Ларион. гл. 3. На фронт

 Ларион - справа
 слева  - Матвей Васиевич
  Фото 1915 года   


 Заманчивым казалось предложение Уездного инспектора относительно дальнейшей учебы Лариона в Боровичах. Однако, после многократных обсуждений, было решено определить Ла-риона учиться сапожному делу. Здесь он и профессию приобретет, и от домашних дел никуда не денется.
 
    Вместе с Сенькой Анисимовым Ларион принялся постигать премудрости этой сложнейшей науки. В школе был разработан четырехлетний курс обучения.
   
    Ежегодно с осени для обучения набиралась группа от пятнадцати до двадцати человек, не зависимо от возраста. Основная масса обучающихся отсеивалась уже после первого, или второго года обучения, получив элементарные знания и навыки работы с сапожными инструментами.  Настоящих мастеров сапожного дела выпускалось по три-четыре человека, сумевших освоить все сложности сапожного искусства.

    И Лариону, и Сеньке Анисимову обучение в сапожной школе не составляло больших про-блем. Изготовлением индивидуальных колодок строго по множеству обязательных размеров ноги заказчика они уже делали дома, помогая своим родителям. Выделка шкур и изготовление кожи – тоже дело знакомое. Работа с сапожными инструментами для них была не новым делом.

    Уже на третьем году обучения они  первыми из всех обучающихся были допущены к ра-боте на, только что приобретенных для школы, немецких сапожных машинках «Singer».
   
    И у Захара Захаровича и у Николая Анисимова такие швейные машинки были приобретены еще в 1905 году. Старший брат Захара Захаровича Петр по своей основной деятельности нередко закупал за границей оборудование для керамических заводов. При очередной поездке в Германию ему попали на глаза эти швейные машинки, купил две. Обе подарил в свою родную деревню лучшим мастерам сапожного дела.

    Дома и Лариону, и Сеньке к машинкам категорически было запрещено даже подходить. И в школе основным и изначальным требованием для обучающихся было научиться вручную строчить красивый, ровный шов. Ученикам, которые ручную строчку швов выполняли безукоризненно, в качестве поощрения дозволялось осваивать эту операцию и на машинке.

    По окончании полного курса сапожной школы друзья умели самостоятельно изготовить основные виды мужской и женской кожаной обуви по любому требованию заказчика.


    Прошло не многим более года после окончания школы до деревни докатилось одно из са-мых неприятных известий о Первой Мировой войне.

    Несмотря на то, что и Лариону, и Семену исполнилось всего лишь по семнадцать лет, они, как редкие специалисты сапожного дела, были призваны на службу в ряды Русской Армии.
    После незначительной военной подготовки – были направлены на фронт. Все их обращения к командирам с просьбой оставить их вместе, в одной части, оказались безрезультатными. Двум сапожникам в одной части делать нечего – таков был ответ. Из полутора десятков соинских новобранцев, в роте, а может быть и во всем полку, земляков оказалось только двое: Ларион и Сергей Михайлов.
 
    По воспоминаниям Лариона, военная подготовка заключала  в себя: обучение правильно-му ношению военной формы, строевые занятия, выполнение элементарных военных приемов: "штыком коли", "прикладом беи", "вверх отбей".

    Для всех новобранцев того времени самым сложным являлось овладение навыками правильного ношения военной формы. Сегодня это кажется довольно странным, но следует припомнить, что в те времена, солдаты, вместо сегодняшних кирзовых сапог, носили ботинки с обмотками. Каждая обмотка, длиной более сажени, наматывалась сначала на ногу, как портянка, а затем обматывалась вокруг ноги до колена. Она служила и портянкой и голенищем несуществующего сапога. В холодную, но сухую погоду, такая обувь вообще-то неплохо согревала ноги солдат. Но, если случалось переходить болото, или в распутицу маршем месить непроходимые дороги, то она не защищала ноги, а становилась мукой для солдата.
     Мысленно добавив еще и отсутствие у новобранцев навыков правильной укладки и закрепления обмоток, нам станет понятным, почему военная форма для потомственного кре¬стьянина, особенно в первые месяцы службы, была самым тяжелым бременем.
    "Пуля – дура, а штык – молодец"! – такой была одна из главных заповедей однополчан Лариона. На этой основе старослужащие и старались передать навыки  новичкам, а точнее выработать у них автоматизм владения винтовкой-трехлинейкой с примкнутым штыком.

    Мастерски овладев тремя основными приемами, владения трехлинейкой, у солдата закреплялась надежда остаться после боя живым. Всё решала рукопашная схватка. А уж если во время атаки или обороны «шальная» пуля кого-либо отправляла на тот свет, то обвинялась именно она – «пуля-дура».

      «Кишка тонка у немца», – поговаривали солдаты, ободренные превосходством в воен-ных действиях на их участке фронта. Многое было непонятным для Лариона с Сергеем на той войне.

     – Серега, ты скажи мне, почему война с немцами, а мы воюем с какими то Австро-Венграми? Более того, и воюем мы не в Германии, не в Венгрии, не в Австрии, а в какой то Галиции…– пытался разобраться Ларион.

     – А шут его знает. Пойдем у нашего командира, Матвея Васильевича спросим. Он, хоть и командир, а к нашему брату относится с пониманием.

     – Пойдем. За такой вопрос нас дальше фронта не пошлют.

     Командир их роты Матвей Васильевич Захаров, офицер, немногим старше ребят, нахо-дясь не в строю разрешал обращаться к нему по имени и отчеству. Он внимательно выслушал, дружески пояснил:

     – Здесь, ребята, большая политика завязана. У немца – своя компания, и мы не одни. Вместе с нами и Сербия, и Франция, и Великобритания – то есть Англичане, и много малых государств.

     – Матвей Васильевич, в одном из боев я ихнего штыком приколол, не сдержался, его ранец прихватил. Да там всякое барахло. Вот только иностранная бритва попалась. Хотите, покажу? - Похвалился Ларион.

     – Давай, посмотрим.

     Ларион вытащил из своего рюкзака продолговатую коробочку, протянул командиру.

     – Вот она. По-иностранному что-то написано. Я не понимаю.

     – А по-нашему умеешь читать?

     – А как же! У нас отменная школа. В нашей деревне неграмотных давно уже нет.

     – Да, знатная вещица! – осматривая бритву, оценил Матвей Васильевич, – немецкая. Умеют же делать, шельмецы. Наверняка и бреет хорошо.

     – Бреет отменно. Десяток раз брился, а ни разу еще ее не подправлял.

     – Хороший ты для себя трофей взял, а что с остальным барахлом сделал?

     – А там из нужного и было всего лишь бритва, чистое полотенце, да мыло…

     – Про сапоги забыл сказать.

     – Нет, Матвей Васильевич, сапоги я добыл месяца три назад. Ну, какой же сапожник босым ходить будет? А свои тесны были…

         Буквально через несколько дней после описанного разговора, враг пошел на самое подлое в военном деле – стал применять отравляющие газы. Проигрывая в очередной схватке, враг, заранее подготовившись, быстрыми темпами отступил, оставив для схватки горстку фа-натиков. Освободив закустаренный массив, пустил отравляющие газы, отводя свои войска дальше в тыл.
    Сломив сопротивление недобитых фанатиков, полк пошел в наступление и попал в зараженный участок местности.

     Вместе со своими товарищами в эту газовую ловушку попал и Ларион. Вывезли их из за-раженной зоны бойцы второго эшелона наступления, в котором чудом оказался Сергей. К то-му времени концентрация отравляющих газов значительно снизилась из-за усилившегося ве-терка, тянувшего со стороны северо-запада.

    –Запаха никакого не было, – говорил Ларион Сергею, – только почувствовал, что заложило в горле, дышать стало больно, сильно закружилась голова, всё перед глазами поплыло, как в тумане.
               
    За несколько дней Ларион отлежался в полевом лазарете. Крепкий организм молодого, сильного солдата "крестьянской закваски", переборол силу смертоносных газов, выпущенных кайзеровцами.
               
               
     После длительных изнурительных боев, красивых побед и огорчительных поражений полк, получивший серьезные потери, а точнее, оставшуюся часть полка по железной дороге пере-бросили на Родину.

    Впервые после долгих месяцев, проведенных на фронте, солдаты получили возможность ежедневно просушивать свои сапоги и обмотки, регулярно мыться в бане, ночевать под крышей, набираться сил.

    – Во времена боев и мысли были только о том, что поесть, как просушиться, как поудобнее устроиться в окопе, чтобы насквозь не промокнуть – говорил Ларион  Сергею, – а сейчас тоска гложет по дому. Как сейчас живут наши? Как сад? Удалось ли сберечь вороного жеребца и пегую кобылу в яблоках? Мы их так и зовем Вороной и Пегая! Таких красивых кобыл по всему Боровическому  уезду же сыщешь! У бати очередь на жеребят от неё на четыре года вперед была составлена! 
    Именитый боровичский купец большие деньги предлагал за жеребенка от Пегой и Вороно-го, но с условием, чтобы был такой же масти, как Пегая и чтобы был обязательно жеребчик. К нашему несчастью в тринадцатом году у нее появился не жеребчик, а кобылица. Купец приобрел  ее от нас совсем еще жеребеночком, боялся, что вдруг кто-нибудь перехватит, но дал все-го половину обещанной цены.

    – Так за эту половину цены можно было десяток взрослых рабочих лошадей купить! – вставил Сергей, – эту историю все в округе знают. А купец, видимо, её на племя взял. Но мужики поговаривали, что ему жеребца такой породы не отыскать будет.

   – Ты говоришь, что десяток рабочих лошадей можно было купить. А зачем нам столько? У нас есть три рабочие лошади – этого вполне достаточно для домашнего хозяйства. Жеребца и Пегую батя держит для выезда. В работу не пускает. Они в паре здорово ходят, особенно зи-мой. Вороные жеребцы вообще хорошо смотрятся на фоне снега, а если еще в паре с кобылой в яблоках.. Во всей округе такого не увидишь.

    – Эх, Ларион! Тебе-то чего горевать? У вас дома батя, Иван, сестер несчитанное количество – все работящие. Вернешься домой, тебе, наверняка, уже и дом новый срублен.
 
    – Нет, Сережа, не успели. Когда мы с тобой на фронт уходили, в то время только Ивану заканчивали дом строить. Для моего дома только сруб собирались начинать рубить.

    – А у моих, дома работников мало осталось. Думаю, как бы пчел сохранили. Мы держали пятьдесят семей пчел. Доход от них хороший, был… – Вслух размышлял Сергей.

    – Пчелы не кобылы. Кобыла приносит одного жеребенка, и то не каждый год, а пчелы мо-гут по несколько семей за лето отроить. Есть разница? Приедешь домой – там уже сотня пче-линых семей вместо пятидесяти.

    –  Какая сотня? Этих  бы смогли сохранить. Нам пятидесяти семей вполне хватает. Пробовали держать больше – не справиться. Знаешь, какой уход за ними нужен?

    – Конечно знаю! Вынес весной  ульи из подвала, поставил в поле – вот и весь уход!  Успевай, только мед откачивать до самой поздней осени.  Пчела – не кобыла, и не корова. Её кормить и поить по несколько раз в день не надо. Она и себя кормит, и в улей мед откладывает хозяевам.

    Не ожидая такого поворота в разговоре, Сергей, вскочил:

    – Как это кормить не надо? Если зимой пчел не кормить и не следить за их зимовкой, то к весне можно всех погубить. Твой дед пробовал пчел разводить – не получилось! Так-то!

    – Нам пчелы нужны были не для меда, для сада? Без пчелы ни яблони, ни вишни плодоно-сить не будут. Ваши пчелы по саду хорошо помогают, да уж  больно они злые – жалят. Вот дед и хотел своих пчел завести. Вы  же сами говорили, что пчелы своих хозяев не трогают.

    – Это нас наши пчелы не трогают оттого, что мы знаем их повадки. Не задумывался над тем, почему у нас в семье никто не курит? Видать, не задумывался! Это у нас потомственное. Пчела не любит посторонних запахов, а твой дед цигарки из зубов не выпускал. Какая тут пчела выдержит, чтобы не ужалить? Кроме того, пчелам тишина нужна, а вы привыкли на своих лошадей кричать.

    – Всё  равно, – не унимался Ларион, – с садом работы больше. Много работы и со скотом. Попробовал  бы ты накосить на шесть коров, да на пять лошадей, а еще на две нетели! А без такого стада нам нельзя. Привыкли мы содержать крепкое хозяйство.

    – Ну, коровы, я понимаю – продукцию дают, пегая кобыла – ценных жеребят приносит, а что дает вам гнедой жеребец? Никакой продукции, одни убытки! –  съязвил Сергей.

      – Не гнедой, а вороной жеребец, – поправил его Ларион, – я  же тебе говорил, что без этого жеребца кобыла таких жеребят не принесет. Порода! Племенных жеребцов мы всегда держали. Еще дед этим гордился. Испокон веков в нашем роду мужиков, даже в Боровичах, знали по двум причинам: потомственный сад и самая красивая выездная пара.
    А купцы, со второй половины лета и до сильных морозов, к нам приезжают, вроде как за яблоками, а сами всегда начинают торги о выездной паре. Не продаем! А чтобы впустую не уезжать – закупят подводу яблок. И нам выгодно, и им поездка не в убыток. Для них важнее поторговаться о паре, а для нас – продать побольше яблок.

      - А мы мед дома почти не продаем – дешево. Нам выгоднее в Боровичи свезти, там дороже взять можно.

     – Эх ты, Сергей! Меда вы продаете всего несколько бочонков, он дорогой. Отцу проще порожняком в Боровичи смотаться, заключить сделку. Сам покупатель приезжает, яблоки выбирает прямо в саду, на яблонях. Походит по саду, попробует с разных  яблонь – ему приятно, и нам не хуже – он об этом расскажет всем своим знакомым, а те иногда сразу  же к нам приезжают. Да и товарный вид у яблока в саду, или после дороги в десяток верст, несравнимый.
     Возим мы и сами, но это в том случае, если батя контракт так заключит. Некогда нам самим торговать, мы больше по крупным поставкам работаем.