт Фермерен, рассмеявшись. – Я знаю эти документы. Они подделаны. Малейшая серьезная экспертиза это обнаружит.
Курт Фермерен был прав. В октябре 1958 года, отчет, который гамбургская полиция предоставила судьям, был категоричным: одежда была совершенно разной. На фотографии, где была изображена Дорис Вингендер, пуговицы и пояс были изменены.
Дело возвращалось к исходной точке. Теперь не существовало серьезных доказательств, которые бы свидетельствовали о совпадении Анны Андерсон с Франциской Шанцковской.

Общественное мнение было переменчивым. Но еще более переменчивым было мнение в зале судебного заседания. В глазах судебных комментаторов мэтр Ганс-Герман Крампф и мэтр Беренберг-Госслер, казалось, проиграли. Их попытки возродить случай Шанцковской, были высмеяны. С последующими свидетелями у адвокатов было еще меньше шансов, чем с Дорис Вингендер. Герда, дочь барона фон Кляйста, утверждала, что госпожа Чайковская вводила в заблуждение ее родителей. Она была яростной, но отказалась принести присягу, лишая, таким образом, свои заявления всякой убедительности. Затем появилась подруга Франциски Шанцковской, полячка по имени Марта Борковская. Процесс превратился в фарс к огромному негодованию судьи Веркмейстера, который, будучи добропорядочным гражданином Пруссии, не мог допустить издевательств над правосудием. Для опознания Марте предложили десяток фотографий, и только на одной из них была изображена Франциска. Полячка на 9-ти из них признала свою подругу и отбросила единственную настоящую!
Для контратаки был выбран хороший момент. Пол Леверкюн при энергичной помощи Курта Фермерена решил подорвать доверие к самим основам решения Палаты по наследственным делам Берлина. В то время как судебное поручение33 под председательством первого асессора Бакена было отправлено в Англию и Соединенные Штаты, чтобы допросить свидетелей, которые не могли приехать34, два адвоката готовились к новому сражению.
До этого времени суд все еще отказывался потребовать антропологическую экспертизу, ссылаясь на то, что у него уже есть 4 параллельных исследования, и что нет причин, чтобы оправдать новое исследование. Нет никакой причины добавлять что-то к уже и так объемному досье дела. Чтобы привезти его в зал судебных заседаний требовалась тележка.
Однако председатель был вынужден изменить мнение, когда в августе 1958 года Пол Леверкюн открыл свои карты. Берлинский адвокат принес ни больше, ни меньше, как доказательство, что великий герцог Гессенский в 1928 году попросил сделать сравнительный графологический анализ почерков неизвестной больной и великой княжны Анастасии. Положительный результат графологического анализа был вскоре скрыт сотрудниками Дармштадского суда35. К тому же, Леверкюн представил отчет знаменитого, барона фон Эйкстеда, профессора антропологии Майенского университета. Выдающийся доктор недавно приступил к критическому изучению результатов экспертиз, представленных в Палату по наследственным делам, и поставил под сомнение их достоверность.
Он выявил недостатки метода, недостаточные или ретушированные документы, фотографии, сделанные под разным углом и при очень разном освещении. Итог был таким катастрофическим, что суд не мог не принять это во внимание. К тому же начиная дело с нуля, после изучения 300 оригинальных фотографий, барон и его помощник, доктор Кленке, пришли к выводу об идентичности госпожи Андерсон и великой княжны Анастасии36!
Когда Веркмейстер ознакомился с документом, мэтр фон Беренберг-Госслер, который только что окончательно пришел на смену больному мэтру Крампфу, сделал все возможное, чтобы опорочить Эйкстеда. Однако, не смог помешать суду выбрать новым экспертом, профессора Отто Рехе37. Результаты анализа, проведенные профессором Отто Рехе, полностью опровергали результаты предыдущего расследования. Заодно суд потребовал, чтобы эксперт-графолог, доктор Минна Беккер, как можно быстрее, представила суду свое заключение по почерковедческой экспертизе. Оставалось только дождаться результатов работ этих двух специалистов.
Не смотря на то, что адвокаты Анастасии только что одержали победу, они не могли помешать фон Беренберг-Госслеру разыграть лучшую карту, которая у него осталась. До этого дня Анастасия не соизволила присутствовать на заседании. Не должен ли был суд сам удостовериться в личности истицы и в ее знаниях русского языка? Аргумент был веским, и гамбургский юрист знал, что он делает. Великая княжна, которая с каждым днем замыкалась все больше в своей паранойе, отказывалась покидать свой барак и даже принимать своих адвокатов. Она с ненавистью преследовала Поля Леверкюна и Курта Фермерена, и в отсутствии принца Саксен-Альтенбургского хотела отозвать у них право защищать ее интересы. Однако сейчас возникла решающая альтернатива. Анастасия либо выступает перед судьями, либо она проигрывает процесс.

- Нет, я не пойду к ним. Перестаньте мне докучать.
Безапелляционным тоном Анастасия только что объявила свою волю. Она была очень удивлена и даже шокирована, когда услышала, что мадмуазель Майов настаивает.
- Ваше императорское высочество, суд специально для вас приехал в Бад Либенцель. Вы не можете отказываться.
Не ответив, великая княжна накинула покрывала на голову. Она опять ненавидела эту женщину. Где же госпожа Гейдебрандт? Адель по меньшей мере знала, как надо обращаться с княжной Романовой. Она ей никогда не противоречила.
Внезапно Анастасия вспомнила. Неделю назад она выгуливала Ноти и Бэби, и собаки принялись, рыча, натягивать поводок, она последовала за ними, и увидела бедную Адель, лежащую за бараком, с совершенно синим лицом. Она была мертва. «Сердечный приступ», - сказали врачи. Но она была отравлена. Анастасия это хорошо знала. А сейчас, эта мадмуазель Майов хотела убедить ее принять посторонних, которых ей никогда не представляли. Это они сновали повсюду, добавляли мышьяк в её еду. Ее тоже хотят убить. Никогда! Никогда она не впустит в дом этих убийц.
Великая княжна ждала, когда закроется входная дверь. Мадмуазель Майов ушла. Какое облегчение! Анастасия оставалась неподвижной в своей кровати целый день, она была в ужасе и не могла двигаться. А если эти судьи все-таки придут? Если они зайдут силой? Где мои собаки?
 Вечером зазвонил телефон. Великая княжна питала отвращение к этому аппарату, но принц Саксен-Альтенбургский установил его вопреки ее сопротивлению. Опять этот старый дурак! Она не позволит больше втянуть себя в его интриги. Она не будет отвечать, если даже этот проклятый звонок будет звенеть всю ночь.
В Бад Либенцель Курт Фермерен больше не знал, что делать. Суд собрался, чтобы допросить нескольких свидетелей, медсестер и врачей из Штиллехауса. Веркмейстер перестал заниматься этим делом, и его заменил его первый асессор, судья Бакен. Новый председатель хотел любой ценой увидеть великую княжну и заставил понять адвокатов Анастасии, что он не потерпит капризов со стороны их клиентки.
Леверкюн не так трагически смотрел на вещи.
- Подождем до завтра. Я попросил ее принять доктора Эйтеля, который только что давал показания. Она не устоит перед удовольствием снова увидеть своего врача из Оберстдорфа.
Но 21 мая 1959 года Анастасия оказалась еще более несговорчивой.
- Я не хочу никого принимать, - плакала она в телефонную трубку, которую она, наконец, решилась снять. – Почему меня не могут оставить в покое? Доктор Эйтель сейчас должно быть стар, совсем как я. Мне нечего делать со стариками. Они отвратительные, слабые, и они портят мои воспоминания.
Суд должен был заседать еще два раза. Необходимо было срочно найти решение. Все близкие Анастасии собрались, чтобы объединить аргументы, от самых безумных, до самых мудрых, которые могли бы убедить великую княжну.
- Ее высочество не поддается здравому смыслу, - жаловалась Гертруда Ламердин, единственный человек, которого Анастасия еще соглашалась принять. - Она заявляет, что не нуждается в суде, что она напишет книгу и с авторскими правами превратит свой барак в музей. Вы когда-нибудь слышали подобную нелепость?
- Великая княжна начала говорить о деньгах. Это интересно! – воскликнул Леверкюн. – У нас есть решение. Мы должны пригласить барона фон Гинанта.
Барон приехал через два дня. Как и надеялся Леверкюн, Анастасия его не выгнала. Более того, она внимательно слушала своего «министра финансов», который докладывал ей о затруднительном положении ее казны.
- Мне с большим трудом удалось заплатить за вашу еду и еду ваших собак. Что касается ваших адвокатов, они уже два года работают без гонораров.
- Они жертвуют собой ради меня? – спросила великая княжна задумчиво. – Даже Пол Леверкюн?
- Особенно он, - подтвердил фон Гинант, опасаясь говорить о Курте Фермерене, который, он это знал, сильно раздражал Анастасию.
- Тогда я должна что-то сделать. Я не неблагодарная. Я приготовлю им подарки. Да, я вышила для них очень красивые платки. И потом мои фотографии, на которых я была еще хорошенькой.
Барон тактично покашлял.
- Если ваше императорское высочество позволит, я знаю лучший способ, чтобы доказать им вашу признательность.
- Скажите, но говорите быстро!
- А что если вы позволили бы принять суд и поговорить с русским экспертом?
Реакция великой княжны была немедленной.
- Ни за что в жизни я не унижусь до того, чтобы позволить судьям меня проверять.
Потом она подумала.
- Ладно. Но только председатель. И не более 10 минут.
Через несколько часов судье Бакену предлагали чай и сандвичи в саду рядом с бараком. Великая княжна считала необходимым обслуживать его самой и проявляла к судье неожиданную любезность. Барон фон Гинант тревожно кусал себе губы. Как пройдет встреча38?
Пока судья Бакен говорил на английском на безобидные темы, Анастасия вела себя как прекрасная хозяйка. Мало-помалу, Бакен начал пересыпать свою речь конкретными вопросами, и дела ухудшились. Великая княжна давала фантастические ответы, переделывая события так, какими она хотела их видеть. Анастасия заявила, что не помнит о великой княгине Ольге, что Жильяр был очень мил с ней и посылал ей шоколад. Что касается ее тети Ирэн Прусской, она тотчас признала свою племянницу и пригласила ее к себе39.
Потом Бакен спросил у великой княжны, знала ли она русский язык.
- Я почти не говорю на этом языке, - призналась Анастасия к удивлению фон Гинанта. - Вы знаете, у меня просто не бывает повода.
Бакен тотчас воспользовался открытием.
- Вы можете мне что-нибудь сказать? Например, как будет «таможня»?
Великая княжна озадачено посмотрела на него и отказалась отвечать. Ах так, этот маленький человек решил посмеяться над ней? Как вы хотите, чтобы великая княжна знала это слово? Для государя не существует таможни. Анастасии было трудно понять, зачем нужно это странное учреждение, о существовании  которого она узнала во время своего путешествия в Соединенные Штаты.
Бакен не отчаялся.
- А «паспорт», вы знаете, как сказать это по-русски?
Анастасия встала.
- Бабака, бабака, - сказала она с великолепным русским акцентом.
Пес Бэби прибежал на это русское имя. Великая княжна повернулась к барону фон Гинанту.
- Ваши десять минут истекли, - сказала она.
Она ушла, даже не взглянув на судью. Она больше не желала проявлять внимание к человеку, который ее сознательно оскорбил. Паспорт! Но в России он ей никогда не был нужен. Действительно этот маленький судья не понял, с кем он только что имел честь поговорить!

В начале 1960 года усилия Пола Леверкюна принесли плоды. Отто Рехе представил суду свой отчет. Его результаты привели в изумление мэтра фон Беренберг-Госслера. Профессор антропологии не только утверждал, что истица не была Франциской Шанцковской, но также что она была великой княжной Анастасией. Это был повод для великой княжны пригласить жителей Унтерленгенгардта, чтобы отпраздновать свою победу в саду, украшенном бумажными фонариками к этому случаю.
Все, казалось, разрешилось в одно и то же время. Финансовое положение великой княжны, когда-то катастрофическое, внезапно исправилось. К ней вернулись от Марсель Моретт права на фильм с участием Ингрид Бергман. Фон Гинант решил сразу же построить небольшую дачу, чтобы переселить великую княжну. Далее жить в бараке было невозможно, так как отопление не функционировало, крыша текла, водонагреватель отказался работать.
Как только новый дом был закончен, я снова навестила великую княжну в сопровождении Доминик Оклер. Я нашла Анастасию, закрывшуюся в бараке. К великому разочарованию всей деревни она наотрез отказывалась переезжать. Естественно, она не хотела меня принимать, но разрешила мне поселиться в ее даче. Вечером я увидела, как она вышла к чаю, одетая в японское кимоно, на которое она набросила накидку из плотной шерсти. Капюшон наполовину покрывал тирольскую шляпу40.
Несмотря на невероятный внешний вид, у нее были манеры и непринужденность знатной дамы. Она, казалось, совершенно забыла о причинах, по которым она не хотела со мной встречаться. Когда, через несколько дней, я прощалась с ней, она на меня посмотрела, склонив голову, как старая слабая птица.
- Останьтесь со мной. Замените госпожу Гейдебрандт. Вы мне нужны.
Я задрожала, вспоминая о рабстве старой немки, и вежливо отказалась.
Анастасия, казалось, не обиделась на мой отказ. Но наследующее утро на заре, когда я собиралась поехать на поезд, я узнала, что ночью великая княжна вернулась на дачу и закрыла все двери на два оборота ключа!
Я уехала, выбравшись через окно на первом этаже, одновременно растроганная и раздраженная. Анастасия действительно считала меня своей собственностью?

Начиная с весны 1960 года, процесс, казалось, безнадежно увяз. Фигаро, чувствуя, куда клонится дело, перестал посвящать целую страницу великой княжне Анастасии. Доминик Оклер была переведена на другие репортажи. Причина этих задержек была очень проста и печальна одновременно. В марте умер Пол Леверкюн. Каким бы ни было мужество и упорство Курта Фермерена, колоссальная задача разобрать и дать оценку объемным архивам по делу Анастасии превосходило силы одного человека. Прошел целый год до того, как адвокат был в состоянии освоить досье в совершенстве. Потребовалось согласие Пьера Бриссона, чтобы Доминик Оклер смогла помогать адвокату несколько последних месяцев.
Потом внезапно события ускорились. 9 мая 1961 года началось последнее заседание процесса. Судья Бакен все еще временно исполнял обязанности председателя, ему помогала госпожа Райсс и новый асессор, господин Геес. Фермерен решил поторопить события. Веркмейстер, который был в отпуске по болезни, собирался осенью выйти на пенсию. На его место должен был быть назначен новый председатель суда. Если Бакен, который досконально знал дело, не вынесет вердикт до истечения этого срока, то процедура может затянуться еще на долгие годы. Новому судье потребуются годы, чтобы ознакомиться, хотя бы немного, с массой противоречивых документов, собранных с 1938 года.
В первый день, как только внушительные тележки с досье были привезены в зал заседаний гамбургского суда, Суд представил на рассмотрение хронологию дела, не упуская никаких деталей. Судья Бакен читал, казалось, бесконечный отчет. Его время от времени заменяли госпожа Райсс и господин Геес. Однако отсутствовала «главная улика» против Анастасии: нигде не упоминались поддельные фотографии Дорис Вингендер. Свидетельство дочери хозяйки квартиры, где жила Франциска, было удержано судьями!
На второй день предметом обсуждения были отчеты специалистов. Благоприятный анализ профессора Отто Рехе был дополнен результатами графолога Минны Беккер, которая пришла к выводу об идентичности госпожи Андерсон и великой княжны. К удивлению мэтра Фермерена, суд не посчитал необходимым выслушать экспертов лично. Зато потребовалось свидетельство госпожи Мадзак. Крепкая немка усилила впечатление, оставленное положительными мнениями в отчетах, которые были зачитаны на судебном заседании. При выходе из дворца юстиции группу сторонников Анастасии встретила масса журналистов. Пресса была убеждена в обоснованности иска Анастасии.
Третий день был посвящен судебным прениям. Курт Фермерен выбрал умеренный тон. Адвокат, который умел произносить пламенные речи, решил позволить фактам говорить самим за себя. Мэтр фон Беренберг-Госслер выбрал мстительный тон, который сильно отличался от желаемой строгости защитной речи его коллеги. Он настаивал на сбивающем с толку характере Анастасии, на ее удивительной силе убеждения. Он активно нападал на судей, спрашивая, не попадут ли почтенные немецкие судьи, в свою очередь и как многие другие талантливые эксперты, в западню этой самозванки. Наконец, он поставил под сомнение нравственность и респектабельность свидетелей Анастасии, настаивая на сумасшествии Глеба Боткина, безответственного первосвященника Афродиты.
После этих страшных потоков злобы и желчи Суд удалился для принятия решения.
Необходимо было подождать три дня, чтобы узнать вердикт. Судебное решение и его мотивировочная часть занимали «не менее 81 страницы, напечатанных мелким шрифтом41». Но содержание можно было изложить в нескольких строках. Не существует никаких доказательств идентичности истицы с великой княжной Анастасией. Отчеты экспертов нельзя принять во внимание, поскольку они противоречат предыдущим экспертизам.
Поэтому Суд заявил, что госпоже Андерсон отказано в удовлетворении иска.

24

На дороге, где хлестал дождь, фары машин превращались в призрачные ореолы, и их непрерывный ряд оставлял в глазах водителя ослепляющие разводы. Мэтр Фермерен ехал быстро, несмотря на ночь, несмотря на толстую стену воды, которую стеклоочистители с трудом убирали с ветрового стекла. После вынесения судом 15 мая 1961 года отрицательного решения по делу Анастасии, адвокат почувствовал, насколько он переутомился. Он потратил еще много сил, чтобы подать апелляцию на решение в Оберландесгерихт42. Иногда Фермерен приходил в отчаяние, не зная как добиться решения этой задачи.
Прежде всего, ему нужно было бороться со своей своенравной клиенткой, чтобы получить от нее согласие на апелляцию. Анастасия была очень огорчена поражением и переживала тяжелый период депрессии. Когда, наконец, Фермерен смог ее снова увидеть, он нашел ее очень решительную. Она не хотела, чтобы ее заманили в новую ловушку.
- Я знаю, кто я, и мне этого достаточно, - повторяла она свой единственный аргумент. - Мне не нужно доказывать это в суде.
Ее враждебность по отношению к Фермерену не только не прекратилась после смерти Леверкюна, а даже усилилась. Принц Фридрих Саксен-Альтенбургский после нескольких недель защитных речей, наконец, вырвал у нее согласие, ссылаясь на память о царе и царице. Анастасия не могла позволить, чтобы честь ее родителей высмеивалась неправомочным судебным решением.
Мэтр Фермерен вздохнул, и его влажные руки скользили на руле. Он снова погрузился в сложное запутанное досье своей клиентки. Выявить слабые стороны первого процесса не представляло больших трудностей. Отсутствие допроса экспертов, антрополога и графолога, изъятие из дела результатов экспертизы поддельных вещей Дорис Вингендер, все это оправдывало возобновление процедуры. Написать убедительный меморандум в пользу Анастасии потребовало у него больше усилий. Сейчас, когда великая княжна во второй раз получила право доказать свою подлинность, необходимо избежать предыдущих ошибок.
Уже шел октябрь 1962 года. Адвокат подвел краткий итог своей работы. Он представил доказательства во второй гражданский Cенат Гамбурга43 пять месяцев назад. Противоположная сторона, которую все еще представлял мэтр Беренберг-Госслер, сделала то же самое. Сейчас процесс не будет очень долгим.
Внезапно через непрозрачную стену дождя Фермерен был ослеплен двумя белыми вспышками, которые стремительно приближались к нему. Встречная машина только что потеряла управление и на большой скорости мчалась на него. Фермерен мгновенно понял, что столкновение было неизбежным.
- Нет, - орал он, - я хочу жить!
У него не было времени, чтобы среагировать и уклониться от удара. Даже не было времени, чтобы снова увидеть любимые лица жены и маленькой дочери Беллы. Два автомобиля столкнулись со всей силой в поле Ораниенбурга.
Мэтр Фермерен умер, не приходя в сознание.

Рок преследовал Анастасию. Госпожа Мадзак, чьи показания произвели такое сильное впечатление на судей в прошлом году, скоропостижно скончалась в конце 1962 года.
Великая княжна считала очень подозрительной смерть Фермерена. Он погиб в тот самый момент, когда она так в нем нуждалась. Для Анастасии обе эти смерти были не естественными. Одного за другим таинственный враг убивал всех преданных ей людей. Анастасия думала только о заговоре, отравлении, подстроенных происшествиях. Ее убеждение в том, что ее преследуют, усилилось 10 января 1963 года. Сенат потребовал, чтобы великая княжна нашла нового адвоката в течение 6 недель, если она не хочет, чтобы ей официально отказали в иске. Анастасия, встревоженная от мысли, что она должна будет передать свою судьбу в руки постороннего человека, переложила ответственность за этот невозможный выбор на плечи принца Фридриха Саксен-Альтенбургского.
Выбор сводился к простой дилемме. Знаменитые мэтры гамбургской коллегии адвокатов, жадные до публичности, желали защищать Анастасию, но все требовали, чтобы им много платили! А средств, которыми управлял барон от имени Анастасии, едва хватало на жизнь великой княжне. Беседа, которую провела Доминик Оклер с большой аудиторией, позволила собрать некоторую денежную помощь, но этого было недостаточно.
Неожиданно принц Фридрих Саксен-Альтенбургский получил предложение от Карла Августа Вольмана. Это был известный прусский юрист, укрывающийся в Гамбурге от советской оккупации. Вольман предлагал свои услуги по защите Анастасии, не требуя вознаграждения.
Первым шагом принца, верного своему эксцентричному темпераменту, было отказаться от предложения. Его рассуждение было не лишено проницательности.
- Вы настолько же хорошо знаете Гамбург, как и я, - объяснил он мне во время одного из своих коротких визитов в Париж.- Адвокат Гунтер фон Беренберг-Госслер, из высшего общества. Его ценит крупная буржуазия города, он вхож во все самые престижные клубы.
Тайны гамбургской цивилизации были совершенно чужды для меня, но я верила принцу на слово.
- Вы хотите, чтобы я столкнул его с выходцем из Пруссии! К тому же из Тильзита! – воскликнул принц Саксен-Альтенбургский. – Но он будет раздражать судей со своей жесткостью и грубым акцентом. Его энергичность и упорство будет задевать утонченную чувствительность ганзейской элиты.
Принц произнес эти слова с ироничной гримасой.
- Вы не можете отказаться от его предложения, - убеждала я. – У мэтра Вольмана репутация великолепного адвоката, вы сами мне об этом сказали. Мы не можем позволить себе быть излишне разборчивыми.
Принц украдкой посмотрел вокруг себя и убедился, что не было никого, кто мог бы его услышать. Он напыщенно склонился ко мне.
- Настоящая причина, по которой я не хочу Вольмана, - прошептал он мне на ухо, - в том, что он приносит несчастье.
Я вздрогнула.
- Он приносит несчастье, - продолжил принц. - Анастасия это тоже почувствовала. Он отправился в Унтерленгенгардт, а она его не приняла.
Отказ великой княжны не был достаточно убедительным доказательством. Но принц добавил тем же заговорщическим тоном:
- Возвращаясь к себе, Вольман едва не погиб. Дорожно-транспортное происшествие, как и с бедным Фермереном. Вы видите, он приносит несчастье!
Однако, через несколько дней, Саксен-Альтенбургскому удалось преодолеть свои опасения. Вольман только что доказал несравнимое усердие и терпимость. Он даже отказался требовать от Анастасии, чтобы она подчинялась всем его предписаниям во время процесса. Принц, зная по своему опыту эксцентричность великой княжны, высоко оценил этот широкий жест.
К всеобщему удивлению, Анастасия вдруг согласилась встретиться со своим новым адвокатом и даже привязалась к нему. Ей нравился этот выходец из Пруссии высокого роста с резким профилем и широкими плечами. На нее произвели впечатления страдания Вольмана. Он был тяжело ранен на войне, но отказался от ампутации ноги. Теперь он ходил изогнувшись с большим трудом. Чтобы терпеть боль и сохранить остроту ума, он пил очень крепкий чай и кофе, злоупотреблял сигаретами и болеутоляющими средствами. Анастасия выражала озабоченность его здоровьем и в знак некоторой привязанности подражала его хромающей изогнутой походке, как только он поворачивался к ней спиной.
Прошло лето 1963 года, потом зима, в Унтерленгенгардте ничего не изменилось. Анастасия находила удовольствие в компании своих собак, позволяла своей изысканной новой даче мало-помалу разрушаться и подвергала своих старых, придворных дам императорским капризам.
Наконец в четверг 9 апреля 1964 года после многочисленных отсрочек начался процесс по апелляции госпожи Андерсон во втором гражданском Сенате Гамбурга.

Дело Анастасии, несмотря на трехлетний перерыв, не исчезло из памяти журналистов. Дворец правосудия Гамбурга был полон любопытных и скептически настроенных представителей прессы, которые приехали, чтобы оценить главных участников. Подлинность великой княжны стала в итоге второстепенной проблемой. Само понятие правосудия было под угрозой, и многие авторы редакционных статей были уверены, что ни один суд в мире не мог бы решить такое запутанное дело.
Репортеры, любители сенсаций, с самого начала были разочарованными личностями судей.
Председатель Сената, Густав Петерсен, решал последнее дело перед своей пенсией и очень хотел, чтобы дебаты прошли беспристрастно и без неуместных задержек. Его интересовала только значимость человека. Он хотел судить о подлинности женщины, а не разрешать историческую загадку. Его первый помощник, судья Бэтче, ловко оказывал ему содействие, каждый раз демонстрируя великолепное знание дела. Что касается третьего члена этого суда, судьи Пруца, то он говорил слишком мало, чтобы привлечь к себе внимание. Весь интерес журналистов был направлен на адвокатов. Завсегдатаи залов судебных заседаний чувствовали едва скрытую враждебность, которая сталкивала здорового, жизнерадостного мэтра фон Беренберг-Госслера, и молчаливого, замкнутого выходца из Пруссии.
Карл-Август Вольман привлек всеобщее внимание своим первым выходом. Черная мантия скрывала его недуг и подчеркивала манеры жестокого человека. Чувствовалось, что он был решительным и готовым на все. Судебные хроникеры потирали руки, так как ожидали захватывающую дуэль.
Первый день процесса походил на «трение рапир», на эти приемы фехтования, где противники скрещивают свои шпаги, наблюдая друг за другом перед предстоящей атакой.
Суду были изложены все основные моменты биографии Анастасии, при этом спорили о малейших деталях в пользу Анастасии, что раздражало сторонников великой княжны. Вокруг принца Саксен-Альтенбургским, который представлял истицу, сразу же образовалась группа сторонников. В неё вошли Доминик Оклер и Марианна де Гессен-Филиппшталь. Они присутствовали на всех заседаниях суда. Их сопровождал молодой английский специалист в области геральдики и генеалогии, Йен Лилберн, друг принца Фридриха. Не смотря на возраст, он имел репутацию компетентного историка.
Мэтр Вольман позволил мэтру фон Беренберг-Госслеру вести свою игру. В своем выступлении фон Беренберг-Госслер преднамерено изменял даты, но прусский адвокат не вмешивался. Мелкие перепалки его почти не интересовали. Он испытывал своего соперника и спокойно ждал случая, чтобы начать нападение. Вольман не сомневался в успехе. Он потратил больше года, чтобы ознакомиться с противоречивой массой архивных документов, которые составляли дело Анастасии. Вольман работал днем и ночью, ему помогали его жена и Марианна де Гессен-Филиппшталь. Он вышел из этого трудного испытания с непоколебимой уверенностью в том, что никакое препятствие не может ему помешать выиграть дело Анастасии. Если ему не хватало доказательств или свидетеля, то он отправлял на их поиски по всей Европе принца и его молодого друга Лилберна.
Сейчас, когда сражение началось, он был уверен в себе. Он стал особенно упорным и настойчивым. Мэтр Вольман собрал впечатляющее количество неопубликованных документов и свидетельств, превратив их в краеугольные камни своей защитной речи. Предстояла ожесточенная борьба, но он уже чувствовал вкус победы.

На второй день заседаний у судьи Петерсена появилась возможность лучше оценить силы присутствующих. Выступил мэтр Вольман, и с его первых же слов судья понял, что у адвоката жесткий характер. Его настойчивость, его живость добавляли остроты дебатам, но одно было очевидно, Петерсен должен попрощаться с надежами, закрыть это дело до Рождества 1964 года. Он хотел только одного, чтобы ему дали возможность спокойно уйти на пенсию!
Вольман в своем вступительном докладе проявил себя резким и язвительным оратором. Он объявил о своем намерении обсуждать все вопросы в мельчайших подробностях. Вольман настаивал на том, чтобы были допрошены все свидетели. Он требовал, чтобы Суд учел заключения своих собственных экспертов, антрополога Рехе и графолога Минны Беккер, чьими положительными заключениями пренебрегли судьи первой инстанции.
Петерсен обреченно вздохнул. Будучи добросовестным человеком, он не хотел уклоняться от своего долга, но при таком ходе суда дебаты могли затянуться на несколько лет. Смирившись, председатель Сената призвал присутствующих к терпению, это стало у него любимой поговоркой за его долгую карьеру, и сосредоточился на речи Вольмана. Для начала прусский адвокат решил внести ясность в проблему идентификации госпожи Андерсон с Франциской Шанцковской. Петерсен стал более внимательным. Вольман немного помолчал, чтобы лучше показать, что он подошел к важной части своего доклада.
- В предыдущей инстанции моей клиентке был нанесен серьезный ущерб, - начал Вольман. – Я хочу сказать о систематической дискредитации свидетелей со стороны истицы. Я установил, что каждое из свидетельских показаний в пользу госпожи Андерсон было встречено судом первой инстанции с недоверием. Эти показания были признаны неточными, а самих свидетелей обвинили в пристрастности и отсутствии критичности по отношению к истице!
Вольман сделал паузу и осмотрел зал.
- Но наоборот, всех свидетелей, которые выступали против нее, хвалили за точность, исчерпанность ответов и достоверность. Это неравенство в оценке было систематическим! Систематическим!
Голос адвоката дрожал от возмущения.
- Итак, это время прошло, я себе в этом поклялся. Господин председатель, господа судьи, отныне я буду оспаривать некорректные показания свидетелей противной стороны. Для многих из них это придется не по вкусу, но я доберусь до истины. Я заранее прошу прощения у Суда за неудобства, которые могут возникнуть, но жалеть таких свидетелей я не буду!
Петерсен был поражен. Он не привык к тому, чтобы с ним говорили таким тоном, и он не знал, долго ли он сможет терпеть такую агрессивность. На своей скамье заволновался мэтр фон Беренберг-Госслер. Вольман сделал резкий вдох и посмотрел на него так, будто обвинял его лично.
- Каждый раз, когда я доказываю безответственность свидетеля, выступающего против моей клиентки, или его недобросовестность – это очко, которое я засчитываю в пользу справедливости.
Скрытые обвинения Вольмана вызвали волнение присутствующих. Вольман с пафосом поднял руки, чтобы всех успокоить.
- Я очень хорошо понимаю, почему свидетели моей клиентки были лишены уважения. Причина этому стара, как мир. Все судьи бессознательно были убеждены в смерти великой княжны Анастасии. Их беспристрастность не может быть предметом обсуждения, они только реагировали согласно своим внутренним убеждениям, не отдавая себе в этом отчета.
Я постараюсь исправить это положение. Господин председатель, господа судьи, во время этого процесса я собираюсь доказать, - Вольман сделал умелую паузу,- что последняя дочь Николая II вышла живой из дома Ипатьева!
В зале возникли волнения. Журналисты быстро делали записи. Поднялся гул, сначала украдкой, потом все более и более сильный. Любопытство достигло своего максимума.
Вольман очень точно все рассчитал. Он выждал необходимую паузу и продолжил:
- Наконец-то, будет снята тайна с бойни 17 июля 1918 года.

Старая пословица говорит: «Соберите двух русских, и вы услышите три мнения. А если сойдутся русский и украинец, то их совсем невозможно примирить».
Заседание 16 апреля 1964 года не было исключением из этого правила44. Показания профессора Рехе, почтенного старца 84 лет, всемирно признанного антрополога, быстро перешли в противостояние с его учеником профессором Клаубергом. Мэтр фон Беренберг-Госслер специально противопоставил старому ученому Клауберга, который опровергал выводы профессора Рехе по исследованию физиологических характеристик Анастасии. Клауберг, отрицая право использовать тот или иной метод, показал себя настолько агрессивным, оспаривая своего старого учителя, что Рехе потерял самообладание. Он стал красным как рак. В зале послышался шепот.
- Врача, - воскликнул женский голос. – У него сейчас будет сердечный приступ.
Но профессор Рехе чувствовал себя достаточно хорошо, чтобы дать достойный отпор. Он встал, выпрямился, и негодуя от ярости сказал:
- Я больше не хочу терпеть эти глупости. Клауберг не компетентен, поэтому его заключения не стоят и ломаного гроша.
Профессор призвал к ответу Петерсена:
- Если вы хотите услышать мои показания, господин председатель, выпроводите этого самодовольного фата.
Больше не медля ни минуты, старый человек устремился из зала судебных заседаний, яростно ударяя своей палкой по плиточному полу.
На следующий день в зале суда пришли очень многие журналисты, которых привлекло сражение накануне. Рехе твердо решил не дать себя запутать. Он начал говорить только после того, когда получил гарантию Сената, что Клауберг не будет его несвоевременно прерывать.
Профессор начал длинную защитную речь, изобилующую ненужными подробностями, которая вскоре вызвала зевоту у присутствующих. Мало-помалу зал опустел, репортеры терялись в потоке технических подробностей. Тем не менее Рехе доказал, что нельзя было принимать во внимание экспертизы, проведенные раньше. Сравнение экспертиз невозможно, учитывая прогресс, который достигла антропологическая наука за этот промежуток времени. Он приступил к сравнительному изучению лица госпожи Андерсон и великой княжны. Структуры костей, пропорции черт лица соответствовали до миллиметра. Анализ рук был также убедительным. В обоих случаях была обнаружена очень редкая характеристика. У княжны Анастасии и Анны Андерсон средний палец был такой же длины, как указательный и безымянный.
Во время заключительной части длклада антрополога, зал оживился. Рехе был категоричен.
- Такие совпадения возможны, только если перед нами один и тот же человек.
После него выступил профессор Клауберг:
- Профессор, вы не коснулись проблемы уха45 истицы. Вы не можете отрицать, что существует сильная разница на фотографиях, которые нам были предоставлены. Изгибы и выемки расходятся.
Рехе вынужден был согласиться со своим оппонентом.
- Однако, исследование уха настолько же убедительно, как и отпечатки пальцев. Нет соответствия, нет идентичности, - самодовольно утверждал Клауберг.
Отто Рехе возразил, что не существует ни одной фотографии истицы, соответствующей фотографии великой княжны. Все фотографии, на которых были видны уши госпожи Андерсон, сделаны под другим углом, на другом расстоянии и при другом освещении. Это не позволяет сделать сравнительный анализ по ушным раковинам. Судья Петерсен принял возражение и попросил, чтобы госпожу Андерсон сфотографировали согласно под требованиям антропологов.
Но Клауберг несколькими красноречивыми и ловкими словами признал недействительным преимущество свидетельства Рехе. Чувствовалось, что судьи были за него, и зал тоже. Принц Саксен-Альтенбургский в тревоге повернулся к Вольману.
- Вы не можете это допустить, - прошептал он.
- У меня нет такого намерения, - ответил адвокат. – Подождите следующего заседания.
На следующий день Вольман пошел в контратаку. С самого начала заседания он попросил слово.
- Я вынужден оспорить компетенцию профессора Клауберга, - воскликнул он без лишних слов. – И я могу доказать свое обвинение письмом выдающегося специалиста.
Петерсен нахмурил брови, шокированный отсутствием такта выходца из Пруссии. Вольман артистично играл своим голосом, чтобы усилить эффект.
- Антропологическое общество Германии, - заявил он, - всегда отказывалось включить Клауберга в список экспертов при судах. Причина? Недостатки его работ46!
Ссора антропологов, благодаря Вольману, заканчивалась вничью. Оба эксперта вышли из испытания, лишенными уважения с точки зрения судей.
Объективно Анастасия только что потерпела поражение. Сможет ли графологический анализ склонить весы в ее пользу?

Минна Беккер, графолог суда, была призвана дать свидетельские показания 23 апреля 1964 года47. Эта невысокая бойкая женщина с седыми волосами проявила заразительный энтузиазм. Она изучила почерк великой княжны Анастасии и истицы, и она обнаружила не менее сотни сходств.
- Я с 34 лет являюсь аккредитованным экспертом в судах Германии, я изучила тысячи случаев. После войны я анализировала почерки лиц, которые страдали тяжелыми травмами, - сказала Минна Беккер. – Я категорически заявляю, что все характерные черты почерка великой княжны обнаруживаются в почерке госпожи Андерсон.
В течение двух дней Минна Беккер блестяще парировала все замечания, которые представил графолог, русский эмигрант, Дулькайт, нанятый герцогиней Мекленбургской. Два эксперта находились на разных уровнях анализа. Беккер говорила о форме письма, а Дулькай о грамматических ошибках, допущенных госпожой Андерсон, когда она писала по-русски. Это был диалог глухих, долгий, скучный, бесполезный. Третий эксперт, призванный их рассудить, извлек единственную интересную идею из дебатов:
- Что мы знаем о знаниях русского языка великой княжны? Анастасия говорила дома по-английски. Не допускала ли она еще ребенком ошибки, говоря на русском?
- Как мы можем это проверить? – спросил судья Петерсен.
- Достаточно достать школьные тетради с упражнениями великой княжны.
Услышав эти слова, Йен Лилберн задрожал. У него были эти тетради. Молодой англичанин купил их за 500 фунтов. Значительная сумма при торгах на аукционе. Оказалось, что тетради были украдены немецким солдатом во время последней войны, поскольку на них был ярлык советского музея.
Во время следующего заседания Вольман благоговейно принес в Суд три школьных тетради, над которыми трудилась Анастасия. Петерсен их пролистал. Большая часть упражнений были задания по немецкому языку, сделанные на довольно хорошем уровне. Это уже отрицало одно из утверждений Жильяра, согласно которому Анастасия никогда не знала немецкий язык.
Взволнованная Минна Беккер унесла тетради, чтобы их изучить. Через три месяца она вновь давала свидетельские показания. Ее экспертиза была очень убедительной. К тому же внимательное исследование русских текстов написанных великой княжной выявило наличие ошибок, которые доказывали, что она до революции не владела этим языком в совершенстве.
Честная и уверенная в себе, Минна Беккер завершила свои показания такими словами:
- Я готова поклясться моими знаниями и честью, что госпожа Андерсон и великая княжна Анастасия – это один и тот же человек.

4 февраля 1965 года начались промежуточные судебные прения. Как напомнил судья Петерсен в начале заседания, адвокаты должны были убедить Суд, что собранные доказательства до настоящего дня были достаточными, чтобы вынести окончательное решение. Если им это не удастся, дебаты продолжатся, и будут вызваны другие свидетели.
Заседания гамбургского Сената по делу Анастасии походили на гладиаторские бои в римском Колизее. Вольман с удовольствием занимал центр арены, испытывая полное наслаждение оттого, что он вызывал к себе самую сильную ненависть. Его соперничество с Беренберг-Госслером выглядело как смертельная схватка. Два юриста, не стесняясь в выражениях, оскорбляли друг друга во время заседаний. Сами судьи, с которыми грубо обращался несговорчивый выходец из Пруссии, больше не скрывали своей враждебности по отношению к нему. Даже принц Фридрих Саксен-Альтенбургский, забыв о своей аристократической любезности, обвинял Вольмана в том, что он грубо обращался с представителями самых известных семей, которых Фридрих убедил дать свидетельские показания.
Таким образом, атмосфера была крайне напряженной, когда Вольман взял слово, чтобы произнести свою семичасовую речь. В течение шести месяцев заседания проводились только на одну тему. Суд пытался восстановить хронологию убийства в доме Ипатьева. На удивление всех, Анастасия согласилась пройти медицинский осмотр, чтобы определить существование следов ранений. Сейчас Вольман произносил речь, в которой он доказывал, что Анастасия избежала смерти.
Долгое время Вольман наивно надеялся, что он сможет добиться от правительства СССР разрешения на приезд Сената, в Екатеринбург, чтобы восстановить хронологию событий.
- Поскольку нам отказали в разрешении на въезд в СССР, - воскликнул он, - я сам восстановлю перед вами эти трагические минуты.
Начался странный повествовательный сольный концерт. Карл Вольман был прирожденным актером. Опираясь на первые свидетельства, собранные следователями армии Колчака, Наметкиным и Сергеевым, а также используя заключительную версию расследования, сформулированную следователем Соколовым, он обрисовал необычайную картину.
- Когда рассеялся шум выстрелов, в комнате лежало одиннадцать тел. Юровский приказал их осмотреть и добить живых. Все опрошенные красноармейцы рассказали ту же самую версию. После расстрела Анастасия была еще жива. Она принялась кричать, и ее прикончили ударами приклада. Но кто нам докажет, что она действительно умерла? Как мы это узнаем?
Голос Вольмана гремел под высокими потолками зала судебных заседаний.
- Да, как мы можем быть в этом уверены? Зрелище было настолько отвратительным, что красноармейцы, стоявшие у окон, были вынуждены отвернуться, потому что их вырвало. В каком состоянии находились остальные, те, кто был внутри? У них вызывала отвращение кровь царевича, она не свертывалась и залила всю комнату. Они были ослеплены клубами едкого дыма, который стелился над трупами. Да они ударили великую княжну прикладом по лицу, они ее ранили, но не убили!
Вольман обратился к судье Петерсену.
- Господин судья, вы только что нам зачитали описание ранений, которые есть на теле госпожи Андерсон. Я упомяну только один большой шрам за правым ухом, длиной три с половиной сантиметра. Одного этого удара, нанесенного с силой, было достаточно, чтобы жертва потеряла сознание, а убийцы сочли ее мертвой. Я не буду говорить о следах на её челюсти, поскольку время, прошедшее с 1918 года больше не позволяет судить, были ли они оставлены ударом приклада, или нет. Но ещё раз подумайте об этом шраме!
Вольман расслабился и выбрал другой тон.
 - Что касается так называемой тайны, о которой говорил мэтр Беренберг-Госслер, то я могу предложить вам несколько объяснений этого факта. Все они одинаково возможны. Исчезновение тела великой княжны из дома, где было полно красноармейцев, могло произойти по следующим причинам:
Убийцы, кроме Юровского, не были профессионалами. Один из них должен был спрятаться, так как его рвало. Другой тоже отлучился более чем на три минуты, вы найдете его свидетельство в досье, которое я составил. Место преступления ни кем не охранялось, поэтому тело великой княжны могло быть украдено.
Фон Беренберг-Госслер пытался возразить, но Вольман предусмотрел его нападение.
- Да, мэтр, вы мне скажете, что женщина, потерявшая сознание, слишком тяжела, чтобы ее унес один человек. Но вспомните, вспомните небольшую коляску царевича, которую использовали, когда он был слишком слаб из-за своей болезни. Эта коляска была совсем близко, в глубине коридора. На ней можно было вывезти раненую через небольшую боковую дверь, которую я обнаружил на плане дома Ипатьева. Дверь, которая не охранялась …
Изнуренный долгим докладом, Вольман говорил хриплым голосом, но вся аудитория, затаив дыхание, смотрела на него.
- Господин председатель, господа судьи, вы можете вынести только одно решение: госпожа Андерсон является великой княжной Анастасией. Я только что вам показал, как была спасена дочь Николая II. Это не простое предположение. Я могу привести вам свидетеля, который видел Анастасию живой после этой бойни. Это австриец, бывший пленный солдат, который жил в то время в Екатеринбурге. И я могу также вам доказать, что госпожа Андерсон не лжет, называя себя великой княжной всея Руси. Наконец, появился очевидец визита великого герцога Эрнста-Людвига Гессенского. Князь Дмитрий Голицын.
Господа судьи, вам предстоит вынести решение.

Мэтр фон Беренберг-Госслер использовал более изысканные манеры, чем Вольман. Совсем не отказываясь воспользоваться этим, он пренебрегал популярными ораторскими эффектами за их вульгарность. Он предпочел обратиться, с определенной очевидностью, к своему пониманию аудитории, чтобы манипулировать ей. Он доказал, демонстрируя наименее оспариваемые психиатрические справки48, что все дело не в юриспруденции, а в медицине. Судьи столкнулись с типичным случаем коллективного суждения, которое было вызвано сильной личностью, душевнобольной госпожой Андерсон, страдающей шизофренией и  галлюцинациями.
- Если этот банальный патологический случай достиг таких масштабов, - объяснял адвокат, - то это из-за того, что к нему присоединились серьезные политические и финансовые мотивы. Конечно, я говорю о попытках присвоения наследства Романовых. Еще есть много сомнительных людей, которые идут по следам Лжеанастасии, всячески поддерживая ее, но …
Беренберг-Госслер императорским жестом успокоил принца Фридриха Саксен-Альтенбургского, который уже встал со своего места.
- Но я думаю в особенности о советских людях! Да, советские граждане, которые были заинтересованы разделить русскую эмиграцию, чтобы она потеряла свою боеспособность. О советских спецслужбах, которые заинтересованы и поддерживают притворщицу Анну Андерсон, чтобы сохранить сомнения вокруг ее подлинности.
В зале раздался шепот. Впервые был упомянут аргумент о вмешательстве СССР и его специальных служб.
- У меня есть главный свидетель, - продолжил фон Беренберг-Госслер, - человек, чья роль и историческое влияние были главными. Я упомянул Эрика Волленберга, бывшего члена Коминтерна, бывшего главного редактора Rote Fahne. Он хорошо знает дело и утверждает, что советские люди использовали для госпожи Андерсон агентов, которых они ввели в самые известные семьи Европы.
Мэтр Беренберг-Госслер улыбнулся, довольный той неожиданной новостью, которую он только что высказал.
- Эрик Волленберг лично встречал человека, члена семьи Романовых, известного в НКВД под псевдонимом «дядя Поль».
Романов, продавшийся НКВД! После такой сенсации решение судей можно было спрогнозировать. 10 июня 1965 года Гамбургский Сенат объявил, что все новые свидетели, предложенные во время промежуточных судебных прений, будут допрошены.

Дебаты возобновились 27 июля, для допроса легендарного коммуниста Эрика Волленберга49. Все утро 27 июля Волленберг с удовольствием рассказывал о своем прошлом, несмотря на попытки судьи Петерсена привести старого активиста в сферы, более близкие процессу. Единственная интересная для дела деталь заключалась в том, что бывший член Коминтерна в 1929 году жил в Сибири. Там он встретил Александра Белобородова, который в 1918 году был председателем УралСовета. Это он отправил в Москву телеграмму, в которой содержался отчет о расстреле царской семьи. По словам Волленберга, Белобородов был убежден в смерти Анастасии.
Вольман не придал значения этому утверждению. Он возразил тем, что у Белобородова не было никакого интереса признать побег Анастасии, так как он рисковал своей жизнью и карьерой. К тому же, представитель шведского Красного Креста, граф Бонд был свидетелем обысков, которые проводили красноармейцы во всем регионе, где командовал Белобородов летом 1918 года в поисках великой княжны.
Но во второй половине дня дебаты перешли в решающую стадию. Волленберг наконец решился заговорить о «дяде Поле». Он объяснил лаконично и очень убедительно, как большевики использовали дело Анастасии, чтобы разделить русскую эмиграцию. С этой целью они заставили одного из своих агентов свидетельствовать в пользу Анастасии.
- Я сам встречал этого агента, чье кодовое имя «дядя Поль». Он прикрывался именем одного из великих князей. Я не узнал его имя, но мне удалось узнать, что он живет на юге Франции со своей любовницей, и что он большой друг короля Англии.
Обвинение было очень точно построено. Только великий князь Андрей подходил под это описание. Если Вольману не удастся разрушить свидетельство Волленберга, Анастасия будет обречена на поражение.
- Вы убеждены, что ваш «дядя Поль» был благосклонен к великой княжне? – спросил прусский адвокат, как только это стало возможным.
Удивленный такой постановкой вопроса, Волленберг попросил дать разъяснения.
- Да, - продолжил Вольман, - если бы ваш великий князь был настроен даже против Анастасии, то разделение эмиграции произошло бы в любом случае. Большевики также могли дать своему агенту приказ отвергнуть его родственницу.
Волленберг взял время на раздумье.
- Это возможно, - наконец допустил он. – Я не знаю точное содержание инструкций, полученных «дядей Полем».
- Поскольку вы встречали этого великого князя, - воскликнул тогда судья Бэтче, - вы должны быть в состоянии нам его описать.
- Конечно. Насколько я могу вспомнить, это был не очень большой человек, с величественной осанкой. Правильные черты лица. Маленькая борода. Ах да, у него была очень характерная немного покачивающаяся походка.
Принц Фридрих облегченно расслабился. У великого князя Андрея никогда не было бороды, а рост был 1 метр 85 сантиметров. К тому же, у него была очень твердая, военная походка. Однако, подробности описанной Волленбергом походки ему кого-то напоминали. Великий князь Александр Михайлович, муж Ксении, сестры Николая II. Анастасия, недавно говоря о своем дяде, упомянула эту деталь. «Он ходил как моряк в открытом море», - сказала она. Отвлекшись, принц замешкался на совпадении, в то время как перед судом Волленберг продолжил говорить о «дяде Поле».
- Я не знаю, кто он, но я мог бы узнать его на фотографии.
Вольман тогда доказал, еще раз, что он владел мастерством великих мэтров коллегии адвокатов.
- Я приготовил образцы портретов великих князей России, которые были еще живы в 1925 году. Если свидетель хочет, то может их рассмотреть.
Волленберг погрузился в изучение 12 снимков. Там было только два бородача: великий князь Николай Николаевич, генералиссимус русской армии в 1914 году, очень высокий старик с красивой белой бородой и … Александр Михайлович. Без колебаний Волленберг указал на последнего.
- Вот «дядя Поль», - заявил он.
Вольман ликовал.
- Таким образом, вы обвиняете зятя Николая II в том, что он был агентом большевиков!
Шум, который начался в зале, помешал ему продолжить. Судье Петерсену было очень сложно восстановить тишину. Волленберг неловко попытался уклониться.
- Я возможно ошибся. Вы знаете, я встречал «дядю Поля» только один раз, и это была очень короткая встреча.
Муж великой княжны Ксении – большевистский шпион! Это невероятно, и, впрочем, никто в это не поверит. Волленберг был посмешищем, и таким же было его обвинение. Однако в то время как старый коммунист выходил из зала судебных заседаний, принц Фридрих продолжал недоумевать.
- Эта «покачивающаяся походка» меня очень заинтересовала, - прошептал он самому себе.
К нему наклонился Йен Лилберн, молодой английский историк, который не пропускал ни одного заседания.
- Я внимательно прочитал мемуары Александра Михайловича. Я припоминаю, что он бы в Каире в 1925 году во время встречи Волленберга и «дяди Поля». А из Каира легко исчезнуть на несколько дней, и никто об этом не будет знать. Интересно, не так ли?
Принц выпрямился во весь рост.
- Дорогой друг, - сказал он сухо, - позвольте мне сказать вам одну вещь.
Йен Лилберн смотрел на Фридриха-Эрнста, удивившись этому изменению.
- Никогда, вы меня хорошо понимаете, никогда я не смогу поверить, что настоящий аристократ сможет унизиться, чтобы служить советским властям!
Наступательные действия фон Беренберга-Госслера провалились.
Невысокий житель Вены, которого судья пригласил следом за Волленбергом, полностью изменил соотношение сил. Впервые у Анастасии был очевидец ее невообразимого спасения в Екатеринбурге. 
- Меня зовут Генрих Клейбенцетль. Я портной в Вене.
Это был щуплый человек, с открытым лицом в морщинах. У него был пикантный голос с мелодичным акцентом, усыпанным красочными выражениями, которые сразу же вызвали улыбки у присутствующих.
- Где вы были в июле 1918 года, - спросил его судья Петерсен.
- Ну, как я уже сказал господину Адвокату, я жил в Екатеринбурге, где помогал господину Баудину, местному портному. Вы понимаете, советские люди, они меня освободили из плена. Меня и других военнопленных, но мне нужно было зарабатывать на хлеб. Я помогал хозяину чинить форму красноармейцев, которые жили в доме Ипатьева.
- Где вы жили?
- У господина Баудина была очень добрая жена. Она предложила мне комнату на втором этаже, над ателье. Их дом находился напротив дома, в котором был заключен царь. Я никогда не видел царя близко. Только издалека, из моего окна, когда он гулял во дворе. Нужно сказать, что когда я приносил форму, мне разрешали входить только в караульное помещение.
- Расскажите нам о дне 16 июля.
- Надо вам сказать, господин судья, что в доме Ипатьева у меня был среди охранников приятель. Его звали Петров. Он был болтлив, очень болтлив! Он был в курсе всего. Тогда, после полудня он мне сказал: «Ты скоро увидишь, Гайни»… Гайни- это мое имя господин судья. «Ты скоро увидишь, Гайни, что здесь произойдет. Наш начальник, Юровский, только что вернулся с неместными людьми. Они приехали из Москвы и выглядят очень сурово».
- И что вы сделали?
- О, у всех есть немного любопытства. Я вернулся вечером с починенной формой. На тот случай, если бы меня спросили, что я там делаю. Но охрана на улице меня знала. Мне ничего не сказали. Они были пьяны, но я был неспокоен. Потом вот, начали стрелять, стрелять! Я спрятался за пустыми ящиками, напротив изгороди. «Гайни, сказал я себе, не показывайся. Они сейчас убивают людей, тебе не надо быть среди них».
- Вы видели, что произошло?
- Ах нет, мне было слишком страшно. Там был шум, приехал грузовик, крики. Я ушел, когда все стихло. Я спасся, но мне было страшно. Я долго бродил по городу. Когда я успокоился, я вернулся домой. Я хотел спать, но госпожа Аннушка, жена господина Баудина, мне сказала так: «Я на время отдала твою комнату, но ты сможешь подняться за своими вещами».
Я вытянулся на гладильном столе в ателье, но я не мог уснуть. Госпожа Аннушка постоянно ходила на кухне. Я спросил, что случилось. Сначала, она ничего не хотела мне говорить, но потом она мне призналась, что там наверху в моей кровати была великая княжна. Она только что была ранена в доме Ипатьева, и ее принесли два человека. Я не колебался. «Я вам помогу», - сказал я госпоже Аннушке. Мы вместе поднялись в мою комнату, и я увидел ее - великую княжну. У бедняжки все лицо было в крови, это было ужасно. Она была белее простыни. Ей промыли подбородок, и принесли чай.
- Вы знали, кто была эта раненая? – спросил Бэтче.
- Это была одна из дочерей Николая II. Ее звали Анастасия, но я ее узнал только по фотографии. Она оставалась три дня. Красноармейцы обыскали весь город. Они были как сумасшедшие. К счастью, они хорошо знали нашего хозяина. Поэтому, когда они пришли к нам, мы им сказали, что никого не видели, и они ушли, не настаивая на обыске. Нам повезло. А потом люди, которые привели Анастасию, военный и штатский, вернулись и увезли ее.
Маленький портной замолчал. От него исходило такое спокойствие, что даже не очень щепетильный Беренберг-Госслер, не осмелился на него напасть. Ему задали несколько безобидных вопросов и отпустили. Клейбенцетль покинул зал заседаний, не более взволнованный, чем когда он пришел сюда.
Житель Вены был последним важным свидетелем этого заседания. Беренберг-Госслер попытался разрушить то сильное впечатление, которое оставил Клейбенцетль. Он назвал его психопатом, ненормальным, но адвокату явно не доставало доказательств. Судя по заголовкам всех газет, дело Анастасии сейчас казалось выигранным.

25

- Ну, кошка, ты хочешь писать?
Анастасия ласкала толстого персидского кота со скатанной шерстью, который упорно хотел играть с ее рукой.
- Давай, уходи, ты видишь, я заканчиваю письмо Глебу. Перестань меня беспокоить.
Заботливым жестом великая княжна посадила кота на пол и снова погрузилась в свое письмо50. Она всегда чувствовала себя хорошо, когда она думала о Глебе. К счастью, он был! Какое облегчение она испытывала, что могла с ним переписываться каждый день! Анастасия все больше и больше убеждалась в том, что Глеб был единственным человеком, который ее понимал. Она могла все ему объяснить. Он был внимательным, соглашался с ней, сочувствовал ее мучениям. Великая княжна вздохнула. Она хотела только одного, чтобы ее оставили в покое. Но всегда находился кто-нибудь, кто ее беспокоил. Как будто она перенесла недостаточно несчастий!
«Принц Фридрих стал старым глупым болтуном, - принялась писать Анастасия. - Говоря с Вольманом, объясняя ему, что нужно и не нужно делать, он настолько его взволновал, что этот бедный адвокат стал сумасшедшим. Эти два отъявленных идиота сейчас заставляют меня участвовать в этом дурацком процессе! Представь, дорогой Глеб, они хотят меня заставить встретиться с судьями этого нелепого суда. Они думают, что я настолько безумна, что соглашусь туда пойти. Как будто это изменит что-то в этой ситуации! Если человек настолько глуп, что не признает мою подлинность, увидев меня, он не сможет составить свое мнение…»
Анастасия рассмеялась. Когда она жила в Царском Селе, она часто мечтала о своем будущем. Её ждало удачное замужество. Высокое положение в обществе. Одним словом – счастье. Никогда в жизни, она не могла представить, что однажды ей откажут в праве носить собственное имя. Это было почти смешно. Она была глупым искренним гусенком. Но сейчас она научилась жить и защищаться.
«Не подумай, что я позволю поймать себя в эту ловушку, - писала Анастасия. - Я не стану встречаться с судьей. Таким образом, он не сможет меня ни в чем обвинить. Дважды Марианна Гессенская приходила, чтобы убедить меня, но я ее не приняла. В этот момент Гертруда Ламердин стоит у двери в сад. Она, надрываясь, повторяет мне, что судья хочет меня видеть, что пора ехать, и много глупостей этого рода. Ну ладно, я ее даже не слушаю. Я сижу за столом и пишу тебе. Пусть она продолжает причитать! Таким образом, жителям деревни, которые постоянно следят за мной, то ли для ЦРУ, то ли для большевиков, будет, что сообщить их покровителям».
Анастасия насторожилась. Вот уже несколько минут она больше не слышала мисс Ламердин. Может быть, она, наконец, ушла? С надеждой Анастасия выглянула в окно. Нет, это было лишь ложное впечатление. Предательница все еще стояла перед решеткой. Она была неутомима. Но, в конце концов, она все равно устанет.
Когда великая княжна отошла от окна, Гертруда Ламердин, заметив отблеск на стекле, продолжила свои мольбы.
- Пусть ваше императорское высочество будет разумной! Судья Бэтче больше не будет ждать вашей доброй воли. Вы утомите его терпение, настроите его против себя. Я вас прошу, согласитесь встретиться с ним.
Анастасия нетерпеливо топнула ногой. За кого себя принимает этот судья? В любом случае, всех этих судей хорошо было бы заключить в тюрьму. Не может быть и речи о том, чтобы она встречалась с каким-то представителем этого отродья! Измученная великая княжна закончила своё письмо Глебу фразой: «Хорошо, до свидания. На сегодня достаточно этой мерзости».
Великая княжна испытывала удовлетворение, заканчивая каждый раз письма Глебу одной и той же фразой. Это был ритуал, который вселял в нее спокойствие. У нее было впечатление, что таким образом она освобождается от страданий. Потом ей оставалось запечатать письмо в большой белый конверт и дождаться следующего утра, чтобы написать новое.
Мечтательно Анастасия гладила рукой бумагу. Когда она получит ответ Глеба? Она отчаянно нуждается в его советах. Он всегда прав. Он говорил, что его вдохновляет Афродита, но будь то Бог или Дьявол, ей не было до этого дела. Самым главным был приговор, который он выносил всем этим бездельникам и бездарным людям, которые окружали Анастасию. Ей так хотелось, чтобы Глеб был рядом с ней. При нем все трудности разом бы исчезли. Но у нее не было достаточно денег, чтобы его вызвать. Может быть, она должна была согласиться на его приглашение и уехать жить в Соединенные Штаты? Глеб уже тысячу раз объяснял ей свой план. Он был связан дружбой с богатым американцем, Джеком Манаханом, профессором истории, который соглашался оплатить расходы на путешествие и приютить Анастасию в Шарлоттсвилле. Анастасия улыбнулась сама себе. В конце концов, уехать из «Черного леса» в Соединенные штаты, это было не такой уж плохой идеей. Больше не будет процесса, не будет адвокатов, не будет нелепых баталий, чтобы получить право носить своё собственное имя, которое принадлежит ей от рождения. А потом, снова увидеть Глеба, какая радость! Сейчас, когда он вдовец, он может жениться, на ком хочет. Да, вот оно решение всех её проблем. Анастасия уедет в Соединенные Штаты, выйдет замуж за Глеба, и тогда у нее будет фамилия Боткина. Это лучше, чем терять время в судах.
Радостная Анастасия в возбуждении захлопала в ладоши, но скоро она нахмурилась. Нет, это невозможно. У нее были кошки. Она не осмелится их бросить. Неужели, придется с ними расстаться! Она так их любит, этих бедняжек.
Анастасия встала, и тут же услышала нежное мурлыканье.
- Малыши, малыши, подойдите к своей маме.
У двери комнаты показалось полчище кошек всех цветов и мастей. Рыжие, полосатые, черные, серые, одни больные, другие слепые, они окружили великую княжну и терлись о ее ноги, почти роняя Анастасию. Она была счастлива, она смеялась.
- Моя любовь, вы лучше, чем люди. Я вас никогда не брошу. Вы можете на меня рассчитывать.
Анастасия долгое время не могла пересчитать своих кошек. Как только их число дошло до 60, она потеряла счет. Важно было то, что их было много. Если одна умирала, ее быстро заменяла другая. Не оставалось той ужасной пустоты, которую великая княжна почувствовала, найдя у двери тело своего последнего большого пса. Бобби, умер от старости. Великая княжна сама похоронила бедное животное, она никогда не смогла бы доверить эту заботу другому человеку, который бы не понял, что для нее представлял Бобби.
Конечно, больной рукой Анастасия не могла выкопать глубокую яму, поэтому трупный запах наполнял зловонием весь Унтерленгенгардт в течение двух недель. Великая княжна считала, что это очень хорошо. Ее собака не позволяла легко забыть себя. Теперь она посвятила себя бездомным кошкам, которые размножались в деревне. За рождением следовало рождение. Её новая дача, отданная этим небережливым жильцам, быстро разрушалась.
Чтобы предоставить больше свободы своим дорогим животным, великая княжна запретила, чтобы кто-либо входил к ней во двор, даже чтобы вести хозяйство. Она устроилась на диване в гостиной, оставив спальню с великолепной музейной большой кроватью, когтям своих подопечных. Проблема чистоты была решена очень просто. Великая княжна стелила на пол старые газеты. Когда кошачьи испражнения их пачкали, Анастасия делала большой ком из грязных газет, и все это складывала за домом, на кучу навоза, который с каждым днем становился все более пахучим.
- Ваше императорское высочество, пора. Машина ждет, пойдемте! – надрывалась Гертруда Ламердин.
Анастасия посмотрела вокруг себя. Огромная шляпа лежала на верху этажерки, покрытая пылью. Она взяла ее, одела на голову и посмотрелась в зеркало. Зрелище, которое она увидела, забавляло ее. Она улыбнулась старой беззубой женщине с мохнатой шляпой на голове, которая смотрела на нее. «Безумная из Шайо» - сказал однажды о ней, смеясь, принц Саксен-Альтенбургский. Она попросила рассказать ей о пьесе Жиродю и рассмеялась. В конце концов, почему бы и не встретить его, этого судью, и не показать ему эту старую нищенку, которая ухмылялась в зеркале. Ах! Этот Бэтче хотел видеть великую княжну. Ладно, пусть ту, которую он увидит, он запомнит надолго.
Через несколько минут к большому удивлению Гертруды Лемердин, которая потеряла всякую надежду, из дачи вышла великая княжна, окруженная множеством кошек. На голове у великой княжны она увидела невероятный головной убор.
- Что вы ждете? Где вызванная для меня машина? – воскликнула Анастасия, прежде чем бедная женщина опомнилась.- Вам что доставляет удовольствие заставлять меня терять время?

Как было легко предугадать, встреча Анастасии и судьи Бэтче 16 сентября 1965 года51 была настоящей катастрофой. Великая княжна, несмотря на необычный нелепый наряд, проявила «изящную» любезность, обращаясь с Бэтче забавно и фамильярно – снисходительно. Она получала явное удовольствие от того, что испортила встречу. Выходя после заседания, принц Фридрих, привыкший к чудачествам великой княжны, колебался между яростью и восхищением. Он был уверен только в одном: Анастасии только что удалось первоклассное выступление.
Она начала с того, что потребовала выпроводить адвоката Барбары Прусской.
- Что это такое? – воскликнула она, пренебрежительно разглядывая мэтра Бернберг-Госслера. – Я не хочу здесь видеть это!
Юрист был вынужден покинуть зал под победным и удовлетворенным взглядом великой княжны. Но Вольман тоже был вынужден уйти, чтобы соблюсти справедливость дебатов. Анастасия Николаевна добилась того, что хотела, больше никто ей здесь не помешает обращаться с Бэтче, как ей захочется. Она делала это очень элегантно, ловко избегая прямых ответов, бессвязно болтая с непринужденностью знатной дамы, которая снисходительно уделяет внимание своим придворным. Несмотря на ее состояние сильного волнения, она забавлялась по-царски. Эксперт по русскому языку, женщина балтийского происхождения, была назначена судом, чтобы проверить знания истицы. Анастасия настояла на том, чтобы говорить только по-английски. Когда через полчаса доктор Ирен Неандер уступила, великая княжна прокомментировала, изменив роли:
- Несмотря на ваш немецкий акцент, вы говорите на русском в совершенстве. Где вы его выучили?
А когда, наконец, судья Бэтче объявил заседание закрытым, Анастасия встала со своего стула и сделала вид, что она очень озадачена.
- Я хотела бы знать, когда вы начнете мне задавать серьезные вопросы по моему делу? – спросила она.
Вольман был оскорблен таким поведением великой княжны, но он не потерял веры в победу. В конце концов, главным было то, что состоялась встреча с судьей. Анастасию больше не могли обвинять в том, что она скрывается от Суда.
Сейчас адвокат сможет нанести решающий удар. Наконец-то у него был надежный свидетель путешествия великого герцога Гессенского в Россию в 1916 году. Никогда Беренберг-Госслеру не удастся одержать над ним верх!

Князь Дмитрий Голицын прибыл в гамбургский дворец правосудия, под вспышки фотографов, и надоедливые вопросы журналистов52. Как только князь избавился от кучи репортеров, которые требовали от него заявления для прессы, он быстро поднялся по ступенькам, которые вели в зал заседаний. Представленный Сенату, он держался очень прямо, несколько надменно и немного пренебрежительно. Создавалось такое впечатление, будто он ни как не может понять причин, которые подтолкнули его согласиться на участие в этом маскараде, недостойном его положения.
- Ваше имя? – спросил его судья Бэтче.
Сухим и точным голосом князь перечислил все титулы, свое место и дату рождения. Потом он попросил французского переводчика перевести его ответы Суду. Мэтр Беренберг-Госслер тотчас подпрыгнул.
- Но вы русский? – воскликнул он.
С изысканной вежливостью князь объяснился:
- Я не говорил на своем родном языке с 40 лет, и мне грустно признавать, что я его немного забыл.
На скамье улыбнулся принц Фридрих Саксен-Альтенбургский. Он по достоинству оценил юмор князя Голицына. Их предыдущие беседы убедили принца в том, что князь владел немецким языком даже лучше, чем французским. Однако, князь предпочел изъясняться по-французски. Далее, Дмитрий Голицын хитро разрушил все аргументы Бернберг-Госслера, о скудных знаниях Анастасии русского языка.
Председатель Сената положил конец этому словесному поединку.
- Князь, не могли бы вы нам объяснить, какие у вас были обязанности в 1916 году?
Голицын начал давать свидетельские показания, периодически останавливаясь, чтобы позволить переводчику перевести:
- Тяжело раненый на фронте в 1915 году, я выздоравливал в госпитале Владимира Владимировича фон Мекка, управляющего благотворительными учреждениями ее высочества императрицы Александры Федоровны. Однажды, я ждал в одном из коридоров Александрийского дворца господина фон Мекке, он должен был выйти после аудиенции у царицы. В это время в коридоре появился человек, которому было неловко в штатской одежде. Он явно не привык ходить в штатском. Увидев меня, он поспешил скрыться за первой попавшейся дверью. Когда фон Мекк подошел ко мне, у него был очень озабоченный вид.
- Вы видели здесь незнакомца? – спросил он меня.
- Да, - сказал я с интересом. – Кто это?
Господин фон Мекк приказал мне забыть то, свидетелем чего я стал. Его сухость меня поразила настолько, что спустя некоторое время я его вновь спросил у него, кого я видел у входа в апартаменты императрицы.
- Это был великий герцог Эрнст-Людвиг Гессенский, брат царицы. Но, пожалуйста, никому об этом не говорите, это приказ!
Со своего места Вольман лукаво улыбнулся мэтру Беренберг-Госслеру. На этот раз выходец из Пруссии был уверен в своей победе. В действительности, все попытки гамбургского мэтра сбить с толку свидетеля и заставить его противоречить самому себе закончились провалом. Дмитрий Голицын, не теряясь, смог рассеять сомнения, которые Беренберг-Госслер попытался навязать судьям. Это касалось и достоверности слов фон Мекка, и воспоминаний самого князя. Когда князь Голицын, наконец, посчитал, что защитник Барбары Прусской вышел за рамки приличий, он обратился к судье Петерсену:
- Ваша честь, если все это, - сказал он надменно, показывая рукой на адвоката, - для того, чтобы не учитывать мои показания, то зачем вы меня пригласили?
Веренберг-Госслер ретировался, приняв это к сведению. Но на следующем заседании в ноябре 1965 он пошел в контратаку. Свидетель, которого он представил, был почтенным и важным, каким бывают известные университетские преподаватели. Профессор Эгмонт Цехлин, заведующий кафедрой истории в гамбургском университете. Он тщательно изучил архивы Дармштадта. У него даже был доступ, благодаря влиятельным рекомендациям, к фондам библиотеки Потсдама в Восточной Германии. Его исследования позволили ему обнаружить очень ценные документы.
- У меня здесь дневник великого герцога Гессенского, написанный его рукой, без пропусков и со всеми страницами, - свидетельствовал он. – Эта рукопись указывает, без всякого сомнения, что его высочество находился в указанные даты на западном фронте.
Вольман попытался доказать, что дневник был написан как раз с целью, чтобы скрыть путешествие великого герцога в Россию.
- Как великий герцог мог 23 февраля 1916 года написать в своих заметках: «Туман. Холодно, и идет снег. Наши люди делают успехи. До сегодняшнего дня потери нормальные»? – заметил прусский адвокат. - В тот самый день его полк был уничтожен. Я не могу полагать, что в тот момент Эрнст-Людвиг Гессенский был настолько бессердечен, и не отправился на фронт, как это сделал Кронпринц. Почему он не отметил это в своем дневнике! Этот текст поддельный.
Профессор Цехлин не любил, когда ему противоречили. Тот факт, что подлинность его находок ставилась под сомнение, его возмутила.
- Вы ошибаетесь! – закричал он.
Оставшаяся часть заседания проходила в беспорядочном шуме. Судья Петерсен пытался восстановить тишину. Вольман и Беренберг-Госслер выступали друг против друга, с пафосом высказывая свои аргументы. Цехлин, красный как рак, размахивал своими документами. В непродолжительный момент тишины послышался гневный голос Вольмана:
- Профессор, если бы его высочество великий герцог Гессенский появился сейчас здесь, чтобы рассказать, что он в это время в 1916 году ездил в Россию, то вы осмелились бы ответить ему, что он ошибается?
- Да, - прокричал Беренберг-Госслер.
Послышался голос Цехлина, который его поддерживал.
- Да, я отвечу: «Да, ваше высочество, потому что мои архивы доказывают, что вас там не было53»!

По почти единодушному мнению журналистов, великая княжна Анастасия должна была выиграть процесс. Дорис Вингендер, вновь вызванная в суд Беренберг-Госслером давать показания, окончательно дискредитировала гипотезу о Шанцковской. Когда Вольман попросил ее принести присягу, она испугалась и заявила:
- Я не могу. Я больна. У меня жар. - Но эта комедия никого не могла обмануть.
Среди сторонников Анастасии царил энтузиазм, когда в январе 1966 года Суд собрался, чтобы выслушать неожиданного свидетеля, который был представлен австрийским адвокатом Барбары Прусской. Это был Рудольф Лахер, австрийский военнопленный, который был в доме Ипатьева во время расстрела.
Заседание проходило при закрытых дверях, в Геттингене. Кроме Бэтче, который представлял Суд, присутствовали только принц Саксен-Альтенбургский, Вольман и Беренберг-Госслер54. Человек, который появился перед судом, был седой, невыразительный, но очень расчетливый. Он давал показания без пафоса, безразличный к драме, свидетелем которой, по его заявлению, он был.
- В ту ночь я спал в комнате в подвале дома Ипатьева, - заявил он. – Юровский меня там закрыл, потому что он не доверял мне. Ночью меня разбудила небывалая суета. Я посмотрел в окно и увидел пленников, которых толкали латыши. Этих латышей Юровский накануне привез с собой. Они спускались по лестнице в подвал. Девочки плакали, они были очень напуганы. Я снова лег и постарался заснуть, когда услышал выстрелы в соседней комнате. В окно я увидел, как солдаты выносили тела и бросали их в грузовик.
- Вы посчитали трупы? – спросил судья Бэтче.
- Да, - ответил Лахер тем же вялым голосом. - Их было одиннадцать. Одиннадцать! Доктор Боткин, горничная Демидова, слуги Труп и Харитонов, царь, императрица и их пятеро детей.
 По словам Лахера, Анастасия не могла быть спасена Чайковским. Если Суд принимал заявления бывшего военнопленного, великая княжна проигрывала процесс. Всю ночь с лихорадкой из-за плохого состояния здоровья Вольман пытался опровергнуть аргументы австрийца. Он изучал планы дома, где произошло убийство, проверял размеры комнат, делал опасные трюки, пытаясь воссоздать ситуацию. К большому страху своей супруги он поставил на свою кровать стул и попытался взобраться на него, несмотря на свою больную ногу. Он был очень возбужден. Утром он наконец-то нашел нужный ответ. Как только свидетелю начали задавать вопросы, адвокат предпринял свою атаку:
- Вы видели, как одиннадцать трупов выносили во двор дома?
- Да.
- Вы смотрели из окна вашей комнаты?
- Да.
- Эта комната обозначена крестом на плане, который я вам передаю?
- Так точно.
Тогда Вольман возмутился. Его рев выходил за пределы зала заседаний и звенел в коридорах дворца правосудия.
- Это невозможно.
Судья Бэтче нахмурил брови.
- Нет, это невозможно, - продолжил Вольман. – Этот свидетель не мог физически видеть то, что он нам объясняет, потому что окно, через которое он смотрел, находилось под потолком комнаты. Человек с ростом Лахера, даже забравшись на стул, стоящий на кровати, не мог получить достаточный угол обзора. Его глаза могли быть лишь на уровне нижней части окна, то есть несколько сантиметров над землей. Все, что он мог видеть, это были ноги солдат, которые носили тела.
Вольман глубоко вздохнул.
- Если даже предположить, что размеры, на которые я опираюсь, были неправильные, то я настаиваю на том, что Лахер сказал неправду. Напоминаю вам, что я основываюсь на расследовании, проведенном следователем Соколовым. Окно комнаты, которую указал Лахер, находится между изгородью, построенной красноармейцами, и стеной, на которую опирается лестница в подвал. Даже если Лахер чудесным образом, смог забраться достаточно высоко, чтобы увидеть двор, он мог наблюдать только несколько несчастных квадратных метров, расположенных далеко от дороги, по которой ходили чекисты, чтобы переносить трупы в грузовик!
Лахер остался безразличным к обвинениям Вольмана.
- Я сказал правду. Я настаиваю на моих показаниях. Я видел одиннадцать трупов.
- Если вы их видели, то это было не из окна вашей комнаты. Или вы лгун, или вы …
Вольман не стал обвинять Лахера в участии в расстреле царя, но его тон подразумевал худшие предположения.
- В любом случае, я хочу доказать Суду, что свидетель не респектабельный человек. У меня есть доказательство, что Рудольф Лахер – вор. У него на самом деле были личные вещи Николая II, украденные из дома Ипатьева. Этот человек, господин судья, без колебаний обворовал мертвого, тело которого еще не остыло.
Вольман уже не сдерживал себя.
- Достаточно, мэтр, - возразил судья Бэтче. – Это не уголовное дело. Свидетель не попадает ни под одно из Ваших обвинений. Пожалуйста, смягчите свои выражения.
Вольман сделал над собой усилие.
- Я прошу Суд выслушать моего свидетеля, Рудольфа Барзека, бывшего друга Лахера, который сможет вам объяснить, в каких кражах виноват его бывший товарищ.
Барзек, скромный и неуверенный в себе человек, принял на себя весь гнев судьи Бэтче, который его торопил, запугивал и настолько грубо с ним обращался, что несчастный вышел в слезах из зала заседаний.
Для Вольмана это было слишком. Поведение Бэтче не оставляло никаких сомнений, что судья перестал быть беспристрастным. Вследствие этого, прусский адвокат решился начать процедуру, которая возмутила всех гамбургский судей, он потребовал отстранения судьи Бэтче.

Процесс смог возобновиться только через 11 месяцев, в конце ноября 1966 года55. Ходатайство Вольмана было отклонено Сенатом, и вновь в суде заседали судья Петерсен, судья Бэтче и судья Пруц. Сменилось несколько свидетелей, которые не принесли ничего нового, и 24 ноября начались прения сторон56.
Мэтр Вольман выступал в пятницу 24 ноября, без перерывов, с полудня до семи часов вечера. Он подготовил аргументированную речь, передал судьям в предыдущие дни не менее пяти отчетов, которые проливали свет на множество новых фактов, и требовал допросить еще нескольких свидетелей57.
Защитная речь прусского адвоката была впечатляющей, сверкала энергией. Он был взволнован, его страсть усиливалась с каждой минутой страданиями, которые причиняла ему раненая нога. Адвокату удалось передать присутствующим весь пыл своей убежденности.
Обращаясь к свидетельским показаниям, сопоставляя факты, он доказал, что у судей есть все необходимые аргументы, чтобы подтвердить, что одна из великих княжон избежала смерти в той страшной бойне. Потом он приступил к самой сложной части своих доказательств. Он начал доказывать, что эта была младшая дочь Николая II – Анастасия. Одновременно он приводил доказательства, что госпожа Андерсон и великая княжна Анастасия, это одно и то же лицо. В этот момент его доклад приобрел тонкость и изящество. Адвокат констатировал небольшое количество спонтанных узнаваний, таких как у Татьяны Боткиной и Феликса Дасселя, зарегистрированных судом. Затем он подчеркнул положительный результат графологического и морфологического исследований. Он предоставил Суду психологический анализ великой княжны, где были подчеркнуты ее знания о жизни в Царском Селе. Явные отклонения в ее поведении объяснялись только императорским происхождением Анастасии. Наконец, он упомянул путешествие великого герцога Гессенского в Россию, реальность которого, казалось, сейчас была четко установлена. Знание этой государственной тайны истицей, наивность с которой она об этом рассказывала, разве все это не доказывает, что перед судьями живая дочь Николая II?
Взволнованный, запыхавшийся, он подошел к концу своей речи. Еще несколько фраз, спокойных, строгих, и он закончил:
- Сенат столкнулся со сложной задачей. Но я умоляю Суд не забывать, что за этими доказательствами, бумагами, документами, фотографиями, стоит человек, который просит вас вернуть его собственное имя. Пусть требовательность этого Суда будет пропорциональна возложенной на него ответственности. Пусть вердикт будет справедливым58.
На следующий день мэтр Беренберг-Госслер вел дебаты в другой обстановке. Эмоциям, приступам энтузиазма и убежденности, которыми изобиловала речь мэтра Вольмана, он противопоставил холод рассудка, ледяной юмор и поручительство высокопоставленных авторитетных лиц в области науки59. Вольман говорил о гуманизме, Беренберг-Госслер – о психоанализе и психиатрии. «Массовый психоз», «аффективный шок», «истерия, порождающая раздвоение личности» и «суггестивная сила невроза» были шокирующими, чарующими и привлекательными словами, которыми он с наслаждением пересыпал свою речь. Он патетически описывал рабочую Шанцковскую, ее помутнение рассудка и силу ее безумия. Благодаря этой силе безумия ей удавалось заставить признать себя самым рассудительным и трезвым умам.
Судьи слушали, не реагируя на высокопарные слова и лесть мэтра Беренберга-Госслера. Когда гамбургский адвокат заявил, что трезвомыслящие люди, как они, не могут попасть в ловушки безумия, они смутились не больше, чем когда мэтр Вольман, используя свое право ответа, объявил, что он нашел след Шанцковской. Они ограничились тем, что назначили дату следующего заседания.
27 февраля 1967 года60 судьи вошли в битком набитый зал заседаний, на их лицах застыло торжественное выражение. Судья Петерсен взял слово. Он сухо произнес, отчеканивая каждое слово:
- Истице отказано в апелляции.
Во внезапно установившейся тишине он продолжил:
- Доказательства, предоставленные истицей, недостаточны, чтобы признать ее великой княжной Анастасией Николаевной, так же как их было недостаточно в суде первой инстанции.
Тогда в зале раздался дрожащий женский голос:
- В Германии больше нет правосудия!
Судьям Сената потребовалось пять месяцев, чтобы окончить редакцию их решения: три месяца, чтобы составить простой обзор фактов, и еще 60 дней, чтобы оправдать с помощью длинной аргументации на 404 страницах их позицию против Анастасии.
«Не доказано», «недостаточные доказательства», «факт, не установленный как исторический», «свидетель с сомнительным нравственным обликом» или «была слишком юной, чтобы оценить факты», или «слишком старый, чтобы судить с полным знанием дела», таков был жестокий перечень, которым судьи отвергали все данные в пользу великой княжны. Что касается путешествия великого герцога Гессенского в Россию, то оно просто «не произошло». Однако одному факту Вольман мог порадоваться. Его ходатайство, о лишении полномочий судьи Бэтче, принесло свои плоды, и показания Лахера не были учтены. Вопреки всяким ожиданиям судьи допустили возможность спасения великой княжны Анастасии. В нагромождении отвергнутых свидетельских показаний возник важный факт. Несмотря на 9 лет судебных разбирательств, несмотря на огромную публичность, которая сопровождала процесс, несмотря на давление и предвзятое отношение, судьи не смогли установить, что госпожа Андерсон могла быть кем-то другим, кроме Анастасии…
Жалкая победа. Анастасии отказали в праве на её имя и национальность. Юридически великая княжна не существовала. Важное решение, которое вынес гамбургский Сенат в июле 1967 года, опиралось на судебную практику, которая отказала Анастасии в праве называться человеком. Единственное доказательство, которое безоговорочно могло установить подлинность великой княжны это отпечатки пальцев, но отпечатки императорской семьи никогда не были зарегистрированы…

Примечания к четвертой части:

21
1. «Вечная память», заключительная песнь церковной заупокойной службы.
2. Смерть императора по русскому календарю произошла 4 июля 1918 года, что соответствует 17 июля 1918 года по календарю западному. Русская православная церковь эмиграции отмечает день памяти 17 июля.
3. На самом деле, я узнала это гораздо позднее. Он получал новости только от меня, но был слишком горд, чтобы это признать.
4. В сентябре 1929 года.
5. Великий князь Андрей оплачивал занятия двух моих девочек до того времени, когда обстоятельства вынудили его продать свою собственность, сap d’Ali и устроиться в Париже, где его жена давала уроки танца.
6. В Бухаресте не только не удалось найти свидетеля приезда Анастасии, но даже не оказалось никаких вещественных зацепок, чтобы доказать её пребывание в этом городе. Анастасия сказала, что дом, в котором она жила, находился на улице Свента Воевода. Существовала улица Стефани Воеводжи, но дом, в котором жили Чайковские, оказалось невозможно найти. Также не удалось найти католическую церковь, в которой проходило венчание.
7. Некоторое время спустя, Миллера постигла та же участь, что и Кутепова.
8. New York Mirror, 29 марта 1930 года и Sunday Neus, 2 августа 1930 года, статьи, упомянутые Питером Куртом в книге «Anastasia, the laif of Anna Anderson», стр. 256.
9. Сообщение немецкого консульства в Нью Иорке, 29 октября 1931 года.
10. «Очень антипатичная» так её описывала Анастасия Фаллоузу.
11. Сын Ирены де Гессе и Генриха Прусского, племянник Кайзера Вильгельма II и  кузен Анастасии. Он был женат на Шарлоте-Агнес де Сакс-Альтенбургской, сестре Фридриха-Эрнста.
12. Фридрих-Эрнст де Сакс-Альтенбург был в родственных отношениях с Романовыми.
13. Принц де Сакс-Альтенбург, по инициативе Фаллоуза, рассказал о содержании этой беседы 1 августа 1938 года.
14. Эта встреча написана на основании воспоминаний князя, который неоднократно мне об этом рассказывал.
15. Дальний родственник Эрнста-Людвига фон Гессена, женатый на его племяннице.
16. Принцесса заявила Кайзеру Вильгельму II, что у Анастасии характерная, для Романовых, внешность. Вильгельм II, чтобы решить, как вести себя, послал в Ильтен свою супругу императрицу Гермину, которая держалась с Анастасией, как с равной.
17. Баронесса отказалась снова посылать своих слуг за водой, которые из-за недостатка воды, отказались подчиняться требованию Анастасии, постоянно поливать её любимое дерево.
18. Большая часть членов семьи драматически погибла во время авиационной катастрофы.
19. Фаллоуз, 1 июля 1938 года. Питер Курт «Anastasia, the laif of Anna Anderson», стр.281.
20. Сертификатом на наследство, выданным трибуналом Берлина в 1933 году, в качестве наследников Николая II и его детей были определены прямые наследники по боковой линии императора и императрицы. Это были: великий герцог Гессе, Ирена Прусская, Виктория де Гессе, великая княжна Ксения Александровна, великая княжна Ольга Александровна и графиня Брассова, вдова великого князя Михаила Александровича Романова.

22.
21. Алек Милтон, в возрасте девятнадцати лет был приглашен в RaF (Королевские военно-воздушные силы).
22. Он коммунист?
23. Это мнение Курта Рейцлера, бывшего полномочного представителя Германии в Москве в июле 1918 года.
24. В Германии судопроизводство проводится следующим образом: адвокаты обеих сторон представляют судьям меморандумы, в которых излагают свою позицию, вопросы, которые они представят на обсуждение и имена свидетелей с их стороны. Должностные лица решают на высшем уровне, каких свидетелей они хотят выслушать, необходимо ли свидетелям приносить присягу и необходимо или нет заслушать их показания.
25. Приведённый Яном Лильбурном текст см. в книге Питера Курта «Anastasia, the laif of Anna Anderson», стр. 294.
26. Ингрид Бергман в 1956 году получила премию Оскар за лучшую женскую роль, сыгранную в фильме «Анастасия».
27. Антропософизм, доктрина, проповедуемая Рудольфом Штейном.
28. Барбара Прусская, внучка Ирены, сестры императрицы Александры, была удочерена собственной бабушкой и, вследствие этого, стала наследницей части немецкого имущества Николая II (сумма шесть тысяч немецких марок была отдана на хранение в Мендельсон Банк). Анастасия требовала возврата этих денег, заявляя, что была ограблена. Было предложение уговорить великую княжну отказаться от права на наследство императора и тогда сразу будет вынесено решение по вопросу её идентификации.


23.
29. Рассказ об этих встречах мне поведала Доминик Оклер из Figaro. См. её книгу «Qui ;tes-vous Anastasia?», Payot, 1961год.
30. В 1966 году брат Пьера Жильяра, наследник учителя царских детей, позволил принцу Сакс-Альтенбургу и Яну Лильберну составить опись содержимого сундука Жильяра. Принц нашёл там единственный экземпляр фотографии Шанцковской и две ретушированные копии, выполненные так, чтобы было сходство между польской работницей и великой княжной Анастасией. Эти фотографии были тотчас же переданы в досье Гамбургского процесса, но судьи не приняли их во внимание.
31. Я встретила Доминику Оклер в Париже, 6 декабря 1957 года. Она тогда начала собирать документы по делу Анастасии, для репортажа, по заказу le Figaro. После этого, зимой 1958 года, журналистка сопровождала меня в Унтерленгенгардт, когда я пыталась представить Анастасии бывшего офицера Конвоя, который знал великую княжну до революции.
Анастасия отказалась нас принять, сказав, что она старая и некрасивая. Великая княжна предпочла, чтобы бывший казак сохранил её в воспоминаниях такой, какой она была прежде, а не изменившейся в результате лишений. Мы вернулись разочарованные, но эта неделя, проведённая в гостинице Чёрного Леса, укрепила мою дружбу с Доминикой Оклер.
32. В Frankufrter Allgemeine, Поль Ноак пишет: «Ни один писатель бульварного романа не осмеливался просить своих читателей поверить во все невероятные совпадения, подобные тем, что фигурируют в показаниях мадам Дорис Винденжер». Взято из книги Питера Курта «Anastasia, the laif of Anna Anderson», стр. 35.
33. С февраля по март 1959 года.
34. Среди прочих, были: Феликс Юсупов, Глеб Боткин, принцесса Ксения и великая княжна Ольга Александровна. В конце войны Ольга Александровна вместе с мужем полковником Куликовским уехала жить в Канаду. Там у них была маленькая ферма, где они вместе работали до смерти полковника. После этого Ольга Александровна устроилась в Торонто, в маленькой двухкомнатной квартире, где она и умерла в 1960 году.
35. Графологическая экспертиза была проведена мадам Люси Вейцакер в институте Корнелиуса в Приаме.
36. Сообщение профессоров Эйкстеда и Кленке, 6 июля 1958 года.
37. Основатель Общества немецкой антропологии
38. Рассказ об этой беседе см. в неопубликованной рукописи Доминики Оклер, «l’Inconnue de Berlin» и в книге Питера Курта «Anastasia, the laif of Anna Anderson», стр. 311, 312.
39. Всё, что касается этого последнего пункта, согласуется с показаниями мадемуазель фон Орцен, придворной дамы принцессы Ирены.
40. Доминика Оклер присутствовала на этой встрече. Её отчёт смотри в книге Qui ;tes-vous Anastasia? Стр.238 и след.
41. Доминик Оклер. Le Figaro от 16 мая 1961 года.

24.
42. Апелляционный суд.
43. Комната, в которой разбиралась апелляция Анастасии
44. Свидетельские показания Рехе описаны Доминикой Оклер в её статьях для le Figaro от 17 и 20 апреля 1964 года.
45. После попытки самоубийства в Берлине, Анастасия была сфотографирована полицией. Позднее с этого снимка была сделана фотография её уха и представлена на суд, чтобы доказать её отличие от официальной фотографии Анастасии. Объяснение этому нашлось только в 1977 году: негатив оригинала фотографии, выполненный на стеклянной пластинке, по недосмотру полиции, был перевёрнут, во время хранения его в архивах полиции. Этот новый факт мог бы позволить начать новый процесс по делу Анастасии, но Джон Манахан, по поручению своей жены, заявил, что они ничего больше не ждут от немецкой юстиции.
46. Взято из книги Питера Курта «Anastasia, the laif of Anna Anderson», стр. 327.
47. Смотри статьи Доминики Оклер в le Figaro от 24, 25, 26 апреля, 1964 года.
48. Отчёт профессора Бюргер-Принца.
49. Показания Волленберга и Кляйбенцетла написаны на основе рукописи Доминики Оклер и её статей в le Figaro от 12 мая 1964 года и 29июля 1965 года.

25.
50. Составить представление об умственном состоянии и материальных условиях жизни великой княжны мне помогли рассказы и письма принца Фридриха и моя переписка с Глебом. Всё было так, как описано в этой главе.
51. Рукопись Доминики Оклер.
52. Статья в le Figaro от 25 сентября 1965 года.
53. Написано по книге Питера Курта «Anastasia, the laif of Anna Anderson», стр.348 и использованы материалы в Der Spiegel от 5 марта 1967 года.
54. По рассказам принца Фридриха и Доминики Оклер можно восстановить беседу, проходившую при закрытых дверях, хотя ни тот, ни другая не были приглашены в зал. Они «слушали под дверью».
55. Прошло около года с того времени, когда была подана просьба об отзыве судьи Бэтче, как наступило сильное ухудшение в здоровье Вольмана и он вынужден был перенести ряд встреч. Прусский адвокат испытывал страшные муки, но отказывался от ампутации ноги. Марианна де Гессен - Филиппшталь организовала постоянное сообщение между его бюро и госпиталем. Благодаря её необычайной энергии Вольман поправился и снова мог нормально работать.
56. 18 декабря 1966 года прежде, чем выслушать защитные речи адвокатов, Сенат решил заслушать показания принца Фердинанд Шёнайх-Карлот, кузена принца Сакс-Альтенбурга. Его мать, Гермина Шёнайх-Карлот, урождённая принцесса Рёйсс, была второй раз замужем за Кайзером Вильгельмом II. Фердинанд Шёнайх-Карлот утверждал, что в 1931 году при большом количестве свидетелей Кайзер подтвердил, что в 1916 году послал, от своего имени, великого герцога Гессе в Царское Село для обсуждения вопроса о заключении сепаратного мира между Россией и Германией.
57. В течение прошедшего года среди прочих документов были обнаружены досье американцев Фэллоуза и Ллойд-Смита. После того, как де Гессе-Филлипшталь разобрала их и внимательно изучила. Оказалось, что в них имеются важные данные в пользу Анастасии. Для всех сторонников Анастасии исход дела в суде был очевиден. Если судьи решат рассмотреть эти новые факты, решение будет принято в пользу великой княжны.
58. Заключительная часть речи Вольмана воспроизведена по версии, которую предлагает Питер Курт в своей книге «Anastasia, the laif of Anna Anderson», стр. 335.
59. Доказательства Беренберга-Гесслера были основаны на анализе B;rger-Prinz, профессора факультета психологии Гамбурга, который никогда не встречался с Анастасией.
60. Описание окружающей обстановки при вынесении вердикта мне дала Доминика Оклер, специальный корреспондент в Гамбурге газеты le Figaro.