Он был в открытых шлёпанцах

Он был в в открытых шлёпанцах. Холодный дождь целовал его белоснежную кожу, оставляя мокрые прикосновения на болезненно -  бледном лице. Он стоял под её окном,лихорадочно подбирая противоречивые мысли. Они бились о пустые стенки сознания, словно теннисные, жёлтые мячи.
Ничего, ничего - ещё минутка и он поднимется к ней на этаж. Позвонит в дверь под номером 35 и на пороге возникнет её хрупкий силуэт в белом ситцевом платьице. Но не поднялся, не позвонил. Она не открыла и не сказала, что можно войти. Не заварила чай в китайском фарфоре. Не присела рядышком. Не посмотрела в глаза, улыбнувшись кроткой улыбкой. Не пощупала лоб (её всегда - это заботило). И не сказала:
- Глупенький мой, я так тебя ждала. А ты промок и, наверное, заболеешь. Ты думал я тебя оставлю? - Она не посмотрела ему  в глаза, как могла бы, со всей проницательностью и досадой. Он ей не ответил:
- Думал. Я был почти уверен, что ты не простишь меня. Я тебя предал. Боль твоя не утихнет. И моя...
- Мы вместе можем пережить эту боль. Отныне и навсегда.
  Всё было бы так. Всё было бы с ним, а теперь ничего не осталось. Утекло, испарилось. И он уже никогда не увидит её смеющееся глаза. Не услышит тёплых фраз, не обнимет её, когда ей станет холодно или грустно. Ну почему тот день остался позади, тот день без него в её жизни. Почему он не удержал её, не отговорил, не закрыл дверь, не выбросил ключ. Он сказал просто, в последний раз:
- Тебе надо! Езжай.
Он злился на неё, она хлопнула дверью и прокричала:
- Ненавижу!
Её последние слова. 
Это странное, чувство, стоя на кладбище у открытого гроба - самого любимого и дорого человека. Он не плакал. Не нужно было. В этот день за него плакал дождь. Он оплакивал многих,оставшихся в этом метро. Он хлестал его по щекам, оставляя невидимые шрамы, которые не покроются рубцами. Никогда не затянутся, никогда не утихнет боль.Ну почему тот день остался позади, тот день без него в её смерти.