Уха из осетра

Рассказывал мне один господин, как его друг, знаменитый актёр, уху варил.

Дело было, значит, так. Едет этот известный актёр в составе своей театральной труппы на гастроли в какой-то город, допустим, в Загуляевск. А в загуляевской гостинице, сами знаете, всего одна комната размером со спортзал и коек, как в солдатской казарме, наставлено. В одном конце женщины, в другом – все вперемешку, потому что кто с женой, кто с любовницей, а кто вообще друзья не разлей вода.

Так вот. Играли они спектакль, «Ревизор» называется. В одном эпизоде Хлестакова осетриной угощали. А наш знаменитый мастер сцены как раз играл заглавную роль. Поставили ему на стол муляж – резинового осетра. А он голодный был (я имею в виду актёра), тыкал вилкой в рыбину, тыкал – рефлекс по приёму пищи заработал, слюна до пола свисла, но резина есть резина: её только крокодилы могут перемолоть.

Звали этого талантливого актёра я уже забыл как, ну, допустим, Феогност Дурасович Осетринский. И говорит тогда Феогност Дурасович не по сценарию, отсебятину:

- Я вам, господа, в гостинице уху из настоящего осетра сварганю! Пальчики оближете и в туалет трое суток жалко будет ходить! Это я вам говорю как истинный русский человек и сын саратовского помещика!

Ну, то, что он русский, у меня есть одно сомнение: фамилия явно еврейская, имя с греческого переводится как одному Богу известный, русское только отчество. Поэтому он такой же русский, как я француз, хотя мне самому непонятно, кто я: чистопородный русский с мордовской примесью или слабо выраженный мордвин с русским выражением лица? Мне самому кажется, что во мне играют две крови: большой круг кровообращения – русский, а малый круг кровообращения – мордовский. Но это так, к слову, чтобы не подумали, что я вам тут рассказываю в интересах националистической разведки.

Так вот, значит, наступает вечер. Феогност Дурасович Осетринский разлёгся на раскладушке, курит, кольца пускает и в потолок плюёт не в переносном смысле, а в прямом.

- Интересно, - говорит популярный актёр, - кто эту гостиницу проектировал? Ширина шире маминой, а высота меньше папиного – языком до потолка достать можно.

- Ты зубки не заговаривай! – говорит ему вся труппа. – А давай уху готовь, клялся же ведь нам и жителям Загуляевска! Вон они, загуляевцы, в окна морды суют, интересуются, чем бы закусить после принятого.

- Да я вот лежу и голову ломаю, - отвечает Феогност Дурасович, - где же здесь взять хоть плавник от осетра: степь кругом! Степь да степь круго-о-ом! Не морозь меня-а-а, моего коня-а-а! Рек нет, озёр нет, даже болот нет, а то бы мы осетра на лягушку заменили и такую бы лягушачью баланду замастрячили, что никого бы не вырвало!

Тут и говорит одна барышня:
- Ты не Феогност, а Феогностишка! Натрепал – и в кусты! Все голодные ходят, ухи твоей ждут. Ещё немного – и от тебя начнём откусывать! Мясо, небось, у тебя сладкое, сырым можно есть… До Волги всего сто километров, сгонял бы на нашем автобусе!

- Умница! – вскакивает Феогност Дурасович и одевается в костюм ревизора: сюртук, цилиндр, панталоны, трость – как положено, только из-под сюртука тельняшка выглядывает. Ну так он в этой тельняшке двадцать лет уже ходит, с тех пор, когда матроса Железняка играл. И сапоги на нём кирзовые, но почищенные, блестят, как у кота… глазки.

Вернулся Феогност Дурасович ровно в двенадцать часов ночи, как раз на Спасской башне куранты бренчали, хотя их тут слышно не было. Никто не спал: все исходили слюной и ждали осетрового чуда.

Достаёт известный актёр откуда-то из-за пазухи кусок осетрины и говорит торжественно:

- Вот, братцы, часть осетра на два килограмма! Если бы я купил целую рыбину, то мы бы остались без автобуса! Вы пока покемарьте, а я начну уху готовить.

Выясняется, что варить-то не в чем. Есть запасной бензобак, но раз в нём чай приготовили, так до сих пор зрители носы затыкают.

При входе в спортзал, то есть гостиницу, стояла раковина. Там наливали в бутылки воду, мыли лицо, руки и ноги с обувью.

Смекалистый был Феогност Дурасович: заткнул он маленьким резиновым мячиком сливную дырку и набрал почти полную раковину воды.

Ему кипятильников штук двадцать нанесли, так он выбрал три самых больших и врубил их в переноску. Вода, можно сказать, закипела не дожидаясь картошки, которой, честно сказать, и вообще не было. Но вместо картошки наш повар пять суповых пакетов бросил. А ему говорят:

- Ты это чего, Феогност действительно Раздолбаевич, пакеты целиком закинул?! Это тебе не растворимый кофе! Их же открывать надо!

Но было уже поздно: пакеты разварились, и поверхность ухи блёстками покрылась.

- Зато, - говорит Феогност Дурасович, - это будет не просто уха, а пятизвёздочная амброзия высшего разряда!

Забросил актёр в бурлящую воду кусок осетра, правда, было непонятно, какая это часть тела: с одной стороны куска торчала голова, а с другой - хвост. А где же фюзеляж, то есть брюшина с горбиной? Уж не мутант ли это?
Уху посолил Бобчинский, а может, Добчинский: у них что на сцене, что в жизни – морды как две капли воды на стенке унитаза. Две пачки соли исчезли в бурлящей стихии вместе с упаковками.

Вынимает Феогност Дурасович из-за пояса свою алюминиевую ложку и пробует.

- Вкусна-а-ая! Сладка-а-ая!

Выяснилось, что в уху не соль, а сахар засыпали.

- Готовьсь! – кричит Феогност Дурасович. – Уха на подходе!

Все в очередь выстроились, тарелками с ложками гремят, языками свои губы и затылки впереди стоящих облизывают.

Запах идёт по спортзалу, то есть по гостиничному коровнику, несусветный – ну прямо носом ешь и сыт будешь.

- А-а-а! – мешает повар ложкой ушицу. – Какая прелесть! Сейчас мы её возъедим!

И только он это сказал, как послышалось урчание в трубе под раковиной и уровень ухи стал катастрофически уменьшаться. Оказывается, Феогност натурально Дуралеевич ложкой мячик задел и он из отверстия выскочил и на поверхности, как колобок варёный, плавает.

- Затыкай быстрее! – кричат ему.

Первый раз в жизни знаменитый актёр растерялся и не знает, что делать.
- Хватай мяч, затыкай!

Он машинально и схватил. Даже в дырку сунуть не успел, так завизжал, как будто его вместо свиньи резать начали.

И осётр, как назло, весь разварился. На дне раковины только от чьего-то башмака подошва осталась. И кипятильники расплавились. И свет в спортзале, то есть в помещении казарменного типа, погас. И Феогност Дурасович Осетринский вдоль кроватей носится с поднятой рукой. А конечность до того красная, что и лампочки не надо. И у нескольких молодых актёров от неожиданных событий так кишечник расстроился, что они в три секунды на кукурузном поле оказались.

А завтра Феогносту Дурасовичу в спектакле играть. Опять в газете критиковать будут: мол, не по сценарию – у Хлестакова рука-то загребущая была, а эта забинтованная!